Волчица и пергамент. Том 1

Коул быстро понял, насколько предусмотрительной оказалась Миюри.

'Так и что будет делать архиепископ?' 'На утреннюю молитву явился только дьякон. У них поджилки трясутся от одного упоминания принца Уинфилда'. 'Нет, нет, архиепископ и принц Уинфилд всё это время совещались в церкви'.

Все обсуждали Церковь и королевство Уинфилд, точнее, Хайленда. Кто-то просто следил за событиями, кто-то выражал открытое презрение к Церковным налогам и называл принца спасителем.

Коул и Миюри, проходя мимо, наблюдали за гуляками. В продуктовых лавках, остававшимся открытыми даже после заката, Коул купил хлеб с кусочками трески, сильно прожаренной в масле. Должно быть, Миюри заработала немного карманных денег днём, она вытащила несколько монет из своего кошеля и купила колбаску.

— Выйдя в своём плаще, я бы точно не смог поесть, — Коул вообразил, как пьянчуги перегораживают ему путь и допытываются, на чьей он стороне. — Внешний вид очень важен.

Вот видишь? — без слов спросила Миюри, наклонив голову. Коул улыбнулся и кивнул в ответ, слегка толкнув её голову локтем.

За то время, пока они стояли на углу улицы и ели хлеб, Коул, глядя на прохожих, понял несколько вещей. Он догадался, о чём говорили и о чём беспокоились эти люди. У некоторых имелись копии с переводом Писания, который они показывали остальным. Они издавали благоговейные возгласы, как бы демонстрируя, что, наконец, получили то, что нужно, чтобы победить Церковную недобросовестность.

Конечно, они были пьяны, и Коул не знал, насколько серьёзно можно воспринимать их слова и поступки. Однако он мог видеть пределы их ожиданий. Если все эти горожане были на его стороне, значит, желания Хайленда определённо станут явью. Учитывая происходящее, архиепископ не сможет отвергнуть требования простого народа. Он должен будет исправить ошибки, присоединиться к ним и поднять голос против Папы.

— В этом случае у нас может получиться добиться справедливости.

Начав с Церкви Атифа, это движение перекинется на другой город, затем на третий. Коул не мог сдержать восторга, представляя, как его труд станет этому способствовать. Стоя на углу улицы, он смотрел на город взором, полным надежды, а Миюри, облокотилась на стену и, почти слившись с ней, отщипнула свой хлеб и вздохнула.

— Справедливости... Справедливости?

— В чём дело? Ведь каждый стремится идти правильным путём, как принц Хайленд?

Миюри безучастно посмотрела на него, потом закивала, указывая куда-то подбородком подобно настоящему посыльному. Ему захотелось узнать, что она имела в виду. Он повернул голову в ту сторону и увидел шумную компанию, сидящую вдоль улицы на скамейках в виде перекладин.

— Ха-ха-ха!

— Сюда, сюда, о, гляди, гляди!

Коул услышал насмешки и собачий лай. Пьяница держал в руке вяленое мясо и дразнил бездомную дворнягу, зрелище само по себе не редкое. По городу бродило множество животных. Но пьяница кричал собаке:

— Сюда, это мясная десятина! Возьми и съешь!

Весельчак швырнул мясо, собака рванула за ним сломя голову и схватила кусок. Собравшиеся вокруг загоготали, наблюдая за представлением. И тут Коул заметил нечто в этой собаке. Кто-то обернул кусок ткани вокруг её шеи, сделав похожей на священника.

— Падре барбос! Пожалуй отведать и хлебную десятину!

Каждый раз, когда собака глотала еду, компания покатывалась со смеху. На лице Миюри отобразилась кривая улыбка, а вот Коулу улыбаться совсем не хотелось при виде явного глумления над властью.

— Они ведут себя так со вчерашнего дня. В Ньоххире я видела пьяных и неуправляемых людей, но эти совсем другие. От такого немного... не по себе, — Миюри покончила с хлебом и смахнула крошки с одежды. — Сегодня днём приплыл падре из церкви на острове неподалёку. То зрелище тоже оказалось не из приятных.

