Волчица и пергамент. Том 1

Исуна Хасэкура

Иллюстратор — Дзю Аякура

Перевод с английского: Nutmeg

Редактирование — О.М.Г.

Волчица и пергамент

Том 1

Пролог

Если дождь тёплый, он всегда немного сладкий, подумала она, слизнув дождевую каплю, скатившуюся по щеке. Дождь её настиг по дороге домой, когда она возвращалась, справившись с поручением. Этот дождь растянулся во всю ширь бесконечной равнины, через которую шла дорожка. Мелкие, почти невидимые капли засеивали тихие поля и, куда ни глянь, белым туманом накрывали землю. В безмолвии белого мира существовали лишь земля под ногами да биение своего сердца. Туман окутывал уютом и теплом, хотелось забыться в приятной дрёме, но если что-то должно её проглотить, пусть это случится не здесь. И если сейчас не продолжить свой путь, можно остаться здесь навсегда. И она ускорила шаг.

Промокшая юбка отяжелела и заляпалась грязью, но сейчас это было несущественно. Она продолжала бежать, не останавливаясь.

Когда уже стало казаться, что её захватил страшный сон, в тумане, наконец, появился силуэт деревянной хижины. Довольно старой, каких сейчас уже не строили, немного покосившейся от времени, но в её причудливости было что-то притягательное. Когда они впервые сюда пришли, пришли вдвоём, эта лачужка ни на что не годилась, и пришлось немало потрудиться, чтобы кое-как привести её в жилое состояние, и, в конце концов, она привязалась к хижине, теперь уже такой родной. И пусть её запрут здесь на веки вечные — она не будет против. Если эта покосившаяся крыша рухнет и похоронит её в своих объятиях, такой конец казался ей прекрасным.

Эта картинка, нарисованная её воображением, тронула её губы улыбкой. Мгновеньем позже дверь открылась, будто кто-то в этот тихий дождливый день смог услышать мысли девушки, и из хижины вышел человек в белом одеянии. Вместе с ним она восстанавливала это место, и последний гвоздь они вбивали вдвоём, сплетя руки вокруг ручки молотка. Увидев вышедшего из дверей, девушка радостно вскинула голову и бросилась навстречу, поймав на ходу ртом маленькую капельку. Сладкая. И будто повинуясь этой сладости, она прыгнула под навес крыши.

Она могла бы без страха закрыть глаза, уверенная, что её поймают. Она прижалась к нему, и выдохнула: "Я дома".

Ответ его заглушили собственное неровное дыхание и биение сердца, почти с болью стучавшего в груди. Не важно. Ей и так известен ответ. Только недавно к ней пришло понимание, что есть такие мысли, и есть вера.

Никого больше нет в этом туманном дожде.

Закрыв глаза, она повторила: "Я дома".

Глава 1

День, когда он собрался в путь, был необычайно солнечным для зимы. Голубое небо, казалось, могло легко забрать его в свою высь, солнечный свет, отражённый снегом, жёг глаза. Такие красивые солнечные дни нечасто случались в зимней Ньоххире, деревне горячих источников, расположенной в удалённых северных землях. Прекрасный, живописный день для начала пути, его даже немного беспокоило такое начало — не истощило бы оно разом всю его удачу. Но, бросив взгляд на свой длинный, грубый походный плащ, напоминавший походное одеяние священников, он ощутил иное: ему подумалось, что такая красота природы являла собой Божье благословение его начинанию.

Причал врезался в реку, протекавшую через селение. В те времена года, когда гости приезжали к источникам или возвращались домой, здесь было полно народу, сейчас же к причалу была привязана лишь одна грузовая лодка. Лодочник, бородатый, дородный мужчина средних лет, грузил поклажу на борт, суетясь так, словно его посудина вот-вот пойдёт ко дну. Однако двигался он легко и споро и закончил работу быстро.

— Скоро поднимем парус! — оповестил он своего попутчика.

Тот вместо ответа махнул рукой и, глубоко вздохнув, закинул мешок на плечо. Мешок оказался довольно тяжёл, так его набили те, кто долгое время заботились об его владельце, обернувшемся на голос, обращавшийся к нему:

— Коул, ты всё взял?

Это подошёл хозяин купальни, опекавший его уже лет семнадцать, да и сейчас он пристально осматривал поклажу. Звали хозяина Крафт Лоуренс.

— Не забыл деньги, карту, еду, тёплую одежду, лекарства, кинжал и трут, так ведь?

Лоуренс, проехавший когда-то немало дорог в свою бытность странствующего торговца, лично занимался походными приготовлениями. Собственно, Коул не мог и мечтать состязаться со своим опытным хозяином в дотошливости и предусмотрительности и потому полностью положился на него.

— Господин, я уверена, этот мешок он точно проверил. В любом случае места там больше нет, — с раздражённой насмешкой проговорила женщина, ждавшая немного позади, её звали Ханна, она заправляла кухней в "Волчице и пряности", купальне Лоуренса.

— Ах да, верно, и всё же...

— Всё в порядке, господин Лоуренс. Когда-то давным-давно я отправился в путь, имея при себе лишь одну сушёную селёдку да несколько потёртых медяков.

Они встретились, когда Коулу было всего лет десять. Он тогда был вынужден бросить школу в Акенте, куда поступил в поисках знаний, и стал странствующим школяром, по крайней мере, так можно было его назвать. На самом деле он просто нищенствовал, пытаясь выжить. На чужбине Коул потерял все деньги и не знал, куда податься. Вот тогда-то удача и свела его с Лоуренсом, человеком, который его спас. С тех пор прошло пятнадцать, нет, уже почти восемнадцать лет. Всякий раз вопрос, а вырос ли он с тех пор, заставлял его мучиться в сомнениях. Ему казалось, что Лоуренс почти не изменился с тех пор и стоял сейчас перед ним у реки совсем, как в их первую встречу, а сам себе Коул представлялся всё тем же десятилетним мальчишкой. Но руки, затягивавшие завязки на мешке, окрепли от тяжёлой работы в купальне. Его прежнее худое тельце показалось бы крохотным рядом с нынешним, а соломенные волосы стали почти золотыми. Хорошо это или плохо, но время течёт так, как ему должно.

— Ну да, это верно... Кроме того, сейчас каждый церковник признает в тебе молодого и смышлёного богослова. Я горжусь тобой, к тому же, я бы тоже мог кое-чего усвоить из твоих вечерних занятий.

— Господин, пожалуйста. Если бы ты на это решился, мне бы пришлось чаще ходить на рынок за чесноком и луком, — возразила Ханна.

Слова Лоуренса согревали Коулу сердце, но после слов женщины он съёжился. Коул всегда садился за учёбу вечерами после работы. Занимаясь манускриптами или Святым Писанием, он должен был как-то отгонять навеянную усталостью сонливость и, чтобы не уснуть, жевал сырой лук и чеснок. А потом выслушивал бесконечные нотации Ханны, остававшейся без приправ для готовки.

— Тем не менее, прошло уже столько лет. Спасибо тебе за помощь в нашем деле. Купальня стала такой только благодаря тебе, Коул. Это была для нас огромная помощь, — сказал Лоуренс и, подняв руки, заключил Коула в крепкие отцовские объятия.

Но не случилось бы им тогда встретиться, кто знает, что бы произошло с Коулом. Это ему надо было благодарить, и он ответил:

— Нет, это вам спасибо... Мне жаль, что я уезжаю посреди такого тяжёлого сезона.

— О нет. Мы и так задержали тебя здесь слишком надолго. Но если ты отправишься на юг и добьёшься успеха, по крайней мере, дай нам знать.

Лоуренс, суть торговца в чистом виде, всегда подбадривал своего школяра.

— Да и... извини, девочки не смогли прийти проводить тебя, — продолжил он, неожиданно помрачнев лицом.

— Хоро уже попрощалась со мной, ещё несколько дней назад. Она сказала, что если увидит, что я уезжаю, может захотеть остановить меня.

Хоро, жена Лоуренса, вела себя по отношению к Коулу как старшая сестра или же как вторая мать.

— Она не любит, когда люди уходят. Но, может быть, это мудрое решение с её стороны, — Лоуренс сухо улыбнулся, и разом выдохнул через рот, прежде чем продолжить. — И мне жаль, что Миюри причинила тебе столько хлопот.

— Эмм, нет... — начал, было, возражать Коул, но ему вспомнилась суматоха последних дней, особенно вечер накануне отъезда. — Ну... да... она грозилась клыками и даже куснула.

— О Боже, — Лоуренс положил ладонь на лоб, будто от головной боли. Миюри, единственная дочь Лоуренса с Хоро, постоянно ныла, что хочет покинуть эти горячие источники и эти дремучие земли. А раз Коул собрался в путешествие, не сложно догадаться, что произошло дальше. — У Миюри и Хоро сильное сердце, но Хоро знает, когда нужно сдаться, и она обладает рассудительностью, приобретённой с опытом. В этом смысле Миюри — как солнце посреди лета.

И хотя его единственная дочь была самой драгоценной для него в целом мире, её нелепые выходки доводили Лоуренса до боли в висках. С недавних пор Миюри стала немного спокойнее, а прежде часто убегала поиграть в горы и возвращалась вся в синяках и царапинах. Сейчас она достигла того возраста, когда возможность её замужества уже приблизилась к ней вплотную, и с этим тоже нужно что-то делать.

— Я её целый день не видел. Может, она в горах, дуется и плачется медведю, — предположил Лоуренс.

Коул представил Миюри, цепляющуюся за возмущённое животное в его берлоге, и не смог сдержать улыбки.

— Когда я окончательно обоснуюсь, то отправлю письмо. И тогда, пожалуйста, привезите всех повидаться.

— Конечно. Но тогда, если сможешь, раздобудь где-то побольше хорошей еды. Мне придётся похлопотать, чтобы у этих двоих в дороге не портилось настроение.

— Я всё сделаю, — ответил, улыбнувшись, Коул, и Лоуренс протянул правую руку. Это уже не тот, кто нанял его или спас когда-то ему жизнь. Это хозяин купальни, провожавший путника.

— Береги себя, — словно заметив нечаянные слёзы Коула, Лоуренс ещё шире улыбнулся и крепче сжал ладонь. — Будь осторожен с питьевой водой и не снимай еду с огня раньше готовности.

— Вы тоже. Госпожа Ханна... Всего хорошего.

Коул, пожимая и ей руку, изо всех сил старался скрыть дрожь в голосе из-за сдерживаемых слёз. Затем, поднял с земли мешок.

— Эй, ты готов?! — крикнул лодочник, решив, похоже, что подходящий момент настал.

— Уже иду! — ответил Коул, не отрывая глаз от Лоуренса и Ханны.

Когда лодка отчалит, он сможет увидеть их лишь через много лет или уже никогда. Возможно, он в последний раз видит Ньоххиру и вздымающийся пар её горячих купален. Его ноги словно приросли к земле, и тогда Лоуренс хлопнул ему по плечу.

— Иди, мальчик! Иди в новый мир!

Коул не имел права ответить неправильно.

— Не называй меня мальчиком. Мне столько же лет, сколько было тебе при нашей первой встрече.

Он сделал шаг, затем второй, а над третьим шагом уже не раздумывал. Когда он обернулся, Лоуренс спокойно улыбался, заведя руки за спину, а Ханна скромно махала рукой. Его взгляд перескочил за их спины. Ему было жаль расставаться с Ньоххирой, а ещё было любопытно, там ли сейчас эта девчонка-сорванец Миюри. Увидеть бы её недовольное лицо, выглядывающее из-за дерева, но, конечно, это невозможно. Она была столь же упряма, как её мать. Слабо улыбнувшись, молодой человек снова зашагал к причалу.

— Ты закончил прощаться? — поинтересовался лодочник.

— Извини, что заставил ждать.

— У нас есть пословица. 'Нельзя спуститься по одной реке дважды'. И сожалеть об этом нехорошо.

Вот так, плавая каждый день на лодке по водам рек, волей-неволей приобретаешь мудрость. Коул низко наклонил голову в ответ и ступил в лодку.

— Сегодня ты у меня единственный. Можешь спокойно устроиться на той куче шкур, — сказал лодочник, отвязывая верёвку от причала.

Услышав про "кучу шкур", Коулу тут же вспомнилась одна история о странствующем торговце, услышанная давным-давно. Молодой торговец остановился в одной деревне и, как обычно, стал готовиться к ночлегу в своей повозке, гружённой шкурами. И под теми шкурами вдруг оказалась прекрасная девушка с прекрасными льняными волосами, особенно чудесными в свете луны. А ещё девушка обладала звериными ушами на голове и хвостом с изысканным мехом. Девушка попросила отвезти её на родину и назвалась мудрой волчицей — воплощением волчицы, живущей в пшенице и заботящейся об её урожае полей вокруг деревни. Торговец согласился на просьбу, и они вместе отправились в путешествие. Вместе они пережили радость и грусть, разделили чувства друг друга, и жили долго и счастливо. Вот так.

Коул даже не мог и помыслить о такой же удаче для себя, но всё же подошёл к груде шкур и проверил её — так и есть, разумеется, никто в шкурах не прятался. Помимо этого импровизированного ложа в лодке было несколько бочек и мешков с углём. Бочки, вероятно, были заполнены древесной смолой, получавшейся при пережигании дерева на уголь, её обычно использовали для защиты от воды и плесени. Сильный, резкий запах смолы временами доносился до Коула. А шкуры добывали общины, разбросанные по горам за Ньоххирой. Люди, живущие в тех местах, усердно охотятся всю зиму, а затем продают меха, чтобы купить в городе то, в чём нуждались. Им было накладно самим таскать товары на рынок, так что обычно шкуры свозили в Ньоххиру и отправляли дальше на лодках. То же самое касалось угля и смолы.

— В этом году много мехов.

— Ага, дело к счастью прибыльное. Ньоххира всегда процветала, но сейчас товары тащат отовсюду. Ты ведь знаешь, война между северными землями и Церковью закончилась несколько лет назад, так? Мечами уже очень давно никто не машет, но мир принёс чудовищные перемены, — назидательно объяснял лодочник, сворачивая верёвку. Потом запрыгнул в лодку, даже не покачнувшуюся как ни странно. — Как только отчалим, начнётся твоё путешествие.

Глянув за корму, мужчина взялся за весло. Лодка медленно поплыла вперёд, скользя по водной глади. С борта лодки ставшие за много лет знакомыми картины зимней Ньоххиры показались совсем другими. Вполне возможно, он в первый и в последний раз видит деревню с реки. Неожиданно подумав об этом, он пошатнулся и упал на колени. Затем помахал рукой Лоуренсу и Ханне, следившим за ним с берега.

— Спасибо вам!

Лоуренс улыбнулся и неосознанно поднял руку. У Ханны было выражение, словно её стряпня удавалась на славу. И прежде чем Коул понял это, провожающие исчезли из вида. Горные реки текут быстро.

— Ну что ж, ты попрощался. Теперь самое время смотреть вперёд, — сказал лодочник юноше, пристально глядевшему вслед исчезнувшей деревне. Говорил он мягко, не командуя, как будто приободрял Коула, отчего тот, немного смутившись, натянуто улыбнулся в ответ и посмотрел по ходу лодки.

Ах, я отправляюсь в путешествие, — его окутало странное, грустное и одновременно волнующее чувство.

— Минуту назад ты вроде бы копошился в этих шкурах, да? Там была крыса или ещё что?

— Э-э? О... Вообще-то, я вспомнил одну историю, — и он рассказал о странствующем торговце и воплощении волчицы. Такие сказки встречались повсюду, но лодочника история заинтересовала.

— Тебе ещё представятся случаи рассказывать детям разные истории, коротая время в дороге. Это всегда хорошо, когда их много. Но сразу рыться в шкурах, вспомнив какую-то из них — ты изрядно суеверен для молодого человека.

Лодочник ни за что не поверит, скажи Коул, что эта история — чистая правда, а добавь он, что спрятаться в этих шкурах могла дочь той волчицы, его точно примут за свихнувшегося. Откуда кому-то знать, что странствующим торговцем в этой истории был Лоуренс, а волчицей, спрятавшейся в повозке, Хоро. Коул волей случая стал частью их необычного путешествия, став с ними участником удивительных, волнующих приключений, воспоминания о которых заставляли его сердце биться в восторге, хотя многое из пережитого приводило в ужас.

Но самым поразительным для него оказались не те будоражившие кровь события, в которые его затянул водоворот их истории, а то, что он видел, находясь рядом, как они "жили долго и счастливо". Он не мог не радоваться, изумлённый их неизменным счастьем.

— Так куда ты направляешься? Ты говорил — Сувернер, верно? — лодочник назвал город, путь к которому лежал вниз по реке на запад, а затем по суше на юг. Город, процветающий торговлей мехами и янтарём.

— Я узнаю там об обстоятельствах моей поездки. А после отправлюсь в Реноз.

— О, Реноз! Знаю я этот город. Он стоит на большой реке, по которой непрерывно приплывают и уплывают корабли! Я слышал, что там тоже много таможен.

Коул это прекрасно знал, на одной из них он и встретил Хоро и Лоуренса.

— Понятно. А что ты собираешься там делать? Ремесленничать? Нет, не похоже... Значит торговля?

— Нет, — Коул мотнул головой и взглянул на небо, давая клятву тому, кто там должен быть. — Я хочу стать священнослужителем.

— О, что ж, не знал, что ты священник! Ну и ну.

— Пока что я только учусь и не знаю, смогу ли я им стать.

— Ха-ха-ха. Не говори так, а то может показаться, будто ты сам не веришь в Божью помощь, — и он был прав. — Но, ты ведь знаешь, что Церковь устроила большую бучу с королевством Уинфилд, верно?

Лодочник погрузил весло глубже в воду, и нос лодки повернулся, отворачивая от большого камня.

Горы вокруг Ньоххиры тянулись непрерывной чередой без промежутков, снег лежал на склонах высокими шапками. Коул заметил на склоне оленя, с любопытством наблюдавшего за ними.

— А вы о многом знаете.

— Реки несут не только воду, но и знания.

Судя по всему, лодочник не только много знал, но и был приятным человеком.

На западе река впадала в океан, ещё дальше к юго-западу через пролив размещалось на большом острове королевство Уинфилд. Всегда славившееся своими шерстяными производствами, оно ныне располагало и большими верфями. И уже несколько лет тянулся спор между королевством и Папой, главой Церкви, надзирающим за вероисповеданием.

— Говорят, что волнения начались из-за налогов, верно? Это напрямую касается и тех, кто занимается перевозкой, таких как я. Об этом узнаешь, даже если не захочешь.

Когда лодка плывёт вниз по реке, она пересекает земли множества аристократов. Каждая речная таможня, которую проходит лодочник, означает уплату пошлин, вдоль больших рек их могло быть и пятьдесят, и больше. На некоторых реках даже до сотни. Кроме того, если землевладельцы взимают пошлину только при проезде через их территорию, то Церковь может устанавливать пошлины на всех землях, где господствует её учение. Что практически означало — весь мир. И звалась эта пошлина "церковной десятиной".

— Если бы мы могли избежать уплаты десятины, нам бы сильно полегчало. Ведь раньше эти деньги собирали на борьбу с язычниками. И сейчас, когда война закончена, в этом нет нужды. Мы в долгу перед королём Уинфилда за его протест.

Налоги — по любым причинам — не по сердцу никому из их выплачивающих. И ни у кого не повернётся язык против короля, который хочет избавиться от самого распространённого налога.

— Посмотри, как Папа обращается с разумным государем! Боже, я всем сердцем на стороне короля Уинфилда... — тут лодочник неожиданно закрыл рот, вспомнив, вероятно, что его спутник хочет стать священником и трудится во славу Господа. — Извини. Я не собирался осуждать твои стремления...

— Нет, — и Коул легко улыбнулся. — Я согласен с тобой.

— Эм?

Коул прищурился, но не из-за озадаченного взгляда лодочника, а из-за прохладного ветра, подувшего снизу по течению.

— Я не могу поверить, что Папа без обсуждения приказал королевству запретить все религиозные обряды ради выплаты налогов.

Пар, выходящий при этих словах изо рта Коула, стал гуще и белее, так он разгорячился от гнева. Этот запрет стал прямым указанием Папы, оставляя без куска хлеба каждого, кто служит Церкви на этих землях.

— Уже как три года в королевстве не крестят новорождённых, не венчают любящих, не отпевают усопших. Всё это очень важные в жизни людей обряды, свершаемые духовенством, а Папа их все прекратил. Я не могу смотреть, как вынуждают платить налоги, чтобы заработать Божью милость, это не может быть волей Всевышнего. Я невежественен и беспомощен, но... — Коул взялся за деревянный знак Церкви, всегда висевший у него на груди. — Я хочу помочь исправить исковерканные Божьи заветы.

Чтобы спасти королевство Уинфилд от заносчивого Папы, три года пренебрегавшего ради денег спасением душ, и чтобы вернуть заповедям их истинный посыл, будет сражаться Коул. Вот зачем он начал этот путь. Впереди его ждут невзгоды и страдания. Но сейчас он уже многому научился, ему даже удалось встретить Лоуренса и его жену Хоро, изумительную пару, будто вышедшую из сказки. Он справится, и нет места сомнениям. Он хотел бы подарить хотя бы немного счастья и несколько радостных улыбок этому неправильному, жестокому миру.

Впившись глазами в речную воду, Коул повторил молитву:

Господь, дай мне сил и направь меня.

Он закрыл глаза и вдруг ощутил порыв сильного ветра, как будто ангел хлопнул его по щекам.

— Э-э-эх... — вздохнул лодочник.

Вздох вернул Коула с небес на землю. Лицо его покраснело так, что он едва ли сейчас походил на священника.

— Кхм, по крайней мере, это то, чего я хочу...

— Ох, а я-то уж подумал, что ты просто позавидовал церковникам в Ньоххире, глядя, как они пьют и едят у горячих источников, когда ты сам работаешь.

Лодочник высказался прямолинейно, но его слова были справедливы. Чтобы приехать в такое удалённое горное место, необходимо немало денег на дорогу и дело, которое можно оставить на несколько месяцев без серьёзных последствий. И то и другое было у отошедших от дел глав больших торговых компаний, аристократов, чьи дела шли хорошо, и высокопоставленных церковников.

— Конечно, многие хотят служить Церкви по этой причине. Но, такая цель достойна порицания...

— Нет ничего необычного для священника, если он разживётся кучей "племянников" и "племянниц".

Лодочник не высказался напрямую, однако то, о чём он говорил, был секретом, известным каждому. Священнику запрещено вступать в брак, а значит, предосудительно иметь детей. Потому-то и появлялись там и тут те, кого называли 'племянниками' и 'племянницами'. Сам Папа не был исключением, одну из его "племянниц" выдали замуж в королевстве Уинфилд, так что эта порочная практика была общепринятой.

— Я всегда желал миру стать проще и честнее. А не тем местом, где даже Папа пользуется своим влиянием ради своего кармана, — вздохнул Коул.

Лодочник ответил, словно стараясь подбирать слова:

— Так что? Ты хочешь сказать, что в Ньоххире ни разу и пальцем не дотронулся до танцовщиц? — он спросил так, будто не считал это невозможным.

— Конечно, нет, — с гордостью ответил Коул.

— Что ж, это... — явно растерялся лодочник.

Коул не удивился. Немногие священники сохраняли верность обету целомудрия. Разве что монахи, живущие далеко в горах, где и встретить-то женщину совсем непросто.

— Даже если бы я хотел нарушить клятву, не думаю, что смог бы, — сказал Коул с кривой ухмылкой, и лодочник ответил неловкой улыбкой.

Танцовщицы и дочери музыкантов иногда зазывали Коула. И хотя они лишь дразнили его, Коул не мог уверенно сказать, что следовать клятве не составляло труда.

— Однако я считаю, мы должны следовать однажды данному слову, — завершил он, гордо выпрямляясь.

— Хмм. Мда, — проницательно прошептал лодочник, и снова повернул нос лодки. — Говорят, мир похож на реку. Ты не можешь плыть по ней прямо, как бы тебе этого не хотелось.

Он обернулся, и на его лице не было ни самодовольства, ни насмешки над идеалами молодого пассажира. Это был отшельник, прошедший через множество невзгод и пытавшийся спокойно дожить свой век.

— Но повторяющиеся изгибы и повороты позволяют рыбам жить.

Он, вероятно, провёл уйму времени в размышлениях, плавая по рекам, его слова казались наполненными глубиной. В самом деле, один известный богослов дошёл до того же, окружив себя пустотой уединения.

— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Конечно, я не хочу порочить чьи-то убеждения. Особенно того, кто хочет стать священником. Но, если ты всё время будешь идти лишь одной тропой, о многих вещах ты так и не узнаешь. Ты набираешься опыта, делая крюк.

В душе Коул согласился, однако, не мог толком понять, куда клонит лодочник.

— Эм... иными словами?

Мужчина как-то странно потёр нос.

— Хм. Ну что ж, знаешь... Я вижу, что цель и дух твоего пути весьма примечательны, но... Всё же, я не думаю, что ты сильно рассердишься из-за этого, возможно, я лезу не в своё дело...

— Э-э?

— Ладно, назад мы уже не повернём. Выходи давай, — лодочник обратился в сторону груза, глядя не на кучу шкур, а на бочки.

Бам! — отлетела крышка одной из бочек.

— Ууух, — лодочник ловко поймал крышку.

Из бочки торчала пара худых ног, обутых в грубые, дорожные башмаки. Коул стоял с открытым ртом, лодочник беспокойно улыбался.

— О-ох! О-о-ох! — простонал кто-то из бочки, затем, высунувшаяся рука ухватилась за край подрагивающей бочки. — Пфи-и-ю-ю!

— Миюри?!

Из бочки выскочила худенькая девочка с волосами странного пепельного цвета с серебристыми пятнышками, она скатилась с горки шкур и с наскоку прыгнула Коулу на грудь. На вид ей было лет двенадцать или чуть больше, на грани, разделяющей девочку от девушки. Силы её прыжка хватило, чтобы свалить Коула с ног, лодка закачалась на воде, и лишь сноровка лодочника не дала ей опрокинуться.

— А... М-Миюри, п-почему?..

Продолжение "ты здесь и ты пропахла горелым" застряло в его горле.

— Потому что! — изо всех сил прокричала девочка и посмотрела на него глазами, полными слёз, вызванными вероятно смоляным духом в бочке. — Возьми меня с собой!

Жарче горячих источников слёзы катились по её щекам. Сговор Миюри с лодочником напрашивался сам собой. Лодку обратно уже не повернуть, впрочем, со всем этим придётся разобраться позднее. Девочка, стоящая перед ним, была готова вот-вот разреветься уже всерьёз, её пепельные волосы уже стали шевелиться, ещё чуть-чуть и... У него не было выбора. Коул поспешно заключил её в объятия и закрыл ладонями её макушку.

— Ладно, ладно! Я сказал — ладно!

Успокойся!

Мгновеньем позже она вырвалась из его рук, и прильнула к нему лицом.

— Правда?! Правда?!

— Да, правда, так что, будь добра, успокойся...

У тебя торчат уши и хвост!

Не замечая крика его души, Миюри широко открыла глаза и, удовлетворённо ухмыльнувшись, потянула его к себе, будто волк, собравшийся сожрать свою добычу.

— Я люблю тебя, братик! Спасибо тебе!

Звериный хвост под цвет её волос с восторгом вилял из стороны в сторону, выражая безмерную радость.

Лицо Коула побледнело, он посмотрел на лодочника, сидевшего на корме и откупоривавшего небольшой бочонок с вином и, слава богу, не обращавшего на них никакого внимания. Должно быть, он был рад больше не хранить присутствие девочки в тайне или как-то по-своему понял происходившее. В любом случае, нужно как-то выходить из ситуации. История странствующего торговца и волчицы была чистой правдой, а эта девочка — их единственная дочь. Обычно она не выделялась своей одеждой и могла прятать или открывать свои уши с хвостом по своему усмотрению, но, будучи обеспокоенной, взволнованой или удивлённой, она не могла совладать с собой, и её хвост с ушами проявлялись и беспокойным движением невольно выдавали себя.

— Миюри, Миюри!..

— Хе-хе, хе-хе-хе... Эмм?

Даже заливаясь слезами, она умела счастливо улыбаться. Хорошо быть столь богатой на чувства. Но Коулу нередко хотелось, чтобы она вела себя чуточку осторожнее.

— Их видно, они выглядывают... — прошептал он ей на ухо.

Миюри, наконец, спохватилась. Как кошка, умывающая свою мордочку, она поспешно и энергично провела рукой по голове. Её хвост тоже сразу спрятался. Слава Богу, кажется, лодочник так ничего и не заметил. Коул облегчённо расслабил шею, позволив голове с глухим стуком упасть на дно лодки. Затем он сел.

— Миюри.

— Эм?

Её рот изобразил игривую женскую улыбку, которую она строила всякий раз, когда его голос звучал сердито.

— Слезай.

— Ладно.

Но удовлетворение на её лице притухло, то ли Миюри до сих пор не верилось, что ей удалось спрятаться на такой маленькой лодке, то ли стало не по себе из-за нарушенного обещания не сбегать.

— В самом деле... — вздохнул Коул, собираясь встать, девочка протянула ему руку.

Они собрали рассыпавшиеся шкуры и поставили бочку, в которой она пряталась, на своё место. Бочка использовалась для хранения древесной смолы, потому от неё и несло сильным горелым духом. Миюри в ней пропахла так, будто спала в камине, зарывшись в пепел. Волчья кровь в её венах даровала ей исключительное обоняние, если она смогла вынести такое мучение для своего носа, значит, столь велика была её решимость. Эта девочка, дочь Лоуренса и Хоро... Она не побежала бы плакаться в медвежью берлогу, что её не взяли с собой в путешествие.

— И? — спросил Коул, когда они всё разложили по местам.

— Хе-хе-хе... я убежала из дома, — пожала плечами Миюри, ну, просто кроткая девочка, каковой она от роду не была.

Лодку уже не повернуть. Река пробивалась сквозь скалистые горы, теснимая с боков высокими утёсами, реже каменистыми уступами. Даже если им удастся причалить к берегу, вряд ли нашлась бы подходящая дорога. Правда, путники могут пройти горными тропами, ведущими от речных таможен, построенных землевладельцами, некоторые из них как раз ведут прямо к Ньоххире. Но зима ещё крепко сковывала эти места, тропы хоронились под высокими сугробами, а погода могла в любой момент испортиться. Эта девочка на своих худеньких ножках в одиночку не справится с дорогой в таких суровых условиях. Ясно, что сейчас отправить её обратно нельзя. Коул сел напротив Миюри, глубоко вздыхая.

— Во что это ты одета? — спросил он.

Миюри спокойно и ровно уселась, её лицо неожиданно озарилось.

— Правда, мило? Госпожа Хелен сшила это для меня. Она сказала, что на юге все так одеваются.

Госпожа Хелен, упомянутая Миюри, была известной танцовщицей и частой гостьей купален. Она явно постаралась. Перед Коулом сидела девочка в кроличьей меховой накидке на плечах, в рубахе с пышными плечами и корсетом из медвежьей шкуры. Насколько он знал, такие наряды носили придворные несколько десятилетий назад. Но нижняя половина её наряда ничего, кроме головной боли, принести не могла.

— Жалко, что я не такая большая, как госпожа Хелен... хе-хе-хе... и всё же, как тебе? — прощебетала девочка.

Её тонкие ноги были обёрнуты двумя облегающими кусками льна, сшитыми вместе. Поверх них она надела очень короткие штаны, нарочно открывая всё, что находится ниже. И даже грубые дорожные башмаки не столько ей нужны были для защиты ног, сколько, чтобы подчеркнуть линии стройных ног.

— Даже не знаю с чего начать, но так откровенно оголять свои ноги юная девушка точно не должна.

— Ничегошеньки я не оголяю. Всё закрыто вплоть до ногтей, — возразила Миюри, оттягивая вышивку штанишек, прикрывавших её худые бёдра. Её движения показались Коулу настолько фривольными, что он невольно закашлялся.

— Я говорю не о том, прикрыта ли кожа.

Какой контраст составляло её нынешнее одеяние по сравнению с образом простой девчонки из деревни Ньоххира — в льняной юбке, простом переднике и с волосами, заплетёнными в косички.

— Во-первых, это совсем не подходит для путешествия. Тебе ведь холодно, не так ли?

— Со мной всё хорошо. Госпожа Хелен и остальные говорили, что красота — это боль! — заявила Миюри, широко ухмыльнувшись, но от внимательного взгляда Коула не ускользнули её бледные губы и дрожащие, как у оленёнка, ноги.

Он глубоко вздохнул и, потянувшись к шкурам, стал укрывать ей колени.

— Я был так рад, когда ты, наконец, перестала ставить ловушки для кроликов и белок, откапывать спящих лягушек и бросать их в купальню, но...

Миюри была настоящей непоседой, выделяясь даже среди деревенских мальчишек. Потом вдруг как-то разом она стала мягче, женственнее, и Коул вздохнул с облегчением. Сейчас она заставила его волноваться уже по совершенно другой причине. Доставлять удовольствие гостям было важной частью работы в купальнях. Нельзя позволять гостям скучать. Приезжавшие частенько оказывались из тех, кто любил повеселиться, и читать Миюри проповеди о целомудрии и аскетизме было совершенно бесполезно.

Отец Миюри, Лоуренс, мог пожурить её разок-другой, но когда она начинала вести себя хоть чуточку приличнее, его сердце сразу смягчалось. Миюри это усвоила, вскоре выговоры перестали на неё воздействовать. А ещё она выучилась в ответ выдавать Лоуренсу скорбным голосом: "но папа, я думала, что это тебя только порадует...", что пресекало на корню все попытки отца образумить дочь.

Её мать, Хоро, знала, что взбучки Лоуренса не могли сравниться с способностью мудрой волчицы заставить кое-кого в страхе поджать хвост, поэтому Миюри всегда пыталась оценить серьёзность намерений матери. Однако Хоро, прожившая на свете уже несколько веков, вряд ли стала бы беспокоиться из-за пары тряпок, она, скорее, сама заинтересовалась бы экстравагантной одеждой Миюри.

И таким образом Коул оказывался единственным, кто пытался быть с Миюри строгим.

— Брат! Ты ведь сам мне сказал стараться одеваться как девушке! — фыркнула она из кучи шкур.

— Ты зашла слишком далеко. Я так говорил, когда ты шастала по горам одетая, как дикарка, в одной лишь набедренной повязке. Всё хорошо в меру. Ты понимаешь?

— Ага, — уныло ответила Миюри и, отвернувшись, рухнула в шкуры. — Хи-хи-хи, но это ничего. Наконец-то, я выбралась из этой маленькой деревеньки, — сказала она и протянула руки к ясному, голубому небу.

Ему не хотелось вечно гасить её непосредственную живость, но кто-то ведь должен был взять эту обязанность на себя.

— Когда мы доберёмся до Сувернера, мы отыщем людей и лошадей, чтобы отправить тебя обратно.

В городе непременно найдутся добрые знакомые из тех, кто торгует с купальнями Ньоххиры. Они люди надёжные, и он мог без опаски вверить им Миюри. Живот Коула всё ещё сводило от нескромного наряда Миюри, но, похоже, она не собиралась возмущаться по поводу его намерения.

— Миюри? — позвал Коул.

— Хорошо, — вздохнула она, всё ещё глядя на небо, и медленно закрыла глаза.

Могло показаться, что она всё поняла, но у него появилось неприятное предчувствие. Впрочем, может, девочка просто хотела ненадолго оставить Ньоххиру? Но как быть той решительности, с которой она терпела пребывание в бочке, ужасный запах которой мог сжечь ей нос. И с тем, что она всю неделю перед его отъездом буквально бросалась на него, оскалив зубы. Коул с подозрением посмотрел на неё, она же просто зевнула.

— Уа-а-ахх... а-а. Я начала готовиться ещё до рассвета, так что очень устала...

Как бы сильно он не переживал, это её не волновало. Для беспечной Миюри всё было занудством. При своей незаурядной смелости она обладала талантом засыпать в любой ситуации, если решала, что хочет спать. Коул уже слышал её мягкое сопение из-под шкур. Он облегчённо вздохнул и прикрыл тело Миюри ещё шкурами, а одну, мешавшую, как ему показалось, убрал с макушки. Когда она спала, её лицо выглядело прелестно, и как раз это очарование всегда заставляло его беспокоиться. Убедившись, что девочка не замёрзнет во сне, он успокоился.

Лодочник ловко подцепил веслом ручку деревянной кружки и протянул её Коулу. Острый запах давал понять, что там было вино.

— Она пришла ко мне перед рассветом, когда я дремал.

Коул понял, что речь идёт о Миюри. Конечно, он не собирался упрекать лодочника за пособничество в её проделке.

— Она рыдала: "Позволь мне остаться в лодке — иначе я умру!", глядя на неё, я не знал, был ли это обман зрения или что-то ещё, но, увидев эти золотые глаза, сияющие в темноте, я подумал, а она ведь не шутит.

Потягивая из кружки напиток, скорее кислый, чем сладкий, Коул нервно улыбнулся. За последнюю неделю он на своей шкуре прочувствовал решимость Миюри отправиться с ним.

— Что ж, на этой работе частенько приходится пересекаться с беспомощными бродягами и людьми, у которых есть причины скрыться. Поэтому, ты должен обладать достаточно трезвым рассудком, чтобы знать, помогать им или нет.

— Тебе показалось, этого достаточно?

— Ну, как-никак, её спутником был строгий молодой человек. К тому же, он оказался даже более серьёзным, чем я мог себе представить, я лишь беспокоился, что ты рассердишься, — вздохнул лодочник, не переставая, однако, улыбаться, потом он глотнул из своей кружки и опустил плечи.

В любом случае, как только они доберутся до Сувернера, он отправит Миюри обратно. Коул не знал, что она затевала, но он должен быть твёрдым в своём решении. Она всегда отличалась беззаботностью и своенравием, была из тех девчонок, что обычно вели себя смирно, но если гость поощрял, были готовы плясать в откровенных нарядах с другими танцовщицами. Вырастая, она всё больше походила на свою мать, но истинное сходство заключалось даже не во внешности, а во взгляде. В перерывах между шалостями эти глаза смотрели сквозь судьбу, как и глаза её матери, которую когда-то почитали как мудрую волчицу.

— Однако я не ожидал, что вы окажетесь братом и сестрой. Я мог поклясться, что вы любовная парочка, но ошибся.

— Мы брат с сестрой не по крови. Она единственная дочь хозяина купальни, который заботился обо мне. Когда она родилась, я слышал её первый плач, и мне постоянно доводилось менять ей пелёнки.

Сама Миюри до недавнего времени относилась к Коулу как к своему старшему брату. Это тоже показывало, что Хоро с Лоуренсом думали о нём не просто как о помощнике, а практически считали его членом своей семьи. Он не мог должным образом их отблагодарить за всё.

— Что ж, я уверен, такая неугомонная девчонка скрасит твой долгий путь.

Коул собирался как можно скорее отправить Миюри обратно в Ньоххиру и понимал, что до тех пор поездка не будет тихой и спокойной.

— Я не против её неутомимости, но я хочу, чтобы она вела себя пристойно.

— Что правда, то правда, для речного потока это тоже важно.

Лодочник снова улыбнулся и чуть приподнял кружку, Коул ответил тем же и помолился Богу за их безопасную дорогу.

Лодка пересекла несколько речных таможен, каждый раз они платили пошлину, а их груз проверяли. Миюри проснулась после обеда и принялась с любопытством рассматривать всё вокруг, всё для неё было новым и незнакомым, поэтому она вела себя необычайно тихо. Когда солнце в небе стало ярче, то, что их окружало, тоже изменилось. Хотя по-прежнему везде высились горы, снега стало меньше, а гальки на берегах, наоборот, прибавилось. Кроме того, время от времени они замечали дороги, петляющие вдоль реки.

— Ух ты! Невероятно! — воскликнула Миюри у очередного причала.

У очередной таможни на берегу были кучами свалены товары. Их или переправляли через реку, или отправляли дальше по реке. На краю причала стояли вооруженные копьями солдаты, готовившие факелы для ночного дозора. Кто-то привязывал лодки к причалу, не собираясь сегодня плыть дальше, другие уже весело выпивали в своих лодках.

— Это таможня лорда Хэлвиша, вторая по величине на этой реке, — сообщил лодочник, подводя лодку к причалу.

Несколько лодочников, вероятно знакомых, поприветствовали его.

— Вторая по величине? Значит, это не самая большая?

На берегу они увидели два постоялых двора, где под навесами стояли столы и стулья, стен, которые ограничивали бы место, не было, и люди свободно рассаживались и приступали к вечерней трапезе. Всё выглядело вполне спокойно.

— Самая большая находится внизу по реке, в двух днях пути. Там рядом нет таких маленьких постоялых дворов. Зато стоит величественная каменная крепость с колокольной башней, и гигантская цепь тянется от неё до башни на противоположном берегу. Когда ты проплываешь под этой цепью, становится не по себе, будто направляешься в саму преисподнюю.

— Цепь? — Миюри казалась озадаченной. — Но ведь лодки не могут проплыть через цепи, верно?

Её замешательство позабавило лодочника, и она в поисках помощи посмотрела на Коула.

— В этом и смысл, — сказал тот.

— Верно, — заговорил лодочник. — Рядом море. Они опускают цепь на воду, тогда пираты не смогут заплыть в город из открытого моря. А ещё они служат предупреждением пиратам — если те нападут на город, их закуют в цепи и приговорят к рабскому труду.

Миюри широко открыла глаза, словно увидела цель прямо собой.

— Пи... раты?.. Пираты? Это те самые пираты?!

Для Миюри, родившейся и выросшей в Ньоххире, где даже с самой высокой горной вершины увидишь лишь такие же вершины, это был новый, незнакомый мир. В восторге, она ещё шире открыла глаза и до боли сжала Коулу руку.

— Ух ты! Пираты, братик! Пираты?! Этой самой цепью?!

Пока Миюри в восторге пританцовывала, на них с любопытством стали смотреть другие лодочники. Но когда они догадались, что девчушка только-только спустилась с гор, они ласково заулыбались и, словно дедушки, до обожания любящие своих внуков, сами были готовы в любой момент превратиться для неё в пиратов.

— Ух ты, здорово! Брат, ты тоже отправишься в море? Правда, ведь?

— Нет, — холоднее обычного ответил Коул. Если восторг Миюри не ограничить, в любой момент могут появиться её уши и хвост. И, что важнее, чем сильнее она заинтересуется внешним мире, тем сложнее станет отправить её домой. — Пираты почти не заходят вглубь большой земли, по крайней мере, я никогда об этом не слышал.

— Ну, конечно. Это, всего лишь предостережение... или, может быть, просто хвастовство — мол, наш город слишком важный, чтобы какие-то пираты дерзнули на него напасть. Каждый, кто спускается по реке, или прибывает морем, будет потрясён, увидев эти огромные цепи у себя надо головой.

Миюри энергично кивала каждому слову и уважительно вздыхала.

— Мир очень сложный, — сказала она так серьёзно, что даже Коул не мог не улыбнуться.

Но, ему нельзя терять бдительности, он должен сохранять расстояние и владеть собой.

— Миюри, пойдём. Сегодня мы переночуем здесь.

— О... э-э, хорошо!

Посмотрев на поверхность реки, Миюри немного успокоилась и торопливо вытащила свои вещи из бочки, в которой пряталась. Коул не знал, что она с собой взяла, но, кажется, она всё же подготовилась к путешествию.

— Благодарю, что взяли нас на свою лодку.

— Да, чего уж там.

Миюри поняла, что настало время прощаться с лодочником. Она поправила свой мешок, похожий на мешок Коула, и с улыбкой помахала ему рукой.

— Спасибо вам!

— До встречи!

В ответ на её беззаботную улыбку, лодочник махнул веслом, которым правил лодкой. Продолжая улыбаться, Миюри кивнула и, уходя, снова обернулась и помахала ему.

Пока они шли вдоль причала, стуча башмаками по деревянному помосту, Коул посматривал на Миюри краем глаза. Когда началась дорога, выложенная речной галькой, он ощутил под ногами твёрдую почву и почувствовал облегчение. Пускай путешествовать на лодке удобно, постоянная качка немного всё же беспокоила его. Он глянул на Миюри проверить, как у неё с морской болезнью, и лицо у неё оказалось мрачным.

— Тебя не тошнит?

Миюри взглянула на него и слабо улыбнулась.

— Нет. Просто... Мы только недавно с ним подружились... Мне немного грустно.

Она постаралась улыбнуться, отчего её маленькая, худенькая фигурка в лёгкой одежде сразу приобрела изрядно жалкий вид. Но Коул не должен проявлять сочувствия. Он собрался с силами и ответил:

— В купальнях ты прощалась со многими людьми.

— Да, но... гости это гости.

— В данном случае уже ты, Миюри, стала лишь ещё одним гостем.

Идя позади него, она подняла глаза. Лёгкая обида отразилась на её лице.

— Ох...

