— Да-да... добрые юкколы и апельсиновые брисы... как же как же... И за счет магазина... за счет магазина...
В это мгновение стылая тишина ночи дрогнула, и часы на старой башне глухо пропустили один удар. А я неожиданно заметила, как Слойе вздохнул вроде как с облегчением. Его плечи вдруг расправились, круглый живот выкатился вперед, и он затарахтел без умолку, будто только заметил нас и обрадовался:
— А как же ж, обслужим по высшему порядку! Слава нашему доброму королю!.. — улла оживленно засновал по магазину, зажигая свет, шурша бумажными пакетами...
Потом он стоял на пороге, провожая нас, улыбался и кивал седой головой. А я, оглянувшись, опять поймала себя на мысли, что не верю ему, даже в то, что он просто "отпраздновал труса" не верю...
А пока открывались ворота замка, я, сама не знаю почему, взглянула на часы. Затеряный город был открыт.
Значит, "бассет" ушёл. Вот почему так изменилось поведение уллы...
Но я продолжала смотреть на стрелки, как заворожённая. Потому что их было теперь пять. И пятая стрелка сейчас была на границе белой и черной половин.
* * *
Брукбузельда взяла меня в оборот, лишь только я появилась на пороге кухни. Она принялась меня заматывать в колючие шали, из горной козы, как приговаривала она сама. Не знаю, не знаю, похоже, прямо с горным чертополохом и спряли эту драгоценную пряжу.
В общем, уже через мгновений десять я сидела с пузатой кружкой горячего молока в руках, вся в шалях, а ноги мои засунули в какие-то чудные обувки, напоминающие обрезанные по щиколотку валенки... Брукбузельда же, не переставая, трещала.
— Как?! Я спрашиваю тебя, Ники, — она оглянулась в поисках Никитари, и не увидев его, продолжила: — Как такое возможно в Затерянном городе? Кто мог напасть здесь? И увести коня?!.. Скоро уже и из замка не выйдешь!.. Ники!
Бру всплеснула руками и покачала головой.
По полу кухни перед ней прыгала кудахтающая курица.
Откуда здесь взялась курица? Ничего не понимаю... А курица трясла короткими рыжими крыльями по толстым бокам, подпрыгивала высоко и кудахтала... И вдруг сиганула на голову Бру и клюнула её в самое темечко, и свалилась мешком... Я поперхнулась, увидев лицо Брукбузельды.
— Ники! Чтоб тебя перекособочило!.. — крикнула в сердцах она и, сморщившись, потерла голову...
А Никитари, отвернувшись, уже деловито шурудил кочергой в печи, лишь рыжее перо торчало в его волосах ... Повернувшись, он усмехнулся.
— Что, Брушенька, замолчала?.. — его невинные глаза смешливо уставились на Брукбузельду.
А та обиженно молчала. И я, сдержав смех, спросила:
— Вот я не поняла, Бру, что это ты меня греешь, будто я в ледяной речке искупалась...
А сама вдруг поняла, что вся трясусь от жуткого озноба.
— Что это со мной? — буркнула я, не рассчитав и лязгнув зубами по кружке.
— Хотела бы я знать. — Ответила Бру с холодком, всё ещё обиженно поглядывая на спину невозмутимого Никитари.
А тот пожал плечами и, приложив волосатые ладони к пышущей жаром стене печи, проговорил:
— Что-то случилось в нашем Затерянном городе... Вот и Зееран нагрянул, на ночь глядя. — И задумчиво добавил: — А он здесь не появлялся давным-давно... С тех пор, как убили старого короля...
— Зееран здесь? — удивилась я.
То-то дьюри сразу быстро прошёл в свою любимую угловую башню.
Этот улла показался мне с самой первой встречи какой-то загадочной личностью. Оттяпать себе руку по самый локоть да ещё из-за чужого ребенка, пусть даже короля, не каждый сможет. И он теперь здесь.
— А что, Олие, ты ничего не видела необычного сегодня? До того как тень испугала тебя? — посмотрел на меня своими сонными глазами Никитари.