— На чём он приплыл?

Собака радостно хватала еду. Чем сильнее она виляла хвостом, тем громче хохотала весёлая компания.

— Мне кажется, есть правило не закрывать церковную эмблему на парусах кораблей важных Церковных сановников. Тогда каждый сразу смекнёт, что за человек на борту. После чего все ликуют и рукоплещут.

Он взглянул на Миюри и увидел мрачное лицо. Выражение лица не соответствовало её словам. Или, может, она бы хотела, чтобы падре не приезжал? Словно отвечая на его мысли, симпатичный мальчик перед ним вздохнул.

— Его никто не встретил. Люди из компании так мне сказали. Видимо, его вызвали помочь архиепископу, значит, ему придётся бороться с этим блондинчиком. Каждый это понимал, а раз город враждебен Церкви, они приветствовали его притворным ликованием и рукоплесканием. Ведь развернуть корабль они не могли. Поэтому падре, сойдя по трапу, побледнел и встал как прирос к земле. Как будто понял, что прибыл не в самое удачное время.

Злоба.

Злоба, подогревающая борьбу с авторитетом Церкви.

— Никто его по-настоящему не приветствовал, а ведь его и растерзать могли, вот ведь жуть. По-моему, падре — хороший человек. Он покидал порт так поспешно, словно бегством спасался.

Не каждый обладает привилегией наслаждаться высоким положением. Это верно даже для архиепископа Атифа. Ведь он со страстью отдавался своему святому долгу и не был совсем плохим человеком.

— Я здесь уже несколько дней работаю и заметила, что на самом деле никого существо дела не волнует. Я не знаю, это сложно объяснить, но, кажется, что пока есть, на что можно злиться, они не остановятся. Все с ума сходят, они говорят: "Как смеют они отбирать у нас наши деньги!". А когда я спрашиваю, действительно ли настолько тяжела церковная десятина, они смеются и говорят, что никогда её не платили.

Невозможно, чтобы все подряд вплоть до простых ремесленников были обязаны платить этот налог. Десятина взыскивалась с крупных компаний при пересечении таможен или с земельного дохода. Безусловно, в определённой мере церковная десятина влияла и на простых людей, но им самим прочувствовать её было бы довольно сложно.

— Эй, брат. Ты знаешь, во что веришь. Ты получал настоящее удовольствие от работы и был сосредоточен на своём переводе, поэтому я ничего не говорила.

В глазах, смотрящих на него, он видел столько искренности, сколько никогда раньше в них не видел.

— Копии твоего перевода расходятся по рукам, и, похоже, с тех пор, как они ими обзавелись, можно оскорблять Церковь, как угодно.

— Перевод не для того был...

— Кажется, теперь совсем не имеет значения, что думаешь ты или что там написано.

Такие мелочи, как слово Божье, не имели для них значения. Даже торговцы, застав его за ежедневным чтением, просто решали приручить удачу и склоняли перед ним головы, чтобы принять благословение. Это считалось естественным.

— Поэтому тебе действительно нужно быть осторожным. Этот блондинчик знал, что так будет.

— Это...

— Из его рта льётся один елей.

Только половина от половины мира.

Он смотрел на Миюри, но не мог ответить. Отведя взгляд, он опять увидел собаку, наряженную священником. Был ли он слишком наивен? Но ведь вера — невинна. Если невинность и наивность — это плохо, то что ему делать? Коул на самом деле не считал, что Хайленд действует исключительно из праведных побуждений. Однако он был уверен, что их путь — путь к справедливости. Сейчас его охватило чувство неуверенности во всём. Коулу отчаянно хотелось погрузиться в чтение Писания.

— Миюри.

— Ммм?

— Давай вернёмся в торговый дом, — произнёс он, следя за собакой, которую приманивали под громовой хохот.

