Я и моя Мура

— Держи вот так.

* * *

Сидим на коробке, собранной одной из первых, и смотрим на очередное произведение наших рук. Мурыся прижалась к моему плечу и тихо урчит.

— Перекур? — интересуется подошедший к нам невысокий паренёк из цеховых. Я киваю. Мура перестаёт урчать и прячет лицо, утыкаясь в меня. Постояв немного, парень удаляется.

— Чем от него воняет? — тихо и как-то испуганно спрашивает Мура.

— Табаком. У него перекур был.

— А от нас тоже так будет вонять? — пугается Мура.

— Если будете много перекуривать — будет, — обещает дядя Лёня, неожиданно появившийся из-за штабеля каких-то коробок.

Мурыся схватилась за очередную деталь раньше меня.

* * *

— Как успехи, сборщики?

Шуруповёрт трещит своей трещоткой, я вынимаю его шестигранную головку из вкрученного шурупа и довольно сообщаю:

— Первая часть дела сделана.

Начальник цеха ощупывает угол и кивает:

— Сойдёт для сельской местности. Завтра приезжай красить.

— А сегодня?

— Бляха-муха — разогнался. Восьмой час уже. Я и так ради тебя задержался.

Пришлось сматывать удочки и уезжать.

— Котик, а что такое бляха-муха? Это такая муха? — интересуется в дороге Мурыся.

— Ну... Это такая плохая муха. Такая плохая, что её даже редко вспоминают.

— А ты её когда-нибудь видел?

— Не видел. И тебе незачем.

— А что такое едрёна вошь?

* * *

Мурыся, открывшая для себя некультурный пласт русской культуры, довольно потягивается и шевелит хвостом, который пол дня прятала в штанах. Я поглядываю на неё с сомнением.

— А завтра ты опять возьмёшь меня с собой? — с надеждой спрашивает она. Я пожимаю плечами.

— Возьму, если обещаешь не повторять слова, которые там услышишь.

— А почему их нельзя повторять?

— Потому что... Вот есть такие плохие слова, которые нельзя говорить.

— Котик, а если их нельзя говорить — почему их говорят?

— Ну, как тебе объяснить... Вот есть слова, которые обозначают... Нехорошие вещи. О которых неприлично говорить. Или нельзя говорить при чужих. Вот... Когда я тебя купаю в ванной — ты раздеваешься совсем. А на пляже ты должна быть в купальнике.

Мурыся задумывается.

— Это слова, которые надо прятать?

— Ну да.

— А почему там, где мы с тобой были, такие слова говорили?

— Как бы тебе объяснить... Вот есть такая штука — культура.

— Я знаю! Это канал по телевизору!

— Не совсем. Культура... Это когда ведешь себя так, чтобы тебе было не стыдно перед другими. Понятно?

— Когда на улицу надеваешь платье, а пляж — купальник?

— И это тоже. Вот мы с тобой сегодня оделись в старые вещи. Потому, что делали такое, что можно выпачкаться.

Мурыся кивает, и я продолжаю.

— Вот люди, которые там работают, привыкли, что у них одежда всегда грязная. Поэтому у них и слов много таких.

— Грязных? — переспрашивает Мурыся.

— Точно.

— А у них там все слова грязные?

— Нет, не все. Нормальных слов больше.

— А как же я пойму — какие можно повторять, а какие — нет? — окончательно теряется моя киса.

— Лучше спрашивай у меня. Только тихо.

— А ты все-все плохие слова знаешь?

— Может быть и не все, но много. Только я их просто так не говорю.

— Потому, что у тебя есть культура?

— Точно, — с облегчением выдыхаю я, заваливаясь на постель. Надеюсь — до неё дошло. Не хватало мне ещё матерящейся кошки.

* * *

Сегодня у Мурыси наряд ещё похлеще вчерашнего. На лице — маска от пыли и очки, на голове — косынка, скрывающая не только волосы, но и кошачьи уши, на руках — перчатки.

— Котик, на кого я сейчас похожа? — интересуется Мура глуховатым сквозь маску голосом.

— На мою помощницу. Смотри.

Беру в руку поролоновую "мочалку", покрытую чем-то вроде шкурки, и тру ей по гладкой белой поверхности. Та быстро становится матовой.

