Террор, расстрелы перед строем, невзирая на чин? Было и такое. Еще с финской — а как было поступить с Виноградовым, который бездарно погубил свою дивизию, а сам удрал в тыл? Еще можно простить неумение и безграмотность — тот же Черняк, разжалованный до полковника, вполне справлялся с дивизией на второстепенном фронте. Это была совсем другая война, к которой не подходил прежний опыт — того же Козлова, прапорщика Империалистической войны и комполка Гражданской, Черняка, пулеметчика царской армии и взводного в Польском походе РККА — и самого Мехлиса, фейерверкера (по современному, сержанта) Второй артиллерийской бригады. Не хватало опыта и таланта, нужных для этой войны — и оттого ошибки были неизбежны. Но нельзя прощать трусость, подлость и предательство. Власов перебежал к немцам, будучи уверен, что при выходе из окружения его расстреляют — очень может быть, что и расстреляли бы, за допущенные им грубейшие ошибки, обернувшиеся большой кровью. Хотя там не один Власов был виноват.
Мехлис был на своем месте — наркомом Госконтроля. Где его фанатичная преданность товарищу Сталину, а также честность, неподкупность, личная храбрость — были незаменимы. Кадры решают все — насколько прав был Сталин, сказав это! Человек на своем месте справится с задачей, если ему не мешать. Иначе же жди беды, рано или поздно!
И потому Мехлис был не то что обижен, разве можно обижаться на Вождя — как удивлен фактом появления возле него людей с особым допуском, как-то незаметно составивших "ближний круг" Первого лица. Равно как и информации с невиданым раньше уровнем "ОГВ" — особой государственной важности — к которой не было доступа даже у членов ЦК. В то же время нельзя было не признать, что решения, принимаемые новым кругом посвященных, всегда были беспроигрышными — касаемо стратегии, политики, экономики, кадровых решений. Хотя логика их была совершенно непонятна. В крупную немилость впал Хрущев, и все, кто был к нему близок. А кое-кто из ответственных товарищей попытался очень осторожно — нет, не помешать, а прозондировать, кто и что за всем этим стоит — и тут же был окорочен, кому-то просто разъяснили пагубность их поступков, в вежливой и не очень форме, кого-то сняли с должности и загнали в самую дальнюю дыру, а кто-то даже и вовсе пропал бесследно. Причем Хрущева и в Средней Азии не оставили в покое — после авантюры с каналом через Каракумы, он затеял в Ашхабаде быстрое и масштабное строительство и получил за это окрик из Москвы! Известно ли вам, что Туркмения является сеймоопасным местом, и в случае землетрясения все ваши наспех построенные многоэтажные бараки станут братскими могилами? Построенное принять, временной мерой — но с условием расселить и снести не позже сорок седьмого года. Обвинение было явно надуманным — ну не было отмечено разрушительных землетрясений в Средней Азии за последние несколько веков! Хотя и в Ялте тоже, а еще раньше в Мессине — но не может этого предсказать заранее даже самая передовая советская наука. Так что Хрущев, пребывая в крайней меланхолии — странно, а отчего еще не арестован и даже не снят? — осторожно, по всем оказиям, запрашивал всех своих прежних знакомых о причинах, за что на него так рассердился сам?
Теперь Мехлис знал ответ. Но ни в коем случае не поделился бы с этим преступником, заслуживающим, на его взгляд, самой суровой кары. Вождя решил грязью облить, как какую-то троцкистско-зиновьевско-бухаринскую сволочь? Вот только Сталин приговаривал побежденных противников — а этот решил уже мертвого, на кого бы при жизни и глаз не посмел поднять, ради собственной выгоды и авторитета? Наплевав, что это взорвет изнутри соцлагерь — в Венгрии едва усмирили, а Китай и Албания так и ушли. И предательство, начатое Хрущевым и завершенное другими к концу века, было тем гнуснее, что великую страну социализма, надежду всего прогрессивного человечества, сдали свои, вышедшие из Партии же, а не засланные шпионы и не тайная белогвардейская организация! Как же прав был Сталин, говоря об усилении классовой борьбы по мере развития коммунизма!
