Истерзанная, порванная пташка снова лежала на мху. Алинка осторожно отщипнула кусочек мяса, скривилась — есть можно, но как же противно. Надо все же попробовать добыть огонь.
В теории она действительно знала все. Взяла два подсушенных камня, набрала сухих папоротниковых листьев — идеальный розжиг, древесной крошки. И села чиркать камнями друг о друга, вызывать искры.
У нее даже получились искры. Даже пару раз занимался дымок над сухими измельченными листьями. Но огня — огня не было. Она и ругалась, и забрасывала камни куда подальше, и снова брела за ними, и снова упорно, долго сидела над розжигом — но ничего не получалось.
Апофеозом неудачного дня стали не только мозоли на руках и снова проснувшийся голод, из-за которого она уже готова была сгрызть тушку сырой. В сумерках, когда от мелькающих искр и сухого скрежета камней стали слезиться глаза, неподалеку послышалось странное ворчание и шелест. Она повернула голову, и, ахнув, бросила один из камней в сторону собравшихся мелких хищников, похожих на зубастых крыс, с урчанием объедающих многострадальную птицу. От нее уже шел отчетливый тухлый запашок. Крысозубы прыснули в сторону — и тут же вернулись обратно. Через десяток минут на поляне даже обглоданного скелета не осталось.
К Алине они не подходили, нападать не пытались, держались опасливо, и она очень надеялась, что это падальщики. И она не проснется наутро без ушей или пальцев.
Ночью ее, слава Богам, никто не тронул. Но спала она странно — казалось, что ее качает кто-то огромный в огромной же ладони, а темнота сверху вибрирует, зовет.
"Не бойся. Иди ко мне".
"Куда идти? — спрашивала она обиженно у темноты, пытаясь коснуться ее пальцами, которые обжигало холодом. — Кто ты?"
"Я твой отец, маленькая пташка".
Она фыркала во сне и сердилась. У нее один папа. И он точно не похож на это... нечто.
"А ты чудо, которое я ждал. Иди ко мне. Слушай... слушай, я зову".
"Я домой хочу", — плакала она.
Тьма проникала ей в голову, смотрела воспоминания, заново проживала всю недолгую жизнь и густо, горько вздыхала, отчего Алину подбрасывало в небеса, а в животе разливалось ощущение страха и полета.
"Я тоже хочу, птенец. Как там все изменилось. И как это Красный допустил... тебя. Внимай... за тобой идут. Человек из нашего мира. Запоминаешь?"
"Да", — сквозь слезы радовалась Алина.
"Верь ему. Он поможет. Больше никому не верь. И берегись".
"Но когда?" — жалобно спрашивала принцесса.
"Он еще далеко. А другие — близко. Берегись. Прячься. У меня почти не осталось сил... я не могу забрать тебя к себе. Берегись".
Проснулась она отдохнувшей. Только живот опять ныл от голода, и тело болело от жесткого ложа. Сон вспоминался обрывками, и Алина, поудивлявшись играм подсознания, пошла умываться.
Она не успела дойти до реки — раздалось громкое низкое жужжание, над водой мелькнула огромная тень, и принцесса застыла, спрятавшись за одним из стволов. Больше всего удаляющееся существо было похоже на... гигантскую стрекозу. А за ней метрах в пяти над рекой полетела еще одна и еще.
Именно о таких рассказывала Марина, когда вернулась, раненая, из вулканической долины. Только она не говорила, что на стрекозах можно сидеть.
На этих, на грубых седлах, зажав в руках поводья, сидели черноволосые люди, очень странно одетые — в какую-то кожаную варварскую одежду. У них не было крыльев, как у принцессы, но было оружие — мечи, ножи, и они внимательно смотрели вниз, по оба берега реки.
Алинка уже рванулась вперед, замахать руками, закричать — но сначала остановило то, что она совсем голая, затем вспомнился сон, и она осталась на месте. Пусть... пусть это глупо. Но их уже искали после переворота, и она привыкла не верить чужакам и прятаться. Не так уж давно все это было, чтобы она это забыла.