— Поняла?

Мура кивает, осторожно берёт другую мочалку — и снова я вспоминаю, что ещё недавно она была кошкой. Потому что движение у неё получается такое же, как будто она точит когти. Ещё и второй рукой норовит елозить по стенду. Вручаю ей ещё одну мочалку — и дело сразу ускоряется вдвое. Убедившись, что у неё получается, становлюсь с другой стороны и тоже тру. Мелкая белая пыль оседает нам под ноги, смешиваясь с древесной пылью, которой пропитан весь цех. Время летит незаметно.

— Я устала... — канючит Мурыся.

— Отдохни, — разрешаю я, не отрываясь от работы. Заглядываю на её сторону. Она довольно много сделала, хотя кое-где пропустила. Принимаюсь затирать за ней огрехи. Мура дёргает меня за рубашку.

— Ну чего?

— А ты не хочешь отдохнуть?

— Хочу, но надо сегодня доделать.

Мура садится рядом и глядит на меня сквозь очки.

— Котик, ну посиди со мной, — ноет она опять.

— Потом.

— Ну котик...

— Быстрее закончим — быстрее домой поедем.

Мурыся вздыхает и возвращается к прерванной работе.

* * *

Давно так не уставал, как сегодня. Правда — я вообще руками давно не работал. Будь он неладен, этот заказ. Если бы там были только эти стенды — уже бы послал заказчицу подальше. А так приходится терпеть. Мурыся вымоталась, кажется, ещё больше меня. Хотя, пока я красил — просто сидела в сторонке и наблюдала. Но ей-то вообще непривычно: мало того, что впервые в жизни работала, да ещё и руками. И теперь я лежу вместе с ней, а она не мурлычет, а изредка и жалобно подмяукивает.

— Спи, отдыхай, — шепчу я над пушистым ушком.

— Мя... — тихо отвечает Мура и прижимается ко мне руками.

Я осторожно глажу её по руке. Почему-то вспоминается — сеструха ещё мелкая как-то свезла коленки и ревела, а мама её успокаивала. Мура хоть с виду и взрослая... Сам хочу спать, но лежу и в чём-то повторяю свою маму. От моих осторожных прикосновений и тихого шепота моей лопоухой подружке будто становится легче. Когда мне кажется, что она уже заснула, она вдруг, не открывая глаз, шепчет:

— Котик, ты меня ещё с собой возьмешь?

— Я думал — ты теперь откажешься.

Пушистый хвост трогает мою ногу, и Мура тихим сонным голосом отвечает:

— Ты такой нежный... Я согласна ещё так устать.

Прежде, чем заснуть, я чмокнул её в нос.

* * *

Утром почти столкнулся с Егорычем в дверях нашего отдела.

— Ну что, маляр, дело идёт? — интересуется он через плечо.

— Идёт, — довольно подтверждаю я, тоже проходя на своё место. — Сегодня второй раз поеду красить.

— Прошкурить получилось? — любопытствует Михалыч, уже размешивающий сахар в утреннем чае. Я киваю:

— Вдвоём с Мурысей.

Пашка удивлённо хмыкает:

— Она что — тоже драла?

— Ага. Как когти точат. Только шкурку ей дал.

— Ты что — заставил кошку работать? — таращится из дверей Ксения. Кажется — от удивления у неё глаза круглее очков.

— Ну а что было делать? Иначе я бы не успел. Правда — она так устала, что мне потом пол ночи мяукала... Ксения, не смотри на меня, как на гада-издевателя.

— Ну ты Куклачев, — посмеивается над чаем Михалыч.

Я уже понимаю, что, как обычно, натрепал лишнего. И выдаю:

— С кошками уметь надо обращаться. Они тогда умнее некоторых людей оказываются.

— Мяу...— тихо доносится от дверей. Я удивлённо поднимаю глаза и встречаюсь с восхищённым взглядом нашей блондинки.

Глава 14

Заехал домой за своей помощницей. Стоило мне появиться в дверях — Мура бросилась собираться. Помогать ей влезать в мои старые шмотки почти не пришлось. А, повязывая на голову косынку, обратил внимание, как тщательно она расчесала волосы. Будто на прогулку собиралась. Подмигиваю:

— На работу — как на праздник.

