Шушера тут же слилась в сток ливневой канализации и растворилась в щелях стен и асфальта. В подворотне резко посветлело — не ясный солнечный день, разумеется, в это место солнце последний раз заглядывало в момент постройки дома, но Феличе было по большому счету все равно. Лишь бы не мешали.

Первый из сюрпризов обнаружился рядом с телом.

Сенсей остановился над ним и тихо проворчал:

— Ур-роды. Забер-ри эту дррр-рянь.

Дрянь Феличе подняла — обычный брелок с ключами. Плоский, тяжелый, с эмалевым значком: парашют, на перекрестье строп пропеллер. Наскоро заговоренный на отвод глаз.

Коснись брелока обычный человек, и морок исчезнет, а тело увидят все прохожие. Видимо, на то и рассчитано: ребята найдут тело, поднимут знакомый брелок — и их застанут над трупом. Полиции даже не придется никого ловить, дело готово.

Мерзость. Уже детей жрут!

Феличе аккуратно положила брелок на место. Тратить внимание на отведение глаз прохожим, когда можно пока пользоваться готовым мороком, не имеет смысла. И продолжила осмотр.

Ничего неожиданного она не увидела — имитация нападения бомжей. Даже бомжовый отвратительный запах: голод, боль, безнадежность.

А вот Сенсей, едва подойдя к трупу, расчихался.

Умники распотрошили пачку сигарет и посыпали следы табаком.

Если бы Феличе могла смеяться, она бы засмеялась. В этом все мусорщики: замели следы, позаботились, чтобы их не нашел даже волк — и так завоняли все кругом страхом, что их авторство чуется за два квартала.

Безмозглые, беззаконные твари.

Бедняга Сенсей попятился, обошел тело и устремился через калитку в решетке во внутренний двор, принялся что-то там вынюхивать. А Феличе продолжила осмотр.

Тело Миши Шпильмана лежало в луже кислоты пополам с хлоркой. Наверняка сначала напугали до полусмерти, потом сожги лицо, чтобы сожрать как можно больше боли, и только потом проломили голову.

Как удачно, что рядом нет людей. Эмоции были бы очень некстати. Эмоции мешают здраво мыслить.

А поразмыслить было над чем: мусорщики нарушили неписанный закон "не трогать детей". Причем нарушили нагло и демонстративно.

Сами бы они не решились, трусливые твари. Значит в Питере кто-то играет в свои мутные игры.

Кто?

Что за игры?

Придется найти тех, кто устроил безобразие, и все выяснить. И максимально обезопасить детей.

Сенсей вернулся через несколько минут, злой и чихающий.

— Из двор-ра есть выход. Р-решетка с калиткой. Все затоптано. Напр-рочь.

— То есть ты их найти не сможешь. — Она не спрашивала, она констатировала факт. И этот факт ложился только в одну версию: тот, кто затеял игру, знал про Сенсея, не учел вмешательства Феличе. Он нее мусорщикам не спрятаться. — Идем. Сдадим бомжей полиции.

Запах агрессии и убийства привел их в облюбованный бомжами подвал неподалеку. На двери подвала висел фальшивый замок — дужку подпилили, и навешивали так, что выглядел замок целым и надежным.

Убийц было четверо. Трое живых и один мертвый: умер буквально только что, в подвале воняло мучительной смертью.

Труп валялся под трубами в луже испражнений и рвоты.

Остальные, не обращая на него внимания, вяло отбирали друг у друга бутылку отравленной водки, пихаясь и бессмысленно бормоча. Им мешало убить друг друга только отсутствие сил и оружия, но никак не разум.

Сенсей тихонько завыл и попятился обратно к двери.

— Иди, подыши. Я сама разберусь, — велела ему Феличе.

Все равно от волка толку не будет, люди и без того ничего не соображают. Мусорщики выжгли им остатки и так отравленных алкоголем мозгов.

— Стоять, — скомандовала Феличе, забирая всю агрессивную муть и спуская в крыс, подбирающихся к теплому телу.

Крысы запищали и принялись драться.

А бомжи замерли и растерянно захлопали глазами. Тот, который держал ополовиненную бутылку, разжал руку, и бутылка упала. По счастью, не разбилась — на полу валялось довольно картонок, обрывков теплоизоляции и прочего мусора.

— Подними. Иди к двери.

Спотыкаясь и вихляясь, как марионетки, бомжи выбрались из подвала. Феличе вышла следом и кивнула Сенсею.

— Паси!

— Нашла пастушью овчарррррку, — оскалился волк.

Но погнал бомжей в подворотню, оставив в покое в пяти шагах от тела: подойти ближе ему мешали хлорка с табаком. Да и не надо ближе.

Феличе посмотрела на того, кто держал бутылку.

— Расскажи, кто тебе дал водку.

Бомж несколько мгновений бестолково пялился, потом бессвязно забормотал что-то о доброй бабе, которая не велела о ней рассказывать и обещала завтра дать еще, если они никуда не уйдут из подвала.

Описать добрую бабу он не смог. Только что лысая, синяя и в черной куртке.

— Медленно досчитай до ста, потом наклонись и подними брелок.

Бомж закрыл глаза и послушно зашевелил губами, Феличе кивнула Сенсею и вышла из подворотни.

— Пора вызывать полицию.

Следующие несколько часов Феличе с Сенсеем провели в участке. Там отвратительно пахло скукой, страхом и злостью, было серо и убого. Бюрократическая махина шевелилась едва-едва, так что пришлось снова брать дело в свои руки: влить в дознавателя немножко вдохновения, чувства давно и прочно им позабытого, и очистить оперативников от похмелья, усталости, гнета бытовых проблем и прочих наслоений, под которыми желание работать потерялось полностью.

Сенсей даже тихонько рыкнул:

— Не перестарайся. Привыкнут, потом будут к тебе в Школу ходить за добавкой.

Она только фыркнула и продолжила улыбаться дознавателю, полному мужчине под пятьдесят, с заметной лысиной и пятнами от гелевой ручки на воротнике позавчерашней рубашки. Улыбаться и подсказывать, что написать в протоколе, чтоб начальство не придиралось.

— Какой у вас хороший кобель, — кривовато с отвычки улыбнулся дознаватель, мнящий себя знатным собачником. — Окрас интересный, никогда не видел с такой полосой. Канадская лайка?

— Китайская зайка! — проворчал Сенсей, демонстративно обнюхал его портфель и изобразил на бурой морде такую задумчивость, будто вот-вот пометит.

Феличе снова улыбнулась дознавателю и потянула Сенсея за хвост, чтоб не увлекался.

— У меня есть телефон старшего брата потерпевшего, — напомнила она дознавателю. — Константин Шпильман, вы его знаете.

Тот недоуменно похлопал глазами — очаровательная дама в красной шляпке в его голове никак не совмещалась со школьной училкой, а брат потерпевшего — с грозой всех маргиналов и мелких бандюков на районе, Костей Десантурой.

Фамилию главы народной дружины дознаватель забыл, что немудрено: Константин предпочитал разделять работу и семью. Вот у дознавателя память и шалила.

Феличе было плевать на его память. И не плевать на то, что сейчас устроит тут Костя Десантура. Он и так был не в восторге от того, что пришлось отдать младшего братишку в Школу.

Человеческая логика, то есть ее полное отсутствие, всегда восхищала Феличе. Константин сам учился в Школе и точно знал, что никто из педагогов никогда не причинит детям вреда. Что они, идиоты? Эти дети — единственная гарантия относительного мира и покоя в городе! Но тем не менее, Константин их боялся, им не доверял и предпочел бы учить брата сам.

Он и учил.

Своими, армейскими методами. От которых Миша благополучно дурел и терял адекватность.

Результат налицо. Мальчик стал добычей мусорщиков — это вполне в их духе, отыграться на младшем брате того, кто прижучивает их самих.

Феличе, как всегда, оказалась права. Едва зайдя в кабинет дознавателя, Константин окатил ее таким потоком боли и ненависти, круто замешанной на чувстве вины и бессилии, что можно было держать пари: он нашел виновных.