Стрекозы удалялись. Алинка перевела взгляд на прибрежный мох, отмечая и свои следы, и останки погрызенных ею и выброшенных на берег растений. Может, с воздуха это и не видно. Но если они спустятся?
Следующие пару часов она спешно маскировала следы своего пребывания здесь. Перья ощипанной птицы собрала и зарыла, прикрыв мхом. Убрала сушащиеся камни. К сожалению, следы убрать было не так легко, особенно там, где почва подболачивалась, но лес весь был перепахан прошедшими тха-охонгами, и была надежда, что на следы не обратят внимания, а потом их смоет разливающейся рекой и дождями. И все это время она спрашивала себя: правильно ли поступает? Не лучше было бы попробовать попросить у людей помощи? Мало ли что там приснилось?
Дни шли за днями. Алина так и не рискнула уйти с обжитого места, только стала осторожнее. Нашла себе еще несколько убежищ, где можно было бы спрятаться и от пауков, и от людей.Тщательно выбирала места посуше, чтобы не оставлять глубоких следов, пить к реке выходила только в сумерках. Она очень похудела и ослабела — пусть местный лес был щедр и на грибы, и на ягоды, да и живностью не обделен, но растительной пищи не хватало, а глупых птиц больше не наблюдалось — или свернутая шея одной из них убедила остальных, что новая обитательница — хищник, и надо держаться подальше.
Травоядных животных поблизости становилось все больше, и она все-таки рискнула — вернулась на полянку, где происходила эпичная битва пауков, и с облегчением увидела там останки обоих, выеденных изнутри. Когда подошла поближе, из-под панцирей прыснули знакомые уже черные крысозубы.
Зато в награду за риск и преодоление страха у Алины появилось что-то похожее на два кривых ножа. Она смогла легко отломить державшиеся на выеденной связке куски нижней челюсти того паучища, что был поменьше — и то они напоминали по размерам мачете. Но острые края рубили и пилили папоротник, хотя все равно нужно было приложить усилие. В любом случае лучше, чем ничего — в том числе для разделки зверья. Потенциальной разделки, потому что охотник из принцессы оказался никакой.
Алина скучала, боялась, голодала, наблюдала ночами за двумя местными лунами с берега реки, пряталась от гроз... и надеялась, надеялась что все же ее спасут. Потому что сама она ничего не может и не умеет.
А однажды утром она проснулась от человеческих голосов, и еще не осознав, что происходит, забилась в самый низ наклонно лежащего ствола, ближе к земле, скорчилась и затаила дыхание. Там была щель от лапы тха-охонга, и принцесса видела, как шагает мимо ее убежища, переговариваясь на незнакомом языке, группа из пяти мужчин, одетых так же странно, как те, кого она видела на стрекозах. Один явно был главным — на одежде виднелись грубые украшения, на пальцах — перстни, да и вел он себя высокомерно. Остальные явно его побаивались.
Осматривали они местность придирчиво и тщательно, кружа вокруг ствола, выходя на берег, окликая друг друга — как псы. Ночью прошла гроза, и снова выходила река из берегов, и следы, даже те, которые еще оставались, должны были смыться, но людей явно что-то тревожило, и они хмуро щупали мхи, нюхали воздух, топтались у реки.
Воняло от них, к слову сказать, отвратительно. К таким выходить не хотелось.
Алина укрепилась в своем решении, когда этих пятерых нагнала еще одна группа и главный первой группы начал отдавать указания. А осмелившегося почесать спину во время его речи вытянул плеткой по лицу так, что у него потекла кровь. Несчастный даже не сказал ничего и не попытался вытереться — опустил голову, что-то пробормотал и стал слушать дальше.
Люди ушли. Принцесса же весь этот день просидела в своем стволе. Ей хотелось пить и в туалет, а голод давно уже стал тупым, постоянным, но она не стала выходить. Очень было страшно.
