девятый

— Меня называют Девятым... у меня было восемь предшественников? И что — никто из них не протянул ТАМ больше нескольких минут? Ничего себе у вас конкурс...

— Да, восьмерых наших добровольцев удалось протащить через канал. Сколько было тех, кого не довели или завели слишком далеко, даже я точно не знаю, — не меньше четырех десятков. Не смотрите на меня как на палача: мы ведь никого не убиваем. Не сомневаюсь, что каждый из нас, когда придет время, пойдет на это так же добровольно, как и вы. Шанс получить после смерти продолжение... Заманчиво — не находите?

— Чудесно... Постойте — ведь не факт, что меня удастся протащить. Так что я могу оказаться в числе этих "безномерных" четырех десятков. Тогда почему меня называют девятым?

Иван бледно улыбнулся:

— Неписаная традиция — каждый новый кандидат получает номер в линейке успешных испытателей. Если у вас получится — следующий будет уже десятым; а не получится — появится очередной девятый.

— Это как космонавты, которые по стойке "смирно" мочатся на колесо автобуса перед стартом, как повелось еще со времен Гагарина?

— Да — мы погрязли в высоких технологиях, но при этом не избавились от смешных суеверий.

— А у конкурентов с этим как? Я о добровольцах и их шансах.

— Примерно так же. Нам известно минимум о четырнадцати попытках, и лишь одна из них успешная. Последняя.

— Я бы не спешил называть ее успешной. Ведь, как догадываюсь, собрать установку он пока не смог.

— Даже попади он в мир, мало отличающийся от нашего, за такое короткое время невозможно успеть. Представьте, что вы — пришелец с задачей собрать резонатор, и вас забросили к нам, на территорию современной России. Вы в теле младенца или даже умалишенного, запертого в сумасшедшем доме. Вам надо добыть несколько тонн достаточно дорогостоящих материалов, причем нестандартных. Обычный медный провод, купленный в магазине, не подойдет. В вашем мире вряд ли процветает метрическая система, значит, придется пересчитывать на здешние размеры и заказывать тот же провод с нужным вам диаметром. И мне даже трудно представить, кто возьмется за такой странный заказ и как не вызвать ненужных подозрений. При этом решая кучу сопутствующих проблем. К примеру, у вас не будет с собой эталона родной единицы длины.

— Это мне в первую очередь объяснили. Но выйти на метр можно и в другом мире — ведь подразумевается, что физические законы аналогичны. Если так, то мне понадобится узнать длину волны оранжевой линии спектра у кое-какого изотопа криптона, после чего умножить ее на число, вбитое в голову надежнее, чем дата рождения, — память у меня отличная. Подойдет не только криптон — я могу использовать восемь различных изотопов со своими коэффициентами. Простите, что перебил.

— Прощаю. Вот скажите — как простому человеку узнать длину излучения линии спектра какого-то редкого изотопа инертного газа? Все, что у вас поначалу будет, — это углы: в любом мире не потребуется много усилий, чтобы разбить круг на триста шестьдесят сегментов. Для этого достаточно обычной веревки. На ней, кстати, заодно и повеситься можно будет, когда дело дойдет до вычисления метра и секунды. Даже мизерная погрешность приведет к перекосу выстроенной вами системы. Частоты окажутся разными, и резонанса с базовой установкой, оставшейся в вашем родном мире, не произойдет. А все потому, что ваш герц будет чуть-чуть отличаться от истинного. Самую малость, но этого вполне достаточно, чтобы резонатор остался кучей бесполезного хлама. Вы потратите годы на работу; облысеете от умственного перенапряжения; будете скрываться от соседей и властей; голодать, вкладывая все свои средства в материалы... И в итоге — все зря... А еще учтите, что ваша установка спроектирована по минимуму. Она не способна ни на что, кроме как задать направление для огромной махины, оставшейся в вашем родном мире. Вот она-то, входя с вашей самоделкой в резонанс, и создает широкий направленный канал, пробивая пространство своим силовым кулаком. И знаете, сколько на это потребуется энергии? Даже чтобы просто держать ее включенной в режиме настройки на резонатор, придется использовать целый энергоблок электростанции. А уж для выхода на рабочую мощность, для одной попытки прокола... У-у-у-у-у! Спарка эмгэдэ-генераторов[7] — вы даже не представляете, во сколько это обойдется! Так что проблемы будут не только у вас, но и у тех, кто остался. А вдруг правительство урежет бюджет и финансирование сократится? Или проект вовсе закроется. И тогда включать установку на поиск вашего сигнала будут раз в десять лет, на большой праздник. И все — резонатор не заработает, даже если сумеете настроить его идеально. Или вдруг действительно попадете в средневековый мир? И что? Будете на рынке у холопов спрашивать криптон восемьдесят шесть и потом замерять длину волны в вакууме?

