Книга 1. Ученик некроманта. Игры Проклятых

Но, придя, Энин не решилась идти обратно одна. Она подошла к замершей Анэт и аккуратно, чтобы не испугать, дотронулась до ее руки. Анэт, будто пробудившись от глубокого сна, встрепенулась и грубо, мертвой хваткой холодной ладони вцепилась в запястье Энин. После чего резко обернулась и посмотрела на сестру. Энин вздрогнула. В глазах Анэт не было зрачков — они словно закатились, оставляя лишь бельма. Анэт заговорила холодным загробным голосом:

— Что ты видишь, сестра? — Энин опешила от этого голоса: он не принадлежал Анэт, это была не она, а ее двойник или магия, иллюзия. Энин не могла сказать ни слова — она потеряла дар речи, лишь увидев едва светящиеся сестринские бельма. — Что ты видишь вокруг? Цветущие сады? Прекрасные травы? Кристальный ручей? Что ты слышишь? Тихие и мягкие нашептывания деревьев? Звон бегущей воды? Ты думаешь, что попала в прекрасную страну? Очаровательную рощу? Обернись! Обернись, сестра, и ты увидишь истинный Неметон! Обернись! — гортанно приказывала Анэт — Анэт ли? — и Энин не смогла противиться этому приказу, обернулась.

То, что она увидела, поразило ее до глубины души. Вместо привычных могучих дубов стояли загнаивающиеся деревья, широкие и, казалось бы, крепкие, но наполовину издырявленные гниением. Их пышные стройные "дамы" — плакучие ивы — превратились в оголенные ветлы1 с искривленными стволами. А ручей... Великолепный ручей превратился в черную жижу, которую и водой назвать было сложно. Это был не тот Неметон, который видела Энин. Это было наваждение. Но Анэт считала иначе — с точностью до наоборот.

# # 1 Ветлы — белые ивы (не отличающиеся пышным цветением).

— Некромант зачаровал тебя, сестра. Он навел на тебя морок, прекрасную иллюзию, скрывающую истинное, гнилое естество этого ужасного места. — Голос сестры стал привычным, из него исчезли те зловещие нотки, которые сперва напугали Энин. Девушка обернулась и, вновь посмотрев на сестру, удивилась: Анэт взволнованно, встревоженно смотрела на нее, и глаза сестры вновь стали прежними. — Ты озадачена, сестра? Ты и меня видела не такой, какая я есть. Все это — отголоски волшбы, волшбы, которую наложил на тебя некромант. Он пытался околдовать и меня. Для чародейства ему нужна кровь — наша с тобой кровь, сестра. Посмотри на мое запястье... — Анэт показала руку, на которой даже при лунном свете был заметен тонкий шрам: — На своем запястье ты увидишь такую же отметину.

Энин тут же посмотрела на свою руку: сестра не врала.

— Но... — Она не знала, чему и кому верить, не догадывалась — что делать дальше?

— Верь мне, сестра, — приказывала Анэт. — Я когда-нибудь врала тебе? Мои слова когда-нибудь заставили тебя усомниться в моей честности?

— Нет, но... — отчаянно не желая верить словам сестры, сопротивлялась Энин, однако с каждым мгновением все больше убеждалась в правоте Анэт. И стоило той упомянуть имя Созидательницы, Энин сломалась, веря той, в чьих устах голос Богини.

— Созидательница открыла мне глаза, уберегла меня от некромантской волшбы. Только благодаря ей я могу рассказать тебе правду, только благодаря Симионе я сама знаю, какие ритуалы проделывал над нами этот детеныш Тьмы. И поверь мне, сестра, они — ужасны.

— Я верю... верю... тебе, — с трудом сдерживая рвущиеся слезы, прошептала Энин.

— Мне нельзя было обрушивать на тебя все эти знания, прости, — как-то искусственно понижая тон голоса, пробормотала Анэт. Энин не выдержала и зарыдала, оплакивая неудачные чувства, неудачные привязанности и пристрастия. — Не волнуйся, сестра. Идем домой, идем в ту комнату, которую уже год мы называем домом...

Взяв рыдающую Энин за руку, Анэт повела сестру вон из Неметона, повела вон от того места, которое ошибочно считала проклятым...

