девятый

— Вы Туку сперва помогите — с ним серьезно все, а у меня просто царапин пара.

— У Тука серьезно? Да у него хоть дрова на лбу коли — даже моргать не станет! Придуривается, как всегда, — совсем совести в нем ни щепотки нет!

Несмотря на острую критику, все же осмотрела раны горбуна. Заклеила голень каким-то вялым лопухом:

— Тут кровь уймется — тогда и зашью, а плечо тебе чистить придется — загадил до невозможности... вот же любитель нагадить везде и себе тоже... Эй! А ну бегом за Йеной! Она крови не боится, а мне помощь понадобится!

Из подпола вылез совсем мелкий ребенок неопределенного пола, шустро скрылся в дверях.

— Пока чищу, расскажи — чего там и как у стены и что за шум такой был, что аж земля со стен осыпалась? — проявила толстуха любопытство.

Тук, похоже, очень неординарный человек — Трея вытаскивала из раны щепки без обезболивающего и не церемонясь, но горбун спокойно, будто на печи лежит и в потолок поплевывает, кратко поведал о наших героических приключениях:

— Шайка погани пожаловала к нам — бед наделала немало. Ворота бурдюк начисто снес и несколько изб порушил, что у главной стены. А как пошел к центру, так мы его с сэром стражем подкараулили — и шкуру припалили. Начал гореть в двух местах сразу, проломил стену и в реку сиганул. А мелочь сейчас сэр Флорис гоняет — увидел он, как наши стрелы сигнальные пускают, и быстро вернулся.

— И кто ж вас потрепал? — недоверчиво уточнила старуха.

— Так бурдюк и потрепал.

— Вот же язык лживый — бурдюк если кого потреплет, то ко мне они на своих ногах не приходят.

— Красивая ты и добрая, Трея, но глупая очень. Видела бы, что рядом с бурдюком делается, когда он разбег набирает, — бревна по небу будто солома на ветру летают. Вот и зацепило, когда кололи его, а меня еще и привалило — еле жив остался.

— Хороших людей сразу убивают, а таких полугнид, как ты, даже бурдюк не берет! Много там наших побило-то?

— Не ведаю, но шум был изрядный, так что ты поторапливайся — вот-вот пораненных нести начнут.

Вернулся ребенок, за ним в дом вошла все та же девушка, что меня к избе Тука провожала. Посильнее затянув платок на голове, она с равнодушным видом склонилась над горбуном, взглянула на рану, затем вопросительно уставилась на Трею.

— Йена, сейчас тряпицу, вымоченную в животворе, протяну через мясо, а ты держать будешь покрепче парой зажимов — тут шить глубоко надобно. Потом я ногой его займусь и головой глупой — там сама справлюсь, а ты посмотри сэра стража: его тоже где-то угораздило.

Женщины дружно взялись за плечо горбуна. Я неслабонервный, но вид крови и ран мне очень не нравится, так что наблюдал без искреннего интереса — просто не помешает узнать, каков здесь уровень медицины. На удивление все оказалось не столь уж примитивно — действо походило на высокопрофессиональную хирургическую операцию. Несколько светильников расставлено вокруг стола с пострадавшим на специальных подставках, а один, самый яркий, висит под потолком. Йена зажимала края раны или разорванный сосуд парочкой бронзовых зажимов, причем концы их, похоже, были изготовлены из серебра. Вычищенную рану обработали какой-то остро пахнущей мазью, полностью остановившей кровотечение, после чего Трея зашила ее тонкой кривой иглой, причем нить, если верить ее словам, в извлечении не нуждалась — сама потом рассасывалась.

Единственное, что мне не понравилось, — так это отсутствие обезболивающего. Хотя, не исключено, просто для Тука пожадничали — его в этой избе явно недолюбливали. Это подтвердилось, когда моими царапинами занялась Йена. Она, прочищая раны, смазала их чем-то, почти мгновенно превратив нарастающую боль в неприятное, но терпимое покалывание. Трея, оставив горбуна в покое, быстро зашила отметину на ноге, наложив три стежка. Лопатку шить не стала, заявив, что само затянется за пару дней, если грязь не занесу или расчесывать не стану. Ну и мазь с целебным компрессом менять надо пару раз в день.

