| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Девица со странной фамилией одарила студентов томной улыбкой и повела плечами так, что Виоле захотелось в нее чем-нибудь бросить. Потяжелее. Чтоб не путала студентов с клиентами!
Следующей была почти такая же девица, только блондинка и накрашена еще ярче.
— Навка Алеся Петровна, спецкурс травоведения для биологов и спецкурс защиты...
— ...от темных искусств, профессор Локонс, — буркнула Виола под нос: эта Навка понравилась ей еще меньше Мавки.
А Твердохлебов прервался, глянул на нее, а вслед за ним обернулись и все остальные:
— Морена, вы все правильно поняли, я рад. Алеся Петровна ведет именно спецкурс защиты от ночных хозяев в природных условиях. Для класса 'А' занятия обязательны.
Щеки запылали. А Навка подлила масла в огонь, помахав ей рукой и одарив ослепительной улыбкой:
— Надеюсь, мы подружимся!
— Непременно! — ответила Виола такой же ослепительной улыбкой. Не проваливаться же сквозь землю от неловкости.
От еще нескольких фамилий и названий спецкурсов у Виолы волосы встали дыбом. Водянов, который преподает плавание, спасение на водах и язык речных обитателей? Вольф — учит дрессировке собак, медитации и дает тренинг по стайной психологии? Лель ведет этику и психологию межвидовых отношений и семейной жизни, а для особо одаренных — класс духовых музыкальных инструментов?
А вот когда на бревно шагнул Сенсей, Виоле стало жуть как любопытно. Неужели она наконец узнает его фамилию? Или хотя бы имя?
Не тут-то было. Сенсея так и представили, как Сенсея. И спецкурс он вел по криминалистике — вдобавок к единоборствам, фехтованию и городской географии.
У Виолы совсем голова пошла кругом. Не столько от Мавок, Навок и Кикимор, сколько от совершенно спокойной на это реакции студентов. Розыгрыш? Хеллоуин на месяц раньше? Но слишком все серьезно для розыгрыша, да и что-то никто не смеется.
— Дон, — тихо спросила она. — Это нормально, да?
Дон обернулся, посмотрел на нее очень задумчиво.
— Теперь понятно, почему никто не рассказывает. В собачку Баскервилей поверить проще. Интересно...
Что интересно, Дон не договорил, потому что Твердохлебов повысил голос, глядя строго на них.
— А теперь наш уважаемый мэтр Валерий Сергеевич Болотников!
На бревно вспрыгнул богемного вида мужчина — светловолосый, высокий, с фотокамерой на груди. Улыбнулся Виоле и даже помахал ей рукой.
Понравилась она ему, что ли? И когда разглядеть успел!
Судя по недовольным взглядам одноклассниц, они тоже решили, что понравилась. И оценили по достоинству стильные драные джинсы и дорогие часы, выглядывающие из рукава нарочито небрежного свитера.
— ...ведущий спецкурсов по выживанию в дикой природе, ориентированию на местности и северному фольклору, — продолжал Твердохлебов. — Также господин Болотников ведет факультативные занятия по фотографии истинной сути, но подробнее об этом вы узнаете на третьем курсе.
Девчонки разочарованно выдохнули. Похоже, на спецкурс по фотографии собирались записаться все скопом и прямо сейчас.
Все, кроме Виолы. Пусть девчонки охмуряют господина Болотникова, а ей хватит Дона. Особенно пусть Маринка займется преподом, тем более она на Дона обижена, ей не до него и вообще. Без нее неплохо. А пока самое время съесть, наконец, бутерброды, а то в животе уже бурчит. То ли у нее, то ли у Дона, то ли у обоих сразу. Вот почему шашлыком пахнет, а есть его до сих пор не дают?
Пока Твердохлебов еще что-то говорил об очередном предмете, Виола достала из рюкзака бутерброды, один протянула Дону, а второй уже собралась откусить сама, но тут над ухом раздалось вкрадчивое:
— Надеюсь увидеть вас на моем спецкурсе.
Виола вздрогнула и обернулась.
Ей улыбался господин Болотников. Милейшим образом улыбался, только глаза у него светились. Как гнилушки.
— Э... непременно... — ответила она, отступая и упираясь спиной в Дона.
— И смею напомнить о вашем обещании...
Виола застыла, судорожно пытаясь сообразить, когда это она успела ему что-то обещать, если только что в первый раз видит?
А господин Болотников улыбнулся еще шире, так, как человек улыбаться не может, и показал глазами на бутерброд.
— Я же был вежлив. Ведь вы не в обиде на ту маленькую шутку и передадите вашему многоуважаемому батюшке мое глубочайшее почтение?
На миг Виоле показалось, что зеленый свитер превращается в кору, между пальцев ухоженных рук прорастают перепонки... и тут, наконец, до нее дошло.
Все было по-настоящему.
Болотная нечисть, мавки и водяной — здесь.
Русалки и оборотни — дома.
Сказка, в которой она жила, приезжая в отцовский замок в Лиможе — такая же реальность, как школа в Петербурге, как это болото. Как руки Дона, обнимающие ее сейчас. Как болотный дух, которому она обещала бутерброд.
