В протесте

Все эти люди, вероятно, очень любят деньги, раз решили ради них рискнуть своей свободой. Взять, к примеру, Акименкова, практически ослепшего в тюрьме. На все попытки переслать ему в СИЗО хотя бы чуть-чуть денег отвечает — мне не надо, у меня все есть, пришлите тем парням, которые со мной сидят, о них некому позаботиться. Или отправьте в детскую больницу. Он и раньше, на свободе, постоянно сидел на мели — ему не надо, у него все есть! — а деньги таскал раковым больным. Жуткая правда — в том, что и Володя, и все остальные, от кого их совесть внятно требовала заступиться за избиваемых — они даже при большом старании властей не показались бы "наемниками Запада". В них обязательно увидели бы тех, кем они и являются — узников совести и настоящих мучеников. Но люди ничего не видят — отчасти, конечно, потому, что власть старается не дать им этого увидеть, но еще и потому, что не хотят. Люди вполне осознанно предпочитают думать о другом, сосредотачиваться на другом, не видеть и не слышать. Потому что, зная это все, уже нельзя будет простить себе бездействия.

Четверг, 25 Июля 2013 г. 15:56

Мой друг Давыдов Алексей вчера пикетировал Центральную детскую библиотеку с плакатом "Быть геем — это нормально". Разумеется, и Лешу, и всех нас, повинченных с ним вместе, тут же запихали в автозак и отправили в ОВД, где продержали шесть часов. К счастью, вменили как раз то, что мы хотели — пропаганду. Но при этом, по вечной российской подлости, пришили заодно "массовую несогласованную акцию", иначе — 20.2 О таком понятии, как одиночный пикет, столичная полиция либо не знает, либо не желает знать. Особо отличился их майор, сказавший остальным — берите всех, кто с белыми лентами. Все поняли? Вышли на улицу с белыми лентами — значит, у вас публичное мероприятие. Плакаты, звукоусиление и все остальное, что описано в законе, не нужны, чтобы ваша прогулка превратилось в правонарушение. Ленты — и все тут. Впрочем, все это уже давно приелось и уже не удивляет. Из веселого — одного из ребят, пришедших вместе с нами, задержали в туалете. Он зашел в кабинку, а омоновцы стали долбиться в дверь. На его месте я бы открывать не стал, но он открыл. И был задержан. Кстати, этот юноша, один из обвиненных в "пропаганде гомосексуализма несовершеннолетних", сам пока что несовершеннолетний, ему всего-то шестнадцать лет. Но, впрочем, разве это важно? Ведь известно, что трассексуалами и геями становятся только после 18-ти. То есть Мизулиной с Милоновым известно, а кто знает лучше них?.. Впрочем, позубоскалили и ладно. Я, собственно, не об этом хотел написать. Важнее вот что:

1. Хотя каждый человек имеет право на свободу слова и собраний, всех ЛГБТ и их сторонников стараются лишить этого права. В Москве для этого используются незаконные аресты, а в провинции — и того хуже: похищение людей, наружное наблюдение за частными квартирами, избиения и прочее. Случаи Дмитрия Исаева и Глеба Латника — яркое тому подтверждение. А потом эти люди, пустившие Конституцию и прочие законы на подтирку, смеют читать нам морали в ОВД. Лично я в таких случаях шлю бравых охранителей закона лесом. Они, как ни странно, обижаются. Например, один, который силился завести с нашими ребятами дружеский разговор и объяснить, что сам он человек хороший, не какая-нибудь гнида, а вот семь лет назад сотрудники полиции "от

* * *

ли бы нас в каком-нибудь углу", услышал от меня, что задушевные беседы с человеком, нарушающим закон, нам нафиг не сдались. Наехал уже лично на меня, но понимание опять-таки не встретил, от чего забыковал вконец и полез в драку. На его пути встал Никс, которого этот душевный, но сверх меры нервный человек грубо толкнул. Прелестные манеры у нашей полиции. Прозрачно намекают, с каким удовольствием избили бы тебя, а потом ожидают благодарности за то, что умудряются каким-то чудом сдерживаться. Если же ты благодарности не изъявляешь, могут впасть в истерику. С такой полицией нам никакие гопники определенно не нужны... простите, описался. Не страшны.

