Но читать истории давно умерших королей мне уже не хотелось, историю Вересии перечитывать по несколько раз интересным занятием не назовёшь, и поэтому, положив на колени очередную ветхую книгу со стёртым от времени названием на обложке, я просто смотрела в окно...
"Ты заколешь мне в туфельки жемчуг, и я забудусь в платье и готах... ", — мысли мои текли довольно мрачно и, вспомнив, как Брукбузельда собирала меня в поход, я хмыкнула. "Не забудусь, Бру, не получается...", — подумала я и открыла книгу сразу на середине.
"...Если же ты, мой маленький друг, лентяй и неряха, — я опять скептически хмыкнула, но читать продолжила, — это очень нехорошо, но об этом наверняка тебе много раз уже говорили и ещё не раз скажут твои добрые родители. Я же тебе расскажу о добрейшем и трудолюбивом духе Вухе. Этот дух вездесущ и любопытен, он с радостью исполнит твою просьбу почистить одежду и обувь, пришить пуговицу, помыть посуду, достаточно сказать: "Почисти, Вуха" или "Вымой, Вуха", и всё будет сделано.
Но ты не должен его просить сделать то, что он не любит — делать за тебя уроки. Вуха учился плохо и обидится на тебя, и перестанет исполнять твои просьбы... "
Рассмеявшись, я открыла первый лист безымянной книги и прочла самые верхние строки:
"Приветствую тебя, мой маленький читатель! Я буду рад рассказать тебе о тех существах, которые станут твоими друзьями в играх и добрыми помощниками в делах..."
"Ничего себе — помощники в делах. Детёныш будет просить этого трудягу Вуху, а сам ничегошеньки делать не должен... Не жизнь, а малина!..", — покачала головой я.
И захлопнула книгу, и решительно встала. "Пойду гулять", — подумала я.
Выйдя из читальни, мне оставалось пройти метров десять по полутёмному холодному коридору до своей комнаты.
Вернее, это была целая анфилада комнат, соединённых двустворчатыми дверями. Большая спальня с огромной кроватью посередине под тяжёлым бархатным балдахином соединялась с двумя будуарами и гардеробными, его и моим, соответственно.
Чувствовалась жуткая старина этих покоев, тени, вечерами играющие на стенах, завораживали и пугали порой. Кованные каминные решетки со сценами охоты, ковры, гобелены, оружие... о чем бы я ни спросила Харза или Бру, или Никитари, истории всех предметов в замке начинались с таких давних лет, что я до сих пор ощущала себя здесь пришельцем, а на Харзиена смотрела с удивлением. Ведь гемма Лой мне повторял не один раз, что дьюри несут в себе память всех поколений магов-дьюри, всё, что происходило с кем-нибудь из его давних пращуров, дьюри помнит, как-будто это происходило с ним самим...
Скинув быстро своё перламутрово-белое платье из здешней тончайшей фелюсы, расшитое Брукбузельдой нежными незабудками по глубокому декольте, сбросив туфли, я с удовольствием натянула готы — обтягивающие, плотные штаны, почти лосины. Свитер домашней Брукбузельдовой вязки и не длинный теплый плащ с капюшоном, длинные сапоги — крейзы и вязаная шапочка, обшитая по краю коричневым мехом с чёрными подпалинами, похожим на нашу лису жёсткостью волоса, вот и всё, что мне надо было сейчас для счастья. Потому что я уже чуяла волю. Вырваться из тёмного холодного замка, где меня радовало только присутствие дорогих мне людей, было теперь чуть ли не главным желанием... после желания быть с дьюри.
Почти бегом спустившись в конюшню, я отыскала глазами чёрного красавца Гро, который тихо заржал, вскинув морду, нетерпеливо переступая ногами. Он радовался мне. В последнее время, я часто брала его или ардагана Харза. Надеть сбрую, перекинуть седло — недолгое дело. Конь потянулся губами к моей руке. Кусок сахара быстро исчез с ладони. Замшевые губы осторожно собирали сладкие крошки.
— Пошли, Гро, — потянула я повод.
