Клыки судьбы (Клыки-2)

Тяжелый клинок ударяет Эквитея в плечо. Слышится хруст, но судя по звуку, ломается не кость, а трескает наплечник. Король воет от боли и отбрасывает нападающего ударом кулака в переносицу. Повторный хруст. Вот тут уж точно сломалось кое-что существенное.

— Сколько мы убили? — слабо спрашивает монарх. Он едва ворочает мечом и все больше наваливается на меня. Теперь мне приходится не только отбиваться самому, но и придерживать короля на ногах.

— Всего экземпляров сорок... — воздух горит в груди. Тяжело дышать, до боли. Сердце стучит как перегретый мотор. В животе бурлит горячая смесь из бойцовского рвения, ужаса перед смертью и сожаления. Подумать только, моя потенциально блестящая карьера закончится на каком-то гнилом болоте посреди малоизвестного варварского мира.

— Мало, — угрюмо суммирует Эквитей. — Неужели вот так и помрем?

Я не отвечаю. Пригибаюсь, пропускаю над головой чужую сталь и бью в ответ. Еще один полуживой труп валится под ноги с изрядной дыркой в груди.

У Слимауса отобрали весло и порубили инструмент в мелкую щепу. Парень стоит на коленях и трясет головой. Нет, молодец парень. Он не просит у врагов пощады — просто получил куском полена по голове. Над его шеей поднимается широкий клинок, зеленоватый от тины. Я с ужасом понимаю, что сейчас наш "звездный компас" умрет. А следом за ним и все мы.

Внезапно мертвецы расступаются. Двуручные мечи останавливаются, словно принадлежат нерушимым статуям. Мы устало переводим дух и готовимся к очередным сюрпризам.

Я подозреваю что сейчас будет. И оказываюсь прав.

На плот, верхом на пожелтевшем от времени скелете лошади, въезжает предок Эквитея. Вблизи он выглядит еще более мерзко чем издалека. Оскаленная застывшей злобой физиономия яростно смотрит на меня единственным глазом. Остатки шлема с тонкой драгоценной короной насмешливо блестят. Словно бы говорят: пришел твой последний час. Молись, оборотень-оперативник, не справится тебе с мертвыми рыцарями этих земель.

Конь подъезжает поближе, расталкивая мертвецов. Гуга Одноглазый наклоняется к нам. Из соединений его доспеха льется тухлая вода, вываливаются комки вековой грязи. Некоторое время умерший король смотрит на меня, затем на Эквитея. Взгляд мельком скользит по съежившейся Харишше и обессилено развалившемуся на бревнах Слимаусу. Затем голова Одноглазого опять поворачивается к нам.

Рот древнего завоевателя раскрывается, оттуда вылетает комар. Известно, что комары создают себе гнезда в болотистой местности, но живут где посуше. Оскаленный рот, полный кривых трухлявых зубов, разверзается словно портал в Подземное Царство.

— Что ж ты наделал, сопляк?! — вдруг заявляет Гуга. Он смотрит прямиком на меня.

— Я?.. — спрашиваю изумленно. — А что я сделал, извольте? Мы только вчера прибыли.

Конь фыркает и наклоняет голову. При этом широкая лобовая кость коня прижимается к моему лбу. Пустые конские глазницы угрожающе пялятся прямо мне в душу.

— Не могли бы вы... э-э-э... объясниться? — задаю еще один вопрос.

— Слишком широкие плечи как на моего наследника-то, — трескучим голосом отвечает Гуга. Он разговаривает глухо, словно бы большую металлическую бочку до отказа набили булыжниками, а затем потрясли. — Или мамка сгрешила?

Я развожу руками. Мол, не знаю ничего ни о мамкиных грехах, ни о ширине плеч возможного наследника. Поскольку этим самым наследником не являюсь.

— Не ты ли будешь Стусей Первый-то? — трещит глухой бас.

— Не буду, прошу меня покорно извинить. Перед вами другой потомок — Эквитей Второй. Тот, который в походной короне...

С этими словами бесцеремонно выпихаю вперед монарха.

