Кривые зеркала

— Нам не нужны неприятности, — с нажимом произнёс он.

— Неприятностей не будет. Я друзей встретил, которых давно не видел. Хочу поговорить о том, о сём. К вечеру вернусь.

— А не врёшь? А, впрочем, я не твой учитель, чтобы следить за тобой. Верхом ездить умеешь? Возьми лошадь, быстрее обернёшься.

Лошадь — это хорошо. Я думал нанять телегу в деревне, но долго бы мне на ней трястись пришлось. Да и наши лошадки, конечно, не походные кони королевского войска, но всё ж таки быстрее пешего путника бегают.

Сказать, что телохранители обрадовались, увидев меня, это ничего не сказать. Воины, они умели прятать эмоции, но их счастье от моего появления им скрыть не удалось. Да и я не стал скрывать, что рад их видеть. Но больше всего порадовал Серж. Он встретил меня у хижины вместе со всеми, а Марут шепнул потом, что он снова стал нормально есть.

Но приехал я не просто проведать их. И не только попросить перебраться в город, куда мы, наконец, собрались прийти. Мне нужно было узнать, что за человек Генрих Каманский, и можно ли на него опереться. Мои телохранители, хоть и жили в лесу, таясь от заинтересованных людей, основные события умудрялись отслеживать. И кое-что смогли выяснить. Картина неутешительная складывалась. Если бы не встреча со старыми друзьями, можно было бы пожалеть, что я сюда пришёл.

Вокруг бывшего председателя Совета Короны кипели такие интриги, что бедному королю впору свариться! Начнём с того, что в оппозиции не было единства. Точнее, оппозиции не было как таковой. Это гордое имя носила кучка недовольных лордов. Были среди них и Хозяева владетельных Домов, и лорды подвластных им Свободных Домов, и неподвластные никому Дома целиком. И у каждого — свои интересы: получить кого-то под власть, освободиться от давящей руки владетельного Дома, сохранить независимость, сместить существующего Хозяина.

И при всём этом — избавиться от регента, у которого свои взгляды на правление Домами и их взаимоотношения, часто не соответствующие мнению Домов (или некоторых их представителей). Вот только регент правил именем Королевской Воли, а короля всё нет. То есть, нужен новый король. Вокруг Генриха собрались те, кто возражал против коронации регента. Возражать то они возражали, но никак не могли договориться, на чью голову цеплять корону. Реально претензии были у нескольких Свободных Домов. Но именно эти Дома регент подчинил первыми. Вот и получалось, что те, кто играли на стороне Генриха, выступали против своих родственников, поддерживающих узурпатора.

У Каманса оснований для таких претензий не было, а поводов не любить регента накопилось предостаточно. Вот и скучковались их светлости и их милости вокруг него. Герцог умудрялся сдерживать их воинствующий напор, направленный, пока что, друг на друга. И позволял им выяснять, у кого больше прав занять трон, вербовать себе сторонников из числа не претендующих на корону лордов и строить планы свержения регента. Но не давал им эти планы реализовать.

Александр, дольше всех прослуживший при дворе, объяснил, почему медлит Генрих. Пока в "оппозиции" нет единства, им сложно нанести согласованный удар. А удар должен быть один. Мощный и совершенно беспроигрышный. Второй удар нанести регент им не даст.

Но даже если у них получится скинуть регента, нерешённые миром разногласия перенесутся дальше. И все претензии, обиды, долги, накопившие в процессе борьбы с регентом или припомнившиеся с прежних времён, рухнут на плечи нового короля. Из-за чего он сам может рухнуть. А оно Генриху надо — по два короля в год короновывать? Если ему позволят и впредь заниматься этим хлопотным делом, а не отодвинут от него простым и эффективным способом.

Да, было о чём подумать. Вот уж не предполагал, что бороться за корону придётся не только с регентом, но ещё и с посторонними претендентами! В свете всего услышанного было очень любопытно узнать, что Генрих сказал Альверику. А ведь предупреждали меня, что любопытство — опасное чувство!