2. Пока шли споры о принятии закона, обсуждающие стороны никак не могли выяснить, что же такое "пропаганда". Бедные, наивно-педантичные юристы просто не могли сообразить, что вся соль данного закона — как разв том, чтобы возможно было назвать пропагандой абсолютно ВСЕ. К пимеру, заявление, что геем быть нормально. То, что под подобным заявлением подписалась бы не только Всемирная Организация здравоохранения, но — по необходимости — и наш Минздрав, ничего не меняет. Пятью восемь — сорок, земля круглая, Оскар Уайльд был геем, а писательница Туве Янсен — лесбиянкой. Вот четыре факта. Но в последних двух, вне всякого сомнения, таится пропаганда. То есть для нормально развитого человека факты — это факты, а пропаганда — это пропаганда, но у нас в стране с нормальностью как-то не очень, все больше "духовность" и лояльность. Как говорил Шендерович, носорог плохо видит и туго соображает, но при его габаритах это уже не его проблема. Грустно, господа. Впрочем, на месте гомофобов я бы не особо волновался, если кто-то пикетирует библиотеки. Если — по какому-то жуткому недоразумению — их дети туда регулярно ходят, они все равно не станут гомофобами, как их родители.

Суббота, 27 Июля 2013 г. 11:50

Одна дамочка в сети писала мне, что нам, по ее мнению, просто нравится адреналин и "общее внимание". Официально заявляю — мне это совсем не нравится. И уж тем более не кажется приятным. Всем, кто так думает, я предоставил бы возможность самому пожить подобной жизнью хотя бы четыре дня, а уж потом судить. Какой, к чертям, адреналин? Когда ты злой, уставший и пославший нафиг свои планы, тащишься туда, куда совсем не собирался ехать, просто потому, что у тебя нет выбора — это не удовольствие. И камеры, которые тебя снимают, либо иностранный журналист, который звонит тебе после часа ночи, чтобы расспросить об акции, могут приятно волновать только того, с кем это происходит в первый раз. Я был бы просто счастлив выходить на акцию один раз в месяц, а все остальное время с чистой совестью заниматься своими делами, видеться с друзьями и писать роман. Но для этого нужно, чтобы активистов было много, и каждый делал бы сравнительно небольшую часть работы, которая не отнимала бы все его время. А пока нас мало, на каждого в отдельности ложится непропорционально большая часть обязанностей. Вот и вся "романтика".

1 августа думаем уезжать. Берем политический и обычный отпуск. Но даже наш отдых начнется с хардкора, потому что денег нет, и ехать будем на перекладных. А это значит — проявлять чудеса предприимчивости, находиться в постоянном напряжении (учитывая неопределенность ситуации), и опять-таки не спать. И все-таки я буду очень рад уехать из Москвы и наконец-то ощутить себя свободным от любой ответственности за то, что происходит здесь.

Философы и моралисты говорили, что самое важное для человека — спокойная совесть. Но лично я думаю, что это — опасное заблуждение и корень многих бед. Насколько лучше бы был мир, если бы наша совесть была постоянно неспокойна! Мало знать, что лично ты не делаешь плохого, и довольствоваться этим. Мы ответственны за все плохое, что творится рядом с нами. Где-то больше, где-то меньше, но ответственность за зло, к которому мы не прикладываем руку, но которому мы в то же время не препятствуем, тоже лежит на нас. Помимо всего прочего, наш Орден Перемен как раз и представляет из себя объединение людей, признавших и принявших на себя эту ответственность. Люди, которые писали мне, что я пошел защищать геев потому, что сам — наверняка! — принадлежу к ЛГБТ и просто не могу признать свою ориентацию открыто, на мой взгляд — несчастнейшие люди, не способные понять самых простых вещей. Если бы наша власть была атеистической и преследовала христиан — я был бы с христианами. Если бы прессовали либералов — защищал бы либералов. Потому что, вне зависимости от своей ориентации или мировоззрения, я прежде всего человек. И кроме того — рыцарь, обещавший защищать чужую жизнь, достоинство и счастье так же, как свои. И то, что я — не совсем в шутку — называю "активизмом головного мозга", при всей видимой неадекватности, все-таки куда более естественно, чем равнодушие.