И новые мудрые слова Вождя: "Мы ошиблись с лечением. Репрессии нужны, но лишь как хирургия, чтобы отделить уже сгнившее. Но мы же не лечим ножом простуду, а головную боль — топором? И надо помнить, что в стерильных условиях организм теряет устойчивость к микробам. А для иммунитета нужна прививка вакцины — ослабленной культуры бацилл. Именно в этом плане надлежит рассматривать нашу терпимость, например, к Церкви. Но особый интерес для нас в этом плане представляют итальянские товарищи. Если у нас единство, однопартийность, — это основа, то по их теории, компартия, оставаясь ведущей политической силой, не должна становиться монополистом, а постоянно подтверждать свое право быть руководящей и направляющей в споре с прочими партиями, включая даже откровенно буржуазные! В перспективе, именно эта "общедемократия" позволит отмереть и государству — а вытеснение враждебных сил из политической борьбы предполагается не истреблением их партийного актива, а естественным отмиранием опорного класса. Причем это возможно даже в капиталистической стране — план "бархатной революции", придуманный Грамши, к сожалению, был взят на вооружение нашими врагами, реализовавшими его против нас в конце века. Этот план был невозможен для нас в семнадцатом, мы вынуждены были жить по законам осажденной крепости, форсируя движение вперед через кровь. Теперь же мы сильны — и можем позволить себе ступать мягко".
Теперь Мехлис знал, что делать. Гениальность вождя — проверить новую линию сначала в чужой стране, которая еще очень нескоро войдет в СССР. Впрочем, Союз в этой истории будет иметь совсем иной смысл — именно союз государств, вокруг центрального русского ядра, включающего в себя по окраинам культурные автономии. С течением времени новые республики перейдут в разряд автономий — и таким образом, СССР постепенно распространится на весь мир. Возможно, даже без войны, если итальянские товарищи окажутся правы. Будет тяжело — но когда коммунисты боялись трудных путей? Потому что контролировать ситуацию куда сложнее, чем разрешить ее одним ударом.
"А вы посмотритэ, кто у нас будэт нэдоволэн перестройкой, товарищ Мехлис?"
Грузинский акцент в речи Сталина появлялся, лишь когда вождь был по-настоящему взволнован. Значит, новый курс, по иронии названный так же, как горбачевское предательство, сначала в Италии, затем в Польше, Румынии, Венгрии, Болгарии, Германии — и в завершение в СССР. С послаблениями в сторону "демократии", "плюрализма", даже мелкой частной собственности, на уровне советской кооперации — что должно ввести в заблуждение наших заклятых "друзей" с запада. Но в тени, с изнанки — жесткий контроль: новая контора товарища Пономаренко, "внутренняя разведка", уже прозванная среди своих инквизицией — судя по целям и методам, при царе это Охранным отделением называлось?
И — "товарищи потомки", важный элемент плана. Надо познакомиться с ними поближе!
Лазарев Михаил Петрович. Подводная лодка К-25. Военно-морская база Специя, 19 марта 1944
— Это будет война, — сказал товарищ Мехлис, — пусть и без выстрелов, может быть, но война. Раз эти — не успокоятся, не забудут, не простят. Вы там однажды уже поверили в капитализм с человеческим лицом, чем кончилось для вас?