* * *

Сандро пришел в себя и обхватил голову руками. Голова жутко болела, левой висок пульсировал от приступившей крови, правый мертвецки холодил даже мертвую руку. Сандро вздрогнул, пытаясь вспомнить, что с ним случилось, но ему не удалось. Разум потерялся в суматошном хаосе отрывистых мыслей. В сознании всплывали сотни неизвестных заклинаний, десятки разновидностей светлой магии, магии природы и порядка. Но при всем своем желании он не мог извлечь и намека на то, как эти знания угодили в его разум. Они просто присутствовали. Сандро чувствовал сумасшедшую усталость, бесконечное опустошение, словно его насильно заставили запомнить столько, сколько ни один мозг запомнить не мог.

— Ты прошел первый урок, — с некоим облегчением заговорил в голове голос Трисмегиста. Малейший звук вызывал приступ боли, малейший намек на новые знания отторгался памятью.

— Что? Что ты со мной делал? — скрипя зубами от бешеной мигрени, спросил Сандро.

— Учил, — коротко ответил Трисмегист, зная, в каком состоянии находится его подопечный.

— Сейчас ночь? Я ничего не помню.... — сокрушился мальчик, который вырос всего за один урок — или это лишь показалось внешне?

— Ночь, — согласился Трисмегист, в душе удивляясь способности мальчика ориентироваться без солнечного света, но эта способность за пять лет пребывания в подземельной лаборатории стала для Сандро нормой.

— Мне надо встретиться с Энин! — вскочил на ноги некромант. — Мне надо знать, как прошла наша с тобой волшба.

— Потерпи до завтра, — искренне попросил Трисмегист, но мальчик не хотел его слушать:

— Мне надо, Альберт. Прости.

Дух уже ничего не успел сказать, не смог влить в сознание мальчика ни единого слова. Весь разум юного некроманта сконцентрировался на девушке, и даже магия не могла разрушить пелены, связавшей его с Энин.

— И ты меня прости, — раздался в глуши лаборатории едва различимый приглушенный голос...

* * *

Сандро молнией примчался к покоям Энин и остановился, словно истукан, уже занеся руку, чтобы постучать в двери. Двери открылись сами, будто хозяйка уже ожидала гостя.

— Зачем ты пришел? — рысью набросилась на некроманта Энин. Она была настолько разочарована, настолько взбешена, что уже не чувствовала ни рабской покорности, ни страха.

— Я... я хотел тебя увидеть, — опешил Сандро. Он и не предполагал, что о его ночном визите и проведенном ритуале стало известно.

— Зачем ты это сделал? — указывая на узкий, едва различимый шрам от тонкого пореза, разгоряченно спросила Энин. Сандро не нашел ничего лучшего, как ответить правдой:

— Я боялся, что Анэт расскажет тебе о Неметоне...

— Правду? Ты боялся правды? Так знай: твои фокусы не подействовали на меня. Я все помню, помню, как ты приходил ночью, помню, как зачаровывал меня. И Анэт.

— Что она тебе наговорила?

— Правду, Сандро. Она открыла мне всю правду! А ведь я почти поверила тебе, поверила, что ты хороший! Но я должна была слушаться свою сестру: она всегда говорила, что некромантам нет веры. И она оказалась права. Как жаль, что я не послушала ее раньше, я смогла бы уберечь и ее, и себя от твоей магии.

— Это не так...

— А как? Ты не заколдовывал меня?

— Заколдовывал, но...

— Ты не заколдовывал Анэт? — Энин не давала сказать Сандро ни слова.

— Заколдовывал, но ты все не так...

— И Неметон выглядит так, как ты мне показывал?

— Да, — коротко ответил мальчик, и Энин на секунду заколебалась, услышав не тот ответ, на который рассчитывала.

— Ты лжешь, — с горечью в голосе произнесла она и почувствовала, как в одно мгновение симпатия, граничившая с любовью, превращается в ненависть. В душе Энин презирала это изменение, но ничего не могла с собой поделать. — Я не хочу больше слушать твою ложь. Прошу: уходи, уходи и не возвращайся. Если ты вернешься, я наложу на себя руки. Если понадобится, я задушу сама себя, но больше не стану подчиняться твоей волшбе...

— Я не заколдовывал твоих чувств! — попытался обратить неизбежное Сандро, но для этого было уже слишком поздно.