Пока я собиралась, дождь закончился. Холодный осенний воздух вкусно пах опавшим листом, мокрой мостовой, деревом.
И только я оказалась в седле, как ворота медленно поползли в разные стороны, выпуская, а часовой помахал мне рукой — они уже привыкли к моим частым вылазкам в город.
* * *
Эти восточные ворота замка выходили на узкую улочку, застроенную чаще одноэтажными домами из красного камня, прятавшимися за высокими заборами. Строения все были добротными и очень старыми. Если я даже в этом и сомневалась бы, то рассказ Никитари о том, что Затерянному городу не меньше девяти столетий, заставил меня с каким-то особенным ощущением взглянуть на эти стены, улицы, площади.
Гро, цокая по мостовой, иногда срывался на быструю рысь, жадно втягивая ноздрями холодный воздух и вскидывая красивую голову, хотя я старалась вести его помедленнее, опасаясь налететь на встречавшихся пусть и редко прохожих.
С каждым разом я уходила всё дальше от замка. Казавшийся на первый взгляд небольшим город, однако, был пересечён таким количеством узеньких улочек, что и до сих пор встречались места, где я не бывала ещё.
Особенно не приглядываясь к лицам прохожих, я ехала вдоль высокого забора и знала уже, что скоро он закончится, и улица выйдет на небольшую площадь. Её окружали дома, нижние этажи которых сплошь заняты торговыми лавочками и небольшими магазинчиками.
Вот и площадь. Еще было достаточно светло, и городские фонари, круглые стеклянные колпаки, висевшие над входами домов, пока не горели. А значит, лавочки ещё работают. Они закрывались в Затерянном городе лишь с наступлением темноты.
Мне очень хотелось попасть в магазинчик "Всякая всячина", который был здесь же, на площади, возле хлебной лавки.
Зайдя сюда в первый раз, я с удивлением обнаружила на узких пыльных полочках и чай, и кофе, и коричневый сахар, даже тёмный шоколад нескольких сортов, а сколько здесь было чудесных пирожных!.. Поэтому сегодня я сюда шла целенаправленно за своей пайкой сладкого.
Спешившись, и привязав к железному кольцу в стене у двери магазинчика Гро, я вошла.
И, спустившись быстро вниз по трём деревянным ступенькам от двери, счастливо замерла. Аромат шоколада и корицы плыл до самых дверей, и дразнил, заставляя меня раскошелиться и на шоколадные пористые шары — юкколы, и на большущую плитку чёрного шоколада с апельсином, и на сахарные крендельки с корицей и ванилью — брисы. Стоило всё это безумно дорого по местным меркам. Но... деньги у меня водились. Как мне однажды, смеясь, сказал дьюри, он мне открыл доступ к королевской сокровищнице Вазимингов, и мне достаточно сказать Хлип, как счет будет оплачен. Ну, хлип так хлип, рассмеялась я тогда.
Помещение магазина было небольшое, светлое и тёплое. Прилавок, узкая стойка, заставленная конфетницами, круглыми стеклянными вазами и железными коробочками с чаем и кофе, тянулся, пересекая комнату пополам. А на стенах, на полочках и на крючках были развешены маленькие золотые сита для чайников, серебряные щипчики для колки сахара, прелестные маленькие чашечки для кофе и чая. И я вспомнила Вису, у которой мы тогда пили шоколад как раз вон из тех чашечек, голубых с белыми кляксами, похожими на облака. "Как теперь там Виса?",— вдруг больно кольнула услужливая память.
Хозяина, невысокого старого уллу, пока не было видно. А дверь снова открылась, и я оглянулась на вошедшего. Наши глаза встретились, и я почувствовала, как по спине пробежал холодок.
Вошедший был высокого роста, что необычно видеть в Затерянном городе, где в основном жили уллы, дьюри не в счет, потому как их было всего двое, а тиану здесь не появлялись совсем. Глаза вошедшего были совершенно бесцветны, и нижние веки странно провисали вниз... как у бассета, этой грустной собаки, вдруг пришло мне в голову. А кожа была мертвенно бледна. И я вдруг вспомнила того, кто так давно, в детстве, унёс мою дудку... серебряную флейту. Может быть, это был не он, но так похож, что мне пришлось буквально заставить себя отвернуться, чтобы мой интерес к пришедшему не показался оскорбительным.