— Второй Эквитей? — озадаченно интересуется Гуга. Говорит покойник старым сельским говором. В своей истории Эквитей не рассказывал о предке таких занятных нюансов. — Это ж когда успели наплодиться-то?

Законный король благоразумно молчит в ответ. Понимает, что лучше дать выговориться покойному предку.

— Вернусь в замок и мамку на кол посажу! — решает Одноглазый.

— Не надо на кол! — решается Эквитей. — Стусей Первый — мой дед. Потом королевством правил отец — Бандрес Пятый, а за ним уже и я...

— Вот как, — размышляет вслух покойник. — Это же сколько годков прошло-то?

— Древние премудрые легенды говорят, что целых долгих сто лет, — отзывается вдруг Слимаус. — Но верить им безоговорочно нельзя. Если быть точным, досточтимый Гуга, то прошло не меньше полторы сотни лет.

— Помпезность его когда-нибудь погубит, — притворно стонет Эквитей.

— Тебя никто не спрашивал-то, чернь! — рявкает Одноглазый на Слимауса. — Если захочу, скажу: пляши, шут гороховый. И будешь плясать, трясти своим колпаком-то.

— Это не колпак шута, — пытается возразить звездочет. — Это официальный головной убор придворного астролога.

Гуга игнорирует Слимауса, будто перед ним не парень, а кусок компоста.

— Потомок... — в голосе мертвеца отчетливо проступают нотки грусти. — Совсем не экономишь-то... Держишь при дворе всяких шарлатанов...

— Э... — Эквитей краснеет и прячет глаза. — Предсказания очень помогают в боевых действиях.

— Угу, — заключает Гуга, в лексиконе которого напрочь отсутствует слово культура. — Этот сопляк-то тебе предсказывает кому сегодня яйца отрежут, а кому завтра?

— Ну, — теряется король. — Не все так просто.

— Убить эту собаку звездную? — размышляет Одноглазый. — Дело-то нехитрое. Заодно и казну-то слегка облегчим. Не будешь поди нести эти... как их... затраты на выплату... этого-то... роялти... сему смердящему...

— Не надо меня убивать, — молит Слимаус. — Без меня они дорогу не найдут.

— Почему не найдут-то? — удивляется Гуга. — Из болота я их выведу. Но...

Он умолкает, в черном провале единственного глаза угадываются нотки тяжелого размышления. Взгляд покойника направлен на остолбеневшего от изумления Эквитея.

Одноглазый рывком соскакивает с коня и резво подпрыгивает к владыке Преогара. Секунду он смотрит Эквитею прямо в глаза.

— Знаешь, — говорит о грустно. — А ведь ты нас разбудил-то...

— Я тут не при чем, — лепечет король. — Меня жена обманула!

— Баба-то?! — грозно хмурится глаз мертвеца. — Ты позволил какой-то там бабе себя обмануть?!

— Ну...

— Вот это я понимаю! — вдруг хохочет Гуга и по-дружески хлопает Эквитея по плечу. — Это у нас семейное-то!

Я припоминаю, что король мимоходом рассказывал, будто жена Одноглазого была та еще особа. У деда Эквитея, Стусея Пятого, насчитывалось около двух десятков незаконнорожденных братьев и сестер. Причем только Стусей мог похвастаться общей кровью с Гугой. Остальных воспитывали конюхи, пажи и обычные крестьяне. Да уж, невольно возникают параллели с любвеобильной Хатланиэллой.

— Разбудил ты меня, наследничек, — печально сообщает мертвец. — Из-за тебя начался конец света-то. Наша с тобой кровь всколыхнула древние чары. И мне теперь тебя убить надлежит...

Гуга тянется к рукояти меча. Еще парочка секунд и голова Эквитея отправится в трясину. Это надо как-нибудь решить. Я делаю шаг вперед, но король Преогара меня опережает.

— Может договоримся? — дрожащим голосом интересуется действующий монарх.

— Это как? — в голосе Одноглазого бурлит нескрываемая заинтересованность.

— Я слышал, у тебя некоторые затруднения с финансами...

— И шо?

— Денег дам...

— Деньги за собственную душу-то?

— Много денег.

— Сколько много-то?

