Размытый силуэт раньяра еще покружил немного над водой и поднялся ввысь. А Макс выжидал, пока в глазах не начало темнеть — и только тогда поднялся под перевернутую лодку, жадно вдохнул собравшийся под папоротниковым судном воздух. И снова отправился ко дну — теперь уже достать свой мешок.
Вынырнул, закинул через плечо мешок, угрюмо посмотрел на перевернутую лодку — и под палящим солнцем поплыл к берегу, вдоль которого Охтор и шел все это время. Навстречу ему с континента шла гроза.
Пока плыл, пытался сопоставить события здесь и на Туре. Время в обоих мирах, похоже, почти сравнялось. На Туре он пробыл после возвращения почти сутки. И здесь Охтор самостоятельно шел на лодке чуть больше суток. Мартин выдернул Макса с середины пути, и сейчас, если бы у него оставалась лодка, до тонкой полосы противоположного берега оставалось меньше дня.
— Чертовы раньяры, — пробормотал он и сплюнул соленую воду — море начинало штормить и в лицо плескали волны.
Три вытянутых летящих силуэта Охтор заметил незадолго до возвращения Макса. Они неслись в направлении далекой полоски берега, к которой он и шел на лодке. Раньяры пролетали мимо и раньше, но тогда нужды прятаться не было — они летели далеко над сушей, а его лодка легко терялась среди других редких суденышек рыбаков из прибрежных поселений. А сейчас его могли принять за слишком далеко зашедшего рыбака, а могли и откусить голову ради забавы — поэтому он схватил мешок и нырнул под лодку. И не зря, как оказалось.
Последние пару километров до берега Тротт, мокрый и мрачный, шел по пологому дну, лавируя меж склизких стволов, под секущим ливнем и рассекающими небо вспышками молний, под грохот грома, понимая, что в любой момент его может прошить зарядом. Но ему повезло — гроза быстро ушла вперед, и на песок, из которого в небо продолжали подниматься гниющие стволы, Макс вышел уже снова под палящим солнцем. Вылил из сапог воду, повесил их за спину, попил из фляги, перетряхнул мешок — и закрыл глаза, вспоминая вкус крови пятой принцессы дома Рудлог.
Его повело почти сразу же. Поиску его научил Михей — и потом понятно стало, что в том или ином виде он доступен всем темным. Даже ведьма Алекса и та, пусть кустарно, но использовала свою кровь, чтобы найти своих детей.
Макс пережил короткое головокружение. В районе солнечного сплетения тут же голодно затянуло, он даже оскалился, вдыхая воздух. Что делать, если этот способ работает так, что организм воспринимает носителя крови как жертву, и пробуждает хищные стороны дар-тени. Зато очень действенно. Конечно, лучше использовать кровный поиск при более близких расстояниях — но ему сейчас важно знать, жива ли она.
Он шагнул вперед, мягко и медленно повернулся всем телом в одну сторону, в другую, прислушиваясь и принюхиваясь. Вкус крови уже почти ощущался на губах и языке, когда его мягко толкнуло вперед, а под закрытыми веками появилась далекая пульсирующая красным точка.
— Жива, слава богам, — пробормотал он сипло. Потряс крыльями, сбивая капли соленой воды — и босиком, ровно, сберегая дыхание, побежал по берегу в сторону далекого леса.
Да, пока жива. Как же некстати ему встретились эти раньяры. Промедление, опять промедление. А теперь... боги знают, сколько времени у него займет добраться до места. Не меньше двух дней, даже если он на сон возьмет себе часа четыре — минимум, за который можно восстановиться. И сколько еще понадобится, чтобы найти принцессу? Она вполне может быть на другом краю леса, а это не прореженные чащи Туры, в которых, тем не менее, вполне можно заблудиться. Это первозданные и нетронутые места, в которые вряд ли забредал человек.
"Тем более, ее уже ищут и псы императора".