— То есть этот удачливый доброволец у конкурентов может зависнуть там лет на двадцать? Или вообще пропадет?

— Может случиться что угодно — нам только гадать остается. Все, что мы знаем о другом мире, — это наклон оси сопредельной к нам планеты и период ее оборота. Не так уж много информации, да и та под большим сомнением. Хотя мы уже начали ее использовать — сутки на объекте равны местным. Медики считают, что это может помочь добровольцам в начальный период адаптации. Освещение здесь искусственное, а все часы переделаны — вы ведь сами уже это заметили.

— Кто он? Тот доброволец...

— Психопат. Серийный убийца. Был смертельно ранен при попытке пересечь границу штата.

— Прорывался через полицейский заслон с бензопилой?

— Нет, он предпочитал старые добрые ножи. И бритвы...

— А ничего у них добровольцы... Там все такие?

— Нет, не думаю. Они, как и мы, постоянно экспериментируют — не зацикливаются на ваших "спецназовцах и гениальных ученых". Выбирают кандидатов из разных рас, разного интеллекта, возраста, социального положения, психотипа. После такой череды неудач не то что маньяка — Гитлера готовы запустить. У нас вот впервые решили привлечь добровольца с раком мозга, вызванным редкой болезнью, — у кого-то из наших яйцеголовых возникла идея, что такого легче проводить за счет изначального отрыва части информационной матрицы от поврежденного материального носителя.

— А что происходит с этой самой матрицей, если она не попадает после смерти в другой носитель?

— Понятия не имею. Этого никто не знает. Может, рассасывается, может, попадает во вселенское хранилище информации, может, еще что... Если думаете, что я расскажу вам о загробном мире, то забудьте. Помните наш первый разговор, когда я с помощью пары бумажек демонстрировал модель параллельных миров? Так вот: операторы говорят, что освободившиеся матрицы уходят даже не через какое-то там "энное измерение", а бог знает куда и как. Даже не измерение это вовсе. Эх... хотелось бы узнать еще при жизни...

— Ваши операторы все же маги...

— Бросьте, я еще при СССР изучал одного экстрасенса. Женщину. Все ее способности поддавались изучению. Не спорю — странные способности, но законам физики они не противоречили. Если у человека есть талант, почему бы не использовать?

При СССР? Глядя на Ивана, и не в такое поверишь: он, похоже, еще при Петре Первом подобными вещами начал баловаться. Я так и не смог понять, сколько же ему лет...

— А почему никто не пересаживает матрицы здесь, в нашем мире? Разум безнадежно больного — в младенца, или "овоща", или даже добровольца — продавца своего тела. Найдется немало людей, готовых отдать за такую услугу миллиарды.