Мы сидели в кают-компании "Воронежа" — я, Сан Саныч, Елизаров, Сирый, Буров, ну и остальные офицеры. Петровича не было — бдил в ЦП, оставшись за меня. Зато был Брюс, и еще кто-то из спецназа — только наши, из будущего. Наш же гость мало интересовался техникой — "а что я в этом понимаю?" — но задавал множество вопросов по жизни "там", включая бытовые мелочи. Удивлены были и он, и все мы — хотя провели здесь уже полтора года, но в военное время, а это специфика, тут и к денежному довольствию относишься философски, пребывая на казенном. А в довоенном СССР красный командир, что армии, что флота, был фигурой — как по почету, так и по уровню жизни — гораздо более уважаемой, чем, например, кооператор. Правда, этот уровень тоже от привычного нам сильно отличался — так, даже человек в звании, условно, полковничьем, если говорить не только об армии, но и партийных или хозяйственных чинах, науке, культуре, вполне мог жить в комнате в коммуналке, если не имел семьи — причем по собственному выбору: "Вы лучше семейным жилплощадь дайте". В то же время чин с женой и детьми — и не только военный или партийный, но и инженер или профессор — вполне мог иметь домработницу, кухарку и няню. Личных автомашин было очень мало, бензина практически не было в свободной продаже, и собственникам надо было "прикрепляться" к какой-то из контор. Также и дачи, как правило, были отличительной чертой интеллегенции, прежде всего творческой — хотя весьма распространено было "на лето, к родственникам в деревню". Но чтобы офицер атомной подлодки мыкался на берегу без квартиры, имел грошовую зарплату, да и ту не получал месяцами, как было у нас в девяностые — это не укладывалось у товариша Мехлиса в голове! Как и то, что в двухтысячные, когда все как-то выровнялось уже при Путине, защитники Отечества, в подготовку которых государство вложило огромные средства, были в глазах общества и по достатку много ниже "деловых":
— Это ведь прямой подрыв не только обороноспособности, но и государственных основ! У вас там вредители наверху сидели? Читал я про ваши трудности — но представить не мог, чтобы настолько. И никто против этого безобразия не протестовал?
— Армия и флот вне политики, — отвечаю я, — именно так нам говорили с самого верха. Горбач, который был не только президентом, но и генсеком, то есть вождем — а каково в СССР спорить с вождем, уж вам-то должно быть известно. Когда Ленин нэп вводил, многие протестовали? Вождь большой — ему виднее.
— Ленин тогда объяснял Партии и народу про временное отступление ради конечной победы коммунизма, "от пролетарского штурма к трудовой осаде", — заявил Мехлис, — у вас же, насколько я прочел, речь шла о полном отказе от коммунизма как конечной цели, то есть полное попрание высоких идеалов! Предательство было налицо — так отчего никто не протестовал?
— А не было идеи, — отвечаю, — "учение Маркса — Ленина — Сталина истинно, потому что верно". Это, и правда, было в ваше время — теория, наиболее правдиво объяснявшая мир вокруг. А в конце века — превратилась в набор мертвых догм, никакого отношения к действительности не имеющих. Читал я тут "Краткий курс" — и заметил, что еще при жизни Сталина, пошли Бог ему многие лета, не говоря уже про Ильича, идея жила — менялась, активно откликалась на происходящее. А после, при Хруще и Брежневе, мне отец рассказывал — всякие там экзамены по марксистско-ленинской философии, материалы очередного съезда никто и не учил, достаточно было самых общих фраз про углубить, улучшить, ускорить и вперед к победе коммунизма. И никто не мог внятно объяснить, а отчего это революции на Западе нет, если коммунизм — это следующая и более прогрессивая формация. Вот и вышло — я уже про себя говорю — когда грянуло, мы, кто в погонах, за Отечество сражаться и умирать были готовы, а идею никто уже всерьез не воспринимал. А отчего так вышло, вопрос не ко мне.
— А к кому же? — напористо спросил Мехлис. — Вы тут, а ваши Горбачев, Ельцин и прочие там остались, жаль что не к нам, кайлом бы помахали по 58-й. К вам у Советской власти пока никаких претензий, воюете отлично — но можно ли на вас политически положиться? Здесь все же Италия, страна капитализма — насколько это воздействует на личный состав? Особенно в свете новой политической линии ВКП(б), имеющей некоторое сходство с нэпом и, я не побоюсь сказать, с вашей перестройкой? Чисто внешнее — о капитуляции перед капитализмом речи быть не может! Но отдельные личности, неустойчивые морально, могут решить... Отчего вы смеетесь?
— Так, Лев Захарович, именно оттого, что мы при ельцинском капитализме пожили, у нас к нему устойчивый иммунитет. Точно знаем, что уж это никак не наш путь! И за СССР и мировой коммунизм здесь драться будем насмерть, чтобы ни одна собака нам мешать не смела. А идею примем любую от товарища Сталина — ну кто мы такие, чтобы ему указывать?
