Люк досадливо поморщился — переселять женщину с болеющими детьми не самый красивый поступок. Но необходимый.
Софи появилась минут через пятнадцать. Такая же фигуристая, очень загоревшая, томная, в обтягивающем ярком платье — теперь оно было зеленым. Но под глазами виднелись синяки, хоть и почти скрытые искусной косметикой, и рыжие кудри были в беспорядке, и взгляд обеспокоенным.
— Ваша светлость, — пропела она, приседая в книксене. Люк хмыкнул — и успела же зачем-то научиться за это время. — Я опоздала, вы не сердитесь?
— Нет, Софи, — проговорил он, кивая на кресло. — Садись. Нужно поговорить.
Женщина села, скрестив ноги, чуть потянулась, выставляя напоказ грудь.
— Прекрасно выглядишь, — отметил Люк, вставая и закуривая.
— Для вас, лорд Клевер, — ответила она своим грудным голосом. — Дадите сигарету?
Люк прислонился бедрами к столу сбоку от нее, протянул пачку, зажигалку. Софи закурила, быстро и настороженно взглянула на него.
— Что с детьми?
— Простуда, ваша светлость, — совершенно человеческим голосом объяснила бывшая проститутка. — Видимо, после тепла от нашей инляндской слякоти застудились. Но все равно спасибо вам за поездку. Мы же никогда не были на море, и девчонки так радовались! И Майки помог следить за ними.
— Майки от тебя в восторге, — небрежно заметил Люк. Софи махнула рукой с зажатой в пальцах сигаретой.
— Вижу, да на что он мне, ваша светлость? Мальчик чистенький, порядочный. Да он если узнает, чем я занималась, презирать меня будет. Тут же воспитание. А жить и бояться, что вот-вот прознает и все рухнет, я не хочу.
— Разумно, — нехотя признал Люк. — И что думаешь дальше делать?
— А вы оставьте меня себе, лорд Клевер, — мурлыкнула Софи и облизнулась. — Мне много не надо, только ваша защита и обеспечить будущее для девочек. Потребности я ваши знаю, что умею — вы тоже в курсе. Или, думаете, не понимаю, зачем вы меня вызвали? Конечно, не с моей историей в приличном доме жить, особенно если вы жениться собираетесь. Весь замок с утра об этом болтает.
Люк смотрел на нее со смешливым прищуром — не сказать, что он не ожидал этого предложения.
— Так ты богатая женщина, Софи. Зачем тебе вообще мужчина, тем более я? Тебе Билли клуб оставил. "Поло" ведь — золотая жила.
— Да шлепнут меня, ваша светлость, — грубовато высказалась Софи, — то, что на бумажках написано, это понятно, клуб мой. А по факту я ни связей не имею, чтобы его продать, ни силы его удержать. Слишком лакомое место. Пусть я школу не закончила, но понимаю, что стоит мне туда вернуться — и в течение недели уберут.
— И тут ты права, — Люк затянулся, выпустил дым. — Мне нужно было самому об этом подумать, раз я взял тебя под защиту. Я поговорю с Леймином. Напишешь на моего человека доверенность, он займется продажей. Деньги тебе переведут. А пока переедешь в другой дом, Софи, тут же, в Дармоншире, но дальше на юг, на побережье. Там купаются с мая по октябрь, спокойный город, детям будет хорошо. Вещи тебе собрать помогут, девочек перевезут со всей осторожностью, будет прислуга, охрана, няня, повар, сейчас с вами отправится и врач. И это нужно сделать срочно.
— Как скажете, ваша светлость, — Софи затушила сигарету, поднялась, шагнула вперед, оказавшись прямо перед ним, провела рукой по груди. — Но вы все же подумайте. Жена ваша про меня и не узнает, наглеть я не буду, зато спокойно сможете ко мне приходить, если вдруг в семейной жизни не заладится — я вас всегда встречу и приласкаю. Подумайте, — она взяла его руки, провела себе по бокам — он любовался этим представлением с усмешкой. — Неужто откажетесь?
— Я женюсь, Софи, — напомнил он беззлобно.