Путешествие — это череда встреч и расставаний. Не всегда оно бывает весёлым. Если Миюри это поняла, есть шанс, что она вернётся в Ньоххиру без лишних переживаний. Но как бы то ни было, его сердце сжималось от её печального вида.

— Но лодочник продолжит плавать по реке. И если он вернётся к пристани Ноххиры, ты запросто сможешь увидеться с ним.

Миюри подняла на Коула глаза и, поймав его взгляд, облегчённо улыбнулась.

— Спасибо, брат.

Её улыбка чуть не сбила его с ног.

Они прошли на постоялый двор на берегу и сняли комнату. Коул собирался остановиться в самой дешёвой комнате, но теперь с ним была Миюри, это пришлось учесть. Значит, в дальнейшем ему нужно быть бережливее. Войдя в комнату, он с облегчением опустил вещи на пол, а Миюри, открыв деревянные ставни, выглянула наружу. Потом восторженно обернулась.

— Брати-ик! На улице жарят мясо!

Выросшая в купальне Ньоххиры, Миюри любила вечерние застолья. Ещё больше — хорошую еду. А когда вырастет, уж точно не сможет противиться выпивке. Она подтянула Коула за рукав к окну, и он увидел, что там над костром, обставленным камнями, несколько человек жарили роскошного поросёнка.

— Видишь? Видишь? Они жарят поросёнка. Это так здорово. Я думаю, там какой-то праздник или что-то такое.

В Ньоххире было по-своему весело, но далеко в горах трудно обеспечить разнообразие еды. Там местные жители могли охотиться на оленей и кроликов, но свиней поблизости не было, жареный поросёнок был заморской роскошью. Ещё реже удавалось посмотреть, как готовят столь изысканную пищу. Стараясь не обращать внимания на охваченную восторгом Миюри, Коул думал, как бы ему убедить её обойтись сегодня ужином из сушёного мяса и варёной чечевицы. И вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Внизу, среди прочих путников и ремесленников, выпивавших вместе, сидел какой-то человек, который смотрел вверх и махал ему рукой.

— Эй, братик, можно хотя бы кусочек, пожалуйста? — донимала его Миюри. Он взял несколько медяков из своего кошеля и аккуратно вложил ей в ладонь.

— Найди еды для нас обоих. Тут не очень много, но немного жареной свинины ты купить сможешь.

— О... Хорошо.

По-видимому, Миюри сбили с толку незнакомые медные монеты, бывшие здесь в ходу.

— Брат, а как же ты? Ты не идёшь?

— Мне нужно помолиться, а затем я буду читать Святое Писание. Или ты хочешь присоединиться ко мне?

Миюри нахмурилась и поспешила к входной двери, стараясь держаться от Коула подальше, словно опасаясь, что он её остановит.

— Я скоро вернусь!

— Никакого вина.

— Э-эй...

— Я сказал 'нет'.

Миюри ничего не ответила и обиженно вышла из комнаты.

Коул раздражённо вздохнул. Какое-то время он смотрел из окна за происходящим. Девочка мелкой рысью бежала к костру с жарившимся поросёнком, затем неожиданно обернулась и помахала ему рукой. Она сразу же выделилась из толпы — и не только необычным нарядом, который ей насоветовала танцовщица. Миюри сама по себе была изумительна. Её фигурка словно озаряло какое-то сияние. Скорее всего, он видел её так потому, что всегда оберегал как свою родную младшую сестрёнку. Он сухо улыбнулся, и тут в дверь постучали.

— Сейчас.

Его улыбка сразу испарилась, он захлопнул окно и пошёл открывать дверь. За ней стоял странник, недавно махавший ему с улицы. Он не отличался высоким ростом, но и особо низким его не назовёшь. Не плотен, но и не тощ. Путник производил своей неопределённостью загадочное впечатление, возможно, он был вроде шпиона. С надетым на голову капюшоном, странник походил на юношу, но появлявшиеся у него на лице морщинки выдавали в нём более чем взрослого мужчину.

— Надо же. Не ожидал встретить тебя здесь.

Коул предложил сесть, но мужчина замотал головой.

— Я ненадолго. Извини, что заставил избавиться от посторонних.

— А... Эта девочка вынудила меня взять её с собой из Ньоххиры. Она спряталась прямо в поклаже. А точнее, в бочке из-под смолы. Я и представить себе не мог, что она способна прятаться в таком гадком месте.

— О-о? — удивился мужчина, его плечи затряслись от смеха. — Эти бочки и вправду зловонны. Я прятался в них много раз.

Кажется, подобная грязная работа для него совсем не редкость. Человека послала большая и могущественная организация, известная как компания Дива, её влияние распространялось на все северные земли. Компания встала на сторону королевства Уинфилд, боровшегося с Папой. Компания, надо полагать, стремилась получить особые торговые привилегии, если она сможет вытащить Уинфилд из кипящего котла. Не удивительно, что Дива посредничала между королевством и желающими оказать ему поддержку — людьми, подобными Коулу.

— Мне не кажется это смешным... и всё же, почему ты здесь? Я полагал, что мы встретимся в Сувернере?

— Касательно этого... Поездка в Реноз отменяется. Я здесь для того, чтобы сообщить тебе об этом. Вместо Реноза мы поедем в Атиф.

— Атиф?

Так называлось поселение возле таможни с огромной цепью, защитой от пиратов. Как ни странно, той самой, о которой им сегодня рассказывал лодочник.

— Это довольно далеко от Реноза... Что-то случилось?

Сначала река от Ньоххиры текла на юг, но скоро сворачивала на запад. Поблуждав среди узких горных цепей, она выходила на равнины, называемые Равнинами Дорана, и, наконец, впадала в море. А Реноз стоял за горными хребтами на юге.

— Переговоры с кафедрой архиепископа провалились почти сразу.

— Что?..

— Принц Хайленд хотел присутствовать лично, но поскольку эти важные места граничат с севером и югом, граф Лафорк станет наблюдать за переговорами вместо него.

Когда Коул только родился, в городе Реноз не было даже своей церкви, а сегодня Церковь достигла в городе такого страстного поклонения, что город стал большим религиозным центром севера. Лет десять назад в городе учредили кафедру, главенствующую над окрестными церквями, и все десять лет архиепископ прочно держит свой жезл.

Коул поник духом, но не из-за неудачных переговоров в Ренозе.

— К большому огорчению принца Хайленда, конечно, — сказал он, переживая именно за этого человека.

— Не волнуйся. Все мы наслышаны про его стойкость, он легко не сдастся.

Хайленд происходил из высшей аристократии Уинфилда, в нём текла кровь королей, а посланник говорил о нём как просто о друге. Такое отношение могло быть расценено как неуважение, но Коул прекрасно понимал его. Принц обладал, как не странно, непритязательным и прямым характером, благодаря которому окружающие видели в нём близкого товарища. Конечно, Коул хотел помочь Уинфилду из-за собственных убеждений, но решился он на это, когда Хайленд приехал отдохнуть в купальнях Ньоххиры и лично обратился за помощью.

— Значит, следующие переговоры пройдут в Атифе? Но, обращаться к Атифу после Реноза...

— Хочешь сказать, что раз в Ренозе нас постигла неудача, то можно уже ни на что не рассчитывать?

Коул тут же кивнул.

— Разумеется, даже обзаведясь кафедрой в своей церкви, Атиф остаётся относительно новым для веры городом. Однако, может, это не так очевидно, но за прошедшие несколько лет Атиф неплохо разбогател на своей торговле и, судя по всему, город продолжит расти. Если мы сможем их убедить, то обезопасим треть северного моря.

Если так считает компания Дива, держащая под контролем каждый уголок севера, значит, в правильности решения можно не сомневаться. И потом, Коул понятия не имел, что Атиф разросся столь быстро. Как же долго он был отрезан от мира этими горами Ньоххиры?

— К тому же, Атиф — независимый город, все королевские короны там бессильны, так что это неплохое место, чтобы начать. Если они пойдут навстречу и внемлют нашим словам, другие города-государства могут последовать их примеру. И что важно, от Атифа до королевства Уинфилд менее двух дней пути морем. Пусть он стоит на краю света, но на самом деле город чрезвычайно важен.

Раньше Коул не сомневался в своих представлениях о мире, однако мир быстро менялся. Возможно, стоило освежить свои знания.

— В любом случае от королевства Уинфилд и принца Хайленда потребуются огромные усилия. Мы никогда не действуем вслепую, иначе лишимся прибыли.

Коул криво улыбнулся этим своекорыстным, но справедливым словам.

— Господин Коул, у тебя ведь тоже есть цели, не так ли? Может быть, ты присмотришься к месту священника при королевской семье?

— Ну что там... — попытался возразить Коул, но запнулся и смущённо улыбнулся, признавая свои амбиции. — Нельзя сказать, что я лично не заинтересован в успехе. Однако, прежде всего, я не могу смириться с откровенной тиранией Папы и своевольной трактовкой Святого Писания. Более того, я был тронут, увидев, насколько твёрд принц Хайленд в своей вере. Я на самом деле желаю видеть правителем человека, подобного ему. Если бы я смог помочь создать правильный путь, то был бы счастлив. И...

— И?

— Если десятина вырастет, товары, идущие в Ньоххиру, тоже взлетят в цене, верно? А отменив её, мы сможем обезопасить прибыль Ньоххиры.

Мужчина поражённо улыбнулся и хлопнул себя ладонью по лбу.

— Господин Коул, ты совсем не похож на монахов, зарывшихся в монастырских книгах. Смотрю на тебя, и камень падает с души. Ты твёрдо держишь весы в правой руке, а Святое Писание в левой.

— Или я плохо держу и то, и другое.

— Ничего, с каждым шагом хватка будет становиться всё крепче.

В результате каждый приобретёт то, к чему стремился. Пусть Коул и не свободен от собственных интересов, но и само желание помочь Хайленду играло не последнюю роль. Однако стало бы преувеличением сказать, что он сделает это, не получив чего-то взамен.

Коул ясно помнил свой разговор с принцем в тихой пещере-купальне, предназначенной исключительно для высокопоставленных гостей, желающих погрузиться в думы. Страсть и вера Хайленда были настоящими, и по-настоящему его сердце болело за свою страну, трудности которой были вызваны прихотями Папы. С незапамятных времён церковники, пребывавшие у власти и стоявшие за происходящим, зачастую оказывались друзьями Коула, и он мог бы гордиться, если всё, чему ему удалось научиться в жизни до сих пор, могло бы помочь такому прекрасному человеку.

— Я с нетерпением хочу узнать амбициозные планы принца Хайленда, — ухмыляясь, сказал мужчина. — Создание Нашей книги Бога - это даже для моего возраста захватывающее предприятие. От тебя я тоже многого жду, господин Коул.

— Ты слишком добр, — ответил Коул, искренне так считая.

Мужчина расхохотался.

— Мы позаботимся, чтобы всех разместили в торговом доме компании Дива. Как и предполагалось, я обеспечу вас всем необходимым.

— Спасибо.

— Ну что ж, мне надо идти. Как только я сяду в свою лодку, отправлюсь в следующий город. Принц Хайленд уже должен подходить морем к Атифу. Да хранит тебя Бог.

Мужчина улыбнулся и вышел.

Стоя перед закрытой дверью, Коул глубоко вдохнул. Он против своей воли начал нервничать. Он знал, что был лишь одним из многих единомышленников и что перед ним стоит серьёзная проблема их веры. Но всё же чувствовал, как что-то пылало глубоко в его груди — ситуация, в которой Папа забыл свой долг, а королевство Уинфилд выступило против него. Коулу казалось, он никогда раньше не чувствовал такого возбуждения, не оказывался перед лицом столь грандиозной задачи и не жаждал с такой страстью ввязаться в дело. Для начала он решил, что даже если его решение поддержать Хайленда в Атифе окажется излишне самонадеянным, он всё равно чем-нибудь будет полезен.

— Эй! Брат! — послышался слабый голос Миюри из-за двери, перебив его размышления. — Открой!

Раздались глухие удары в дверь, больше похожие на пинки. Он вздохнул и открыл дверь.

— Сколько раз я говорил тебе не бить ногами в дверь?

— Ой! Ой! Отойди! Отойди! — Миюри ввалилась в комнату, врезавшись в Коула. Её руки были заняты едой, которая как-то умудрилась не упасть на пол, и ей удалось всё донести до кровати, на которую она всё и свалила. — Ай, ай, рукам горячо! Кажется, я обожглась...

Она изо всех сил стала дуть на ладони, Коул стоял, наклонив голову.

— Миюри? Зачем ты купила столько еды?

Он дал ей самые дешёвые медные монеты. Их хватило бы на несколько ломтиков свинины и достаточного на двоих количества старого, высохшего хлеба. Но Миюри как-то заполучила целую гору еды, завёрнутой в большие куски ткани, и три куска отличного хлеба толщиной чуть ли не с её бёдро. Как ни смотри, её денег не могло хватить на всё это. А она притащила и небольшой бочонок с вином.

— Я вроде говорил 'никакого вина'.

Миюри надула губы, словно ей было слишком тяжело не обращать внимания на его упрёки.

— Я это не купила.

— Не купила?

— Они мне это дали.

— Это не... Стой, всё это?

Миюри гордо улыбнулась.

— Я ждала, пока жарился поросёнок, и они попросили меня потанцевать. Когда я танцевала под музыку, все вокруг так радовались!

Она приложила руки к щекам и весело закружилась, конечно, у неё сразу выскочили уши и хвост. Миюри обожала любое веселье и часто присоединялась к танцовщицам в купальне Ньоххиры. Коул посмотрел на неё и вздохнул, прижав ладонь ко лбу. А она гордо расхаживала, шелестя и размахивая пушистым хвостом. Он остановил её, положив руку ей на голову.

— Миюри, отныне ты должна быть с этим ещё осторожнее.

— А?

Сбитая с толку Миюри выглянула из-под его ладони.

— Ох... ммм... я думаю, может быть... эм... взбираться на стол в башмаках было плохой идеей, но...

Её уши опустились, а хвост безжизненно повис. У Коула закружилась голова — она творила такие вещи?

— Н... но... Я проверила, есть ли там другие танцовщицы! Я знаю, что не должна отбирать их хлеб!

Миюри гордо выпятила грудь, показывая, что многое знает. Когда она присоединялась к танцовщицам в Ньоххире, она светилась ярче всех благодаря своей жизнерадостности и невинности. Но когда приходило время платить настоящим танцовщицам и взирать на их ответные, полные достоинства лёгкие улыбки, гости принимались угощать невинную Миюри мясом и хлебом, чтобы посмотреть, как она всё это станет поглощать. Такое отклонение от заведённого порядка воспринималось как серьёзное вторжение на территорию танцовщиц и вызывало немало разбирательств. Видимо Миюри вспомнила сейчас именно это. Коул отпустил её голову и, сжав кулак, легонько стукнул её по лбу.

— Я говорю не об этом.

Миюри в знак протеста с силой боднула его кулак.

Коул вдруг ощутил сильную усталость и, открыв окно, стал смотреть на улицу, вспоминая, что были времена, когда она его слушалась.

— Это не Ньоххира. Для девочки опасно танцевать здесь перед пьяницами.

От недавно жарившегося поросёнка сейчас осталась лишь кучка костей. Гости, изрядно выпив, развлекались за столами борьбой на руках. На этой таможне обычно собирались лодочники или торговцы, покупавшие и продававшие меха или лес, а также простой люд, подряжавшийся таскать товары. Соответственно народ тут собирался довольно грубый, хоть им было и далеко до наёмников.

— Опасно? — неуверенно повторила Миюри.

— Это значит, что далеко не все мужчины будут падать на колени и дарить цветы, когда ты поразишь их сердце прекрасным танцем.

Миюри и сама по себе выглядела беззащитной.

— Ах, ты об этом. Всё нормально! — сказала она и полезла на кровать за едой. Она развязала аккуратно завязанный кусок ткани, в нём оказался кусок весьма аппетитного мяса поросёнка, с него ещё стекал жир. — Госпожа Хелен меня многому научила. А мама сказала, что ценность женщины зависит от того, скольких мужчин она отвергла, — продолжила девочка и отправила кусок в рот, а потом слизала с пальцев жир.

Иногда Миюри проводила время с детьми аристократов. Когда те уставали от горной охоты, и им оставалось только скучать, всерьёз или ради шутки, но многие звали её поиграть. Привлекать мужское внимание казалось для неё естественным. Когда Коул отчитывал её, предупреждая, что ей никогда не выйти замуж при таком поведении, она попросту не слушала его. Возможно, девочки её возраста ничего не боятся.

— Честно говоря... — Коулу показалось, что он состарился лет на десять, если не на двадцать. — Не каждый благоразумен.

Приканчивая второй кусок мяса, Миюри ссутулилась, возможно, его упрёки стали доходить до него.

— Если бы с тобой что-то случилось, было бы слишком поздно. Ты понимаешь, Миюри? Ты ещё слишком молода и плохо знаешь мир. Когда я прошу тебя быть осторожнее, я не издеваюсь над тобой, а пытаюсь защитить.

Выслушивая его, Миюри положила свёрток с мясом на кровать, разломила хлеб и положила мясо между ломтями. Склонившись над этим, она повернулась к нему спиной, и её пушистый, пепельный хвост замахал вперёд-назад. Словно уверял его — всё в порядке, всё в порядке.

— Ты меня слушаешь?

— А-ага. Держи, это тебе, — и она, улыбаясь, протянула ему огромный кусок из двух ломтей хлеба и в изобилии втиснутых меж ними мясом и сыром. Всё это толщиной с её ногу.

— Я не смогу всё это съесть.

— Что? Вот поэтому ты такой тощий.

— Т-тощий...

Пусть ему не сравниться телосложением с охотниками или наёмниками, но Коул считал, что мышц ему вполне хватает, и такое замечание показалось ему довольно обидным.

Кусок, что Миюри приготовила себе, оказался ещё больше. Коул почувствовал себя сытым, лишь глянув на его размер.

— Жуй! — скомандовала Миюри и, широко открыв рот, сама яростно вгрызлась в хлеб. Её уши и хвост блаженно заходили ходуном — и как она только находила места для всего этого в своём тонком теле?

— Боже мой... — в который раз уже вздохнул за этот день Коул.

Он посмотрел на Миюри, поглощённую едой, и сам принялся есть. Если честно, Коул немного завидовал тому, каким она видит мир. Наполненный удивительными вещами, красивыми видами, улыбками и счастьем. При этом он совсем не хотел, чтобы Миюри утратила невинности и прониклась подозрением к окружающим. Ах, если бы он мог сохранить её такой же открытой, не беспокоясь, что ей могут навредить. Раз так, пусть она поменьше знает о внешнем мире и тихо себе живёт в Ньоххире.

— Нам нужно поговорить о твоём возвращении домой.

Миюри неожиданно перестала чавкать и с досадой наклонила голову набок.

— Не делай из меня дурака, — предупредил он.

Конечно, Миюри была не настолько глупа, чтобы ждать, что он так просто смирится и возьмёт её с собой. Как и следовало ожидать, выражение её лица изменилось, прежде чем она откусила ещё один большой кусок. Кажется, она оставила своё примерное поведение вместе с лодкой.

— Нет. Я не вернусь назад.

— Да, вернёшься, — в лад её тону возразил он, её хвост тут же распушился. — Я хотел взять тебя в Сувернер, там мы бы смогли найти кого-нибудь надёжного, кто вернул бы тебя домой, но планы изменились. Завтра утром я отправлю быстрой лошадью письмо в Ньоххиру, чтобы кто-нибудь забрал тебя.

Сейчас в купальнях было много гостей, все в Ньоххире были очень заняты. Потому он бы сам хотел привести её домой, хотя утомительный обратный путь через заснеженные горные тропы вместе с Миюри займёт два или три дня. Но сейчас Хайленд, которому он согласился помочь, мог уже быть в Атифе, и Коулу следовало поторопиться.

— И Лоуренс с Хоро в Ньоххире наверняка о тебе волнуются.

Вероятно, Лоуренс пребывал в полном отчаянии. И не стоит удивляться, если мама Миюри, Хоро, сама прибежит под покровом темноты в своём истинном обличии огромного зверя — мудрой волчицы, способной проглотить человека целиком. Коулу такой вариант даже больше нравился, девочка всегда слушалась только свою маму.

— Они не волнуются, — сказала Миюри с ноткой отчаяния в голосе. Для девочки её возраста раздражаться из-за вмешательства родителей в её жизнь было вполне естественным. Если он станет просто настаивать, она может заупрямиться, Коул отчаянно пытался сообразить, как её убедить. Он рыскал в своей памяти в поисках подходящего отрывка из Святого Писания. Тем временем Миюри с куском во рту полезла руками под рубаху.

— Экхе-хей, кхм-хм-кхм, хээм-хэм-хэм, — она ещё при этом пыталась что-то выговорить.

— Прости, что ты сказала?

И тут он заметил, что она вытащила что-то из-под одежды.

— Хмм... а, вот где он!

То, что он принял за отчаяние в её голосе, на самом деле было раздражением. Она держала в руке маленький мешочек, перевязанный шнурком. На первый взгляд в нём не было ничего особенного, но один его вид заставил Коула замолчать.

— Эххо... омн-омн. Я бы не смогла уйти из дома без ведома мамы.

Мешочек мамы Миюри. Его размеры позволяли легко зажать его в кулаке. У Хоро он постоянно висел на шее. В нём хранилась особая пшеница, в зёрнах которой жила сама Хоро, некогда властвовавшая над урожаем.

— Когда я рассказала о тебе маме, она положила немного пшеницы в мешочек и дала его мне. Она велела позаботиться о тебе, и если он будет со мной, то я смогу защитить тебя нужный момент.

Ему показалось, что небо и земля поменялись местами. Не ему присматривать за Миюри, а ей заботиться о нём?

Девочка смотрела прямо на Коула, дожидаясь, пока тот придёт в себя от изумления.

— О чём вы сейчас говорили? — спросила, наконец, она, её взгляд леденил до мозга костей.

— Сейчас? — он сделал недоумённый вид и опустил взгляд.

На кончике её хвоста вздыбилась шерсть.

— Ты встречался здесь с незнакомцем!

— Ты подслушивала...

— Когда я пришла, вы разговаривали в комнате, а я просто ждала снаружи! — сейчас она оправдывалась, а тогда наверняка навострила свои волчьи уши, чтобы подслушать. — Но неважно! Ты собираешься отправиться в какие-то далёкие земли, чтобы стать священником! Я так и знала! Ты врун!

Она оскалила клыки и громко зарычала, из-за её волчьей крови её клыки были немного крупнее, чем у обычных людей. Шерсть на её хвосте ощетинилась, как на щётке. Коул раскрыл Лоуренсу и Хоро истинную цель поездки. Однако Миюри он сообщил, что просто едет помочь своему знакомому в дальние края, посчитав, что она не поймёт, а объяснения могут всё усложнить.

— Этот блондинчик тебя дурачит, — прибавила она.

Красивые, бросающиеся в глаза, светлые волосы Хайленда очень подходили особе королевской крови. По какой-то причине Миюри относилась к нему со слепой враждебностью. Цвет её собственных волос представлял собой загадочное сочетание пепельного и серебристого цветов. Возможно, она видела в Хайленде своего рода соперника.

— Никто меня не дурачит. То, что делает принц Хайленд, чрезвычайно важно.

— Именно что дурачит. Ты слишком мягкосердечен, и люди могут втянуть тебя во что угодно.

Он мог бы принять эпитет "мягкосердечный" за комплимент.

— В таком случае как же, по-твоему, меня дурачат? — парировал Коул, принимаясь за ужин, за который ему следовала благодарить Миюри. Если он всё расскажет этой непоседе, не давая ей шанса выговориться, то рискует измотать себя. Как и в случае с его нравоучениями, единственным выходом оставалось дать ей говорить и говорить, пока она не запутает сама себя и не сдастся. Именно так всю прошлую неделю справлялся он с её яростными нападками.

Но, кажется, Миюри тоже поняла эту стратегию. Она таращилась на него, чавкая хлебом и собираясь с силами.

— Ом-ном-ном... Так и есть. Потому что, это странно. Ведь этот блондинчик — большая шишка в королевстве или кто он там? Так зачем такому, как он, понадобилось ехать к тебе за помощью?

Коул знал, что он от природы кроток, и гордился своей скромностью. И Миюри знала и прямо сказала ему об этом. Он прекрасно понимал, что должен просто принимать себя таким. Но есть вещи, в которых он не мог уступить.

— Богословы и высокопоставленные церковники, приезжавшие в Ньоххиру, всегда высоко меня оценивали. Может, ты так не считаешь, но... — ему было неловко хвалить себя, однако иного выхода он не видел.

— Хмм, — фыркнула Миюри, глядя на него прищуренными глазами. Это не был взгляд младшей сестры, невинно вилявшей хвостом и беспрестанно зовущей: 'Брат, братик!'

Глядели на него сейчас глаза строгой танцовщицы, следившей за громким бахвальством пьяного гостя.

— Эмм, брат? Даже я знаю, что приезжие священники — люди важные. У важных людей есть достоинство, и это делает их великими. Ты не такой.

И это слова ребёнка, никогда не покидавшего свою горную деревушку!

— Фух... Слушай, Миюри. Об этом упоминается в Писании. Однажды Господь удостоил своими словами пророка, вернувшегося в родную деревню. Его родственники сказали ему: "Ты не сомневаешься, рассказывая нам, что Господь говорил с тобой, но мы просим тебя перестать выдумывать. Мы знаем, что ты всегда был обычным ребёнком". Тогда пророк сказал своим ученикам: "Возьмите любой предмет в свою руку и поднесите близко к глазам своим. Чем ближе вы смотрите, тем хуже вы видите его истинную форму".

С этой точки зрения, Святое Писание было наполнено мудростью. Коул задумался, что бы сказать дальше.

— Но ведь есть вещи, которые ты можешь разглядеть только вблизи, — возразила Миюри.

— Например?.. — вздохнул Коул.

Глаза Миюри хладнокровно блестели.

— Когда госпожа Хелен и другие танцовщицы начинали дразнить тебя, ты сразу краснел и смущался.

— Че-ео?..

Ледяной кинжал метнули в него с неожиданной стороны.

— Всякий раз, когда я смотрю на это, мне становится очень грустно. Брат, ты так много знаешь о Писании, но разве Писание научило тебя общаться с девушками?

Пока он приводил дыхание в порядок, Миюри откусила ещё разок, почти прикончив свою порцию, и стала жевать с разочарованным видом.

— Если на то пошло, гости постарше умеют обращаться с девушками. Они знают, когда нужно вести себя застенчиво, чтобы выглядеть привлекательнее. Я думаю, именно это делает человека значимым.

Даже хорошо образованные богословы оставались лишь стариками, когда купались в водах Ньоххиры и кокетничали с полураздетыми танцовщицами. Коул не мог заговорить с ними об этом напрямую, а других способов узнать, сколько племянников и племянниц было у этих мужчин при их обете безбрачия, не существовало. Коул думал, что строго придерживаясь целомудрия, сумеет достичь гораздо большего, чем они. Однако Миюри считала иначе.

— Мама много раз говорила это папе, — Миюри прокашлялась и, подражая своей матери Хоро, продолжила. — Ты ведёшь себя так, будто понимаешь всё вокруг, но ты не можешь видеть больше половины, если не понимаешь женщин! В этом мире нет ничего, кроме женщин и мужчин!

В груди Коула собралось столько боли, что он ощутил слабость, и в этот момент Миюри нанесла последний удар.

— Да и потом, братик, ты хоть когда-нибудь держал за руку другую девушку помимо меня?

Он хотел возразить, что делал хотя бы это, но вдруг подумал про Хоро. Она была не только мамой Миюри, но и стала образом материнства для самого Коула. Если он скажет, что держал за руку её, Миюри покатится по полу со смеху, а то и всерьёз обеспокоится за него.

— В любом случае я верю, что правда — на стороне принца Хайленда и королевства Уинфилд, поэтому я решил поехать и оказать посильную помощь. И пусть я останусь чужд противоположному полу, обет целомудрия только укрепит мою веру!

Он стал почти дерзок — никто не понимал его гордости. В жизни обет целомудрия часто оказывался предметом насмешек, а священники, которые ему следовали, встречались редко. Но Коула это не волновало. Если он не способен умереть за свою веру, то как он сможет двигаться вперёд?

— Вот почему... — попытался продолжить он, но она торопливо затолкала остатки хлеба в рот, облизала пальцы и закончила вместо него:

— Вот почему я должна быть рядом с тобой.

— А... Что?..

— Мама тоже волновалась. Она сказала, что на тебя всегда можно положиться, но раз девушки — твоя слабость, будет ужасно, если ты, завершив все свои дела, вернёшься в Ньоххиру, довольный собой, с какой-нибудь чудной девчонкой.

Коул резко вдохнул.

— Мама вечно переживает, как бы папу кто-нибудь не надул, поэтому она не оставит Ньоххиру. Это значит, что с тобой останусь я, потому что я должна приглядывать за тобой, — ухмыляясь, поведала Миюри.

Коул задался вопросом, почему её улыбка казалась ему столь пугающей, и ответ обнаружился в её сходстве с мамой. Мудрая волчица частенько смеялась подобным образом, когда развлекалась, разговаривая с Лоуренсом, как с ребёнком, хоть он был прекрасным торговцем, семнадцать лет назад участвовавшем в суматохе, навсегда изменившей северные земли.

Хвост Миюри ходил вперёд и назад, как у волка, наблюдающего за пытающейся спастись добычей. Коул нервно сглотнул, и она скользнула ближе к нему.

— И я тоже переживаю за тебя, братик. Я серьёзно.

Он был выше неё на целую голову, и когда Миюри встала рядом с ним, её голова оказалась на уровне его груди. Она теперь глядела на него широко раскрытыми глазами. Магия её глаз разметала все слова, которые он хотел произнести, но каким-то образом ему всё же удалось не выпасть из действительности. Хлебные крошки и кусочки сыра прилипли к её губам.

— Во-первых, оботри губы.

— А-а-а? О.

Она поспешно вытерла губы рукавом. Затем взглянула на него. Казалось, она пыталась скрыть улыбкой раскрытую шалость.

— Ты растёшь необычным человеком... — и Коул повесил голову.

Миюри встала на носки, чтобы похлопать его по голове.

— Чшш, чшш, всё нормально. Мама сказала позаботиться о тебе. Оставь это мне.

Миюри была вдвое младше его. Когда она родилась, Коул слышал её первый плач. Он часто пенял ей пелёнки. Бессчётное число раз она забиралась к нему под одеяло, спасаясь от холода в зимние месяцы, а, обмочив кровать, плакала, и тогда он всё убирал и успокаивал её.

Эта девочка, имела причины стать такой. Хоро прекрасно владела оружием под названием женственность, чего удивляться, что её дочь научилась им пользоваться вслед за матерью. Хотелось бы ему поговорить об этом с Лоуренсом.

— Ну что, могу я путешествовать вместе с тобой, да?

Коул не понимал, почему она вдруг заговорила таким беспечным тоном, но он прекрасно знал — если Хоро на её стороне, ему уже не справиться. А Миюри отлично знала, чего хотела.

— Конечно, я не буду тебе мешать. Я ничего не знаю о Боге.

Это было проблемой, но, возможно, кровь древних воплощений, текущая в её жилах, давала Миюри право игнорировать Бога, чьё существование казалось неясным.

— Но я обязательно и сразу укажу тебе на всё, что ты упускаешь, мой беспечный брат.

Откуда такая уверенность? Может быть, всё та же пресловутая волчья кровь, кровь хозяина леса.

— А, да. Братик?

— В чём дело? — устало переспросил Коул.

Миюри неуверенно вытянула к нему руку.

— Ты будешь это доедать? — она указала на недоеденный им ужин и вздохнула.

— Вперёд.

Коул передал ей остатки своего хлеба, в который она радостно вгрызлась несмотря на огромную порцию, только что уничтоженную ею. Глядя на неё, Коул невольно улыбнулся. И как только это произошло, он проиграл.

— Фто-то-о-и-и-ак? — спросила Миюри с набитым ртом. Она пыталась произнести: "Что-то не так?" Коул погладил её по голове и указал на кресло.

— Сядь и ешь.

Миюри тихо подчинилась. Её показное послушание временами казалось ещё одной хитростью. Он всё понял.

— О Господи, прошу дай мне силы...

Произнеся имя своего вечного спутника, Коул вздохнул.

Глава 2

На следующее утро Коул проснулся до рассвета. Луна ещё не поблекла, горный воздух отдавал морозной стужей.

В купальне его все часто хвалили как трудолюбивого работника, всегда готового встать спозаранку, но если честно, ему по утрам очень хотелось спать. Он лишь делал вид, что ему легко вставать. Коул стал прикидывать перечень своих дел на сегодня в купальне, но вдруг понял, что что-то не так. Снаружи раздавались какие-то голоса и топот чьих-то шагов, его глаза уткнулись в незнакомый потолок, и кровать была явно не его.

— А.

Он вспомнил, что покинул Ньоххиру. Садясь в кровати, он почувствовал рядом чьё-то присутствие. Миюри, она отличалась хорошим поведением лишь во сне. Спать он её уложил на другую кровать, к нему она перебралась среди ночи. Благодаря её горячему телу и пушистому хвосту под одеялом было почти жарко. Коул невольно перенёсся в прошлое, когда он с Лоуренсом согревались теплом Хоро, её мамы.

Прошлым вечером они долго спорили, Коул пришёл к выводу, что, скорее всего, Миюри в Ньоххире одолела скука, и потому она увязалась за ним в путешествие. И пусть его целей она не разделяла, само её беспокойство о нём было искренним. Странно, её серебристые волосы выглядели влажными, оставаясь в тоже время сухими и чистыми. Если пропустить их через пальцы, пряди нежными струйками заскользят между ними. Хоро гордилась красиво уложенным на хвосте мехом, а гордость Миюри заключалась в волосах серебристого цвета, унаследованного от её отца.

Он погладил её по голове, и волчьи уши дёрнулись. Однако вряд ли она проснулась. Пожалуй, она не откроет глаз, даже если он станет трясти её за плечи. Коул слегка улыбнулся и вылез из-под одеяла.

Он открыл окно, на улице не было ни ветра, ни снега, однако было достаточно холодно, чтобы его дыхание обращалось в белый пар. По площади, бывшей вчера вместе с пристанью забитой толпой, уже сейчас ходили люди. Скорее всего, они спешили попасть пораньше на ближайшие рынки.

Коул закрыл ставни, надел плащ и, захватив Святое Писание, спустился во двор. Лёд в колодце во дворе уже кто-то проломил, и он без труда он зачерпнул немного воды в кадку, вымыл лицо и почистил зубы разломленным концом деревянной ветки. Потом он приступил к своему ежедневному чтению. Пока он вслух читал Святое Писание, другие постояльцы, приходившие умыться, пользовались случаем и склоняли головы, принимая благословение на грядущую дорогу. Попутность такого благословения сродни наполнению водой ведра выставленного под дождь, но Коул не возражал против искренней практичности торговцев.

Он перечитывал Писание дольше обычного, солнце всё никак не вставало, а других дел у него на сегодня не намечалось. Его стали одолевать скука пополам с беспокойством. Тогда он, не желая бездельничать, отправился на берег помогать с погрузкой товаров. Когда небо начало светлеть, Коул вернулся в комнату. Ему, наконец, удалось разбудить Миюри, способную спать в любых условиях. Он рассказал обо всём, что успел сделать за это время, вызвав её беспокойство поводу его чрезмерного рвения.

— Ты слишком много работаешь, брат...

Миюри сидела прямо, но её глаза слипались. Она обняла для тепла свой хвост и громко зевнула.

— Вот что означает путешествовать вместе со мной. Сдаёшься?

Её уши встали торчком, она с усилием открыла глаза.

— Н-не честно!..

— Всё честно. Ладно, спрячь уши и хвост и иди умыть лицо. Собирайся быстро, иначе я уйду без тебя.

— Шшишш! — яростно прошипела она, надув щёки и распушив хвост, а затем достала носовой платок и другие вещи из своего мешка. Посмотрев поближе, Коул заметил два гребешка и три щётки. Он долго не мог понять, для чего ей столько. Но уходу за волосами Миюри учила танцовщица Хелен. Сначала волосы расчёсывались гребнем, потом щётками с длинной и короткой щетиной из лошадиной гривы и ещё раз щёткой из свиных волос. Коулу казалось странным, что такое частое расчёсывание не вредит волосам. Пока он размышлял над вопросами, казавшимися ему сложнее богословских, Миюри вышла из комнаты, сказав напоследок:

— Я пойду в купальню, приведу в порядок волосы.

Он было повернулся, но дверь уже захлопнулась. Впрочем, очень скоро она прибежала в растерянности обратно.

— Б-брат, а где купальни?!

— Купальни?

— Т-там нет ничего, кроме колодца, и... и когда я посмотрела вниз, т-там был... в нём был лёд... я не могу мыть волосы без ванны.

Миюри была в слезах, Коул поднял голову подобно священнику, выслушивающему серьёзную жалобу. Потом медленно кивнул, словно искренне соглашаясь. В Ньоххире повсюду из горячих источников била вода, её было так много, что ею пользовались в любых повседневных нуждах. Миюри там родилась и выросла. Коул слышал немало историй о девушках-аристократках, которые понимали, как им повезло в жизни, лишь впервые покинув родное поместье. Но он не мог себе представить, что подобное разыграется прямо у него на глазах. Было бы неправдой утверждать, что при этом он не испытал некоторого злорадного удовлетворения.

— Здесь нет купален. Это не Ньоххира.

— Ох...

— Неприятно, да? Ну, коли так, ты можешь...

— Я не вернусь! Ни за что! — прокричала Миюри и, широко шагая, вышла в коридор.

В упорстве ей не откажешь, она не позволит себе сдаться при первых же трудностях. Однако мыть голову на таком холоде было практически самоубийственно. Миюри вернулась в комнату, вся дрожа, с синими губами.

— Серьёзно, — констатировал он и, сняв свой плащ, накинул ей на плечи. — Пока ты совершала омовение, пришло письмо.

Коул выбрал это слово из уважения к её решимости, с какой она вымыла волосы ледяной водой, заботясь о своём виде. Но всё же не смог удержаться от сарказма, и она язвительно посмотрела на него.

— Чт-чт... что... ааа... пчхи! П-письмо? — переспросила она мгновеньем позже.

— Похоже, оно прибыло лодкой из Ньоххиры.

Вероятно, оно не смогло догнать их вчера, застряв на ночь на одной из речных таможен, поэтому пришло только утром на первой же лодке. За его доставку заплатили значительную сумму, и лодочник, доставивший его, счёл его важным посланием, если вообще не перепиской аристократов.

— Это от Лоуренса... и Хоро.

Коул развернул письмо и прочёл, не сумев сдержать кривой улыбки. Миюри, наклонив голову, словно котёнок, завернулась в плащ, слишком большой для неё. Коул передал ей письмо, и она загадочно улыбнулась. Научить её читать стоило огромных усилий, но читать Миюри всё же научилась, хоть и не лучшим образом. Письмо изобиловало ошибками, красноречиво поведавшим о состоянии, в каком пребывал Лоуренс. Он хотел знать, всё ли хорошо с Миюри, и намеревался забрать её как можно скорее, однако большой крест безжалостно перечёркнул это намерение.

Дальше на полях другим, особым почерком было написано другое.

— П-позаботься о... бра... А-ап-чхи!

— Тут написано: "Позаботься о Миюри", — ответил он со вздохом, и девочка вернула письмо, шмыгая носом и стуча зубами. — Я всё же надеялся, что они тебя остановят.

Хоро отмела мнение Лоуренса, хотя он именовался главой семьи. Это, без сомнения, была семья сильных женщин.

— Пожалеешь розгу — испортишь реб... А-ап-чху-у!

Чихнув, Миюри ещё громче зашмыгала носом, но, заметив взгляд Коула, тут же обнажила свои клыки в широком оскале.

— Это меня нужно пожалеть, — ответил ей Коул.

Девочка захотела возразить, но вместо этого опять громко чихнула.

Написав ответ Лоуренсу и Хоро, они доели в качестве завтрака остатки вчерашнего пиршества. Оставив письмо хозяину постоялого двора, они закончили приготовления и отправились к берегу. Там всё ещё горел огонь, над ним Миюри подсушила мокрые волосы. Проходящие мимо лодочники ухмылялись, решив, возможно, что она упала в колодец.

Коулу с Миюри была нужна лодка, которая доставила бы их в Атиф. Побродив по берегу, они, наконец, нашли место в посудине, груженной дровами, курами и другим товарами, регулярно отправлявшимися в попутные города. Места было мало, лодочник взял их, чтобы чуток подзаработать, и эта поездка не отличалась удобством.

Когда взошло солнце, стало намного теплее. Миюри долго прихорашивалась, похожая на маленькую птичку, а потом от нечего делать задремала позади Коула, которого это вполне устроило. Он пытался представить себе, что сейчас происходит в купальне, кто чем занимается. Возможно, он навсегда распрощался с той жизнью, которую вёл пятнадцать лет. Хотя, стараясь успокоить Миюри, он пообещал вернуться, надежды на это было немного. Лоуренс и Хоро отпустили его, понимая это. Коул мог только благодарить судьбу за встречу с такими хорошими людьми.

Он сидел, погружённый в свои мысли, а лодка плыла вниз по течению. Река расширилась, её течение стало спокойней. Второй день их совместного путешествия, начавшегося вопреки его воле, закончился без каких-либо происшествий и наступил третий.

Утром Миюри снова захотела вымыть волосы, но теперь она вздумала нагреть воды на кухне постоялого двора. И столкнулась с новым шокирующим открытием — за уголь и розжиг нужно было платить. Наверно, она и представить себе не могла, что горячая вода может стоить денег. Ей снова пришлось мыть волосы в полузамёрзшем колодце, но на сей раз она приспособилась ловчее и вернулась не такой синей. Коул с нетерпением ждал, что она придумает в следующий раз.

Вскоре каменистые берега сменились травянистыми склонами. Ровные покатые равнины тянулись до самых гор, терявшихся вдали. Судя по всему, они достигли равнины Дорана. Эти виды вызвали у Коула сонливость, но для Миюри, выросшей среди гор, зрелище оказалось захватывающим. Она восторженно таращилась на всё подряд и махала путникам, двигавшимся по прибрежным дорогам.

Наконец, за равниной на вершине небольшого холма показался город Атиф с его знаменитой речной таможней.

Коулу пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать Миюри на месте. Если бы она резко встала, кто-нибудь мог заметить её уши и хвост. Её вид отражал восторженный крик её души, в то время как он осторожно высвобождал руку, за которую схватилась девочка.

— Братик! Город!.. Вот это да, какой большой!.. Река!.. Это правда! Цепь! — в этих обрывочных возгласах Миюри прорывалась вся полнота её восхищения.

Впрочем, Коул и сам оказался откровенно удивлён, когда увидел сам всё то, о чём рассказывал первый лодочник, и оно сейчас неумолимо приближалось во всём своём величии. Эта цепь была не из тех, которыми запирают погреба — через каждое звено Миюри легко могла бы просунуть руку. Звенья были умело скованны вместе и единой линией нависали над рекой.

— А можно быть уверенным, что она не упадёт? — спросила Миюри, успокаиваясь.

— Она падает раз в год, а несчастные лодки, попавшие под неё, разламываются пополам и, как камни, идут ко дну, — без тени улыбки произнёс лодочник с покатыми плечами и усами под носом. — В этом году она ещё не падала, поэтому здесь опасно. Ты умеешь плавать?

Лицо Миюри передёрнулось, она прильнула к Коулу и стала пристально смотреть на цепь.

— Она ведь ещё поверит тебе, так что, пожалуйста, не дразни её.

— Что-о-о? — вскричала потрясённая Миюри, и тогда лодочник расхохотался.

— Видишь гнёзда, оставленные птицами на звеньях? — показал Коул, когда они проплывали прямо под цепью, и Миюри разинула рот. — Если бы цепь падала, вода смывала бы их каждый год.

— Цепь не падает, а вот помёт делает это постоянно. Так что, не стоит смотреть вверх с открытым ртом.

Миюри моментально захлопнула рот, услышав такое предостережение.

Их лодка приблизилась к множеству других и направилась к причалу. Лодок было слишком много, пришлось ждать очереди. С каждой здесь разгружали товары, а взамен загружали горы солёной сельди. Когда их лодка, наконец, достигла причала, Миюри уже утомилась и безразлично глядела, как рыбу грузят в лодки.

— Я даже рада, что сейчас далеко до этой рыбы. Я больше смотреть на неё не могу.

Сельдь была в изобилии и стоила недорого. Зимой она красовалась на каждом столе в каждом доме от морского побережья до скалистых гор. Сельдь кормила людей каждую зиму и вместе с тем вызывала уйму нареканий на свой запах. Загрузившись, лодки доставят эту рыбу во все города и селения, встречавшиеся по пути.

— Вот, теперь я уже чувствую этот ужасный запах...