Учитель принёс две новости, поразившие его настолько, что он даже не устроил мне выволочку за долгую прогулку. Меня новости тоже равнодушным не оставили. Во-первых, Генрих попросил поделиться информацией. Вывод герцога, что Альверик знает больше, чем передал, меня не удивил. Да и поделиться я мог. Не всем, конечно. Нельзя отдавать всё, что знаешь, иначе ни с чем и останешься. То, что можно было отдать, у меня уже было скопировано. Хорошо, что я не отдал бумаги Альверику сразу. Раз он свой интерес проявил, значит, за них можно поторговаться. Что бы я мог попросить у Генриха взамен, пока было неясно, но Александр мог бы подсказать. Если бы я успел с ним посоветоваться.

На следующий день Генрих назначил встречу, на которую очень попросил мастера привести ученика. Эта новость понравилась мне гораздо меньше первой. А уж когда учитель рассказал, что герцог мной интересовался сильнее, чем сведениями из дворца...

Что Генриху нужно от незаконнорожденного акробата, Альверик узнать не смог. К счастью, некоторые подробности о моей жизни и моих знакомых он утаил. Раз Генрих скрытничает, он тоже не рискнул откровенничать. В результате герцог ждал отвергнутого бастарда, зарабатывавшего на жизнь в балагане до тех пор, пока не познакомился с известным наставником. Сам процесс нашего знакомства мастер расписал, наоборот, очень подробно. Чтобы стала ясна причина такой глубокой благодарности: взять в ученики безродного мальчишку. О нашем бегстве из города Альверик рассказал только, что это я нашёл труппу, пользуясь знакомством с акробатами. Плохо то, что, когда Генрих поинтересовался, а можно ли мне доверять, учитель, защищая меня, обмолвился, в числе прочего, о моих разногласиях с регентом. Хорошо хоть уточнять их содержание не стал. И вдвойне хорошо, что предупредил меня.

Чуял я, что своим рассказом наставник только подогрел интерес герцога ко мне. И чуял, как всегда, верно.

Генрих заинтересовался мной настолько, что принял меня одного, оставив мастера ждать в приёмной. Я не стал разыгрывать нагловатого акробата, хотя искушения было велико, очень уж величественно Генрих выглядел. Он пристально рассматривал меня, от чего всегда смущался маленький принц Антуан, и чем невозможно смутить акробата Короля. Поскольку интерес наш друг к другу был взаимным, я тоже принялся изучать его. Лет под пятьдесят, а воинская выправка чувствуется. Ни полноты, ни слабости осанки — настоящий воин. Лорд. В волосах благородная седина, на лице — холодная невозмутимость, а в глазах... азарт?

Что он увидел во мне? Не знаю. Но мою выходку он оценил. Глаза, правда, не отвёл. Говорить, когда тебе так пристально смотрят в глаза, тяжело. Но мы-то изводили друг друга одинаково, что давало мне шанс выдержать этот поединок. Иначе, как поединком, я тот разговор назвать не могу.

— Тони? Это твоё настоящее имя?

— Да, Ваша светлость. — Я не солгал.

— Кто твой отец?

И не соврёшь, что не знаю, под таким-то въедливым взглядом. Выручило лёгкое лицедейство: опустить глаза, будто смутившись, и тут же вскинуть их, разыгрывая дерзость бастарда:

— Это имеет значение?

— Может быть.

Оп ля! Я растерялся, и даже забыл скрыть это. Но Генрих моё смятение понял по-своему.

— Где ты воспитывался, до того, как стал акробатом?

— Я с детства акробат! — Надёжная ложь. Юнец, не доверяя никому, защищает свои позиции. А опытный интриган якобы открывается, чтобы сломить недоверие:

— Твой учитель рассказал о твоих фехтовальных умениях. В балагане такому вряд ли научат.

Я опустил голову, признавая поражение. Пойман на лжи — теперь не отвертишься.

— Это из-за разногласий с регентом ты стал акробатом?

Н-да! Не предупреди меня мастер — и пропустил бы я этот удар. А так просто вздрогнул, не поднимая головы. Удачно вздрогнул, убедительно.