Да, слава богам, до столицы далеко — он шел до Лакшии почти три месяца от своего поселения, и залив Мирсоль находится от нее еще дальше. А вот с его возвращения и недели не прошло. То есть охонги, способные найти человека, до леса у залива еще не должны были добраться — пусть они двигаются в три-четыре раза быстрее человека, но до ближайшей твердыни Олиппа — как раз в которой его пытали — недели три пути, а ведь до нее нужно еще долететь гонцам с приказом отправить инсектоидов не поиски. Раньяры же, насколько он понял из разговоров служак в таверне, для поиска не приспособлены. Значит, есть шансы найти принцессу раньше. Хотя и помимо охотников опасностей там хватает — какова вероятность, что не приспособленная к жизни вне цивилизации Богуславская не попадется хищникам, не умрет от голода и жажды?
Тротт на бегу хлопнул крыльями и досадливо сплюнул. Нет, не поднимут еще. Рано. А жаль, очень жаль.
Макс бежал ровно, без усилий, и бег совершенно не мешал ровному течению его мыслей. Хотелось двигаться быстрее, но он сдерживался. В таком темпе он мог продержаться несколько часов, и дальше, передохнув, продолжить путь, а чуть ускорится — и тело даст сбой.
Он двигался так еще два дня, останавливаясь на короткие привалы — съесть несколько сухарей из вощеного мешка — из тех, что не успела попортить морская вода, выпить воды. Охотиться не было времени, да и бежать на сытый желудок непросто. Дважды спал, днем, когда натыкался на подходящие норы — зрение позволяло двигаться ночью, и не так выматывала жара. А на утро третьего дня Макс Тротт, высохший, почерневший и обветрившийся за время бега, ступил под кроны папоротникового леса, где должна была по предсказанию старой кровавой жрицы из Лакшийского храма скрываться Алина Рудлог.
Над размашистыми листьями гигантских папоротников наливались чернотой тучи — сейчас гроза шла с моря, и Макс с наслаждением вдохнул пахнущий свежестью воздух и подставил лицо струям дождя. Он все-таки загнал себя — потому что издалека уже видел, как кружат над лесом с пяток раньяров, и не мог не ускоряться.
Минута слабости закончилась — он закрыл глаза, снова вспоминая вкус крови, хищно облизнулся, раздувая ноздри, и досадливо поморщился. Теперь нужно уточнить направление.
Красная точка пульсировала справа. Принцесса была очень далеко. Но жива. И теперь он ее точно найдет.
Алина
Пятая Рудлог осторожно тронула языком влажную зеленоватую внутренность живого папоротника, потянулась за кусочком смолы, встав во весь рост — смола была кисло-терпкой и вызывала слюноотделение.
Хотя сейчас слюны уже не осталось.
Она пробыла внутри убежища всю ночь и полдня. И опасалась выйти — потому что люди возвращались несколько раз, бродили вокруг под то и дело набегающими грозовыми тучами, нервно переговариваясь, и Алина очень боялась, что кто-то заметит щель в стволе. Но пока ей везло.
Опять очень хотелось пить, а вдали снова слышны были едва уловимые раскаты грома. Ей казалось, что она с ума сойдет, если вода вновь будет так близко, а попить она так и не сможет. А уж о еде и думать было больно. Алинка жевала смолу, подавляя отвращение, грызла тонкие кончики перьевых осей, уже даже согласилась бы и на улитку, и на насекомое — но их тут не было.
Через пару часов по стволу снова забарабанил дождь, зашумел в кронах, заревел, прерываемый вспышками молний и громовым грохотом. Алина, сжавшись на дне своего укрытия, уговаривала себя не вставать, не раскрываться, но в голове уже мутилось от жажды, а гроза явно уходила вместе с возможностью попить, и принцесса, трясущимися руками цепляясь за край щели, уперлась ногами в разные стороны ствола и полезла наверх.