— Ай, — она махнула рукой, — сколько у меня таких бывало, ваша светлость. Сначала на прощание порезвиться приходили, мол, женюсь, больше не вернусь. А потом через месяц-другой снова у меня, только разве что браслет на запястье блестит. Но Софи умеет не навязываться. Я сейчас же уеду, не буду вас беспокоить. Спасибо за вашу доброту, лорд Клевер. Вы действительно хороший человек.
И она подалась вперед, обвила его шею руками и прижалась пухлыми губами к губам в сладком многообещающем поцелуе. По спине скользнул холодок — но Люк даже позволил себе пару мгновений удовольствия, прежде чем отодвинуть женщину от себя. Не то. Совсем не то.
И тут же понял, что чутье орет об опасности. В кабинете похолодало, от порога раздался сдавленный звук. Кембритч выругался и застыл — в дверях стояла Марина, бледная как снег, и глаза ее стремительно светлели. Рот ее был открыт, она пыталась что-то сказать, но не могла — одна рука дернулась к горлу, другая стянула маску, принцесса судорожно запрокинула голову, хватая ртом воздух.
Люк рванулся к ней — а Марина наконец-то вздохнула, и его обожгло, оглушило ледяным ударом. За спиной вскрикнула Софи — крик получился глухой, оборвался. Кабинет стремительно покрывался узорами инея, а перед герцогом, снова дернувшимся вперед, возник тонкий щит. За спиной третьей Рудлог, охая, ковылял подальше Ирвинс.
Принцесса снова судорожно вздохнула — и щит Люка мгновенно покрылся слоем льда. В кабинете потрескались стекла, начали взрываться лампочки на люстре, кувшин с водой. Кембритч колотился изнутри об щит — а Марина, вытирая слезы, на мгновение бессильно прислонилась к двери, провела по ледяным узорам рукой — и бросилась прочь.
Драгоценные минуты утекали, и Люк, разбив кулаки в кровь, все же сломал ледяную скорлупу. Оглянулся — Софи серая, сжавшаяся, лежала на полу и стонала. Герцог, вытирая кровоточащие кулаки о рубашку, бросился по коридору к лестнице — и остановился, услышав на улице знакомый рев мотора. Не поверив своим ушам, распахнул окно — его "Колибри", вихляя, как безумная, уже неслась, ускоряясь все сильнее, по узкой дороге от замка к шоссе. И была она уже очень далеко.
Краем глаза Дармоншир увидел, как из-за угла коридора кто-то осторожно выглядывает.
— Ирвинс! — рявкнул Люк, распахивая вторую створку окна и забираясь на подоконник. Дворецкий схватился за сердце. — Виталиста срочно в кабинет!
И его светлость средь бела дня, на глазах опешившей охраны, Леймина, застывшего в ужасе, и слуг, убирающих двор перед замком, прыгнул из окна, на лету оборачиваясь в огромного змея воздуха, и рванул за уносящейся машиной.
Марина
— Дура, какая же ты дура, — твердила я, до боли сжимая руль в руках. Машина неслась по дороге, подпрыгивая и почти взлетая на ухабах. — Доверчивая, влюбленная, безмозглая дура! Люди не меняются... поверила, что изменится для тебя, поверила, да?!!
Я резко вывернула на шоссе, чуть не потеряв управление — "Колибри" занесло, машина завизжала, пошла юзом, вырывая руль из рук — и я, мгновенно покрывшись холодным потом, кое— как удержала ее, понеслась дальше. На дороге лежал вязкий грязный снег — видно было, что ее чистили, но с тех пор, видимо, прошел еще снегопад. Машин было очень мало. И к лучшему. Не хватало еще устроить аварию.
"А история-то повторяется!"
Я всхлипнула раз, другой, изо всех сил сдерживаясь — и слезы хлынули потоком, выворачивая меня изнутри. Ну как же так? Что это за банальная, пошлая нелепица? Как мне забыть это, не видеть, вернуть ощущение нетерпения, страха и счастья, когда я осторожно приоткрывала дверь в кабинет, как вернуть невозможную нежность к этому мужчине, мое доверие вопреки всему разумному?