И от ее успокаивающего взгляда отшатнулся, едва креститься не начал. Как будто это кому-то когда-то помогало!

Сенсей на всякий случай пошел с ним и с дознавателем. Мало ли, что на Константина найдет, когда увидит труп брата.

Оказалось, кстати караулил.

Вернулся Костя, держась за бурую холку. Не потому, конечно, что иначе бы упал, а чтобы занять руки. И ничем от Кости не пахло — ни горем, ни отчаянием, ни болью.

Совсем ничем. Пустотой.

Плохо. Лучше бы горевал, бушевал, грозился всех порвать, тогда удалось бы успокоить. А тут...

Костя остановился посреди кабинета, перемялся с ноги на ногу и, не глядя ни на Феличе, ни на Сенсея, ни на следователя, уронил:

— Мишка это. Документы при нем были, но документы что... их спереть можно. Ожог, главное. Я его сегодня с сигаретой поймал. А он ее прятать кинулся. В рукав. Ну и обжегся...

На миг от него полыхнуло горячей болью, но тут же погасло.

Феличе поморщилась.

Чем дольше будет копиться внутри, тем сильнее взорвется. Лишь бы только при ней взорвалось, а не дома и не в штаб-квартире дружины. С Константина станется поднять своих ребят и пойти мстить всем мусорщикам Петербурга без разбора. Возможно, именно этого и добивались те, кто затеял игру.

Заскучали, твари.

Феличе шепнула дознавателю:

— Отвези парня домой, пока не наделал дел.

Дознаватель кивнул. Наслышан о бешеном характере помощника правопорядка, раз не первый год работает в полиции.

Глава 10, в которой волк не ест Красную Шапочку

Из участка Феличе с Сенсеем выбрались только на рассвете, уставшие и измотанные донельзя. Бюрократия может вытянуть все нервы даже из того, у кого их вообще нет, что ж говорить про них двоих?

И словно мало было потрясений! Еще одно поджидало Феличе прямо на выходе из отделения.

Ничего на первый взгляд особенного. Подумаешь, яркая афиша на тумбе. Сколько их, таких афиш, по городу! Но все-таки притянуло взгляд, не могло не притянуть.

"Рахманинов. Прелюдии".

Господи, Рахманинов!

"Ты еще не забыла, как пахнет весна?"

И наотмашь, по глазам, по нервам: Даниил Дунаев. Возвращение.

Нет, не может быть, невозможно! Оттуда, куда ушел Дунаев, не возвращаются!

Тогда что это? Злая шутка? Другой музыкант, взявший известное имя?!

Феличе заставила себя подойти к афише. Присмотреться.

Шальные глаза цвета кофе, узкое лицо, резкие черты — пожалуй, его дальний предок мог бы носить фамилию Риварес... Его, бесспорно узнает любой поклонник классической музыки. Зато уже никто и никогда не узнает в нем бродягу Прогонини.

Господи, как же это?!.

В груди защемило, по щеке скатилась слеза.

Феличе смахнула ее прочь — еще не хватало плакать, словно девчонка шестнадцати лет!

Рядом зарычал Сенсей. Его тоже перехлестывало, еще чуть — и начнет бросаться на проезжающие машины, как деревенская шавка.

Черти бы взяли эту бюрократию и эти эмоции!

Феличе опустила руку на волчью холку. Вместе немного проще.

Нет, неправда.

Вместе намного проще. Вот и она уже куда спокойнее. Даже, пожалуй, веселее...

Она хмыкнула, вспомнив своих учеников. У них так — всегда. Сплошные эмоции, сплошные гормоны. То вверх, то вниз, без остановки. Подростки. Но справляются же!

Пока шли к дому Феличе, Сенсей тихо ворчал и порыкивал то на ворон, то на бродячих кошек. А на нерадивого дворника, бросившего метлу посреди тротуара, едва не кинулся.

— Нервы — не повод возвращаться к тому, от чего ты сбежал в лесах Оверни, — хмыкнула Феличе, хватая его за ошейник. — Тихо, собачка моя. Сидеть.

Сенсей хрюкнул и сел ей на ногу. Преданно заглянул в глаза. Вывалил язык — ну натуральная китайская зайка!