Тем временем хозяин магазина уже появился из двери, ведущей внутрь дома, и отчего-то заискивающе закрутился возле незнакомца. Мне пришлось отойти к прилавку и сделать вид, что я выбираю шоколадный шар, хотя уши мои, казалось, сейчас вытянутся, словно заячьи, в сторону их негромкого разговора. А подслушивать я не люблю. Поэтому решила прервать этот их междусобойчик и быстро повернулась, сказав:
— Мне две юкколы, пожалуйста, вон тот шоколад с апельсином и штук шесть ванильных брис, — я говорила, а сама видела замешательство уллы.
Но почему? Что такого может быть таинственного в их встрече, почему ему надо опасаться того, что их услышут?..
Улла что-то быстро прятал в карман плюшевого оранжевого жилета и, продолжая преданно глядеть в глаза "бассету", мелко-мелко кивал головой. Но отходил от него к прилавку маленькими шажками, шаркая кожаными домашними туфлями по полу. А тот перевёл тяжёлый взгляд на меня... и быстро прошёл мимо к выходу. Его не длинный, для верховой езды, плащ распахнулся, и стал виден меч. Незнакомец вышел, впустив холодный воздух с улицы.
Улла же, разведя руки в стороны и поклонившись, вежливо сказал:
— Простите великодушно, вам которые?
Я показала на те пирожные, которые мне приглянулись, и вскоре, прижав к себе бумажный пакет с покупкой, вышла на улицу.
Уже стало достаточно темно, и круглый фонарь тускло светился на доме напротив.
А моего Гро нигде не было. Лишь обрезанный острым клинком повод болтался в кольце на стене...
* * *
И на улице не было ни души. Дождь прекратился окончательно. На звёздном небе не видно ни облачка. И заметно похолодало. Ветер гнал мокрую листву по дороге и стыло завывал в трубах.
Растерянно оглянувшись на окна "Всякой всячины", я увидела прижатое к стеклу лицо хозяина магазина и быстро отпрянувшее. Свет в окне погас.
"Засада прямо какая-то... Похоже, "бассет" увёл моего коня... ", — подумала я, а вслух сказала:
— Гро... Грошик!
И быстро пошла в сторону замка. "Дьюри... не нравится мне все это, — мысли мои принялись лихорадочно искать Харзиена, — у меня украли лошадь, и не верится мне, что украли..."
И вдруг очень тихо, сливаясь с шорохом застывающих на морозном воздухе листьев, прозвучали слова:
— И правильно, что не верится...
...заставив меня вздрогнуть.
Тихий сдавленный смех прошелестел за спиной. Я обернулась. Тёмная улица, тусклые фонари отбрасывали идущие за мной на длинных ногах тени. Я отступила назад. Тени потянулись за мной. Длинные пальцы одной из них, той, что ближе всего, попытались прикоснуться к моему лицу, скользнув мёрзло по шее, там, где висел шнурок с флейтой.
"Что ж за пакость такая... и ведь прямо в Затерянном городе?..", — страх и холод сковывал меня всё больше, не хотелось больше ни о чем думать. "Ну же!.. — мне показалось, что я гневно крикнула, но я лишь подумала крикнуть, — ну же, очнись... "
А тень наклонилась... и дёрнула меня за ногу. Я упала, брякнувшись о мостовую.
Ух ты!.. Похоже, просветление наступило, даже искры посыпались из глаз.
А чёрная тень наползала на меня, её рот открылся, растягиваясь всё больше. Тень закрывала уже всё небо. И острая боль обожгла шею, но шнурок не оборвался...
Вдруг где-то вдалеке раздался топот копыт. Он стал стремительно приближаться, надвигаясь на меня...
Вскочив на ноги и оказавшись нос к носу с тенью, я опять заметила лицо хозяина "Всякой всячины" у окна. В его руке тлел огарок свечи, и он пытался разглядеть, что происходит на улице. Со мной, значит, что происходит, вяло отметила я...
