Чертенок 24

Две Дюжины провел острым коготком по стеклу широкого окна. Так, чтобы скрежет был едва различим на границе акустического восприятия. Никаких взрывов.

Субъект обернулся на странный, как ему показалось, звук, но, понятно, никого не видел. Ни за спиной, ни за окном. Показалось...

Пока субъект разминал шею поворотами, чертенок оказался прямо у стола, и повторил процедуру с коготком, но уже на границе бокала. Только еще тише. Чу-у-у-у-ть-чуть.

Субъект повернулся вновь, передернул плечами, нахмурил брови.

"Будем работать!" — Две Дюжины расплылся в профессиональной улыбке. Хорошо, что в этот раз не нужно никому вытирать сопли!

Видимо, уютный комфорт от чтения прессы куда-то улетучился — субъект даже не стал дочитывать колонку в которой восторженно повествовалось о его вкладе в создание небольшого парка на окраине. Резким движением отложив газету, субъект встал и направился в душевую — освежиться перед важной встречей.

— Может, не такой уж ты и крутой? — усомнился Две Дюжины в первоначально сделанных выводах. — Всего два скрежета, а ты уже помрачнел? Я ведь даже не успел рядышком люстру грохнуть! Это же непрямое воздействие, не так ли?

На всякий случай чертенок решил особо не перегибать с полтергейстами.

Субъект тем временем приступил к водным процедурам — очень желательное мероприятие в этих широтах, и безусловная привилегия элитного класса. Во всяком случае именно так это все было обставлено. Впрочем, качество сантехники оставляло желать лучшего — видимо, дело тут не в массивности полированных рукояток и не в количестве позолоты на квадратный метр. Установка некоторых соединений подразумевает вполне конкретный опыт, которого у работника может и не быть, ввиду отсутствия такого уж значительного количества богачей с аналогичными запросами, посему...

Резкая смена прохладной воды на горячую была не такой уж неожиданной! Хотя и не слишком желанной. То, что было дальше, оказалось куда неожиданней.

Подойдя после неудачного приема душа к сильно запотевшему зеркалу с целью оценить свой гордый профиль, субъект остановился. Ему показалось, что в мутном, покрытом испариной отражении ему кто-то строит рожи! Вроде, какой-то наглый рыжеватый тип с подкрученной на конце бородкой, но поручиться за это своей честью (что субъект очень любил делать, используя честь и предков-конкистадоров как дорогую разменную монету), субъект не мог. И дело даже не в обильном покрытии зеркала влагой, что безусловно мешало любому обзору. Рожица как будто проявилась в зеркале на долю секунды, а потом исчезла так, будто ее там никогда и не было. Да и возникла ли? Субъект вполне мог угадать черты своего отражения сквозь нее.

Мужчина стер ладонью слой влаги с поверхности стекла, но его отражение выглядело отнюдь не так гордо и уверенно, как ему хотелось бы. Две Дюжины поставил себе галочку за прием водных процедур.

Сама встреча, как и поездка до нее, прошла спокойно — с одной стороны, субъект был напряжен, а перегибать палку не стоило. С другой — была достигнута, хоть и локально, изначальная цель задания — поубавить активности у субъекта, а активность как раз и поубавилась — поглощенный утренним происшествием субъект провел встречу вовсе не так, как планировал. В частности, обошлось без особого давления с его стороны, и без принципиальности в смежных вопросах, а ведь именно это в свое время стало подспорьем того, что субъекта начали считать столпом общества. Столпы — они такие — принципиальные, особенно в вопросах собственной основательности.

На обратном пути у машины, в которой ехал субъект, прокололось колесо. Увы, такое случается даже с самыми длинными лимузинами, и пусть головная боль по его замене принадлежала не субъекту, определенного рода дискомфорт он все-таки испытал. В первую очередь — дискомфорт неуверенности — прекрасное лекарство для тех, кто думает, что контролирует в этой жизни все и вся.