— Иди, — умоляя, потребовала Энин. — Я не хочу тебя больше видеть...

Сандро стоял, не в силах пошевелиться.

— Иди! Да иди же ты, наконец! — взорвалась Энин, и юный некромант не нашел ничего лучшего, как удалиться. Он не знал, что если бы остался, то история его жизни, история его любви обернулась бы иначе. Девушка не смогла бы сопротивляться своим эмоциям, своим чувствам — она бы простила. Но когда не стало рядом мальчика, Энин забыла о нем, выкинула из головы, как самое ужасное и злое, что с ней когда-либо происходило. Она прокляла то чувство, которое зарождалось в ее сердце, прокляла того, к кому это чувство было обращено. Проклятая любовь...

Глава 11

Час Безумия

Отступниками их звали, ренегатами. Но и по сей час неведомо, были ли они таковыми, отринули ли законы истинные? Известно одно — обладали они неправильной, неизвестной доселе магией. Могущество их витиеватой волшбы потрясло само Мироздание, но со смертью Трисмегистуса, чаровника Великого Трижды, умерло и его знание.

На века осталась магнетическая магия непознанной.

"Слово Лазаря"

Густой мрак пожрал небольшую комнату, которая по размерам мало чем отличалась от кельи, но властвовала Тьма недолго. Порыв ветра заколыхал старые тяжелые занавески, открывая изъеденные молью дыры, в которые тут же заглянула любопытная одноглазая луна. Луна осветила холодными бледными лучами иссиня-черный, словно перо ворона, силуэт.

Он, свернувшись клубком, валялся на полу среди старых трухлявых книг. Его нечеловечески изогнутые пальцы впились в почерневшие, покрытые слоем столетней пыли напольные плиты. Обезумевший от боли, он исцарапал известняк до кривых белых линий, тонкие бороздки которых медленно заполняла густая темно-багряная, словно гнилая вишня, кровь.

Тело сковал приступ боли. Клавдий судорожно напряг мышцы и вновь заскрежетал ногтями о рустику пола. Он хотел закрыть рот, чтобы не издать ни звука, но тризм, сковавший челюсть, не дал ему сделать это. Вампир приглушенно застонал, но вскоре сорвался на крик, сильнее вцепился в каменную кладку, словно тонущий за спасительную тростинку. И как тростинка не выдерживает веса утопающего, так и тонкие пальцы вампира, не выдержав, с хрустом переломались от напряжения. С диким скрежетом, сменившимся тонким клацаньем и нечеловеческим криком, раздробились ногти, впились острыми осколками в плоть. Брызнула кровь, залила собой черный камень, освежая старые кровавые подтеки. Переломанные пальцы закоченели в невообразимой, неправдоподобной позе. От озноба и напряжения Клавдия мелко затрясло, он мысленно выругался — настолько искусно, насколько только мог. И все проклятия изливались на надрывно ноющий укол под сердцем, который вампир по праву считал средоточием всех несчастий и источником всех бед. Рана уже затянулась, не оставив после себя и шрама, но Высший прекрасно знал: что целС снаружи, не всегда целС изнутри. Он винил себя за совершенную глупость, проклинал того, кому обязан своей "болезнью".

— Тебе надо поспешить, — гулкими ударами, бьющими в барабанные перепонки звоном колоколов, ворвался в сознание знакомый голос. Каэль явился, словно почуяв, о ком думает Батури. — Я слишком долго пребывал в забвении. Воскреси меня, Клавдий, и мы вместе будет править над родом вампиров, вместе приведем его к изобилию.

— Хорошо... хорошо... только избавь меня от этой боли! — взмолился Батури. — Я сделаю все ради рода, и ты это знаешь!..

— Знаю, — звучал в голове голос Каэля. — Но боль неминуема. Терпи. Терпеть осталось недолго.

Перворожденный не соврал. Боль быстро отступала, возвращая телу мягкое, словно касание облачных кудряшек, спокойствие. Клавдий расслабился. Его губы изогнулись в бешеной довольной улыбке. Боль ушла — ее больше не было, было лишь сумасшедшее счастье. Вампир расхохотался, словно умалишенный, едва почувствовав контроль над собственным телом, но смех длился недолго. Приступ истерии прервал новый голос, вклинившийся в сознание — голос наставника:

— Батури, я жду тебя в своем кабинете. Поторопись.