Вторник, 27 Августа 2013 г. 15:13

Удивительно, но факт — никогда не хочется быть собой так сильно, как в момент, когда ты начинаешь понимать, что, пока ты — такой, как есть, ты всегда будешь человеком, который выбешивает и лишает внутреннего равновесия целые толпы идиотов.

Черт возьми, это прекрасно.

Заодно я наконец-то понял, зачем нужны идиоты. А ведь раньше всегда думал, что у этого вопроса нет ответа.

Пятница, 13 Сентября 2013 г. 18:45

Наш зеленоградский следователь пригласил меня дать показания по поводу Воронежа (чертовски вовремя, еще и года не прошло!). Ну, я пошел. Первый вопрос, ответ на который хотел получить ведущий дело следователь из Воронежа, убил меня, как говорится, наповал. "Поясните, что вам известно об организации под названием ЛГБТ, являетесь ли вы ее участником, и сколько еще человек в ней состоит". Нет, я все понимаю, да и вообще — грешно смеяться над подобными людьми, но я ржал в голос. Я сказал — если бы до того, как посылать запрос в другие города и вызывать меня, он потрудился выяснить, что означает сокращение "ЛГБТ", то Гугл спас бы его от конфуза. Потому что ЛГБТ — это аббревиатура, обозначающая всех без исключения лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров. И называть эту группу людей "организацией" — примерно то же самое, что задавать подобные вопросы про пенсионеров, женщин или гетеросексуалов.

Следователь, который разговаривал со мной, тоже все время путал гомофобов с геями, назвал наши плакаты "гомофобными", а несовершеннолетних ЛГБТ обозначил как "гомосексуально настроенных подростков". Пришлось перепечатывать часть протокола. Нет, эту страну не победить...

Но вместе с тем ситуация чем-то напомнила мне тот кусок из "Облачного атаса", где девушка рассказывает свою историю сотруднику местного "Министерства любви". Кто знает, чем кончается эта история — меня поймет. Мне показалось, что в процессе разговора этот человек, который никогда не думал о проблеме гомофобии, увидел ее с неожиданной для себя стороны. Мне хочется надеяться, что это хоть немного повлияло на него. Или заставило задуматься. Признаюсь: я подспудно ждал, когда же он задаст вопрос, почему я все-таки поехал в чужой город, к незнакомым людям, да еще и не принадлежа к ЛГБТ. И, разумеется, этот вопрос был задан. И знаете, мне кажется, я все-таки не зря потратил эти полтора часа. Если сначала он с трудом скрывал улыбку, когда в тексте попадалось что-нибудь про "сексуальные меньшинства", и он должен был произность эти "смешные" слова вслух, то к концу нашей встречи он уже не улыбался. Было ли его лицо действительно задумчивым или мне только хочется так думать? Сам я все-таки поставил бы на первое.