По странному (то бишь тщательно рассчитанному чертенком) стечению обстоятельств машина остановилась как раз напротив входа в грязный переулок. Увы, в том городе, где происходили события этой истории таких было подавляющее большинство. И в тот момент, когда пустой взгляд субъекта был обращен просто куда-нибудь, а по факту — именно в сторону оного переулка (ибо более живописных картин на горизонте не наблюдалось, а там хоть какое-никакое, а граффити), в оном переулке появилась рожа.

Не столь мистически, как в прошлый раз — просто выглянула из-за угла. В придачу к роже имелась еще и грязная шея, грязная кепка, и краешек грязных же лохмотьев. Рожа была старше предыдущей лет на сорок, и она весьма соответствовала тому месту, в котором появилась — бомжей тут хватало. Но эта рыжеватая, подкрученная на кончике бородка, а главное — этот нагловатый взгляд и ухмылка...

Субъекта словно окатило холодной водой — видимо, в компенсацию за отсутствие нормального утреннего душа.

Рожа быстро спряталась обратно за угол дома, а субъект постарался взять себя в руки. Он даже попытался мыслить логически — мог ли он рассмотреть в деталях лицо в затененном переулке по другую сторону дороги, да еще и сквозь затонированное окно? Вряд ли... А в том, что всякая шваль таращится на дорогие машины как раз странного ничего нет... Но внутри субъекта холодным комком пульсировало знание — рожа смотрела на него. Не на машину, не на окно — на него. Даже не так — сквозь него. И от этого становилось еще неуютнее.

"Не перегибаю ли я палку"? — Вновь подумал Две Дюжины. — "Что-то этот недокастилец уж больно нервный оказывается по факту..."

Казалось бы ерундовые события дня сделали свое дело — остаток рабочего времени субъект провел в задумчивости, что изрядно поубавило его активность.

На вечер у субъекта было запланировано достаточно часто случающееся мероприятие — поход в ресторан с очередной королевой красоты. "Женское общество любит и ценит", припомнил Две Дюжины строку из характеристики.

Прислуга, водитель и прочие сопровождающие получили довольно строгий нагоняй и предупреждение, чтобы все прошло в лучшем виде. По крайней мере то, что зависит от них. В своих силах субъект не сомневался, но вот на счет каких-либо стечений обстоятельств уже не был так уверен. А ведь еще вчера он всецело разделял "философию победителя" — ту точку зрения, что мир всенепременно прогибается перед теми, кто достаточно этого хочет. Если не прогибается — значит кто-то этого хочет недостаточно, а с такими неудачниками дела лучше не иметь. Точнее, дела как раз с такими вести и надо, чтобы использовать их для себя, но вот считать за равных при этом не обязательно.

Обед в дорогом ресторане, костюмы и платья от кутюр, хрусталь и мельхиор... и очередная знойная красотка, которых субъекту нравилось коллекционировать. Не худший объект для коллекционирования, если не считать, что речь идет о живых людях. Впрочем, они ведь сами этого хотят? Или не этого... А какая, разница...

Мыслительный процесс субъекта можно было назвать рваным. Он вполне успокоился, вернул себе прежнее бодрое расположение духа, и даже немного подсмеивался над собой — мол, испугался бомжа и отражения в зеркале. Вечер и последующая за ним ночь должны были полностью стереть остатки воспоминаний этого несуразного дня...

И все бы хорошо, если бы не подкрученная рыжеватая бородка одного из официантов...

От столпов общества редко ожидают резких скачков. Как-то не ассоциируется это со столпами. Меценаты не устраивают допрос хозяевам ресторанов с помощью трех мордоворотов. Какой официант, какая бородка? Все гладко выбриты, и никогда не было иначе. Издеваюсь? Помилуйте...

Как ни странно, помиловал. Было этому причиной три десятка удивленных пар глаз, смотрящих на субъекта или искреннее недоумение, что плескалось пополам со страхом в глазах ресторатора... Не так уж и важно. Важно, что вечер был безнадежно испорчен. Девица словила косой сердитый взгляд и сочла за лучшее ретироваться — опаснее гордого самца с задетым самолюбием только самец, поставивший себя в дурацкое положение сам. Злость таких границ не знает. Субъект не возражал — он желал побыть в одиночестве и подумать.

Для того, чтобы побыть в одиночестве, первой на ум приходила беседка у дома субъекта. Небольшое легкое сооружение с белыми колоннами находилось в глубине сада. Укрытая от посторонних глаз густой зеленью, она стояла на берегу искусственного пруда, населенного рыбками и украшенного кувшинками, и просто идеально подходила как для романтических посиделок, так и для одиночества. Именно сюда направился субъект по прибытии домой. По пути он вооружился начатой с утра бутылкой коньяка и первым попавшимся (чего с ним лет двадцать уже не случалось) фужером.

Субъект чувствовал себя ужасно. Ужасно глупо, можно уточнить, что для таких сродни проклятию. В том, что ему померещилась рыжая бородка у одного из официантов, ничего странного субъект не видел — думал ведь пол дня об этой бородке, вот и привиделось, а вот то непотребство, что он устроил потом... Некрасиво вышло. Неэлегантно...

Ну что он так к этой бородке привязался? Ну бородка... Что тут такого? Что ее не должно быть? Так ведь и не было... ну, у бомжа была, так и пусть хоть ей подотрется... В зеркале? В зеркале... А еще в зеркале был взгляд. Такой едкий, пронизывающий насквозь... и у бомжа был такой же... и у официанта...

По спине субъекта прошелся холодок. Основательный такой холодок, когда бежишь от самого себя, и не успеваешь, а тебя нагоняет, нагоняет... Кто?.. Что?..

Легкий всплеск воды привлек внимание субъекта. Это маленькая золотая рыбка вильнула хвостом, и от этого по водной глади пошли круги. Субъект вздохнул. Выглянувшая из-за облаков луна осветила пруд. На его поверхность одновременно упала несколько листков. Образовавшаяся рябь сложилась в странную картину. И как это волны могут нарисовать ухмыляющуюся рожу?

Тишину и покой сада разорвал гневный рык, вслед за которым послышался глухой всплеск — субъект метнул драгоценную недопитую бутылку в водную пучину. У рыбок нынче ночью намечается пьяный сабантуй...

Ночь далась субъекту неспокойно. Ему снились бородки и ухмылки, пронзительные взгляды, фраки официантов и бедняцкие лохмотья в самых причудливых сочетаниях. А еще бутылки, рыбки и зеркала. Под конец ему строила глазки за столом золотая рыбка, обряженная в лохмотья и лихо опрокидывающая в рот порцию дорогущего коньяка из одноразового стакана. Рыбка довольно крякнула, занюхала выпивку рукавом проходящего мимо официанта, после чего кокетливо посмотрелась в зеркальце. Неудивительно, что после таких сновидений просыпаешься с тяжелой головой.

Но субъект был не из тех, кто легко сдается. Он решил, что если уж его начали преследовать видения, то нужно хотя бы убедиться в этом точно — поймать их за хвост, а не довольствоваться подозрениями. Мужчина решил нарочно внимательно вглядываться сегодня во все и всех, кто и что его окружает. Не прятаться, а встретить лицом к лицу.

"Да пожалуйста"! — подумал Две Дюжины, откидываясь в пустующем кресле и распаковывая оставленную на столике дорогую сигару. Все равно он планировал сегодня ничего не делать...

День пристального вглядывания в тени и отражения сделал субъекта еще более нервным. Казалось, видение издевается над ним, ускользая буквально из под носа.

"Странно, да"? — думал Две Дюжины в ответ. Он, как и планировал, не показывался сегодня субъекту на глаза. Других рыжих и бородатых на его пути тоже не возникало — в этом обласканном солнцем регионе рыжеватость вообще была в диковинку — тут властвовала смоль и жгучесть как волос, так и темпераментов.