Клавдий все еще улыбался, но теперь измученно — предвкушая разговор с Арганусом. Он не верил, что с личем состоится дружеская беседа, и уже сейчас ожидал худшего. С бешеным трудом вампир встал на ослабевшие ноги и, качаясь, вышел из своей комнаты.

Война за воскрешение Перворожденного началась. Клавдий не знал, чем она закончится и принесет ли успех, но уже сейчас готов был идти до конца.

Превозмогая боль, Клавдий вошел в кабинет учителя, гордо выпрямив спину и надменно чеканя шаги. Он прятал изломанные пальцы за полой плаща, но капель крови на одежде он спрятать не мог. Арганус сразу заметил в вампире изменения, сразу заметил неуверенный усталый взгляд, мастерски скрытый за мнимым хладнокровием.

— Ты выкрал прах Каэля, — сходу начал Арганус.

Клавдий, почувствовав холодок, пробежавший меж лопаток, ссутулился, словно забитая дворняга, но с величием вельможи сел в кресло напротив некроманта.

— Откуда такое заблуждение? — деланно изумился вампир.

— Не играй со мной в дурные игры, — равнодушно выговорил лич. — Ты знаешь, где сейчас покоятся те, кто пытался меня переиграть. И если тебе дорога жизнь, ты не будешь отрицать известных мне фактов.

Клавдий, забыв о сломанных фалангах, впился в поручни кресла — его лицо искривилось от боли.

— Я все равно воскрешу Каэля, даже если погибну сам.

— Воскресишь, — одобрил Арганус. — И сделаешь это не позднее чем через два дня.

Клавдий немало удивился. Он совсем иного ожидал от разговора.

— С чего такая уверенность?

— Это не уверенность — это приказ. Подведешь меня, не успеешь в сроки — подпишешь свой смертный приговор.

— Слушаюсь. — Батури улыбнулся, обнажая нечеловечески мелкие резцы зубов и два острых, как нож, клыка. — Я могу идти?

Арганус не ответил, лишь повернул голову по направлению к окну. Недолго думая, Клавдий выпорхнул в ночь, уже зная, куда отправиться.

* * *

— Почему ты не приказал ему воскресить Каэля сразу? Зачем придумывал эту идею с похищением? — донесся из ниоткуда голос Черной Вдовы, стоило вампиру покинуть комнату.

— Твоя тупость меня удивляет, — усмехнулся Арганус. Он не считал необходимым давать трактовку своим действиям, но решил сделать исключение и объяснить призванной, почему поступил именно так, как поступил: — Если бы Клавдий принял удар в сердце, то Каэль, воплотившись в Батури, стал бы моим рабом. При воскрешении ритуалом я не получу контроля над Перворожденными. Он станет новым игроком, с которым, хочешь — не хочешь, но считаться придется.

Каэль достаточно могуч, чтобы не быть моей марионеткой. Он может нарушить мои планы. Правда, сейчас у меня не осталось выбора. Через три дня состоится поединок Морены за трон Хельхейма. Если она победит раньше, чем "оживет дважды мертвый", — вспомнил слова пророчества Арганус, — то последовательность будет нарушена. Этого я позволить не могу. У Клавдия два дня, чтобы совершить ритуал. А теперь иди и проследи, чтобы он не опоздал.

— Но...

— Иди! — повысил голос Арганус, повторяя приказ, и Черная Вдова поспешила исполнить волю призвавшего — неосязаемым облаком выпорхнула в окно.

* * *

Боковым зрением он заметил, как в портале окна мелькнула тень. Когда он обернулся, ничего не увидел. Несколько мгновений он упрямо изучал темноту за окном, но, ничего этим не добившись, вернулся к чтению книги. Тень молнией пронеслась с другого бока. Он резко повернул голову и изучающе пробежал взглядом по стене, перетянутой цветастой, вышитой золотыми нитями драпировке. Комната была пуста. Тут негде было спрятаться. Грубые стены были скрыты за разноцветными пестрыми тканями и коврами, даже двери и окно терялись в серебряной паутине ленточек. Читальная зала представляла собой неправдоподобно яркую, переливающуюся сотнями пестрящих цветов коробку, но из-за отсутствия какой-либо мебели — пустую коробку, в которой не останется незамеченной даже мышь.