— К... конечно, я передам отцу. И вот ваш бутерброд, господин Болотников. Благодарю вас.
Болотник принял из ее рук бутерброд, как величайшую драгоценность, и поклонился.
— Это большая честь для меня. Ваш покорный слуга.
Прозвучало так, что Виола поверила — да, покорный. Да, слуга. И да, ее отца называют Драконом не просто так.
О боже...
— Ну ты настоящий сеньор Морена, — хмыкнул Дон, когда болотный дух развеялся туманом. Вместе с Виолиным бутербродом.
Виола согласно хмыкнула. Сеньор, ага. Настоящий. Обзавожусь вассалами, учусь дипломатии. Выкупаю щенков бутербродами. Жалко, что щенок так и пропал...
Перед ее носом оказалась половинка бутерброда, отданного Дону.
— Держи. И пошли добывать шашлык. И сбитня выпьем. Слышишь, эта, как ее, Мавка орет про сбитень?
Виола невольно улыбнулась. Кивнула.
Мавка наливала всем желающим горячий сбитень, Лель играл на рожке какую-то лихую плясовую, Болотников чуть в стороне от костра изо всех сил очаровывал двух девчонок-биологов...
Чудное все-таки место — болота в лунную ночь.
Обновление от 27.01
Нелирическое отступление номер три
Сто десять... сто одиннадцать... Сто двена....
Нет. Не подтянется он больше. Руки дрожат и болит все — жуть как! Еще и музон этот дебильный по ушам бьет. Эх, был бы тут Костя!
Он как подойдет, как гаркнет: "Не расслабляться, боец!" — сразу легчает. Как это, второе дыхание открывается. И даже пить не хочется. Сто двена...
— Не расслабляться, боец, — выдохнул Миша сквозь зубы.
Полегчало.
Сто тринадцать, сто четырнадцать, сто пятнад... цать... все, хорош!
Он свалился с перекладины кулем, тоскливо оглядел комнату — все такое светлое, просторное, дорогое и неуютное, что хоть рекламу снимай. Только Миша с перекошенной мордой и в мокрой от пота майке в эту рекламу не впишется, как ни впихивай.
Нет, своя комната — это клево, кто бы спорил! И даже не комната — целая квартира, с евроремонтом там всяким, панорамным окном, плазмой на полстены и даже с камином. Газовым, правда, но какая разница? А у камина даже шкура лежит. Пятнистая. Может и искусственная, в шкурах Миша не разбирался. Ходить по ней приятно, валяться — это самое главное и есть.
И холодильник едой забит. И бар здесь есть, со всяким-разным бухлом. Пей не хочу.
Нет уж, мы лучше минералочки. Для здоровья однозначно полезней!
Щас мы глоточек-другой — и стройными рядами на уборку территории. Как там брательник говорил? Плац не драен, крапива не крашена...
А потом — учиться. Учиться, учиться, а то совсем мозги плесенью зарастут от этих стрелялок и каминов со шкурами! Ну и что — учебников здесь нет! А комп с интернетом на что? В интернете все есть, даже учебники, как Эльвира дает. Семьдесят второго года издания. Древность, конечно, замшелая, зато все понятно объясняется. Ну почти все. А если что непонятно, так можно после уроков к Твердохлебову пойти, он все разъяснит, а еще и кучу баек из своей жизни расскажет. Вроде как учителя так делать не должны, зато после твердохлебовских баек любая научная бредятина ясной и понятной становится.
Становилась то есть. А больше не станет. Все, нету больше Мишани для Твердохлебова, помер зяблик. И для Арийца-предателя нету. И для Маринки. И для брательника. Да мать же вашу, лучше б Костян еще раз ему всыпал за гада этого, Горского! И за курево! Зато все бы как раньше было — и школа, и — хрен с ними! — уроки, и Маринка. И братан. И мама.
Мама-то как теперь? Костян занят все время, батя уже месяц как не просыхает — кто ж ей теперь помогает? А у нее ведь сердце. Она только твердит что ее, дескать, вера поддерживает, а соседка-врачиха прямо сказала — ни волноваться нельзя, не переутомляться, а то, мол, дождетесь печальной музыки дома.
А может уже и дождались? Сожрешь себя такими мыслями. И не проверишь никак, не звонить же домой? А ну как Костян трубку возьмет? Узнает, что Мишаня вот он, живой и здоровый — тогда не всыплет, неееее. И руками с ногами не переломает. Сразу закопает.
Нет уж, мы еще поживем, мы...
Или вот вообще в Парадиз поехать. Там Анашу поймать. А может, и отвлечься чуток выйдет. Там весело, в Парадизе — то по дартсу соревнования, то кружками пивными в нарисованную муху на меткость кидаются.
Сегодня как раз был дартс. С десяток смутно знакомых парней дырявили мишени, курили, пили пиво, лениво ругались... нет, скучно.
Миша, правда, все равно поучаствовал. Не сидеть же, как идиоту, раз приехал? Все равно ведь надо Анашу дождаться.
А может и не дожидаться? Может, к Гоше подойти?