Из-за отличного обоняния, доставшегося ей благодаря волчьей крови, Миюри оказалась сейчас в неприятном положении. Даже Коул отчётливо ощутил аромат от бочек, стоявших повсюду в порту. Хотя он-то думал о том, насколько вкусна эта сельдь.

— Давай попробуем сегодня вечером запечённую рыбу. На вкус она совсем не такая, как солёная.

— Ау-увв... А я хочу красного мяса.

Миюри, расстроенная предложением Коула, брюзжала по поводу того, чем они питались на реке, до тех пор, пока они, продравшись сквозь толпу на причале, наконец, не покинули порт.

Коул обратил внимание, с каким интересом Миюри, задрав голову, разглядывала каменную крепость, на которой уютно примостились чайки. Впервые в жизни она видела город за пределами Ньоххиры.

— Что-то не так? — спросила она, заметив его взгляд.

— Миюри, не стой здесь, ты мешаешь.

Он потянул её за руку, сдвинув, наконец, с места, и тут кое-что ещё привлекло её внимание.

— Брат, смотри! У этого человека столько собак! — она показала на матроса, тащившего бочку, за ним по пятам следовала целая стая дворняг. — Это собачий пастух?

— Собачий пастух?

— Ведь люди пасут овец и коз, так ведь?

Значит, решила она, где-то на свете должен быть и собачий пастух.

— Я немногое знаю о собачьих пастухах, но, скорее всего, в этой бочке солёная сельдь. И собаки плетутся за ней, потому что ждут, что им что-то выпадет из бочки.

— О-охх...

Чайки с шумом кружили над изумлённой Миюри, неподалёку кошка свернулась калачиком на сложенных деревянных ящиках. Всё было новым и волнующим в этом суматошном порту, девочка на каждом шагу спрашивала обо всём что видит. С восторгом прислушивалась она к каждому слову, блеск в её глазах сопровождал каждый ответ. Становясь старше, она год от года набиралась и нахальства, но сейчас она напоминала Коулу открытую и милую Миюри из её далёкого детства, чувство умиротворения охватило его.

Однако помимо объяснения всего встреченного ему ещё надо было обеспечить их пребывание в городе. Для начала нужно найти менялу и выменять денег, которыми можно расплачиваться в городе. Коул, пытаясь удержать отстававшую Миюри, отвлёкся от дороги и вдруг с кем-то столкнулся.

— Ох, моя вина, — конфузливо сказал он девушке в платке.

Довольно высокая, с подчёркнуто закатанными рукавами, обнажавшими изящные руки, в обязательном переднике, она могла бы быть дочерью не последнего человека на каком-нибудь корабле. Её тусклые волосы поблекли от морской соли, но хорошо сочетались с глазами каштанового цвета. Девушка поймала взгляд Коула и улыбнулась. А потом вдруг быстрым движением ухватила его за руку.

— Вовсе нет! Я всегда рада таким приятным людям, как ты!

— Э-э?

— Ты ведь приезжий, верно? Ты впервые в Атифе? Уже нашёл постоялый двор на ночь? Если ты будешь слоняться здесь без дела, зазывалы из захудалых постоялых дворов затащат тебя к себе.

Она бойко тараторила обо всём сразу.

— Ч-ч-что? Эмм...

Неожиданно грудь девушки прижалась к его локтю. Её мягкое тело прекрасно сформировалось благодаря хорошему мясу, свежей рыбе и морскому воздуху.

— На нашем постоялом дворе чисто и безопасно. Мы только что разгрузили свежее вино, а наши кровати застелены белоснежным бельём без единого клеща или вши, любая девушка, какую захочешь, будет твоей. Не волнуйся, священникам вроде тебя тоже понравится! Все девушки — благочестивые божьи агнцы, так что господь не рассердится. Просто женишься на одну ночь, а на следующий день разведёшься.

— Э-это, эмм...

Коул уже понял, его зазывают в бордель, где за деньги можно получить на ночь понравившуюся девушку. Любой портовый город, кишащий лихими, энергичными моряками и богачами, разжившимися на торговле, может похвастаться такого рода заведениями. Девушка ещё сильнее прижалась грудью к его руке и приблизилась губами к его щеке, будто собиралась прошептать ему что-то на ухо. Коул не понимал, что за аромат идёт от неё, но улавливал в нём запах сладкого свежего хлеба. Взглянуть ей прямо в глаза он почему-то был не в силах.

— Хи-хи, у тебя так мило покраснело лицо. Слушай, ты откуда ты? Приплыл на лодке с юга? Давай, ты расскажешь мне о своём путешествие, когда придём постоялый двор, — девушка стала тянуть его за руку.

Нет, я не священник, и мы остановимся в другом месте — тщетно вертелось у Коула в голове, не находя себе выхода. В это время его другая рука ощутила резкий рывок.

— Видишь, вон постоялый двор, прямо... А? Что? — девушка заметила, что пойманная овечка не следует за ней, и неуверенно обернулась. — О, это что, твоя дочь?

Оглянулся и Коул, сзади, крепко держа его за руку, стояла Миюри, её глаза двумя кинжалами пронзали девушку.

— Эй, я тебя раньше не видела. Ты с чьей территории?

Медовое выражение лица девушки наливалось угрозой. Она произнесла "территория", значит, приняла Миюри за себе подобную благодаря, скорее всего, наряду соперницы, совсем не подходившим дочери какого-нибудь почтенного пекаря.

— Н-нет, это дочь моего нанимателя, и у нас есть причины путешествовать вместе, — поспешил объяснить Коул, пока не случилось худшее. Девушка трижды оценивающе перевела взгляд с себя на Миюри и обратно, пока, наконец, не отпустила его руку.

— Понятно. Похоже, ты славно повеселилась в Ньоххире, прежде чем вернуться домой, раз от тебя так несёт серой, — одобрительно кивнула девушка, разубеждать её в ошибке было бы совершенно напрасно. — В таком случае не волнуйся и можешь забыть, что я только что наговорила. И тогда... Тогда не мог бы ты разменять мне немного денег?

— Разменять?

— Ты ведь приплыл с верховьев реки, у тебя должны быть мелкие монеты, верно?

Девушка-зазывала вдруг сменила тему и тон, что немного обеспокоило Коула.

— У нас давнишняя проблема, не хватает мелких денег на сдачу. Конечно, я могу предложить тебе кое-что взамен в качестве платы. Например, поцелуй в щёчку или дам тебе полежать у меня на коленях...

Она снова скользнула к нему, и Миюри буквально зарычала.

— Шучу, шучу. Но всё же, не мог бы ты дать мне хоть немного? Мы действительно в трудном положении.

Вполне возможно, что она выискивала наивных путешественников, чтобы надуть их при обмене.

— Мне жаль, но мы как раз сами собирались пойти разменять деньги, — ответил Коул, и девушка не стала настаивать.

— Понятно. В таком случае не меняй деньги за городскими стенами. Те, у кого нет рогожи, не имеют разрешения. Они сильно завысят цену, так что будь аккуратнее. Ты выглядишь слишком честным... Что ж, по крайней мере, у тебя есть, кому за тобой присмотреть, — хихикнула она.

Миюри слабо махнула рукой, и девушка развернулась на каблуках, эти двое её больше не интересовали. Она осмотрелась и снова — нарочно — столкнулась уже с другим молодым человеком, проходившим мимо. Он казался честным и покладистым, возможно приехал в город с одной из близлежащих деревень. Дальше всё пошло по наезженной дорожке: юноша принялся извиняться, она прижалась грудью к его локтю и припала к уху. Коул и Миюри увидели, как остолбенел этот простак. Такая сноровка девушки похвалы не заслуживала, но Коул невольно почувствовал уважение к её остроумию и умению подать себя.

— Клянусь! — раздался холодный, острый голос. — Ты ничего без меня не можешь.

Он обернулся и встретил сердитое лицо Миюри. Он снова перевёл взгляд на ту пару — девушка не слушала неловких извинений юноши и, схватив юношу за руку, утащила за собой. Слабые становятся добычей.

— Ты покраснел, как помидор!

— Я не п-пок-краснел, — взволнованно возразил Коул, но она только фыркнула, презрительно его разглядывая.

— Они просто немного большие.

— Э? — спросил он.

Миюри отпустила его запястье и взяла за ладонь, её ладошка была маленькой, под стать росту, плечам и талии — всё в ней было миниатюрным. Возможно, она отпустила Коула, поняв, какой частью тела прижалась к его руке, и смутившись. Особенно сравнив себя с той девушкой. Конечно, Коул не озвучил мысли и сделал вид, что ничего не заметил.

— Но ты спасла меня. Прими мою благодарность, — сказал он несколько чопорно вместо этого.

Миюри недовольно перевела взгляд на него, потом неожиданно улыбнулась.

Если так и стоять дальше без дела, ещё какой-нибудь хищник может навострить на них свои клыки. Они двинулись дальше, и Миюри, насладившись сполна портовой суматохой, заговорила:

— Эй, брат? А для чего ты здесь? Собираешься читать проповеди на улице?

— Нет, этим я заниматься не буду. В основном я буду помогать принцу Хайленду.

— Как там её? Наша книга...

— "Наша книга Бога". Мы собираемся перевести Писание на обычный язык.

— А, понятно, — сказала Миюри, но, судя по выражению её лица, она не поняла ничего.

Поражённый этим Коул посмотрел на неё, девочка захихикала в ответ.

— Святое Писание написано Церковным языком, — стал объяснять он. — Исстари слова пророков записывали для будущих поколений, но с тех пор, как Церковь распространила своё влияние по всему миру, очень немногие священники оказались в силах читать древние тексты. Говорят, именно в те времена Господь даровал нам Церковный язык.

— Хм. А когда было это "исстари"? До рождения мамы?

Он невольно осмотрелся и успокоился: вряд ли посторонний поймёт такой вопрос и заинтересуется.

— Хороший вопрос. Вполне возможно.

— Хм.

Её любопытство затронуло самую странную часть истории, но на главное Миюри не обратила особого внимания, и Коул, прокашлявшись, вернул разговор в прежнее русло.

— Так или иначе, Святое Писание написано Церковным языком, каким мы обычно не пользуемся. Немногие умеют читать и писать даже на простом языке, на котором мы разговариваем.

Лицо Миюри скривилось от отвращения, наверняка она вспомнила, как её иногда даже привязывали к стулу, чтобы заставить учиться читать и писать.

— По этой причине лишь немногие в состоянии прочесть Писание. Так что, если ты пойдёшь в церковь, заповеди, изложенные в нём, объяснит для тебя священник. И так было очень, очень долгое время. Но со временем люди стали понимать, насколько скверно такое положение. Поэтому мы хотим забрать у Церкви её исключительное право однобоко толковать истинность Божьих заветов, дав возможность людям самим читать священные тексты, тогда каждый сам для себя решит, что есть правда.

— То есть, "Наша книга Бога"?

— Да. Не правда ли, чудесное название?

Миюри уставилась на Коула своими красивыми глазами и произнесла:

— Братик, ты обращаешься со мной как с ребёнком, но во многом сам ведёшь себя, как ребёнок.

— Что? — спросил он, она лишь злорадно улыбнулась.

Если честно, мысль, что путь к их заветной цели наверняка будет усеян приключениями и испытаниями, заставляла его ноздри раздуваться в предвкушении.

— Так ты собираешься написать книгу?

— По правде говоря, да.

Однако, перевести Писание — дело непростое, проще сказать, чем сделать. Оно до краёв наполнено размытым, метафоричным языком, его толкование отличается от привычных богословам священных текстов. Кроме того, в нём хватало специальных слов, не используемых в обычной жизни, поэтому переводить его будет совсем непросто.

Конечно, Коул понимал, что за устремлениями принца и его людей стояла не только искренняя вера. Они переводом священного текста хотели и стронуть с места надолго затянувшееся, безвыходное противостояние Папы и королевства Уинфилд. Это был шанс для королевства доказать, что Папа ошибался, и тем самым выбить почву у него из-под ног. Каждый мог бы увидеть, насколько различались проповеди и деяния Папы, особенно когда он держал в руке Писание и восхвалял аскетизм, стоя рядом с великолепным собором, увенчанного гигантской колокольней. Но когда люди не могут прочесть Писания, им сложно, даже невозможно указать на его прегрешения.

Разумеется, Церковь решительно выступала против этого плана. До тех пор, пока для большинства Писание выглядело скоплением непонятных букв, его содержание останется уделом избранных, а неграмотный народ останется в неведении. "Наша книга Бога" могла доставить Церкви сильную головную боль.

У королевства Уинфилд, имелась серьёзная, жизненная причина пойти на такой шаг. С тех пор, как Папа приказал запереть двери в церквях по всей островной стране, государству пришлось разрешить людям самим проводить крещения, свадьбы и молебны. Хайленд, задумавший создать "Нашу книгу Бога", поистине обладал острой проницательностью. По-видимому, именно благодаря ему компания Дива решила поддержать королевство Уинфилд.

Но справедливости ради следует признать, что затея принца была последним средством доведённых до крайности людей. Запрет всех религиозных обрядов оказался ужасен для людей. Как бы не хотели близкие лежащего на смертном ложе помолиться за его путь на небо, сделать это мог лишь священник. Люди не могли получить божьего благословения на заключение союза любящей пары, важнейшего события в жизни каждого человека. Лишь Церковь проводила венчание, поэтому даже создание семьи стало невозможным. Запрет Папы следовал просто из его желания собрать побольше денег. Думал ли он о других? Ведь любовь Господа безвозмездна, его заповеди не предназначены для сбора податей.

И да, Коул считал, что неправ именно Папа. Если люди стерпят его тиранию, всё, во что они верили в этом мире — и сам Господь, и самая основа справедливости, — будет ими утрачено.

— Братик, — потянула его за рукав посреди размышлений Миюри. — Ты меня пугаешь.

— Я размышлял. Что такое?

— Мы вышли из порта. Куда дальше пойдём? В тот город на холме?

Территория, примыкающая к порту, казалась более развитой, чем сам город, видневшийся вдали. Здесь стояло множество больших зданий и товарных складов, в них размещались торговые или судовладельческие компании. Позади них теснились ряды сомнительных заведений, в одно из которых девушка-зазывала утащила молодого человека. Как она и сказала, несколько человек стояло без рогожи на углах улиц, обменивая деньги. Кроме того, здесь имелись кузницы и лесопилки, порт сам по себе уже можно было назвать городом.

Они подошли к началу мощёной дороги, ведущей от порта вверх на холм. С этого места можно было оценить размеры города. Вдоль стен стояли строительные леса, из-за которых стены казались больше.

— Мы пойдём в город.

— Ура!

— Ура? — вопросительно посмотрел на девочку Коул, она отвернулась, но он знал, о чём она думала. — Одежду и еду мы покупать не будем.

— Ууу... Но я спасла тебя от хищника!

— Э-это... Между прочим, я и сам отказался.

Он прокашлялся, прогоняя нежданную неловкость, и Миюри нахально пожала плечами.

— Во-первых, наши средства не безграничны.

— Я и сама могу заработать деньги, танцуя в таверне.

Коул ошеломлённо уставился на неё, а она, отойдя на шаг в сторону, снова пожала плечами. Миюри, кажется, действительно могла заработать деньги таким способом, и это не могло его не беспокоить.

— Роскошь — это враг.

— Я думаю, целомудрие — это враг весёлой жизни.

Он посмотрел на неё снова, на этот раз она ответила ему улыбкой. Обе стороны дороги от порта к городу были усеяны лавками. На пути пророков дьявольские искушения лежат на каждом шагу.

О, Господи, прошу, защити меня.

Коул собрался с духом и снова поклялся соблюдать свой обет целомудрия.

Атиф был живописным городком, но совсем иного рода, нежели Ньоххира. Громкие крики раздавались отовсюду, вокруг царило оживление, казалось, здесь каждый нёсся со всех ног.

— Эй, а ну прочь с дороги!

— Кто, проклятье на вас на всех, поставил сюда эти ящики?!

— Селёдка! Покупайте селёдку! Свежая, несолёная селёдка!

— Эй, господин! Как насчёт кинжала для защиты? Этот клинок способен разрубить даже корову!

Коул считал, что ему достаточно знаком внешний мир, но сейчас он осознал, что за полтора десятка лет многое поменялось. От толкотни и суеты у него кружилась голова. Толпа теснила их, окутывая жаром множества тел, обочины улиц пропитал запах рыбы и крови забитых овец и свиней, перемешанный с ароматом мяса, жарящегося в масле, дым от горящих углей висел в воздухе.

— Миюри, ты в порядке? — тревожно окликнул Коул, она как раз доедала жареного угря.

— Мм? — ответила она, отпрыгнув от повозки, гружённой корзинами с курами, и, развернувшись, успела погладить по голове пробегавшего мимо пса. Похоже, ей хватило совсем немного времени, чтобы освоиться в суете города.

— О-оу! Я хочу попробовать ещё вот это! — и она показала на торговую лавку с выложенными на столе кусками мяса.

— Жареный речной угорь, кровяная колбаса, рубец, что там дальше?

— Вот, маленькие жареные крабы, очень хорошо идут с солью. Свежая запечённая селёдка оказалась куда лучше, чем я ожидал. Думаю, и селёдку не стоит сбрасывать со счетов, — ему стало стыдно за свою слабость, он не сумел противостоять мольбам Миюри. — Чревоугодие — один из смертных грехов. Знаешь, сколько это стоит? Все мелкие деньги, которые мы привезли из Ньоххиры, закончились...

Казалось, всем торговым лавкам требовалась мелкие деньги, каждый раз, когда он протягивал крупную монету в оплату, хозяин недвусмысленно хмурил брови. Может, та девушка просила разменять деньги не для своей выгоды, а действительно нуждаясь в мелочи.

— Тогда мы будем расплачиваться серебром. Если мы купим достаточно много, то нам не потребуется сдача.

— Миюри! — повысил он голос, и она сразу заткнула уши и отвернулась.

— Ты ведь получил подарок от отца на дорогу, так почему ты такой скупой.

— А-хх.

Он всегда считал, что она пропускала мимо ушей его попытки воспитывать её, но, как оказалось, она всё тщательно запоминала, а значит, обходиться с ней будет сложнее. Пусть скупость — грех и не столь страшный, как гнев, чревоугодие, похоть, жадность, зависть, гордыня и праздность. Но грехом, тем не менее, быть не переставала.

— Я не скупой. Это называется умеренностью.

— А в чём разница?

Она спросила не потому, что не знала, а попросту ожидая застать его этим врасплох. Если бы её уши и хвост были сейчас на виду, они наверняка дрожали бы от удовольствия.

Пусть, это не пристало тому, кто хочет стать священником, но Коул использовал последний довод:

— Нет — значит, нет.

Миюри фыркнула и раздражённо отвернулась, однако должно быть решила, что на этом хватит изводить бата, и отступилась. Коул оценил шансы, а затем произнёс:

— И ты, наконец, должна что-то сделать со своим нарядом.

— Э-э? — молча разглядывая торговые лавки и думая, чего бы поклянчить себе завтра, удивлённо воскликнула Миюри. — Что? Разве это не мило?

Кажется, это её задело.

— Речь не о том, мило это или нет.

— Так, значит, всё же мило, правда? Отлично, — довольно захихикала она, и он почти был готов сдаться.

— Может, это и хорошо смотрится на тебе, — сделал ещё одну попытку Коул. — Но такая одежда слишком выделяется. Чтобы продолжить наше путешествие, тебе нужно будет переодеться. Я подберу для тебя что-нибудь.

Миюри всегда находила себе причины и оправдания, но когда Коул говорил с ней серьёзно, она внимательно слушала и теперь, опустив глаза и ещё раз взглянув на свой наряд, голову поднимать не стала.

— Если ты настаиваешь, то я переоденусь, но... почему? Все хвалят мой наряд!

— Именно поэтому.

Всякий раз, когда Коул покупал что-то Миюри в лавках, он чувствовал сверлящий взгляд лавочников. Он расхаживал с кричаще одетой юной — возможно, слишком юной — девушкой и покупал ей еду. Будь они молодыми, разряженными аристократами — вопроса не было б, но Коул попросил для себя у Лоуренса походную одежду, подходящую для священника. Рядом с такой одеждой подобная девушка неуместна. Он обстоятельно объяснил это Миюри, и она, сделав усталое лицо, уступила.

— Меня не волнует, как на меня смотрят другие... но я не хочу доставлять тебе хлопот, братик, — вздохнула Миюри. — Так как же мне одеться?

— У странствующей женщины есть два пути: монахиня или мальчик.

— Мама иногда одевалась монахиней, да? Такая длинная ряса, с множеством оборочек и тряпочек.

— Даже когда она путешествовала много лет назад, ей очень шло монашеское одеяние.

— Значит, на мне оно тоже будет смотреться.

Хоро, воплощение волчицы, живущая уже несколько веков, обладала внешностью вечно юной девушки. Когда Миюри подросла, она стала очень похожей на свою мать.

— Возможно. Но в отличие от тебя Хоро — благородна и сдержана.

— Эй!

Как раз в этом, разница между вами, сказал он про себя.

— Я хочу что-нибудь, в чём легко двигаться. И... я не хочу соперничать с мамой.

Похоже, девочка была весьма горда и тщеславна.

— Тогда мы попросим кого-нибудь в компании Дива приготовить для тебя костюм подмастерья.

— А что будет, если я окажусь мальчиком посимпатичней тебя?

Он мог только сухо улыбнуться, впрочем, Миюри унаследовала овал лица матери, и мальчишечья одежда точно ей подойдёт. К тому же, намного сложнее распознать женщину, переодетую мужчиной, чем наоборот.

— Ну, тогда пошли, — сказал он

— Хорошо.

Город Атиф стоял на холме на южном берегу реки, протекавшей с востока на запад. Городскую площадь устроили на самой высокой точке холма — в типичном южном стиле, её окружали все самые важные здания, включая церковь и ратушу. Здесь процветала торговля, возможно, поэтому в руководстве города сидело много южан.

В лавках Коул и Миюри услышали, что торговый дом компании Дива расположен на главной улице, бравшей начало от площади, и занимал здание, вполне соответствующее её размеру. Знакомый с городом мог бы найти какой-нибудь более свободный от людей обходной путь, но Коулу с Миюри оставалось лишь идти к площади по главной улице.

Менялы наверняка тоже должны быть там.

— Ух ты... — взволнованно прошептала Миюри, устремив взгляд на изумительную церковь, стоящую перед ней.

Каменная крепость в порту тоже произвела впечатление на неё, собственно каменные строения сами по себе были для неё в диковинку, ведь самое большое трёхэтажное здание в Ньоххире было целиком деревянным. Церковь же перед её глазами возвышалась на все пять этажей с лишним, а колокольня и того выше. Поистине было на что посмотреть.

— Эй, брат... они что, построили это, складывая камни один на другой?

— Да. Всё это требует многих трудов, но чем усерднее они работают, тем отчётливее проявляется их вера. Кроме того, возить камни, предназначенные для строительства церкви, большая честь. Если ты приглядишься, сможешь увидеть вырезанные на камнях имена тех, кто жертвовал деньги на строительство.

— О-о-о...

— Почему бы тебе не сходить посмотреть? Мне нужно запастись мелкими монетами, которые кое-кто истратил.

Миюри медленно опустила свой взгляд с церкви на Коула и широко улыбнулась.

— Постарайся запасти как можно больше, — без тени смущения сказала она. — Шучу. Я буду переживать, если ты потеряешься, так что пойду с тобой.

Коул смотрел на стоявшую рядом с ним довольную собой девочку и скорее улыбался её безмятежному поведению, нежели расстраивался из-за него. Может, улыбаться — это единственное, что ему оставалось.

Они пошли к менялам, сидевшим на соломенных рогожах, разложенных в центре площади вокруг статуи Божьей Матери. Не только путешественники, но и сами горожане то и дело подходили к ним разменять деньги для покупки товаров, а менялы хмурили брови и загружали чаши весов монетами и развесом. Они выбрали одного из менял и, отстояв очередь, вступили в разговор.

— Я хотел бы разменять немного денег.

— Хорошо, чего нужно?

Тут не место изящным словесам, следует сразу переходить к делу. Коул поспешно достал свой кошель и вынул серебряную монету.

— Пожалуйста, разменяйте мне это на медяки.

— Солнечная монета, ха? Дам тебе тридцать медяков.

— Чего?! — невольно вскрикнул от удивления Коул.

Медяком называлась бронзовая монета, ходившая в этих местах, на неё можно было купить ломоть хлеба или кружку эля. А серебряная монета с изображением солнца считалась в северных землях сильнейшей серебряной монетой среди других и использовалась для торговли с другими городами, её было достаточно, чтобы семья из четырёх человек хорошо кормилась целую неделю, да ещё и хватило бы на воскресный ужин.

До отъезда хозяин купальни Лоуренс рассказал о стоимости всех основных монет и сказал, что за солнечную монету должны дать не менее сорока, а то и пятидесяти медяков. Коул подумал, что меняла на нём хочет нажиться как на путешественнике, но не успел что-то сказать, как тот развернул свиток пергамента и прочёл:

"Извещение городского совета: в виду недостатка малых монет, городской совет утвердил обменный курс между медной монетой и серебряной солнечной монетой в соотношении тридцать к одному".

Он явно привык к жалобам приезжих.

— Мы ценим справедливую торговлю, но тогда у нас не останется денег для обмена. В других городах то же самое.

Меняла свернул пергамент и положил под скамейку с весами.

— Видишь ту большую городскую церковь? Каждый бросает свои мелкие деньги в её коробку с пожертвованиями.

Не оглядываясь, он указал на церковь большим пальцем.

— Помимо всяких податей приходится гадать, что же они делают со всеми этими монетами в той коробке... Ох, так ты странствующий священник? — меняла, похоже, не собирался переживать по этому поводу, судя по его довольной ухмылке. — Ну, так что будем делать?

— Ах... да. Пожалуйста, вот.

— Ладненько.

Коул дал серебряную монету, меняла внимательно осмотрел её с обеих сторон, положил на весы напротив серебряной гирьки и, наконец, вручил ему свёрток с бронзовыми монетами — их было ровно тридцать. Наверняка у той девушки и впрямь были проблемы, а лавочники не хотели давать сдачи не из вредности. И таким образом, прогулка Миюри по лавкам с едой оказалась ещё дороже.

— Молодой человек, скажи людям не бросать всю мелочь в эту коробку. Сегодня Церковь думает только о деньгах, деньгах и ещё раз деньгах. Королевству Уинфилд придётся ещё постоять за нас.

Коул мог только скупо улыбнуться, высыпать монеты в свой кошель и уйти, оставив менялу за спиной. Однако сердце его забилось быстрее не тогда, когда меняла осуждал Церковь, а при упоминании королевства Уинфилд. В откровенном недовольстве горожан он чувствовал поддержку своей миссии. Как Церковь может спасать души тех, кого лишает средств к существованию?

— Куда дальше, брат?

Коул с усилием отвлёкся от мыслей и ответил:

— В компанию Дива.

Ему нужно как можно скорее встретиться с принцем Хайлендом. Движимый этим стремлением, он зашагал по главной улице, потянув за собой сбитую с толку Миюри.

Пройдя по большой дороге на юг от площади, они увидели несколько похожих друг на друга зданий. Первый этаж всегда отводили для разгрузки товаров, поэтому вывески красовались только на вторых или третьих этажах. Эти здания принадлежали крупным торговым компаниям, державшим поводья городской экономики. Среди них Коул заметил знакомую вывеску компании Дива.

— О... Где-то я уже видела этот знак, — сказала Миюри, запрокинув голову к вывеске.

— Он был на серебряной монете, которую мы только что разменяли.

— А.

Будучи торговой организацией, Дива ещё и сама, на своих условиях чеканила дорогие серебряки, которые так и назывались — дива -. На лицевой стороне монеты изображался знак солнца, поэтому её часто называли "солнечная монета".

— Они могут чеканить эту монету только благодаря стараниям твоих родителей.

Это было приключение, увенчавшее совместное путешествие торговца и воплощения волчицы заключением союза между ними. Коул искренне считал их удивительными людьми, но, казалось, сама Миюри этих чувств не разделяла.

Торговый дом компании Дива представлял собой широкое строение, обращённое лицом к улице, где на первом этаже по обыкновению размещались склады. Повозки, доверху набитые товарами, непрерывно приезжали и уезжали, пешие торговцы таскали мешки, размером больше самого Коула.

Человек, походивший на попрошайку, ссутулился в углу. Он, вероятно, в обмен на милостыню следил, как бы кто чего не украл среди суматохи. Помимо воров по двору бродило немало бродячих кошек и собак, рыскавших в надежде полакомиться чем-то вроде кусков поросёнка или курицы, утащенных у рассеянных хозяев. Коул почувствовал лёгкую тоску — всё это напомнило ему времена, когда он был любопытным школяром и старался как-то выжить.

— Эй, эй, чего встали здесь! Если ждёте милостыни, то идите отсюда и попытайте счастье где-нибудь ещё, — крикнул человек в углу, прогоняя их словно бродячих псов, от его полуголого тела исходил пар.

— Э, пропусти нас, у меня послание для хозяина.

— А?

— Прошу, скажи ему, что моё имя Коул Тот. Мои планы поменялись, и вместо Реноза я приехал сюда.

— Хмм? — мужчина подозрительно посмотрел на него, но, пожав мощными плечами, удалился, впрочем, отсутствовал он совсем недолго. — Он разрешил. Ты кто? Приятель этой большой шишки?

Кажется, Хайленд уже здесь. Коул поблагодарил сторожившего человека и вместе с Миюри пошёл вглубь складов.

Всевозможные товары громоздились высокими штабелями. Чуть дальше стоял накрытый скатертью стол, настолько огромный, что на нём можно было спать. Но сейчас он был завален монетами и листами пергамента. За столом, занимаясь всем этим, сидел и что-то писал мужчина. Позади него стена была закрыта громадными полотнищами с изображением девы-ангела необычайных размеров, она спокойно наблюдала за работой торговцев. Её правая рука сжимала меч, а левая держала весы. Эта впечатляющая картина привлекла внимание Миюри, но она не испугалась и не вздрогнула, а лишь вопросительно наклонила голову.

— Я не знала, что ангелы тоже считают деньги. Но зачем ей меч? Чтобы заставлять работать?

Коул улыбнулся догадке Миюри.

— Меч означает правосудие, а весы — равенство. Хотя... с первого взгляда не скажешь, не так ли?

Каждый работал так, словно его подгоняли, это ещё больше сбивало с толку. Казалось, они находятся в центре очага, в котором всё горит. Коул мог бы рассказать кое-что об усердии, с которым приходилось работать в купальнях, но его работа в Ньоххире явно не была столь изматывающей. Это скорость, с которой двигался сегодня мир. Коул почувствовал, будто толстый осадок от горячих источников, осевший за десять лет жизни в горах, кусок за куском отваливается от него.

Куда бы они ни сунулись, везде толпился народ, но, наконец, его кто-то окликнул:

— Ах, господин Коул, это ты?

Это был хорошо одетый торговец, его одежда из сукна странно зеленоватого, незнакомого Коулу оттенка сразу выдавала его отношение к высшему обществу и давала понять, что он из тех торговцев, кто участвовал только в крупных сделках. Его усы были тщательно ухожены, их кончики круто изгибались, подобно рогам быка. Должно быть, он каждое утро подкручивал их и закреплял яичным белком.

— Мне передали распоряжение и я приехал. Я Коул Тот.

— Хозяин нашего центрального отделения велел мне позаботиться о тебе. Я Стефан, глава этого торгового дома.

Они пожали друг другу руки, и Стефан, лет на двадцать с чем-то старше Коула, не мог не обратить внимания на Миюри.

— А эта молодая барышня?

— Здравствуйте. Я путешествую вместе с моим братом ввиду некоторых обстоятельств. Меня зовут Миюри, — очень чётко представилась она и тут же улыбнулась, будто именно этого от неё и ждали.

Она вела себя настолько естественно, что Стефан, не задумываясь, принял ответ.

— Мы подготовили одну комнату. Вы не будете против разделить её?

— Совсем нет. Я надеюсь, мы не доставляем вам много хлопот...

— Пустое. Ты оказываешь нам большую честь, господин Коул.

Элегантно одетый Стефан обращался с ними на высочайшем уровне, и Миюри широко раскрыла глаза от удивления, несмотря на всю свою естественность. Как бы то ни было, компания Дива действительно была в большом долгу перед Лоуренсом и Хоро, поэтому не могла обходиться с Коулом недолжным образом.

— Принц Хайленд уже здесь?

— Да. Принц Хайленд приплыл на лодке два дня назад и только что закончил встречу с торговой гильдией...

Стефана перебил топот множества шагов, донёсшихся у входа, люди расступались по сторонам подобно морю из одной легенды Священного Писания. Появился человек, сопровождаемый помощником, его высокий статус сразу бросался в глаза. Он отличался не столько пошивом одежды, сколько ощущением, исходившим от него. Свой вклад вносила в общее впечатление и форма лица, притягивавшего даже взгляды мужчин, а яркие, переливающиеся блеском золотые волосы, свидетельствовали явление человека благородной крови. Можно было собственными глазами увидеть, почему легенда о золотом баране до сих бор бродит по королевству Уинфилд.

— О, принц Хайленд! — промолвил Стефан и поклонился, но вошедший остановил его ладонью руки.

Затем человек с золотыми волосами повернулся к Коулу и улыбнулся, как улыбаются, увидев старого друга. Коул поспешно повторил движение Стефана и вежливо склонил голову.

— Кажется, ты в хорошем расположении духа, принц Хайленд.

— А ты не изменился, мудрец Коул, — ответил человек необычным, хриплым голосом.

Хайленд, годами моложе Коула, сделал упор на слове "мудрец". Титул тот всегда даровался Церковью, и большинство его обладателей пребывало в университетах. Коул никогда не мог вообразить эту честь в отношении себя, но когда принц обратился к нему, он почти ему поверил. Стефан и помощник Хайленда удивились обращению, и Коул тут же залился краской.

— Ты шутишь. Титул мудреца — один из самых почётных.

— Тогда к чему эти формальности? — и Хайленд насмешливо ухмыльнулся. — Коул, мне далеко до твоей учёности, и мы будем полагаться на твои навыки. Но выслуживаться передо мной не твоя работа.

Он уже говорил нечто подобное во время их спора в купальнях, в его словах сочеталась просьба и искренность. Когда Хайленд упомянул об услужливости как форме работы, учтивый Стефан сделал вид, что не понял, о чём речь.

— Хорошо. Правда, я всегда так разговаривал.

— Отлично, — Хайленд улыбнулся невинной, мальчишеской улыбкой, затем его улыбка искривилась. — А что тут у нас за девочка? Почему она здесь?

— Шшешш! — прошипела Миюри, выглядывая из-за спины Коула и скаля зубы Хайленду.

— Ха-ха, выразительная, как всегда. Господин Стефан, у нас ведь есть сахар и черничные конфеты? Я бы хотел дать ей немного.

Стефан всё это время стоял с безразличным видом, но будучи здесь главным, он сразу вежливо кивнул.

— Тогда — до ужина, — сказал Хайленд и быстро удалился.

Его помощник проследовал за ним, и Коул почувствовал, как напряжение в помещении сразу спало. Вот что значит благородная кровь.

— Миюри, не будь такой грубой.

Девочка упорно следила за Хайлендом, пока тот не покинул торговый дом, а услышав замечание Коула, надула щёки и отвернулась.

— Зато я получу конфеты, — пробурчала она.

Коул слегка ткнул её локтем в голову и раздражённо вздохнул. Она заворчала с ещё большим недовольством.

Их комната располагалась на третьем этаже. Обычно так размещали торговцев, останавливавшихся в крупных компаниях. Здесь оказалась всего одна кровать, и мальчик, проводивший их сюда, предложил принести вторую, но они не стали требовать слишком многого. Кроме того, Миюри всегда очень хорошо спала и не особо мешала Коулу. И, конечно, он не воспринимал её как девушку. Вместо кровати они попросили одежду для Миюри.

Потом Коул полез в свой мешок и вытащил оттуда несколько стёртых перьев для письма и тяжёлую копию Писания с множеством заметок на краях.

— Эй, брат? — окликнула Миюри, стоя перед большущей картой, висевшей на стене. — Где мы сейчас? Это карта мира, верно?

Карта была нарисована на цельном куске кожи, достаточно широком, чтобы Миюри могла в него завернуться. Вряд ли на неё хватило бы овечьей шкуры, скорее, взяли шкуру целой молодой коровы.

— Мы где-то здесь.

Южная столица, где восседает Папа, располагалась в самом центре карты. Атиф теснился в верхнем левом углу карты, далеко от столицы.

— А где Ньоххира?

— Вот тут, вверх по реке от Атифа, — Коул показал на край карты прямо под бородой солнца, изображённого в виде человеческого лица.

— А-ха-ха... Да это же край земли.

— Тем не менее, люди и там живут такой же насыщенной жизнью.

— Ты ведь раньше тоже много путешествовал, брат? Где ты был?

— Давай посмотрим...

Он старательно отвечал на её вопросы, но любопытство Миюри казалось неисчерпаемым. Когда стук в дверь прервал их, Коул облегчённо замолк. Им принесли костюм, сахар и черничные конфеты, о которых распорядился Хайленд.

— Миюри, отойди от карты и переоденься.

— О-о-о, ух ты! — восторженно воскликнула Миюри.

Он почти слышал, как у неё задёргались уши и хвост, в восторг её привела, конечно, не одежда. Когда Миюри рванулась вперёд, Коул быстро схватил её за плечи и развернул.

— Сможешь это съесть, когда переоденешься.

Он поднял поднос с конфетами над головой, и Миюри из-за разницы в росте не могла до них дотянуться. Она посмотрела на него с обидой, но Коул лишь помотал головой. Её лицо сразу стало сердитым, она схватила одежду.

— Вот же ж... ну сколько можно... — стала переодеваться девочка, не прекращая ворчать.

Когда она беззаботно стала стягивать одежду, Коул, разумеется, бросился к двери.

— Эй? Но ты ведь постоянно видишь меня в купальне! — растерянно прозвучал голос Миюри.

Коул облокотился на дверь и вздохнул. Хоро, её мама, почти никогда не стеснялась своей наготы, впрочем, этого можно было ожидать от воплощения волчицы. Значит, возражать и тем самым обнаруживать недобропорядочные чувства было бы неправильно. Хотя ему, конечно, хотелось, чтобы Миюри выросла добродетельной девушкой.

Однако, увидев Миюри обнажённой, не окутанной водяным паром горячих источников, Коул испытал странное и неожиданное чувство. Он даже не заметил, когда это произошло, но сейчас он увидел, что детская угловатость её худенького и, пожалуй, чуть излишне мускулистого тела начали сглаживаться. И пусть её формы ещё не созрели, он уже мог предугадать, какими они станут. Коула несомненно радовало, что Миюри растёт здоровой, но ему почему-то стало вдруг немного грустно.

Он ждал за дверью и рассеяно жевал конфету, потом он услышал её нарочито низкий голос из-за двери:

— Эй, я переоделась, мой застенчивый брат!

Когда он вошёл, то увидел милого молодого мальчика.

— Хе-хе-хе. Ну как тебе?

— Потрясающе. Внешний вид действительно очень важен.

Отлично скроенная одежда только добавляла сходства. Накрахмаленные штаны и зауженные рукава, безупречный тонкий жилет и длинный пояс, повязанный вокруг талии, превратили её в юного мальчишку, выполняющего поручения не самого простого торговца.

— А что мне делать с волосами? Может, завязать их, как у тебя, а?

Коул отращивал волосы лишь потому, что стричь оказывалось слишком накладно, грива же Миюри была куда длиннее.

— Думаю, самым лучшим будет аккуратно заплести их.

— Хорошо.

Миюри взяла из-за стола стул и поставила рядом с Коулом и, забравшись на него, забрала поднос с конфетами. Потом села на стул спиной к Коулу.

— Мм.

Выходило, будто она приказывала ему заплести её волосы. Сил злиться у него уже не оставалось. Он вынул гребешок из её вещей и стал чесать им волосы Миюри, а сама она, довольная, принялась набивать рот конфетами. Мягкие пряди приятно скользили по пальцам. Её густые волосы пришлось заплести в две косы, а затем сплести вместе.

— И всё же... Это так раздражает.

— Ты о том, каково заботиться о тебе?

— Хех-хе! — Миюри запрокинула голову назад и посмотрела на него снизу вверх. — Я о том, каково это — постоянно прятать свои уши и хвост, а теперь ещё скрывать, что я девушка.

— Таков мир. А ну-ка, сядь прямо.

Коул ткнул ей в голову, и она послушно выпрямилась. Давненько он не заплетал ей косы, это оказалось довольно занимательным. Миюри постоянно приставала к нему с просьбой заплести ей косу. Воспоминания перебил её голос:

— Эй, брат?

— Что ещё?

Коул как раз закончил с одной косичкой и взялся за следующую. Он снова пробежал гребешком по волосам, но Миюри не стала продолжать.

— Что-то не так? — переспросил он, её рука замерла над конфетами. Потом она заговорила, и он не смог сразу распознать, что скрывается за её тоном.

— А на этой карте есть такое место, где я не должна прятать свои уши и хвост?

Его руки непроизвольно замерли. Он поднял глаза, перед Миюри висела огромная карта мира. Даже такой большой город, как Атиф скромно, крохотный, ютился в уголке карты, а Ньоххира, кажется, на ней не значилась вовсе. Мир огромен и полон нескончаемых возможностей. А затем до него дошло. Возможно, это и есть та самая причина, по которой Миюри хотела покинуть Ньоххиру.

— Место, где... — и слова застряли у него в горле.

Миюри почти никогда не разрешали покидать свою комнату в купальне, пока, наконец, она не выросла достаточно, чтобы осознать свою ситуацию. В тех же редких случаях, когда она выходила, всю её, кроме лица, заворачивали в одежду. Всем объясняли, что она слишком слаба и плохо переносит пар горячих источников, в действительности же так скрывали её уши и хвост. Когда Миюри стала понимать, что к чему, её мама рассказала об её происхождении, о домыслах людей про одержимость дьяволом и о том, что им придётся покинуть Ньоххиру, если кто-то узнает что-то лишнее. Коул вспомнил тот день, будто это было вчера. Узнав правду, она, рыдая, прибежала к нему и спросила:

"Значит, никто не захочет быть моим другом?"

Ответ того, кто мечтает стать священником, совершенно очевиден: когда тебе больно, когда тебе грустно, когда тебе одиноко, подними глаза к небу, там ты увидишь своего вечного спутника. Однако тогда он сказал совсем другое:

"В конце концов, что бы со мной ни случилось, я навсегда останусь твоим другом".

В тот день Миюри поняла, что мир — это тёмное и холодное место, и она отчаянно искала, на кого можно положиться. Коул чувствовал, как ему необходима уверенность, что была бы твёрже любого камня, что его слова проникли в её сердце. Он всем нутром понимал: ей надо сказать, что он верит в неё — слова, которые он мог произнести с искренним убеждением. Коул был не вправе говорить за Лоуренса, её отца, и тем более от имени Господа, путь к которому искал сам. Обещание остаётся твёрдым, пока он говорит лишь за себя.

Миюри ответила: "Я рада". И широко улыбнулась. С тех пор она приняла свою судьбу, научилась прятать уши и хвост и жила в Ньоххире, как обычная (или почти обычная) девочка. Коул полагал, что она давно переболела этим, но теперь увидел, что всё не так просто.

— Найти...

Его руки, замершие над её волосами, оставались неподвижными. Он чувствовал, что ложь ради утешения она может распознать через его ладони. Было бы пренебрежением к ней считать, что Миюри легко одурачить.

— Найти такое место может оказаться непросто.

Пока трон Папы располагался в центре мира, миром правила Церковь. И можно было лишь гадать, смогут ли принять создание вроде неё даже в землях, где почитают старые легенды.

— Миюри, но...

— Всё нормально, — сказала она и, прогнувшись назад, посмотрела на него. — Как у мамы есть папа, так и у меня есть ты. Верно?

Её улыбка показалась ему взрослее обычного. Она специально заёрзала на стуле, и Коул понял, что так она пытается скрыть свою серьёзность.

— Верно. Я удивлён, что ты хорошо это помнишь, ведь ты никогда меня не слушаешь.

Всегда найдутся люди, способные понять, такие как Коул и Лоуренс. С ней всё будет хорошо, если она отыщет себе спутника вроде них. Миюри закрыла глаза, нахмурила брови и оскалила клыки. Она перегнулась так далеко назад, что чуть не опрокинулась, Коулу пришлось её ловить, чтобы не дать упасть. Конечно, Миюри намеренно доверила ему поймать себя. Её глаза по-прежнему были закрыты, а лицо — почти спокойным.

— Тогда всё хорошо. Мы всегда вместе.

Она открыла глаза, неуверенно улыбнулась и села прямо.

— А теперь давай, братик, поскорей заплетай волосы. Я хочу посмотреть, что есть в этом городе.

— Что есть в городе? Ты же знаешь, мы не веселиться сюда приехали, — проворчал Коул.