Мне нужно было, чтобы Генрих хоть немного прояснил, что он от меня хочет. Признания, что я — Антуан третий? Бред! Но он прояснять ничего не стал, а попросил рассказать всё. Тихо так, доверительно. Мол, понимаю, плохо тебе пришлось, так поплачь на плече дяди герцога. Ага! Так я и стал плакать! Я принялся врать. Легко, самозабвенно и талантливо. Кое-что о своём прошлом я заранее придумал, теперь же импровизировал на тему.

Ждёте отвергнутого бастарда — пожалуйста. Меня воспитывали в одном поместье, принадлежащему Свободному Дому. Но я не сын Хозяина. Я вообще никому там не родственник. Мне капитан стражи рассказывал. Плохо, Генрих заинтересовался Домом. Ну, стражи — это громко сказано. Так, два десятка солдат, включая телохранителей и сборщиков податей. Отлично. Такой мелкий Дом Генриха не заинтересовал. Ему интересна рука. Точно, спросил, кому Дом подвластен. А откуда такие тонкости может знать мальчишка-воспитанник? Пожимание плечами проходит, мальчишка действительно может не знать. Видно, спросил на всякий случай: вдруг чего слышал.

Так, что Вы ещё обо мне знаете, Ваше светлость? А, фехтовать я умел. Получите! Со мной капитан много занимался. Фехтование, конный бой, стрельба из лука. Обычный набор умений стражника. Правда, лук я впервые у мастера Альверика взял, да и конному бою меня не учили, на самом деле. Так что нужно пожалеть, что только в фехтовании успехов добился. И это полная правда, подтверждающая рассказ моего наставника.

И что теперь? Ах, да. Маму я тоже не знал. Капитан по секрету сказал, что она вышла замуж, а меня пришлось оставить. Не тащить же чужого ребёнка с собой. А капитану мой опекун рассказывал. Он воином был, на службу в Дом попросился, да погиб скоро. Я его и не помню толком. Всё больше капитана.

По-моему, съедобно получилось. Мать не может убить собственное дитя, которое мешает устроить жизнь. Проблема решается просто: отдать ребёнка верному воину, пусть воспитает вдали от матери, чтоб никто ничего не заподозрил. Воин погибает, такая у них работа. Ребёнок достаётся другу воина, который что-то знает, но не всё. Из этого "не всё" получается такая сумбурная история.

Вот только как к ней регента приплести? Помог герцог.

— А ты пытался мать разыскать? Или отца?

— Нет, Ваша Светлость. А зачем? Да и кому я нужен?

— Может быть, отец не знал, что ты у него родился, и был бы рад тебя видеть.

— А как бы я смог разыскать? Я ведь ничего о нём не знаю. О матери тоже. Капитан, что знал, рассказал мне. Я иногда сомневаюсь, что правда всё это. Может, просто придумал он сказку для маленького сироты, а я и поверил в благородного отца. Бастард звучит красивее, чем подкидыш нагуленый. — Я изобразил лёгкую печаль, и с грустной усмешкой завершил своё жизнеописание: — Я ведь не знал, что у благородных внебрачные дети тоже разные бывают. Теперь то понимаю, что быть безродным сиротой не всегда хуже, чем отвергнутым бастардом.

Бастардом! Ой, мама моя! Как же я сразу не догадался! Вот влип, так влип!

С другой стороны, придумал, какие неприятности с регентом у меня могли возникнуть. Но эти неприятности лишь подтвердят подозрения Генриха. А оно мне надо? Определиться мне не дали.

— А что у тебя с регентом?