Феличе засмеялась.

Сейчас, после полиции, после этой афиши, ей было нужно — плакать, смеяться, избавиться от бури чужих эмоций хоть как-то.

И Сенсей отлично знал, как.

Внезапно подпрыгнув, он лизнул ее в лицо, едва не повалив на асфальт.

Бедняга дворник испугался, схватился за метлу — отогнать бешеную собаку с риском для жизни...

Но Феличе снова засмеялась, схватила волка за мохнатые щеки и смачно поцеловала в нос.

— Пошли домой, старая развратница, — проворчал Сенсей. — Не здесь же!

Обалдевший дворник смотрел им вслед — Красной Шапочке и Серому Волку, идущим по туманной питерской улице. Феличе даже на миг захотелось рассказать ему правильную сказку: о той осени в Оверни, когда одна девушка спасла Жеводанского оборотня от охотников, лесорубов, инквизиции и просто озверевших крестьян. Совсем затравили беднягу, свалили на него все грехи — от пропавших овец до загулявших жен. Нельзя же было бросить его на растерзание!

Она могла бы рассказать дворнику сказку о том, как Красная Шапочка и Волк подружились, и дружат вот уже... Да кто их считает, эти годы! Все равно ничего по большому счету не меняется. Особенно привычка носить осенью красные шляпки.

Сенсей проснулся часа через три, отдохнувший и спокойный. Не одеваясь, пришел на кухню, где Феличе пила седьмую по счету чашку кофе — не то чтобы кофе ее бодрил, просто ей нравились простые человеческие радости. Хороший секс, чашечка кофе с "Бейлисом", омлет с ветчиной. Пожалуй, она бы не отказалась еще поспать и увидеть сон — но это уже было за пределами ее возможностей. В смысле, свой собственный сон. Сегодняшний сон Сенсея она уже видела. Хороший сон: он снова был молод, его конь несся вскачь по полям, его егеря трубили в рога, его борзые заливисто лаяли, загоняя оленя, а селянки на полях кланялись господину и призывно улыбались — вдруг господину захочется по дороге с охоты испить воды или улучшить крестьянскую породу?

— С добрым утром, сир, — поздоровалась Феличе на старом французском, улыбнулась и повела плечом, как самая фигуристая селянка из его сна. — Не изволите ли кофе и омлет?

Сенсей потянулся и засмеялся.

Ему было хорошо — легко, свободно, весело. Самое лучшее настроение.

— Омлет и быка! Я голоден, как волк! Р-ры! — он снова рассмеялся. — Страшный волк! Боишься?

— О да, сир, я вся дрожу от страха! — голосом кокетливой селяночки отозвалась Феличе и тоже рассмеялась. — Не кушайте меня, я вам иначе пригожусь!

— Ладно, уговорила. Буду кушать ветчину. Много ветчины!

Пока Сенсей уничтожал омлет, запивая его кофе из самой большой кружки, Феличе рассказывала — уже без хаханек, по делу. Кому позвонила, что узнала.

— След совершенно явный. Лысая, синяя — наверняка Анаша, тусит в Парадизе. Твой Серый обещался разнюхать, с кем, как, почему и все прочее.

— Мне не нравится эта легкость. Не суйся туда без меня.

— Я и не собиралась. Вся эта заварушка мне совершенно не нравится. Не люблю играть в темную. Еще кофе?

— Хватит. Во сколько собираемся?

Феличе хмыкнула и кивнула на его джинсы. Пока Сенсей спал, она достала одежду из сумки, погладила и повесила на плечики.

— Ты как раз успеешь одеться, Страшный Волк. Эльвира и все прочие ждут нас к одиннадцати.

Если бы Феличе умела ненавидеть, то она бы ненавидела педсоветы.

Особенно такие, как сегодня.

Все на нервах, все на взводе. И ни одной дельной мысли, словно здесь одна Феличе умеет думать логически, а все прочие — так, на лавочку за сплетнями пришли. В руках этих людей... ладно, не только людей. В их руках — благополучие одного из крупнейших городов Европы?