Мурыся улыбается. Выходим из дома, похожие на маляров, и натыкаемся на соседку. Знаком я с ней на уровне "кажется — она из нашего подъезда".

— Молодые люди, вы ремонт делаете?

— Красим! — выпаливает раньше меня Мурыся.

— Мне возьмётесь сделать?

Мурысе, похоже, понравилось вместе со мной трудиться и она весело спрашивает:

— Котик, сделаем?

— Не-не-не. И так работы по горло, — отмахиваюсь я и утаскиваю раззадорившуюся кошку за руку.

* * *

Сегодня никакой помощи я от Мурыси и не ожидал — она просто сидит рядом на каких-то ящиках и смотрит, как я крашу. Дядя Лёня, проходя мимо, интересуется:

— Чего не помогаешь, красотка?

— Она не умеет, — отвечаю я за Мурысю, обмакивая кисть в банку с краской.

— Научим, — предлагает начальник цеха. Мура с готовностью вскакивает, но я качаю головой отрицательно:

— В другой раз. Тут я лучше сам доделаю.

— Котик, я буду стараться, — обещает Мура. Я объясняю:

— Ты мне уже хорошо помогла. Но тут надо аккуратно — переделывать времени нет.

— Боишься, что получится, как с пельменями? — со вздохом догадывается Мурыся.

Получив от меня утвердительный кивок, Мура огорчённо возвращается на своё место на ящиках. Пока я докрашивал, она умудрилась на них и заснуть.

* * *

Вечером Мура ведёт себя как-то странно. Вроде бы — бросается мне помогать, но как-то нерешительно. Попросил её достать из холодильника кастрюлю с остатками варёной картошки. Достала, но так, будто доставала драгоценную фарфоровую вазу. Медленно и осторожно, с настороженными ушами и округлившимися глазами. Сажусь с ней за стол и глажу кису по спине.

— Стараешься, — говорю я с улыбкой.

Мура улыбается застенчиво.

— Я же ещё эта... Крысорукая.

— Говорят "косорукая", — поправляю я термин, который Мура, скорее всего, слышала от моей мамы. Накрыв своей ладонью её маленькую ладошку, поясняю:

— А ещё скорее — кошкорукая. Просто тебе ещё надо учиться ими работать. Но когда ты стараешься — у тебя получается.

— Котик, я буду стараться. Я хочу тебе помогать. Чтобы быть с тобой.

Вилку она за ужином всё-таки один раз выронила.

* * *

Утром Пашка встречает меня цирковым маршем.

— Впервые на арене! Дрессировщик Евгений Мержанов с ручной пантерой!

Садясь на своё место, напоминаю:

— Только пантера серая.

Видимо — рожа у меня при этом слегка перекошенная от такого приветствия, потому как Пашка наклоняется в мою сторону и заговорщицким тоном поясняет:

— Женёк, ты зря обижаешься. Судя по твоим рассказам, твоя Мура уже умнее нашей Дашки.

— Да это и не трудно, — пожимаю я плечом.

Михалыч, вошедший с чашкой утреннего кофе, ухмыляется.

— Так может — её вместо Дашки на работу устроить?

— Не — Мура писать ещё не умеет, — подключаюсь я к общему шутливому тону. И добавляю: — Зато телевизор сама включает.

— Сама? — переспрашивает появившаяся в дверях Анатольевна. — Как?

— А вот так: тыц! — изображаю я двумя руками, как Мура держит пульт и нажимает кнопку. Ксения делает круглые глаза.

— И что же она там смотрит?

— Поначалу о природе смотрела. Ей же само то — когда птички там или рыбки...

— Женёк, не свисти, — хохочет Пашка. Анатольевна тоже уже глядит на меня, как на шутника.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — развожу я руками.

— А красить она тебе тоже помогала? — с серьёзным видом уточняет Михалыч.

— Не. Просто рядом сидела. Она бы мне там такого накрасила... — морщусь я. В комнате повисает тишина. Я оглядываюсь — и понимаю, что мой ответ выдал меня с головой. В том смысле, что мне поверили. Потому как окружающая меня троица смотрит, разинув рты.