— Олие!.. — голос дьюри показался очень громким на этой пустынной улице, он отскакивал дробно от тёмных окон, пустыми глазницами уставившихся на меня.
Но он ещё очень далеко. А тень неожиданно потеряла свои очертания, будто испугавшись. Слилась с темнотой. Лишь в шорохе листьев я слышала смех... удаляющийся, тихий.
— Помни... — шептала мне, кажется, сама темнота.
Топот галопом несущихся лошадей. Всадники окружили меня. Никитари, дьюри спешились. Кто-то из них пошёл по соседним домам, застучал в окна. Никто не откликался. Всадники нетерпеливо кружили на узкой улице, разъезжаясь по переулкам, темным свороткам.
А Харз уже был рядом. Он молчал. Но я чувствовала, как мой страх постепенно отступает под его тревожным взглядом...
— Все хорошо, Харзиен. Только вот коня я потеряла... — сказала я и кивнула на жалкий кожаный обрывок в кольце на стене "Всякой всячины".
И только сейчас заметила в руках смятый пакет со сладостями. Эх!.. Все мои купленные с такой жадностью плюшки, шоколад, юкколы превратились, конечно, в слипшееся, фу-какое месиво. Открыв пакет и заглянув в него, я подняла глаза и встретила насмешливый взгляд Харза. "Да, представь себе, дьюри!.. Если бы сейчас тут не было всех вас, я бы пошла искать Гро и по дороге от страха всё это слопала!..", — подумала я.
А дьюри расхохотался, его смех показался чем-то лишним на этой тёмной осенней улице. Холодный ветер по-прежнему гнал жёлтые листья по дороге. Тени от фонарей метались по стенам невысоких, по ночному притихших домов за заборами. И, словно почувствовав это, дьюри вдруг помрачнел и зашагал к магазинчику. Его кулак увесисто застучал по двери. Заглянув в окно, Харзиен махнул требовательно кому-то там, в темноте, и мне вспомнилось прижатое к стеклу жёлтым блином лицо хозяина магазина.
Замок щёлкнул, и толстый улла показался на пороге, будто всё это время стоял за дверью. Его настороженный взгляд перебегал с одного лица на другое. Вернувшись к королю, эти испуганно бегающие глаза словно застыли, уставившись исподлобья куда-то в ворот распахнутой на груди туники дьюри.
— Слойе, — негромко, словно задумчиво сказал Харзиен, — ты слышал, что происходит и не помог...
— Я не слышал ничего... — слишком быстро ответил улла, ежась то ли от пронизывающего ветра, то ли ещё отчего-то и ещё ниже опустил голову.
А я смотрела на него и видела, что на самом деле страх Слойе понемногу проходил, и напугал его совсем не король, перед которым он сейчас стоял даже с плохо скрываемой усмешкой. Что-то другое... И мне казалось, что я знаю — что. Потому что сама не могла забыть ни "бассета", ни тень, висевшую надо мной. Отчего-то они у меня складывались в одну невнятную картину, в которой помимо уллы, хозяина магазина, угрюмого "бассета", зловещей тени... было очень много белых пятен.
А Харзиен тем временем вдруг улыбнулся этой откровенной лжи и ответил:
— Её страх, Слойе, был слышен за квартал отсюда, и ты, трясясь за этой дверью, не мог не слышать его. Но ты же знаешь, что складываешь свои поступки в большо-ой... — дьюри наклонился к лицу уллы и посмотрел ему в глаза, — заплечный мешок судьбы, а вот что достанешь ты оттуда в следующее мгновение — добро, которое кто-то не пожалел и положил туда или свою собственную подлость — зависит, видишь ли, не от тебя. А пока положи-ка нам юкколы, добрый улла, и несколько брис... Да, я знаю, О, — ответил он мимоходом на мои запрыгавшие радостно и прожорливо мысли: "...и ещё шоколад... с апельсинами!".
Слойе попятился от Харзиена, глаза его забегали, пытаясь оторваться от взгляда дьюри. Он спиной засеменил в темноту магазина и мелко кивал головой, бормоча при этом:
