Товарищ гвардии король

— Командир, это людоеды! — закричал стрелок-радист. Сейчас женщину кушать будут. Вот и Кука точно так съели.

— Быть не может, — усомнился Мосьцицкий. — Всё же Европа.

— И что? Голод сильней культуры и воспитания. Сам посмотри — рты разинули, слюни пускают, за главным кулинаром наблюдают. Даже грохот нашего танка не услышали.

— Может это город глухих?

— Нет, командир, — Клаус Зигби, который получил в подарок трёхтомник Луи Буссенара, тоже считал себя знатоком. — Их колдун зельем опоил. Ну что, осколочным долбанём?

— Погоди...

— Чего годить-то? Поджигает же, сволочь.

— Шалва, дай очередь поверх голов, — отдал команду Адам.

Обрадованный приказом Церетели высунулся по пояс из люка и с удовольствием бабахнул из счетверённой зенитной установки по окошкам на противоположной стороне площади. Через пару секунд к нему присоединился пулемёт второго танка, хлестнувший очередью по крышам. Толпа ахнула, потом послышались отдельные женские визги, быстро переросшие в единый вопль ужаса, и плотная народная масса как-то очень быстро и незаметно исчезла, оставив на мостовой потерянные шляпы, ботинки, зонты, четыре ручных гранаты и блюдо с дымящимися спагетти. Столб с привязанной жертвой сразу стал выглядеть одиноко и сиротливо. Только распластанный падре, ушибленный осыпавшейся черепицей, составлял ему компанию. Да ещё факел, закатившийся под политые маслом дрова.

— Сгорит ведь дура! — как настоящий мужчина Церетели не мог допустить бесполезной гибели практически ничейной женщины и выскочил на броню.

— Отвяжи её, мы прикроем, — запоздало крикнул ему в спину Клаус Зигби, высунувшийся с крупнокалиберным "Ворошиловцем" в руках.

Шалва забрался на загоревшиеся уже дрова, распихивая поленья, перерезал верёвки выхваченным из-за голенища кинжалом, схватил даму в районе бывшей талии и спрыгнул на камни площади. Выглянувший Адам скривился и прикрыл глаза, не в силах смотреть на душераздирающую картину.

— Ты же ей руки оторвёшь, придурок! — рявкнул на радиста Клаус.

Действительно, в порыве благородного человеколюбия Церетели совсем позабыл про кандалы, и теперь висел над костром в интересном виде — от резкого рывка Шалва сместился чуть ниже и уже упирался носом в места, природой для носа совсем не предназначенные. Упасть им обоим не давала цепь, идущая от кандалов к верхушке столба.

— Держись, товарищ! — Зигби прицелился и дал короткую очередь.

Радист, так и не выпустив спасённую из рук, приземлился прямо на лежащего падре.

— И что с ней делать дальше?

— Да чего хочешь, — хохотнул башнёр. — Вы неплохо смотритесь.

— Ну уж нет! — Шалва поднялся сам и с размаху поставил женщину на ноги, отчего жалобно звякнули обрывки цепей. — Шалва такое уже не хочет! Вах!

Адам пришёл в себя от столь кошмарного зрелища и предложил:

— Так оставь её здесь, и поехали! Что с ней сделается? Или совсем одичал в Европах, что на иностранных старух потянуло?

Лицо женщины исказилось гримасой страха, сине-стальные глаза под густой копной нечесаных чёрных волос блеснули ужасом и она что-то замычала сквозь кляп.

— Вытащить? — предложил радист.

— А толку? Ты итальянский знаешь?

— Только одно слово, да и то про пиявку... Ладно, разберёмся как-нибудь, — Шалва выдернул здоровенный ком изжёванной бумаги, затыкавший рот спасённой жертвы. — Ву компрене муа, мадам? Нет, ни хрена не понимает, кошёлка старая.

— Я вечно молодая, о доблестные махаратхи! — неожиданно на чистом русском языке возгласила (именно так, причём на редкость противным, дребезжащим голосом) дама. — Махатмы Гималаев, куда я заглядывала проездом из Туле в Шамбалу, прислали мне в последнем откровении вещее слово! Слово о том, что Будда Гуан-Инь Европы будет спасена от смертельной опасности потомком Прометея, который также скиф арийского происхождения! И вот оно, свершилось предначертанное в карме! Да очистятся ваши чакры, герой!

— Во как чешет, — восхитился Церетели.

— Погоди, не перебивай её, — попросил Адам, из всего малопонятного словесного потока вычленивший слово "Будда". — Мадам, вы что-то знаете о Будде?

— О, юный кшатрий, я знаю всё! Вплоть до тысяча двадцати рекомендованных им способах восхождения по нефритовому столпу и игре на яшмовой флейте. Ибо я есть воплощение его трансцендентальной сущности в этой кальпе, выпавшее из колеса Сансары для достижения состояния Бодхисаттвы в момент окончания Калиюги!

— Так, пока достаточно... Мадам, мы покидаем этот негостеприимный к освободителям город и просим вас составить нам компанию.

— Я не прошу, — буркнул себе под нос Церетели. Его больше заботили пострадавшие от огня новые сапоги.

— Не слушайте его, сударыня, — Мосьцицкий сделал галантный жест. — Вечером я хочу расспросить вас о буддизме более подробно.

— Благодарю, о юный кшатрий, и с радостью взойду на эту железную колесницу, несомненно, напоминающую вайманы наших предков, — глаза женщины увлажнились, став похожими на коровьи, и бесцельно блуждали, пока взгляд не зацепился за разгоревшийся во всю мощь костёр. — Нет, только не мои творения!

В огне весело полыхали многочисленные брошюрки, видимо брошенные на растопку. Хелен Блаувотер бросилась из спасать, вытаскивая голыми руками и затаптывая языки пламени.

— Адам, столько бумаги в танк не влезет, — забеспокоился Клаус Зигби. — Шалва, тащи старуху сюда!

Под одобряющие возгласы всего экипажа Церетели опять ухватил даму за следы талии и подбросил вверх, где её принял башнёр. Следом радист швырнул несколько спасённых книг. Мосьцицкий совсем было приготовился спихнуть их ногой с брони, но вовремя вспомнил рассказы Бадмы Долбаева о тяжёлой жизни в степи, где сжечь или выкинуть бумагу считается чуть ли не грехом. Только фашисты на такое способны. Вот так присядешь однажды подумать о бренности бытия, а потом нечем... Ну, вы понимаете? И лопухи в степи не растут.

Удовлетворённая спасением части своих трудов мадам изволила проследовать в башню танка, где села в странную на взгляд Адама позу.

— Вах, удобная женщина, — мнение Церетели временно изменилось. — Сидит, молчит, много места не занимает. Что она там спасла? Командир, можно посмотрю, интересно, да?

Мосьцицкий задумался. С одной стороны, книги и ученье вообще — свет, но с другой стороны... Без одобрения полкового батюшки лейтенанта Фролова как бы не было грехом. С третьей, а вдруг там действительно что-то интересное? Как это говорил Бадма: — "Однако, ши тынык Адам, истина где-то рядом"

Благочестивые размышления прервал неугомонный радист:

— Э-э-э, командир, да? А я и не знал, что женщин ещё и так можно, Вах! — Шалва бегло пролистывал спасённую литературу. — Приеду в Тифлис, пойду к своей Сулико, обязательно попробуем!

— Зачем ждать, о могучий воин? — нарушила сосредоточенное молчание Хелен Блаувотер. — Я хоть сейчас готова подробно всё объяснить и показать на практике.

В ответ раздался поистине львиный рык и громкий лязг ударов по броне, который издавал кинжал удерживаемого всем экипажем Церетели.

— Я её зарежу, да! — всхлипывал в истерике радист. — У меня Сулико, а она... А эта лет на двести меня старше, да... Дайте зарежу!

— Возьми себя в руки, Шалва, — строго произнёс Адам. — Ты же коммунист.

— Давно? — недоверчиво переспросил Церетели.

— Только что, — подтвердил командир. — Так что изволь соответствовать.

— Хорошо. Тогда дайте застрелю.

"Краткая историческая справка.

Хелен Блаувотер (Helen Blawoter) (Елена Блаувотер) , 1890-1952г.г.

Родилась в Царицыне (Сталинград) в семье чиновника департамента юстиции. Отец — надворный советник Кранк Теодор Адольфович, мать — Кранк Вера Андреевна (урождённая Недудыхатко). С детства, в силу недоношенности, одарена странными психическими способностями. Отмечались отчётливые отклонения в развитии — частые галлюцинации, лунатизм, разговоры с невидимыми духами. В более зрелой юности — приступы нимфомании и вакхической необузданности. Раннее детство Елены прошло в Саратове, в семье дяди, владельца магазина "Золотые огни"

В шестнадцать лет выдаёт себя замуж за сына английского посланника в России сэра Джона Реджинальда Блаувотера (John R. Blawoter, 1885-1922г.г.), после чего с мужем отправляется в Индию. Во время восстания раджпутов (1920-1922г.г.) сэр Джон был затоптан гопорскими буйволами, а сама Елена укушена ядовитой змеёй в мягкую часть тела, благодаря чему обретает просветление и бъявляет себя земным вопрощением Будды. Тогда же встречается с так называемым учителем Камасутры Шри Свами Бронхопоттамди (1833-1942г.г.), и становится его последовательницей до конца жизни.

1923-1936г.г. — проживает в Европе, работает над книгами. Изданы: "Путь махатм по Изювань Гуан-Инь" ("Лембиздат" 1928г), "протоколы Гималайских мудрецов" ("Лембиздат" 1933г.), "Сокрытое откровение цветка лотоса в позе фикуса Сва Пракшаланы в свете видения Инь и Янь" ("Лембиздат" 1934г.)

С 1934 по 1936 год. — проживает в Сан-Джироламо, пригороде Барии, в Италии, где содержит Дом Просвещения на Пути Камасутры "Budda Huan-In Europe" Однако в конце 1936 года, после серьёзных трений на религиозной почве с местными жителями вынуждена покинуть город с войсками Баварского королевства. В составе Второго Краснознамённого, имени Георгия Победоносца полка принимала участие в пленении так называемого "дуче итальянского народа" Бенито Муссолини. По некоторым неподтверждённым данным именно её подвижничество на пути просветления привело к кончине диктатора от желудочных колик и диареи.

В 1937 году представлена руководству СССР. После предания анафеме патриархом — выслана из станы.

1937-1951г.г. — жизнь в Мексике. Награждена ореном "Святого Антония неискусимого" за предполагаемое доведение до инфаркта некоего Л.Троцкого.

1951г. — встреча с Х.К.Костанадо (см. Иван Карпович Кистенёв, 1901-1962г.г.)

Умерла предположительно в 1952 году во время экспедиции по притокам Амазонки. По легенде — проглочена анакондой.

"Врагов знайте в лицо" — Справочник Нижегородского Имперского исторического общества. 2058 год"

Глава одинадцатая

Ну, что свистишь? На гульках твоя Люба.

Убогий жребий брошеных мужчин...

Что он Гекубе? Что ему Гекуба?

Пошёл бы, лучше, выдавил прыщи.

Тимур Шаов.

Осень 36-го. Где-то в Италии.

Великий дуче итальянского народа тоже умел страдать, как бы ни странно это звучало. Наибольшие неприятности доставляли страдания физические — бег по горным дорогам не шёл ни в какое сравнение с лёгкой трусцой берсальеров на парадах. Страшно болели ноги, и мучила одышка, в правом боку немилосердно кололо, от недостатка кислорода в крови мерзко ныли нижние зубы, и чуть живого Муссолини несколько раз рвало жёлтой тягучей слизью на высокие английские ботинки с каучуковой подошвой. Но он упрямо вставал, вытирал рот рукавом и бежал дальше — азиатские орды, неумело маскирующиеся под добродушных баварцев, преследовали по пятам.

И снова приходилось километр за километром мерить каменистые серпантины, проклиная всё на свете. Особенно спортивный красный автомобиль, заглохший почти на самом выезде из Рима. Ладно, ещё сохранивший кое-какое подобие дисциплины один из отступавших берсальерских полков пришёл на выручку к своему вождю. Они любили Первого Маршала Империи, человека, понюхавшего пороху в горниле Великой Войны, и готовы были нести его на руках. Но от такой привилегии Бенито Муссолини отказался. Будучи поклонником спорта, он ежедневно делал зарядку и совершал конные прогулки, и поэтому ощущал достаточно сил для пешего марша. Но уже ближе к ночи горько сожалел о решении, изменить которое не позволяла гордость.

Армия, вернее, её разрозненные части, отступали к югу, где была надежда сдаться в плен за небольшие деньги более сговорчивым корсиканцам, которые перед открытием огня сначала интересовались материальным положением противника. Командир полка, подобравшего дуче, располагал немалыми средствами, позаимствованными из секретных фондов тайной полиции, начальник которой приходился ему зятем, и всерьёз рассчитывал на неплохую каюту в рейсе куда-нибудь до Танжера или Касабланки. На первое время хватит, а за проезд, в крайнем случае, можно будет расплатиться головой любимого вождя.

Но это потом, а пока пыль, пыль, пыль... Забивающая глотки и оседающая на черных мундирах, разъедающая глаза и предательски выдающая расположение проклятым самолётам-разведчикам... Пару раз колонна подверглась обстрелу с воздуха, потеряв от пулемётного огня два танка из трёх, до этого чудом вырвавшихся из кольца окружения под Римом. Других не было.

На вопрос о боевой технике командир полка просто пожимал плечами и уводил разговор в сторону, не желая огорчать Муссолини. Зачем расстраивать человека? Зачем ему знать, что на танках в итальянской армии не ставили номеров, чтобы гонять по площади парадным строем одни и те же машины, оттаскивая тракторами не выдержавших многочасовых доказательств несокрушимой мощи? Их и было всего штук пятьдесят, из которых большая часть сгорела в кровавой Миланской мясорубке. Нет, такого удара сердце пламенного фашиста и борца за величие Италии может не выдержать.

Полковник Андреа Глорхотти почти угадал... Здоровье Первого Маршала, особенно душевное, держалось на тонкой грани между жизнью и смертью. Несколько раз дуче пытался покончить с собой, но причиной тому стали не военные поражения, как предполагал командир берсальеров, а неурядицы любовные. На половине дороги к Бари не выдержала тягот пути сопровождающая Муссолини Кларета Петаччи, о чём и заявила со всей откровенностью. Полусемейная идиллия, которой втайне завидовала вся Италия, рухнула под ударами судьбы, и боготворившая доселе своего могущественного любовника красотка сделала прощальный жест ручкой, укатив на единственном велосипеде.

Дуче и раньше догадывался о женском коварстве и жестокости. Более того, сам пострадал от них, так до сих пор полностью не излечившись от подаренной ему в ранней молодости дурной болезни. Но сейчас... Как она смогла? Чего ей не хватало? Неужели езда на велосипеде способна заменить настоящего мужчину? Тем более вечно молодого, так как возраст вождя засекречен и является государственной тайной.

Эх, женщины, хуже вас только ветреная Фортуна. Да и та... Нет, пожалуй, изменчивее всех — призрачное военное счастье. Казалось бы, всё готово для победы над любым мыслимым и немыслимым противником, и вот на тебе. В первые же часы после нападения на Баварию серьёзно пострадал любовно лелеемый итальянский флот — коварные корсиканцы, не озаботившись объявлением войны, провели торпедные атаки на все более-менее доступные для удара цели. Их "львиные прайды" обнаглели до того, что даже на внутренних рейдах портов топили всё, превышавшее водоизмещением простой рыбацкий баркас. Ходили упорные слухи, что ради славной охоты корсиканский король временно отозвал своих головорезов от берегов Англии, ослабив кольцо блокады.

Да, действительно, так и было. Бесчисленные тьмы и тьмы подводных лодок наводнили Средиземное море. Правда, во всём королевском флоте их и было двадцать четыре штуки — на покупку большего не хватило средств. Но постоянные перекрашивания, путаница с нумерацией, случайно проданные англичанам списки командиров, которых числилось более полутора тысяч, создавали соответствующее впечатление. В начале войны вездесущие субмарины заходили даже в Тибр для поддержки захватывающих мосты десантников, а ещё одна села на мель в Венецианской бухте. Попытки полиции арестовать экипаж привели к штурму города, и только присутствующий на лодке советский генерал помешал страшной мести возмущённых матросов. Ему удалось отстоять дворец Дожей, в котором впоследствии комендант с распространённой среди корсиканцев фамилией Нечипоренко устроил свою резиденцию.