Симеон
Толмач вдруг подбежал к какому-то человеку, одетому попроще бояр, и стал что-то говорить ему, показывая на меня рукой. О чем они говорили, я мог только догадываться, но мне показалось, что начальник хотел меня сбагрить куда угодно, лишь бы не вешать мою проблему себе на шею.
Толмач после разговора с начальником медленно шел ко мне, потирая свою бороду.
— В общем, так, — сказал он, — поживешь пока где-нибудь, а мы о тебе в посольствах справимся. Деньги-то есть, — спросил он и сам же ответил, — откуда они у тебя? А что это у тебя на пальце? — Он потянул руку к моему перстню и прочитал надпись. — Знатная вещица, стоит дорого. Могу взять ее в обеспечение заёма, пока расплатиться не сможешь. И бумагу тебе официальную выпишем, чтобы, значит, все по-честному было. Меня Симеоном кличут. Пойдем, пристрою тебя куда-нибудь.
Я снял печатку и пошел за моим благодетелем. Мне принесли какие-то штаны, рубаху, шапку, старенький полушубок и лапти с онучами.
С онучами, это как портянки, я управился быстро, как будто все время их носил, чем удивил даже Симеона. А чего удивляться? Служил в армии, был солдатом, а кто из солдат не носил сапоги с портянками? То-то. Лапти привязал веревочками, ногами притопнул, нормально. Одел полушубок, шапку и тогу с сандалиями взял в руки. Как-никак, а это мой единственный документ. Андрей Васильевич Северцев, римский гражданин Октавий Май Брут, а кто я сейчас? Андре Норман, латинянин. Турист.
Туристов в то время не было. Были разведчики и соглядатаи, которые ездили по разным странам, делали записи, изучали местные языки и обычаи, рисовали карты, дороги, смотрели, как ведут хозяйство. По прибытии домой они писали книгу о своем путешествии, и эта книга оказывалась в библиотеке правителя, изучалась начальником генерального штаба и его сотрудниками, чтобы прикинуть, каков он сосед по военной силе, то ли ждать от него нападения, то ли самим напасть на него.
Кроме того, времена тогда были жестокие. О гуманизме там ничего не слышали и все дела решали силой, выколачивая из подозрительных людей все, что хотели узнать. Как у нас сейчас сегодня. Заметут, пыткам подвергнут, осудят и в тюрьму посадят, если жив останешься.
На улице была зима. Симеон посадил меня в кошевку, и мы поехали по вечерней Москве в кромешной темноте, ориентируясь на немногие огоньки, светившие в молчаливых домах. Около одного дома остановились, привязали лошадь к скобе. Симеон стал стучать ручкой кнута по ставне.
— Кто там? — раздался женский голос.
— Это я, Симеон, — сказал мой провожатый, — принимай, Дарья, постояльца.
Через какое-то время открылась калитка, и мы вошли во двор, а потом и в избу, следуя за женщиной с огарком сальной свечи, о чем я догадался по характерному запаху.
— Вот, Дарья, жилец к тебе, — сказал Симеон, — по-нашему ни бельмеса не понимает, из богатеньких, ограбили его. Деньги на кормление буду давать, потом он оплатит наши расходы. Человек он чужой, на всякий случай детей держи поблизости, да и топор с собой в постель ложи.
Дарья кивнула головой и Симеон ушел.
Въедливый читатель сразу узрит, что топор кладут, а не ложат. К сожалению, народ того времени мало обращал на такие грамматические тонкости и вообще некоторые предметы называл не так, как мы их знаем.
Мы стояли с Дарьей друг против друга и молчали. Ей было не более тридцати лет. Ростика небольшого, лицо округлое, суровое, волосы длинные, светло-русые. Одета она была в простую льняную рубашку.
— Иди, поешь, — сказала женщина и показала на стол, где под полотенцем лежала половина хлебного каравая с ножом. Она сбегала в хозяйственную часть, где была большая печь и принесла керамическую крынку, из которой что-то налила в керамический бокал. Керамика это по-сегодняшнему, а по-старому — глиняные горшки, то есть сделанные из глины горшечником и в огне обожженные.
Я отрезал кусок хлеба и отпил из бокала, думая, что это молоко. Это оказался жиденький и кисленький квас, не шибко-то и сладкий, но дареному коню в зубы не кормят. Съев хлеб и выпив квас, я стал осматриваться в поисках кровати.
Дарья все это поняла и указала на лавку, жестами показав, чтобы я постелил свой полушубок.