Выбралась только когда стемнело — хорошо, что в этом теле Алина удивительно четко видела в темноте. Осторожно, шарахаясь от каждого шороха и стараясь не хлюпать по грязи, прошла к реке, светлеющей под сиянием двух восходящих лун, быстро попила, с тоской желая, чтобы здесь появилось хоть что-то похожее на фляжку — набрать воды с собой, и снова направилась обратно. Прошла уже шагов двадцать, когда мимо нее что-то пронеслось с жжужанием и свистом и ударило в папоротник на расстоянии вытянутой руки. Алина ахнула — то была толстая светлая стрела, — услышала за спиной резкие голоса и с ужасом обернулась. На другой берег реки в свете двух лун и полыхании факелов выходили люди, одетые как те, что она уже видела, и один из них готовился снова стрелять.
У Алинки ослабели ноги, и она застыла, прижав мокрые руки к груди и прикрываясь крыльями. Арбалетчика грубо окрикнул подбежавший человек, выбил из рук оружие — стрела ушла куда-то в реку, подняв фонтан брызг, — со злостью ударил его в лицо — и Алина наконец-то отмерла, рвано вздохнула, развернулась и бросилась в лес, не реагируя на крики, уже очевидно направленные ей.
У нее было в запасе несколько минут, пока люди перебирались через реку, и принцесса бежала, что было сил, пугаясь возникающих теней, спотыкаясь о кочки и холодея при мысли, что может забраться туда, где живет еще один паук. Здесь, под кронами гигантских папоротников, закрывающих свет двух лун, было совсем темно. Темнота давала ей надежду — если только те люди не могут так же хорошо видеть ночью, как она сама. Алина пробежала свое убежище — сейчас следы на мокрой земле и мхах точно будут видны, и ее легко смогут найти даже при свете факелов. Но там, впереди, было еще одно, на небольшом пригорке, и последнее — еще дальше, если сумеет добежать, если ее не догонят до тех пор.
Она оглянулась — далеко-далеко, среди деревьев, цепочкой двигались огни факелов. Преследователи выбрались на этот берег, и Алина невольно втянула голову в плечи и побежала еще быстрее.
Ее загоняли как животное — умело, уверенно, растягиваясь полукругом, и казалось, что людей становится все больше, будто к погоне присоединяются все новые группы. Один раз она увидела, как сверху, в светлом промежутке между кронами мелькнула крылатая тень — Алинка прижалась к папоротнику и снова бросилась вперед, стараясь не попадать в пятна лунного света на земле. Она пробежала мимо второго убежища — сейчас было очевидно, что там легко можно спрятаться, и его наверняка проверят, — задыхаясь, чувствуя, как по телу течет холодный пот, втягивая носом прелый и тяжелый запах зелени и жирной земли. Еще немного, совсем немного....
Мох и земля под ногами становились суше. Принцесса снова оглянулась. Люди бежали быстрее, чем она — видны были уже их силуэты, не только огни, и хорошо уже слышны возбужденные голоса, даже смех. Похоже, они не сомневались, что поймают ее. Да и как тут сомневаться... разве может она противостоять нескольким десяткам человек?
Алинка никогда не была сильна в беге... и все же бежала, бежала, надеясь только, что хорошо запомнила направление, когда изучала местность, и что ее память не даст сбоя.
В этом мире она уже бегала больше, чем за всю свою прошлую жизнь.
Уже казалось, что она больше не может сделать ни шага — но ноги будто двигались сами собой. Вот сейчас... кривое толстое дерево ... камень, похожий на яйцо... еще несколько шагов — она уже замедлилась и брела вперед, согнувшись, шумно дыша, слыша, как отчаянно колотится в груди сердце и отдает в виски — и все же нашла в себе силы добраться до строенного папоротника, кое-как подтянуться на слабых руках, цепляясь за развилку, забраться на нее и втиснуться в тонкую внутреннюю щель в одном из стволов. И прыгнула вниз, в полость.