Когда со мной заканчивали, на пороге появились новые пострадавшие: воина, неловко прыгавшего на одной ноге, помогли доставить два товарища — левая штанина у него побурела, кровь стекала на пол. Второго вообще занесли на плаще бесчувственным. Мельком его оглядев, лекарка послала ребенка за кузнецом — от удара сильно смяло шлем и снять его не получалось.

Медпомощь мне оказали. Чувствуя себя лишним, я вежливо поблагодарил за помощь и, оставив женщин хлопотать над ранеными, вышел на улицу. Здесь меня поджидал Тук:

— Сэр страж, а не пойти ли нам домой? Вы у нас не в командирах вроде как, огневикам теперь мои указания тоже ни к чему, так что нет в нас великой надобности. Зато у меня есть кое-что, против боли припасенное, а то эта живодерка все мясо разбередила своими железками — ноет сильно. Бой вроде как стих, а мы отдых заслужили — без нас там все разгребут.

Удивительно — горбун все же способен ощущать боль. Что-то не верится: на жестокой операции он вел себя более чем жизнерадостно — даже Трею за зад ущипнуть ухитрился.

— Да, Тук, отдых нам не помешает. Пойдем.

Горбун заглянул в "лазарет":

— Трея, если меня искать кто будет или сэра стража, так пусть в избе ищут — там мы будем.

— Да кому ты нужен! Утопи себя в уборной — сделай мне приятное!

— Я тебя тоже люблю больше жизни и обязательно на приятное сподоблюсь. Как закончишь зашивать мужиков — так сразу приду с тобою спать, готовься.

Тук проворно захлопнул дверь, и какой-то твердый предмет, запущенный в него из глубины избы, с грохотом врезался в доски.

— Вот теперь точно можно уходить, а то мало ли — вдруг кому понадобимся?

Я покачал головой — горбун на себя не похож стал: болтает, шутит, даже выпить предлагает. Или он от полученной дозы адреналина с рельсов сошел?

Идти было недалеко, и по пути Тук рассказал мне о новостях, услышанных от солдат, притащивших раненых:

— Мелких в ворота не пустили — Арисат со своими воями стеной там встал. А потом, когда сэр Флорис подоспел, зажали их меж стеной и лесом. До сих пор вроде гоняют меж кольев, добивают. Говорят, не уйти оттуда погани, хотя не верю в такую удачу — темень, суматохи много, не бывает при таком, чтобы все хорошо было. Всегда глупо побитых много и другого дурного. Я бы вообще гонять их по темени не стал — пускай бегут: вой дороже, чем несколько шкур прыгунов. А вы, сэр страж, красиво тогда их провели, как цыплят глупых: проскочили они мимо вас, вот и получил бурдюк в зад подарок. Как завизжал, мелочь суету развела, кинулась назад, вот тут я и выскочил — еще один подарочек вручил. Хорошая драка получилась, и потрепали нас с вами не сильно. Могли бы и убить — дело нешуточное. Мелкие для нас погибель быстрая. Огневики ведь без доспеха в бой идут — от бурдюка он не поможет, а движение замедлит сильно. А нам это сразу смерть — если проворно не шевелиться, то в землю втопчет. Он хоть здоровый, но разворачивается на удар сразу — на месте. Чуть замешкаешься — и только чавкнешь под копытом. Даже вбей в него сразу дюжину копий — не сдохнет, бегать будет. Пока целиком не сгорит: крепкий он...

Дошли до избы. Я, по-прежнему не желая заходить в это тесное и не слишком чистое помещение, предложил:

— Может, лучше на сеновале посидим?

— А чего на сено лезть — можно сразу на завалинке.

Я не возражал — присел с удовольствием. Усталость навалилась многотонным прессом. Вроде и кровопотери нет, и воевать недолго пришлось, а придавило... Нервы — все от нервов. Этот мир твердо решил убить меня чередой непрекращающихся стрессов.