— Эй, немчин, — сказала Дарья и поманила меня пальцем, выведя из горницы, — там будешь опорожняться.
Я кивнул головой в знак согласия.
— Надо же, — удивилась женщина, — нерусь, а человеческие слова понимает.
Ни Симеон, ни Дарья ничего не сказали по поводу того, что я автоматически перекрестился на красный угол в горнице. Как бабушка в детстве учила, так и пошло по жизни.
Я расстелил полушубок на лавке, шапку под голову, лег и провалился в глубокий сон.
Дарья
Проснулся я рано от звуков, которые доносились из хозяйственного закутка в горнице. Дарья вовсю хлопотала у печи, освещаемая всполохами огня в печи. Пахло свежим хлебом.
— А вставайте, сударь, — певуче произнесла хозяйка, — утренничать будем.
Горница была очень похожа на горницу в доме бабушки. С обратной стороны печи должен быть голбец, где привешивался рукомойник и полотенце для утирания.
Так оно и было. Я умылся, сбегал во двор по нужде и был готов к приему пищи.
На завтрак был кусок хлеба и кружка парного козьего молока. Никогда не пил козье молоко, потом разобрался, что это такое, когда мой желудок не справился жирным молочным продуктом.
У Дарьи было двое детей погодок — Сашка и Машка, которые, насупившись, смотрели на незнакомого дядьку, сидящего за столом.
Надо было чем-то заниматься, не должен же мужик сиднем сидеть на лавке, да вот только по легенде я человек не умеющий разговаривать по-русски, следовательно, ничего не понимаю, но ведь как-то нужно выживать в России. А Россия — это не Рим древних времен, где можно лежать под финиковой пальмой и ждать, когда дуновение ветерка сбросит тебе в рот несколько фиников. Россия — это Россия. Да и светиться мне раньше времени не с руки.
К вечеру приехал Симеон. Привез кое-какую одежду, продукты на прокорм. Спросил, чем я думаю заниматься, пока ходят письма в посольства заморские с запросом, не терялся ли у них путешественник по имени Андре и по фамилии Норман.
Симеон мне казался человеком достаточно современным и верящим в здравый смысл, а не во всякие установления лиц духовного звания.
— Симеон, — начал я свою речь на латыни, — постарайся не удивляться и поверить в то, что я тебе говорю. Ты можешь поверить в то, что любой человек может исчезнуть с места жительства и появиться где-нибудь в другом месте лет через двести?
— Трудно в это поверить, — сказал степенно толмач, поглаживая свою бородку, — но вот об исчезновении людей я слышал немало. Был человек, а на следующий день исчез. Кого-то люди лихие прибили и прикопали в укромном месте, но таких всегда находят потом. А о некоторых ни слуха, ни духа. На моей памяти откуда-то двое появились в странных костюмах, и что-то все говорили, что они из двадцатого века и что братки за них отомстят. Так они прямо во время пыток исчезли, как будто и не бывало их. Вещи, что у них были, по приказу батюшки сожжены были, а что из металла, так молотом расплющены и в огне сожжены. А ты к чему этот разговор завел? — спросил он, подозрительно прищурившись на меня.
— Ты перстень мой рассматривал? — спросил я Симеона. — Видел, что на нем написано и что там за изображение на печатке? И еще скажи, сильно мой латинский язык отличается от языка италийского? А одежда моя тебе когда-нибудь встречалась?
— Ну, видел, — сказал Симеон, — язык у тебя намного понятнее, чем у италийцев. Перстней я таких не видел, но тяжелый он и стоит дорого. Если его продать, то целый год жить можно. Одежа не встречалась, но когда я был молодым учеником, то учили мы латынь и видел я старинные рисунки от древнего Рима и люди там такую же одежду носили. И ты..., — он быстро перекрестился и закрыл рот рукой.
— Да, и я оттуда же, — быстро сказал я, понимая, что раз уж взялся удивлять человека, то дивить его нужно мощно, чтобы он никуда не делся. — Ты знаешь, как убили апостола Петра?
Симеон кивнул и шепотом сказал:
— Распяли его, головой вниз.
— Я это сам видел, — подтвердил я, — и сюда я прибыл, чтобы разобраться, за что убили двух наших человек, подвергнув их жестоким пыткам. Ты мне не веришь, так я тебе докажу свою правоту и сейчас буду говорить с тобой на твоем же языке.
Я видел широко открытые глаза Симеона, который, похоже, уже был не рад тому, что связался с помощью неизвестному человеку, но как говорится — назвался груздем, полезай в кузов.
