Ар недоумённо моргнул, когда Грандин, ухмыляясь, поймал его пальцы губами и по-особенному втянул их в рот, отчего Ири показалось, что его вновь опаляет жарким внутренним пламенем, что минуту назад угасло без остатка.
— Этого ведь не может быть на самом деле? — спросил Ири растерянно.
Вместо ответа Мистраль наклонился и укусил его за плечо.
— Ай, больно! — Ар возмущённо и обиженно стукнул его по груди.
Грандин самодовольно усмехнулся, отбрасывая с плеча мешающуюся прядь.
— Значит, это не сон, — ласково шепнул он. — И это... — он всё ещё находился внутри Ири и теперь пошевелился, напоминая ему о произошедшем, — тоже не сон!
Ири смутился и покраснел столь отчаянно, что Мистраль уже не смог удержаться от смеха и принялся неистово зацеловывать смущённое пылающее лицо.
— Ран, разве это правильно?
— Даже не думай, — сурово предупредил Грандин, — не вздумай сказать, что ты сожалеешь о случившемся. Я тебя никуда не отпущу.
— Но...
— Ири, всё хорошо! У нас с тобой... будет всё хорошо. Просто поверь.
Мистраль снова поцеловал его, не давая ничего сказать, а потом, осторожно отсоединившись, вытянулся рядом, притянув возлюбленного к себе, гуляя пальцами по крепким пластинам мышц и перебирая руками пушистые волосы.
— Это всё... так странно, — прошептал Ар, но голос его звучал умиротворённо и как-то удивительно счастливо, — но...
— Но?! — Грандин напрягся.
— Прекрасно.
Мистраль наградил золотистую макушку лёгким подзатыльником и шепнул:
— Ири, рядом с тобой я, как на бочке пороха. Не знаю, что ты скажешь в следующую секунду, и безумно боюсь, что скажешь, что не желаешь меня знать.
— Но мы ещё сегодня... Мы ведь с тобой...
— Да уж, — не без сарказма отозвался Грандин. — Кто бы мог подумать?!
Ар что-то пробормотал, словно соглашаясь, и зевнул, поудобнее устраиваясь на его плече.
— Спи, мой сладкий.
— Я не сладкий.
— Очень сладкий, я ведь тебя попробовал... везде, — Мистраль, победно усмехаясь, любовно погладил пальцем запылавшее алым ушко.
— И не твой... — возмущённо буркнул Ири, пытаясь завернуться в одеяло.
— Мооой, — с какой-то хищной интонацией протянул Грандин, — и поверь мне, это не обсуждается.
— Но...
— Ты мой, Ири! Только мой. А я — твой. И никто у нас это не отберёт.
Я не отдам тебя никому!
Глава 14
Ири спал, во сне доверчиво прижавшись к Мистралю, обнимая любовника одной рукой и вольготно закинув ногу ему на бедро. Такой прекрасный, сильный, свободный, и в то же время мягкий, маленький, беззащитный.
Грандину безудержно хотелось растормошить его и снова заняться любовью.
Желание, по силе своей равняющееся с одержимостью, неудовлетворимая потребность находиться рядом. И стоило разомкнуть объятья, рассоединиться, как тело настойчиво дало знать о своей готовности к новому заходу не физическим тяготением, но неким глубинным инстинктом, осознать который не представляло труда, а понять причину этой животной тяги казалось почти невозможным.
Но сейчас Ири был слишком слаб, и утомлять его ещё сильнее после перенесённой болезни выглядело бы безумным эгоизмом. Таким же абсолютным безумием, как и всё произошедшее. Грандин не сумел удержаться, остановиться, подумать, не пожелал контролировать самого себя. А и пожелал бы — не смог.
Сейчас, трепетно обнимая драгоценное тело Ара, он мучительно искал ответ на вопрос: "Почему?" Искал и не находил... Ничего, что могло бы хоть как-то оправдать собственные эмоции.
Болезненный конфликт внешне-внутреннего противоречия, когда желая озвучить рождающееся в сердце "люблю", Мистраль скорее бы сдох, чем признал для себя это чувство — нерациональное, лишённое логики, смысла, подавляемое в самом зародыше...