Тук выбрался из избы, присел рядом, протянул глиняную кружку:

— Извиняйте, сэр страж, но серебряной посуды не держим, а выпить с простыми мужиками, из битвы выйдя, даже королю не зазорно. Не слыхали легенду про Кенгуда Третьего и лучника Теофа?

— Нет, в другой раз ее расскажешь, наливай, что там у тебя.

— Тоже корежить начало? Так завсегда, когда в сече шкуру попортит: сперва и не чувствуешь ничего, потом только видишь, что одежка от крови вымокла. А уж после — будто тело не свое становится, и перед глазами темнеет — лечь хочется и не шевелиться. Много хороших ребят так и отходят — прилягут в кустах и исходят кровью. Не по глупости — от слабости в голове, что накатывает.

Кружка потяжелела от подозрительной бурды. Я не спрашивал, что там: вряд ли горбун станет меня травить. Банально напиваться тоже не хотел — просто расслабиться до состояния желе, потом уснуть и не просыпаться до полудня.

Захлопали крылья, и на плечо приземлился попугай. Не отвлекаясь на чистку перьев, он жадно уставился на кружку.

— Здрас-с-с-с-сьте! Чего вы тут делаете?

— Пьем, — устало ответил я.

— А.... наливай! — задорно разрешил птиц.

Отхлебнув горькое, шибающее пойло, даже не поморщился — протянул кружку Зеленому. Тот, выдав в себе хронического алкоголика, присосался будто реактивный насос, торопливо зачерпывая бурду своим немаленьким клювом и задирая голову, чтобы спиртное самотеком уходило в глубины организма.

— Такой маленький, а пьет как конь, — удивился Тук. — Наверное, жажда замучила. Может, ему еще одну кружку вынести?

Отобрав у попугая посуду, я покачал головой:

— Обойдется. Мало того что без тостов пьем, так еще и с разными попугаями делиться собрался.

— Какими разными?! Он же один всего! Да и не жалко — у меня в подполе целый бочонок студится, хоть там и гадость едкая. А эту благодать из кувшина наливал, что в тайнике скрыт, — для важных случаев, вот как этот.

— И чем он важен?..

— А живы остались, вот и порадуемся. Кто знает, как оно все могло обернуться. Я и слово застольное сообразил: за вас, сэр страж! Ловко вы бурдюка продырявили! Не сделай этого, трудно бы пришлось — много чего порушить мог, а так малым разором обошлось. И я с вашей помощью подобраться смог мимо мелочи когтистой, вот и прогнали его сообща. Так что за вас!

Добил до дна, и расщедрившийся горбун тут же плеснул опять.

Попугай, подозревая, что про него все забыли, укоризненно крякнул. Пришлось поделиться, а затем дошло дело до ответного тоста:

— А теперь за тебя, Тук! Ты неплохо себя показал — до сих пор не пойму, как смог устоять там: вокруг столько всего летало...

— Ага, было такое дело. При развороте он шустро избу снес — на меня все это непотребство рухнуло. Уже когда замахнулся, в лоб мне бревном врезало — аж треснуло. Не кость — бревно треснуло, но все равно неприятно было. Выпьем!

Из-за угла показался хромающий воин. Подсветив нас факелом, он, жадно облизав пересохшие губы, хрипло сообщил:

— Сэр страж, Арисат зовет вас к воротам. Очень просит подойти — без вас там не управиться ему.

И что от меня могло понадобиться? Да еще так срочно? Я сейчас ни на что не способен — даже соврать прилично не смогу, оправдывая свое очередное незнание какой-нибудь элементарной вещи.

Поднялся, протянул свою кружку воину:

— На вот, смочи горло.

Пить больше не хотелось.

* * *

Смерть бывает разная. Героическая и трусливая, величественная и смешная, трагическая и глупая, мучительная и быстрая.

Сэр Флорис погиб глупо...

Зато быстро.

