Волчица и пергамент. Том 1

— Возможно, вместо того, чтобы слушать меня, вы сами взглянете на рукопись и тем самым совершенно убедитесь, что это не памфлет бунтовщиков. Разумеется, Господь не поощряет конфликтов, а мы на стороне гармонии.

Архиепископ перевернул страницу перед собой и поднял глаза.

— Могу я это прочесть?

— Конечно.

Голос Хайленда прозвучал немного звонче, Коул тоже немного удивился, уверенный, что архиепископ даже не взглянет на перевод. Тот быстро прочёл первую страницу, внимательно, однако, читая каждое слово, затем перешёл ко второй. Он читал с любопытством и молча. Никто из примерно тридцати человек в зале ни словом не нарушал его занятия. Лишь шелест чьего-то случайного движения или покашливание время от времени слышались в тишине зала. Взгляд архиепископа оставался сосредоточен на пергаменте.

Коулу показалось странным, что тот читал вторую страницу неестественно долго.

— Что-то не так? — спросил Хайленд чуть обеспокоенно.

Архиепископ перевернул страницу и взялся за третью. Какое совпадение, что он закончил именно в этот момент. И эту страницу он снова никак не мог завершить.

Коул взглянул на Хайленда и заметил, что его профиль застыл в гневе, стало ясно, что с ними ведут какую-то игру.

Архиепископ подозревал, что перевод Писания представляет собой памфлет, подбивавший народ к мятежу, именно чтобы доказать свою невиновность, ему дали ознакомиться с текстом. Таким образом, архиепископ должен был дочитать его до конца, но нужды в этом он не видел. Ведь если переговоры сорвутся, проигравшим окажется Хайленд.

Просить читать быстрее совершенно бессмысленно, а если проявить нетерпение и озлоблённость, не выдержав медлительности архиепископа, тот получит желаемый результат. У него появится прекрасный повод для торжества, если они встанут и уйдут, признав этим поражение. Переговоры застряли, не успев начаться, архиепископ изначально не собирался ничего слушать. Слова Хайленда оказались слишком точны — они сидели в этих креслах не потому, что изучили заветы Господа, а благодаря своей пронырливости светском обществе.

В помещении было тихо, но самый воздух, казалось, давил на головы пришедших сюда. Хайленд сохранял достоинство и, положив одну руку на стол, пристально смотрел на архиепископа. Будто кот, следивший за крысой, готовой улизнуть, если отвести взгляд.

Однако Коул не знал, как можно выйти из такой нелепой ситуации. Он не мог себе представить, что архиепископ прочтёт всё до конца. Нельзя было что-то потребовать от него и нельзя было встать и уйти. Их поймали в ловушку. Коул вспомнил неудачу в Ренозе. Должно быть, тамошний архиепископ поступил с Хайлендом точно так же. Этот молодой принц был равен Коулу в богословских спорах, но так же не привык к враждебности общества.

Коулу было стыдно, он был зол на себя из-за своей бесполезности здесь. Сколько же времени уже прошло? Как ответ, снаружи донёсся звон колокола. На церковной колокольне пробили наступление полудня. Коул подумал, что независимо от происходящего здесь за пределами здания время течёт своим чередом, и люди продолжают жить обычной жизнью. Возможно, Хайленд на это и рассчитывает.

Когда опустится ночь, снова наступит тревожное и опасное время. Пьяный люд станет наряжать собак в священников и высмеивать их авторитет. Тем временем кажущиеся рассудительными торговцы, держа в руках куриные ножки и обрывки переведённого Писания, будут есть своё мясо и плеваться оскорблениями в адрес Церкви.

Зато в торговом доме компании Дива сейчас писари продолжали копировать и распространять перевод. Здравомыслящие горожане прочтут его и поймут всю беспочвенность Церковной тирании. Тогда они станут забрасывать яйцами не чёрных ход, а главные ворота. Как только народ поднимется, чтобы вернуть Церковь на праведный путь, Хайленд получит нужный момент обнажить свой меч для последующих переговоров.

Подумав, Коул стал понимать и план архиепископа. Скорее всего, он ставил на прямо противоположное развитие событий. Миюри, выполняя для компании чёрную работу, слышала, что буйные ремесленники бранились просто потому, что имели такую возможность и повод. Это не имело никакого отношения ни к праведной вере, ни к непосильной десятине, не дающей им разогнуть спину. Учиняемые ими беспорядки были ничем иным, как временной прихотью, и если из неё ничего не выйдет, они всего-навсего найдут иное развлечение.

Зима сменялась весной, быстро приближалось самое напряжённое время. В компанию Дива придёт множество просителей. Потом начнётся череда весенних празднеств и религиозных церемоний, и архиепископу надо будет проводить их в соответствии со своими обязанностями, у него не будет недостатка в поводах отсрочить переговоры. Религиозная работа — как соль, участие Церкви стало неотъемлемой частью обыденной жизни, особенно в межсезонье и во время важных общественных событий. Если цели Хайленда каким-то образом воспрепятствуют этой работе, несомненно, появятся те, кто захочет ему зла. Сама первопричина нынешних бед народа Уинфилда — полное прекращение религиозных обрядов.

Поднимут ли люди голос протеста или вернутся к повседневной жизни?

Коул тихо размышлял в этой нервной, гнетущей обстановке. Это борьба за мир, в который он верил. Народ увидит, что есть правда, и встанет на её защиту. По крайней мере, они с Хайлендом надеялись на такой исход.

О, Господи, молился Коул.

Но он не знал, насколько это правильно — молиться за то, чтобы архиепископ, слуга Господа, оказался неправ. Небо и земля переворачивались, у него кружилась голова. Как сказал лодочник, река никогда не течёт прямо. Конечно, кто-то может ему указать, что мир — место суровое и непростое, но Коул всё ещё где-то в глубине души продолжал ощущать тепло своей незамысловатой жизни в Ньоххире.

Время текло медленно и болезненно, оно будто вовсе застыло. Ни Хайленд, ни архиепископ не говорили ни слова, никто не предлагал сделать перерыв. Время шло, свет, проникавший через окно у высокого потолка, падал уже на другую сторону зала.

У Коула болели ноги и поясница, похоже, каждый здесь чувствовал себя не лучше. И не только стоявшие, долго сидеть неподвижно тоже тяжело для тела. Пожилые священники были заметно утомлены. Позади Хайленда стояли сплошь молодые люди, да и сам он был молод. Камергеры за спинами священников тоже были юнцами в отличие от своих начальников, могло показаться, что Хайленд обладал преимуществом в состязании на выносливость. Правда, Коул волновался за Миюри, но у неё всегда хватало сил бегать по горам, поэтому она кое-как ещё держалась. Когда в его голове мелькнула мысль, что в следующий раз она может и не прийти, он еле удержался от улыбки.

Наконец, лучи света, пронзавшие окно под потолком, дотянулись до стены и налились красным. Когда Коул предположил, что все сейчас думают о приходе вечера, по залу эхом пронёсся громкий стук — это старый священник упал лицом на стол.

— Падре!

Камергеры собрались вокруг него, подняли и вынесли. Дверь в зал открылась, и царившее напряжение спало, словно рухнула плотина, перекрывавшая речной поток. Архиепископ поднял глаза от пергамента и заговорил:

— Мы не можем продолжать встречу при подобных обстоятельствах. Я ещё не закончил читать этот перевод, а посему давайте продолжим завтра.

Не только священники почувствовали облегчение. Помощники Хайленда, включая Коула, облегчённо выдохнули.

— Ночь долгая, так что я подожду, пока вы закончите, — решительно объявил Хайленд.

Лицо архиепископа напряглось, слова застряли в его горле, другие священники тут же посмотрели на него, ожидая указаний.

Уважение переполнило Коула. Хайленд определённо не был капризным аристократишкой, всё это время он ждал, пока соперник даст слабину.

Принц внимательно смотрел на архиепископа, показывая, что, скорее, пройдёт сквозь ад, чем отступит. Поняв это, архиепископ онемел. Но его священники уже дошли до предела своих как физических, так и душевных сил. Мгновение назад они расслабились, утешаясь тем, что день завершился. Они не могли снова собраться с силами, ситуация изменилась. Возможно, архиепископ недооценил Хайленда, казавшегося слабым, тщедушным аристократом, воспитанным в роскошном поместье. Благодаря своим тонким чертам лица, он выглядел почти женственно, в нём совсем не было ничего грубого. Но при этом он обладал упорством, которое по достоинству оценил бы даже охотник, и озорством торговца, умевшего перехитрить своего противника.

— Кхэм... гхм... — прокряхтел архиепископ, его прошил пот, но и он тоже заслуживал место в своём кресле. — Да... действительно. Мы должны завершить начатое.

Он уставился на Хайленда кусачим взглядом того, кто не желает проигрывать. Возможно, именно так смотрит человек, готовый утянуть врага за собой в могилу. В лицах священников читалась безнадёжность, но пойти против слова архиепископа они не смели. Тщательно обдумав ситуацию, Хайленд предложил:

— Но перед этим — почему бы нам немного не подкрепиться?

Сначала Коул подумал, что такой предложение взбодрит их противников, но, взглянув на лица священников, понял, что их чувства невольно склонялись в пользу Хайленда, в котором увидели своего спасителя. Архиепископ болезненно кивнул.

— Гхм... В таком случае принесите нам хлеб и питьё. Лавки должны быть ещё открыты.

Камергеры наклонили головы и вышли из зала. Хайленд обернулся к Коулу и заговорил с живой улыбкой.

— Вы тоже, идите и помогите им.

Было ясно, что он обратился к ним не как к слугам, под приказ было замаскировано предложение размять тела и немного отдохнуть. Телохранители принца, однако, отказались покинуть Хайленда в этом сражении на стойкость:

— При всём уважении... Раз их господин должен пройти через муки, они последуют за ним.

— В таком случае все остальные сходите за едой.

Целый день простоять на месте — Коулу казалось, что его колени и спина стали чужими. Миюри тоже спотыкалась, и Коулу пришлось поддерживать её.

— Ты в порядке?

— Я хочу помыться.

— Я тоже, — ответил он с лёгкой улыбкой.

За дверью каждый разминал колени. В подобных совместных действиях не было друзей и врагов. Хоть между камергерами и спутниками Хайленда оставалось отчуждение, они чувствовали даже какую-то симпатию друг к другу. Впрочем, они не хотели, чтобы их видели на улицах вместе, поэтому камергеры воспользовались задней дверью, в то время как помощники Хайленда вышли через главные ворота. Коулу и Миюри также предстояло самим купить еды, но у Миюри так болели ноги, что они решили сначала немного отдохнуть в углу коридора.

— Это было ужасно, — улыбаясь, сказала Миюри, устроившаяся на деревянных ящиках, сложенных у входа стопкой. — У этого блондинчика и вправду противный характер.

Коул невольно оглянулся, рядом никого не было. Дьяконы, с занятым видом носившиеся по церкви, вероятно, ушли в главный зал на вечернюю молитву. И потом, он уловил оттенок уважения в её словах. Определённое впечатление Хайленд всё же произвёл на неё.

— Окажись на его месте ты, братик, ты бы сдался раньше, чем старик дошёл бы до третьей страницы.

Не говоря уже обо всех этих священниках, муки которых наверняка тоже легли бы на его совесть. Да, он действительно не осилил бы такую ношу.

— И что же планируют эти типчики? — задумчиво произнесла Миюри.

Его меньше беспокоила её едкая манера речи, чем те, кого она имела в виду.

— Эти типчики?

— Блондинчик и старик. Как-никак, у них у обоих есть шанс победить.

— Я тоже об этом подумал.

Хайленд ожидал народного гнева, в то время как архиепископ дожидался, когда люди потеряют к борьбе всякий интерес. Коул поделился с ней своими мыслями, но Миюри рассердилась.

— Знаешь, брат, ты в этом совсем плох.

— П-плох, почему?

Миюри закинул ногу на деревянный ящик и упёрлась подбородком в колено. Она выглядела, как заводила детской шайки, который собирается выложить свой план достижения победы над детьми из соседней деревни.

— Ты хороший стрелок, ты непреклонен, поэтому охота на оленя с луком и стрелами тебе подходит. Но ты никуда не годишься, если речь идёт о капканах и охоте в стае.

Коул пока не понял, к чему она вдруг заговорила об охоте, но она была права. Он иногда брал лук со стрелами и отправлялся в горы добыть оленя. Знакомые охотники хвалили его успехи. Однако когда в горах охотилась Миюри, они злились, воспринимая это как посягательство на свою территорию. Всё потому, что она ловила столько белок и кроликов, что могла лишить их всякого дохода от добываемых шкур.

— То, как ты охотишься с капканами, говорит, насколько ты в этом нехорош.

— Нехорош?..

— Ты ставишь много капканов, а затем загоняешь в них добычу, преследуя её по задуманному пути.

Миюри блестяще с этим справлялась, в отличие от Коула. Он ничего не знал ни о беличьих тропах, ни о путях, какими кролики возвращаются в свои норы. Коул тратил уйму времени, стараясь охватить всю картину целиком.

— Всё потому, что ты добр и честен, — улыбнулась Миюри. — И блондинчик определённо что-то замышляет, ведь очевидно, что старику не к кому обратиться. Вчера того человека освистали и застали врасплох, помнишь? Вот что присуще охотнику. Такое не могло произойти случайно, безо всякой подготовки.

— И что? — спросил он, и Миюри пожала плечами.

— Этот блондинчик знает, что для того, чтобы переломить ситуацию и заставить старика сдаться, потребуется нечто более весомое, чем простая решимость. Если не сегодня, так завтра.

Его разум словно окунулся в темноту.

— Не может... быть.

Возможно ли, что эти волнения, порождающие ненависть, начались совсем не случайно? Подумав, что Хайленд способен пойти на это — стереть в порошок авторитет Церкви, Коул испытал удар, от которого потерял дар речи, Миюри с грустью поглядывала на него искоса.

— Насколько бы ты не был добр к этому миру, это вовсе не значит, что мир должен быть добр к тебе.

Коул вспомнил, как расчёсывал ей волосы, стоя перед картой, сейчас у Миюри было такое же выражение на лице. Тогда она пыталась скрыть свои звериные уши, хвост и пол. Насколько бы ни был интересен ей внешний мир, он всегда будет безжалостен к ней. Миюри уже поняла это много лет назад ещё ребёнком.

— Блондинчик знает, что через несколько дней в городе грянет бунт, этим объясняет его уверенность. Зато потом, братик... — Миюри смотрела прямо на него. — Вот, что странно.

— Странно? Что может быть более странным, чем?..

— Ты ведь тоже помнишь, не так ли? Разозлить кого-то довольно легко, гораздо труднее успокоить, — неожиданно ухмыльнулась Миюри, и Коул слабо улыбнулся в ответ, он помнил, как много сил уходило, чтобы справиться с ней, когда она заведётся.

— Да... верно.

— Думаю, и у старика есть свой план. Он тоже прячет что-то в рукаве. Правда, я понятия не имею что. Твой план слишком беспечен. Это всё равно что рыбачить без наживки, надеясь, что какая-то рыба случайно проглотит крючок. Вот почему у него должна быть определённая стратегия справиться с обезумевшей толпой.