Худенькие плечи Миюри затряслись от смеха, но, несмотря на это, когда он сейчас смотрел сзади на неё, она по-прежнему казалась ему немного одинокой. В отличие от мамы она не несла за плечами жизненного опыта столетий. Пусть Миюри могла любого взрослого поймать врасплох во время спора, она была ещё совсем юной, почти девочкой. Отныне ей предстоит испытать множество трудностей и лишений. Коул не сможет защитить её от всех бед, но он хотел сделать всё, что в его силах.

Его руки снова пришли в движение, словно аккуратно вплетая его чувства в её волосы.

Никто из них не мог вымолвить ни слова, и пока Миюри собиралась, в комнате стояла тишина.

Как только девочка была готова, они пошли повидать Стефана и расспросить про Нашу книгу Бога, но перед его кабинетом оказалось столь же людно, как в складских помещениях. Кабинет размещался в самой дальней части первого этажа, там стояли люди разного вида и разных званий — от хорошо одетых, до весьма потрёпанных, но всех их объединяло мрачное выражение на лице. Многих сопровождали слуги, а юные посыльные компании Дива то и дело сновали между ними, принимая поручения. Помещение было явно не рассчитано на такое количество народу.

— Брат, что это?

Судя по разговорам, донёсшимся до Коула, люди пришли с различными прошениями.

— Скоро смена сезона, у всех на носу крупные расходы.

Здесь были жители из ближних деревень, пришедшие за займами для пополнения запасов, истощившихся за прошедшую зиму, представители гильдий, желавшие получить закупочную льготу повыше, даже заморские торговцы, приплывшие продать свои товары.

Зима на юге затянулась в этом году, сейчас время вновь сдвинулось с мёртвой точки. Северным городам и деревням, где зимой замерзали порты, а дороги становились непроходимыми, тоже нужно было пополнить опустевшие погреба для предстоящих празднеств и весенних посевов. Смена сезонов никого не обходила стороной, но это не значит, что товары распределялись равномерно. И люди приходили в крупные компании, вроде Дивы, в надежде получить хотя бы какую-то поддержку.

— Каждый хочет его увидеть? Такой важный человек и вышел встретить тебя, брат?

— Ты передумала насчёт него?

— Ага. Представляю, как мама с папой выкручивались бы в таком невероятном месте.

Миюри улыбнулась, и Коул улыбнулся в ответ.

— Не дуйся, братик, — радостно сказала она.

Между разговорами Коул поймал одного из мальчишек и объяснил ему цель их прихода. Иначе им пришлось бы просто дожидаться своей очереди, порядка в которой он обнаружить так и не смог. Группа мужчин, явно чужестранцев, судя по парчовой ткани, обёрнутой вокруг голов, золотым украшениям на шее и потемневшей от солнца коже, подошла сзади, когда их пригласили в кабинет.

Что это, деньги? Власть? Влияние?

Бог не накажет Коула, если он воспользуется влиянием Хайленда так же, как и связями Лоуренса и Хоро.

Мальчик протиснулся сквозь толпу и вошёл в кабинет, чтобы довольно быстро вернуться.

— Все пришли очень неожиданно, поэтому придётся рассматривать множество прошений.

Коул не мог их винить, во всём виновата межсезонная суета.

— В таком случае мы пока соберём людей и инструменты, — сообщил свои намерения будущий священник. — Траты лягут на нас?

— Мы оплатим все твои расходы, господин Коул.

— Прими мою благодарность, — ответил он и глазами показал Миюри двигать к выходу. Они покинули переполненное здание. На улице оказалось шумно, но когда над головой вместо крыши оказалось небо, показалось, что свежему воздуху не будет конца.

— Ух ты, братик, ты это слышал? — сказала Миюри, как только они вышли. — Они сказали, что оплатят наши расходы. И теперь тебе не придётся беспокоиться о своих сбережениях.

— За едой мы не пойдём.

— Э-мм... почему?

— Оплата расходов — это знак уважения. Мы должны показать, что заслуживаем его. Если мы постоянно будем требовать оплатить нам еду на улицах, как ты думаешь, что они о нас подумают?

— Э-мм... что мы голодные...

Волна боли прошла по его голове.

— Умеренность не ограничивается лишь деньгами. Это моральный долг держать себя в руках и не позволять своим капризам управлять тобой, независимо от того, чего бы тебе хотелось есть, пить или купить, — сказал он и, вспомнив прежний разговор, решил уточнить разницу между умеренностью и скупостью. — Быть скрягой не означает ограничивать себя, это значит поглощать всё вокруг с целью наживы, например, монеты. Ты понимаешь?

Однажды Коул услышал, что проповеди просвещают и себя и других, но сейчас он в первый раз наблюдал это своими глазами.

— Наверное, да...

Миюри пристроилась сбоку от него и, казалось, расстроилась ещё больше.

— То есть, ты не можешь ничего получить от умеренности, верно? Тогда к чему она?

— А.

Это не был один из тех вопросов, что она задавала, чтобы сбить его с толку. Коул сразу понимал, когда Миюри одолевало искреннее сомнение. Кроме того, её простой вопрос оказался направлен в самую суть.

К чему? Для чего?

Разумные на первый взгляд ответы готовы были сорваться с его языка, но все они казались неправильными. Пока он напряжённо думал, на него чуть не наехал фургон. Именно Миюри схватила его за рукав и всем своим телом оттянула его назад.

— Братишка, ты дурень!

— Извини.

Но извинялся он совсем не за фургон. Он сожалел, что не мог ответить на её простой вопрос.

Важность стремления во всём себя сдерживать содержится в Писании и преподносится как добродетель, но в то же время многие вещи, признаваемые правильными, там не прописаны. Когда он думал, почему же умеренность считается необходимой частью праведной жизни, настоящей причины не находил. А если бы она существовала, то только одна.

— Потому что, возможно, это просто кажется правильным.

Взгляд Миюри наполнился сомнением.

— Я знаю, что некоторые люди не могут следовать умеренности, но и они, скорее всего, понимают саму благость её.

Он снова задал себе этот вопрос, не замечая, как сомнение на лице Миюри сменилось беспокойством. Возможно, неверно гнаться за идеей лишь потому, что она есть. Ему вспомнился древний философ, сказавший, что добродетель — это нечто естественное.

— И всё же, если это так, что же станется с обетом целомудрия?..

Свадьба — всегда повод для празднества, но священники старались подавлять естественное желание, приводившее к ней. Естественно ли быть свободным от желаний? Кто может согласиться с тем, что целомудрие — это естественно?

— Хмм...

Когда кто-то принимает те или иные явления за норму, на его пути могут встретиться невообразимые вещи, способные поставить эту норму под сомнение. Коул стоял среди улицы, углубившись в свои размышления, пока его не ухватили за рукав. Это была Миюри, готовая расплакаться.

— Братик... Я больше не буду такой себялюбивой, пожалуйста, прости меня...

— Что?

Она яростно в него вцепилась. Коул не понимал её слов, может, Миюри подумала, что он продолжает стоять на месте, потому что она захотела купить еды? Он посмотрел на повисшую на нём девочку, в его голове мелькнула мысль. Может быть, в следующий раз она возьмёт его за руку.

— Ох, наверное, я слишком много думаю, — сказал он и, положив ладонь Миюри на голову, потрепал ей волосы, стараясь успокоить. Но неожиданность прозвучавших слов погнала его разум по кругу, словно птицу, неспособную найти дерево, на ветку которого можно было бы сесть. Всё же чувства тревоги и неловкости не помешали его любопытству заинтересоваться, куда же птица в итоге направится.

План города впечатлял своей продуманностью. Город состоял из радиально расположенных районов с площадью в центре, любой, потерявшийся в каком-то районе, мог выйти к ней, ориентируясь на колокольню, её было видно отовсюду.

Коул шёл первым, Миюри тащилась следом, больше не заикаясь насчёт еды. Наконец, они пришли в ремесленный район. Как и следовало ожидать, в портовом городе вроде Атифа было много плотницких мастерских. Под их кровлями непрерывно пилили, строгали и смолили густой чёрной смолой брёвна. Коул думал, что Миюри, прятавшаяся в бочке из-под смолы, будет вертеть носом, учуяв знакомый запах, но она просто внимательно наблюдала за работой.

— Так вот как они её используют.

— Смола нужна для защиты от воды и плесени. Когда корабли везут товары в отдалённые земли или готовятся к боевому походу, они используют её для сохранности мяса, чтобы оно не портилось в дороге.

— Хмм. У неё дымный запах, так что мясо может стать хорошим на вкус.

Понятно, так вот как ты на это смотришь, — подумал Коул.

Они пошли дальше, пока не вышли к улице, где выделывали шкуры. Первые этажи мастерских не имели стен, там кожевники занимали дублением шкур и выделкой кожи. На столах аккуратным рядком лежали тёплые на вид шкуры горностая. Коулу было любопытно, какой аристократ мог позволить себе купить такие.

Продолжив путь, они дошли до торговой лавки, на стене которой висела здоровенная коровья шкура, видимо, служившая вывеской.

— Они из этого сделали ту карту? — и Миюри обнюхала шкуру.

Человек в лавке, занимавшийся ручкой бритвы, обратил на них внимание.

— Вы что-то хотели?

— Мы наверняка смогли бы продать его собственный мех, — прошептала Миюри на ухо Коулу, с трудом сумевшего подавить улыбку. Ремесленник и вправду был жутко волосат, он казался одинаково большим как в длину, так и в ширину, просто какой-то человек-медведь.

— Не часто можно увидеть вместе молодого священника и посыльного из компании Дива. Вы ищите бумагу для письма?

Коул слегка ткнул кулаком в голову непослушной Миюри, а затем прокашлялся и ответил:

— Мне нужна бумага, чернила, пергамент и мел.

Мел втирали в неровный пергамент, чтобы его поверхность стала гладкой.

— "Отлично, предоставьте это мне!" — сказал бы я вам, да только вчера мы получили крупный заказ на пергамент, а закончили его только наполовину, — пожал плечами кожевник-медведь, потом дотянулся до пергамента на столе и взмахнул им. — Мне нужно сделать из вот такого куска пять листов. При том, что обычный мастер может сделать не больше трёх.

Он походя похвастался своим мастерством, но умение получить пять листов действительно впечатляло. В отличие от бумаги, изготавливавшейся из старых тряпок, пергамент выделывался из шкур животных, и то, насколько тонко нарезалась шкура, целиком зависело от умения мастера.

— Другие мастерские тоже заняты подобными заказами? — спросил Коул и кожевник, потупившись, поднял глаза и взорвался могучим смехом.

— Должно быть, ты родом из большого города. Единственные в округе, кто занимается пергаментом и бумагой для письма, — это наша мастерская и наша гильдия. Как ни крути, но Атиф не из тех городов, где тысячи нотариусов постоянно заказывают пергамент.

— Понятно... — простонал Коул.

Если всё так, что же случилось?

Кожевнику-медведю, казалось, что-то вдруг пришло на ум.

— Обожди, раз уж мы заговорили, тот вчерашний заказ должен быть доставлен в компанию Дива.

— Что?

— Да, всё верно. Теперь я вспомнил. Пришло сразу несколько хорошо одетых парней и попросили всю бумагу, что у нас была... Я был так счастлив, когда мы продали пергамент, что аж забыл об этом.

Хорошо одетые люди скупили всю имевшуюся здесь бумагу для компании Дива, это навело Коула на один-единственный вывод.

В это время из лавки вышел худой, пожилой мужчина с белой бородой, полная противоположность медведеподобному кожевнику.

— О, покупатели, понятно.

— Эй, хозяин, а кто были те ребята, что сделали вчера большой заказ?

— А? Твоя голова может думать лишь о том, как хорошо ты способен нарезать кожу, да? У тебя так никогда не получится вести дела. Заказ был от уинфилдских аристократов.

Другими словами, от Хайленда.

— Серьёзно? Что эти островные дворяне здесь забыли?

— О Господи... Разве я не говорил тебе хоть иногда показываться на собраниях гильдии? Их королевство и Церковь грызутся из-за десятины, помнишь? Королевство считает эти налоги глупостью, а тот аристократ — его глашатай. Он приехал убедить Церковь Атифа сотрудничать. И, кажется, сначала он хочет сблизиться с горожанами, поэтому проводит встречи с каждой гильдией. Там я и был всё утро.

— О. Хех...

Медведю-человеку это было явно неинтересно, он смотрел вниз, беспечно разглядывая бритву. Наблюдая за ними, Коул больше проникся уважением к бородатому старику.

— "Хех"? Это всё, что ты можешь сказать? Болван. Если этот аристократ преуспеет, мы больше не будем платить церковные налоги.

— Ух, это было бы здорово. Говорят, что папские пиры — сплошное расточительство. Хорошо, если бы не пришлось больше платить за их роскошь, — это прозвучало довольно грубо, но мнение могучего ремесленника, постукивавшего от нечего делать бритвой по столу, вероятно, разделяли многие горожане. — Но как это связано с заказом?

Бородатый старик без колебаний стукнул его по голове. И довольно сильно. Затем повернулся к Коулу и Миюри, щурясь, словно от солнечных лучей.

— Раз ты пришёл вместе с мальчиком из компании Дива, значит, ты приехал помочь этому аристократу?

— О, да.

— Мда. Я слышал о королевстве уже давно, но сегодня на собрании я узнал столько нового. Особенно о том, какой прекрасный человек этот наследник Хайленд. Он мечтает о вещах, которые я не мог даже вообразить, — сказал старик, затем, глубоко поклонившись, он пожал руку Коулу и даже взял за руку Миюри. — Мы люди простые и, честно говоря, никогда не думали, что Церковь или королевство как-то связаны с нами. Но я и представить себе не мог, что Писание может быть переведено на наш язык и что нам дадут заглянуть в самую суть слов Господа. Как же это чудесно.

Старик говорил с таким жаром, что его язык не поспевал за словами и порой заплетался.

— Простите меня... В любом случае, хоть с нас и достаточно попов и безмерной церковной роскоши, мы не в том положении, чтобы давать отпор. Это портовый город. Только Господь знает, когда случится кораблекрушение. Если нам запретят все религиозные обряды, корень городской жизни зачахнет. Обычной человеческой храбрости недостаточно, чтобы отправиться на корабле в чёрное как смоль море, рискуя погибнуть там от холодных зимних ветров. Корабли не перестают тонуть. Если ты живёшь в этом городе, то кто-то из твоей семьи обязательно связан с морем.

Когда провалились переговоры с кафедрой в Ренозе, появилось немало причин перенести внимание на Атиф. Местные жители вырезали на носах кораблей изображения ангелов или Божьей Матери и давали им имена святых для защиты в плаваниях. Любой, кто видел в порту пойманную треску и сельдь, мог догадаться, сколько здесь рыбаков. Кроме того, море здесь было совсем не то, что в тихих и тёплых прибрежных городах на юге. Серое, ледяное море. Упавшему за борт здесь не выжить.

— Оказать помощь в таком деле — это действительно честь для нас. Как видите, я уже настолько стар, что могу полагаться только на мастерство этого медведя.

Похоже, не только Коул с Миюри, глядя на этого кожевника, видели перед собой лесного зверя. Миюри нагнула голову, стараясь не захихикать.

— У нас есть знакомые писари, с ними мы уже говорили, так что по поводу копий можете не волноваться. Как только вы преуспеете в переводе, мы сделаем их как можно больше, и тогда все узнают, как смешна и нелепа эта Церковь.

У горожан, подобно старику, не было причин сомневаться в Божьей защите. Они были недовольны лишь порочностью тех церковников, кто провозглашал себя наместниками Бога на земле.

Коул снова понял, что всё, что делает королевство Уинфилд, это отнюдь не варварство, а необходимость. За всем этим лежал мир, в который он верил. Истинное учение Господа — вот, к чему стремился Хайленд.

— Давайте вместе сделаем всё, что в наших силах, — сказал Коул, крепко пожав руку старика в ответ.

— Миюри, теперь ты понимаешь, насколько поразителен принц Хайленд? — спросил он девочку на обратном пути из мастерской, и она кивнула, хоть и без особого желания.

В оставшуюся часть дня они ещё немного погуляли по городу. Какое-то время осматривали перестраивавшиеся городские стены и смотрели с холма на серое море, а потом вернулись в торговый дом.

Вечером их пригласили на ужин, устроенный Стефаном, Хайленд был на нём почётным гостем. Разговор шёл на отвлечённые темы, однако Коул, наблюдая за присутствующими, почувствовал, что в учтивости Стефана по отношению к Хайленду проскальзывает нечто иное, нежели лесть и желание услужить. Во время ужина Коул больше беспокоился о сохранности улыбки на лице, поэтому совсем не запомнил, что ел. Миюри же нахально наелась до отвала и даже не хотела покидать стол, уверяя, что не может двигаться, но, узнав, что их пригласили в комнату Хайленда и там её ждут конфеты, бессовестно пошла следом.

— Возможно. Когда я говорил с жителями, все казались очень удивлёнными тем, что я остановился в торговом доме компании Дива. Очевидно, господин Стефан делит свой город с Папой, понимаешь ли. И благодаря поставкам товаров имеет с ним прочные связи. Это невероятно, что он дал пристанище такому человеку, выступающему против Церкви, как я. Господин Стефан позволил мне остановиться здесь без особой охоты и лишь потому, что так ему приказала компания. Торговцы вроде него всегда беспокоятся о прибыли больше, чем о добродетели. Если отменят десятину, Церковь потеряет в доходах, тогда упадёт число сделок с ней, что и тревожит господина Стефана.

— Получается, компания Дива не единодушна, — сделал вывод Коул.

— Такая большая компания — всё равно что государство. Невозможно привести всех к общему согласию, не говоря уже о том, что все они торговцы. Они вертятся, словно флюгеры на крыше.

Лоуренса, бывшего когда-то торговцем, Коул безмерно уважал, поэтому он улыбнулся и оставил этот выпад без внимания.

— Однако когда я пришёл в ремесленную мастерскую за бумагой и услышал их историю, я лишний раз убедился, что запрет всех религиозных церемоний — действительно ошибка, — сказал он.

— Я тоже удивился, общаясь с городскими гильдиями, их ответы очень отличались от тех, что я слышал в Ренозе. Словно, я стал для них спасителем, — проговорил Хайленд бархатистым голосом и, улыбнувшись, поднёс вино к губам. — Хотя изначально эта земля принадлежала язычникам, город основали южане, приплыв на корабле и поселившись здесь. Они страшились мира за внешними стенами и верили, что в глубинах этого моря живут чудовища, с которыми человек не может справиться. Бог почитался здесь, как нигде. Стоит сказать...

Он мягко прищурился, подпёр ладонью подбородок и, положив руку на подлокотник своего кресла, стал наблюдать за Миюри, которая не проявляла никакого интереса к учению Господа и сейчас трепетно держала поднос сушёных яблок в сахаре, чавкая над ним. Изобилие фруктов в сахаре объяснялось вкусами множества богачей, им нужно было как-то коротать время среди скуки морских путешествий.

— Большинством людей движет материальная выгода. Они не могут вынести налоговое бремя, — Хайленд говорил и наблюдал за Миюри, присоединившейся к ним только ради конфет. — Ты ведь видел городские стены, которые сейчас перестраивают? А мощёная дорога, идущая от порта, разве не впечатляет?

— Это прекрасный город.

— Точнее сказать, этот город отчаянно хочет стать прекрасным. Люди задыхаются под тяжестью пошлин, которыми их обложили. Ведь для такой деятельной жизни, которую показывает Атиф, он не очень богат.

Эти сведения ему наверняка предоставила компания Дива.

— Более того, у города довольно молодая кафедра, она занимает пока невысокое положение в Церкви. Что ещё важнее, здешний архиепископ никогда не назначался в церковь богатого города.

Люди из верхов улыбаются подчас до ужаса хладнокровно.

— Он набирает влияние и считает, что все деньги, проходящие через Церковь, принадлежат ему. Но в то же время горожане говорят, что он трудолюбив.

Алчность и страстное служение Церкви — два стремления, сосуществование которых не укладывалось у Коула в голове. Хайленд посмотрел на него и тихонько засмеялся.

— Коул, ты тоже должен выглядывать за границы своего книжного мира.

— Прошу прощения...

— Я к тому, что у длинного меча есть свои преимущества, но ты не сможешь использовать его в качестве кинжала, — принц налил в бокал ещё вина. — Я уверен, архиепископ не видит разницы между церковью и собственным домом. С одной стороны, он целиком посвятил себя своим священным обязанностям, но, с другой, считает церковь своей собственностью и глубоко погряз в себялюбии. Вероятнее всего, он даже не считает это себялюбием. Но со стороны всё довольно очевидно. В конце концов, люди говорят, что самая богатая женщина города — это жена архиепископа.

— То есть...

— Конечно, официально она ему не жена, но каждый это знает. Как говорится... — Хайленд пожал плечами. — Бесчестно нападать на меня, как на незаконнорождённого ребёнка.

Связи с женщинами в обход своих жён не были чем-то исключительным среди аристократов и представителей королевского рода, то же самое касалось и священников, давших обет безбрачия. Это ни для кого не секрет. Так всё и было.

— Однако здешний архиепископ провернул это дело не вполне успешно. Мой отец когда-то был вынужден жениться на племяннице Папы или вроде того, но истинную любовь люди видели между ним и моей матерью. И даже с моей точки зрения архиепископ довольно обаятелен.

Слова Хайленда служили намёком, Коул понял, что тот хотел сказать.

— При этом архиепископ так предан своему долгу, что зачастую перегибает палку. Разумеется, прибегать к силе для него необходимо, но, кажется, он не всё понимает. Он строг к непостоянству и прелюбодеянию, и народ задаётся вопросом, имеет ли сам он на это право при его собственном поведении. Когда он восхваляет скромность, никто не способен слушать его без улыбки.

Тот кожевник-медведь тоже говорил, что трапезы в церкви были непомерно роскошны.

— И в то же время все признают страсть, с которой архиепископ выполняет свою работу, когда скорбно читает псалмы по усопшим, радостно венчает будущих супругов, со слезами на глазах крестит новорождённого. Именно поэтому люди хотят, наконец, избавиться от этих двояких чувств, которые они испытывают к Церкви. Церковники странно двулики. Они живут в распутстве, с деньгами, полученными тяжёлыми поборами с народа, и вместе с тем, когда речь заходит об их священных обязанностях, на них можно положиться.

— Дело не в том, что люди не хотят их уважать.

— Или точнее, как говорит Господь, люди хотят их любить. Но, возможно, "уважать" всё же лучше, — улыбнулся Хайленд.

Когда вера устремится в нужном направлении, мир станет чище.

— Именно поэтому идея "Нашей книги Бога" так хорошо принята народом. Некоторые уже пристают ко мне с просьбами показать им хотя бы часть уже написанного.

— Когда я пришёл в мастерскую за бумагой и чернилами, тамошний хозяин тоже усердно подбадривал меня.

Хайленд улыбнулся и подал знак своему гофмейстеру, ожидавшему в углу комнаты. Этот молодой человек примерно одного возраста с Коулом, преисполненный достоинством слуга государства, передал хозяину связку пергаментов.

— Мой отец согласился с планом с самого начала и сейчас по всей стране собирает праздных священников, чтобы те несли в люд Божьи заветы. Им нечего есть, если нет работы, поэтому отец предстаёт перед ними в выгодном свете, так что, кажется, всё идёт хорошо. Однако живущие в своих башнях из слоновой кости испытывают некоторые неудобства, когда дело касается простонародного языка. Они страстно желают услышать учёных мужей с иными взглядами.

Он не сказал "мудрецов", но Коул всё же почувствовал неловкость, услышав слово "учёный". Как будто поняв его чувства, Хайленд тихо хихикнул.

— Коул. Я тоже признаю в смирении добродетель, но от того, кто заговорит первым, во многом зависит, как на тебя станут смотреть окружающие.

Он хотел, чтобы Коул гордился собой.

— Я уделю этому внимание.

Хайленд облегчённо улыбнулся.

— Перевод идёт хорошо, главы, которые успели перевести, записаны на этом пергаменте, но тебе тоже придётся поработать. Когда я отправлю его на родину, он окажет там большую помощь.

Пергамент внушал трепет сам по себе и в то же время сулил грандиозные возможности. Коул собрался с духом и взял его в руки. Перевод Писания на всеобщий язык откроет людям глаза, можно по праву назвать это одним из сражений за исправление Церкви. Когда Коул представил, как пергамент станет его щитом и мечом, расписанная чернилами шкура в руке показалась намного тяжелее.

— Я понимаю, — с силой ответил он, и Хайленд удовлетворённо улыбнулся.

— И я ожидаю, что ты будешь усердно работать за все конфеты, что съела эта юная барышня, — добавил Хайленд, наблюдая добрым взглядом за Миюри, облизывающей над пустым подносом пальцы. Уловив взгляды обоих в тот момент, когда она держит пальцы во рту, даже она, кажется, несколько сконфузилась.

— Единственные, кто так делал в моём присутствии, были шуты, благодаря их положению, и их дочери.

— Приношу искренние извинения... Миюри! — прикрикнул Коул, и девочка потупилась с довольно, впрочем, вызывающим видом.

— Нет, всё в порядке. Мы серьёзно рискуем в борьбе против власти. Власть ослепляет людей, и они теряют способность мыслить. Не говоря уже про их пристрастие рассказывать небылицы. Я не лгу, когда говорю, что ожидаю от тебя великих свершений. Так... ты умеешь читать?

Миюри исподлобья уставилась на Хайленда.

— Книги. Не Церковный текст, — уточнил принц.

— Ах да, немного, — ответил за неё Коул, и Хайленд повеселел.

— Ясно. В таком случае, как я понимаю, всё это будет довольно скучно для такой юной барышни как ты, но я бы хотел, чтобы и ты взглянула на Писание. Я уверен, ты смогла бы почерпнуть некоторые истины, которые находятся далеко за рамками нашего понимания.

Миюри приняла немного гордый вид, но, возможно, Хайленд её переоценивал.

— Это вовсе не лесть. Я чувствую в ней кое-что. Хозяйка купальни, где я останавливался, была такой же... Возможно, она из какой-то выдающейся семьи?

Коул вздрогнул от этого предположения. К признанию рода Хоро и Миюри выдающимся придётся добавить, что он в прямом смысле лежал за пределами человеческого понимания. Присутствие сверхъестественных созданий в устоявшихся семейных сказаниях позволяли себе только самые знатные из многих королевских и аристократических семей.

— Видишь, братик? Люди видят, видят, — выпятила Миюри грудь, совсем не разделяя его тревоги. Как и его скромности.

— Ха-ха-ха. Эта юная барышня, понимает, как работает этот мир.

Если бы она не прятала хвост, он вилял бы сейчас из стороны в сторону.

— Не принимай это за чистую монету, — предупредил её Коул, но Миюри не стала отвечать.

— Хорошо, я не буду спрашивать. Ведь об этом упоминается в Писании.

Тайна рано или поздно становится явной. Коул не считал, что в данном случае этот принцип принесёт пользу.

— И я уверен в тебе.

Он слышал о Хайленде, как о человеке, стоящем над всеми остальными и натаскивающим своих вассалов. Не то чтобы он сам презирал принца как представителя знати, но если Коул не будет напоминать себе, что они с Миюри иные, они могут быть проглочены с потрохами. Конечно, сам Хайленд был обаятельной личностью, и было бы действительно чудесно, стань Коул священником с собственной кафедрой. Однако ему хотелось помогать в таком деле, по возможности, без личной заинтересованности. Ведь на кону нечто гораздо больше собственной выгоды.

— Так изменим же мир — провозгласил Хайленд и высоко поднял бокал вина.

Глава 3

Получив пергамент с переводом Писания, Коул почти не спал ночью. Он, как прикованный, сидел за столом, поглощённый чтением, время от времени сверяясь с оригиналом. Его переполняло возвышенное вдохновение, часто поражали толкования и словесные обороты. Он смутно осознавал ворчание Миюри, брюзжавшей, что яркий свет свечи не даёт спать, но в какой-то момент она всё же затихла.

В какой-то момент Коул вдруг вздрогнул от стука колёс проезжавшей по уличной мостовой повозки. Ему казалось, что он читал всё это время. Но оказалось, что его плечи укрывало одеяло, которое кто-то заботливо накинул, и этого он не помнил, значит, всё-таки уснул. Коул взглянул на кровать, где, свернувшись калачиком, спала Миюри. Она даже во сне казалась недовольной.

Уснув за столом в неудобной позе, да ещё и на холоде, Коул чувствовал себя подобным высохшей ветке. Он медленно размял тело и, решив ненадолго вздремнуть, забрался в кровать, нагретую телом Миюри, и мгновенно заснул.

Проснувшись, он испуганно вскочил, ощущая вину и раскаяние.

— Я забыл про обед!

Солнце уже высоко поднялось в небо, по оттенку его света он сразу понял, что завтрак в купальне уже закончился и давно пора готовить обед. Его сразу прошиб холодный пот, надо было извиняться перед Лоуренсом, наверняка работавшим сейчас за двоих. Кляня себя за то, что нарушил своё правило никогда не спать допоздна, неукоснительно выполнявшегося уже столько лет, он вскочил с кровати и...

— Доброе утро? — недоумённо поприветствовала его Миюри, сидя за столом и расчёсывая волосы.

— А... Да, мы же не в купальне... — понял Коул.

Он слышал звуки городской суеты за открытым окном и чувствовал слабый солёный запах.

— Ты и вправду любишь работать, брат, — изумлённо улыбнулась Миюри. — Ох, а пока ты, господин соня, спал, нам пришла посылка.

Обычно за долгий сон ругали Миюри, поэтому сейчас ей было очень приятно воспользоваться возможностью уколоть его в ответ. Не стоило ждать, что она его разбудит. Проснувшись и найдя его спящим, она, конечно, переполнилась злорадством.

Коул не забыл проверить своё лицо и одежду, Миюри вполне могла над ним подшутить. Затем он взглянул на посылку, и его сонливость как рукой сняло.

— Миюри, отойди.

— Шта-а?..

Он взял свёрток, лежавший у двери, и с глухим стуком поставил на стол. Миюри, лишённая места за столом, недовольно уселась на кровать.

— Этого достаточно чтобы... — не веря своим глазам, пробормотал Коул, выкладывая содержимое на стол.

Несколько стопок тряпичной бумаги, груда свитков овечьего пергамента, большая бутылочка с чернилами и перья, которых хватило бы на крылья, чтобы подобно Икару взлететь в небеса.

— Ты собираешься всё это использовать сам, брат? — недоверчиво спросила Миюри, она сидела, скрестив ноги, и увязывала волосы.

— Нет, вместе с нами будут работать писари... Миюри, кто-нибудь приходил?

— Хмм... ах да, приходили там одни и спрашивали тебя, но когда я ответила, что ты спишь, они сказали "хорошо, мы подождём".

— Это они! — воскликнул он и чуть не выпрыгнул из комнаты, Миюри его удержала.

— А, эй, братик! А как же завтрак?!

— Купи, что хочешь! — крикнул он и выскочил из комнаты.

Рабочий день в компании Дива давно начался, везде было так же многолюдно, как и вчера. Коул пояснил ситуацию проходящему мимо мальчику-посыльному, и тот отвёл его в угол складских помещений, где без дела сидело трое мужчин. Заметив подошедших, мужчины не без труда поднялись. Все они сутулились, у каждого на правой руке была повязка, а через плечо висел потёртый мешок, их одежда была так заляпана, будто они пробирались сюда через болото. Их испачканные лица вполне соответствовали состоянию одежды. Непосвящённому они бы показались нищими или бедными крестьянами, покинувшими свою деревню из-за тяжкой подати. Однако, как наёмников, гордящихся в бою своей силой, покрывает кровь жертв, так и писари были испачканы чернилами. Их тела выглядели истощёнными, но глаза ярко горели.

— Мы надеемся оказать посильную помощь в исправлении Божьих заповедей.

— Разумеется. Огромное спасибо, что пришли.

Коул пожал каждому руку и поблагодарил за приезд в Атиф.

— Но разве вы не заняты в это время года?

— Ха-ха-ха. Должны быть заняты. Однако мой главный нотариус поручил мне приехать.

— Я из податной гильдии в порту.

— Я из совета городской библиотеки.

Те, кто умел читать и писать высоко ценились, те, кто умел переписывать книги, считались бесценными. Такая работа была сложнее, чем может показаться на первый взгляд, и учили ей так же, как покаянию в монастырях. Такую работу доверят далеко не каждому, только тем, кто сможет её выполнить без жалоб и с непоколебимым упорством. Скорее всего, Хайленду пришлось проверить все канцелярские мастерские, чтобы собрать этих людей, а значит, они наверняка знали своё дело. Места, из которых их вытащили, должно быть, сильно загружены работой.

— Всё же, помогая принцу Хайленду и поддерживая королевство Уинфилд, наши господа надеются, что конечная выгода перевесит наше отсутствие на службе. В конце концов, десятина касается всех. Не было бы слишком странным для одного-двух мастеров вроде моего заработать себе состояние, когда налоги исчезнут.

— И судя по всему, крупные ремесленные гильдии решили разослать своих людей, чтобы распространять идеи принца Хайленда и собирать деньги под носом у Церкви, когда потребует время. Однако, из-за особенностей нашей работы у нас совсем немного возможных работодателей. Если мы не внесём свой вклад, а десятину впоследствии отменят, то в городе нам не станет места.

— Да и потом, всем просто-напросто интересно, что же написано в текстах. Им недостаточно оправданий Церкви, они хотят знать, что же на самом деле говорит Господь.

Судя по ответам писарей, план Хайленда продвигался успешно. Коул ощутил необычайную восторженность, представив, как сможет измениться мир.

— Принц Хайленд говорил, что вы очень сведущий богослов.

— Пожалуйста, научите нас.

— О... ну... нет, совсем нет. Большая честь для меня.

Кажется, Хайленд везде его хвалил, но, возможно, он лишь создавал видимость, чтобы вдохновить людей. Хайленд был не только аристократом с прекрасным характером.

— Так, так, впервые я встречаю священника, который принял смирение в качестве добродетели.

— И вправду, воодушевляет.

Похоже, и эта особенность Коула стала частью стратегии Хайленда, осталось лишь скупо улыбнуться перед охваченными благоговением писарями, чтобы скрыть чувство неловкости.

Была ещё проблема с местом для работы писарей. Торговый дом компании Дива представлял собой несколько разных зданий, соединённых коридорами, они казались настолько большими и запутанными, что можно было заблудиться без карты. И при всём при том каждое помещение было забито людьми, и в конечном итоге они решили использовать комнату Коула и Миюри.

— Миюри, взялись.

Они отодвинули кровать к стене, и принесли столы из других комнат. Комната вдруг стала чем-то средним между гильдией переписчиков и церковью, и только Миюри не вписывалась в эту картину, сидя на кровати и обнимая колени.

— Итак, где же пергамент, который мы будем переписывать?

— Вот здесь. Пожалуйста, разделите работу между собой.

— Я надеюсь, вся орфография проверена? Ведь я не умею читать.

Для писаря было вполне обычным не уметь читать. Буквы — это рисунки, и тот, кто может их срисовать, способен выполнять работу. Неграмотность писарей даже поощрялась, поскольку в таком случае они могли наиболее точно воссоздать оригинал или переписать секретный документ, не узнав его содержимого. Но любые ошибки тоже с точностью копировались.

— Я запомнил всё, что мне удалось обнаружить...

Если писарь не мог читать, то он не мог понять, какая часть текста уже исправлена. Разумеется, марать заметками пергамент с переводом было предосудительно. Пока Коул ломал голову над проблемой, писарь достал из своего мешка подушечку с булавками и сказал:

— Вот, пожалуйста. Втыкайте булавки в слова с ошибками, чтобы мы видели, где исправлять.

— Отлично.

Практичность мастера достойна уважения. Коул стал втыкать булавки в лист пергамента, предназначавшегося для писаря.

Тем временем двое других обернули тканью запястья и достали маленькие налокотники. Писари и впрямь напоминали воинов, готовящихся к сражению. Вскоре они были готовы к бою.

— Ну что ж, давайте вдохнём в Церковь новую жизнь, — сказал один из них, и все приступили к делу.

Коул был уже готов вернуться к своей работе над переводом, когда заметил отсутствие Миюри. Потом вспомнил, как она спрашивала про завтрак. Наверняка, проснувшись, она так и не поела, дожидаясь, пока проснётся и он. Коул быстро вышел из комнаты и в коридоре увидел девочку, которая, облокотившись на оконную раму и глядя во двор, кормила птичек.

— Миюри.

Птицы, услышав голос, тут же разлетелись.

— Ух, животные действительно тебя не любят, брат, — с какой-то волчьей интонацией сказала Миюри и вгрызлась в хлеб, который только давала клевать птицам.

— Твой завтрак... Где ты достала хлеб?

— Я немного потанцевала на улице и заработала его, — кажется, она на него немного сердилась. — Это я шучу.

— Я знаю, и всё же...

— У меня у самой есть деньги на дорогу, — перебила она и, потянувшись в мешок, свисающий у неё с рук, вытащила оттуда крошащийся, сухой хлеб и вяленое мясо. — Вот, это тебе. Они называют это — "сухое печенье", его едят моряки. Оно такое жёсткое, что зубы сломаешь.

Она осклабилась, обнажив свои клыки. Хлеб был действительно твёрдым, но беспокоило его не это.

— Э-э, Миюри, мне нужно работать, так что...

— Я знаю. Будет странным, если я останусь с тобой в комнате.

Миюри сама вынудила взять её с собой, если она поймёт, что ей здесь не место, и послушно вернётся в Ньоххиру, то облегчит Коулу задачу.

— Во всяком случае, у тебя это на лице написано.

Коул невольно притронулся к лицу рукой.

— Но, домой я не вернусь, — озорно улыбнулась она и выпятила грудь навстречу замершему Коулу. — Теперь я понимаю, что чувствуют госпожа Хелен и другие, когда дразнят тебя, братик.

Ну, ни стыда, ни..., подумал он, глядя на неё, Миюри шагнула назад.

— Все вокруг заняты, так что и я найду себе работу. К счастью, я подходяще одета.

Как и вчера, на ней бы наряд мальчика-посыльного компании Дива. Однако её обычная причёска совсем к нему не подходила. Возможно, Миюри нарочно не стала заплетать волосы.

— Раз так, ты должна привести волосы в порядок, — сказал он и, чуть подумав, добавил, — я заплету их тебе.

— Хе-хе. Хорошо! — радостно улыбнулась девочка, походя к нему поближе.

Коул чувствовал, что Миюри обращается с ним, как ей вздумается, но в конце концов решил, что, пока она в хорошем настроении, это не имеет значения.

Пока он заплетал ей волосы, мимо несколько раз прошли грузчики с товарами и мальчишки, занимавшиеся уборкой, все они таращились, сбитые с толку странным зрелищем: гость заплетает волосы своему посыльному. Коул испытывал неловкость, одна беззаботная Миюри была довольна и ни на что не обращала внимание.

В последующие несколько дней Коул сосредотачивался только на своей работе. В перевод, который дал Хайленд, нужно было внести кое-какие исправления, для самого Коула это стало бесценным опытом. Святое Писание переводилось в Уинфилде, сам перевод продвинулся далеко вперёд, если бы он стал переводить сам, непременно возникли бы разночтения. Задача внушала трепет и благоговение. В любом случае Коул обладал свободой действий и ничего не терял, поэтому делал так, как считал нужным.

Писари тоже оказались умелыми, и количество бумаг, которые Коул получал от Хайленда, увеличивалось. Без росписи полей страниц они могли писать по пять страниц в день. Из тринадцати глав Писания Хайленд уже передал им рукописи первых четырёх. Количество копий росло.

Каждый раз, когда писари заканчивали главу, Хайленд забирал и передавал местной знати и аристократам-землевладельцам. Горожане тоже проявили интерес, а через день после передачи первых двух глав, все ремесленные гильдии затребовали копии и себе. Действия Хайленда давали результаты во многом потому, что город уже был готов к этим действиям. Атиф омывало холодное море, а горы выше по реке укрывал глубокий снег. По рассказам ремесленников до недавних пор из бушующих северных морей нападали пираты. Природа и люди за стенами города не оставляли возможности для беззаботной жизни, и весь город жаждал Божьих заветов для обретения новой силы.

В такой обстановке Коул трудился допоздна несколько ночей подряд, не обращая внимания на усталость. Когда-то он целиком посвящал себя учёбе, в которой доселе многие не видели необходимости. Он умел превозмогать трудности и не тяготиться ими, пока его усилия давали отдачу. Каждый день на закате писари уходили, но он продолжал работать уже сам. Всю ночь просиживал с зажжённой свечой, пока Миюри, в конце концов, не выдержала, и ему пришлось ставить в коридоре кресло, большой деревянный ящик и закутываться в одеяло, чтобы ничто не отвлекало его от перевода. Миюри, взяла за правило злиться по этому поводу, а, может, она просто мёрзла одна по ночам.

Просыпаясь, он едва мог открыть глаза, а засыпая, с улыбкой размышлял о Святом Писании, не переставая о нём думать даже во сне. В Ньоххире Лоуренс понимал его как никто другой, но сама работа в купальнях казалась нескончаемой. А здесь была жизнь, которую Коул так долго ждал.

Лишь Миюри нарушала установившийся ход его жизни, как прежде в Ньоххире, так и сейчас в Атифе. Закончив свои обязанности посыльного, она возвращалась в комнату и подробно рассказывала обо всём, что произошло за день. Он что-то рассеянно бормотал в ответ, и она, наконец, затихала, ставила кресло позади него и начинала читать Писание. Скорее всего, потому, что тогда он искренне отвечал на её вопросы о переведённом тексте.

Но по мере того продвижения его работы Миюри всё сильнее беспокоилась за его здоровье. Особенно, когда, возвращаясь домой, она находила нетронутой еду, оставленную для него утром. Обычно Коул ругал Миюри за её образ жизни, но сейчас их роли переменились. Она даже перестала выгонять его по ночам за дверь, вместо этого тащила его в постель, как только догорала свеча. Должно быть, со стороны это выглядело забавным. Коул даже подумал, что будь у Миюри младшие брат или сестра, она могла бы стать им хорошей старшей сестрой.

И всё же Коул знал, что Миюри непросто понять его болезненную страсть к работе. Как-то, в очередной раз оторвав его от стола и затащив в кровать, она спросила:

— Эй, братик? Могу я тебя спросить кое-что?

Коул попытался ответить, но лишь сильно закашлялся, наверное, от долгого молчания.

— О чём? — переспросил он, наконец.

— Почему ты так одержим Божьими заповедями?

Возможно, Миюри просто упрекала его, но для него это был самый главный вопрос.

— Гхе-гхе... Хм. Разве я никогда не говорил тебе?

— Нет... Это даже немного пугает.

Миюри прижалась к нему и крепко сжала его руку под одеялом, может, опасаясь, что он вернётся к своему столу, пока она спит. Действительно, ему не раз случалось выскакивать из кровати, когда в голову приходил подходящий перевод какого-нибудь слова, ускользавший прежде. Подумав, Коул не вспомнил ни единого случая, когда бы он говорил с Миюри о своих мотивах. Они о многом говорили, когда она была маленькой, и это упущение показалось довольно странным.

— Понятно... Правда, это сложный вопрос. И я вряд ли смогу ответить на него в двух словах.

— Расскажи мне. Если я останусь довольна, то позволю тебе жечь две свечи перед тем, как тебе надо будет ложиться спать.

Поработать на часик дольше, имея разрешение ещё хотя бы на одну свечу, это было бы совсем неплохо. И если он сможет объяснить причину своей привязанности к Божьим заветам, что ж, это будет прекрасная возможность открыть Миюри глаза на содержание его прежних уроков. Разглядывая тёмный потолок, Коул медленно собрался с мыслями и заговорил.

— Сначала я не верил ни Божьим заветам, ни самой Церкви.

— Серьёзно?! — почти прокричала Миюри ему в ухо, удивлённая примерно так же, как тогда, когда впервые узнала, что за пределами Ньоххиры греть воду стоит денег.

— Да, серьёзно. Деревню, в которой я родился, населяли так называемые язычники. Мы поклонялись красивым источникам и гигантским деревьям, нашим богом была огромная лягушка, оберегавшая нашу деревню, предания о которой передавались из поколения в поколение.

— Лягушка?

— О ней была легенда. Возможно, она и вправду жила давным-давно.

Была же мать Миюри воплощением огромной волчицы.

— Вот там я и родился, так что, по правде говоря, я никогда не думал изучать Церковные догмы. Ирония в том, что я решился на это, когда мою деревню собрались сжечь рыцари Церкви.

Он, наконец, вспомнил, почему никогда не рассказывал об этом Миюри. История была не из весёлых.

— Деревни в округе исчезали одна за другой, разумеется, мы не могли ничего поделать. Независимо от того, сколько мы молились нашему богу, помощь не приходила. Взрослые мужчины готовились сражаться до конца, а женщины и дети собирались уйти и никогда не возвращаться.