Слушая торопливые объяснения Арисата, я и без него прекрасно воссоздавал картину произошедшего. Отряд рыцаря не успел далеко уйти от городка — заметили следы шайки погани, пересекающие дорогу. Флорис мгновенно передумал идти на помощь еретикам — свои люди все же дороже, и рисковать ими неразумно. Всадники помчались назад с максимально возможной в темноте скоростью.

Они успели вовремя — как раз в тот момент, когда объятый пламенем бурдюк сверзился в реку с корабельного причала. Под этот шум и ударили противнику в спину — твари ломились в прореху, оставшуюся от ворот, и слишком поздно заметили новую опасность. Многие повисли на копьях, оставшиеся прыснули во все стороны. Сэр Флорис помчался за одним из беглецов. В азарте погони он не обратил внимания, что тот удирает по следу, оставленному стенобитным монстром.

И еще он позабыл, что лошади к темноте не очень-то приспособлены...

Копыто подвернулось на вывороченном колу или в ямку угодило — уже не скажешь точно. Сэр Флорис, перелетев через шею лошади, на всей скорости столкнулся с другим колом — на этот раз невывороченным. Деревянное острие пронзило доспех насквозь — рыцаря нанизало будто бабочку на булавку.

Прямо в грудь — кола двумя ладонями не обхватить... легко умер.

Я смотрел на Флориса, сдерживая позывы к рвоте. Нет, мутило меня не от зрелища его смерти, хотя к такому непривычен. Мутило от того, что осталось за спиной. Там, на месте вынесенных ворот, толпились воины рыцарской дружины и простые пешие ополченцы городка. Окружив несколько неподвижных тел своих убитых товарищей, они безмолвно наблюдали, как Цезер с помощником занимается кровавым делом — рубит павших на куски.

У каждого народа свои погребальные ритуалы — этот меня очень впечатлил... нехорошо впечатлил...

— ...десятка два в лес ушло или через реку, бурдюк тоже на другом берегу выбрался, а остальных всех посекли — больше половины шайки, — продолжал докладывать Арисат.

Именно докладывать — он не разговаривал, не болтал: отчитывался.

Перебивая его, уточнил:

— Зачем меня звал?

Запнувшись, воин опустил взгляд:

— Сэр страж... сэр Дан... Будь дело вчера, я бы сам, конечно, — кому ж еще. Но раз вы здесь, то сам уже не решаюсь... Окажете ему последнюю честь? Выше вас здесь ведь никого теперь не осталось...

Покосился на меня — видимо, заметил полное непонимание, протянул боевой топор с заляпанным темным лезвием и верхней частью рукояти. Автоматически приняв оружие, я без слов понял, чего от меня ждут, — для подсказки за спиной продолжались удары твердым по мягкому. И я был уверен — отказываться не стоит. Я здесь чужак, пришелец, самозванец — для меня установлен лимит ошибок и вольностей, которого не стоит преодолевать. Рано мне ставить этот мир перед фактом появления своих порядков — надо подчиняться чужим.

Я многое здесь изменить могу — меня хорошо научили... дайте только выжить...

Меня учили качественно, но за несколько месяцев невозможно подготовить абсолютно ко всему. Я знал общие принципы работы с мечом и несколько эффективных связок. Топорам внимания уделили не больше, так что выручили дачные навыки — дров переколоть мне пришлось немало.

Опытные палачи делали это с одного удара — мне понадобилось три. На последнем едва не выпустил топор из рук — не ожидал, что он так легко пройдет через остатки препятствия. Отступил на шаг, протянул оружие Арисату, спокойно, даже слишком спокойно, произнес:

— Доделайте остальное без меня — устал я... сильно.

Не оглядываясь, быстро прошел через толпу воинов, молча взирающих на мясников, обезглавливающих и четвертующих тела их товарищей... друзей... родных...

Сумел сдержаться — лишь за углом одиночного сарая, чудом уцелевшего посреди сплошной полосы разрушений, согнулся, вываливая на землю содержимое желудка. Но в покое даже здесь не оставили — краем глаза увидел, что кто-то пришел следом.

— Арисат, что еще? — спросил, с трудом удерживаясь от грубости.