Коул переводил Писание не ради этой злобы. Он не хотел глумиться над Церковной властью. Он лишь хотел указать на противоречия, чтобы исправить их. Разумеется, эта пьяная компания не могла говорить за всех, и Коул не мог представить себе, что Хайленд сам подстрекал их. Но всё же случившееся заставило осознать, что он действительно видел лишь четверть всего мира.

— Хорошо.

Коул ожидал, что Миюри запротестует, желая накупить побольше еды, но она сразу согласилась. Оттолкнулась от стены и уже готовилась пойти, но вдруг развернулась и посмотрела ему в глаза.

— Хочешь, я возьму тебя за руку?

Коул напряжённо трудился во имя своих идеалов, а затем обнаружил в горожанах нежданную ненависть. Возможно, разочарование было слишком заметно на его лице. Миюри поддразнила его, чтобы убедиться, что он в порядке. Сейчас он не мог уверенно сказать, кто из них старше.

— Не моя вина, если я заблужусь... — сказал он.

— Эй! — Миюри потянула его за собой, и они пошли обратно.

Она шла быстро, наверное, стремясь поскорее вывести его из грубого городского окружения. Пусть она была шумной, себялюбивой и порой говорила столь ужасные вещи, что вводила его в оцепенение, она всё равно была доброй девочкой.

Коул продолжал размышлять.

Если Миюри была такой хорошей, значит, можно найти и других хороших людей.

Он знал, что, начав сомневаться в мире, остановиться уже сложно, и понимал, что на свете есть плохие люди. Лоуренса он встретил, например, сразу после того, как его обманул мошенник. Поэтому, когда некоторые высмеивали Церковную власть просто ради забавы, большинство людей прочтут перевод Писания и смогут понять как добродетели, так и прегрешения Церкви. По крайней мере, ему хотелось в это верить.

Коул и Миюри вернулись в торговый дом и поднялись на третий этаж, пробираясь между людьми, всё ещё работавшими там в такой час.

— Можешь делать, что хочешь, но сегодня ты должен, как следует, выспаться! Хорошо?

— Да, да, — улыбнулся девочке Коул и открыл дверь. Запах чернил вновь окутал его, заглушая в сердце тревогу, вызванную уличными событиями. Аромат знаний и порядка. — Но я хочу умыться перед сном. Кстати, Миюри, от тебя пахнет грязью, так что, пожалуйста, сходи за водой...

Коул зажёг свечу и смолк, заметив, наконец, что Миюри остановилась в дверях.

— Миюри?

Она не ответила, он увидел, что Миюри дрожит, у неё появились уши и хвост. Принюхиваясь, она вошла в комнату и закрыла дверь. Коул недоумённо подумал, что это какая-то шутка, но она шла прямо, будто по натянутой струне, и остановилась перед столом.

— Миюри.

Это был уже не вопрос. Рукопись перевода, которую он сегодня закончил, лежала ровно на столе. Казалось, с момента их ухода в комнате ничего не изменилось.

— Пока нас не было, сюда кто-то приходил. Причём их было несколько.

И Миюри не шутила, об этом говорил ощетинившийся мех на ушах и хвосте. Кроме того, комната не запиралась. Любой мог войти, когда ему вздумается.

— Украли что-нибудь?

Коул развернул свёрток пергамента и поднёс свечу поближе. Число страниц и почерк совпадали.

— С виду всё в порядке... Возможно, кто-то заходил почитать из чистого любопытства?

В компании служили рьяные верующие. Наверняка до них дошли слухи, что перевод вот-вот будет готов, и они захотели сами прийти и взглянуть на него, а раз в комнате никого не было, решились в своём нетерпении прочесть без спроса. Пока Коул думал, Миюри приблизила лицо к столу, обнюхала и, выпрямившись, потёрла нос.

— Не знаю. Всё что, я могу сказать, кто-то здесь был. Если бы я была волчицей, как мама, смогла бы сказать, кто именно, — ответила она с сожалением и чихнула.

Способная прятать и показывать уши и хвост, она не умела, как Хоро, превращаться в огромного волка. Возможно, причина крылась в человеческой части её крови.