Может, подобное происходит в мире и по сей день, но в те времена это случалось постоянно. Миюри молчала и лишь сильнее стискивала ему руку. Её плечи съёжились, словно она пожалела, что спросила.

— И вот, в конце концов, случайность к случайности оставили деревню нетронутой. Она стоит до сих пор.

Миюри явно стало легче.

— Однако, в то время весь север, включая мою деревню, назывался языческими землями. Они оказались втянуты в войну.

— Только Ньоххира была в безопасности, так?

В те времена древние земли Ньоххиры называли раем истинных верующих посреди языческих земель.

— Правильно. Поэтому независимо от того, нападёт ли Церковь на нашу деревню снова или нет, я понял, что есть только один способ защитить её. Мне нужно самому стать в Церкви влиятельным человеком.

Миюри явно растерялась. Он и сам знал, насколько наивным выглядело его решение.

— В то время я... я был гораздо невежественнее, чем сейчас. Все мои идеи были просты, но в то же время практичны. А может, просто нахальны. Вот почему, хоть я и штудировал Божьи заповеди, моя вера основывалась лишь на силе и свирепости самой Церкви. А те, кто меня окружал, учились только потому, что хотели получить хорошую должность в будущем и не собирались всерьёз читать проповеди.

Город школяров был довольно суетлив, там собирались сведущие люди, признанные Церковью мудрецами. Учёба требует много денег, а там, где есть деньги, всегда много проходимцев. Там он лишился всех сбережений, влез в долги и в итоге должен был спасаться бегством. Это был ужасный жизненный опыт, но благодаря ему Коул находится сейчас здесь.

— Но всё же, видимо, у меня был подходящий характер, потому что мне понравилось изучать Божьи заветы. Прежде чем я это понял, они стали моей плотью и кровью, и когда я усвоил их, учёба сама по себе стала доставлять мне удовольствие. Но несмотря ни на что чувство под названием "вера" не проникала в моё сердце. Всё потому, что мир был слишком неразумным и непоследовательным, чтобы я мог нести эти непоколебимые истины.

В день, когда его деревня стояла на краю гибели, и катастрофу предотвратил лишь ряд счастливых случайностей, пришло понимание, что божественная лягушка, в которую верила деревня, существовала только в легендах их деревни, и ему показалось, что в этом мире нет ничего определённого. Коул верил только в одну истину: в этом мире побеждает сильнейший.

— Моё видение мира полностью преобразилось, когда я встретил двух необычных странников.

— Маму и папу?

— Именно.

Миюри, казалось, обрадовал такой ответ. Её хвост, которым ночью она пользовалась как грелкой, зашуршал под одеялами, щекоча его.

— Но... почему? Разве после встречи с мамой ты не должен был подумать, что Бог этой Церкви — вымысел?

Кроме того, нельзя с уверенностью сказать, что не мог существовать и более могущественный бог. Но вера Коула была совершенно другой.

— Ты правильно мыслишь. Но кое-что упускаешь. Богословские беседы о существовании Всевышнего на небесах действительно были важны, но твои родители научили меня, что в этом мире есть вещи, в которые я смог поверить всем своим сердцем.

— Я не понимаю, — и её хвост недовольно дёрнулся под одеялом.

— Если допустить, что на земле существуют непоколебимые истины, не думаешь ли ты, что их связь — это одна из них?

Казалось, Миюри поразилась вопросу. Он заметил в полумраке, что она после недолгого раздумья почему-то немного нахмурилась.

— Может и так. Мама и папа близки до неприличия, — вот, значит, как воспринимала отношения родителей их собственная дочь. — Но как это связано с Божьими заветами?

— Что ж, давай посмотрим, — сказал Коул и закрыл глаза, вспоминая грандиозные приключения, в которых принял участие, встретив Лоуренса и Хоро. Эти захватывающие и порой страшные времена, пережив которые, он сохранил способность смеяться.

— Несмотря на все опасности, с которыми им приходилось сталкиваться, даже когда всё казалось безнадёжным, они никогда не отпускали рук друг друга. Потому что знали, что их чувства друг к другу — единственная несомненная в этом мире вещь.

Миюри ничего не ответила, возможно, ей было неловко слышать такие истории о своих родителях.

— Когда я смотрел на них, то думал, что пока у тебя есть что-то, во что ты веришь, ты преодолеешь любые трудности. А затем я узнал, что это "что-то" определённо существует. Тогда я осмотрелся вокруг и, наконец, понял: вера чрезвычайно необходима, чтобы выжить в нашем холодном мире.

Верой могут быть чувства к любимому, преданность своей гильдии или господину, которому служишь, или даже не столь похвальные убеждения скопидомов. Вера может быть разной, но у её обладателей есть одна общая черта: они становятся сильными благодаря своей вере.

— И в тоже время я с горечью осознавал ничтожность и бессилие, потому что однажды тоже был таким.

Коул больше не мог и не хотел погружаться на всю глубину своего отчаянья в то время. Одиночество иссушило его, как недуг, затягивающий ещё живого человека в смертельную бездну.

— Но потом — в первый раз — суть Божьих заветов заструилась по моим жилам.

Господь всегда с тобой.

Когда Коул, наконец, это осознал, то почувствовал, как свинцовое небо раскрылось синевой над его головой.

— Когда я понял значение слов "Господь никогда не оставит тебя", ощущение было такое, словно тёплый водопад вдруг омыл меня.

Он думал, что Миюри станет смеяться над его метафорой, но, к его удивлению, она не стала. Напротив, сжала его руку ещё крепче и уткнулась губами в плечо, словно желая укусить.

— Я... понимаю. Когда ты сказал, что всегда будешь моим другом, я почувствовала то же самое.

Миюри проговорила это так, будто дулась на что-то, возможно, ей стало немного стыдно признаваться. Она вспомнила время, когда её мать рассказала ей о волчьей крови, текущей в её жилах.

— Если у меня получится стать священником, я смогу подарить тепло всему миру, всем людям, дрожащим от холода одиночества. В час отчаянья мне повезло встретить Хоро и Лоуренса, но на свете есть много менее удачливых людей. И я понял, что могу стать тем, кто принесёт удачу таким людям. Любовь Господа бесконечна и, если ею поделиться, её не станет меньше.

Для этого ему следует как можно яснее понять Господа. Коул должен суметь противостоять всевозможным сомнениям. Благодаря своей сильной вере он целиком посвящал себя учёбе и жевал сырой лук, прогоняя сон.

— Эм... — в замешательстве произнесла Миюри, и Коул тут же ощутил вину за свою слишком бурную речь.

— Прости за резкость. Но всё же я думаю именно так.

— Нет, не в этом дело... Я просто удивилась, что у тебя действительно есть причина для учёбы. Я была уверена, что мой братик просто немножко... странный.

— Э-э?

Коула слегка уязвило её высказывание, он оглянулся на Миюри, уверенный, что она сейчас озорно улыбалась из мрака.

— Но сейчас я понимаю. Ты действительно странный, если так серьёзно об этом задумываешься, и ты никогда не отвечаешь, когда госпожа Хелен и другие танцовщицы заигрывают с тобой.

— Миюри.

Он понизил голос, собираясь отругать её, но Миюри с удовольствием продолжила:

— И, кажется, я немного понимаю, почему ты оставил деревню. Я всё сомневалась, почему ты так сердишься на Папу из-за сбора каких-то налогов... Он разрушает что-то очень важное, не так ли?

Так и есть. Её вывод оказался столь точен, что Коул чуть не вскрикнул от радости. Папа обратил Божьи заветы, предназначенные для спасения людей, в инструмент своей алчности. Коул не мог этого простить.

— Как жаль, что я не могу выразить всего моего счастья, что ты, наконец, поняла меня.

— Что? Тогда обними меня, как раньше, когда я была маленькой.

Подрастая, Миюри превращалась в копию своей мамы, ей теперь больше нравилось подбирать себе украшения, чем гоняться в горах за животными. Хотя Хоро украшения как раз и не привлекали. Когда он подумал, как же Миюри выросла, ему стало тоскливо. Однако внутри она ещё оставалась ребёнком. Коул улыбнулся и обнял её. Она хихикнула в ответ.

— Эй, брат?

— Что?

— Когда мама сказала мне о моих ушах и хвосте, а я заплакала, почему ты не рассказал мне о Боге?

Этому разговору было суждено дойти до этого вопроса.

— Ну, понимаешь...

— Да-а?

Если сейчас он соврёт, Миюри будет без конца над ним издеваться, и Коул решился на правду.

— Ведь я даже никогда не видел Бога.

— Мм?

— Но я здесь. Ты можешь видеть меня, дотронуться до меня, поговорить со мной. Вот почему. Это... ну... не согласуется... со слугой Господа...

Трудно найти что-то более постыдное. Должно быть, весь Церковный обман рождался из таких ситуаций. Он был уверен, что Миюри встревожится.

— Просто обними меня ещё раз, — вдруг сказала она.

— Что?

— Ты можешь видеть меня, потрогать меня и поговорить со мной, так? Давай, пока я не растеряла всю свою веру!

Он исполнил приказание принцессы.

Сказалась ли усталость за день или помогла её пресловутая способность засыпать, но вскоре Коул услышал похрапывание из-под своих рук. Миюри, всегда свободная, как вольная птица. Его руки быстро устали держать её в объятиях — несмотря на внешнюю миниатюрность она уже не была маленькой девочкой. Он осторожно отпустил руки, стараясь её не разбудить, и облегчённо вздохнул. Потом снова посмотрел на её лицо, его губы невольно расплылись в улыбке.

Возможно, невинность этого спящего лица стоит добавить в копилку вещей, в которых в этом мире можно не сомневаться. Это лицо вдохновило его работать ещё усердней на следующий день.

Ежедневные молитвы и размышления Коула продолжались, а между тем копии манускрипта продолжали распространяться по городу. Миюри, наконец, дошла до того места, над которым работал он сам. Она не могла не вмешиваться в процесс, невольно подгоняя его в работе, но Коул и сам стремился закончить как можно раньше. Когда он, наконец, завершил перевод седьмой главы, то почувствовал, будто вдохнул глоток свежего воздуха.

Все основные заветы, существовавшие в Писании, содержались в первых семи главах, в остальных рассказывалось о путешествиях пророков, нёсших по миру Божье слово, и излагались воспоминания их учеников. Конечно, перевод Коула был ещё предварительным, многое понадобится подправить, но основную идею вроде удалось изложить ясно. И даже закончить работу вовремя. Хайленд, носившийся повсюду, чтобы заложить основы своего плана, как раз вчера начал в церкви переговоры с архиепископом по существу.

Из того, что доходило до Коула, ему казалось, что весь город встанет на сторону королевства Уинфилд. Церковь, державшаяся на уважении горожан, а также на их пожертвованиях, никак не могла не учитывать их желаний. Первые семь глав переведённого Писания, основные заветы на обычном языке послужат тому хорошим подспорьем.

Сердце Коула переполнялось восторгом, когда он думал, насколько горожане жаждали Божьих заповедей. Этот мир совсем не пропащий. Что было правильным изначально, правильным и оставалось, и путь к правде будет продолжен.

Писари давно, уже в сумерках, разошлись по домам. Коул, однако, как-то сумел уловить последние лучи света, отразившиеся от крыши на другой стороне улицы.

— Брат! Ты закончил?

Миюри была единственной, кто открывал дверь без стука. Коул обернулся, и ему показалось, что он очень давно не видел её лица.

— Разве ты не сказал, что закончишь сегодня? — переспросила Миюри.

— Я закончил только что.

— Славно, славно.

Он не мог не улыбнуться её отеческому тону.

— Ты уяснила себе хоть немного, что такое тяжёлый труд?

— Конечно. Я каждый день делала столько всего. Я была нужна всем и везде. Но больше всего меня поразило, насколько много разных дел нужно делать.

Коул проверил, высохли ли чернила на пергаменте, его сердце успокаивалось от взгляда на довольную Миюри.

— Ты знаешь, торговые компании — это водяные колёса, двигающие мир.

— Правда, там масса скучной и утомительной работы.

— Так и должно быть.

— Знаю, но... когда я считала монеты, упакованные в эти ящики, их там было столько! С ума можно сойти! Там так много денег, что я потратила весь день, пересчитывая их, у меня аж руки почернели, но я справилась лишь с крохотной, крохотной частью!

И Коул вспомнил, что как-то ночью её раздражал запах своих рук. Он думал, что она брала в руки рыбу или что-то подобное, но, оказалось, это был запах монет.

— Но это странно.

— Странно? О чём ты?

— Менялы отправляли меня выполнять их поручения, но сами не пользовались этими деньгами.

— Может быть, они оставили их для кого-то ещё или хотели использовать для крупных сделок. Возможно, на вывоз.

— На вывоз? Ты имеешь в виду продажу в другие города? Но ведь здесь все жалуются, что нет мелких монет.

— Если есть место, где в них нуждаются больше, чем здесь, значит, продать их туда окажется гораздо выгоднее. Это обычное дело.

— Хех, мудрёно всё это.

Коул хотел похвастаться, что когда-то давно он обнаружил чудовищную махинацию при перевозке монет, но передумал, посчитав такое бахвальство ребячеством.

— В любом случае, я не хочу этим заниматься. Работать в порту веселее.

— В порту? — переспросил он, и глаза Миюри загорелись.

— Они такими высокими горами грузят товары на большие корабли, а потом ты взбираешься на самый верх и сбрасываешь всё грузчикам внизу. В порту столько кораблей, что они постоянно толкают друг друга, когда качаются на волнах! Особенно сегодня, когда приплыл какой-то узкий и длинный корабль, похожий на стрекозу. Он пришёл на закате и хотел пробить себе путь, но люди на нём не знали здешних обычаев, в итоге все без перерыва кричали друг на друга!

Миюри фыркнула, выпятив грудь. Она вела себя, как опытный посыльный, и уже почти считала себя членом компании Дива. Она отличалась честностью и энергичностью, возможно именно это помогло ей легко влиться в такое место. Когда Миюри упомянула о корабле, похожем на стрекозу, то вероятно имела в виду одно из тех быстрых судов, что не полагаются на ветер, а двигаются на вёслах, торчащих из бортов. Отложив эту мысль, Коул на мгновение представил Миюри, взбирающуюся на гору ящиков в шумном порту.

— Эм... Разве это не опасно?

— Ага, многие падали прямо в море. Я единственная, кто не упала, — заявила она с гордостью.

В Ньоххире она с удовольствием бегала от ручья к ручью и играла у ледяных порогов. Разумеется, она и плавать умела прекрасно. Но проблему составляло не это.

— Сейчас я забочусь о тебе вместо Лоуренса и Хоро. Если ты пострадаешь, как мне быть?

— Ох, я знаю. Если я испорчу товар, кому-то придётся нести ответственность.

Он тяжело вздохнул. Она запомнила, что ей рассказывали госпожа Хелен и другие танцовщицы, хотя и не вполне понимала.

— Я имел в виду несколько иное, но... в целом ты права.

— Серьёзно?

Как только она это произнесла, послышалось подобие коровьего мычания.

— Важнее всего, что я голодна. Ох, ты ведь закончил работу, значит, можешь прогуляться?

Прошедшие дни Коул ел, не покидая комнаты. Наверное, Миюри хотелось попробовать чего-то нового, чего не найти в Ньоххире, но можно отыскать в людных районах города. Однако когда понимала, что Коул никуда не пойдёт, она безропотно просила кого-нибудь из компании купить еды и ела тут же в комнате.

— Да, да, хорошо. Давно я не разминался, такое чувство, что если я останусь здесь, то превращусь в камень.

— Честно говоря, я много раз думала, что ты уже умер, — расхохоталась Миюри и вдруг подняла голову, будто что-то до неё сейчас дошло.

— Ох, брат!

— Что такое?

— Раз мы идём на улицу, тебе нельзя выходить в таком виде, — сказала она.

Коул осмотрел себя, но с тех пор как он покинул Ньоххиру, в его наряде ничего не изменилось. Он приложил руку к щеке, проверяя, нет ли чего у него на лице, но Миюри покачала головой.

— Избавься от своей рясы.

— Что?

— Просто сними!

Он подчинился и снял плащ, а Миюри внимательно осмотрела его с ног до головы, потом простонала:

— Ты всё равно похож на этих...

— Миюри? О чём ты вообще говоришь?

— Братик, наклони голову.

Переспрашивать было утомительно, поэтому он снова послушался и опустил голову. Она грубо взъерошила ему волосы.

— Миюри...

— А теперь?.. Ох! Вот так может сработать!

Потом, оглядевшись вокруг, она открыла банку с чернилами, окунула туда кончик мизинца и провела по его щеке тонкую линию. То же самое она проделала с другой щекой и сделала шаг назад, оценивая результат.

— Ладно, неважно.

— Миюри.

В его голосе уже сквозило раздражение, но Миюри не дрогнула, а, уперев руки в боки, выпятила грудь.

— Сейчас опасно ходить везде разодетым священником.

— Что?

— Все ремесленники сейчас злые на них.

Ночной занавес уже укрыл заходящее солнце, и глаза Миюри угрожающе сверкнули в сумерках.

— В перерывах на отдых я собирала всевозможные сведения у горожан. Я усердно работала.

— Всевозможные?..

— Мы ведь разделяем обязанности! Ты много трудишься за столом, но не знаешь, что происходит снаружи. Так что я твои глаза и уши! Разве это не главное в приключениях?

Коул лишь потупил взгляд, на лице Миюри проявилось настоящее разочарование.

— Ты ведь не думал всерьёз, что я работаю для развлечения — просто потому, что мне скучно, нет?

— Нет...

— Шшешш! Понятно, вот почему я говорю, что ты никуда не годишься! Ты понятия не имеешь, что замышляет этот блондинчик.

Разумеется, Коул не считал, что люди такого высокого статуса, как Хайленд, действуют из простых побуждений. Однако такое сильное недоверие, какое испытывала к нему Миюри, казалось ему за гранью разумного.

— Ты и вправду видишь лишь четверть всего мира, братик.

— Даже не половину?

Мир состоял из мужчин и женщин. Очевидно уже, что женщин он не понимал, оставалась только одна половина. Даже если он с прискорбием примет себя таким, откуда же возьмётся ещё половина от половины? Лицо Миюри опечалилось и покрылось тревогой.

— Ты видишь в людях только хорошее, — сказала она, эта невинная и наивная девочка порой копала очень глубоко. — Но люди не свёртки с добротой. Верно?

Это была горькая правда. Если самой Миюри, бывшей младше него вдвое, приходилось говорить ему такие вещи, значит, он и вправду видел лишь четверть мира. Коул безысходно посмотрел в сторону, она накрыла своими тёплыми руками его руки.

— Но я и представить не могу, чтобы ты причинил кому-нибудь вред, брат.

Он перевёл взгляд на неё, и девочка, постоянно совершавшая всевозможные пакости, захихикала.

— Так что я буду защищать тебя. Я буду смотреть туда, куда не смотришь ты, и сделаю всё, чтобы ты не оступился и не свалился со скалы.

На секунду Коул подумал, до чего нахально это прозвучало, но вспомнил, как Миюри спасла его от проезжавшего мимо фургона, когда он целиком ушёл в свои мысли. Ему не удалось придумать ничего в ответ, а смолчать показалось ниже своего достоинства.

— Тогда, на что же я должен смотреть своим узким зрением?

Миюри косо взглянула на него и раздражённо замотала головой.

— Разве не на того, от кого ты не можешь отвести свой взгляд?

Это прозвучало несколько странно, но Миюри была слишком горда собой. Коул невольно улыбнулся.

— Конечно.

— Конечно! — ухмыльнулась она, оскалив зубы, затем уткнулась лбом ему в руку. — Вот почему...

Она приглушила голос, и Коул ничего дальше не услышал.

— Мм? — переспросил он.

Миюри вдруг отпустила его руку.

— Самое главное — я хочу есть!

Ему казалось, что она сказала ему нечто важное, и он попытался разгадать — что. Но в тот же момент она почесала об его рукав свой нос. В любом случае он действительно не мог отвести от неё взгляд.

— Не ешь слишком много.

— Не волнуйся, — ответила она уклончиво, как обычно.

Девочка быстро вышла из комнаты, Коул последовал за ней с лёгкой досадливой улыбкой на лице.

Ночной Атиф оставлял ощущение, отличное от дневного. Он больше походил на праздник в Ньоххире — с мясом и выпивкой. Но в отличие от сонной деревни горячих источников, здесь на скамейках, выставленных вдоль дороги, сидели и громко, непрестанно шумели на всю улицу крепкие, мускулистые мужчины. Это были простые ремесленники: грузчики доков, плотники, резавшие древесину большими пилами, или мастеровые, заплетавшие ужасно толстые канаты, которыми привязывали к пирсу самые крупные корабли. Мужчины, пропитанные солью и выпивкой, обладали пронзительным смехом и громким криком, раздававшимся повсюду.

Коул быстро понял, насколько предусмотрительной оказалась Миюри.

'Так и что будет делать архиепископ?' 'На утреннюю молитву явился только дьякон. У них поджилки трясутся от одного упоминания принца Уинфилда'. 'Нет, нет, архиепископ и принц Уинфилд всё это время совещались в церкви'.

Все обсуждали Церковь и королевство Уинфилд, точнее, Хайленда. Кто-то просто следил за событиями, кто-то выражал открытое презрение к Церковным налогам и называл принца спасителем.

Коул и Миюри, проходя мимо, наблюдали за гуляками. В продуктовых лавках, остававшимся открытыми даже после заката, Коул купил хлеб с кусочками трески, сильно прожаренной в масле. Должно быть, Миюри заработала немного карманных денег днём, она вытащила несколько монет из своего кошеля и купила колбаску.

— Выйдя в своём плаще, я бы точно не смог поесть, — Коул вообразил, как пьянчуги перегораживают ему путь и допытываются, на чьей он стороне. — Внешний вид очень важен.

Вот видишь? — без слов спросила Миюри, наклонив голову. Коул улыбнулся и кивнул в ответ, слегка толкнув её голову локтем.

За то время, пока они стояли на углу улицы и ели хлеб, Коул, глядя на прохожих, понял несколько вещей. Он догадался, о чём говорили и о чём беспокоились эти люди. У некоторых имелись копии с переводом Писания, который они показывали остальным. Они издавали благоговейные возгласы, как бы демонстрируя, что, наконец, получили то, что нужно, чтобы победить Церковную недобросовестность.

Конечно, они были пьяны, и Коул не знал, насколько серьёзно можно воспринимать их слова и поступки. Однако он мог видеть пределы их ожиданий. Если все эти горожане были на его стороне, значит, желания Хайленда определённо станут явью. Учитывая происходящее, архиепископ не сможет отвергнуть требования простого народа. Он должен будет исправить ошибки, присоединиться к ним и поднять голос против Папы.

— В этом случае у нас может получиться добиться справедливости.

Начав с Церкви Атифа, это движение перекинется на другой город, затем на третий. Коул не мог сдержать восторга, представляя, как его труд станет этому способствовать. Стоя на углу улицы, он смотрел на город взором, полным надежды, а Миюри, облокотилась на стену и, почти слившись с ней, отщипнула свой хлеб и вздохнула.

— Справедливости... Справедливости?

— В чём дело? Ведь каждый стремится идти правильным путём, как принц Хайленд?

Миюри безучастно посмотрела на него, потом закивала, указывая куда-то подбородком подобно настоящему посыльному. Ему захотелось узнать, что она имела в виду. Он повернул голову в ту сторону и увидел шумную компанию, сидящую вдоль улицы на скамейках в виде перекладин.

— Ха-ха-ха!

— Сюда, сюда, о, гляди, гляди!

Коул услышал насмешки и собачий лай. Пьяница держал в руке вяленое мясо и дразнил бездомную дворнягу, зрелище само по себе не редкое. По городу бродило множество животных. Но пьяница кричал собаке:

— Сюда, это мясная десятина! Возьми и съешь!

Весельчак швырнул мясо, собака рванула за ним сломя голову и схватила кусок. Собравшиеся вокруг загоготали, наблюдая за представлением. И тут Коул заметил нечто в этой собаке. Кто-то обернул кусок ткани вокруг её шеи, сделав похожей на священника.

— Падре барбос! Пожалуй отведать и хлебную десятину!

Каждый раз, когда собака глотала еду, компания покатывалась со смеху. На лице Миюри отобразилась кривая улыбка, а вот Коулу улыбаться совсем не хотелось при виде явного глумления над властью.

— Они ведут себя так со вчерашнего дня. В Ньоххире я видела пьяных и неуправляемых людей, но эти совсем другие. От такого немного... не по себе, — Миюри покончила с хлебом и смахнула крошки с одежды. — Сегодня днём приплыл падре из церкви на острове неподалёку. То зрелище тоже оказалось не из приятных.

— На чём он приплыл?

Собака радостно хватала еду. Чем сильнее она виляла хвостом, тем громче хохотала весёлая компания.

— Мне кажется, есть правило не закрывать церковную эмблему на парусах кораблей важных Церковных сановников. Тогда каждый сразу смекнёт, что за человек на борту. После чего все ликуют и рукоплещут.

Он взглянул на Миюри и увидел мрачное лицо. Выражение лица не соответствовало её словам. Или, может, она бы хотела, чтобы падре не приезжал? Словно отвечая на его мысли, симпатичный мальчик перед ним вздохнул.

— Его никто не встретил. Люди из компании так мне сказали. Видимо, его вызвали помочь архиепископу, значит, ему придётся бороться с этим блондинчиком. Каждый это понимал, а раз город враждебен Церкви, они приветствовали его притворным ликованием и рукоплесканием. Ведь развернуть корабль они не могли. Поэтому падре, сойдя по трапу, побледнел и встал как прирос к земле. Как будто понял, что прибыл не в самое удачное время.

Злоба.

Злоба, подогревающая борьбу с авторитетом Церкви.

— Никто его по-настоящему не приветствовал, а ведь его и растерзать могли, вот ведь жуть. По-моему, падре — хороший человек. Он покидал порт так поспешно, словно бегством спасался.

Не каждый обладает привилегией наслаждаться высоким положением. Это верно даже для архиепископа Атифа. Ведь он со страстью отдавался своему святому долгу и не был совсем плохим человеком.

— Я здесь уже несколько дней работаю и заметила, что на самом деле никого существо дела не волнует. Я не знаю, это сложно объяснить, но, кажется, что пока есть, на что можно злиться, они не остановятся. Все с ума сходят, они говорят: "Как смеют они отбирать у нас наши деньги!". А когда я спрашиваю, действительно ли настолько тяжела церковная десятина, они смеются и говорят, что никогда её не платили.

Невозможно, чтобы все подряд вплоть до простых ремесленников были обязаны платить этот налог. Десятина взыскивалась с крупных компаний при пересечении таможен или с земельного дохода. Безусловно, в определённой мере церковная десятина влияла и на простых людей, но им самим прочувствовать её было бы довольно сложно.

— Эй, брат. Ты знаешь, во что веришь. Ты получал настоящее удовольствие от работы и был сосредоточен на своём переводе, поэтому я ничего не говорила.

В глазах, смотрящих на него, он видел столько искренности, сколько никогда раньше в них не видел.

— Копии твоего перевода расходятся по рукам, и, похоже, с тех пор, как они ими обзавелись, можно оскорблять Церковь, как угодно.

— Перевод не для того был...

— Кажется, теперь совсем не имеет значения, что думаешь ты или что там написано.

Такие мелочи, как слово Божье, не имели для них значения. Даже торговцы, застав его за ежедневным чтением, просто решали приручить удачу и склоняли перед ним головы, чтобы принять благословение. Это считалось естественным.

— Поэтому тебе действительно нужно быть осторожным. Этот блондинчик знал, что так будет.

— Это...

— Из его рта льётся один елей.

Только половина от половины мира.

Он смотрел на Миюри, но не мог ответить. Отведя взгляд, он опять увидел собаку, наряженную священником. Был ли он слишком наивен? Но ведь вера — невинна. Если невинность и наивность — это плохо, то что ему делать? Коул на самом деле не считал, что Хайленд действует исключительно из праведных побуждений. Однако он был уверен, что их путь — путь к справедливости. Сейчас его охватило чувство неуверенности во всём. Коулу отчаянно хотелось погрузиться в чтение Писания.

— Миюри.

— Ммм?

— Давай вернёмся в торговый дом, — произнёс он, следя за собакой, которую приманивали под громовой хохот.

Коул переводил Писание не ради этой злобы. Он не хотел глумиться над Церковной властью. Он лишь хотел указать на противоречия, чтобы исправить их. Разумеется, эта пьяная компания не могла говорить за всех, и Коул не мог представить себе, что Хайленд сам подстрекал их. Но всё же случившееся заставило осознать, что он действительно видел лишь четверть всего мира.

— Хорошо.

Коул ожидал, что Миюри запротестует, желая накупить побольше еды, но она сразу согласилась. Оттолкнулась от стены и уже готовилась пойти, но вдруг развернулась и посмотрела ему в глаза.

— Хочешь, я возьму тебя за руку?

Коул напряжённо трудился во имя своих идеалов, а затем обнаружил в горожанах нежданную ненависть. Возможно, разочарование было слишком заметно на его лице. Миюри поддразнила его, чтобы убедиться, что он в порядке. Сейчас он не мог уверенно сказать, кто из них старше.

— Не моя вина, если я заблужусь... — сказал он.

— Эй! — Миюри потянула его за собой, и они пошли обратно.

Она шла быстро, наверное, стремясь поскорее вывести его из грубого городского окружения. Пусть она была шумной, себялюбивой и порой говорила столь ужасные вещи, что вводила его в оцепенение, она всё равно была доброй девочкой.

Коул продолжал размышлять.

Если Миюри была такой хорошей, значит, можно найти и других хороших людей.

Он знал, что, начав сомневаться в мире, остановиться уже сложно, и понимал, что на свете есть плохие люди. Лоуренса он встретил, например, сразу после того, как его обманул мошенник. Поэтому, когда некоторые высмеивали Церковную власть просто ради забавы, большинство людей прочтут перевод Писания и смогут понять как добродетели, так и прегрешения Церкви. По крайней мере, ему хотелось в это верить.

Коул и Миюри вернулись в торговый дом и поднялись на третий этаж, пробираясь между людьми, всё ещё работавшими там в такой час.

— Можешь делать, что хочешь, но сегодня ты должен, как следует, выспаться! Хорошо?

— Да, да, — улыбнулся девочке Коул и открыл дверь. Запах чернил вновь окутал его, заглушая в сердце тревогу, вызванную уличными событиями. Аромат знаний и порядка. — Но я хочу умыться перед сном. Кстати, Миюри, от тебя пахнет грязью, так что, пожалуйста, сходи за водой...

Коул зажёг свечу и смолк, заметив, наконец, что Миюри остановилась в дверях.

— Миюри?

Она не ответила, он увидел, что Миюри дрожит, у неё появились уши и хвост. Принюхиваясь, она вошла в комнату и закрыла дверь. Коул недоумённо подумал, что это какая-то шутка, но она шла прямо, будто по натянутой струне, и остановилась перед столом.

— Миюри.

Это был уже не вопрос. Рукопись перевода, которую он сегодня закончил, лежала ровно на столе. Казалось, с момента их ухода в комнате ничего не изменилось.

— Пока нас не было, сюда кто-то приходил. Причём их было несколько.

И Миюри не шутила, об этом говорил ощетинившийся мех на ушах и хвосте. Кроме того, комната не запиралась. Любой мог войти, когда ему вздумается.

— Украли что-нибудь?

Коул развернул свёрток пергамента и поднёс свечу поближе. Число страниц и почерк совпадали.

— С виду всё в порядке... Возможно, кто-то заходил почитать из чистого любопытства?

В компании служили рьяные верующие. Наверняка до них дошли слухи, что перевод вот-вот будет готов, и они захотели сами прийти и взглянуть на него, а раз в комнате никого не было, решились в своём нетерпении прочесть без спроса. Пока Коул думал, Миюри приблизила лицо к столу, обнюхала и, выпрямившись, потёрла нос.

— Не знаю. Всё что, я могу сказать, кто-то здесь был. Если бы я была волчицей, как мама, смогла бы сказать, кто именно, — ответила она с сожалением и чихнула.

Способная прятать и показывать уши и хвост, она не умела, как Хоро, превращаться в огромного волка. Возможно, причина крылась в человеческой части её крови.

— В любом случае тебе нужно быть осторожней, хорошо?

— Я буду. Но мне кажется, ты слишком сомневаешься в людях, не думаю, что это разумно.

Сложив на груди руки, Миюри плавно помахивала хвостом и хмурилась, слушая Коула. Наконец, она вздохнула и пожала плечами, будто сдаваясь.

— Ладно, я пойду достану горячей воды... В случае чего воткни мой кинжал в пол и подопри дверь рукояткой.

Голос её звучал сердито, Коул взял её совет себе на заметку.

— Если нам предстоят такие проблемы, я пойду с тобой.

Он вставил свечу, в подсвечник, собираясь выйти из комнаты.

— Ох, кто-то поднялся на третий этаж. Мне кажется, это Льюис, — сказала Миюри, дёрнув ушами. Возможно, так звали какого-то посыльного, с которым она сдружилась во время работы. Коул подумал, что это удачный шанс попросить принести им воды, Миюри же поспешила спрятать уши и хвост. Через несколько мгновений раздался стук в дверь.

— Извините, что нарушаю ваш покой, — послышалось правильное приветствие.

Этот человек вряд ли стал бы заходить и хозяйничать в их отсутствие.

— Войди, — ответил Коул.

Дверь открылась, на пороге стоял мальчик, двумя-тремя годами старше Миюри.

— Простите меня. Господин Хайленд просит вас прийти.

Когда мальчик произнёс имя, Коул подумал, что как раз принц и мог прийти сюда. Как наниматель он имел право читать перевод в любое время, когда захочет. Кроме того, вряд ли он задумается, входить ли в комнату простолюдина без разрешения.

— Очень хорошо. Мы скоро будем, — ответил он, и мальчик почтительно склонил голову. Коул заметил, как тот всё же успел заглянуть внутрь, на его лице появилась сдерживаемая улыбка, он даже исподтишка махнул рукой. Но Коул был достаточно добр, чтобы посмотреть в другую сторону. Он закрыл дверь, Миюри, улыбаясь, облокотилась на стол, за которым ранее сидел один из писарей.

— Это Льюис?

— Ага. Мы вместе ходили в порт, он два раза упал в море.

Коул не знал наверняка, улыбалась ли она из-за своего отношения к Льюису или из-за его глупого падения в море. Возможно, сразу по обеим причинам.

— Что ж, Я пойду к Хайленду, так что... — Коул нарочито замолчал.

— Я тоже иду.

— На этот раз там может не оказаться никаких сладостей.

— Ничего. Если ты будешь меня кормить слишком часто, мой нюх может притупиться.

На самом деле Хайленду самому нравилось угощать Миюри конфетами, он словно приручал осторожного зверя в горах.

— Только не груби.

— Ладно.

Миюри отошла от стола и первой вышла из комнаты. Коул был готов последовать за ней, но вдруг обернулся и посмотрел на письменный стол. Разве правильно вот так оставлять переведённую рукопись?

— Брат? — позвала его Миюри из коридора, после недолгих колебаний он решил взять рукопись с собой.

В любом случае он должен сообщить, что закончил перевод вплоть до седьмой главы.

— Извини, что заставил ждать.

— Ага. В прошлый раз я ела чернику и яблоки и думаю, что груши — на очереди.

Пока Миюри предвкушала грядущие лакомства, Коул улыбнулся её ненасытности и зашагал вперёд.

Но в конце длинного коридора, куда не мог достать свет от свечи, стояла кромешная тьма. Он замедлил движение — осторожность никогда не повредит. По дороге Коул несколько изменил своё мнение. Принц позвал их поздно ночью. А переговоры с архиепископом он начал всего день назад. По-видимому, у него имелось множество причин вызвать их.

— Ах, вот вы где, — поприветствовал их Хайленд из-за стола, накрытого ослепительно-белоснежной скатертью, как только они вошли.

На столе стояла еда, кажется, уже остывшая.

— Мне жаль, мы гуляли по городу.

— Всё в порядке, — Хайленд криво улыбнулся, поигрывая ножом. — Я не очень голоден.

Он положил нож и откинулся на спинку кресла.

— Я уверен, вы устали после переговоров. Пожалуйста, не сдерживайте себя.

— Уста-ал... Я думаю, это не вполне верно. Скорее, нездоров или расстроен.

Выбранные Хайлендом слова отражали не самые удачные результаты переговоров.

— Неужели даже с поддержкой горожан архиепископ всё ещё упрямится?

Хайленд издал лёгкий смешок.

— Поддержка горожан, хе-хе?

Коулу показалось, что стоявшая позади Миюри сникла. В улыбке Хайленда проглядывалась какая-то насмешка, предназначенная, впрочем, не им.

— Я тоже так думал. Но шумят лишь люди из низшего сословия.

Грузчики в доках, рыбаки, подённые рабочие.

— Такие, как они, способны лишь на кровавые бунты. Сегодня вызвали падре для поддержки архиепископу, но когда тот пришёл в церковь, сразу опустился без сил на пол. Он оказался так напуган, словно побывал на поле боя.

Конечно, это было о том падре, про которого ранее рассказала Миюри, того, которого встретили в порту притворным ликованием и рукоплесканиями.

— Знаешь, как теперь они на меня смотрят? — простонал Хайленд, устало усаживаясь перед давно остывшей едой. — Они думают, что я пытаюсь устроить гражданскую войну и присоединить этот город к королевству.

— Что?

Это уже не имело никакого отношения к борьбе между королевством Уинфилд и Папой.

— Ты в курсе, что некоторые распространяют перевод Писания по городу и всюду размахивают им? Из-за этого архиепископ кричал на меня, утверждая, что перевод — это для отвода глаз, а на самом деле — подстрекающий памфлет, цель которого — поднять народ на мятеж.

— Нет...

— Конечно, каждый поймёт, что перевод настоящий, когда прочтёт. Я даже показал пергамент архиепископу. Но после их предположения, что сама основа Церковной власти может привести к бунту, все влиятельные люди города стали сомневаться. Ведь если архиепископ прав, то тот, кто поддерживает меня сразу станет бунтовщиком.

Хайленд говорил самоуничижительно, его слабая улыбка была полна боли.

Обходительность Стефана, управлявшего этим торговым домом, была, скорее, средством удерживать Хайленда на почтительном расстоянии, нежели проявлением искреннего уважения. Влиятельные люди города вели здесь торговлю, для них совсем не выгодно вступать в борьбу с Церковью.

Размышляя, Коул почувствовал, кто мог проникнуть в комнату, чтобы прочесть перевод рукописи, раньше, чем понял это разумом. Должно быть, это компания Дива подослала кого-то проверить, не пишет ли Коул что-то провокационное.

Хайленд глубоко вдохнул, потом медленно и протяжно выдохнул.

— На моей родине благодаря Папе всё больше и больше людей на каждом отрезке своей жизни лишается поддержки Господа. Ведь дело не в том, что мы не верим в Бога. И мы не стараемся использовать происходящее как повод захватить территорию других государств. Мы всего лишь недовольны тем, как Папа ставит на одни и те же весы Божье покровительство и деньги. Я не понимаю... как он не может осознавать такой простой истины.

Хайленд стиснул кулак так, что тот затрясся над столом. Коул понял его смятение, его кулаки тоже невольно сжались. Однако когда Хайленд, наконец, расслабил руку, на его лице отобразилось смущение.

— Или он просто пытается вывести меня из себя. Когда начинаешь злиться, проигрываешь. Особенно на переговорах.

Хайленд взял чашу, сделал маленький глоток и проговорил:

— То же самое было и в Ренозе. Тамошний архиепископ выставил всех своих сторонников, кого мог, и они бросали в меня любые оскорбления, какие хотели. Когда такое происходит, даже самые скверные события, которые с тобой когда-то случались, уже не кажутся слишком неприятными.

Церковь не могла силой избавиться от Хайленда, её слуги прибегли к тирании большинства.

— И потому, Коул, я должен кое о чём тебя попросить.

— Меня?

— Я хочу найти себе ещё союзников, хотя бы совсем немного. Я не уверен, будет ли использовать архиепископ ту же стратегию завтра, но я хочу, чтобы ты находился рядом со мной во время переговоров.

Коул уже готов был ответить на неожиданную просьбу, но Хайленд, улыбнувшись, остановил его.

— Может случиться, что я спрошу у тебя совета из области богословия, но я не прошу тебя говорить много. Мне просто нужно, чтобы ты был там ради чувства собственной гордости. Я сказал ему, что ты молодой состоявшийся словесник, который имел дело с известными богословами. Вполне достаточно, если ты просто будешь стоять со строгим выражением лица. Архиепископ никогда не станет допытываться до твоего знания Святого Писания. Они получают посты не благодаря пониманию Божьих заветов, а зарабатывают их за счёт изворотливости в светском обществе.

Судя по всему, Хайленд сформировал такое впечатление после личного общения с церковниками, а не из предубеждения.

— И пусть даже архиепископ никогда не читал Писания. Это портовый город. Он может знать имена известных священников, которые проезжали здесь на пути в Ньоххиру или обратно. Если мы упомянем их имена и в особенности станем говорить так, будто у тебя есть наставник, то возможно, священники примут тебя за равного известным богословам.

Коул почувствовал себя чучелом, которым отгоняют птиц от свежих ростков в поле, но он продолжит делать всё, что в его силах, до тех пор, пока сможет помочь.

— Я действительно не хочу прибегать к такому странному приёму. Однако тот чудесный мир, где люди признают собственную глупость, лишь услышав правду, существует, кажется, только в книгах.

Хайленд казался опустошённым этой пропастью между идеалами и реальностью.

Но услышав о книгах, Коул вспомнил, что сам держит в руках целый свёрток идеалов.

— Кстати, касательно перевода, я закончил предварительный вариант вплоть до седьмой главы.

— О!

Лицо Хайленда неожиданно просияло, чему Коул безмерно обрадовался.

— Я думаю, что его потребуется подправить, но уверен, основные идеи переданы хорошо.

— Нет, нет, спасибо тебе за усердный труд.

Коул передал пергамент, и Хайленд пробежался по тексту ласковым взглядом.

— Мм... А, это хорошо.

Естественно, это были просто слова, но Коул позволил себе немножко погордиться в качестве вознаграждения.

— Извини, у меня нет времени прочитать всё. Сколько уже переписано?

— Около половины седьмой главы. Только сегодня закончил оставшуюся часть, так что, думаю, смогу сделать копию к утру. Я отдам её писарям, и после того как мы покажем эту часть Церкви, они продолжат переписывать.

— Благодарю за такую расторопность. Сможешь сделать это для меня?

— Разумеется.

Принимая от Хайленда пергамент обратно, Коул почувствовал надежду, что их тяжёлая работа не пропадёт зря, и они смогут достичь цели.

— Это историческое событие, первый шаг к тому, чтобы принести Писание грамотным людям, способным понять, что есть правда. Я рассчитываю на тебя, Коул.

Коул выслушал полные надежды слова Хайленда и вышел из комнаты.

И ещё одну ночь он провёл при свечах, но на сей раз Миюри не злилась и не выгоняла его, напротив, тихонько читала перевод, сидя сзади, пока он переписывал рукопись. В нём мелькнула мимолётная надежда, что в ней, наконец, проснулся интерес к Божьим заветам. Возможно также, ей было досадно, что ему снова дали работу или что ей не уделяли внимания, или она просто недолюбливала Хайленда.

Неожиданно Миюри положила голову ему на плечо, показывая своё недовольство. Обычно непоседливая, она всё же смогла дочитать весь перевод, не сказав ни слова, потом подняла голову, потянулась и, зевнув, проверила, сколько работы ещё осталось. Обнаружив, что работы по сути непочатый край, она встала и молча направилась в кровать.

Коулу подумалось, что Миюри всегда делала только то, что ей нравилось. Судя по всему, она затаила недовольство внутри себя. Послезавтра он должен уделить ей больше времени. Подумав об этом, он поразился собственной способности потворствовать её капризам, теперь ставшей непреодолимой привычкой. И если им придётся расстаться, он не просто больше не будет работать в купальне, в сердце его навсегда опустеет уголок, который она всегда занимала.

Среди полной тишины, висевшей над городом, Коул закончил последнюю часть перевода. Как соратник Хайленда он не мог позволить себе зевать среди дня, поэтому сразу лёг спать и быстро уснул, согретый хвостом Миюри. Но встал всё равно на рассвете. Миюри пошевелилась, когда в окно заглянуло солнце, и была возмущена, обнаружив, что он проснулся так рано. Однако Коул, взволнованный предстоящими событиями, больше не мог снова уснуть.

Наконец пришли писари, Коул передал им копию оставшегося перевода. Когда они справились, он поручил раздать копии любому, кто попросит. А исходную рукопись он возьмёт с собой в церковь на переговоры.

— И почему ты так одета? — возмутился он, разглядев одежду Миюри.