— Да я и сам не понял. Года три или четыре назад они останавливались у нас на ночлег. — Три года назад регент навещал свои земли, когда принимал Дом после смерти отца, прежнего Хозяина. В дороге его караван часто останавливался не на постоялых дворах, а в поместьях. Вполне мог и в моём вымышленном остановиться. — Мы с мальчишками выбрались посмотреть. Они-то струсили, близко не подошли, а я почти вплотную прошёл по коридору ему навстречу! — Бравирую? Почему нет? Главное после правильно себя высмеять. — Я же жутким подвигом свой поступок считал! А уж когда регент и его лорды из его свиты меня увидели и прямо-таки остолбенели, вообще к небесам воспарил. Только жизнь меня на землю быстро вернула. Кто-то из стражников слышал, как регент приказал убить какого-то мальчишку. Капитан как о том узнал, сразу сообразил, у кого бы хватило наглости на глаза его светлости попасться. Он меня спас. Двое меня подкараулили. Я чудом увернулся, да убежать не смог, стал отбиваться. Повезло ещё, что они с мечами на меня не пошли! Только долго бы против воинов я не продержался. Слабоват я был против воинов. А тут капитан вмешался. Кажется, он их убил, не рассмотрел. Потом собрал меня в дорогу и выпроводил из поместья.

— А в столицу чего подался?

Хороший вопрос! Спасибо учителям моим, что заставляли умные книги читать.

— Так говорят, что темнее всего под пламенем свечи.

Генрих хмыкнул.

— А почему акробатом стал?

— Ну не в воины же идти было. Молод я для того был. А в акробаты с моей подготовкой в самый раз.

Генрих кивнул и велел позвать наставника. Я позвал и не ушёл. Генрих меня не прогнал. Что он задумал?

Разговор с Альвериком прошёл довольно спокойно. Герцог взял новые бумаги, пообещал ознакомиться и снова пригласил прийти. Нас обоих.

По дороге в балаган наставник всё выпытывал, о чём мы так долго говорили с герцогом. Соврать чего-нибудь сходу не получилось, пришлось признаваться, что Генрих расспрашивал меня о моей жизни. Мастер хмыкнул:

— Придумал?

— А что, был выбор?

— А зачем ему твоя жизнь?

— Знал бы, намного бы лучше себя чувствовал.

Пока мы гостили в герцогском замке, хозяин оформил разрешение на выступление в городе, и акробаты начали устанавливать шатёр. Я присоединился к ним, но мысли мои оставались в кабинете Генриха. Что же ему от меня надо?

После завершения установочных дел Белка подошла ко мне.

— Проблемы?

— С чего ты взяла?

— Обычно ты говорил: "Нет, с чего ты взяла?" Выходит, теперь есть.

— Выходит. Наперекосяк всё выходит!

— Рассказать можешь?

— Нет.

— Как обычно. Загадочности в тебе много. Не надоела она тебе?

— Ой, надоела! Но без неё никак. Какой же я тогда акробат, без загадочности?

— Самый обычный акробат.

— Не, не годится. Кот утверждал, что я — талантливый акробат!

— Ну, если Кот утверждал... не загордись только, талантливый ты наш!

За нашим разговором внимательно наблюдал хозяин. Я указал на него Белке, и девушка тут же убежала куда-то по своим делам. Эта проблема донимала меня всё путешествие. По нашим с Белкой предположениям, Хозяин вознамерился поженить нас. Не сейчас, разумеется, а когда я подрасту. Но даже в отсроченном варианте эта перспектива не вызывала у меня воодушевления. У моей партнёрши тоже. Вот мы и старались лишний раз не попадаться на глаза её отцу. В принципе мне переживать было особо не о чем, всё равно скоро из балагана уходить. Даже если хозяин заломит запредельную для меня сумму отступных, я смогу найти деньги. Особенно пока есть информация, которую можно продать. А всё равно неловко себя чувствовал.

Два выступления в день — вполне нормально для бродячей труппы, первый день остановившейся в городе. Позднее дают обычно четыре-пять, а то и шесть выступлений. В первый же день можно немного погулять. Что было очень кстати. Мне срочно требовалось разыскать моих воинов, чтобы обсудить разговор с герцогом.

Постоялый двор, про который они говорили, найти удалось быстро. Марут, спустившись в зал до того, как я начал расспрашивать о трёх охотниках, объяснил, что видел меня из окна комнаты. Они там установили наблюдение за входом, чтобы меня не пропустить. Удобно, я запомнил на будущее.