— Видела, Никитари, и эта встреча до сих пор не выходит у меня из головы, — ответила я, пытаясь согреть руки о кружку. — Во "Всякой всячине"... пока я ждала хозяина, вошёл... не знаю, кто он... Глаза у него такие...
Я поставила кружку на стол и пальцами оттянула нижние веки. И увидела, как Никитари нахмурил брови.
— Ивенги в Затерянном городе? — задумчиво произнёс он, — с каких это пор они сюда вхожи?.. Эх!.. Всегда этот Слойе был с червоточиной, а ты Бру всё снуёшь туда, всё снуёшь...
— Вот только не надо, Ники, с больной головы на здоровую валить! — воскликнула Брукбузельда, — сам-то каждый день брисы с молочком ел бы и ел! И кофеем ихним запивал! — кивнула она на меня, — с коричневым сахарком!..
Никитари же и ухом не повел в её сторону. Он сидел на лавке возле меня, и то задумчиво вытягивал губы трубочкой вперед... то растягивал их в улыбку, оставаясь при этом очень серьезным.
— И миров на часах на башне теперь пять... — буркнула я, держа чашку под носом, я по-прежнему не могла согреться.
— Пять... Да... Ох, уж эти мне часы, — проворчал Никитари, проведя рукой по взъерошенным седым волосам, — не было бы часов, и знать бы никто не знал про эти миры, а так только и разговоров, что про них, и король того и гляди сбежит... — тут домохозяин замка дьюри глянул на меня, — с тобой вместе... Всё они, эти миры, ему покоя не дают. А кто страной править будет? Не хочет он, видите ли... А кто хочет?.. Я? А может Брукбузельда? Вот скажи, Бру, хочешь ты быть королевой?
Бру заулыбалась и утвердительно кивнула.
— А чего ж... — мечтательно начала она.
— Правильно, не хочешь! — прервал её Никитари, многозначительно и укоризненно посмотрев на неё, — потому как это дело не простое, и простому смертному этим заниматься никак нельзя. Ведь что такое король? Вот, например, яблоко это королевство. И жрёт это яблоко червь. Ты вот, Бру, что сделаешь с таким яблоком?
Брукбузельда тряхнула светловолосой головкой и решительно махнула рукой... и сказала:
— Выброшу...
— Во-от, а король не выбросит, потому как король без королевства пустое место. Но дурак-король будет пожирать своё королевство вместе с червём, а умный — сделает это яблочко таким, что залюбуешься... Да-а... Ну что, согрелась? — посмотрел она на меня и успокаивающе добавил: — Ничего, это ничего. Это просто страх. Перед неизвестным. Многого ты ещё не знаешь... вот и боишься, Олие. Смерть это за тобой шла... Но ты её не бойся. Иногда она совсем рядом идёт, только ты её не видела раньше. А теперь вот — лицом к лицу. Да-а... — опять задумчиво протянул он. — Холодно в той, её стороне-то, для нас, простых смертных.
И Никитари замолчал. Тихо стало. Потрескивали дрова в печи, а где-то в дальнем крыле замка протяжно и горестно завыл Велиамин. Призрак выл долго, голос его все приближался, вот он уже прошёл мимо кухни, волоча по полу свою оторванную руку... и всё смолкло. И не хотелось никому нарушать эту тишину.
Часть 2
* * *
От Брукбузельды я вырвалась не скоро, терпеливо выпив две кружки питья, похожего на горячее вино, просидев в обрезанных пимах часа два, пока она не поверила, что трясти меня перестало. И то она ещё долго прикладывала прохладную ладошку к моему лбу и качала головой, и совала в горшок, бухтевший на печи, какие-то травки.
— Это тебе питье на завтра, Олие, — приговаривала она.
Никитари хмуро поглядывал на неё и отворачивался. Я же видела тревогу в его обычно сонных глазах, и все происшедшее вновь и вновь вставало перед глазами.
— Никитари, а разве ивенги никогда не бывали раньше в Затерянном городе? — спросила я его, поморщившись от запаха горячего вина.
— Нет. — Быстро ответил он. — Никогда.
Его волосатые уши зашевелились. Он вздохнул. Рука тяжело легла на пустой обеденный стол, который Брукбузельда старательно вычистила.