На ней красовался её наряд из Ньоххиры, только ещё с накидкой на плечах. Прошло всего несколько дней, а она, облачившись в женское платье, стала выглядеть заметно повзрослевшей. Может, сказалась её работа посыльным в компании.

— Почему? Потому что если я приду в церковь одетой, как мальчик-посыльный, это плохо скажется на нашем деле, верно? Мы ведь говорили об этом вчера.

Даже если компания Дива собиралась поддержать Хайленда, Стефан, управлявший этим торговым домом, не хотел вставать против Церкви. А ещё многих беспокоило, что народные волнения могли оказаться попыткой захватить город. Миюри верно рассудила, но Коул чувствовал, что её причина на самом деле была лишь оправданием.

— А остаться в комнате и подождать, как хорошая девочка, ты не хочешь?

— Нет! Я уже прочла Писание. Не думаю, что узнаю что-то новое, если продолжу бегать посыльным.

— Это потому, что я способен видеть лишь четверть мира? — спросил он.

Миюри посмотрела на него и рассмеялась.

— Ага.

— Честно говоря, я не знаю, что на это скажет господин Хайленд.

В его словах прозвучала лёгкая надежда, но когда они вошли к Хайленду, всё прошло на удивление гладко, наследник лишь слегка удивился.

— Выглядит не вполне подходяще, но если ты снимешь корсет, наденешь простые штаны и повяжешь пояс, получится достаточно сносно. Ты сойдёшь за судебного помощника. Пока мы не ушли, я ещё смогу достать шляпу с гусиными перьями. У тебя очень ухоженное и открытое лицо. Тебе пойдёт любое выражение.

Когда она переоделась и наскоро завязала волосы на затылке, Коул согласился, что она действительно была похожа на помощника аристократа.

— Смотрится величаво, — решила она.

— Именно, — согласился Хайленд, и Миюри гордо фыркнула. — В таком случае идём. Утренняя месса закончилась, народ наверняка уже выходит из церкви и возвращается к работе.

Для Хайленда и его помощников подготовили карету, но Коул и Миюри пошли пешком. Дороги всегда переполнены людьми, и на своих двоих они могли добраться даже быстрее кареты. Кроме того, так они смогут гораздо лучше прочувствовать настроение в городе. От вчерашнего уличного разгула не осталось и следа, город Атиф мирно мерцал под лучами солнца. Коул смотрел по сторонам, готовый поверить, что вчера вечером он видел дурной сон.

За исключением официальных мероприятий останавливать карету перед церковью считалось дурным тоном, поэтому Хайленд подъехал с торца. Там стояли молодые дьяконы, с засученными рукавами и красными от долгого мытья руками. Они мыли церковные стены рваными тряпками.

— Доброе утро. Архиепископ внутри? — спросил Хайленд, и один из дьяконов со слегка пробивающейся бородкой, на вид чуть старше Миюри, вытер руки и молча открыл заднюю дверь. Это была грубая железная дверь, способная при необходимости остановить атаку врага.

— Извините нас.

Хайленд прошёл между дьяконами и те опустили глаза, но проследовавших за ним помощников и Коула они разглядывали входивших без стеснения. Группа вошла в тусклую церковь, и задняя дверь с грохотом захлопнулась за ними.

— Они явно нам не рады, — прошептала Миюри.

— Должно быть, злятся, что им приходится делать сегодня лишнюю работу, — ответил Хайленд.

— Разве уборка — плохая привычка? — спросил Коул.

— Это зависит от того что убирать.

Коул кивнул, а Миюри прошептала ему на ухо — тухлые яйца. Он невольно посмотрел на девочку. На улицах, позади церкви, лавок не было, по ночам там становилось малолюдно. Коул мог легко представить, как охваченные недовольством горожане не поленились притащить сюда тухлые яйца. С точки зрения Церкви именно Хайленд подстрекал этих людей, поэтому он и его спутники становились нежеланными гостями.

Они шли быстрым шагом вперёд. Не из наглости и не из дерзости, просто им не хотелось, чтобы их остановили или заставили ждать где-нибудь неопределённое время, если деликатно попросить дорогу.

Внутри церковь казалась больше, чем снаружи, каменные сооружения производили сильное впечатление. Огромные, не менее впечатляющие алые гобелены свисали со стен, а вырезанные из камня подсвечники выстроились ровными рядами — само воплощение роскоши. Свечи использовались явно из пчелиного воска, а не сальные.

Когда они, наконец, добрались до места, Хайленд без колебаний распахнул обе створки дверей, шагнул внутрь и заговорил:

— Доброе утро. Хвала Господу, что я могу вновь вас сегодня лицезреть.

Перед ними открылось широкое помещение под высоким потолком. Это был вытянутый зал, в центре которого был установлен такой длинный стол, каких Коул никогда не видел, за ним запросто могли разместиться двадцать человек. Вдоль стен стояли деревянные полки и прямоугольные сундуки тонкой работы, а над ними на облицованных стенах висело двенадцать изображений ангелов, и каждое — крупнее тех, что он видел в компании Дива. Даже приёмные залы самых крупных торговых домов не могли похвастаться таким богатством.

За столом сидело семь падре, все в пурпурных мантиях изумительной вышивки, а также два секретаря с развёрнутым перед ними пергаментом. Во главе стола под большим символом Церкви, нарисованным на стене, в расшитой золотом мантии сидел архиепископ. Позади всех стояли три камергера, ожидая приказов. Это были либо дьяконы, выполнявшие необычные для себя поручения во время изучения Божьих заветов, либо светские секретари, работавшие в канцелярии Церковного совета. Без сомнения, если все они разом завопят, любые аргументы, независимо от их весомости, будут тут же сметены.

— Слава, тебе, Боже, — монотонно пропел архиепископ, но его лицо оставалось угрюмым. — Вы привели большую свиту.

Он немедленно начал атаку, но Хайленд мягко улыбнулся и сел в кресло, которое для него выдвинул слуга.

— Чем больше людей, тем теплее станет этот зал.

Продолжая хмуриться, архиепископ громко выдохнул через нос.

— Кстати, сегодня, наконец, завершён перевод седьмой главы Писания. Я бы хотел поделиться с вами рукописью.

Хайленд подал знак, и стоявший рядом слуга взял пергамент и передал его священникам. Священники лишь продемонстрировали недружелюбно-каменные лица, но один из камергеров подобострастно положил документ перед архиепископом.

— Возможно, вместо того, чтобы слушать меня, вы сами взглянете на рукопись и тем самым совершенно убедитесь, что это не памфлет бунтовщиков. Разумеется, Господь не поощряет конфликтов, а мы на стороне гармонии.

Архиепископ перевернул страницу перед собой и поднял глаза.

— Могу я это прочесть?

— Конечно.

Голос Хайленда прозвучал немного звонче, Коул тоже немного удивился, уверенный, что архиепископ даже не взглянет на перевод. Тот быстро прочёл первую страницу, внимательно, однако, читая каждое слово, затем перешёл ко второй. Он читал с любопытством и молча. Никто из примерно тридцати человек в зале ни словом не нарушал его занятия. Лишь шелест чьего-то случайного движения или покашливание время от времени слышались в тишине зала. Взгляд архиепископа оставался сосредоточен на пергаменте.

Коулу показалось странным, что тот читал вторую страницу неестественно долго.

— Что-то не так? — спросил Хайленд чуть обеспокоенно.

Архиепископ перевернул страницу и взялся за третью. Какое совпадение, что он закончил именно в этот момент. И эту страницу он снова никак не мог завершить.

Коул взглянул на Хайленда и заметил, что его профиль застыл в гневе, стало ясно, что с ними ведут какую-то игру.

Архиепископ подозревал, что перевод Писания представляет собой памфлет, подбивавший народ к мятежу, именно чтобы доказать свою невиновность, ему дали ознакомиться с текстом. Таким образом, архиепископ должен был дочитать его до конца, но нужды в этом он не видел. Ведь если переговоры сорвутся, проигравшим окажется Хайленд.

Просить читать быстрее совершенно бессмысленно, а если проявить нетерпение и озлоблённость, не выдержав медлительности архиепископа, тот получит желаемый результат. У него появится прекрасный повод для торжества, если они встанут и уйдут, признав этим поражение. Переговоры застряли, не успев начаться, архиепископ изначально не собирался ничего слушать. Слова Хайленда оказались слишком точны — они сидели в этих креслах не потому, что изучили заветы Господа, а благодаря своей пронырливости светском обществе.

В помещении было тихо, но самый воздух, казалось, давил на головы пришедших сюда. Хайленд сохранял достоинство и, положив одну руку на стол, пристально смотрел на архиепископа. Будто кот, следивший за крысой, готовой улизнуть, если отвести взгляд.

Однако Коул не знал, как можно выйти из такой нелепой ситуации. Он не мог себе представить, что архиепископ прочтёт всё до конца. Нельзя было что-то потребовать от него и нельзя было встать и уйти. Их поймали в ловушку. Коул вспомнил неудачу в Ренозе. Должно быть, тамошний архиепископ поступил с Хайлендом точно так же. Этот молодой принц был равен Коулу в богословских спорах, но так же не привык к враждебности общества.

Коулу было стыдно, он был зол на себя из-за своей бесполезности здесь. Сколько же времени уже прошло? Как ответ, снаружи донёсся звон колокола. На церковной колокольне пробили наступление полудня. Коул подумал, что независимо от происходящего здесь за пределами здания время течёт своим чередом, и люди продолжают жить обычной жизнью. Возможно, Хайленд на это и рассчитывает.

Когда опустится ночь, снова наступит тревожное и опасное время. Пьяный люд станет наряжать собак в священников и высмеивать их авторитет. Тем временем кажущиеся рассудительными торговцы, держа в руках куриные ножки и обрывки переведённого Писания, будут есть своё мясо и плеваться оскорблениями в адрес Церкви.

Зато в торговом доме компании Дива сейчас писари продолжали копировать и распространять перевод. Здравомыслящие горожане прочтут его и поймут всю беспочвенность Церковной тирании. Тогда они станут забрасывать яйцами не чёрных ход, а главные ворота. Как только народ поднимется, чтобы вернуть Церковь на праведный путь, Хайленд получит нужный момент обнажить свой меч для последующих переговоров.

Подумав, Коул стал понимать и план архиепископа. Скорее всего, он ставил на прямо противоположное развитие событий. Миюри, выполняя для компании чёрную работу, слышала, что буйные ремесленники бранились просто потому, что имели такую возможность и повод. Это не имело никакого отношения ни к праведной вере, ни к непосильной десятине, не дающей им разогнуть спину. Учиняемые ими беспорядки были ничем иным, как временной прихотью, и если из неё ничего не выйдет, они всего-навсего найдут иное развлечение.

Зима сменялась весной, быстро приближалось самое напряжённое время. В компанию Дива придёт множество просителей. Потом начнётся череда весенних празднеств и религиозных церемоний, и архиепископу надо будет проводить их в соответствии со своими обязанностями, у него не будет недостатка в поводах отсрочить переговоры. Религиозная работа — как соль, участие Церкви стало неотъемлемой частью обыденной жизни, особенно в межсезонье и во время важных общественных событий. Если цели Хайленда каким-то образом воспрепятствуют этой работе, несомненно, появятся те, кто захочет ему зла. Сама первопричина нынешних бед народа Уинфилда — полное прекращение религиозных обрядов.

Поднимут ли люди голос протеста или вернутся к повседневной жизни?

Коул тихо размышлял в этой нервной, гнетущей обстановке. Это борьба за мир, в который он верил. Народ увидит, что есть правда, и встанет на её защиту. По крайней мере, они с Хайлендом надеялись на такой исход.

О, Господи, молился Коул.

Но он не знал, насколько это правильно — молиться за то, чтобы архиепископ, слуга Господа, оказался неправ. Небо и земля переворачивались, у него кружилась голова. Как сказал лодочник, река никогда не течёт прямо. Конечно, кто-то может ему указать, что мир — место суровое и непростое, но Коул всё ещё где-то в глубине души продолжал ощущать тепло своей незамысловатой жизни в Ньоххире.

Время текло медленно и болезненно, оно будто вовсе застыло. Ни Хайленд, ни архиепископ не говорили ни слова, никто не предлагал сделать перерыв. Время шло, свет, проникавший через окно у высокого потолка, падал уже на другую сторону зала.

У Коула болели ноги и поясница, похоже, каждый здесь чувствовал себя не лучше. И не только стоявшие, долго сидеть неподвижно тоже тяжело для тела. Пожилые священники были заметно утомлены. Позади Хайленда стояли сплошь молодые люди, да и сам он был молод. Камергеры за спинами священников тоже были юнцами в отличие от своих начальников, могло показаться, что Хайленд обладал преимуществом в состязании на выносливость. Правда, Коул волновался за Миюри, но у неё всегда хватало сил бегать по горам, поэтому она кое-как ещё держалась. Когда в его голове мелькнула мысль, что в следующий раз она может и не прийти, он еле удержался от улыбки.

Наконец, лучи света, пронзавшие окно под потолком, дотянулись до стены и налились красным. Когда Коул предположил, что все сейчас думают о приходе вечера, по залу эхом пронёсся громкий стук — это старый священник упал лицом на стол.

— Падре!

Камергеры собрались вокруг него, подняли и вынесли. Дверь в зал открылась, и царившее напряжение спало, словно рухнула плотина, перекрывавшая речной поток. Архиепископ поднял глаза от пергамента и заговорил:

— Мы не можем продолжать встречу при подобных обстоятельствах. Я ещё не закончил читать этот перевод, а посему давайте продолжим завтра.

Не только священники почувствовали облегчение. Помощники Хайленда, включая Коула, облегчённо выдохнули.

— Ночь долгая, так что я подожду, пока вы закончите, — решительно объявил Хайленд.

Лицо архиепископа напряглось, слова застряли в его горле, другие священники тут же посмотрели на него, ожидая указаний.

Уважение переполнило Коула. Хайленд определённо не был капризным аристократишкой, всё это время он ждал, пока соперник даст слабину.

Принц внимательно смотрел на архиепископа, показывая, что, скорее, пройдёт сквозь ад, чем отступит. Поняв это, архиепископ онемел. Но его священники уже дошли до предела своих как физических, так и душевных сил. Мгновение назад они расслабились, утешаясь тем, что день завершился. Они не могли снова собраться с силами, ситуация изменилась. Возможно, архиепископ недооценил Хайленда, казавшегося слабым, тщедушным аристократом, воспитанным в роскошном поместье. Благодаря своим тонким чертам лица, он выглядел почти женственно, в нём совсем не было ничего грубого. Но при этом он обладал упорством, которое по достоинству оценил бы даже охотник, и озорством торговца, умевшего перехитрить своего противника.

— Кхэм... гхм... — прокряхтел архиепископ, его прошил пот, но и он тоже заслуживал место в своём кресле. — Да... действительно. Мы должны завершить начатое.

Он уставился на Хайленда кусачим взглядом того, кто не желает проигрывать. Возможно, именно так смотрит человек, готовый утянуть врага за собой в могилу. В лицах священников читалась безнадёжность, но пойти против слова архиепископа они не смели. Тщательно обдумав ситуацию, Хайленд предложил:

— Но перед этим — почему бы нам немного не подкрепиться?

Сначала Коул подумал, что такой предложение взбодрит их противников, но, взглянув на лица священников, понял, что их чувства невольно склонялись в пользу Хайленда, в котором увидели своего спасителя. Архиепископ болезненно кивнул.

— Гхм... В таком случае принесите нам хлеб и питьё. Лавки должны быть ещё открыты.

Камергеры наклонили головы и вышли из зала. Хайленд обернулся к Коулу и заговорил с живой улыбкой.

— Вы тоже, идите и помогите им.

Было ясно, что он обратился к ним не как к слугам, под приказ было замаскировано предложение размять тела и немного отдохнуть. Телохранители принца, однако, отказались покинуть Хайленда в этом сражении на стойкость:

— При всём уважении... Раз их господин должен пройти через муки, они последуют за ним.

— В таком случае все остальные сходите за едой.

Целый день простоять на месте — Коулу казалось, что его колени и спина стали чужими. Миюри тоже спотыкалась, и Коулу пришлось поддерживать её.

— Ты в порядке?

— Я хочу помыться.

— Я тоже, — ответил он с лёгкой улыбкой.

За дверью каждый разминал колени. В подобных совместных действиях не было друзей и врагов. Хоть между камергерами и спутниками Хайленда оставалось отчуждение, они чувствовали даже какую-то симпатию друг к другу. Впрочем, они не хотели, чтобы их видели на улицах вместе, поэтому камергеры воспользовались задней дверью, в то время как помощники Хайленда вышли через главные ворота. Коулу и Миюри также предстояло самим купить еды, но у Миюри так болели ноги, что они решили сначала немного отдохнуть в углу коридора.

— Это было ужасно, — улыбаясь, сказала Миюри, устроившаяся на деревянных ящиках, сложенных у входа стопкой. — У этого блондинчика и вправду противный характер.

Коул невольно оглянулся, рядом никого не было. Дьяконы, с занятым видом носившиеся по церкви, вероятно, ушли в главный зал на вечернюю молитву. И потом, он уловил оттенок уважения в её словах. Определённое впечатление Хайленд всё же произвёл на неё.

— Окажись на его месте ты, братик, ты бы сдался раньше, чем старик дошёл бы до третьей страницы.

Не говоря уже обо всех этих священниках, муки которых наверняка тоже легли бы на его совесть. Да, он действительно не осилил бы такую ношу.

— И что же планируют эти типчики? — задумчиво произнесла Миюри.

Его меньше беспокоила её едкая манера речи, чем те, кого она имела в виду.

— Эти типчики?

— Блондинчик и старик. Как-никак, у них у обоих есть шанс победить.

— Я тоже об этом подумал.

Хайленд ожидал народного гнева, в то время как архиепископ дожидался, когда люди потеряют к борьбе всякий интерес. Коул поделился с ней своими мыслями, но Миюри рассердилась.

— Знаешь, брат, ты в этом совсем плох.

— П-плох, почему?

Миюри закинул ногу на деревянный ящик и упёрлась подбородком в колено. Она выглядела, как заводила детской шайки, который собирается выложить свой план достижения победы над детьми из соседней деревни.

— Ты хороший стрелок, ты непреклонен, поэтому охота на оленя с луком и стрелами тебе подходит. Но ты никуда не годишься, если речь идёт о капканах и охоте в стае.

Коул пока не понял, к чему она вдруг заговорила об охоте, но она была права. Он иногда брал лук со стрелами и отправлялся в горы добыть оленя. Знакомые охотники хвалили его успехи. Однако когда в горах охотилась Миюри, они злились, воспринимая это как посягательство на свою территорию. Всё потому, что она ловила столько белок и кроликов, что могла лишить их всякого дохода от добываемых шкур.

— То, как ты охотишься с капканами, говорит, насколько ты в этом нехорош.

— Нехорош?..

— Ты ставишь много капканов, а затем загоняешь в них добычу, преследуя её по задуманному пути.

Миюри блестяще с этим справлялась, в отличие от Коула. Он ничего не знал ни о беличьих тропах, ни о путях, какими кролики возвращаются в свои норы. Коул тратил уйму времени, стараясь охватить всю картину целиком.

— Всё потому, что ты добр и честен, — улыбнулась Миюри. — И блондинчик определённо что-то замышляет, ведь очевидно, что старику не к кому обратиться. Вчера того человека освистали и застали врасплох, помнишь? Вот что присуще охотнику. Такое не могло произойти случайно, безо всякой подготовки.

— И что? — спросил он, и Миюри пожала плечами.

— Этот блондинчик знает, что для того, чтобы переломить ситуацию и заставить старика сдаться, потребуется нечто более весомое, чем простая решимость. Если не сегодня, так завтра.

Его разум словно окунулся в темноту.

— Не может... быть.

Возможно ли, что эти волнения, порождающие ненависть, начались совсем не случайно? Подумав, что Хайленд способен пойти на это — стереть в порошок авторитет Церкви, Коул испытал удар, от которого потерял дар речи, Миюри с грустью поглядывала на него искоса.

— Насколько бы ты не был добр к этому миру, это вовсе не значит, что мир должен быть добр к тебе.

Коул вспомнил, как расчёсывал ей волосы, стоя перед картой, сейчас у Миюри было такое же выражение на лице. Тогда она пыталась скрыть свои звериные уши, хвост и пол. Насколько бы ни был интересен ей внешний мир, он всегда будет безжалостен к ней. Миюри уже поняла это много лет назад ещё ребёнком.

— Блондинчик знает, что через несколько дней в городе грянет бунт, этим объясняет его уверенность. Зато потом, братик... — Миюри смотрела прямо на него. — Вот, что странно.

— Странно? Что может быть более странным, чем?..

— Ты ведь тоже помнишь, не так ли? Разозлить кого-то довольно легко, гораздо труднее успокоить, — неожиданно ухмыльнулась Миюри, и Коул слабо улыбнулся в ответ, он помнил, как много сил уходило, чтобы справиться с ней, когда она заведётся.

— Да... верно.

— Думаю, и у старика есть свой план. Он тоже прячет что-то в рукаве. Правда, я понятия не имею что. Твой план слишком беспечен. Это всё равно что рыбачить без наживки, надеясь, что какая-то рыба случайно проглотит крючок. Вот почему у него должна быть определённая стратегия справиться с обезумевшей толпой.

Её слова звучали слишком правдоподобно. Как архиепископ, так и Хайленд — оба несли тяжёлое бремя. Они не могли позволить себе безмятежно ждать. Коул не хотел думать, что для подобных целей принц намеренно создал в городе столь мрачную обстановку, но отказать подобному замыслу в осмысленности было невозможно. Тогда что же архиепископ? Чего он ждёт?

— Если мы разгадаем план архиепископа, тогда сможем помочь принцу Хайленду...

— Ну, по крайней мере, мы наверняка знаем, что ты разгадать его не сможешь, — увидев, что Коул нахмурился, она поспешила пояснить, — это значит, что ты хороший человек.

Её комплимент не поднял ему настроения.

Закончив поддразнивать, Миюри встала с ящика и взяла его за руку, её ноги уже окрепли:

— Я есть хочу.

— Ладно, ладно.

Они купили еды на площади и здесь же быстро расправились с ней, в церковном зале еда наверняка застрянет у них в горле. Сумерки ещё не сгустились, хотя небо уже подёрнулось киноварью, и медлительное спокойствие опустилось на город, сменяя сутолоку рабочего дня. Самые нетерпеливые лавочники уже закрывались, в тавернах зажигали фонари у входа, расставляли жаровни и столы. Но как только солнце сядет, город полностью изменится. Тёплый, яркий, жизнерадостный день уйдёт прочь и настанет, холодная, беспорядочная, освещённая факелами ночь. Судя по всему, с наступлением вечера Хайленд никуда не уйдёт, именно ночью развернётся настоящая борьба.

— Ты наелась?

Миюри кивнула, облизывая палец.

— Я не против, если ты невзначай улизнёшь, если тебе станет плохо, — напомнил Коул, она лишь нахально расправила свои узкие плечи.

— А ты, брат, постарайся не упасть в обморок, когда кто-нибудь тебе нагрубит.

С таким настроением она будет в полном порядке. Они вернулись в церковь, чтобы сделать всё, что в их силах, ради возвращения истинных заветов Господа.

Когда они вошли в совещательный зал, в воздухе благодаря перерыву витало добродушное настроение. Тот пожилой священник, что потерял сознание, был бледен, но сидел в своём кресле. Большинство камергеров стояли на местах, поэтому Коул и Миюри ощутили беспокойство, войдя в зал среди последних.

Но когда Коул заметил, что архиепископ читает оставшуюся часть пергамента, переворачивая страницы, его охватило изумление. Что за переворот произошёл в его душе? Трудно представить, что архиепископ настолько увлёкся догматами Святого Писания, что был не в силах оторваться от рукописи. Куда правдоподобнее, что он стремился поскорее перейти к следующему шагу, чтобы не дать своим священникам окончательно пасть духом, если испытание на стойкость продолжится. Но каков этот его следующий шаг?

Хайленд собирался использовать поведение толпы. Однако Коулу не хотелось думать, что принц сам, напрямую подстрекал людей, как предположила Миюри, потому что так или иначе, у него хватало причин поступать так. Как только наступит ночь, именно архиепископу придётся уступить перед лицом разъярённой толпы, хулящей на площади имя Церкви.

Чего же хотел архиепископ?

Можно не сомневаться, каждый здесь хочет перехитрить противника. О чём думали ангелы, глядя на них с прекрасных гобеленов? Возможно, они считали, что всё зашло слишком далеко.

Пока Коул размышлял, камергеры, стоявшие позади священников, огляделись, пересчитывая присутствующих, а потом закрыли дверь, словно запечатывая это место, чтобы, не дай Бог, миазмы из зала не просочились наружу.

Снова повисла тишина, в которой архиепископ продолжал читать. Он не просто водил глазами по страницам, а явно вчитывался в написанное. Будучи одним из переводчиков, Коул, естественно, нервничал. Какой кусок читал сейчас архиепископ? Что думал о качестве перевода? Принесёт ли пользу хоть что-то из того, чему Коул научился за всё это время? Оказывается, подавить амбиции совсем не просто.

Наконец, Коул стал потихоньку понимать чувства архиепископа, который отчаянно цеплялся за привилегированное положение в этом великолепном соборе, несмотря на серьёзное отступничество от Божьих заветов, и независимо от вызываемых этим разговоров среди людей. Вряд ли мысли Коула приходили в голову престарелым священникам.

В какой-то момент глаза архиепископа вдруг замерли на одной из строк пергамента. Он ещё раз перечитал предыдущую строчку, будто что-то привлекло его внимание. Перечитав ещё раз, архиепископ показал её рядом сидящему священнику, и стало ясно, что он не просто пытается тянуть время. Священник посмотрел на указанное место и выпучил глаза, затем показал его следующему священнику.

Коул отчаянно захотел узнать, что за место они обсуждают и почему. Судя по расположению в кипе пергамента, эту часть, без сомнения, переводил он. Он поднялся на носках и потянулся вперёд, пытаясь разглядеть, что они сейчас показывали друг другу. В то мгновение, когда он увидел содержание пергамента, скользнувшего по столу, по его спине пробежала дрожь. Почерк был точно его. Он сглотнул, понимая, что все эти высокопоставленные и могущественные люди, сейчас читали слова, написанные им. Охваченный невероятным возбуждением, Коул обнаружил, что его тело невольно подалось вперёд. Миюри потянула его за одежду и даже наступила на ногу, а Хайленд слабо улыбнулся через плечо. Коул ощутил себя единственным ребёнком в этом зале.

Пергамент передавался из рук в руки и, наконец, вернулся к архиепископу. Он аккуратно положил его на другую стопку бумаг и прокашлялся.

— Я удивлён, что это и есть тот самый перевод Святого Писания, за которым следит весь мир.

Каждый в этом зале понял, что это не просто слова.

— Мы желаем, чтобы хотя бы кто-то из мирян знал Божьи заветы, — вежливо ответил Хайленд. — Я уверен, вы поняли, что рукопись совсем не предназначена будоражить народ.

Архиепископ медленно кивнул в ответ.

— Я надеюсь, ты не будешь возражать, если я спрошу, кто тот человек, который перевёл это? Полагаю, известный богослов королевства Уинфилд?

В этот момент Коул заметил, как волосы Миюри, заплетённые сзади, ощетинились, как иногда щетинился мех на её хвосте. Без сомнений, почерк на пергаменте, передававшимся по столу, принадлежал Коулу. Эту часть переводил он.

— Нет, вот этот молодой словесник был тем, кто работал над фрагментом текста, который вы сейчас держите.

Когда Хайленд представил его, Коул выпрямил спину и поднял глаза. Будучи не в силах выдержать устремлённые на него взгляды всех священников, он обратил взор на символ Церкви, висевший перед ним на стене. Казалось, Господь Бог благословлял его за всё, чему он научился, даруя ему некий смысл, в этом великом храме, служившим обителью его заветов.

— Понятно. И ты был тем, кто попросил этого юного словесника сделать перевод?

— Так и есть. Мы в королевстве Уинфилд не хотим оставлять заветы Господа только для себя, и Бог определённо желает того же, — нанёс свой удар Хайленд, но архиепископ пропустил его слова мимо ушей.

— Мм. Хорошо, раз это результат тщательного, взвешенного решения принца Хайленда, а также королевства Уинфилд, то ничего не поделаешь.

Архиепископ выглядел удивлённым, но Коул не мог понять значения его слов. Он плохо видел выражение лица принца, стоящего перед ним, а поскольку тот сохранял хладнокровие, значит, всё понимал. Пока Коул думал об этом, серьёзный вопрос прозвучал из уст архиепископа:

— Очень хорошо, могу я считать, что ответственность за написанное здесь лежит на наследнике Хайленде и королевстве Уинфилд?

Что-то явно было не так. Хайленд проявил признаки беспокойства — поведение архиепископа не соответствовало его ожиданиям. Лишь по одной причине архиепископ мог сказать такое после прочтения. Здесь открывалось широкое поле для обсуждений, потому что переводить слова и выражения Святого Писания означало наделять их особым значением. Однако, судя по словам Хайленда, архиепископ Атифа, вероятно, никогда подробно не читал Писание. Может ли быть, что он всё же собирался проверить их на знание заветов? Возможно, это могли быть какие-нибудь простые ошибки, но Коул так не думал. Нет, он перепроверял всё бессчётное число раз. Там не должно было остаться ничего, к чему можно легко придраться.

Один из камергеров принёс пергамент Хайленду. С такого близкого расстояния Коул мог сразу сказать, что почерк принадлежал ему. Это был фрагмент, где пророк воздавал хвалу Господу. И там нет места для интерпретаций или метафор. Кажется, Хайленд тоже смог с первого взгляда понять, о чём повествует данная часть перевода, и, особо не вчитываясь, передал пергамент Коулу.

— Разве здесь что-то не так?

Коул взял пергамент и стал читать каждую строку с самого начала. Ошибок не было, как он и ожидал. Просматривая собственный текст, Коул вспомнил свой восторг и счастье, вечную борьбу со сном посреди ночи и постоянную боль в спине, пока писал его. Но тут Миюри потянула его за одежду. Она дотронулась до листа, смотря не на буквы, а на сам пергамент:

— Вот здесь...

Архиепископ заговорил одновременно с ней:

— Четвёртая строчка с конца — разве это не трогательный отрывок из оригинального Писания, который множество раз восхваляет Господа?

Четвёртая с конца? Коул начал просматривать снизу вверх.

— Что? — невольно воскликнул он.

Он почувствовал, как Хайленд обернулся, но сейчас даже не мог посмотреть на принца. Можно ли верить своим глазам? Земля уходила из-под ног, горечь желчи подступила к горлу.

Что это?

— Коул, что-то не так?

Но он не мог ни ответить, ни даже отвести взгляда от строк. Хайленд встал с кресла и выхватил пергамент. Через мгновенье его передёрнуло, и он поднял глаза к потолку. Его, проведшего весь день на ногах, не дрогнувшего во время душераздирающего испытания на стойкость, трясло с головы до пят. Но потом он посмотрел не на Коула, а на архиепископа.

— Нет... Что? Как?..

Подходящее слово. Действительно — как?

Немыслимо, чтобы Коул сделал такую ошибку. Место, которое должно было воспевать Господа, описывало его в виде свиньи, и вся его мудрость оказалась заменена свиным хрюканьем.

— Тут нет повода для удивления: почерк совпадает. Нет сомнений в том, что юный словесник сам написал эти слова под твоим руководством.

Хайленд с болью посмотрел на пергамент в своих руках. Почерк действительно совпадал. Он с ужасающей точностью повторял руку Коула. Только демон, прокравшись под покровом ночи, желая развеять свою скуку, был способен написать эти строки.

— Братик, от него пахнет теми писарями, — прошептала Миюри, и Коул всё понял.

Он просил трёх писарей сделать копии. Один из них даже не умел читать, что указывало на его искусность. Буквы для него были словно картинки, которые требовалось идеально срисовать, чтобы хорошо выполнить работу. Дальше, обладая способностью копировать любой почерк, они могли с легко подделывать самые разные документы, подменяя при этом слова. Волк способен обернуться в овечью шкуру. Всё это было спланировано. Кто-то проник в их комнату. Предостережение Миюри сбылось. Коул глубоко сожалел, что не проверил всё тщательнее, но теперь было слишком поздно.

— Ты должен винить только тех, кто использовал этот бесчестный подлог, Коул, — обратился Хайленд, их глаза встретились, и юноша кивнул. — Кто-то мог подменить страницы во время перерыва, пока мы не видели. Мы были недостаточно осторожны.

Действительно, если бы пергамент подменили вчера, риск попасться был бы гораздо выше. И потому предположение Хейлада казалось куда правдоподобней. Боль ещё отдавалась в груди Коула, но принц облегчил его тревогу и заставил думать яснее. В любом случае сейчас не время для самобичевания. И хотя то, что их одурачили, было неоспоримым, он не мог понять, ради чего идти на такую очевидную уловку. Поскольку подлог не вызывал сомнений, было бесполезно доказывать, что Коул это не писал. Более того, такое оскорбительное обвинение выглядело столь откровенно намеренным, что выходило за всякие рамки здравомыслия. Неужели архиепископ просто хотел таким образом потянуть ещё время? Но что выйдет, если выяснится, что подобное стало предметом спора? Вместо того чтобы посчитать Хайленда и Коула сумасшедшими, горожане, вероятнее всего, подумают, что архиепископ плетёт какие-то бесчестные интриги. Коулу казалось, что всё это приведёт к прямо противоположному для архиепископа результату.

Думается, если это и может к чему-то привести, то...

Когда он нашёл ответ, кровь отхлынула от его лица.

— Тех, кто написали этот отрывок, — возвысил голос архиепископ, — уместно назвать еретиками, не так ли?

— Что? — воскликнул Хайленд.

Двери зала момент распахнулись. За ними стройными рядами стояли солдаты городской стражи.

— Не сопротивляться! Вы обвиняетесь в написании и распространении крамольных текстов.

— Невозможно!

По крику Хайленда, как по сигналу, его телохранители схватились за эфесы своих мечей. Но не вынули их из ножен, сделав подобное в обители Господа, они немедленно заклеймили бы себя предателями.

Подозрение в ереси.

Теперь Коул видел, к чему стремился архиепископ, но оставалось кое-что, чего он не до конца понимал. Стража не могла действовать без приказа городского совета. Совет такого вольного города, как Атиф, состоял из местных дворян и влиятельных торговцев. Разве они уже не выказали свою поддержку Хайленду в его непростом деле?

Если он что-то неправильно понял, значит, где-то должен быть ещё один утерянный кусочек всей картины.

Разгадка неожиданно появилась прямо перед солдатами.

— Т-ты...

Хайленд сглотнул, Коул глазам своим не поверил. Священники и архиепископ встали со своих кресел и положили руки на грудь, отдавая должное Господу. Человек, возрастом между зрелостью и старостью, облачённый во всё белое, появился среди стражников. На его ризе красовался знак Церкви ярко-малинового цвета. Тому, кто носил эти одежды, даровалась свобода действий и обеспечивалась защита и безопасный проход через любые владения любого правителя. Всё потому, что в мире существовала лишь одна сила, имевшая власть над этим человеком — Божье слово. Он странствовал по миру, обладая всей полнотой власти, доверенной ему Папой — наместником Бога на земле, это был папский викарий.

— "Именем Папы дальнейшим объявляется, — заговорил викарий чётким, тяжёлым голосом, не признающим пустых слов, держа в руке лист пергамента. — Мы признаём идеи, распространяемые королевством Уинфилд, ересью, вся литература, что не была ниспослана Господом, считается запрещённой. Папа Анмел Дэзер семнадцатый, сто семнадцатый Папа Святой Церкви".

С такого расстояния Коул не видел, была ли печать на пергаменте настоящая. Однако если папский викарий получил поддельный указ, то целью Церковной инквизиции стал бы архиепископ. Скорее всего, она подлинная.

— Именем Господа, все сообщники Хайленда объявляются арестованными.

Солдаты заполнили зал. Телохранители Хайленда приготовились к защите, но принц остановил их взмахом руки. Выбора не было. Они были в меньшинстве и в сражении проиграют, не успев толком вытащить свои мечи, уж не говоря о том позоре, который ляжет пятном на репутации Хайленда в случае такой дерзости. Кровь — самый красноречивый рассказчик.

Когда солдаты приблизились с верёвками в руках, Хайленд тут же оценил их настрой по лицам. По совести они ещё были на его стороне, но появление викария лишило их выбора. Изменить ход событий можно было лишь одним способом — продолжать оставаться невиновными.

— Бог на стороне справедливости, — произнёс Хайленд, обращаясь к архиепископу, глядевшему, как их уводят.

Архиепископ мрачно отвёл взгляд, его лицо вдруг исказила подобострастная улыбка, обращённая викарию. Коула и Миюри забрали с остальными и, выведя всех через задний ход, запихнули в фургоны. Их не сопровождал конвой, чтобы не дать горожанам повода начать бунт, в случае если их заметят.

Фургоны ехали довольно долго, хотя город совсем не был большим. Солдаты, не стеснявшиеся показывать расположение к Хайленду, посадили Коула и Миюри в один фургон, возможно, потому, что она цеплялась за него всю дорогу. Коул хотел взять её за руку, но не мог, его руки были связаны за спиной.

Фургон в дороге громыхал и трещал. В какой-то момент Коул почувствовал, как мощёная дорога кончилась. Когда они, наконец, остановились и вышли, то оказались среди полей и садов.

— Мы... покинули город? — тихо спросила Миюри. Только одно приходило на ум Коулу, когда он представлял, как узников увозят в безлюдное место. Более того, земля оказалась идеально вспахана. Но когда он оглянулся, стараясь успокоить бившееся сердце, то увидел городские стены, выглядывающие за деревьями. Само собой, их не станут так сразу казнить прямо в городе.

— Выходите.

Когда солдаты потянули за верёвки, и повели пленников от фургонов, Коул почувствовал облегчение. Они оказались в огромном поместье, принадлежавшем, скорее всего, городскому аристократу, такие не часто увидишь в сельской местности.

Глава 4

Пленников ввели в особняк. Телохранителей Хайленда увели в подвал, а остальных, включая его самого и Коула с Миюри, препроводили наверх. Их вели длинными коридора, постепенно распределяя по помещениям. Коула поместили в одну комнату с Миюри, он не был уверен, повезло ли им или же солдаты услышали, что Миюри достаточно громко и часто называла его "братом", и не стали их разделять.

В любом случае руки им развязали и затолкали обоих в комнату, напомнившую Коулу дешёвые постоялые дворы. Кровать, стол и стул — больше ничего, но Миюри явно не ожидала и такого. Наверняка она представляла, что их бросят в кишащую крысами каменную темницу с сырыми потолком и стенами.

— Сидите здесь и дожидайтесь.

— А ведь они обращаются с нами, будто мы важные люди, — пробормотала Миюри.

Коул потёр развязанные руки и открыл ставни, железные прутья за ними вполне подошли бы настоящей темнице. Вдали были видны высокие здания и городская колокольня. Казалось, до них было очень далеко, не из-за того, что в опустившихся сумерках сложно оценивать расстояние, просто Коул был совершенно опустошён. Он пытался представить, как горожане, услышав про их арест, в общем порыве врываются в церковь спасти их. Но в это слабо верилось. Он схватился за прутья и попробовал расшатать их, но прутья сидели в окне намертво. Вход тоже оказался необычным — дверь представляла собой деревянную решётку, висевшую на мощных металлических петлях. Наверняка сделано это было, чтобы следить за заключёнными и не дать им бежать или внезапно напасть.

Коул заметил надписи, оставленные на стенах. "Во славу нашего знамени!", "О, духи великих героев, хвала вашей справедливости", "Я убью этого ублюдка при первой же возможности". Надписи были процарапаны влиятельными людьми, томившимися здесь давным-давно.

— Те писари были предателями, — сказала Миюри, потирая запястья.

— Извини, что не послушал тебя.

— А ведь я предупреждала... хотела бы я тебе сказать, но блондинчик прав. Сейчас это не имеет значения.

Так уж вышло, что мишенью теперь оказался Коул.

— Что теперь будем делать, братик? — спросила Миюри, понизив голос, так что он звучал одновременно раздражённо и нарочито. Возможно, она пыталась вести себя в духе одной из тех многочисленных приключенческих историй, которые часто слышала.

— Хоть Папа и обвинил нас в лжеучение, не думаю, что нам сразу отрубят головы. Скорее всего, сначала нас допросят инквизиторы.

— А-а, я знаю об этом. Это когда они привязывают ведьм к столбам и сжигают их, верно?

Наверняка она слышала об этом от гостей в купальнях.

— Они не сделают ничего варварского, иначе слухи быстро расползутся, особенно учитывая, что здесь принц Хайленд.

И всё же Коул до конца не мог поверить, что обвинён. Обычно еретичеством признавалось что-то по-настоящему серьёзное. Большая сила, способная поднять целую округу, сила, не преклоняющая колени перед Церковью и не поддающаяся на уговоры, сила, выплёскивающая ярость, пока не выдохнется окончательно. Оглянувшись на историю, можно увидеть, что к обвинениям в ереси часто прибегали, когда подавляли крестьянские бунты. Именно поэтому многие феодалы внимательно следили за порядком на своих землях, особенно с тех пор, как начались переговоры между королевством Уинфилд и Папой. Малейшие волнения могли спровоцировать Папу на ответные действия.

Хайленд приехал в Атиф как представитель своей страны, поэтому назвать его еретиком и взять под стражу было равносильно объявлению войны королевству Уинфилд. Кроме того, Коул не мог выкинуть из головы мысль, что всё это ужасный фарс, спланированный архиепископом.

— Так или иначе, если мы не выпутаемся из положения, и признают правоту папского викария, планы Хайленда обратятся в пыль. О Господи...

Коул зашагал по комнате, стараясь найти решение. Не вставая с кровати, Миюри раздражённо сказала:

— Брат, может, мы о себе должны сначала подумать, а потом уже об остальных?

— Разумеется, но...

— Тогда — как мы отсюда выберемся? Ускользнём ночью? Или расправимся с охраной?

Если бы её уши и хвост не были спрятаны, они стояли бы торчком от возбуждения. Живя в Ньоххире, она начиталась слишком много романов и теперь наверняка отчаянно пыталась совместить действительность и вымысел.

С другой стороны, им на самом деле нужно что-то предпринимать. Самой надёжной связью, на которую они могли положиться, были их отношения с компанией Дива. Коул попытался придумать, как дать знать компании об их заточении в этом особняке, его размышления прервал скрип открывшейся где-то в коридоре двери, послышалось приближение чьих-то шагов. Видимо, кого-то вели по коридору.

Коул задержал дыхание и выглянул через деревянную решётку. Он увидел Хайленда, идущего по коридору в окружении солдат. Его руки всё ещё были связаны, да и сам он выглядел удручённо.

— Мм? Эй, подождите, — позвал Коул.

Хайленд заметил их и что-то сказал страже. Стражники остановились и с напускным безразличием отошли назад.

— У нас много сторонников. Ещё рано сдаваться.

Хайленд в ответ улыбнулся сквозь решетку, но улыбка сразу исчезла.

— Извини, это моя вина, что ты оказался здесь.

— Вовсе нет. Но всё же, что происходит? Я поверить не могу, что нас, в самом деле, обвиняют в вероотступничестве. Неужто всё это — часть плана архиепископа?

— Хотелось бы мне в это верить, но судя по тому, что говорят солдаты, всё по-настоящему. Корабль прибыл в порт прямо перед тем, как мы устроили перерыв, после чего тут же был собран городской совет. А дальше — ты сам видел. Судя по всему, архиепископ знал о приезде викария и папском указе. Вот зачем он тянул время.

— Н-но взять и арестовать тебя означает, что Папа...

— Всё верно. Он определённо намерен воевать с моей страной. Скорее всего, меня захотят заставить раскрыть имена всех моих сторонников на материке.

Коул потупил взгляд, и Хайленд закрыл глаза. Кажется, муки совести страшили его гораздо сильнее, нежели предстоящие пытки. Во всяком случае, так казалось Коулу.

— Есть кое-что, чего я тебе не сказал, — произнёс Хайленд и с достоинством, присущим не то его благородному происхождению, не то характеру, посмотрел Коулу прямо в глаза. — Наша конечная цель — создать новую Церковь.

Коул не мог в такое поверить. Уже три года королевство Уинфилд лишено всякой религиозной деятельности. Сколько же людей всё это время молили Господа о заступничестве? Из слов Хайленда становилось понятным, почему Папа действовал столь сурово. Если позволить такому крупному королевству, как Уинфилд, создать свою Церковь, совсем несложно предсказать, что вслед за ним последуют и другие страны. И Папе осталось лишь действовать на упреждение.

— Святой престол каким-то образом узнал об этом. Но теперь, когда он нанёс удар, у нас есть отличный повод дать сдачи.

И Хайленд медленно опустился на одно колено, склонив голову.