— Думаете, вы первый о подобном задумались? С таких вот идей вообще-то и начинались все аналогичные проекты: параллельные миры — это уже побочное открытие. Да только не получается ни у кого изменить направление движения матрицы на обратное. Дальше, к следующим по очереди мирам — пожалуйста, а назад — никак. Так что управлять их полетом можем только ТУДА. Причем шанс на внедрение в носитель есть только в сопредельном, самом ближнем к нам мире — дальше помехи не позволяют. А уж если матрицу потянуло наверх, через это непонятно что, то пиши пропало: канал теряется мгновенно и окончательно. Будто засасывает что-то невероятно мощное. Даже не представляю что. Прокол, который мы делаем при запуске, в миллион раз меньше того, что иголка тончайшая оставляет, а энергия, направляемая на такую малую площадь... Это похоже на условия фазы огненного шара при термоядерном взрыве... даже страшнее... Мне страшно представить, что за сила с легкостью вытягивает матрицу из такого жесткого канала.

— Если узнаю, постараюсь вам как-нибудь рассказать... если это вообще возможно.

— Вы о чем?

— О тех информационных матрицах, как вы их называете. Если моя не приживется в носителе, но я узнаю, куда они уходят. И о пылесосе внепространственном тоже постараюсь разузнать. Так что если после моего запуска увидите завывающий призрак, не спешите паниковать — это я вернулся на минутку, чтобы отчитаться.

— Уверены, что матрица и есть вы? Мы вот до сих пор не уверены, хотя обычно добровольцам говорим обратное...

— Скоро я об этом узнаю...

* * *

Чем мне нравятся такие разговоры с Иваном — он ведет себя со мной как с человеком. С нормальным человеком. И даже постоянно поднимаемая тема моей скорой кончины его ничуть не стесняет. Он полностью погружен в свой мир высоких материй, и до проблем жалких смертных ему нет дела. Сумасшедший профессор в идеально выглаженном костюме... До общения со мной он снисходит лишь из необходимости — я ему очень нужен. Очередной винтик к механизму его теории. Винтик позолоченный — во мне есть уникальное свойство: раковая опухоль, вызванная редкой болезнью. Такого добровольца у него еще не было. А плюс к тому операторы (знали бы вы, как плачет по всем этим операторам та самая больница, что в сторону Ярославля!) дружно заявляют, что моя матрица идеально идентифицируется и потерять ее на канале будет непросто...

Они все почти уверены, что ТУДА меня протолкнуть получится. И "пылесос" этому не помешает.

А дальше идет уже второй этап — приживление матрицы. С ним тоже непросто: мои предшественники, попавшие ТУДА, протянули недолго. Все восьмеро очень быстро потеряли связь с носителями, и дальше эксперимент заканчивался — здравствуй, "пылесос". Второй попытки это загадочное явление не дает, а вернуть матрицу назад невозможно, да и некуда (хотя это, не сомневаюсь, тоже пробовали). Почему не приживаются матрицы, никто не знает. Теорий, конечно, великое множество, да только толку от них пока нет.

Как много сложностей на моем пути — страшно представить. Хотя чего, казалось бы, бояться — так или иначе от смерти мне не уйти.

А все равно страшно. Смерть как таковая меня пугает мало — страшно КАК. Превращаться в орущую от боли развалину, зная, что это необратимо... Наверное, в итоге буду ждать костлявую как избавления...

Зато если все получится, ох и попотеть мне придется. Ивану хорошо — он от самого факта удачного заброса будет радоваться, будто кокаинист, попавший на ПМЖ в Колумбию; а мне ведь пахать придется. Неизвестно где, неизвестно как, неизвестно из чего создать здоровенную махину из медных катушек и чугунного бублика. И создать ее надо быстрее, чем тот жестокий демократ со своими окровавленными бритвами. Хотя не верю я, что он там будет заниматься намоткой медного провода на чугунные сердечники. Ему это ни к чему — у него другие жизненные интересы... не без странностей. Хотя кто их знает... Вдруг он истинный патриот? Резал глотки и гимн распевал при этом? И устроит там такой террор, что ему местные сами подарят целых четыре резонатора. И начнут конкуренты качать на Землю нефть и тащить алмазы, а взамен туземцам поставлять комиксы и стеклянные бусы. И приезжать на охоту: "Эй, Билл, а не съездить ли нам на остров, где тот растяпа-русский пытался с помощью костяного бумеранга из вулканического стекла резонатор выточить? Постреляем в него немного? Он ведь совсем обнаглел — отказывается за наши деньги продавать свои экологически чистые кокосы. Как он будет без валюты расплачиваться с нашим национальным героем-добровольцем, с Фредди-нож-бритва, когда тот в очередной раз захочет его поиметь? Или да ну его — вечно прячется по кустам и стрелы оттуда деревянные выпускает, одежду портит. Неспортивно себя ведет, как и вся их нация. Давай лучше на стриптиз махнем, а к нему на остров пошлем пару "стелсов"[8] с крылатыми ракетами... чтобы знал".