— Кто бы мог подумать, что перемирие будет таким коротким, — проговорил он задумчиво, — к тому же, расклад сил так изменится...
— Неужели даже наши друзья стали нашими врагами? — шутливо спросила я.
Улла посмотрел на меня.
— Ты ткнула пальцем в небо, а попала мне в глаз, — усмехнулся он, — хотя это очень скоро будет известно всем. Ладно, я поднимусь к королю и Зеерану, Бру, не жди меня скоро, моя кошечка, ложись спать без меня.
Он бесшумно вышел.
И уже поднимаясь к себе, я видела, что в угловой комнате у дьюри всё ещё горит свет. В приоткрытую дверь виден был Харзиен, склонившийся над столом, разглядывая что-то. Седая голова Зеерана виднелась над изголовьем кресла. Слышались их голоса, голос Никитари. Заходить и мешать не хотелось, ведь не просто так Зееран появился в замке уже почти ночью, значит, что-то случилось.
И, придя в спальню, я, не раздеваясь, легла. Какие-то смутные тревоги одолевали меня, темнота добавляла жути, но зажигать свет не хотелось.
"Бойся... Бойся...", — шипел в темноте "бассет". Глаза слипались от выпитого вина. Я засыпала...
...Но голос дьюри меня будил, не давая уснуть.
— Давай руку, давай же, — просил он настойчиво, и я увидела, что он ждёт меня, переступив с одного висевшего в воздухе островка на другой.
Стало удивительно светло. И каменные островки, размером разве что под ногу, шли чередой до противоположного края расщелины, плыли и вправо, и влево в таком множестве, что, казалось, будто кто-то проложил себе дорогу по воздуху. Скалы поднимались вокруг, насколько хватало взгляда. Холодный туман поднимался из глубины. Камешки осыпались под ногами, и не слышно было, как они долетали до дна.
— Что это за невозможное место, дьюри? — рассмеялась я тихо, протянув Харзиену руку.
— Тропа Сёнагон, — улыбнулся Харз. — Она любила творить такие вот выпадающие из обычности мелочи. Ты ещё её водопад Фэ не видела!..
Его негромкий голос эхом отозвался от скал, повторился много раз и затих где-то во влажной глубине ущелья.
Следуя за ним, я перебиралась с островка на островок. Они мягко покачивались под ногами, проседали и выпрямлялись. Иногда островок отплывал от меня, но пока я в растерянности стояла, вытянув ногу, как цапля, следующий островок подплывал ко мне, и я благополучно продолжала путь. Эта необычная тропа тянулась уже достаточно долго, она даже свернула пару раз вдоль горы.
— Я думала, мы просто переберёмся на противоположный край расщелины...
— Он не так близок, как кажется. Это всего лишь слившиеся в одно целое острова.
Я с удивлением ещё раз посмотрела в сторону правого края. Но дьюри шёл и шёл вперед, всё также легко перескакивая с острова на остров, и мне ничего не оставалось, как следовать за ним.
Вдруг я поняла, что кто-то ещё идёт со мной рядом. Фигура незнакомца двигалась легко, немного впереди меня. И вроде бы парила над вертлявыми островками. "Да это ведь Элизиен... — медленно, будто во сне, подумала я, — откуда он здесь, и почему дьюри его не видит?" А Элизиен повернулся ко мне бледным, словно прозрачным лицом, и сказал:
— А тропа Сёнагон снится к несчастью, Олие...
...Я проснулась.
Было темно. И тихо. Я поняла, что уснула, так и не дождавшись дьюри.
Ощущение странного сна никак не отпускало. Необычное место так и стояло перед глазами, и, казалось, если бы я ещё хоть немного прошла бы по этой тропе, то узнала бы гораздо больше.
Но где же Харзиен? Уже далеко за полночь, а его всё нет. Какие-то страхи опять бродили в голове, и в темноте мне мерещился то равнодушный взгляд "бассета", то тропа Сёнагон...
Выйдя в холодный и тёмный коридор, я быстро пошла к лестнице и спустилась на второй этаж. Дверь в угловую комнату была приоткрыта, свет всё также горел. Я вошла.