— Уже указали, — буркнул Мехлис, — так, что всей Европе икается!
Генерал герцог Луис Маунтбеттен, вице-король Индии, командующий Британской Индийской армией. Март-апрель 1944
Наконец настал день, когда Британская империя могла сполна отплатить проклятым гуннам за все прежние поражения и унижения. Английская армия шла на запад, через пустыню, почти не встречая врага.
Сначала на юг от Басры, через Кувейт. У Эль-Кайсума поворот на северо-запад, и дорога сквозь пустыню, мимо селений Ансаб, Рафха, Арьар, и выход к Амману. И на этом пути мы, наступая компактной массой, могли встретить лишь отдельные немецкие рейдовые группы из "Бранденбург-пустыни" — основная масса германских войск из корпуса "Калиф" находилась в Ираке, севернее, попала под русский удар и успешно истреблялась наступающими армиями Баграмяна. Мы помнили, что русская зона включает и железную дорогу, весь восточный участок "Багдадского эскпресса", от Багдада до Алеппо, и лишь после поворот на юг, на Дамаск, в итоге крюк в триста миль на север — мы же двигались почти по прямой. И русские, наступая широким фронтом, должны были по пути ввязываться в бои, истребляя многочисленные шайки арабских дезертиров. А мы шли напрямик — и должны были успеть раньше!
Мы помнили, что речь идет о жизненных интересах Британской империи. Ценность Суэцкого канала была много выше, чем пустынь, населенных дикими курдами, и территорий вокруг Багдада и Дамаска — судьбу которых, к тому же, еще предстояло решить на представительной послевоенной конференции. Но Канал даже гипотетически не должен был стать предметом торга, будучи уже возвращен в британскую собственность! Мы шли через пустыню, настороженно внимая новостям с севера. Как и следовало ожидать, разбитые остатки немецких 164-й и 337-й дивизий поспешно отступали в Сирию, возникло опасение, что они могут представлять некоторую угрозу для нашего правого фланга — но бравые коммандос 2-й бригады при поддержке 18-го уланского полка (прим. — дальняя разведка на колесных БТР. Укомплектован сикхами, ветеранами японского фронта.— В.С.) частично истребили, частично взяли в плен трижды встретившиеся нам немецкие отряды — следует отметить, что солдаты 337-й рейхсгренадерской "африканской" дивизии отнюдь не спешили капитулировать, нанеся нашим индусам ощутимые потери.
Мы первыми вошли в Амман, двадцать четвертого марта! Однако дальше наше наступление приостановилось, поскольку корпусная группа "Иерусалим", три полнокровные дивизии, свежие, еще не вступавшие в бой (из числа которых одна была немецкая, 542-я рейхсгренадерская, а две другие — Арабского Легиона) успели занять подготовленную оборону. Большую помощь нам оказал генерал Андерс, освобожденный нами из русского плена — лично зная многих из офицерского состава, поляков по национальности, принужденных немцами служить в арабских частях, он обратился к соотечественникам с воззванием, предлагая сложить оружие: "Здесь англичане, а не русские, и можно не бояться за свою судьбу". Это дало результат, и германский фронт на участке арабов практически рассыпался — но немецкая дивизия держалась стойко, временами даже переходя в контратаки. Кроме того, была угроза, что находившаяся в Ливане корпусная группа "Кедр" (бронемоторизованная бригада "Бейрут", 3-я казачья кавбригада, арабские подразделения) атакуют в обход нашего северного фланга — однако же 26 марта эти войска проследовали на юг вдоль побережья, в направлении Газа — Синай, спеша оторваться от преследующих русских, успевших завершить свой обходный маневр через Дамаск. Снова гонка — кто успеет раньше! Оставив русским честь добивать упрямых немцев, мы устремляемся на юг, имея в голове дивизии 13-го корпуса — 2-ю новозеландскую и 9-ю австралийскую, снабжение войск при столь быстром продвижении и огромном удалении от баз было безупречным, работа тыловых служб заслуживала самых высших наград.