Ладно, надо постараться выбросить из головы всю эту кашу и уснуть. Каждый вечер одно и то же — моя многострадальная голова не прощает такого тотального насилия. С одной стороны, ее точит опухоль, с другой — широкой рекой течет информационный хлам. Грузят меня жестко... Надо уметь отключаться — иначе высыпаться не смогу. А завтра очередной трудный день — придется опять узнавать много нового, и все это запоминать.

...Проснулся я слепым.

* * *

— Данил, да что вы прямо! Этого ведь стоило ожидать. Врачи еще вначале вас предупреждали, что слепота почти неизбежна.

— Вам легко говорить — ослепли-то не вы.

— Это еще не конец — просто поврежден зрительный центр.

— Врачи смогут вернуть мне зрение?

— Вы же понимаете, что нет.

— Тогда запускайте.

— Вы еще протянете не меньше трех месяцев — врачи это почти гарантируют. Одумайтесь.

— Вам так дороги три месяца моей жизни?

— Зря вы считаете, что я абсолютно бесчувственная сволочь. Стараюсь не привыкать к добровольцам, но увы... Мне действительно вас жаль.

— Да вы даже не помните, сколько нас было, — сами признались. Может, просто жалеете о той полезной информации, что я могу получить за оставшийся срок?

— И об этом тоже. Кто знает, что вам может понадобиться.

— Помню — шпаргалок ТАМ не будет. Но из тех месяцев, что мне остались, минимум два я проведу на сильнодействующих обезболивающих. Вы всерьез думаете, что в таком состоянии я смогу продолжать полноценное обучение? Слепой, регулярно теряющий сознание, засыпающий на ходу, одуревший от наркоты... Запускайте!

— Вы точно не передумаете?

Да как это можно объяснить? Жить по соседству со Смертью можно — я жил так с первого дня на объекте. И ни разу не сорвался — приспособился. Но это при свете. В темноте — нет, не смогу. Все, что копилось эти месяцы, сработало разом, будто распрямившаяся пружина, прежде бывшая моим позвоночником, а теперь разорвавшая плоть и кожу.

Она здесь.

Она рядом.

Она почти схватила меня.

А я даже не могу ее увидеть...

Я это просто чувствовал, знал, понимал, и выть хотелось от такого знания. Это конец — я начал разрушаться всерьез. Это не короткий приступ с временным потемнением в глазах — теперь потемнение не уйдет. Это серьезно. Это распад. Сегодня я потерял зрение, а завтра проснусь слюнявым идиотом.

У меня есть лазейка — не отговорите.

* * *

Традиционное последнее желание. Будь у меня глаза — обязательно бы потребовал от Ивана чего-нибудь несолидного. Пусть изобразит на столе танец маленьких лебедей или с кукареканьем пройдет мимо парочки Нельзя, торчащих у лифта, — может, хоть это заставит их улыбнуться? Может, элитную проститутку потребовать — тоже неплохо. Не в том смысле, что очень уж хочется, а просто приятно будет поразмышлять, как же они проведут такие странные расходы по своей отчетности. Представляю реакцию местных бухгалтеров...