— В любом случае тебе нужно быть осторожней, хорошо?

— Я буду. Но мне кажется, ты слишком сомневаешься в людях, не думаю, что это разумно.

Сложив на груди руки, Миюри плавно помахивала хвостом и хмурилась, слушая Коула. Наконец, она вздохнула и пожала плечами, будто сдаваясь.

— Ладно, я пойду достану горячей воды... В случае чего воткни мой кинжал в пол и подопри дверь рукояткой.

Голос её звучал сердито, Коул взял её совет себе на заметку.

— Если нам предстоят такие проблемы, я пойду с тобой.

Он вставил свечу, в подсвечник, собираясь выйти из комнаты.

— Ох, кто-то поднялся на третий этаж. Мне кажется, это Льюис, — сказала Миюри, дёрнув ушами. Возможно, так звали какого-то посыльного, с которым она сдружилась во время работы. Коул подумал, что это удачный шанс попросить принести им воды, Миюри же поспешила спрятать уши и хвост. Через несколько мгновений раздался стук в дверь.

— Извините, что нарушаю ваш покой, — послышалось правильное приветствие.

Этот человек вряд ли стал бы заходить и хозяйничать в их отсутствие.

— Войди, — ответил Коул.

Дверь открылась, на пороге стоял мальчик, двумя-тремя годами старше Миюри.

— Простите меня. Господин Хайленд просит вас прийти.

Когда мальчик произнёс имя, Коул подумал, что как раз принц и мог прийти сюда. Как наниматель он имел право читать перевод в любое время, когда захочет. Кроме того, вряд ли он задумается, входить ли в комнату простолюдина без разрешения.

— Очень хорошо. Мы скоро будем, — ответил он, и мальчик почтительно склонил голову. Коул заметил, как тот всё же успел заглянуть внутрь, на его лице появилась сдерживаемая улыбка, он даже исподтишка махнул рукой. Но Коул был достаточно добр, чтобы посмотреть в другую сторону. Он закрыл дверь, Миюри, улыбаясь, облокотилась на стол, за которым ранее сидел один из писарей.

— Это Льюис?

— Ага. Мы вместе ходили в порт, он два раза упал в море.

Коул не знал наверняка, улыбалась ли она из-за своего отношения к Льюису или из-за его глупого падения в море. Возможно, сразу по обеим причинам.

— Что ж, Я пойду к Хайленду, так что... — Коул нарочито замолчал.

— Я тоже иду.

— На этот раз там может не оказаться никаких сладостей.

— Ничего. Если ты будешь меня кормить слишком часто, мой нюх может притупиться.

На самом деле Хайленду самому нравилось угощать Миюри конфетами, он словно приручал осторожного зверя в горах.

— Только не груби.

— Ладно.

Миюри отошла от стола и первой вышла из комнаты. Коул был готов последовать за ней, но вдруг обернулся и посмотрел на письменный стол. Разве правильно вот так оставлять переведённую рукопись?

— Брат? — позвала его Миюри из коридора, после недолгих колебаний он решил взять рукопись с собой.

В любом случае он должен сообщить, что закончил перевод вплоть до седьмой главы.

— Извини, что заставил ждать.

— Ага. В прошлый раз я ела чернику и яблоки и думаю, что груши — на очереди.

Пока Миюри предвкушала грядущие лакомства, Коул улыбнулся её ненасытности и зашагал вперёд.

Но в конце длинного коридора, куда не мог достать свет от свечи, стояла кромешная тьма. Он замедлил движение — осторожность никогда не повредит. По дороге Коул несколько изменил своё мнение. Принц позвал их поздно ночью. А переговоры с архиепископом он начал всего день назад. По-видимому, у него имелось множество причин вызвать их.

— Ах, вот вы где, — поприветствовал их Хайленд из-за стола, накрытого ослепительно-белоснежной скатертью, как только они вошли.

На столе стояла еда, кажется, уже остывшая.

— Мне жаль, мы гуляли по городу.