Нашла она это убежище совершенно случайно — собирала под папоротником ягоды, а из развилки выпорхнуло несколько жирных горластых птиц. Алинка, решив, что там могут сидеть еще, полезла наверх — и обнаружила большую трещину в живом стволе, в которую она протиснулась с трудом и свалилась вниз, упав на сочленение между секциями полого папоротника. Внутри оказалось очень просторно — можно было сидеть, вытянув ноги — и, самое главное, в щель бы никак не втиснулся паук, и она была закрыта от взглядов двумя другими стволами. Края трещины были в потеках чего-то, похожего на застывшую хвойную смолу, внутри, в дупле, усыпанном перьями и птичьим пометом, находилось большое гнездо с яйцами, которые она выпила прямо сырыми, безо всяких угрызений совести. Это было настоящее укрытие. И теперь оно должно помочь ей... должно уберечь.
Пятая Рудлог застыла, прислонившись спиной к влажной внутренней поверхности папоротника, пытаясь отдышаться и боясь даже пошевелиться. Потом, потом она подумает о том, что может так навсегда и остаться здесь, умерев без воды. Она невольно облизнула губы — пить хотелось очень, хотя вроде как недавно пила. И прислушалась.
Минут через пять раздались голоса уже совсем близко, и полая стенка изнутри над ее головой осветилась красноватыми всполохами от факелов. Алинка затихла, как мышка. Ее начало трясти, бросая то в жар, то в холод, и зубы от слабости, ужаса и отчаяния застучали друг о друга.
Еще через какое-то время, показавшееся ей вечностью, голоса затихли. В них уже не слышалось превосходства и насмешки — скорее злость и раздражение. Алинка вздохнула, кое-как устроилась на боку, поджав ноги, укуталась в пух своих крыльев — как жаль, что не хватало закрыть все тело! — положила голову на разорённое гнездо и закрыла глаза.
"Другие близко. Берегись", — сказал голос из сна. Если это не ее галлюцинация и не голос отчаявшегося подсознания, то, получается, эти люди ищут именно ее? А если так, то они обязательно вернутся и поутру, когда будет все видно, и дай боги, чтобы ее следов не осталось поблизости.
Хотя все равно ведь будут... невозможно, чтобы не было. Значит, остается надеяться, что ее убежище не обнаружат. Не догадаются. И уйдут, и тогда она сможет выйти попить.
Ее снова затрясло — от понимания, что вполне могла в очередной раз умереть сегодня и даже не понять отчего, и никогда не увидеть родных больше. А вдруг она и так их больше не увидит? В этом мире почти всё пытается ее убить или сожрать.
Принцесса еще долго слушала далекие выкрики людей, пока они не удалились совсем далеко, и после этого несколько часов лежала без сна, грязная и вспотевшая, измученная, ослабевшая, с обидой и надеждой шепча имена сестер, Матвея, пытаясь представить, что вот сейчас она откроет глаза — и окажется у себя в спальне.
Но сколько она ни жмурилась — когда открывала, вокруг была все та же тьма.
Алина заснула, даже не заплакав. Слишком много она здесь плакала — и организм, видимо, понял, что это бесполезно.
Макс Тротт
Макс ушел под воду, вынырнул, отплевываясь и непонимающе вертя головой. Он держался обеими руками за лодку, находясь почти под ней — точнее, под носом. Зажатый между ног мешок пошел ко дну, пока Тротт, сцепив зубы, переживал поток воспоминаний. И тут же, осознав, почему и как оказался в столь необычном положении, снова нырнул под воду, наблюдая, как высоко в небе пролетают три огромных раньяра со всадниками. Один из них спустился ниже, сделал круг над лодкой — стрекоза легко боднула ее челюстью, лодка перевернулась и Макс, чтобы его не увидели, нырнул глубже, в илистую придонную муть, меж поваленных и затопленных остовов деревьев, чувствуя, как начинает гореть в груди от недостатка кислорода.