Анаша их как раз неделю назад познакомила, прямо перед историей с бомжами. Пришла с ним, ткнула пальцем, сказала — это Гоша, если меня нет — он поможет. И подмигнула. А Гоша протянул синюю от татуировок лапу, хлопнул Мишу по плечу и пробасил:
— Здоров, братан. Чем смогу — только скажи.
Так может, и сказать?
Нет. Все же нет. Вот придет Анаша...
От дыма заслезились глаза. Замутило. Вот ведь накурили, метатели, мать их, Твердохлебова на них нету... И ведь на воздух выходить бесполезно, там тоже курят. Может, сползать до сортира? Там всегда окно открыто, подышать можно...
Окно было, и правда, открыто. Но куревом пахло и здесь — стояла на подоконнике банка с бычками, несколько бычков валялось на полу.
Снова замутило. Да елки же! может, по старому методу, два пальца в рот — и полегчает?
Как раз и кабинки все свободные...
Полегчало. Не до конца, и голова кружилась, но хоть что-то. Пойти в зал, проверить — не явилась ли Анаша? Или обождать пару минут — вдруг второй раз скрутит?
Скрипнула дверь. Вошел кто-то. Тьфу ты, придется обождать. А то выберешься из сортира такой весь огурец — зеленый и пупырчатый, загнобят же! Нет уж, пусть сперва уйдут!
— ...Гош, так этот хмыренок что, в реале братан Десантуры?
Голос Миша не узнал. Да и хрен с ним, с голосом, когда тут такой вопрос!
— Ага, — пробасил Гоша. Щелкнул чем-то, запахло дымом. Мишу чуть не вывернуло второй раз, еле удержался. — Лох лохом. Зато полезный. Сам понимаешь, через него мы до Десантуры-то и доберемся. Главное, не спугнуть. Анаша языки повырвет, если не выгорит, сам понимаешь.
И заржал. И второй заржал.
А Мишу как приморозило.
Вот же лох, правильно Гоша говорит! Дебил, дятел унылый! Нужен ты кому-то, как же! Костян им мешает, вот и все! А ты повелся! На байк, на жизнь красивую, а теперь ведь и не сбежишь, некуда бежать-то! Либо Костян прибьет, либо эти, если только что заподозрят. А ведь и заподозрят. Не умеет Миша притворяться. И в этот драмкружок Филькин он не ходил, зря не ходил! А то б сыграл им Штирлица какого, не подкопались бы.
'Штирлиц как никогда был близок к провалу', — подумалось почему-то чужим голосом. Левитана, что ли. Того, который 'от Советского Информбюро'.
Миша поморщился, сплюнул едкую горечь.
А хер вам во всю морду. Не дождетесь! Вот только встречаться с Мюллером... то есть Анашой, прямо сейчас явно не стоит. Расколет. И с Гошей, пожалуй, тоже. Надо бы смыться по-тихому, пересидеть-успокоиться, обмозговать, типа план действий составить.
Но сначала смыться отсюда, причем так, чтобы Гоша не догадался об особо ушастых. Через черный ход? Нет, будет подозрительно... Сделать вид, что отходил к бару? Тоже не вариант, бармен бдит... Думай, Мишаня, думай! Что бы сделал товарищ Исаев-Штирлиц?
Да ясно что! Героическую морду кирпичом, и вперед. Вот так и поступим. Нарываться не будем, озираться и дрожать от страха тоже.
Ну, давай, товарищ Штирлиц, топай и не боись, не съедят.
Это оказалось проще, чем казалось. По дороге от туалета до выхода его лишь раз окликнул бармен с любимым голливудским 'ты в порядке?'
Миша неопределенно передернул плечами, мол, не помру, не боись. Гоша с приятелями его даже не заметил, слишком увлекся дартсом. А остальным и дела до него не было.
Повезло, что не было. Подойди к нему Гоша, стопудово бы услышал, как сердчишко-то колотится. Трусливое. Вон и загривок вспотел, и ладони мокрые.
Трус ты, Мишаня. Не готов к встрече с Гестапо.
Зато от страха прошла тошнота и в голове наступила полная ясность на тему 'где пересидеть'.
Оседлав байк, Миша рванул на Лиговку с такой скоростью, словно за ним черти гнались. А может и гнались. А может эти, из Парадиза, похуже чертей будут.
Чердачный замок висел на месте, значит — никого.
Ни Витька, ни Арийца, ни Димона с Коляном.
Зато Маринкино окно приоткрыто, и пианино доносится. Что-то такое сердитое, громкое.
Он устроился на привычном месте, взял бинокль и, привычно разглядывая Маринку, стал прикидывать: как бы ему обмануть Анашу. По всему выходило, что тут либо становиться великим актером, либо — обыкновенным трупом.
Так прочему бы нет? Времени валом, интернет под рукой, можно почитать умных книжек. По режиссуре там, и прочие. Как его, Станиславский, что ли... Разберемся. Освоим. И фамилию сменим, со Шпильмана на Штирлица. Еще бы Маринка сыграла это, душевное такое, из 'Семнадцати мгновений'...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