Эквитей негнущимися пальцами шуршит в поясном кошеле. Его лицо стремительно бледнеет и я даже беспокоюсь, чтобы монарха не хватил сердечный приступ. Опускаю глаза и вижу, как из громадной дырки в кошеле показывается грязный ноготь короля.

— В драке порвали... — шепчет монарх. Он лихорадочно шарит взглядом по бревнам. Но там не лежит и малейшей монетки.

— Нет денег, стало быть? — будничным тоном справляется мертвец.

Эквитей сглатывает и отрицательно мотает подбородком.

— Ну, нет денег — нет договоренности, — вздыхает Гуга.

Он уже наполовину извлекает меч, когда король пугает окрестности счастливым выкриком.

— Нашел! — орет Эквитей. — Проводнику готовил и засунул за отворот перчатки... Не пригодилась тогда — пригодится сейчас...

В его руке поблескивает полновесная золотая монета.

Алчность так и прет изо всех прогнивших дыр мертвеца. Он протягивает скрюченные пальцы и хватает золотой. Вертит его, пробудет прикусить гнилыми пнями зубов. Лижет металл набухшим черным языком.

— Договорились! — заключает Гуга. На этот раз в его рокочущем голосе искрится настоящая радость. — Где ж ты был, внучок, когда мы этой канавой болотистой перебирались-то? Если бы нам денег хватило, мы бы дракона поимели-то... Как догадался-то, что на болото надо с деньгами идти?

Эквитей пожимает плечами:

— На твоем примере обучен. Наслышан и о твоих подвигах, и о Проводнике.

— Ох, попался бы этот покруч мне в руки-то! — мечтательно говорит Одноглазый. — Уж я бы его...

— Вот он, — толчком ноги выкатываю тело Проводника.

Гуга некоторое время смотрит на погибшего духа болот. Он просто сияет от счастья. Наклоняется над трупом и от всей души пинает его под ребра.

— Надеюсь, вы его долго мучили? Этого ублюдка трясины? Скажите, что долго. Ну скажите-то!

— Не очень, — говорю честно. — Умер от удара веслом по голове.

— Башку, сталбыть, раскроили... — как сытый кот мурлычет Одноглазый. — А мне он говорил, что погибнуть не может-то...

— Мы тоже так думали, пока Слимаус не угостил его по черепку.

Гуга резко поворачивается к звездочету и, недоверчиво склонив голову, смотрит на парня.

— Беру свои глаголы обратно, — говорит он Эквитею. — Удвой этому портку заработную плату-то. Хорошее дело парень сделал.

— Спасибо, — несмело улыбается астролог.

— Не убью вас теперь-то, — заявляет Одноглазый. — Но при условии.

— Готовы слушать.

— Ты, внучок, знаешь наверное, что через неделю солнце рухнет? — морщится покойник. — Если убить всех причастных, то чаша сия нас минует.

— Знаю.

— Сможешь с этой бедою разобраться-то? — серьезно вопрошает Гуга. — За неделю-то сможешь?

Эквитей почесывает подбородок и смотрит прямо в единственный глаз предка.

— Больше некуда деваться. Придется либо предотвратить конец света, либо самим умереть.

— Похвально сие, — кивает Одноглазый. — Договор таков. Если сумеешь остановить напасть, то не приду за тобой. Но ежели неделя пройдет, в тот же миг предстанет пред тобой моя рать. И порубим тебя, ясен пень, на куски...

— Понятно, — Эквитей хмурится и сплевывает. — Раньше хоть две недели оставалось для маневра. А теперь неделя...

— Именно неделя, — подтверждает мои опасения Гуга. — Какое-то чародейство ускорило этот... как его... процесс.

Пораженные этой новостью, мы готовимся к отплытию. Мертвые рыцари медленно уходят под воду. Покойный монарх остается с нами — хочет немного поговорить с Эквитеем, разузнать о судьбе государства и заодно помочь отыскать отсюда выход.

— Долго мы тут петляли, — говорит он. — Но добирались до Пустой горы с большим трудом. Но не будем о старом-то, внучок. Поведай-ка лучше о делах государственных.