Вода лилась с небес, струями стекала с широких зеленых листьев папоротников, и Алина ловила ее ртом, набирала в ладони, пила, умывалась, радуясь до слез, то забывая о возможных преследователях, то испуганно озираясь. Тогда-то она и увидела смутный серый силуэт далеко меж деревьев, в ливневой пелене, метнулась за дерево — как назло, с этой стороны ей никак было не забраться наверх, а если она подойдет с другой, ее наверняка увидят. И принцесса схватила лежащую на мхе коряжистую палку и прижалась спиной к шершавой темной коре, испуганно замерев. Может, показалось? Ну пожалуйста, только бы показалось!
Шли секунды, тянулись минуты, гроза уже почти совсем стихла, а Алина все еще вслушивалась, опасаясь выглянуть — и все же очень осторожно сместилась, вытянула шею, краешком глаза пытаясь разглядеть есть ли там кто. Услышала шаги с другой стороны, повернулась, взвизгнула — и бросилась с палкой на какого-то огромного страшного мужика. Ее руку до обидного быстро и больно перехватили, выбили палку, развернули, вжав лицом в мокрый ствол — и она застонала, лягаясь назад, выворачиваясь, несмотря на боль и панику, лупя крыльями, даже головой долбанула назад, и локтем, обезумев от ужаса, как загнанное животное. Сзади выругались, что-то крикнули в ухо, еще, еще раз — она не слышала и не могла понять, борясь за себя, пока ее не зафиксировали окончательно, впечатав в ствол. И она, прижатая к коре, царапаясь об нее, продолжала молча, упрямо выкручиваться и пытаться колотить назад ногами.
— Тихо! — рявкнули над самым ухом. — Стоять! Тихо! Богуславская, не дергайтесь, богов ради, хотя бы десять секунд, иначе я за себя не ручаюсь!
Алина замерла, тяжело дыша и широко раскрыв невидящие от страха глаза. Захват стал мягче.
— Услышали меня? — произнес все тот же недовольный, раздраженный, самый чудесный в мире голос.
Она повернулась, коснулась саднящим затылком ствола, прижала руку ко рту, глядя на незнакомого черноволосого мужика, бородатого и странно одетого. За спиной его были два черных крепких крыла — из-за них с перепугу он и показался ей огромным.
— Лорд Тротт? — произнесла она тоненько, протянула ладонь и недоверчиво коснулась его мокрой заросшей щеки. И тут же отвела руку. Взгляд ее метался по его лицу, остановился на губах. Да, губы, тонкие, четко очерченные, поджатые, были его. И глаза... форма, и брови... и скулы.
— Вы тоже выглядите иначе, — сухо проговорил он, осматривая ее. Задержал взгляд на выступающих ребрах, присел, коснулся рукой раны на ноге, поджал губы еще сильнее. Развязал мешок, что-то доставая из него. — Поднимите руки.
Алина тупо, как кукла, выполнила его команду, слишком ошеломленная, чтобы стыдиться, и он довольно грубо натянул на нее какую-то одежду, похожую на очень просторную сорочку до колен и пахнущую морем.
— Еще раны есть?
Принцесса замотала головой, не в силах издать ни звука.
— Сколько вы не ели?
Она открыла рот, заморгала, с силой потерла кулаком глаза, всхлипнула и, стыдясь сама себя, с облегчением разревелась.
* * *
*
Очень далеко от них, в огромном, воняющем нечистотами, кровью и дымом лагере армии тха-нор-арха, императора Лортаха, царило возбужденное оживление. Сверху равнина, занятая наемниками и солдатами, напоминала гигантский клокочущий котел, из которого в небеса вырывались шум людских голосов и резкие приказы командиров, рев и свист инсектоидов, блеянье мелких местных коз и петушиные крики. То тут, то там со стоянки снимались целые отряды, сливались в полки и как бурлящие рукава течений направлялись в разные стороны. Сворачивались шатры командующих, к лагерю подвозили обозы с припасами, чтобы обеспечить солдат на первые дни. Тут же дымили костры с похлебкой для ожидавших своей очереди отрядов, наказывали плетьми преступников и скармливали охонгу подравшегося с тха-нором, и тут же наспех щупали лагерных девок — когда еще получится потешиться с бабой?