— Я искренне сожалею, что не сказал тебе. Я не хотел предавать это огласке какое-то время. Папа отправил в королевство несколько кардиналов. Покуда они там, не думаю, что он начнёт войну. Впрочем, он может попытаться застать нас врасплох...

Они попали в ловушку, напоминавшую паучью сеть, и теперь ждали, пока их съедят.

— Мы не знали, готов ли ты разделить наши идеи, поэтому я не мог сказать тебе раньше. К сожалению, единственное, что я могу сделать теперь, это принести свои извинения за всё случившееся, ведь мы обманули тебя.

Бывший торговец, а теперь хозяин купальни Лоуренс сказал бы, что смиренный поклон ничего не стоит, ведь для любого уважающего себя торговца кланяться почаще — лишь простая необходимость. Но Хайленд — это совсем другое. Для человека королевских кровей склонить голову — жест чрезвычайно значимый.

— Принц Хайленд, прошу тебя, хватит. Я прекрасно знаю, насколько опасно то, что мы затеяли. Но сейчас нам нужно найти выход из положения.

Хайленд ещё несколько мгновений сохранял склонённую позу, потом поднял голову.

— Именно поэтому, у меня есть к тебе просьба.

— Просьба?

— Да. Но на этот раз наша юная барышня будет определённо не в восторге.

Коул отвёл взгляд от пытавшегося улыбнуться Хайленда и увидел глаза Миюри, полные неприкрытой злости. Тем же взглядом она пронзала ту девушку, что пыталась затащить её беспомощного брата на постоялый двор. Миюри с самого начала не доверяла принцу и была убеждена, что он что-то скрывает. Но хоть она и оказалась права, Коул, оглядываясь на положение принца, понимал, почему тот повёл себя таким образом. В конце концов, делиться секретами с кем-то, кто являлся всего лишь помощником в купальне Ньоххиры, наследник не был обязан.

— Но прежде всего я хочу кое-что прояснить. Со времени нашего разговора в Ньоххире ситуация изменилась. То, что мы будем делать теперь, не останется без ответа Папы. Помогать мне означает присоединиться к королевству Уинфилд. Ты ведь понимаешь, что это значит?

Теперь это выйдет за рамки простого недовольства политикой Церкви, теперь они станут по-настоящему противостоять власти и авторитету Папы, являвшегося гласом Господним на Земле и возглавлявшим Церковь, которая учила основам праведной жизни и доносила их до людей по всему миру. Церковь, которую переполняли противоречия, в которой свирепствовали порок и самоуправство. И всё же люди не переставали идти в церкви, вносить пожертвования и уважать своих священников. Всё это продолжается уже более тысячи лет. Этот непоколебимый порядок не перестаёт завоёвывать новые земли, последние десятилетия прошли под знаменем кровавой борьбы с язычниками на севере. И хотя война постепенно затихла, причина, по которой она прекратилась, заключалась в победе Церкви. Множество стран оказались разрушены, а их государей лишили земель.

И вот, королевство Уинфилд собралось сражаться против этой гигантской организации.

— Предстоит опасная, тяжёлая, и скорее всего, долгая борьба. Но, я хочу, чтобы ты вообразил.

— Вообразил?..

— Да. Своими собственными руками мы можем основать новую Церковь. Церковь, где священники проповедуют в согласии с Писанием, доступным каждому. Несправедливость и самоуправство в большинстве своём исчезнут. Исчезнут проблемы, которые мы не могли решить и старались не замечать. Именно поэтому я обратился к тебе, а не к этим важным священникам, сидящим в купальнях подобно варёной репе. Мы хотим создать новый мир, мир без обмана и лжи.

Другие сразу зададутся вопросом, возможно ли это. Однако всё, что им нужно сделать, — прочесть Писание. Ведь первые пророки вступили на языческие земли, обладая ещё более размытыми и запутанными знаниями по сравнению с учением сегодняшней Церкви.

— И это не просто мечта. У нас действительно есть возможность победить в этой борьбе, — Хайленд огляделся по сторонам, затем вплотную приблизил лицо к решетчатой двери и понизил голос. — Наше королевство — это всё же остров. Отправить большую армию даже в северные земли оказалось не просто, а ведь к этим землям не нужно плыть через море. Но важнее всего, что у нас достаточно рыбных промыслов, и мы умеем строить отличные корабли. Папа торопится, потому что боится, как бы мы не успели подготовиться.

Коул это мог понять, видя, сколько рыбы привозят в Атиф. Рыбы, пойманной в северных морях, всегда оставалось много, хотя она отправлялась даже в самые отдалённые деревни. Хайленд настаивал, что их положение отнюдь не безнадёжно, шанс выйти из схватки победителями существует, и его слова прозвучали убедительно.

У них было всё, что нужно, надо лишь взяться за дело.

— Коул, мне нужны твои умения, — сказал Хайленд. — Когда всё закончится, поверь мне, я воздам тебе за твои заслуги. В новой Церкви обязательно найдётся место, достойное тебя.

Он предлагал должность в новой Церкви. Коул даже не мог найти в себе силы отказать. Оказаться среди главных её пастырей означало принести избавление многим людям. Сама мысль о новой Церкви, которую создадут королевство Уинфилд и его принц, будоражила воображение. Если это случится, люди, наконец, смогут прикоснуться к истинным заветам Бога.

Однако кое-что беспокоило Коула.

— Принц Хайленд, я хочу тебя кое-что спросить.

— Что же?

Этот вопрос мог прозвучать для Хайленда почти как предательство. И всё же нельзя так просто взять и изменить убеждения, которых так долго придерживаешься.

— Новая Церковь создаётся, чтобы низвергнуть старую?

Пусть старая Церковь и полна недостатков, но в основе её — Слово Божье. И Коул совсем не хотел разрушать её до основания, наоборот, он хотел заменить гнилые сваи её фундамента.

— Я не хочу этого вовсе. Если мы создадим новую Церковь, старой тоже станет легче изменить себя. Но если мы ничего не предпримем, она может остаться навечно в её нынешнем виде.

Глаза Хайленда наполнились чувством, и это чувство не было злобой.

Коулу вспомнилась покорно-подобострастная улыбка архиепископа, с которой он смотрел на папского викария. Совсем не легко изменить мир.

— Разумеется, я надеюсь на самый лучший исход — мир, где люди смогут выбирать, какая Церковь ближе их душам: новая или старая.

— Ты говоришь так, словно не веришь, что такое возможно.

— Проблема совсем не в вере. Это политика. Мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы должное произошло. Но кто-то должен сделать первый шаг.

Взгляд Хайленда буравил до мозга костей. Опасность неизбежна. Но ведь когда-то Коул ушёл из своей деревни, не обращая внимания ни на какие опасности. Он вдруг вспомнил, что покидая родной дом, в глубине души он чувствовал, что в этом мире есть вещи, достойные, чтобы в них верить.

— Что я могу сделать? — спросил Коул.

— Нет, — прозвучал голос Миюри, стоявшей чуть сзади и ловившей каждое слово, она протиснулась между дверью и Коулом, стараясь оттеснить его в глубину комнаты. — Нет, он ничего не будет. Брат таким, как ты, не помогает.

— М-миюри?! — Коул еле удерживался на месте, она отталкивала его с силой, подтверждавшей серьёзность её намерений. — Всё, хватит...

— Нет, ты должен выслушать, маленькую барышню.

Коул не сразу понял, что эти слова произнёс Хайленд, улыбавшегося, за дверью и за спиной Миюри.

— Я не хочу обманом или угрозами заставлять людей присоединяться ко мне, — продолжал принц, и мягкая, почти женская улыбка Хайленда совсем не сочеталась с его холодным, как стекло, взглядом. — Всего этого я испытал с лихвой на королевском дворе. У меня ведь было столько неродных братьев. Но те, которые стояли рядом со мной или дорожили чувствами других, либо погибли, либо были изгнаны. Те, что остались, отказавшиеся умирать за идеалы, они не более чем тараканы.

Коул слышал о бесконечной кровавой борьбе между представителями высшей знатью. Это соперничество становилось ещё безжалостнее, когда речь заходила о наследстве. Как только он понял, с какой позиции Хайленд смотрит на мир, ему стало ясно, почему принц так хорошо разбирался в вопросах богословия. В нём не было ничего напускного, Божье слово поистине стало для него лекарством для врачевания душевных ран. Возможно, потому Хайленд всегда так по-доброму говорил с Миюри и угощал её сладостями, несмотря на её ершистость.

— У меня есть собственные причины найти путь к Господу, похожие на те, из-за которых ты так хочешь остановить своего брата.

Миюри вдруг замерла, не в силах что-то возразить. Неужели Хайленд узнал причину её упорства?

Принц оглянулся в коридор и, поняв, что время на исходе, быстро заговорил:

— Коул, компания Дива придёт за вами. Когда они придут, попроси их найти способ помочь мне. Если всё останется, как есть, из меня сделают заложника. И тогда королевство Уинфилд окажется в невыгодном положении, а без меня наши недруги могут перегрызть путеводную нить к новой Церкви, помешать её созданию.

Однако Хайленд принадлежал к королевской семье, у людей его статуса хватает возможностей найти сторонников. И Коул не понимал, почему компания Дива станет спасать их, а не Хайленда.

— Дива не придёт за мной, не взвесив на чаше весов все за и против, — добавил принц, заметив его недоумение.

Хайленда и компанию Дива связывала общая выгода. Когда Уинфилд станет одерживать верх над Папой, Дива получит множество торговых привилегий. Вот почему компания поддерживала с ним отношения и приняла его в своём торговом доме. Исключительно из своей выгоды. Чтобы спасти Хайленда, объявленного Папой еретиком и арестованного решением городского совета, компания Дива нуждалась в достаточной для столь рискованного поступка компенсации.

— Т-тогда мы дадим знать о вас королевству... — заговорил Коул, Хайленд остановил его жестом и по-доброму улыбнулся.

— Меньше всего я доверяю своей семье. Если бы я полагался на них, меня бы уже давно убили.

Коул был потрясён.

— Если им случится договариваться с Папой о заложнике, а именно обо мне, то вероятнее всего, они просто сделают меня первым мучеником нашей новой Церкви. Они смогут избавиться от соперника при дворе и одновременно заслужить народную поддержку. Никто не упустит возможность убить сразу двух птичек. Именно поэтому у меня нет иного выбора, кроме как положиться на вас двоих. Ваши глубокие связи с компанией Дива никак не зависят от потерь и прибылей.

И тогда Коул понял, почему принц выбрал в Ньоххире именно его. С компанией Дива Хайленда связывал исключительно вопрос выгоды, но Коул и Миюри — дело совсем иное. Они из семьи тех, кто сделал возможным успех компании, поэтому Дива обращалась с ними соответствующим образом. Вот почему тогда в Ньоххире Хайленд так хладнокровно рассчитал, что какой бы поворот ни приняло дело, Коул и Миюри всё равно будут спасены, даже если это не принесёт никакой прибыли. И когда ему самому будет грозить опасность, он сможет воспользоваться их влиянием.

Коула такая расчётливость совсем не огорчила. Его не обескураживало понимание, что их используют. Во многом из-за тоскливого выражения лица Хайленда, наполненного такой болью, словно тот сам страшно сожалел о содеянном. И всё же лишённый надежды на помощь своей семьи Хайленд прибыл в этот приморский город, где в погожий день с крыши городской колокольни берега Уинфилда были едва различимы, прибыл, чтобы сражаться за свою родину.

Хайленд молчал. Стоя здесь, будто полностью отдавая себя в руки судьбы. Потом, прежде чем Коул успел что-то сказать, принц отошёл от двери и пошёл вдоль коридора, а солдаты поспешили пристроиться за ним.

Разум Коула переполняло множество мыслей, ему казалось, что его голова вот-вот лопнет. Перед ним выросла целая гора проблем, о которых в Ньоххире он не мог и подумать. Честно говоря, он не знал с чего и начать. Но пятнадцать лет назад он стоял бок о бок с торговцем, который смело смотрел в лицо любым трудностям.

Что бы сделал Лоуренс на моём месте?

Как бы то ни было, Коул должен начать с тех проблем, что стоят прямо перед ним.

— Миюри, — обратился он.

Она так и молчала с того мгновения, как Хайленд каким-то образом понял, что ею движет. Как принц умалчивал о некоторых вещах, так и Миюри что-то скрывала. Услышав своё имя, она словно вернулась к действительности и тут же отшатнулась от Коула. Её ноги будто ослабели, и она, стукнувшись спиной о решётчатую дверь, сползла по ней на пол. Коул двинулся к ней, но был остановлен её взглядом. И если бы этот взгляд оказался кинжальным, враждебным, он смог бы его выдержать, но это был взгляд той, что была готова разрыдаться.

— Т-теперь мы станем сп... спасать этого блондинчика? — пролепетали её губы.

Сначала Коул подумал, что Миюри просто пытается добиться слезами своего, как случалось уже много раз прежде. Но он был с ней рядом с самого первого в её жизни крика и всегда мог определить настоящее от напускного. Его сердце дрогнуло от искренности её слёз.

— Миюри... — снова произнёс он и со вздохом опустился на пол. Уже давно Коул не был с Миюри глазами на одном уровне. Раньше он частенько пытался таким образом наставить Миюри на истинный путь, когда она не слушалась.

— Я не могу исправить твой озорной характер, но ты унаследовала от Хоро ум и проницательность. Кроме того, я прекрасно знаю, что ты действительно добрая. И вот теперь ты говоришь, что не хочешь помочь Хайленду, даже узнав, в каком он положении? Или ты считаешь ложью всё, что он сейчас сказал?

В ней сейчас не было обычного для неё стремления перечить, она выглядела потерянной. Её волосы ощетинились, казалось, ещё чуть-чуть — и слёзы вырвутся на волю.

— Миюри, твои уши.

Она быстро закрыла уши руками и свернулась калачиком, словно желая от всех спрятаться. Коул понимал, что её поведение имело причины, но никак не мог их угадать. Она не ответила на его вопрос, но ему было не привыкать иметь дело с проблемными существами, не считающими нужным объяснять, почему они избегают отвечать на его вопросы. Более того, в отличие от вездесущего Бога, Миюри совершенно точно находилась прямо перед ним.

— Ты вела себя так с тех самых пор, как принц Хайленд остановился в нашей купальне.

Миюри туже съёжилась в свой клубок, будто прикрываясь от ударов палкой.

— Поначалу мне казалось, ты дулась из-за того, что я завязал с ним отношения.

Она замкнулась настолько, что её лица уже не было видно.

— Но ты продолжаешь так себя вести даже сейчас, а значит твои капризы здесь не при чём.

Как корни деревьев спрятаны глубоко в земле, так и Миюри прятала что-то глубоко в душе.

— Есть нечто важное, что заставляет тебя так жестоко обращаться с попавшими в беду людьми и их великими целями?

Наблюдая за Миюри, Коул видел, что она сама в себе запуталась и оттого страдала. И даже при этом не хотела, чтобы он помогал Хайленду. Ему совсем не улыбалось прибегать к подобному способу, имея дело с Миюри, но ничего другого не оставалось.

— Почему ты хочешь помешать мне исполнить мою мечту?

Руки Миюри открыли просвет, через который Коула пронзил взгляд её широко раскрывшихся глаз. Однако всё её тело напряглось как у загнанной в угол добычи, губы крепко сжались. Тело свернулось так, что, казалось, вот-вот исчезнет совсем. Через мгновение её защита рассыпалась. Полные гнева глаза Миюри посмотрели на него.

— Если ты... если ты так хочешь знать, я тебе скажу... Хорошо?

Коул не ожидал, что она станет атаковать, и отступил. Её руки уже не прикрывали голову от воображаемых ударов, сейчас они, казалось, сдерживали что-то, готовое вырваться из неё наружу. Он думал, что она станет оправдываться, а потом, расплакавшись, расскажет обо всём, что её мучает. А он заботливо выслушает и мягко её упрекнёт. Ему и в голову не приходило, что она так отреагирует.

Коул молча пытался осознать, что происходит, а потом Миюри снова заговорила:

— Хотя тебе это точно, точно не понравится, ну и ладно.

Было ли её поведение заранее продуманным? Хотела ли она оскалить на него клыки, надеясь заставить его уступить? Коул пребывал в очень странном положении, где непонятное поведение Миюри вроде бы не должно было оказаться самой тревожной изо всех проблем. Хайленд взят в заложники, перевод Святого Писания запрещён Папой, их самих заточили. Если так пойдёт и дальше, рухнет не только план даровать людям подлинные Божьи заветы, сама их жизнь вместе с возвращением в Ньоххиру ставились под сомнение.

Но не было похоже, что Миюри лгала. Коул верил ей. Она сняла с головы руки и, протяжно вздохнув, вонзила в него сердитый взгляд, будто обвиняя его во всём. Словно занавес, опустилась тишина, похожая на ту, что стояла в церковном зале. И Миюри разорвала её своими клыками.

— Я вовсе не хочу мешать тебе, — медленно заговорила она, а он внимательно слушал, не в состоянии предугадать дальнейшее, пока она тянула каждое слово. — Но даже у меня... есть то, чего я не хочу потерять.

Обычно слово 'скромность' плохо вязалось с Миюри, и раз уж она заговорила подобным образом, значит, разговор для неё был очень серьёзным. Она немного помолчала, не отрывая от него глаз. Так сидеть и смотреть друг на друга можно было бы целый день. Но им надо сейчас спасти Хайленда ради самого Хайленда и ради всех тех, кто с нетерпение ждёт, когда им откроют глаза на истинного Бога, спасти принца, чтобы исполнить мечту Коула. Поэтому он глубоко вздохнул и заговорил:

— Я выслушаю тебя, — молвил он и с гордостью, присущей старшим братьям, продолжил. — Несмотря ни на что, я как-нибудь всё решу.

Волосы Миюри раздражённо дёрнулись. Ему показалось, что её губы шевельнулись, прошептав: "дурень".

— Когда ты спасёшь блондинчика, ты ведь станешь священником, верно?

— Верно. Ты ведь и раньше из-за этого злилась. То есть... Только не говори, что... — Коул вдруг кое о чём подумал. — Только не говори, что всё это потому, что, став священником, я должен сделаться врагом тех, кого считают одержимыми дьяволом?

В Святом Писании хватало историй о пророках, сражавшихся с демонами. Но Коул полагал, что правильно растолковал их для Миюри. Что бы ни случилось, он всегда будет её другом.

— Я не смотрю столь узко. Ведь если смотреть на мир с мыслью, что каждое создание на земле — творение Господа...

— Нет. Я вовсе не об этом. Меня совершенно это не беспокоит. Понимаешь... если ты станешь священником, то не сможешь... — Миюри издала звук, словно фыркнула, её глаза налились слезами, а из-под одежды показались уши и хвост. — Ты не сможешь...

— Что?

— Жениться! Тебе нельзя будет жениться! — прокричала она, прорвав свою внутреннюю плотину.

Всё, что выстроилось в голове Коула, мигом рассыпалось в прах.

— О... Что? — потрясённо переспросил он. — Я?.. На ком?

Он не смог бы найти слов, чтобы описать выражение лица Миюри. Она, кажется, вообще не понимала, что ей теперь делать, и, похоже, для начала решила успокоиться. Она посмотрела в коридор через дверную решётку, затем, зажмурившись, потёрла лицо ладонями и снова заговорила:

— Видишь, вот почему я не хотела ничего говорить!

Миюри обняла колени и обиженно отвернулась. Девочка сидела, надув щёки и выпятив губы, её хвост глухо колотился по полу. Обычно её лицо краснело от гнева, но сейчас, понял Коул, она не находила себе места от смущения, а ещё он понял, что действительно был полным дурнем.

— Ммм... — выдал он в замешательстве.

— Что?

Его обдало жаром, словно он угодил в раскалённую печь.

— С-серьё... — Коул почувствовал, что после дурацкого "Серьёзно?" он заслужит, чтобы ему перегрызли глотку, и в последний момент переиначил. — Нет, мм, к-как...давно?

— Я не знаю...

Ему послышалось, будто она, уткнувшись в колени, пробормотала: "дурень, откуда я могу знать?"

Разумеется, Коул прекрасно знал, что Миюри к нему сильно привязана. Она так липла к нему, что даже её отец, Лоуренс, начинал волноваться. Коулу это казалось довольно милым, и он, безусловно, дорожил таким отношением. Но никогда не смотрел на это с такой стороны.

Многое стало на свои места. Она высмеивала его обет целомудрия, подтрунивала над ним, а потом спряталась в той вонючей бочке, чтобы предстать в наряде, в котором хотела предстать именно пред ним. Ещё её невероятное упорство, с которым она стремилась поехать с ним. Всё сразу стало понятным и очевидным. Именно поэтому Миюри видела в Хайленде врага, того, кто, словно пришелец из чужого мира, пришёл в её дом и забрал Коула в неведомые земли. Затем, как и предупреждала Миюри, он оказался в ужасном положении.

Учитывая суть его мечты, он никогда не сможет дать Миюри то, чего она желает. Однако последнее, чего бы ему хотелось, это причинить ей боль. Коул очутился в ловушке между двумя истинами, неспособный на что бы то ни было решиться. Он стыдился своих восторженных речей о справедливости и тому подобном. Перед ним встала личная проблема, которую никак нельзя просто взять и отшвырнуть её от себя как что-то незначительное. Коул понял, каково было Миюри противостоять грандиозным планам Хайленда и сохранять баланс на чаше весов, имея при себе одну лишь любовь.

И вот ведь вопрос — в какую сторону теперь качнутся эти весы? Коул не мог даже строить догадок об этом. В богословии есть масса бесполезных, метафизических загадок, например, сколько демонов может танцевать на кончике иглы. Но обычные, житейские вопросы — кто кем любим — оказываются гораздо сложнее. Слова Миюри о его способности видеть лишь наполовину оказалось ужасающе точным.

Теперь Коул знал правду, но сделать уже ничего не мог. Оставалось лишь сказать ей, насколько он ничтожен и что ей стоит поискать себе более достойную пару. Но даже он знал, насколько жалко это будет выглядеть.

Искоса наблюдая за ним и будто видя насквозь его терзаемую этими муками душу, Миюри громко вздохнула. Девочка, вдвое младше его...

— Это не важно. Я знаю, что для тебя я лишь горностай, что любит носиться по горам и полям.

Она была мила и шустра. И горностаи действительно обладали редкими качествами вроде умения забираться в амбары и рыскать там в поисках еды, что ей вполне подходило.

— Но мне представляется, что если бы я не сказала тебе сейчас, сам бы ты никогда не догадался. Но это ничего. Как только ты спасёшь этого блондинчика, то в любом случае оставишь меня и отправишься в королевство Уинфилд, так ведь? Потому что, когда начнётся война, станет опасно и всё такое...

Миюри резко тряхнула головой, пряча уши, затем убрала хвост и встала. Её не удастся обмануть. Коул не мог найти ни одной ясной причины взять её с собой в Уинфилд. Как только начнётся война, остров окажется в осаде, и трудно представить себе те ужасные последствия, что наступят в случае поражения.

— Да... ты права.

Миюри взглянула на него искоса и фыркнула.

— Ты мне нравишься! Дурень.

Она произнесла это так, как говорят девочки её возраста, чем невозможно было не умилиться.

— Ну? Что всё-таки происходит?

Миюри всегда умела быстро сменить тему. Особенно, когда хорошо высыпалась. Или она просто понимала, что если сейчас ничего не делать, то ничего не изменится.

Так же, как Коул знал её с самого рождения, Миюри с тех пор, как открыла глаза, смотрела на него с благоговением. Но он чувствовал, как между ними образуется тонкая грань. Ему казалось, что этот барьер глушит её привычный голос, сковывает и даже высасывает сердечную теплоту, лишая её всего того, что было дорого ему. И всё же жалеть об этом было слишком эгоистично с его стороны. Жизнь — есть путешествие, а путешествие всегда наполнено встречами и расставаниями.

— Эм... если принц Хайленд прав, значит, господин Стефан из компании Дива вытащит нас отсюда. Затем, нам придётся договариваться.

— И ты уверен, что у тебя получится? — хладнокровно спросила Миюри.

Коулу больше бы понравилось, если бы она вцепилась в него, заливаясь горючими слезами.

— Вовсе нет. Дива всё же — торговая компания. Если мы не найдём, чем их заинтересовать, никто наших просьб и слушать не будет.

— Почему не сказать им, что, если они не спасут блондинчика, то мы не будем жить?

— Да, это тоже приходило мне в голову, но разве такое возможно? Я слышал, что истории о том, как люди убивали себя, откусив язык, лишь выдумки.

У него не было с собой даже кинжала.

— Я вообще не собираюсь делать ради блондинчика что-то подобное.

— Сдаётся мне, господин Стефан, уже догадывается, что мы захотим освободить принца Хайленда. И если мы будем упорно на том настаивать, нас просто засунут в мешки и отправят обратно в Ньоххиру. Тогда господин Стефан с чистой совестью скажет, что сделал всё, что должен был сделать. Нам нужно предложить им что-то, что заставит их обсуждать условия.

Компания Дива всегда ищет прибыли. Взывать к вере и совести было совершенно бессмысленно. С другой стороны, Коул знал, что как только речь зайдёт о конкретных потерях и выгодах, они будут слушать очень внимательно. Это единственные ценности, которые признают торговцы. Однако у него не было ни идей, ни товаров, ни денег, способных заинтересовать Стефана. Почти ни гроша за душой.

— О Боже...

Коул взялся за символ Церкви, висевший на шее, и простонал. Миюри безучастно наблюдала за ним, но на этот раз не пыталась хулить ни Бога, ни веру. Коул опять глубоко вздохнул и стал перебирать в голове доступные варианты.

— Если мы собираемся спасти блондинчика, то я смогу это сделать, — безразличным тоном сказала Миюри.

— Каким образом ты?..

Миюри вздохнула и, пошарив под рубахой, вынула маленький мешочек, завязанный шнурком. Тот самый мешочек с пшеницей, который ей дала Хоро, её мама.

— Разве я не говорила тебе, что до тех пор, пока он со мной, я смогу помочь тебе в нужное время?

— Только не говори, что...

Хоро, воплощение волчицы, живущей в пшенице, могла менять своё обличье, превращаясь из молодой девушки в огромную волчицу. Но у Миюри перевоплощаться в волчицу не получалось, насколько знал Коул. Он посмотрел на неё широко раскрытыми от изумления глазами, и Миюри проговорила с невероятной болью на лице.

— Я очень много тренировалась... так что, если у меня не получится, мама устроит мне взбучку.

Существовали легенды о львах, сбрасывавших свой не оправдавший надежд молодняк в бездонные овраги. Возможно, волки не сильно от них отличались.

— Но это только потому, что я хочу защитить тебя, а не помочь блондинчику. Ясно? Я делаю это ради твоей мечты. Ведь когда люди вроде тебя лишаются своей цели, это их настолько подавляет, настолько раздавливает, что им после этого остаётся лишь медленно угасать. На это тяжело смотреть. Я не хочу, чтобы в маленькой деревне, вроде Ньоххиры, жил такой горемыка. Уж лучше следуй своим мечтам и занимайся глупыми проповедями в каких-нибудь далёких краях. Понятно?

Миюри говорила нарочито снисходительным тоном, но по её лицу было видно, что эти слова она предназначала себе самой. При своей романтичности вряд ли она захотела бы использовать свой главный козырь при подобных обстоятельствах. Без сомнения, она представляла себе, как превращается в волчицу в отчаянной, безвыходной для них ситуации подобно рыцарю, нападающему на дракона, чтобы освободить принцессу. И всё же Миюри, обладая возможностью открыть дверь, собиралась помочь ему, хотя её усилия завершатся не тем, о чём ей мечталось.

Осознав, на какую жертву она идёт, Коул смог, наконец, оценить силу её привязанности к нему. Глаза Миюри наполнила решимость, будто она проходила суровое испытание. Он внимательно посмотрел в них и сказал:

— Я понимаю. Миюри. Спасибо тебе... правда.

Её лицо исказилось болью, но она надменно отвернулась.

— Я не против... только если ты ещё раз подумаешь, не стоит ли тебе влюбиться в меня.

Она следила за ним краем глаза, а Коул не мог понять, шутит она или нет. Возможно, всё вместе, у него не было иного выбора, кроме как воспринять это за шутку.

— Я тут подумал. Ты очень себялюбивая, но хорошая и добрая девочка, которая сейчас может спасти людей.

— Эй!

Само собой, Миюри рассердилась, но в то же время ей было обидно. И её уши с хвостом так и не показались из-под одежды. Коул мог уверенно сказать, что она приняла для себя твёрдое решение. Он сделал то же самое.

— Только что мы будем делать, когда всех освободим и выберемся отсюда? Просто убежим? Я не могу возить на себе людей, как мама.

Видимо, Миюри не могла перевоплощаться в такого же огромного волка, способного проглотить человека целиком. Самым правильным было бы морем бежать в королевство Уинфилд, хотя раздобыть судно, достаточно крепкое, чтобы пересечь пролив, казалось нереальным. Кроме того, чтобы управлять таким судном, требовались опытные люди.

Пусть на земле живут духи и демоны, но даже они изо всех сил стараются приспособиться к миру людей и не выделяться в нём. Общество, созданное человеком, оказалось слишком сложным, и одна лишь грубая сила бесполезна против него.

— Я хочу переправиться на судне в королевство Уинфилд.

— В таком случае я должна куснуть за задницу госп... ди... то есть, этого Стефана? Я уверена, что он хотя бы сможет нам найти корабль.

Посыльный в компании должен обращаться к Стефану словом "господин".

— Нет... — подумав, решил Коул. — Даже если мы заставим его достать нам судно, мы ни за что не сможем уйти от архиепископа и викария незамеченными, так что это не сработает. Господин Стефан ни в чём не виноват, если дела пойдут плохо, пострадать может сама компания Дива. Фургон, который привёз нас сюда, всё ещё здесь, так что давай попробуем уйти на нём. Мы сможем уплыть в Уинфилд из любого города, в котором у принца Хайленда есть связи. Что касается тебя, мы отправим в Ньоххиру письмо и попросим Хоро и Лоуренса тебя забрать.

— Хорошо... Значит, сначала вытащим блондинчика и его друзей. Сейчас самое подходящее время, солнце уже зашло.

За оконной решёткой Коул видел слабое сияние, исходящее со стороны города, благодаря которому силуэты высоких зданий отчётливо различались на фоне неба.

— Тогда, пошли.

— Ладно.

Миюри развязала мешочек, полученный от Хоро, вынула оттуда несколько пшеничных зёрен и положила в рот. Потом проглотила их, словно горькие пилюли, и неожиданно устремила взгляд на Коула.

— Бра-атик.

— Что такое?

— Отвернись...

Миюри казалась сконфуженной. Она никогда не стеснялась обнажаться перед ним, но, похоже, превращение в зверя было для неё чем-то особым. У Коула не было причин возражать, он отвернулся и смиренно закрыл глаза. Через мгновенье он вспомнил про её одежду, частично позаимствованную, и обернулся, собираясь предупредить её, но увидел перед собой уже серебристого цвета волчицу.

— Я не разрешала тебе поворачиваться. Мне хотелось сначала привести себя в порядок...

Миюри всегда заботилась о своём внешнем виде, и сейчас она сверлила Коула своими ярко-красными глазами. Волчица была гораздо меньше Хоро в её зверином обличье, хотя обычные лесные волки рядом с ней показались бы мелкими. Если бы она встала на задние лапы, оказалась бы значительно выше Коула. Впрочем, Хоро в теле волчицы и не поместилась бы в этой комнате.

— Прости, я просто хотел напомнить, что ты не сняла одежду...

— Она порвалась, так ведь?

Обрывки ткани разлетелись вокруг. Мешочек с пшеницей лежал на полу, и Коул подобрал его и положил в карман рубахи.

— Мне приятно, что ты не испугался.

— Я много раз видел Хоро в её истинном обличии.

— Я знаю. Она говорила, что тебе очень нравился её хвост.

Коулу почувствовал себя очень неловко, он даже прокашлялся, прежде чем продолжить.

— Кроме того, священники не боятся волков. Однажды древний святой Хайро успокоил буйство свирепого волка, вынув из его лапы острый шип, потом его признали покровителем охоты и животноводства. На фресках и гобеленах его всегда изображают рядом с волком.

— Подобная манера убеждать — твой самый главный недостаток, — хвост хлестнул Коула по лицу. — А что мы будем делать с моей одеждой, которая осталась в торговом доме?

— Кхм-кхм... твоя одежда? Я напишу письмо и попрошу прислать её.

— Ну, тогда ладно. В любом случае мне больше не перед кем в ней красоваться, — и она язвительно посмотрела на Коула, ему оставалось лишь отступить. — Шучу. Это не твоя вина.

А чья? Пока он решал, спрашивать ли об этом, Миюри основательно отряхнулась. А затем схватилась зубами за решётчатую дверь.

— Грррр...

Её низкое, раскатистое рычание перемешивалось с треском разламываемого дерева. Она справилась своими зубами с дверью, как расправилась бы в человеческом теле с куском сыра.

— Пфу!

Потом она дёрнула зубами остатки двери, и железные петли со скрипом вылезли из стены, рухнув вместе с дверью на пол. Миюри лапами вытащила из зубов застрявшие щепки и, обернувшись, взглянула на Коула.

— Не хочешь меня похвалить?

— Ты молодец.

— И всё? — спросила Миюри.

Она медленно приблизилась и потёрлась жёстким загривком об плечо Коула, давая понять, что хочет, чтобы он погладил её. Хоть перед ним сейчас и стояла внушающая трепет волчица, под её серебристой шкурой скрывалась всё та же Миюри. Несмотря на весьма крупные размеры огромной её нельзя было назвать, возможно, они даже могли бы вместе ходить прямо по городу. На мгновение ему даже представилось, как Миюри сидит рядом с ним, когда он со Святым Писанием в руке читает проповедь.

Коул стал гладить ей спину, стараясь стереть из памяти и эту картину.

— Какой красивый мех, — задумчиво произнёс он, и Миюри, повернув к нему свои красные глаза, оскалила зубы. Он не сомневался, что это было её довольной улыбкой.

— У нас ещё много работы.

— Оставь это мне.

Махнув хвостом, она, несмотря на свои размеры, тихо скользнула в коридор. Закат уже потухал, в коридоре стало совсем темно, что создавало совершенно невероятную картину.

Миюри принюхалась к полу и без колебаний пошла вдоль прохода. Потом она рванулась за ближайший угол, и Коул услышал крик, потом ещё один, и Миюри вернулась со связкой ключей в пасти.

— А что со стражей?..

— Вкусные.

Коул невольно взглянул на её пасть, высматривая кровь.

— Как только мы столкнулись, я лизнула ему лицо. Думаю, он шёл на шум — хотел проверить.

Даже самый суровый наёмник побледнеет от страха, увидев перед собой возникшую из темноты волчью пасть.

— Большинство солдат убежало из особняка.

Она приподняла голову и стала принюхиваться.

— Кажется, комната блондинчика наверху.

Когда Миюри сказала "наверху", облегчение разлилось по телу Коула. Ему казалось, что если Хайленда увели в подвал, то уж непременно его там должны были пытать.

— Тогда пошли.

Быстро и стараясь не шуметь, Коул последовал за Миюри, она шла вперёд, уткнув нос в пол. Он беспокоился, не слишком ли опрометчиво так безоглядно идти вперёд, но коридоры оказались пустыми, во всём поместье не было слышно ни звука. Волчица первой направилась вверх по лестнице, и вскоре Коул услышал сверху приглушённые крики и рычание, но всё сразу стихло. Поднявшись, он увидел лежащих без сознания стражников. Рядом валялся фонарь с ещё горевшим фитилём, Коул подобрал его, чтобы лучше ориентироваться во мраке.

Миюри, ушедшая вперёд, уже сидела неподвижно в конце коридора перед одной из комнат. Когда на неё упал свет фонаря, она ему показалась похожей на статую.

— Здесь? — прошептал он, указывая на дверь.

Миюри взмахнула хвостом и резко кивнула. Коул приложил ухо к двери и услышал голоса. Возможно, именно сейчас Хайленда допрашивали.

— Я постучу в дверь, а когда они выйдут, займись стражей.

Вместо ответа Миюри поднялась на все четыре лапы и шагнула вперёд, готовая напасть в любой момент. Однако, уже поднеся руку к двери, Коул неожиданно замер. Миюри кинула на него вопросительный взгляд.

— Принц Хайленд может очень удивиться, увидев тебя такой.

Она молча ждала дальнейших слов.

— Но я в любом случае не дам тебя в обиду.

Волчица медленно закрыла свои красные глаза и снова села. Коул глубоко вздохнул и несколько раз ударил костяшками пальцев в дверь.

— У нас есть срочные вести! Чрезвычайно важные!

Он снова постучал, громче и нетерпеливее, будто очень спешил. Вскоре Коул ощутил смятение по другую сторону двери, но ему потребовалось ещё несколько раз стукнуть в дверь, прежде чем в комнате скрипнул стул, когда кто-то встал с него. Как только отодвинулась задвижка, Коул и Миюри с силой навалились на дверь. Всё произошло в мгновенье. Когда Коул вошёл в комнату, Миюри уже своей лапой прижимала стражника к полу.

— Принц Хайленд, — обратился он, обойдя Миюри и увидев совершенно растерянного принца.

— К-Коул?

— Я рад, что ты в порядке. Мы пришли за тобой.

Всю мебель промозглого помещения составляли простой столик и два кресла. На столике стояли две чашки. Хайленд даже не был связан.

— Мне это снится?

Миюри послушно стояла у двери. Свет, падавший на неё от фонаря, превращал её очертания в некое подобие изысканной картины.

— Господь послал мне этого зверя, чтобы помочь тебе.

Коул не слишком погрешил против истины. Хайленд понимающе кивнул и встал с кресла, всё ещё достаточно неуверенно. И всё же он был отважным и умным человеком, придя немного в себя, он стал приглядываться к Миюри, и что-то привлекло его внимание.

— Эти красные глаза...

По спине Коула пробежали мурашки, но Хайленд замотал головой.

— Нет, нет, не стану спрашивать. Когда-то и наше королевство поклонялось Золотому Барану.

В изобилующем овцами королевстве Уинфилд издревле рассказывали легенду об огромном баране, покрытым золотой шерстью. Если бы Коул сказал, что был неплохо знаком с этим бараном, принц, конечно, рассмеялся бы ему в лицо.

— Кроме того, я рос среди мерзавцев. И многое могу сказать по одним лишь глазам.

Хайленд бесстрашно подошёл к волчице и протянул к ней руку.

— У тебя добрые глаза.

Миюри, немного сконфузившись, опустила голову и позволила себя погладить.

— Ну что ж, я спасён благодаря чуду. Значит, Господь желает, чтобы я завершил свою миссию.

— У меня есть ключи. Надо освободить твоих товарищей и уходить из города. Затем мы найдём корабль в другом...

Увидев выражение лица Хайленда, Коул умолк. На лице принца не отразилось радости от произошедшего чуда или попытки продумать предстоящий побег. Его лицо выражало отвагу и решимость.

— Я не могу покинуть город. Уходи с моими товарищами, Коул. Все они хорошие люди, посвятившие себя моему дому.

— Как же... но... принц Хайленд, почему?

— Когда вы поднимались сюда, ты видел стражу?

Коул удивился не столько неожиданному вопросу, сколько ощущению, что Хайленд уже знал ответ.

— Во всём поместье нет стражи, потому что всех отправили в центр города. Ведь люди из компании Дива ещё не появлялись? У них попросту нет времени спасать нас. Тем, кто собрался на площади, приказано выдать имена всех, кто поддерживал королевство Уинфилд.

Коул оглянулся на Миюри, она смотрела на солдата, лежащего без сознания возле двери.

— Судя по всему, на городской площади собралось много недовольных Церковью, и они держат в руках перевод Святого Писания. Торговые и ремесленные гильдии, с которыми у меня был уговор, начали бунт в назначенное время. Конечно, некоторые из них воспользовались не самыми приятными методами, чтобы поднять напряжение среди горожан, но то яркое зарево, что ты видишь сейчас, — это пламя народной ненависти.

Они наблюдали зарево прямо из окна. На вершине городского холма пылал огонь.

Всё же Коул был рад, что принц не поощрял святотатства, подобные увиденным ночью на городских улицах. Он не ошибся в своих суждениях: Хайленд стоял выше всех этих людей, поскольку следовал праведным путём.

— Горожан гораздо больше, и поначалу за ними будет преимущество. Но как бы то ни было, одним лишь высоким духом, подогреваемым несколькими зачинщиками, не выстоять против дисциплинированных солдат. Они дойдут до крайней точки и на ней остановятся, а затем, когда поймут, что из происходящего ничего не выйдет, тут же разбегутся. Много раз я видел, как крестьяне и ремесленники расходились прямо посреди мятежа, потому что завтра утром им снова нужно идти работать. Если в ту минуту, когда спадёт напряжение, солдаты примутся за дело, всё рухнет за мгновенья. Нескольких человек схватят, завтра их тела будут висеть на городских улицах в качестве предупреждения. Так всегда случается.

Хайленд был аристократом и землевладельцем. Он много знал и о народных восстаниях, и о том, чем они завершаются.

— Выпивка и общее настроение подтолкнут большинство из них, и лишь немногих поведёт за собой искреннее чувство. "Мы глас справедливости. Люди, стремящиеся найти истинного и честного Бога, в которого можно верить". Но как только беспорядки утихнут, и они увидят гниющие трупы своих товарищей, болтающиеся на виселицах, то сразу подумают: 'Хайленд не пришёл, никто из королевства Уинфилд не явился поддержать нас'.

И тогда всё вернётся на круги своя, в результате ничего не изменится — из-за их неудачи.

— Народ, вероятно, всё ещё считает, что я сейчас на переговорах с архиепископом. Люди восстанут, чтобы помочь мне. А если они узнаю, что в церкви меня нет, что я убежал самым первым, кто после этого станет меня слушать?

— Но.

— Послушай, если я пойду туда, архиепископ и викарий смогут обвинить меня в разжигании бунта. Я уверен, такой исход для архиепископа наиболее удобен, тогда ему не придётся жестоко наказывать горожан. Он не хочет терять своё положение здесь. Вот почему я...

И Хайленд сообщил, что намеревался сделать.

— Я должен выйти на площадь и осудить архиепископа. Я должен показать, что именно я лидер этого восстания. Извини, что тебе пришлось пройти через все эти трудности, чтобы освободить меня, но... — и он закончил, изображая шутку, — а потом... они меня казнят.

Разумеется, смеяться никому не захотелось.

Папа уже объявил его еретиком и начал войну. Как только Хайленд встанет во главе толпы, дороги назад не будет. Примет ли архиепископ его требования, перейдёт ли на его сторону, выступит ли против Папы? Если нет, тогда он казнит Хайленда, показав миру, что Папа не пойдёт на уступки.

Как только Хайленд появится, народная ненависть не затихнет, пока полностью не выплеснется.

— Ты считаешь, я не смогу его убедить? — улыбнулся принц.

Но Коул не мог найти в себе силы ответить, он лишь замотал головой. Он молился, чтобы благородная решимость и убеждения Хайленда достигли тех, кто сможет ими проникнуться.

— Конечно, сейчас, когда здесь папский викарий, я был бы рад иметь ещё нескольких сторонников, но... Что ж, так гораздо лучше, нежели страдать под пыткой. В конце концов, я хочу сам решить, когда мне умереть. В дальнейшем, хоть мои братья и ужасные люди, я уверен, они смогут правильно воспользоваться ситуацией. Не сомневаюсь, у них получится превратить мою смерть в целое лицедейство показной скорби и притворных слёз, — произнёс Хайленд безжизненным тоном.

Когда Коул представил, какую жизнь всё это время вёл принц, и как переживал за Святое Писание, его сердце сжалось. Увидев лицо Коула, Хайленд не удержался от тёплой, почти счастливой улыбки.

— Ну, пора спешить. Наверняка кто-нибудь уже пустил слух, что я сбежал.

— Тогда я с тобой! — и Коул невольно подался вперёд, но Хайленд, вытянув руку, толкнул его в грудь.

От неожиданности Коул споткнулся и стал опрокидываться назад, пока не упёрся спиной в мягкий, густой мех. Миюри, не дав ему упасть, через плечо зарычала на принца.

— Слышишь Божьего посланника? Что ж, кажется, теперь я могу идти.

Рубиновые глаза Миюри обратились к Коулу.

— Даже если ты придёшь с этой волчицей, ты лишь раздуешь пламя беспорядков. В следующий раз распугать стражу окажется недостаточным для достижения цели. Тебе нужно быть готовым убивать и быть убитым. И даже в этом случае всё будет зависеть от удачи, сможешь ли ты защитить себя или нет. Коул, я не хочу, чтобы ты замарал руки кровью. Мне также не хотелось бы увидеть кровь на такой красивой шерсти, — сказал он.

Миюри, ничего не сказав, ответила Хайленду взглядом. Принц знал, что от него она слышать ничего не желает. Затем он неловко улыбнулся Коулу.

— Коул, прости за все неприятности.