Я вытерла мокрые щеки и сильнее вдавила педаль газа. Рано или поздно должен мелькнуть указатель на Иоаннесбург. А нет — отъеду до ближайшего более-менее крупного города с телепорт-вокзалом и уйду к себе домой. И больше никогда, никогда никому не поверю.
"Ты и в прошлый раз это себе обещала".
Память услужливо подкинула картинку увиденного в кабинете, и я зарычала сквозь зубы. Ведь в первые секунды я даже не поняла, что происходит. А потом пришло осознание, в глазах потемнело и стало не хватать воздуха.
Горло сдавил спазм, я рванула из ушей тяжелые рубиновые серьги, со злостью бросила их в стекло машины и снова тыльной стороной ладони вытерла слезы, которые и не переставали течь. На руке остались разводы туши и помады. И белый мой плащ весь был в черных мокрых пятнах.
Как хорошо, что на улице оказалась машина, и я избавлена от унизительного выяснения отношений. Не хочу слышать его, не хочу видеть, ненавижу! Как хорошо, что я сообразила — телепорт мне никто не откроет, и решила бежать из замка. Как хорошо, что в замок зажигания были вставлены ключи.
На "Колибри" меня точно никто не догонит, даже если Кембритч поднимет в погоню всю полицию герцогства.
"А как ты вернешься домой? Что скажешь родным?"
— Вася обещала, что не будет меня заставлять, — пробормотала я. — Скажу, что поняла — он не мой человек. А там решим. Главное сейчас — добраться домой.
"Колибри" летела по шоссе вдоль моря на пределе моих возможностей. Я еле справлялась с управлением, и не могла себя заставить сбросить скорость. В зеркале заднего вида что-то мелькало — я сощурилась, пытаясь понять, что вижу, и выругалась. Почти над самой дорогой, метрах в двадцати над ней за мной несся огромный крылатый змей. И он, черт бы его побрал, меня догонял.
— Не хочу, не хочу, не хочу!!! — я прибавила скорость. Змей сложил крылья и рванул за мной как молния, как хищная птица, падающая на добычу. Там, где он пролетал, останавливались машины, люди выбирались из них, показывали вслед пальцами.
— Нет! — заорала я, чувствуя, как меня накрывает истерика и впиваясь ногтями в ладони, обхватывающие руль. — Не хочу!
В голове вдруг наступила тишина и ясность. Змей уже был почти надо мной и снижался, выставив кривые лапы — и я, понимая, что лучше умереть, что не вынесу ни разговора, ни звука его голоса, что случившегося слишком много для меня, в каком-то жутком спокойствии дернула руль влево и вылетела с шоссе в воздух с обрыва, у подножия которого кипело ледяное море.
Меня вдавило в сиденье, я увидела как стремительно приближается ледяная каша морской поверхности — и, вцепившись в руль, зажмурилась от страха и завизжала. Автомобиль дернуло, меня подбросило вверх. Я открыла глаза — вокруг клубился, завывал, гудел ураганный ветер, и машина дрожала так, будто кто-то в ярости тряс ее, пытаясь сломать.
Так и было. Я неслась в клубах ветра над морем, а "Колибри" скрипела от разрушающей ее бури, металл стонал и гудел. Вот покрылись трещинами стекла и рассыпались, в одно мгновение унесшись наружу. Загудела крыша — и рванулась вверх — я задрала голову, щурясь от слез, холода и яркого солнца — никого там не было, кроме ветра. Он не касался меня, но буйствовал, со злостью рвал на клочки машину, терзал хлопающие двери, пока не оторвал и их.
— Прекрати! — закричала я зло. — Прекрати, Люк! Ты достаточно сегодня натворил!
Ветер взвыл с такой яростью, что я сжалась. Лопнул ремень безопасности — меня выдернуло вперед, в воздух — а под моими ногами летела вниз, в море, красная измочаленная машина. Я даже двинуться не могла — меня сжимали невидимые жесткие руки, и ураган нес меня обратно к берегу, и я орала ругательства, выплескивая весь страх, всю горечь, всю ненависть к человеку, который в одно мгновение разрушил меня.
Меня опустили на дороге недалеко от замка — и пока я приходила в себя, переживая тошноту и головокружение, вокруг перестали со скрипом и грохотом валиться от ветра высокие дубы и тополя, а передо мной из туманных струй соткался Люк, и глаза его горели белым. Он был одет.
Я размахнулась и врезала ему по лицу, он перехватил мою руку, схватил за плечи, затряс, заорал, как сумасшедший:
— Дура бешеная! Как ты посмела!!! Как ты посмела!
— Одной бабой меньше, одной больше, какая тебе разница, — крикнула я в ответ, чувствуя, как сдавливает горло. — Ненавижу! Не смей меня трогать, не смей, Люк!
— Ненормальная! — он еще раз тряхнул меня и вдруг прижал меня к себе так, что я застонала — дышать было нечем. — Поверить не могу! Понимаю, почему твоя семья держит тебя под арестом — ты сама для себя опасна, Марина!
— Не смей орать на меня! — прошипела я, давясь слезами. — Отпусти!
Он отстранился, словно оглушенный, помотал головой — глаза его приобретали нормальный цвет — и снова до боли сжал мои плечи.
— Дурочка, — яростно процедил мне в лицо, — какая же ты дура, Марина. Разве хоть кто стоит твоей жизни? Как тебе вообще в голову это прийти могло?
Я не выдержала — разревелась, и стояла, обмякнув, захлебываясь слезами и ненавистью, и выплакивала свой страх, и свое дурное решение свести счеты с жизнью, и думала о том, что я могла быть сейчас уже мертва, как и ни в чем не повинный ребенок внутри — если бы не Кембритч. Люк так и сжимал меня, и молчал, пережидая мою истерику, и первый всплеск эмоций проходил, оставляя опустошение.
— Отпусти, — приказала я прерывающимся голосом, когда, наконец, могла говорить. — Ты мне противен, Люк. Отпусти! Разойдемся по-хорошему. Ты прав, я сделала глупость, непростительную глупость. И когда решила быть с тобой, и когда дернула руль в море. Спасибо, что уберег меня. Спасибо. Я должна тебе жизнь. Именно поэтому я ничего не расскажу родным. Просто разойдемся и все.
Кембритч чуть отстранился, взглянул мне в глаза.
— Детка, — проговорил он почти спокойно. — Я виноват. У меня достаточно бурное прошлое. Но я не изменял тебе, клянусь. Если хочешь, проверишь меня менталистом.
Я молчала. Я больше не верила ему. Мне было противно и едко.
— Женщина, которую ты видела — вдова моего партнера. Раньше... мы были близки, но потом все прекратилось. У нее двое детей, ее мужа убили, я обещал ей защиту и поэтому поселил в замке. И разговор у нас шел о том, что ей нужно переехать. Я не хотел, чтобы ты хотя бы каплю усомнилась во мне.
— Твои руки у нее на заднице очень способствовали моему доверию, как и твой язык у нее в горле, — не выдержав, процедила я. — Скажи, что она сама на тебя набросилась. А ты отбивался.
— Это звучит смешно, но это правда, — с раздражающей и немного растерянной иронией подтвердил Люк. — Мы уже прощались, она от избытка чувств решила меня поцеловать. Я опешил поначалу, потом отстранился. Марин... это недоразумение. Клянусь. Черт... я очень виноват. Прости, детка. Пожалуйста.
Я задумалась, прислушиваясь к своим ощущениям. Кембритч был очень убедителен. Я знала, что он умеет быть убедительным.
— Знаешь, — проговорила я, уже не делая попыток отстраниться, — а мне уже все равно, хотел ты ее или нет, любовница она тебе или нет. Достаточно того, что я видела. Я бы, может, и желала бы забыть и простить, но не смогу больше с тобой быть, Люк. Мне будет противно целовать тебя, у меня уже сейчас вызывают отвращение твои прикосновения, — я передернула плечами, глаза его сузились, и голос мой снова стал прерываться от сдерживаемых слез. — До этого... я шла сказать, что выйду за тебя, Люк, но теперь — нет.
— Марина, — сказал он потерянно, — ты обижена, я понимаю.
— Я раздавлена, — честно призналась я.— Уничтожена, Люк. Была любовь и нет. Мне жаль, что это случилось. Мне жаль и тебя, и себя. И ребенка жаль.