— Не удивляйся, — сказал я ему по-русски, — никакой здесь чертовщины или нечистой силы нет. Я тебе как-нибудь расскажу то, что нам известно о верованиях наших предков и о Христе, которому мы все вместе поклоняемся.
Я встал и перекрестился на иконку Спаса в углу горницы.
Симеон тоже встал рядом и перекрестился со мной.
Посмотрел на меня и сказал:
— Вижу, что православный, щепотью крестишься. А у нас раскольники речи смутные ведут, мол, щепоть есть кукиш, раздвинь пальцы, большой сунь меж ними. А еще говорят, что Иуда соль брал щепотью и, мол, только иуды щепотью крестятся.
— Было бы у них ума поболее, то не говорили бы так, — сказал я, — главное не в том, как ты крестишься, а как ты в Бога веруешь. Вон, католики двуперстием крестятся, а вот разделились же на католиков и протестантов и еще воюют между собой. Давай думать, как мне на улице показываться. Зови меня Андрей, прозвищем Северцев. Пусть буду я твоим свойственником, который в годы молодые запропал, ушел в земли чужие мир посмотреть и вот сейчас объявился. Буду тебе бумаги переписывать, грамоте обучен, язык латинский знаю, другим языкам учиться буду, потом еще что-нибудь придумаем для прославления Руси во всем мире. Как?
— А давай, — и Симеон с размаху хлопнул по моей руке.
Дарья с детьми испуганно смотрела на нас из хозяйственного закутка.
— Поняла, Дашка? — сказал ей Симеон. — Свойственник это мой, Андрюха, вчерась по темени-то и не признал его. Завтра обрядим его и к делу определим. Ну, бывайте, — и он ушел.
Я все равно опасался, что завтра он придет со стражниками, и поведут меня в пыточную, чтобы прознать всё про меня и кто меня сюда послал. И деваться мне некуда. Куда бежать на зиму глядя, в дикие леса, что ли? А в лесах волков полно да люду разбойного.
Вакансия
Мои опасения были небеспочвенны. В стране существовал государственный сыск, выискивающий супротивников Великого князя-царя. К супротивникам относились в основном добропорядочные граждане и знатные люди, а также разбойники, промышлявшие на больших и малых дорогах.
Был церковный сыск, занимавшийся поиском тех, кто говорит речи крамольные о Боге и князе, а также поведением своим, речами и делами смущает добропорядочных граждан. Говорят, что на Руси не было инквизиции. Была и никуда не делась до сегодняшнего дня, обеспечив отставание России по всем направлениям от более или менее развитых стран мира.
Ну, и главной движущей силой всего сыска был воспитанный церковью и властью народ, готовый выслужиться перед ними и сдающий своих соседей и друзей, усмотрев в их жизни что-то противное им, а, значит, супротивное власти и церкви.
Жизнь была как на зоне: шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, прыжок на месте — провокация. В то время и Запад жил по таким же канонам, но там шла Реформация, когда на смену мракобесию приходил здравый смыл и понимание пользы всех открытий для мощи государства. Эх, России бы руководителей чуть-чуть умнее, и была бы наша страна первой в мире по всем показателям, и народ бы наш жил безбедно, каждым своим шагом приумножая богатства страны.
Если так разобраться, то реформы, свет науки и многие изобретения в мир принесли питомцы и служители церкви. А что принесла в наш мир наша матушка-Россия?
Я специально не говорю, в каком времени я нахожусь, но уточню, что это было до Великой Смуты. А это до 1600 года от Рождества Христова.
Письменность на Руси появилась не раньше 988 года с введением христианства и принесена монахами Кириллом и Методием, создавшими кириллицу. Где-то создавали университеты, а где-то только-только учились писать и читать, хотя некоторые исследователи говорили, что славяне пользовались чертами и резами на деревьях, но свидетельств этому не было. И первое письменное литературное произведение "Слово о полку Игореве" появилось не раньше 1185 года. И художник известный Рублев Андрей работал активно в период с 1400 по 1428 год.
Кембриджский университет был основан в 1209 году, а Оксфордский университет еще раньше, в 1096-1127 годах. Болонский университет в Италии был создан в 1088 году. Университет в Монпелье во Франции в 1220 году. И только в 1724 году был издан царский указ об учреждении Российской Академии наук, Петербургского университета и гимназии. Московский университет был организован в 1754 году. Получается, что Россия почти на семьсот лет отстала от Европы в развитии науки. И все ее развитие отсчитывается от средины восемнадцатого века.