— Нет, не надо... А-ах да, ведь теперь мы можем попросить господина Стефана помочь тебе...

— Коул, — Хайленд заговорил таким тоном, каким сам Коул пытался убеждать Миюри. — К сожалению, Стефан и компания Дива на стороне архиепископа. Человек, лежащий сейчас на полу, сказал мне, что архиепископ узнал о папском указе заранее благодаря компании Дива, чей корабль доставил сообщение. Так что не стоит ожидать от них помощи.

Коул вспомнил о корабле, похожем на стрекозу, о котором вчера рассказала Миюри. Тот корабль зашёл в порт на закате, протиснувшись между другими судами и устроив настоящую сумятицу.

— Вероятно, Стефан заключил какое-то соглашение с архиепископом, рассчитывая на особые привилегии. В их сотрудничестве явно угадывается денежная выгода, иначе нельзя объяснить, почему Дива действует заодно с церковниками, в то время как весь город настроен против них. Поэтому мне не верится, что Стефан станет помогать нам. Скорее, он разошлёт своих людей во все гильдии, чтобы заставить их глав успокоить народ: "Вы должны официально поддержать Церковь, в ином случае мы больше не станем вести с вами дел". Ремесленники слишком уязвимы перед подобными угрозами. Они пойдут на всё, лишь бы мне не удалось скрыться. И да, не делай глупостей, они знают, откуда ты приехал. Один неверный шаг — и несчастья обрушатся на Ньоххиру. Ведь ты этого не хочешь?

Закончив объяснения, Хайленд глубоко вдохнул и посмотрел на Миюри.

— Позаботься о нашем слуге Господа. Сейчас таких встретишь не часто.

— Уууу, — негромко по-волчьи отозвалась Миюри, и Хайленд остался доволен.

— Я благодарен Богу за то, что встретил вас.

Такая беззаботная, ласковая улыбка.

Они не могли так просто показать Миюри всем подряд, поэтому Коул и Хайленд решили сами освободить своих товарищей, которых держали в поместье. Как только все собрались, Коул ощутил, насколько их всё-таки мало. Хайленд был не из тех, кто любил окружать себя большой свитой, а доверять он мог совсем немногим из них. Хотя все хотели последовать за ним и разделить его судьбу, но он отказал им, за исключением нескольких телохранителей. Его люди знали, что споры с принцем бесполезны.

Фургон, на котором их сюда привезли, всё ещё стоял рядом с конюшней, он был довольно мал, но если кого-то из них посадить на козлы, стальные вполне смогут в нём поместиться. Возница может переодеться стражником, взяв одежду одного из солдат, которых для надёжности связали. В этом случае фургон не вызовет подозрений, когда въедет в город в такой поздний час. Миюри отправилась на разведку к городским стенам и наверняка уже ждала их там.

Зарево над холмом в центре города всё багровело и переливалось тёмно-малиновыми оттенками.

Говорят, что перед тем, как догореть, пламя свечи начинает светить ярче. Их время подходило к концу.

— Что ж, принц Хайленд... до встречи...

— Да, я надеюсь на это.

Хайленд стоял возле конюшен, с улыбкой наблюдая, как фургон с его соратниками покидает поместье. Затем он отвязал лошадь и повёл к главным воротам.

— Ты тоже иди.

Коулу испытывал горечь и боль, не находя причины отказаться.

— Перевод Святого Писания должен остаться у тебя в голове. Сделай всё возможное, чтобы противостоять Папе и его окружению.

До тех пор, пока у него есть перо и чернила, Коул может воссоздать перевод сколько угодно раз. Он сумеет исполнить волю Хайленда.

— Ну, мне пора.

Хайленд схватил руку Коула, затем повернулся на каблуках, обменялся несколькими словами с телохранителями, переодетыми стражниками, и одним прыжком вскочил на лошадь. Не оглядываясь назад, он пришпорил коня и ускакал вместе с телохранителями. Ничего не оставив после себя, принц просто исчез за поворотом.

Это был его последний жест, который должен был помочь Коулу не горевать о нём.

— Братик, — сказал серебряный волк, неожиданно появившийся из тени.

Миюри вернулась с разведки у городских стен и, заметив, что Коул остался один, бесшумно подошла к нему. От испуга лошадь рванулась вперёд, Коулу с трудом удалось удержать её за поводья. Волчица потёрлась мордой и шеей об его лицо. Видя, что он так и стоит неподвижно, она медленно произнесла:

— Пойдём домой.

Коул посмотрел на неё и встретил мрачный взгляд. Её красные глаза говорили, что Хайленда уже не спасти. Разве Господь не мог протянуть руку столь страстному слуге своему?

— Почему я... такой беспомощный?

Знания Коула не ушли дальше бумаги, у него нет силы, какой обладала Миюри, он не был аристократом, как Хайленд, он не владел талантами участников великих приключений, Лоуренса и Хоро, с которыми раньше путешествовал. Он лишь одинокий мечтатель, фантазирующий об идеальном мире, и ничего больше. Он, стараясь сдержать слёзы, с таким жаром стиснул символ Церкви на своей груди, что тот едва не плавился.

— Почему... Почему?..

Несмотря на усилия, сдержать всхлипы не удалось. Даже этого не смог.

Вдруг что-то резко толкнуло Коула в живот. Небо перед его глазами поменялась местами с землёй. Он даже не успел ощутить боль, а пасть с двумя рядами острых зубов заслонила собой чёрное небо.

— Ты хочешь стать Богом? — Миюри смотрела на него глазами, полными слёз. — Хайленд так много благодарил и восхвалял тебя, что тебе самому становилось неловко. Это была непритворная похвала. Иногда они приходили и слушали, как ты сосредоточенно сидел за переводом. Вот почему Хайленд говорил, что ему тоже придётся усердно потрудиться, это и есть та самая Божья воля, которую ты желал узнать.

Коул даже не догадывался о таком.

— Вот почему я делала всё, что ты мне говорил. Ты поддерживал тех, кому не на что было опереться в этом мире. Разве не этим занимаются достойные священники.

Впервые Миюри назвала Хайленда по имени. Она ткнула Коула носом в щёку, словно пытаясь запихнуть слова ему прямо в голову.

— И ты совсем не беспомощный, брат. Мама однажды сказала мне кое-что. На свете есть множество вещей, с которыми ничего нельзя поделать, даже обладая большими клыками и когтями. Так что найди кого-то, кто тебе дорог. И я его нашла.

Её левая передняя лапа тяжело давила ему на грудь.

— Гх-гх?!

— И этот кто-то сказал "нет".

Миюри давила так сильно, что он почти не мог дышать и ухватил её за лапу. Тогда она, наконец, шагнула назад.

— Ньоххира не такая сложная, как остальной мир, и там прекрасные горячие источники.

Это было довольно убедительное заявление, учитывая, что Миюри родилась и выросла в том месте.

— Братик.

Последнее слово прозвучало совсем недобро.

Он знал, что если не ответит, ей будет ещё больнее от его молчания. Мужчина, отвергший такую прекрасную девушку, как Миюри, по крайней мере, должен сам стать достойным человеком. Он встал и, стряхнув пыль с одежды, наконец, заметил, что шнурок, на котором висел символ Церкви, оборван. Почувствовал на себе её взгляд и сухо улыбнулся.

— Нет, я не выброшу его.

— О-о... очень жаль.

Если Коул отречётся от Бога, у него не останется причин следовать обету целомудрия. Вполне возможно, что если он выбросит этот символ, Миюри может даже рассердиться или расстроиться.

— Давай вернёмся. На мне лежит обязанность защищать тебя и в безопасности вернуть обратно в Ньоххиру.

— О-о-о, ты собираешься защищать меня?

Миюри принялась довольно тыкать носом в его живот. Уворачиваясь, он достал из кармана кошель и положил туда символ.

— Как бы Господь не покарал меня за то, что я кладу его рядом с монетами...

— Нет, не покарает, думаю, он будет счастлив.

— Зачем ты говоришь такие ве...

— Что? Разве Церковь не собирает кучу денег? Когда меня отправляли в храм по поручениям, я видела коробку с пожертвованиями, наполненную монетами до краёв. На ней тоже было изображение ангела с весами, которое висит в торговом доме.

Когда они встретили представителя компании Дива, он говорил что-то о Святом Писании в одной руке и весах в другой. Возможно, в компании Дива — это излюбленная тема для обсуждений.

— Я уже говорил тебе, что весы олицетворяют равенство, а меч — правосудие.

— Серьёзно? Я думала это инструменты для вытягивания денег из карманов горожан.

Сначала угрожают мечом, а потом весами взвешивают монеты. Её грубые слова, хоть и были ему не по нраву, со всей ясностью передали, что она хотела сказать. Одна и та же картина может породить множество толкований. Разумеется, постоянно переполненная коробка для пожертвований не добавляет Церкви любви прихожан. Но церковники тратят пожертвования на милостыню и на разные благие дела внутри самой Церкви. Эти деньги, так или иначе, возвращаются городу. Поэтому нельзя делать столь однозначных выводов, глядя по верхам... Коул продолжал размышлять. В какой-то момент его словно вдруг ударило в голову.

Деньги возвращаются городу? Но то, что происходит в Атифе, не говорит об обратном? Коул выпал из действительности, погрузившись в обдумывание неожиданной мысли.

— Братик? — пробрался в глубины его размышлений голос Миюри.

Весы в руке ангела — образ, промелькнувший в его голове. И далее...

— Менялы...

— Э-э? — волчица насторожила уши.

Его мысль выстроила все звенья в единую цепь. Коул покинул Ньоххиру и попал сюда, потому что не желал принять вопиюще бесстыдную жажду Папы к деньгам. Перед глазами всё вдруг расплылось, и когда он снова обрёл зрение, то почувствовал, что его поддерживает Миюри.

— Братик? Прости, я куда-то тебя ударила?

Она подставила свой бок и не дала ему упасть, её шея и хвост озабочено обвивали Коула с боков. Но, он не смог сразу ответить. Мысли крутились в его голове, не давая даже вздохнуть.

— Пожертвования... Ангел с весами и мечом... компания... Дива...

Картина в его голове приобрела ясные очертания. Церковь и компанию Дива связывала общая выгода, потому компания и поддерживала Церковь. А если об этом станет известно всем? Пусть они заключили между собой всего лишь обычный договор, но истолковать его можно и иначе — исходя из сути сделки. Как и сказала Миюри, ангел тоже может быть похож на жадного демона.

Если рассказать о подобном развитии событий Стефану, он точно побледнеет. Учитывая обстановку и царящие сейчас настроения, горожане, без сомнения, выплеснут всю свою ненависть на компанию Дива, и тогда она не только понесёт огромные денежные убытки, но и — вполне возможно — разъярённая толпа просто-напросто спалит её торговый дом. Будет ли Дива поддерживать архиепископа перед лицом такой угрозы?

Лишившись поддержки Дивы, архиепископ, скорее всего, тоже пойдёт на попятную. Даже обладая указом Папы. Пергамент не может противостоять мечу. Кроме того, между Атифом и папским престолом огромное расстояние. Если Папа не может успеть спасти архиепископа от виселицы, то власть последнего здесь ничего не будет значить.

Изображение ангела с весами и мечом приобрело теперь ещё одно значение. Прибыль или жизнь.

Нужно попытаться. Нельзя оставлять Хайленда без поддержки даже вопреки его просьбе. Для священников сдаться считалось куда более непростительным, нежели для торговцев, ведь они посвятили свои жизни одиночеству в стремлении познать Бога, которого никто никогда не видел.

— Братик, — позвала Миюри, повернувшись к ней, он увидел прищуренные глаза, полные негодования. — У тебя жуткий вид.

— Я просто размышлял.

— Мне нравится твой сердитый взгляд. Даже когда ты беспокоишься.

Неловко было слышать такое от волчицы. Впрочем, эти слова могут означать...

— Миюри, ты ведь специально пыталась меня разозлить, не так ли?

Волчица не ответила, лишь обняла хвостом его шею.

— Честно говоря... И всё же твоё себялюбие иногда бывает на руку.

— Правда?

— Если бы мы не пошли тогда купить еды, думаю, я бы так ничего и не заметил. Теперь понятно... Думаю, мне нужно иногда отрываться от книг и время от времени выходить в город.

Он увидел её недоумённый взгляд и подумал, насколько выразительной подчас может быть волчья морда.

— Да и всё, что ты видела и слышала в городе. Действительно, в дороге две головы лучше одной. Особенно, если ты способен видеть лишь четверть всего происходящего.

Затем Коул встал и сказал:

— Всё же кое-что мы всё-таки можем сделать для спасения Хайленда. У нас ещё есть силы сражаться за наши идеи.

— А-вв... — Миюри всего лишь пожаловалась, но её мех так ощетинился, что лошадь сразу затрепетала.

— У нас нет времени. Ты сказала, что не можешь везти на себе людей, как Хоро — это правда?

Глаза Миюри сузились в ухмылке.

Холодный ветер резал уши словно ножом, а руки, которыми Коул держался за жёсткий мех, взмокли. Он цеплялся за спину Миюри, мчавшейся через пригороды Атифа. В мгновение ока влетела в заброшенный жилой квартал, ничуть не сбавляя скорости. С невероятным упорством она перепрыгивала через ящики, телеги, сушившееся на верёвках бельё и всё прочее, что попадалось по дороге. На каждом повороте она мощно отталкивалась лапами, и Коулу казалось, что они сейчас влетят в стену, но он старался об этом не думать, потому что верил: Миюри знает, что делает.

Когда она, наконец, перешла на шаг, до торгового дома компании Дива оставалось всего несколько переулков. Словно громом с молниями доносилось до них эхо народного недовольства. Что сейчас с Хайлендом среди всей этой сумятицы, творившейся в городе, — вот что волновало Коула.

Когда он слез с Миюри, из её широко открытой пасти выходил пар, погуще пара горячих источников.

— Ты в порядке?

— Я бы ещё побегала.

— Думаю, расстояние отсюда до Ньоххиры будет тебе в самый раз.

Её мощные клыки злобно блеснули.

— Постарайся спрятаться.

— А-авв...

Конечно, это не было ответом. Она пронизывала его холодным взглядом красных глаз: зачем ты это сказал?

— Шучу.

Миюри ткнула его носом в плечо.

— Братик, мне совсем не нравится, как ты себя ведёшь. Что ты задумал?

— Ничего особенного. Я лишь нашёл способ донести до господина Стефана, насколько неправильно он поступает.

— Что ты собираешься делать?

Коул снял плащ, из-за которого любой без тени сомнения принял бы его за священника.

— Ты и принц Хайленд научили меня, что если смело о чём-то заявить, это прозвучит весомо.

— Эм? — вопросительно склонила голову набок Миюри.

Коул прошептал ей на ухо свой план. Она оскалила клыки и завиляла хвостом.

— Ну, что думаешь?

— Думаю, это идеальная ложь для такого честного паренька, как ты.

Но это не было ложью в полном смысле этого слова. Надо просто воспользоваться замешательством противника и заставить его действовать в свою пользу.

Поразмыслив чуток, Коул почувствовал, что Миюри на него дурно влияет, но сейчас это его совсем не огорчило. Он постучал в заднюю дверь торгового дома компании Дива, из-за двери сразу же спросили, кто он такой.

— Я Тот Коул, я принят здесь в качестве гостя.

В двери открылось маленькое окошко, в котором показалось знакомое лицо — Льюис. Он высунулся из окошка с мрачным выражением, и тут же немного расслабился, увидев знакомое лицо. Вокруг волновался люд, он наверняка опасался поджигателей или воров, готовых воспользоваться беспорядками.

— С возвращением. Я рад, что вы живы-здоровы.

Вряд ли мальчишка знал, что всё это время их держали под стражей, и сбежать им удалось лишь сейчас. Льюис не медля открыл дверь и вежливо поклонился вошедшему Коулу. Потом его взгляд метнулся снова к дверному проёму и застыл, как и всё его тело.

— Где господин Стефан?

Льюис не ответил, словно окаменев, лишь его глаза метнулись к лицу Коула, вероятно ему казалось, что если он шевельнётся, его тут же сожрут.

— Всё нормально, — мягко улыбнулся Коул и погладил Миюри по голове.

Та хрипло прорычала и, махнув хвостом, опустила голову, словно собака. Льюис немного ожил и, пересиливая себя, открыл рот:

— О-он в кабинете...

— Спасибо.

Коул с Миюри пошли дальше, а Льюис за их спинами растерянно сполз по стене на пол.

— Я что, настолько страшная?

Наверняка ей не понравился такой приём, но она пихнула Коула носом — не стоит отвечать.

В огромном здании стояла тишина. Может, так лишь показалось после шумной улицы, а может, компания действительно затаилась, опасаясь последствий своего соглашения с Церковью.

— Вот мы и пришли.

Коридор перед кабинетом, всего за день до этого наводнённый народом, теперь был пуст. По обеим сторонам двери висели подсвечники с восковыми свечами замысловатой формы, освещая коридор.

Коул глубоко вздохнул и постучал.

— Господин Стефан.

Ответа не последовало. Коул посмотрел на Миюри, и она принюхалась к двери — он явно был внутри.

— Господин Стефан, это я, Тот Коул.

Если Стефан связан с архиепископом, он прекрасно знал, что этого человека сейчас здесь быть не должно. Через дверь Коул почувствовал чьё-то недоумение и замешательство. Он уже взялся за ручку, когда услышал голос:

— Входи.

Голос был твёрд и прекрасно подходил человеку, управляющему торговым домом.

— Спасибо, — и Коул открыл дверь и вошёл.

Огромная карта висела на стене, точно такая же, как в отведенной им комнате. Но в отличие от неё, здесь у стены напротив карты были сложены огромные стопки бумаги и свитки пергаментов. Скорее всего, бумаги, касавшиеся торговых привилегий, всевозможные разрешения и, разумеется, платёжные поручения за баснословное количество самых разных товаров. По сравнению с ними Святое Писание, предназначенное облегчить людям их тяжкую жизнь, выглядело не столь значимо. Крупной компании всегда требовалась масса бумаг, чтобы оставаться на плаву и получать прибыть.

Стефан сидел за большим столом в углу кабинета.

— Неужто, это и вправду ты?.. Значит, известие, что принц Хайленд на площади, тоже... Э-э? — осёкся он, увидев проскользнувшую внутрь Миюри. Стефан, похоже, испугался пуще Льюиса.

— Ты веруешь в чудо Господне? — спросил Коул, встав рядом с Миюри.

Стефан беззвучно открывал и закрывал рот. Тот, кто должен быть в темнице, стоял перед ним вместе с огромным волком. Что это, если не чудо?

— Пожалуйста, успокойся. Я здесь не для того, чтобы наказывать тех, кто повернулся спиной к Богу.

Ложь непростительна тем, кто посвятил себя Богу. Вот почему Коул не лгал.

Миюри оскалила клыки и зарычала.

— Однако я хочу нести людям Божьи заповеди.

Стефан тут же резко возразил:

— К-королевство Уинфилд обвиняется в вероотступничестве! Перевод Святого Писания, над которым ты корпел, запрещён! По-моему, довольно очевидно, кто из нас больше предан Божьему слову!

Видимо, он кричал именно потому, что прекрасно знал постыдность принятых им решений.

— А горожане знают об этом?

Сначала Стефан казался обескураженным. Но умелых торговцев непросто застать врасплох. Через мгновение он ответил ударом.

— Да, знают! Именно поэтому они подняли такую суматоху! Бери пример с королевства Уинфилд, говорят они! Я не верю! Они понятие не имеют, что это значит. Они не способны охватить величие Папы и красоту Церкви!

Стефан бросался пустыми словами, словно отчаянно убеждая самого себя. Он узнал об указе Папы через шпионскую сеть компании Дива, бросил Хайленда и присоединился к архиепископу. Но вопреки ожиданиям горожане не испугались Папы. Предположения принца оказались верны. Народ устал от тирании Церкви.

И всё же Стефан отказывался сдаваться. Он ставил на победу архиепископа, на продолжение их взаимовыгодных отношений.

— Кстати, я слышал, что ты и архиепископ родом из одного города.

Глава торгового дома смолк — как отрезало. Он казался поражённым сильнее, чем когда увидел Миюри-волчицу.

— Кажется, ты заключил с Церковью множество сделок.

— Э-это... это... ну и что? В городе об этом знает каждый.

Его трясло так сильно, что это выглядело почти смешным. Но Стефан глупцом не был. Должно быть, он считал, что глубокие связи с Церковью могут погубить его, если сама она попадёт под удар.

— Может, и знают, но видели ли они?

— В-видели? Видели что?

Хайленд был прав, советуя временами отрывать глаза от книг.

— Этот торговый дом взвешивает пожертвования, собираемые Церковью. Скорее всего, вы переправляете их в другие города, где больше требуется мелкая монета, верно?

Наверное, для этого Миюри отправляли считать монеты.

— А вдруг монеты собирались в качестве десятины?

— Т-т-ты... что?..

— Возможно, это была приемлемая сделка. Но если ты всем сердцем так считаешь, почему бы не рассказать об этом горожанам?

— Чт?..

— Пусть они увидят горы ящиков, под завязку набитых деньгами, и вспомнят проповеди Церкви, славящие умеренность.

— Ох...

— Даже когда люди собственного города Церкви отчаянно нуждаются в монетах для повседневной жизни, она горами отправляет их в другие города ради личной выгоды. Если народ узнает об этом, продолжит ли он и дальше считать Церковь своим другом? Кроме того, архиепископ уже заработал себе репутацию неумеренного чревоугодника.

Тоже самое с переводом Святого Писания. Как только люди увидят его своими глазами, они прозреют.

— Умеренность, господин Стефан. Церковь определённо многое потеряет. Но ведь они сами забрали себе слишком много. Многие поступки церкви просто нельзя оправдать. Господин Стефан, — обратился Коул и прокашлялся. — Ты читал перевод Святого Писания?

Жирная капля пота упала с подбородка Стефана. Однако на лице главы торгового дома компании Дива уже не было замешательства. Он взял себя в руки и отчаянно обдумывал положение. Точно так же он скрупулёзно просчитывал ситуацию, узнав об указе Папы, и в итоге решил потом продать Хайленда. Но обстоятельства изменились, когда они сбежали из тюрьмы. И теперь Стефану требовалось финальное действо, которое заставило Хайленда готовиться к смерти.

Вот для чего Коул, прекрасно понимая всю опасность, пришёл сюда с Миюри.

— Ты можешь оценивать прибыль, сколько угодно, но...

Наверняка Миюри чувствовала обстановку, поскольку гордо стояла на своих четырёх лапах.

Пусть Коул совсем не умел вести себя с девушками, но он привык держать себя достойно перед Богом. И поставил на себя.

— Как думаешь, почему о ком-то вроде меня так заботливо печётся могущественный глава компании Дива, держащий в своих руках весь север?

Стефан, вероятно, думал, что Коул — всего лишь странствующий священник вроде тех, что часто встречались в городе. Но этот каким-то образом сбежал из тюрьмы, и за ним сейчас стоял серебристый волк. Человек, не знакомый с подробностями, задастся вопросом, почему глава компании Дива поддержал королевство Уинфилд и почему приказал Стефану так гостеприимно обращаться с Коулом.

Стены компании расписаны изображениями ангелов, держащих меч и весы. Учение о Едином Боге не ложь.

— Господин Стефан.

Тот, зрелый человек, почти на двадцать лет старше Коула, ошарашено сидел в кресле, прямой, как струна. Наверное, именно так выглядит человек, услышавший окончательный приговор себе.

— Ты ведь поговоришь с архиепископом, не так ли? — спросил Коул, понимая голову выше.

Однако Стефан ещё думал. И тогда Коул понял — они с архиепископом происходили из одного города. Возможно, дело было совсем не в потерях и прибылях.

— Мы не хотим истребить Церковь. Пусть с архиепископом сейчас много проблем, я слышал, как искренне он предан своим обязанностям. Я уверен, что он останется на своём посту и впредь, и горожане хотят того же.

Человек счастливо плачет перед крещением и свадьбой. Хайленд, возможно, не согласится с этими словами, но, пожалуй, они правдивы. Губы Стефана задрожали, он вдруг расслабился, словно разорвалась невидимая цепь, сковывавшая его. Коулу на мгновение показалось, что глава потеряет сознание.

— Я... понимаю.

Выходит, Стефан беспокоился за архиепископа. Даже столь матёрый торговец не был лишён простого человеколюбия и заботился не только о деньгах.

— Тогда, как можно быстрее пошли гонца или сам поговори с архиепископом. Если принцу Хайленду причинят вред, это рассердит Господа.

Стефан молниеносно встал с кресла, чуть не опрокинув его. Затем по стеночке, держась подальше от Миюри, прокрался к выходу. Напоследок Коул не забыл добавить:

— Храни наше существование в тайне. Бог всегда наблюдает за нами.

Стефан оглянулся, его глаза увлажнились, он несколько раз поспешно кивнул и вылетел из комнаты. Дверь осталась приоткрытой, и Коул услышал, как глава отделения отчаянно кого-то зовёт. Если такой крупный городской воротила, как Стефан, изменил своё решение, можно было не сомневаться, что и архиепископ к нему прислушается. Поскольку церковник получает свой пост из рук таких же людей, а не благодаря служению Господу, то ему придётся считаться с изменениями мира. Но, может, это чересчур обнадёживающие мысли.

В кабинете снова стало тихо, однако Коул не мог заставить себя успокоиться.

— Думаешь, всё получится?

Миюри перевела взгляд своих красных глаз с двери на Коула.

— Я больше переживаю, как бы ты не стал демоном, братик.

Можно считать, ответ утвердительный.

— Но, если ты сомневаешься, почему бы нам самим не пойти в церковь? Если дела пойдут плохо, я могу съесть их, а потом, наверное, убежать.

Коул был бы не прочь так сделать, но Хайленду это не понравится, да и вряд ли получится такое провернуть. Он каким-то образом смог перехитрить Стефана, но объяснить толпе появление Миюри просто не хватит времени. Хайленда назвали еретиком, если все увидят, что он сбегает верхом на громадной волчице, руки у них навсегда окажутся связанными репутацией еретиков. И Коул решил делать то, что умел.

— Давай помолимся.

Он находился здесь только по воле Хайленда, благородство которого не мог не уважать простолюдин. Угрюмое лицо Коула, однако, не произвело впечатления на Миюри, ответившей лишь почёсыванием шеи задней лапой. Такое беззаботное поведение напоминало, скорее, собаку, нежели волка.

— Важнее всего сейчас забрать мою одежду, пока есть время, — чуть позже сказала она.

— Э-э? Ах да, разумеется.

Возможно, ему стоило научиться держать себя так же спокойно и невозмутимо, как Миюри, а не тревожиться и переживать попусту. Он уже и так сделал всё, что мог.

Убедившись, что поблизости никого нет, Миюри, как и прежде, решительно пошла по коридору. Они направились в свою комнату. Там до сих пор витал запах чернил и пергамента. Их не было всего несколько часов, но, казалось, прошла целая вечность. В конце дня это место подходило им гораздо больше, чем жестокий внешний мир, даже если Коул видел всего лишь четверть этой жестокости. Он криво улыбнулся, а потом заметил, что Миюри плюхнулась на пол мордой к сложенной стопкой в углу одежде.

— Что-то не так?

— Ага...

Её хвост распластался по полу, и она заговорила, не оборачиваясь:

— Может быть, я должна её выбросить.

— Что?

Одежда выглядела довольно крикливо, даже развратно, по мнению Церкви. Однако на Миюри наряд действительно смотрелся неплохо. Коул помнил, как радостно она надела его, чтобы покрасоваться перед ним, когда они собирались в церковь. На Коуле лежала часть вины за её нынешнюю тоску.

— Ох, но это не твоя вина, братик, — сказала она через плечо, будто прочитав его мысли. — Дело не в том, что... я просто... не могу надеть её теперь.

— Э-э?

— Когда я показала тебе пшеницу, то сказала, что воспользуюсь ей, когда у нас не останется другого выхода, так?

Аккуратно переставляя лапы, чтобы ничего не задеть, Миюри повернулась мордой к нему.

— Я не такая, как мама. Маме не удаётся прятать свои уши и хвост, но ей гораздо проще превратиться в волчицу. Я другая. Вот почему я оставляла это на самый крайний случай.

— Нет...

Пусть ей удалось превратиться в волчицу, подумал он, но это не значит, что она может вернуться в свою человеческую форму. Коул понял, что именно она имеет в виду, и ощутил мороз на своём лице. Даже если они вернутся в Ньоххиру, она не сможет больше жить в купальне в этом обличии, не сможет оставаться с людьми. Как же она решилась пойти на такое ради него?

— Р-разве... разве нельзя что-то сделать? — бросился он к ней.

Серебристая волчица, с болью прищурив глаза, опустила голову. Будто, чем больнее было ему, тем сильнее и её страдание.

— Не делай такое лицо, брат. Я рада, что мне выпало приключение, подобное тем, о которых часто рассказывали мама с папой.

Эти слова глубоко ранили сердце Коула. Миюри, добрая девочка, не стала предупреждать о последствиях, а просто сделала всё возможное во имя его заветной цели. Он так стремился исполнить свою мечту, что не обращал на неё внимания. Она пожертвовала собой ради него, хотя на её чувства и не ответили. Всё его сожаление и презрение к себе порождены его потворством лишь собственным прихотям. Не описать словами, что Коул сейчас переживал, обнимая сейчас руками её шею.

— Братик... — прошептала тихо Миюри. — Ты знаешь, в общем, всё же есть способ превратить меня обратно в человека.

Он поднял голову, Миюри смотрела на него и терпеливо ждала.

— Какой? Прошу, скажи! — еле выговорил, наконец, Коул.

— Но я не хочу больше видеть, как ты страдаешь.

— Миюри, я и представить себе не могу, что может заставить меня страдать сильнее!

Миюри закрыла глаза и оскалила зубы. Это была неловкая улыбка.

— Я рада, что ты так думаешь.

— Миюри!

Она некоторое время молчала, потом открыла глаза и повернулась к нему.

— Ты уверен?

— Конечно, — твёрдо ответил он.

Миюри, всё ещё сомневаясь, опустила взгляд и снова медленно подняла глаза.

— Вспомни обещание, которое я дал тебе.

Коул был её другом, и в этом он был убеждён больше любого верующего. Миюри ради его блага открыла дверь в мир, которого не желала. Теперь настал черёд Коула. Сколько бы горя ему не предстояло испытать, он сделает всё возможное.

Её красные глаза внимательно наблюдали за ним. Они не изменились с тех пор, как она, ещё совсем маленькая, прибежала к нему с зарёванным лицом, когда узнала, что не похожа на других людей. Затем рубиновые глаза закрылись, словно она собиралась спать.

— Такое случалось во многих сказках.

— Сказках?..

— Да. Множество старых историй... Даже ты рассказывал, что в твоей деревне существовала легенда о большой лягушке, верно? Эти истории, должно быть, действительно происходили в древности.

Что правда, то правда. И яркий этому пример — история её матери, Хоро.

— Вот почему... ты знаешь...

Она открыла глаза, глядя в пол. А затем взглянула на него, словно затравленный щенок.

— Ведь именно принц должен снять заклятие с принцессы, правда?

— Это...

Он прекрасно понял, к чему она клонит. Но такое священное действо нарушит данный им обет целомудрия. Миюри тут же отвернулась.

— Нет, ты ведь мечтаешь стать священником, брат. Я не стану заставлять тебя.

— Миюри.

Коул посмотрел прямо на неё. Хотя её с ног до головы покрывал густой мех, а большую пасть наполняли острые, как лезвия, зубы, она была Миюри, той девочкой, которую он знал с самого рождения. Если это поможет вернуть её, то его прегрешение перед Богом не имело для него никакого значения.

— Тогда ты сможешь стать прежней?

— Да, но...

— Очень хорошо.

— Брат?

Если он сейчас усомнится, Миюри уже никогда не поверит ни единому его слову. Нет, даже хуже, она больше никому никогда не поверит. Он не хотел увидеть, как разочарованная в людях Миюри с холодным взглядом произносит: "Всё это пустые разговоры". Ему бы хотелось, чтобы она знала: на свете есть нечто, во что стоит верить. В эти неприкосновенные узы, представляющие из себя самое прекрасное, что есть в жизни.

Теперь понятно, что чувствовал Хайленд, направляясь в церковь на верную гибель, подумал Коул. Поступки должны зиждиться на вере.

Миюри дала понять, что готова.

— Братик... Спасибо.

Даже если её полная зубов пасть внушала страх, Миюри оставалась собой. Ничего не изменилось в его милой младшей сестре. Он опустил руку ей на нос и стал приближать своё лицо.

— Ох, подожди, эм, брат?..

— Что такое?

— Эм... Я стесняюсь, так что не мог бы ты закрыть глаза? Да и руки твои мне... мешают... можешь меня отпустить?

Миюри снова посмотрела на него щенячьими глазами, опустив уши и безжизненно уронив хвост.

Она быстро взрослела... Когда эта мысль снова пришла Коулу в голову, он вдруг сам ощутил смущение. Он прокашлялся, затем убрал свою руку и закрыл глаза.

— Так хорошо?

— Да.

Его не заботило, наблюдает ли за ним Господь, если ему под силу вернуть Миюри человеческое обличие, и если они смогут жить в Ньоххире, как прежде. То, что он намерен сделать, не нарушит клятву. Ведь это необходимо для спасения человека, здесь нет места похоти. Кроме того, даже пророки целовали лоб и руки одержимых дьяволом, чтобы исцелить их. Так что это было бы...

Однако... Целовали лоб и руки? А нужно ли вообще целовать в губы? По свету, конечно, ходило много сказок, в которых принц целует принцессу именно в губы и тем самым разрушает наложенное на неё проклятие. Но можно ли называть этот случай проклятием?

Что-то не так. А что сказала сама Миюри? Есть способ превратить меня обратно в человека. Коул вспомнил её точные слова и сразу понял. Она же не сказала, как именно снимается заклятие в сказках!

— Ах... — понял он и ещё кое-что.

Когда он уже закрыл глаза, Миюри ответила ему обычным голосом, не волчьим. И потом, если она уже тренировалась с Хоро, значит, умела и превращаться обратно.

Он открыл глаза и увидел Миюри уже в человеческом обличье. Не желая дать ему заметить это, она откинула волосы назад и теперь тянула к нему лицо, держа ноги и руки подальше сзади. Их глаза встретились, и она, лукаво улыбнувшись, бросилась к нему. Коул увернулся и услышал, как она стукнулась головой об пол там, где он только что стоял.

— У-у-уввв... У-у-у, промахнулась.

Миюри не стыдилась наготы и не пыталась прикрыться. Коул не знал, злиться ему или нет.

— Миюри! — повысил он голос, вставая перед ней.

Она пожала плечами и закрыла лицо ладонями, но её пальцы не смогли скрыть её улыбки.

— Я всего лишь сделала то же самое, что и ты несколько минут назад.

Она действительно не врала, а лишь позволила ему неправильно истолковать её слова. Теперь Коул не мог найти убедительного ответа.

— Гхмм...

— Но ты не лгал, когда сказал, что всегда будешь моим другом. Я сейчас заплачу, — сказала она, сияя улыбкой, его недовольство растаяло без следа.

Для Коула не было ничего радостнее осознания, что Миюри, наконец, поняла значение его решимости.

— Кстати, ты слышишь? Там на площади кто-то радостно кричит.

Виляя хвостом, она поднялась, подбежала к окну и распахнула его. Свет с городской площади упал на неё.

— А, что? Эй, Миюри!

— Кажется, всё прошло хорошо, брат! Бра...

Коул набросил свой плащ ей на голову.

— Уши. Хвост. И ты девушка, как-никак, будь скромней!

Миюри высунула голову из-под плаща и раздражённо накинула его на себя. У него вдруг закружилась голова, может, он чересчур рассердился или слишком устал за последние несколько дней.

— Шшишшш, ты всегда такой вредный.

— И чья же это вина?..

— О, всё идёт хорошо! Я слышу голос блондинчика.

Не обращая внимания на его ворчание, она облокотилась на подоконник, выглянула наружу и навострила уши. Однако её восторг станет концом их приключения. Миюри вернётся в Ньоххиру, а Коул с Хайлендом отправятся в королевство Уинфилд. И всё же их расставание не будет мучительным, скорее, напротив, оно пройдёт под знаком успеха, в который просто немыслимо было поверить ещё совсем недавно.

— Ах да, эй, брат, ведь теперь ты сможешь заслужить всеобщее признание!

Миюри несколько преувеличивала. В этом нет необходимости. Хайленд, высокородный аристократ, был здесь. Можно от души порадоваться, что всё хорошо кончилось.

— Эй, брат... братик?

Он искренне рад...

— Братик, ну хватит уже, ты в порядке?

Коул лишился сил и почувствовал, что ноги его не слушаются, Миюри тут же поддержала его. Она была непослушным сорванцом, но когда обстоятельства требовали, на неё можно было положиться. Теряя сознание, Коул не чувствовал тревоги. Он полностью расслабился, словно нежился в купальне.

Миюри вечно потакала ему — и вот, он сдался. Наконец-то, всё закончилось.

Он ощутил слабый запах серы, последнее его воспоминание — руки Миюри, вцепившиеся в него.

Эпилог

Несколько бессонных ночей Коул переводил Святое Писание. Когда работа была закончена, ему пришлось пройти через мучительные переговоры в церкви, в которой он простоял на ногах весь день. Затем они угодили за решётку, откуда он вскоре сбежал верхом на Миюри, мчавшейся с невероятной скоростью. Потом ради борьбы за мечту ему пришлось устроить Стефану лицедейство всей своей жизни. И наконец, когда Миюри сыграла с ним свою столь злую шутку, от которой кровь ударила в его голову, лишь успех Хайленда позволил ему облегчённо вздохнуть. Даже самый прочный канат порвётся, если его слишком тяжело нагрузить.

После долгой лихорадки, во время которой сны перемежались с бредом, Коул, наконец, очнулся и с удивлением узнал, что прошло уже три дня.

— Я думала, ты никогда не очнёшься, — сказала Миюри со слезами в голосе, сидевшая у его кровати. Коул смутно вспомнил, как она ухаживала за ним. Он вытащил руку из-под одеяла и, потянувшись, крепко схватил её маленькую ручку. Она смутилась, но казалась счастливой.

— Где принц Хайленд?

Вопрос Коула изменил выражение лица Миюри.

— Я не знаю. А, кстати, пока ты спал, я читала Писание и — знаешь что? Я нашла что-то невероятное. И... и... хочешь узнать, что? — радостно защебетала Миюри, но Коул осмотрел комнату и удостоверился, что в ней больше никого нет.

— Нет, сейчас важнее, где принц Хайленд.

Ему хотелось узнать, что произошло. Коул был рад, что они сейчас в безопасности, но что насчёт папского викария? А вдруг война всё же началась, тогда нельзя терять ни минуты.

— Ш-ш-ш, братик! — потянула его за руку Миюри.

Он услышал шаги и голоса, доносившиеся из-за двери.

— Принц Хайленд! Вы даже не успели позавтракать и причесаться!

— Мне всё равно!

Услышав голос принца, Коул попытался подняться, но Миюри толкнула его обратно в кровать и накрыла с головой одеялом.

— Миюри, ты чего?

— Не смотри. Ты не должен это видеть.

— Э-э?

Пока они пререкались, дверь отворилась.

— Коул! — позвал Хайленд.

Коул тут же откинул одеяло, Хайленд, улыбнувшись, устремился к кровати. Коулу показалось, что он ещё спит.

— О, ты выглядишь гораздо лучше. Есть хочешь? Мы можем принести всё, что попросишь. К сожалению, у меня не хватит сил отблагодарить тебя за всё!

Принц не успел полностью одеться и уложить волосы и стоял сейчас перед Коулом открытый и искренний.

— Ах, прости, что я тут навещаю тебя в таком виде. Когда мне послышалось, что ты очнулся, то сразу захотелось тебя увидеть.

Он откинул назад свои красивые, длинные, золотистые волосы и улыбнулся.

И тут Коул обратил внимание на грудь Хайленда.

— Братик, ты куда смотришь?

Коул изумлённо отвёл взгляд. Хайленд, наконец, понял, в чём дело. Но он — нет, она — лишь смущённо улыбнулась.

— Только не говори, что заметил только сейчас!

В Ньоххире они общались в купальне, где пар от горячего источника заполнял всю пещеру. Не понимая, почему принц так тщательно прикрывала себя одеждами, Коул решил, что это нечто, присущее людям из высшего общества. Внешний облик чрезвычайно важен.

Он сам говорил Миюри, что у странствующей женщины есть два выбора: одеться монахиней или мальчиком.

— Видишь, разве я тебе не говорила? Ты ни-и-и на что не обращаешь внимание, брат.

Хайленд перевела взгляд на Миюри и снова на Коула.

— Ты... Нет, ты по-своему хорош, непревзойдённый слуга Господа.

Коул пытался понять, счесть ли ему эти слова за комплимент. Хайленд прокашлялась и тактично сменила тему.

— Важнее всего, что город Атиф перешёл на нашу сторону, архиепископ сдался. Он, конечно, не обещал нам стать верным союзником, но я уверена, против воли горожан он больше не пойдёт.

— Правда?!

— Да. Как только Стефан передумал, архиепископ посчитал, что оставаться на стороне викария с каким-то куском пергамента совершенно бесполезно. Судя по всему, он действительно растерялся, узнав, что народ не испугался недовольства Папы. Архиепископ сказал викарию, что хочет от Папы дополнительной помощи, и отправил восвояси. У викария не было выбора, оставаться в Атифе — значит, ставить под угрозу свою жизнь. А потом архиепископ объявил, что прислушается к народному гневу. Не знаю, сдержит ли он слово, но, думаю, он принял это близко к сердцу. Стефан, который кружил повсюду, как летучая мышь, сейчас сидит с поджатым хвостом, словно пёс.

Неожиданно для Коула она озорно улыбнулась.

— В любом случае об этом вскоре узнают все. Но как только сведения о случившемся дойдут до Папы, он возьмётся за дело всерьёз. Это ещё не конец.

— Это начало.

— Да. Отсюда, мы начнём свой путь и исправим все ошибки.

Пока Коул смотрел на счастливую Хайленд, он понял, почему раньше не угадывал в ней девушку. Когда она говорила о своей мечте, то была сродни невинному ребёнку, чей пол не имеет значения.

— Я хотела сказать тебе, когда ты поправишься, но раз так... мы собираемся в следующий город. Я хочу воспользоваться полученным преимуществом и привлечь на нашу сторону все города континента, благоволящие королевству Уинфилд.

Она уже размышляла, что произойдёт, когда начнётся война.

— Конечно, я хочу поехать с тобой.

— Спасибо, и...

— И всё же насчёт этого... — Миюри была единственной, кто был способен так грубо прервать Хайленд. — Я читала Писание, пока ты спал, брат. И много спрашивала у людей о священниках. Я даже спросила эту блон... принцессу Хайленд. Она сказала, что нет никаких проблем.

О чём она вообще говорит? Коул смотрел то на Миюри, то на Хайленд. Принцесса, словно старшая сестра, смущённая поведением озорной младшей сестрёнки, виновато и в то же время очаровательно улыбалась.

— Я не вернусь в Ньоххиру, — сказала младшая сестрёнка.

— Миюри, мы уже...

Коул избрал себе духовный путь. Он не мог ответить на её чувства. Ничего не изменить, и Миюри с этим смирилась. Но она и не пошла на попятную. Напротив, Миюри злорадно ухмыльнулась.

— Умеренность, братик. То, что ты любишь.

— Умеренность?

— Ага. Твоим мечтам я мешать не буду. Но об этом в писание ни слова.

— О чём?..

— Мм. Священник не должен покоряться мирским и телесным желаниям. Он обязан стремиться к умеренности. Но здесь ничего не сказано о мирянах, неравнодушных к священникам.

— Э-э?

Хайленд, стоя у кровати, тихонько хихикнула.

Миюри сунула Святое Писание Коулу под нос.

— Если не веришь, прочти сам. Теперь — понимаешь, братик? — умеренность.

Коул не был уверен, что она имеет в виду. Миюри скрестила на груди руки и гордо проговорила:

— До тех пор, пока ты сам не положишь на меня глаз, ничего страшного не случится.

Он проглотил язык, сражённый подобным толкованием Писания.

— Твоей вере придётся пройти испытание, братик, — уверенно улыбнулась она.

Коул обладал пергаментом с начертанными на нём Божьими заветами. Чего у него не было, так это гордости, присущей старшим братьям. Он приложил к голове Святое Писание, обшитое овечьей кожей, и закрыл глаза. Сейчас он сам похож на барашка в овечьей шкуре.

— О, Боже...

— Звал меня?

Коул не нашёлся, чем ответить даже из простой гордости, и, конечно, он никогда не сможет объяснить, почему вдруг почувствовал такое облегчение.

За закрытыми глазами его воображение рисовало шаловливо виляющий серебристый хвост.

Судьба барана — всегда пристально следить за волчьим хвостом.