* * *

Заказчица — тётка лет под сорок, придирчиво изучает стенды. Прекрасно понимая, какой я маляр, стою в сторонке и помалкиваю.

— Всё-таки не нашли розовые? — ухмыляется тётка.

— Не нашел, — признаюсь я.

— Я тоже, — соглашается заказчица, не глядя на меня. Она наклоняется, предъявляя моему обзору основательное основание спины. Не то, чтобы это место у неё плохо выглядело, но... как-то не в моём вкусе. Начинаю оправдываться:

— Если бы у Вас был заказ хотя бы под две пачки листов...

Она резко выпрямляется.

— Евгений, не могу сказать, что Вы сделали идеально, но Вы это сделали и оно меня устраивает. Выставляйте счёт.

— Он готов, — достаю я из портфеля листок в прозрачном файлике.

Приняв документ двумя пальчиками, заказчица бросает короткий взгляд на итоговую сумму, кивает и, сложив вдвое, прячет в сумку.

— Сегодня оплатим. В понедельник приезжайте — у меня ещё есть работа для вас.

Провожаю взглядом её Тигуан и, сжав кулак, делаю "Йес-с-с".

* * *

Мурыся сидит за кухонным столом и урчит от предвкушения предстоящего вкушения. Ладонями она упёрлась в край и скребет ноготками по столу. По правде говоря, у меня тоже текут слюнки от запаха, просачивающегося из гудящей микроволновки. А каково моей котейке с её нюхом... Когда на табло остаются последние секунды, кошачьи ушки задорно подпрыгивают, и Мура начинает обратный отсчёт:

— Пять, четыре, три, два!

— Пипик! — провозглашает техника.

Мурыся подскакивает поближе к источающему аромат прибору и замирает, сложив ладошки перед собой.

— Доставай, — предлагаю я.

— Я боюсь.

— Будешь бояться — никогда не научишься. Только варежки надень.

Мура, закрутив хвост этакой ручкой чайника, жмет на кнопку. За открывшейся дверцей во всей красе предстаёт стеклянная кастрюля с шашлычком. Немного помогаю с надеванием кухонных рукавиц и готовлюсь страховать. Хотя и уверен — уж это моя киса точно не выронит. Мура долго целится, будто кошка, охотящаяся на голубя. Наконец — быстрым движением сует руки в микроволновку, подхватывает кастрюлю под бока, таким же резким вытаскивает и замирает, подергивая кончиком хвоста. Приходится ей напомнить:

— Теперь ставь на стол.

Мура осторожно опускает кастрюлю на стол, стряхивает с себя рукавицы и, нащупав хвостом табуретку, усаживается в ожидании. Выуживаю на её тарелку несколько кусочков.

— Горячее, — жалуется она, попытавшись понюхать.

— Ну подожди, — пожимаю я плечом.

Нацепив кусок на вилку, дополняю его колечком лука и осторожно откусываю.

— Как ты горячее ешь? — удивляется бывшая кошка.

— Привык — наверно, — поясняю я.

Мура осторожно трогает кусок кончиком пальца и тут же отдёргивает.

— А я привыкну?

Я чешу голову.

— Да может быть — тебе и не стоит. Говорят — от горячего можно нюх потерять.

Подцепляя второй кусок, вдруг замечаю, что Мура смотрит на меня с жалостью.

— Ты чего?

— Беедненький... — тихо произносит киса, поглаживая моё плечо.

* * *

Как обычно — в субботу просыпаюсь не торопясь. За окном уже вовсю светит летнее солнце. Мура лежит рядом, уткнувшись в руку лицом, и, тихо мурлыча, глядит на меня одним глазом. Глажу её по спине. Мурлыканье усиливается, кошкодевица подвигается ближе и утыкается головой мне в щеку. Я чешу её за ухом. Мура обнимает меня рукой и поглаживает в ответ. Просто лежим и получаем удовольствие. Утро затягивается.

* * *

Утро — дубль два. Как заснули в обнимку — так и проснулись. Лежим дальше. Я кошусь на часы и обнаруживаю, что время завтрака давно прошло. Приходится констатировать:

— Сегодня у нас завтрака не будет.

Мура, потёршись о моё плечо головой, с закрытыми глазами осведомляется: