Волчица и пергамент. Том 1

— Всё в порядке, — Хайленд криво улыбнулся, поигрывая ножом. — Я не очень голоден.

Он положил нож и откинулся на спинку кресла.

— Я уверен, вы устали после переговоров. Пожалуйста, не сдерживайте себя.

— Уста-ал... Я думаю, это не вполне верно. Скорее, нездоров или расстроен.

Выбранные Хайлендом слова отражали не самые удачные результаты переговоров.

— Неужели даже с поддержкой горожан архиепископ всё ещё упрямится?

Хайленд издал лёгкий смешок.

— Поддержка горожан, хе-хе?

Коулу показалось, что стоявшая позади Миюри сникла. В улыбке Хайленда проглядывалась какая-то насмешка, предназначенная, впрочем, не им.

— Я тоже так думал. Но шумят лишь люди из низшего сословия.

Грузчики в доках, рыбаки, подённые рабочие.

— Такие, как они, способны лишь на кровавые бунты. Сегодня вызвали падре для поддержки архиепископу, но когда тот пришёл в церковь, сразу опустился без сил на пол. Он оказался так напуган, словно побывал на поле боя.

Конечно, это было о том падре, про которого ранее рассказала Миюри, того, которого встретили в порту притворным ликованием и рукоплесканиями.

— Знаешь, как теперь они на меня смотрят? — простонал Хайленд, устало усаживаясь перед давно остывшей едой. — Они думают, что я пытаюсь устроить гражданскую войну и присоединить этот город к королевству.

— Что?

Это уже не имело никакого отношения к борьбе между королевством Уинфилд и Папой.

— Ты в курсе, что некоторые распространяют перевод Писания по городу и всюду размахивают им? Из-за этого архиепископ кричал на меня, утверждая, что перевод — это для отвода глаз, а на самом деле — подстрекающий памфлет, цель которого — поднять народ на мятеж.

— Нет...

— Конечно, каждый поймёт, что перевод настоящий, когда прочтёт. Я даже показал пергамент архиепископу. Но после их предположения, что сама основа Церковной власти может привести к бунту, все влиятельные люди города стали сомневаться. Ведь если архиепископ прав, то тот, кто поддерживает меня сразу станет бунтовщиком.

Хайленд говорил самоуничижительно, его слабая улыбка была полна боли.

Обходительность Стефана, управлявшего этим торговым домом, была, скорее, средством удерживать Хайленда на почтительном расстоянии, нежели проявлением искреннего уважения. Влиятельные люди города вели здесь торговлю, для них совсем не выгодно вступать в борьбу с Церковью.

Размышляя, Коул почувствовал, кто мог проникнуть в комнату, чтобы прочесть перевод рукописи, раньше, чем понял это разумом. Должно быть, это компания Дива подослала кого-то проверить, не пишет ли Коул что-то провокационное.

Хайленд глубоко вдохнул, потом медленно и протяжно выдохнул.

— На моей родине благодаря Папе всё больше и больше людей на каждом отрезке своей жизни лишается поддержки Господа. Ведь дело не в том, что мы не верим в Бога. И мы не стараемся использовать происходящее как повод захватить территорию других государств. Мы всего лишь недовольны тем, как Папа ставит на одни и те же весы Божье покровительство и деньги. Я не понимаю... как он не может осознавать такой простой истины.

Хайленд стиснул кулак так, что тот затрясся над столом. Коул понял его смятение, его кулаки тоже невольно сжались. Однако когда Хайленд, наконец, расслабил руку, на его лице отобразилось смущение.

— Или он просто пытается вывести меня из себя. Когда начинаешь злиться, проигрываешь. Особенно на переговорах.

Хайленд взял чашу, сделал маленький глоток и проговорил:

— То же самое было и в Ренозе. Тамошний архиепископ выставил всех своих сторонников, кого мог, и они бросали в меня любые оскорбления, какие хотели. Когда такое происходит, даже самые скверные события, которые с тобой когда-то случались, уже не кажутся слишком неприятными.

Церковь не могла силой избавиться от Хайленда, её слуги прибегли к тирании большинства.

— И потому, Коул, я должен кое о чём тебя попросить.

— Меня?

— Я хочу найти себе ещё союзников, хотя бы совсем немного. Я не уверен, будет ли использовать архиепископ ту же стратегию завтра, но я хочу, чтобы ты находился рядом со мной во время переговоров.

Коул уже готов был ответить на неожиданную просьбу, но Хайленд, улыбнувшись, остановил его.

— Может случиться, что я спрошу у тебя совета из области богословия, но я не прошу тебя говорить много. Мне просто нужно, чтобы ты был там ради чувства собственной гордости. Я сказал ему, что ты молодой состоявшийся словесник, который имел дело с известными богословами. Вполне достаточно, если ты просто будешь стоять со строгим выражением лица. Архиепископ никогда не станет допытываться до твоего знания Святого Писания. Они получают посты не благодаря пониманию Божьих заветов, а зарабатывают их за счёт изворотливости в светском обществе.

Судя по всему, Хайленд сформировал такое впечатление после личного общения с церковниками, а не из предубеждения.

— И пусть даже архиепископ никогда не читал Писания. Это портовый город. Он может знать имена известных священников, которые проезжали здесь на пути в Ньоххиру или обратно. Если мы упомянем их имена и в особенности станем говорить так, будто у тебя есть наставник, то возможно, священники примут тебя за равного известным богословам.

Коул почувствовал себя чучелом, которым отгоняют птиц от свежих ростков в поле, но он продолжит делать всё, что в его силах, до тех пор, пока сможет помочь.

— Я действительно не хочу прибегать к такому странному приёму. Однако тот чудесный мир, где люди признают собственную глупость, лишь услышав правду, существует, кажется, только в книгах.

Хайленд казался опустошённым этой пропастью между идеалами и реальностью.

Но услышав о книгах, Коул вспомнил, что сам держит в руках целый свёрток идеалов.

— Кстати, касательно перевода, я закончил предварительный вариант вплоть до седьмой главы.

— О!

Лицо Хайленда неожиданно просияло, чему Коул безмерно обрадовался.

— Я думаю, что его потребуется подправить, но уверен, основные идеи переданы хорошо.

— Нет, нет, спасибо тебе за усердный труд.

Коул передал пергамент, и Хайленд пробежался по тексту ласковым взглядом.

— Мм... А, это хорошо.

Естественно, это были просто слова, но Коул позволил себе немножко погордиться в качестве вознаграждения.

— Извини, у меня нет времени прочитать всё. Сколько уже переписано?

— Около половины седьмой главы. Только сегодня закончил оставшуюся часть, так что, думаю, смогу сделать копию к утру. Я отдам её писарям, и после того как мы покажем эту часть Церкви, они продолжат переписывать.

— Благодарю за такую расторопность. Сможешь сделать это для меня?

— Разумеется.

Принимая от Хайленда пергамент обратно, Коул почувствовал надежду, что их тяжёлая работа не пропадёт зря, и они смогут достичь цели.

— Это историческое событие, первый шаг к тому, чтобы принести Писание грамотным людям, способным понять, что есть правда. Я рассчитываю на тебя, Коул.

Коул выслушал полные надежды слова Хайленда и вышел из комнаты.

И ещё одну ночь он провёл при свечах, но на сей раз Миюри не злилась и не выгоняла его, напротив, тихонько читала перевод, сидя сзади, пока он переписывал рукопись. В нём мелькнула мимолётная надежда, что в ней, наконец, проснулся интерес к Божьим заветам. Возможно также, ей было досадно, что ему снова дали работу или что ей не уделяли внимания, или она просто недолюбливала Хайленда.

Неожиданно Миюри положила голову ему на плечо, показывая своё недовольство. Обычно непоседливая, она всё же смогла дочитать весь перевод, не сказав ни слова, потом подняла голову, потянулась и, зевнув, проверила, сколько работы ещё осталось. Обнаружив, что работы по сути непочатый край, она встала и молча направилась в кровать.

Коулу подумалось, что Миюри всегда делала только то, что ей нравилось. Судя по всему, она затаила недовольство внутри себя. Послезавтра он должен уделить ей больше времени. Подумав об этом, он поразился собственной способности потворствовать её капризам, теперь ставшей непреодолимой привычкой. И если им придётся расстаться, он не просто больше не будет работать в купальне, в сердце его навсегда опустеет уголок, который она всегда занимала.

Среди полной тишины, висевшей над городом, Коул закончил последнюю часть перевода. Как соратник Хайленда он не мог позволить себе зевать среди дня, поэтому сразу лёг спать и быстро уснул, согретый хвостом Миюри. Но встал всё равно на рассвете. Миюри пошевелилась, когда в окно заглянуло солнце, и была возмущена, обнаружив, что он проснулся так рано. Однако Коул, взволнованный предстоящими событиями, больше не мог снова уснуть.

Наконец пришли писари, Коул передал им копию оставшегося перевода. Когда они справились, он поручил раздать копии любому, кто попросит. А исходную рукопись он возьмёт с собой в церковь на переговоры.

— И почему ты так одета? — возмутился он, разглядев одежду Миюри.

На ней красовался её наряд из Ньоххиры, только ещё с накидкой на плечах. Прошло всего несколько дней, а она, облачившись в женское платье, стала выглядеть заметно повзрослевшей. Может, сказалась её работа посыльным в компании.

— Почему? Потому что если я приду в церковь одетой, как мальчик-посыльный, это плохо скажется на нашем деле, верно? Мы ведь говорили об этом вчера.

Даже если компания Дива собиралась поддержать Хайленда, Стефан, управлявший этим торговым домом, не хотел вставать против Церкви. А ещё многих беспокоило, что народные волнения могли оказаться попыткой захватить город. Миюри верно рассудила, но Коул чувствовал, что её причина на самом деле была лишь оправданием.

— А остаться в комнате и подождать, как хорошая девочка, ты не хочешь?

— Нет! Я уже прочла Писание. Не думаю, что узнаю что-то новое, если продолжу бегать посыльным.

— Это потому, что я способен видеть лишь четверть мира? — спросил он.

Миюри посмотрела на него и рассмеялась.

— Ага.

— Честно говоря, я не знаю, что на это скажет господин Хайленд.

В его словах прозвучала лёгкая надежда, но когда они вошли к Хайленду, всё прошло на удивление гладко, наследник лишь слегка удивился.

— Выглядит не вполне подходяще, но если ты снимешь корсет, наденешь простые штаны и повяжешь пояс, получится достаточно сносно. Ты сойдёшь за судебного помощника. Пока мы не ушли, я ещё смогу достать шляпу с гусиными перьями. У тебя очень ухоженное и открытое лицо. Тебе пойдёт любое выражение.

Когда она переоделась и наскоро завязала волосы на затылке, Коул согласился, что она действительно была похожа на помощника аристократа.

— Смотрится величаво, — решила она.

— Именно, — согласился Хайленд, и Миюри гордо фыркнула. — В таком случае идём. Утренняя месса закончилась, народ наверняка уже выходит из церкви и возвращается к работе.

Для Хайленда и его помощников подготовили карету, но Коул и Миюри пошли пешком. Дороги всегда переполнены людьми, и на своих двоих они могли добраться даже быстрее кареты. Кроме того, так они смогут гораздо лучше прочувствовать настроение в городе. От вчерашнего уличного разгула не осталось и следа, город Атиф мирно мерцал под лучами солнца. Коул смотрел по сторонам, готовый поверить, что вчера вечером он видел дурной сон.

За исключением официальных мероприятий останавливать карету перед церковью считалось дурным тоном, поэтому Хайленд подъехал с торца. Там стояли молодые дьяконы, с засученными рукавами и красными от долгого мытья руками. Они мыли церковные стены рваными тряпками.

— Доброе утро. Архиепископ внутри? — спросил Хайленд, и один из дьяконов со слегка пробивающейся бородкой, на вид чуть старше Миюри, вытер руки и молча открыл заднюю дверь. Это была грубая железная дверь, способная при необходимости остановить атаку врага.

— Извините нас.

Хайленд прошёл между дьяконами и те опустили глаза, но проследовавших за ним помощников и Коула они разглядывали входивших без стеснения. Группа вошла в тусклую церковь, и задняя дверь с грохотом захлопнулась за ними.

— Они явно нам не рады, — прошептала Миюри.

— Должно быть, злятся, что им приходится делать сегодня лишнюю работу, — ответил Хайленд.

— Разве уборка — плохая привычка? — спросил Коул.

— Это зависит от того что убирать.

Коул кивнул, а Миюри прошептала ему на ухо — тухлые яйца. Он невольно посмотрел на девочку. На улицах, позади церкви, лавок не было, по ночам там становилось малолюдно. Коул мог легко представить, как охваченные недовольством горожане не поленились притащить сюда тухлые яйца. С точки зрения Церкви именно Хайленд подстрекал этих людей, поэтому он и его спутники становились нежеланными гостями.

Они шли быстрым шагом вперёд. Не из наглости и не из дерзости, просто им не хотелось, чтобы их остановили или заставили ждать где-нибудь неопределённое время, если деликатно попросить дорогу.

Внутри церковь казалась больше, чем снаружи, каменные сооружения производили сильное впечатление. Огромные, не менее впечатляющие алые гобелены свисали со стен, а вырезанные из камня подсвечники выстроились ровными рядами — само воплощение роскоши. Свечи использовались явно из пчелиного воска, а не сальные.

Когда они, наконец, добрались до места, Хайленд без колебаний распахнул обе створки дверей, шагнул внутрь и заговорил:

— Доброе утро. Хвала Господу, что я могу вновь вас сегодня лицезреть.

Перед ними открылось широкое помещение под высоким потолком. Это был вытянутый зал, в центре которого был установлен такой длинный стол, каких Коул никогда не видел, за ним запросто могли разместиться двадцать человек. Вдоль стен стояли деревянные полки и прямоугольные сундуки тонкой работы, а над ними на облицованных стенах висело двенадцать изображений ангелов, и каждое — крупнее тех, что он видел в компании Дива. Даже приёмные залы самых крупных торговых домов не могли похвастаться таким богатством.

За столом сидело семь падре, все в пурпурных мантиях изумительной вышивки, а также два секретаря с развёрнутым перед ними пергаментом. Во главе стола под большим символом Церкви, нарисованным на стене, в расшитой золотом мантии сидел архиепископ. Позади всех стояли три камергера, ожидая приказов. Это были либо дьяконы, выполнявшие необычные для себя поручения во время изучения Божьих заветов, либо светские секретари, работавшие в канцелярии Церковного совета. Без сомнения, если все они разом завопят, любые аргументы, независимо от их весомости, будут тут же сметены.

— Слава, тебе, Боже, — монотонно пропел архиепископ, но его лицо оставалось угрюмым. — Вы привели большую свиту.

Он немедленно начал атаку, но Хайленд мягко улыбнулся и сел в кресло, которое для него выдвинул слуга.

— Чем больше людей, тем теплее станет этот зал.

Продолжая хмуриться, архиепископ громко выдохнул через нос.

— Кстати, сегодня, наконец, завершён перевод седьмой главы Писания. Я бы хотел поделиться с вами рукописью.

Хайленд подал знак, и стоявший рядом слуга взял пергамент и передал его священникам. Священники лишь продемонстрировали недружелюбно-каменные лица, но один из камергеров подобострастно положил документ перед архиепископом.