Войска делили на несколько армий, собирающихся у аккуратно положенных на землю на расстоянии десятков километров друг от друга сфер из эновера.
Их время еще не пришло. Зато пришло время вдохновенных речей и обещаний уставшим от ожидания солдатам, а также простейшего инструктажа. Говорили орхи — сержанты, помощники благородных тха-норов, передавали волю самого императора, и наемники, и солдатня слушала тихо, даже без шепотков — плетей получить никому не хотелось.
Несколько дней назад почти тысячу из самых знатных норов собрали в ближайшей твердыне, и там с ними встретился сам император. Он озвучил волю богов и приказал выстраивать войска, потому что врата в тучный богатый мир откроются в течение недели. И кратко расписал то, что дала ему увидеть божественная тень о другом мире.
Пока сидящие за длинным столом тиодхары — генералы — и собравшиеся за их спинами подчиненные из командирского состава благоговейно всматривались в свеженькие, тщательно прорисованные карты их будущего мира и слушали тха-нор-арха, тихие слуги обносили всех вязким, похожим на ягодно-травный кисель дурманящим напитком, что открывал сознание. Никто не посмел отказаться выпить его.
Император Итхир-Кас был потомком первого императора, пришедшего сюда с армией инсектоидных богов. Это был сухощавый высокий старик с седыми редкими волосами, впалыми щеками и выступающей челюстью — особенности придавали его лицу сходство с черепом. Взгляд его казался немного безумным — даже сыновья ежились, когда он смотрел на них: глаза его чуть косили, отличались цветом — карий и выцветший, почти розовый зрачок. Говорили, что его будущие жены и рабыни падали в обморок, когда он принимал решение пополнить свою женскую половину — так его боялись.
Но причина всеобщего страха, конечно, состояла не только во внешности, и не в том, что в этом мире, где до тридцати пяти доживали немногие, его, перешагнувшего семидесятилетний рубеж (и при этом легко до сих пор поднимающего тяжелый меч), пережившего множество покушений и казнившего, помимо знатных заговорщиков и двоих своих сыновей, воспринимали уже бессмертным. И даже не в жестокости императора и любви к кровавым зрелищам. Жестокость в этом мире воспринимали нормой. Боялись императора за свойство, которым, помимо долгой жизни в крепком теле, одарили боги всех потомков первого императора — подчинять своей воле людей, управлять их сознанием.
И сейчас, когда тха-норы испробовали специально поданное им зелье и, не в силах бороться со сном, опустились спать кто на стол, кто на пол огромного зала, император закрыл глаза, принимая в себя единственную вернувшуюся с Туры тень — и та несколько часов подряд впечатывала в мозги присутствующих нужные знания о языке, географии и устройстве мира, который им предстоит захватить.
Собравшиеся проснулись на следующее утро, и уже новыми глазами смотрели на карты, обсуждая тактику и стратегию будущих сражений. Уже не как верующие, а знающие, увидевшие новый мир своими глазами. Учитывали то, что в некоторых странах Туры сейчас холодно, рисовали планы передвижения, захвата городов и деревень для пополнения запасов и пропитания армий. Задача была сложной, но в победе никто не сомневался.
Мир, который им предстояло захватить для своих богов, слишком давно не знал войн. Армии даже самых развитых стран были маленькими, и даже военные механизмы и орудия не могли бы серьезно помешать продвижению стотысячных армий тха-нор-арха.
Беспокойство вызывали так называемые маги, но их было всего несколько тысяч — и рано или поздно они все будут уничтожены. А ради иномирных богатств, невиданных дворцов и устойчивой земли, на которую не надвигается неуклонно океан, стоило рискнуть.
Глава 7
Инляндия, Лаунвайт, 30 января, понедельник, Люк