Мне удалось выломать два длинных березовых ствола и мы со Слимаусом, словно баграми отталкиваемся от болотного дна. Плот медленно плывет, рассекая грязные волны, поднятые погружающимися рыцарями. Утомленная последними происшествиями Харишша уснула. Она свернулась калачиком возле Прасса и укрылась полой его грязного плаща. Осел приходит в себя и перепугано всхрапывает. Приходится повторно стукнуть его между глаз. Я орудую шестом и с интересом прислушиваюсь к негромкому диалогу двух монархов.

Одноглазый спешился и уселся рядом с Эквитеем, прислонившись спиной к ноге конского скелета. Он расспрашивает потомка обо всем, что произошло за последние столетия.

Но ведь каков Гуга! А думал, что он станет задавать вопросы о жизни своих детей и внуков. Но его интересуют лишь политика и деньги.

— Что с моими землями-то? — вопрошает покойник.

— За это время границы не слишком расширились. На севере часть державы отвоевали варвары...

— Проклятье! — ревет Одноглазый. — Какой подлец разрешил им это сделать?

— Кхм, — пытается успокоить его Эквитей. — У прадеда не было другого выхода. Ты пропал и оставил пыльную казну совершенно пустой. Пришлось продать большинство нарядов прабабушки...

— Печально, — вздыхает Гуга. — Кто ж знал-то, что мы от дракона не вернемся. Так что там с границами?

— Север, конечно, неприятно. Но кроме двух торговых трактов там нет ни полей, ни хороших охотничьих угодий, — продолжает король. — Потому я не посчитал умным идти на их завоевание. Тридцать лет назад я пошел с войсками сначала на запад, а потом на юг. Захватил Триниллин, а потом отхватил изрядный кусок Каплаута и Темного края. Теперь восточный кордон проходит по Быстрому ручью, а запад заканчивается Морской рекой и Твердым озером.

— Вот это по мне! — хвалит потомка Одноглазый. — Поди неплохо погулял с дружиной-то? Не могу поверить, что тебе Триниллин поддался. Тамошняя графиня-управительница изрядно попила мне кровушки из казны, когда я договаривался с ней о будущем браке своего сына. Проклятая стервица! Ей целых десять золотых за рядовую принцессу предлагали, а она ни в какую. Моя рать целых два месяца держала тупых принцессок в осаде. Но не поддались подлые. Только издевались со стен и кукиши показывали...

— Мне они тоже изрядно надоели, — признается Эквитей. — За "пристройку" Мэлами хотели целых десять возов серебра.

Гуга присвистывает, понимающе покачивая подбородком.

— И где я эти десять возов возьму, если два рудника ушли кукушке в гнездо только на вооружение придворной охраны.

— А какого ослиного органа ты серебро в оружие совал-то? — журит Одноглазый. Внезапно его око сверкает. — Впрочем, довольно мудрый выбор, учитывая...

— Что?

— Не хочу говорить об этом... Срамота...

— Ваше высокое величество, — обращаюсь к покойнику. — Нам необходимы любые, даже самые срамные факты из истории Преогара. Любая информация способна помочь нам в деле с падающим светилом.

Пустая прорва глаза смотрит на меня. На грубом лице, пятнистом от трупного яда и мула, читается раздумье. Гуга поднимает руку и скрюченными пальцами почесывает подбородок. Грязные ногти глубоко вонзаются в сухую кожу, она шелушится и падает на плот невесомыми перышками.

— Была у меня одна ведьма. Говорила, что из другого мира. Прилетела ко мне в какой-то розовой ступе. С цветочками... И глаголет мол, у нее в нашем государстве какая-то работорная работа...

— Лабораторная-то? — копирую манеру речи Одноглазого.

— Точна! Бораторная. — радуется он. — Говорит сия ведьма, же хочет взять у меня немного королевской крови. Ну а я ей, знамо, отвечаю, чтобы катила свою задницу откуда пришла. В подтверждение слов своих луплю бабку по темени мечом. Ненавижу ведьминское отродье. Слегка прорубил, думаю, все — окочурилась. А стервица старая встает как ни в чем не бывало. И лыбится, дурная. Глаголет, же ее только серебром убить можно...