Столько лет, не понимая причин своей одержимости, он искренне убеждал себя, что терпеть не может сияющее синеглазое создание, верил в это, и вот теперь, оказавшись наедине с собственными страхами, обнимая близкое и такое родное существо, размышлял о том, что ждёт их на этом пути.
"Любовь делает людей слабыми и уязвимыми". Может раньше Мистраль посмеялся бы над подобными заявлениями, но сейчас слишком очевидной для него оказалась собственная слабость. Слабость, не позволяющая свести случившееся к шутке и попросту забыть, слабость, не позволяющая предать или причинить боль, слабость, делающая ранимым и абсолютно беззащитным перед другим человеком. Но сможет ли Ири принять и оценить подобное доверие, разделить и понять, не превращаясь в его ахиллесову пяту, но готовый встать рядом, плечом к плечу, поддержать...
Как страшно верить, страшно перестать быть самим собой, стать зависимым, нуждающимся в ответном чувстве.
Тонкая грань, зыбкая почва, по которой Грандин не умел ходить, потому что слишком привык полагаться во всём исключительно на разум. Привык решать за других, считая, что вправе это делать, и никому в голову не приходило оспорить его решение — только подчиниться приказам. Но Ири... Ири слишком независим и свободолюбив. Сумеет ли он понять, насколько мучительно для Мистраля выпустить что-то из-под своего контроля? Согласится ли принять такое положение вещей? — Нет, этого не будет. Придётся чем-то жертвовать, ломать себя, перестраиваться, искажая принципы собственной натуры...
Сумеет ли он сам любить Ири и оставаться прежним? Добиться всех тех значимых целей, которые наметил для себя? Благо Артемии превыше всего. Не отступиться от них, не позволить себе слабости, не пойти на уступки, разрываясь противоречием между долгом и чувствами к Ару?
Любовь моя, тебе будет тяжело со мной, — с грустью подумал Грандин, в который раз лелея губами прядки волос на золотистой макушке, с нежностью рассматривая безмятежное спокойное лицо. — Но для тебя больше не будет существовать моих стен. Только не для тебя. Потому что я... люблю тебя, Ири Ар, даже если ты никогда не услышишь этих слов.
Глава 15
Рассвет слабо пробивался в окно, поздним зимним утром приветствуя город. Мистраль так и не уснул, проведя часы в долгом медитативном созерцании, лёжа в темноте, облокотившись на подушку. Трепетно поглаживал прильнувшее к нему тело, готовый скорее позволить затечь руке, но не переменить позы, не потревожить чужой сон, не поддаться порыву нашептать на ушко нежные глупости, пользуясь тем, что они не будут услышаны, но может быть, постучатся светлой сказкой во сне.
Вчера, когда Ири заснул, он осторожно обтёр его и себя, и ещё — о боги, что о нём подумают слуги?! — самостоятельно заменил простыни, временно переложив спящее мёртвым сном чудо на диван.
Ири проснулся, открыл глаза и неуверенно улыбнулся, озаряя мир теплым солнцем сияющего взгляда. Заставляя сердце Грандина дрогнуть и забиться чаще в желании выпрыгнуть из груди и рвануть ему навстречу, упасть в подставленную ладонь... Особое ощущение счастья, когда от избытка эмоций не хватает слов, и мысли разлетаются в разные стороны непослушными светлыми бабочками. Хочется сказать так много... Но невозможно выразить всё разом, только сдержаться и приглушить бездумный порыв. И стыдно показаться сентиментальным идиотом, молиться о том, чтобы успеть взять всё, неспешно, основательно, разделить сотни эмоций, пониманий, чувств, переговорить обо всём на свете, сказать все эти миллионы важностей, в которых сейчас невозможно признаться, но так хочется.
— Доброе утро, малыш. Ты как? — нежно осведомился Грандин, улыбаясь глазами, провёл пальцем вдоль линии его губ, срывая прикосновение.
— В порядке, — Ири игриво перехватил движение и доверчиво прижался щекой к его ладони. — Доброе... — потёрся носом, неуловимо напоминая котёнка, столь естественного в своём поведении, что захотелось схватить в охапку и затискать. Или наоборот — смотреть и изумляться, поражаясь абсолютной открытости, искренности, детскости, которая не воспринималась ребячливостью, а просто... просто была.
В какой-то момент все эти головоломки, ребусы, противоречия чужого характера внезапно встали на свои места, открывая перед ним целостность натуры, и оказалось странным понимать, насколько он перемудрил сам себя, не замечая очевидного, пытаясь искать сложное в простом. А всё было так просто, всё время перед глазами, и в отличие от него, Ири не приходило в голову скрываться или лгать, возводя бесконечные щиты собственного лицемерия.
— Мне хорошо с тобой, Ран. Просто хорошо. Думать не хочется.
— Не надо, — Мистраль с облегчением выдохнул и расслабился, подставляя губы для поцелуя, такого домашнего, родного.
— И это всё? — разочарованно протянул Ири. — Даже не попытаешься сорвать признание в своей неповторимости? — Ар неуловимо хмыкнул, сверкнув чертенятами в синих глазах.
— А кто-то в этом сомневается? Я — нет! — Грандин иронично приподнял бровь, поражая непрошибаемой самоуверенностью.
— И я — нет... Но для окончательного закрепления успеха предлагаю ещё разок убедить меня, чтобы, так сказать... мрррр... Исключить случайности?
И окончательно ошеломляя и сражая Мистраля чувственным мурлыканьем, так не вяжущимся с его натурой, стремительно прильнул к губам Грандина, проворно осёдлав его колени, заваливая на подушки и отправляя руку путешествовать вниз живота, демонстрируя неуёмную бодрую энергичность привычного шила в заднице.
— Ты... Ты, маленький бесёнок! — Грандин, пожалуй, впервые на нашёлся, что ответить, и с удовольствием рассмеялся, понимая, что рассудок может катиться в пропасть. Как бы ни сложились отношения, заскучать в обществе Ара определённо не получится. — Учитывая, что это был твой первый опыт...
— Это не было моим первым разом! — Ири бурно покраснел под всезнающим снисходительным взглядом, привычно умиляя застенчивостью.
— Разумеется, лгунишка, — поцелуй в губы. За ним ещё один и ещё. И примеривающийся, оценивающий взгляд, смешанный с задумчиво-выразительным, — может, стоит тебя немного... хммм... проучить?
Ар вызывающе усмехнулся и с невероятно развратной физиономией облизнул губы, заставив Мистраля мысленно восторженно аплодировать, понимая, что его откровенно провоцируют. Не просто провоцируют, а пытаются соблазнить самым прямым образом. И восхищенное: "Затрахаю паршивца!" — не отражает и сотой части того, что с ним захотелось сделать прямо сейчас, сию секунду, чтобы поставить на место и научить уважать общепризнанные постельные авторитеты...
Губы Ири, превратившиеся в сумасшествие... Собственные, вылетевшие из головы мысли на волне захватившего азарта...
Ири... Ири... Что же ты творишь, солнечный мальчик?! Господи, понимаешь ли ты сам, что творишь? По каким струнам топчешься, какие стены заставляешь рушиться... ИРИ!
В какой-то момент Грандин начал злиться на себя: у него намечались завтрак и поездка в Академию, теперь же все планы добровольно летели псу под хвост. Вместо завтрака образовался Ири, и, судя по собственной слишком сильной и бурной реакции, скорее всего вместо обеда у него тоже будет Ири. И Мистраль был абсолютно не против, чтобы Ар оказался и вместо ужина.
Ар оказался неплохим учеником. А может просто, как обычно, не желал уступать ни в чём, и никакая болезнь не могла стать тому помехой.
— Всё-таки наша любовь окажется скорее соперничеством, — с нежностью подумал Грандин, ероша золотистый затылок. Дальше мысли вылетели прочь, потому что бросившая вызов светловолосая бестия, старательно воспроизводя его вчерашние действия, уверенно отправилась в путешествие по телу любовника, спускаясь всё ниже и ниже.
Мистраль с нескрываемой ухмылочкой следил за его поползновениями, гадая, хватит Ири храбрости или нет. Ири Ар оказался не робкого десятка. Увидев то, что сейчас недвусмысленно вздымалось поверх тёмной поросли волос, прося о ласке, он на мгновение оторопел, и на лице его отразилась донельзя забавное выражение, смешанное с испугом. Видимо, он мучительно пытался представить, как ТАКОЕ могло войти ТУДА, и соразмерить не мог. Однако пасовать под ироничным взглядом Грандина, он не собирался и, обхватив его члён рукой, коснулся кончиком языка моментально набухшей головки, прошёлся по всей длине, и неумело, но, впрочем, довольно уверенно, принялся ласкать, становясь всё настойчивее, и надо признать... изобретательнее. Особенно, когда он подключил вторую руку.
Мистраль, откинув голову назад, застонал, прикрывая глаза и зарываясь пальцами в его волосы, придерживая и направляя.
Пусть Ири ещё неопытный, но боги, как же хорошо рядом с ним! От каждого движения не просто тёплое удовольствие, а настоящая волна наслаждения.
Поймав довольный победный взгляд нахальных синих глаз, Грандин улыбнулся. Кажется, солнечный мальчик желал помериться силами.
Ар успел только охнуть. Мистраль, без труда освободившись из его плена, поймал за бёдра, приподнял и развернул. Рассудок Ири на мгновение заметался в панике, не понимая, зачем? А потом... потом Грандин, извернувшись гибкой змеёй, оказался под ним, укладывая грудью на свой живот. Развёл ноги, подтаскивая пятой точкой наверх...
Когда чужой язык уверенно и настойчиво прошёлся между его ягодиц, совершая умопомрачительные пируэты, в то время как кончики умелых пальцев уделили внимание всему остальному, Ар готов был умереть от собственного смущения и стыда. Не то, чтобы происходящее было дико или неприемлемо, но понимание, что в любви не существует непристойностей, явно не успело созреть.
Он рванулся, пытаясь сбежать, но сильные руки перехватили за торс, прижимая вниз, а чужая плоть недвусмысленно ткнулась в лицо.
— Ты, кажется, хотел поиграть? — спросили горячим шёпотом у него за спиной. Поворачивать голову, чтобы увидеть глаза обладателя этого насмешливого шёпота, было выше его сил.
Ири хотел не сдаваться и достойно ответить на вызов, но уже через минуту беспомощно распластался по телу Мистраля, бессвязно умоляя. Выстанывая чужое имя. Пытаясь не отставать.
Когда наслаждение проходит волной, пальцы бессильно разжимаются, ища несуществующую точку опоры, горло забивает мучительный всхлип, подстёгивающий нападавшего усилить ласки, добивая финалом полнейшего поражения. Ар, не выносящий безучастной пассивности, извивался, и только что не выл во весь голос, к огромной радости Мистраля.
Нет, секс, разумеется, — это не поле для сведения счётов, но зачем же отказывать себе в маленькой радости личного морального удовлетворения?
Грандин великолепно знал, насколько он хорош в постели, но никогда ещё ему не приходилось испытывать этого восхитительного чувства полной безграничной власти, понимания, что Ар может выкаблучиваться сколько угодно, но достаточно ему протянуть пальцы — и этот упрямец становится податливым воском в его руках. Восхитительным, покорным, плавящимся от прикосновений, тянущимся вслед за ним, неспособным сопротивляться и отказать, принимающим абсолютно всё, полностью подчинившимся Мистралю. Несмотря на то, что сам, очевидно, считал иначе. Но стоило Грандину провести ладонью по бархатистой коже, и Ири откликался на зов. Не просто откликался — реагировал настолько бурно, что для самого Мистраля это стало некой новой истиной, открывшей глаза на неожиданное знание: Способен ли любовник "не лажать" в постели? — Способен!