Суббота, 28 Сентября 2013 г. 13:07

Вчера в 5.40 умер Алексей Давыдов. Мы познакомились на Окупай-ЗПЧ, то есть, по сути, в конце прошлого июня. Но сейчас, когда я думаю, что наше знакомство продлились каких-то три месяца, я не могу в это поверить. В это лето уместилась целая война, а значит, мы были знакомы много дольше. Когда информация о смерти Алексея попала в соцсети, поднялась настоящая буря. Я знаю, что сотни людей вчера плакали перед экранами своих компьютеров. Пока мы были в морге, нам активно помогали со сбором денег, поисками кладбища и прочими насущными вопросами, которые так кстати отвлекают людей в момент первого острого горя. Одновременно в Интернете разворачивалась настоящая вакханалия самого низкого злорадства. Гомофобы, "ватники", религиозные фанатики и люди, ненавидящие всех правозащитников без исключения, бурно радовались его смерти. Они даже не подозревали, что тем самым оказывают нашему другу последние почести. Все дело в том, что к заурядным людям при их жизни никто не питает ни привязанности, доходящей до самопожертвования, ни искренней вражды. Но люди выдающиеся всегда находятся в эпицентре чужой ненависти и любви. У них есть настоящие друзья и настоящие враги. И своей злобой, пережившей даже его смерть, наши противники, пожалуй, лучше нас самих показывают, КАКИМ человеком был Давыдов.

Много лет назад гомофобы напали на Алексея, возвращавшегося домой со своим парнем. Леша после этого попал в больницу, его парень — умер. Другой человек в подобной ситуации либо сломался бы, либо, справившись с горем, снова начал жить обыкновенной жизнью. А для Леши началась война — война за то, чтобы больше никто и никогда не пострадал от чужой тупости и злобы. Я не так уж много знаю о его жизни вне протеста. Нам постоянно не хватало времени, чтобы просто пройтись по городу, не обсуждая новых акций, или посидеть на кухне и поговорить "за жизнь". Всегда казалось, что сейчас самое главное — это решить какие-то насущные вопросы, а для остального еще будет время как-нибудь потом. А потом оказалось, что никакого "потом" уже не будет. И сейчас я, как мозаику, складываю по кусочкам разные воспоминания о нем, чтобы хотя бы так собрать их воедино. Леша был инвалидом первой группы, причем мы, ходившие с ним на протесты, знали только половину его диагнозов. Вместе с Анной Политковской он собирал материалы о чеченской войне, бывал в зоне боевых действий. Но и в "мирной" жизни подвергался преследованиям и пыткам, неоднократно вынужден был менять квартиры, получал угрозы. Во время его работы в ОНК полицейские пообещали отомстить ему за его активную помощь задержанным, поэтому на первой же акции, куда он вышел как частное лицо, его избили и сломали ему руку в двух местах. Травма, которая является большим стрессом даже для вполне здорового человека, окончательно подорвала здоровье Леши. Началась декомпенсация, почки совершенно перестали работать. Последние два года своей жизни он прожил на диализе — три раза в неделю по четыре часа. О событиях, которые ужаснули бы любого другого человека, Леша всегда рассказывал с сарказмом. Например, когда его, с его отказавшими почками, заставили восемь часов стоять в кабинете следователя в Следственном комитете, ноги у Лешки распухли так, что пришлось разрезать ботинки. Но Леша не жаловался, он смеялся. "Представляете, новые итальянские ботинки, только накануне их купил! И разрезать! Вот твари...". Еще до нашего знакомства врачи дважды приговаривали его к смерти, Леша всякий раз делал последние распоряжения, прощался с близкими... и оставался жить. На протяжении последних месяцев я был свидетелем того, что человек способен преодолевать любую боль и слабость и продолжать действовать за двух здоровых. Леша никогда не беспокоился о своем состоянии и никогда не избегал опасностей — словом, жил на пределе собственных возможностей. Если мы пришли в две тысячи десятые, то он был живым свидетелем двухтысячных и девяностых. Многие из тех, кто боролся в то время "за вашу и нашу свободу", сейчас либо умерли, либо — как Анна Политковская — были убиты, либо ужаснулись направлению событий и покинули страну. Леша остался, несмотря на уговоры тех, кто беспокоился за его жизнь и состояние здоровья. Мне все хотелось как-нибудь при случае подробно расспросить его о прошлом нашего протеста, записать истории, которые остались только в памяти их непосредственных участников. Вот еще одна вещь, которую я не успел.