Если сказать объективно, то Россия начала развиваться одновременно с США. Как два бегуна, которые начали бег с низкого старта. Плохой танцор всегда начинает плакаться, что у него большие яйца, и он не мог станцевать так, как бы мог. Поэтому все объяснения причин катастрофического отставания России от Америки не принимаются. У нас даже сейчас, в 2011 году есть возможности для рывка, но кто его будет делать, и кому он нужен? В России еще нет руководителя, который бы пекся об интересах страны и о ее будущем.
Какие достижения России еще можно назвать? Порох и бумагу мы не изобретали как китайцы.
В 60-70-е годы того, девятнадцатого, века химик Менделеев открыл периодическую таблицу химических элементов. Математик Лобачевский создал теорию неевклидовой геометрии. Физик Якоби сконструировал несколько электродвигателей. Электротехник Петров открыл явление светового и теплового действия электричества — вольтову дугу. Инженер Шиллинг создал записывающий электромагнитный телеграф. Инженер-металлург Амосов разработал способ получения булатной стали. Биолог Павлов изучил первую сигнальную систему.
В области физики Яблочков изобрел дуговую лампу, "свечу Яблочкова". Лодыгин создал лампу накаливания, Попов изобрел радиоприемник. Можайский построил паровой летательный аппарат.
Вот, пожалуй, и все до пролетарской революции 1917 года. Конечно, были еще технические и научные достижения, но они не вошли в сокровищницу мировых достижений и не были внедрены в России в широкое пользование, как это было сделано на Западе.
После 1917 года власть гегемонов здорово потрудилась, чтобы окончательно уничтожить возможные приоритеты России в мировой науке и особенно наметившиеся у нас прорывы в генетике, кибернетике и ракетно-космической отрасли.
Так что, я находился в условиях дикого общества, где любое нововведение или новшество было заморской вещицей, а человек технический и творческий подвергался нездоровому вниманию со всех сторон.
Дарья с опаской глядела на меня и старалась близко не подходить, зато с детьми у нас установился полный контакт. Дети они более проницательны и хороших людей чувствуют, хотя эти хорошие люди часто обманывают детей.
Я нарубил дров и хвороста для печи, прикинул, что запасы дров на исходе, нужно либо покупать, либо самим ехать на заготовку, а как это делается, я не знал, нужно будет уточнить.
Еда была непритязательная. В основном она состояла из молока, кваса, капусты, редьки, репы, хлеба, мучных затирок, типа толокна, сушеной или вяленой свеклы, лука, чеснока, масла животного, солонины. Мясо было в редкость, особенно в бедных семьях. И русские люди тогда были поджарые и способные на любую работу для того, чтобы прокормиться.
Симеон приехал поздно вечером.
— Привез тебе одёжу и бумаги для переписывания, — сказал он, — сейчас проверю, как пишешь, и поговорим о делах будущих.
Проверку на письмо я выдержал, но получил замечание по поводу грамотности из-за пропусков буквы Ъ. Мой почерк понравился, и новый друг мой обещал, что я быстро продвинусь на службе.
— Посольский приказ у вас большой? — спросил я.
— Какой приказ? — удивился Симеон. — Все мы в слугах у князя Василия Васильевича, внука Дмитрия Донского. Я вот толмачу то у князя, то у воевод его, а приказов у нас нет, хотя надо бы иметь, потому что бумаги по разным местам лежат, как чего нужно, так днями бумагу ищем. Склад для бумаг нужно и кладовщика грамотного. Может, ты подойдешь, а я князю и подскажу в удобное время.
— Ладно, посмотрим, — согласился я, хотя всегда считал, что лучшая служба подальше от начальства и поближе к кухне, и вообще лучше, когда тобой никто не командует. — Ты сильно не торопись с предложением, как бы не вышло так, что тебе и поручат этим кладовщиком быть. Кто шибко активен, тот себе и нагребает на хребет. Нет ли у тебя кузнеца хорошего по маленьким вещам мастера? — спросил я своего нового товарища.
— Есть, завтра и сходим к нему, — сказал Симеон и достал привезенную одежду, заставив ее примерять, а Дарья стала подшивать то, что было широковато. — Сабелька старовата, но ты ее почисть, на камне поточи и будет тебе подруга верная да такая вострая, что только держись, — засмеялся он, — а потом мы за тебя Дашку выдадим, будешь мужем хорошим и с детьми малыми возиться не надо, вот, уже готовые и почти взрослые, — хохотал он.