Дьюри сидел за круглым столом. Возле стола на полу были разбросаны бумаги, словно их в нетерпении сбросили, а посреди стола лежала карта.
В комнате кроме Харза никого не было. В приотворенное окно дул холодный ветер. Но дьюри, кажется, этого не замечал. Запустив руки в волосы, он смотрел на карту.
По комнате гулял сквозняк. Шевелил тяжёлые, шоколадной парчи шторы. Листы плотной, желтоватой бумаги разлетались по ковру, пухлым кожаным диванам, гнутоногим креслам, подтянутым и оставленным теперь так стоять вокруг стола. Тяжёлый взгляд Харзиена прошёлся по мне.
"Не спишь?", — услышала я его молчаливый вопрос.
"Нет...", — ответила я.
— Я слышала, что прибыл Зееран, — сказала я вслух, забираясь с ногами на холодный диван, — удивительный улла — твой воспитатель, Никитари рассказал мне о нем.
Усталое лицо дьюри осветилось улыбкой. Он кивнул и встал.
— Да, если бы не Зееран тогда, не знаю, что было бы с нами, — Харзиен потянулся до хруста и, остановившись напротив окна, проговорил: — ты знаешь, мы ведь всегда жили, как на пороховой бочке. Сколько себя помню, всегда была война. То ивенги, то уллы, то Ошкур... Отец пропадал постоянно и надолго со своей летучей гвардией, а мама оставалась с нами то в этом замке, то в Аруазии, которой теперь нет.
— Ты сказал, уллы, — удивилась я, — уллы были когда-то вашими врагами?
Дьюри грустно рассмеялся.
— Иди сюда, — сказал он.
Я подошла к столу.
— Смотри. Вот Вересия, — его палец очертил круг над разноцветьем карты, обрисовывая песочного цвета пятно, по форме напоминавшее одноухого зайца, улегшегося вдоль серых массивов гор с надписью Гандия, и остановился в аккурат над ухом этого самого зайца, которое нагло вторгалось на территорию неизвестного мне красно-коричневого пятна, — это Уллалия. А вот это, — дьюри ткнул пальцем в красно-коричневую страну, — ИвЕнога, или Ивенга, как её все теперь называют. Теперь понимаешь?
Чего уж тут понимать? Уллалия всем своим севером, да чего там, она почти до середины раполагалась на землях ивенгов.
— И где эта река Гала, по которой теперь проходит граница Вересии? — спросила я и подняла глаза на дьюри.
Он кивнул головой, словно подтверждая, что мои мысли пошли туда, куда ему и хотелось. И его палец прошёлся по синей ниточке реки, которая очерчивала самую северную границу Уллалии. "Значит, не отдали уллов ивенгам этим летом...", — подумала я, рассеянно глядя на дьюри, который, упёршись локтями в стол, смотрел на меня.
И опять он кивнул: "Не отдали."
— А теперь, — проговорил он вслух, — северные уллы отправили ко мне послов с сообщением, что они отделяются от Вересии. Вот так-то. Только Никитари и теперь Зееран говорят, что уллы не хотят этого.
— Два голоса — это ещё не все уллы, — пробормотала я, — а что тебе так не нравится в этом? Почему их народ не может сам решить, с кем ему быть?
— Потому что вслед за ними об этом же заявили тиану и гигасцы, — мрачно ответил Харз.
— Ого! — я посмотрела на него.
Вот тебе и на... А он переживает всерьез. А ведь ещё два дня назад дьюри мне говорил, что королевская власть не для него.
— Разве тиану имеют свои территории в Вересии, мне показалось, что это кочевники? — спросила я, чтобы как-то нарушить тишину.
Дьюри задумчиво и утвердительно покачал головой. Потом, словно спохватившись, пояснил:
— Как таковой территории у них нет, но они запросили свои будто бы исконные земли возле бывшей Аруазии.
И ткнул в середину песочного зайца на карте. А я смотрела на дьюри и тихо спросила:
— Но почему, Харз? Ты знаешь, почему они хотят уйти?
Дьюри стоял очень близко. Я видела его серые, сейчас потемневшие от бессонной ночи глаза.