Вечер субъект провел расхаживая по комнате. Две Дюжины с сожалением отложил некоторое количество милых сердцу мелких пакостей для более благоприятного момента — не следует мешать субъекту вариться в желчи собственных подозрений и мрачных мыслей. Любое блюдо нужно доводить до готовности постепенно.

Зато на следующий день субъект решительно проигнорировал попавшего в его поле зрения рыжего человека, идущего с полными сумками покупок. Просто взял, и гордо отвернулся в другую сторону, предпочтя созерцать мусорку из окна своего лимузина. Как это соответствовало недавно принятому решению встретиться с видением лицом к лицу, Две Дюжины упорно не мог понять. Он пожал плечами и избавился от реквизита.

Перебирая в конторе бумаги, субъект никак не мог отделаться от ощущения, что за ним пристально наблюдают. Оно и неудивительно — Две Дюжины сидел буквально напротив. Устроившись на картотечном шкафу и закинув ногу на ногу, чертенок буквально буравил мужчину взглядом. Скучновато, но что поделаешь. Иногда полезно и разнообразие в подходах. Щекотка от пристального взгляда довольно неплохо раздражает, а вот назвать ее прямым физическим воздействием весьма проблематично, особенно если не углубляться в теорию того, что наблюдаемый объект изменяется от самого процесса наблюдения.

Изменился он там, или нет — сказать довольно сложно, но что можно утверждать наверняка, так это то, что сосредоточиться толком на работе у субъекта не получилось, а цифры требуют сосредоточенности. В результате — несколько досадных ошибок, которые, может и не введут субъекта в большие убытки, но осадок на душе оставят основательный. И куда более конкретный, чем непонятные ощущения от пристального взгляда.

Основное веселье чертенок запланировал на вечер — субъект как раз решил провести его культурно, а заодно и вывести свою очередную пассию из длинного списка в театр.

Субъекта не был таким уж заядлым театралом — он предпочитал более активные развлечения, но иногда нужно и культурно выйти в свет. Полезно для образа мецената.

В театре ставили "Женитьбу Фигаро". Классическая опера, поставленная и перепоставленная столько раз, что и подумать страшно, а сосчитать так и вовсе невозможно. И каждому следующему режиссеру, мнящему себя гением сцены (а покажите иного), приходится выкручиваться, дабы не получить клеймо банальщины. Что с классическими произведениями довольно затруднительно, ибо оборотная сторона клейма — чрезмерная авангардность и уход от канонов карается ревнивой публикой не меньше.

Данный конкретный режиссер, долго ломая голову над тем, как же ему выделить главного героя, неожиданно решил сделать его рыжим... А что — очень даже подходит, если судить по характеру! Что? Фигаро всегда играли брюнеты? На то и авторское переосмысление, и потом, в стране, где все сплошь поголовно жгучие брюнеты, черными кудрями не удивишь, и внимание не привлечешь...

На эту мысль режиссера натолкнул рыжий короткий парик, непонятно как вот уже в третий раз за день оказывающийся перед носом...

Две Дюжины с облегчением вздохнул, отточенным жестом отер пот ладошкой, и спрятал подальше уже сжимаемую в руках лицензию — слепой режиссер пол дня игнорировал любые намеки на рыжину, пока чертенок буквально не положил этот несчастный парик ему на либретто. Трудно с этим творческим людом...

Зато с бородкой мудрить практически ничего не пришлось — такие были весьма в человеческой моде как раз в период, описываемый в пьесе. Две Дюжины лишь слегка подправил гравюру, положенную перед гримером в качестве желаемого примера. Бедная женщина, уставшая от бесконечных переделок "в последний момент", столь любимых режиссером, даже и не подумала вникать в разницу, и безропотно воспроизвела образец на "полотне".