Южный Триумф или кошмар Карла Маркса

Войска Новой Англии, опираясь на поддержку оставшихся верными Короне войск и отрядов добровольцев-лоялистов Оранжевого Ордена Канады , ворвались в доминион и буквально за год подавили восстание. А в сентябре 1936 года было объявлено об объединении государств в единую Спиритуалистическую Англо-Саксонскую Империю. Императором стал Эдуард, премьер-министром, с диктаторскими полномочиями — Гарольд Хейткрафт. Своей следующей задачей неугомонный "марсианин" видел освобождение священной прародины англосаксонской расы от "предателей и разрушителей цивилизации".

Британское "двоевластие" по обе стороны Атлантики неизбежно привело к расколу по всей Британской Империи. Австралия и Новая Зеландия, после подавления местных социалистов, — в силу большего населения куда более организованных и боевитых, нежели в РИ — сохранили верность Короне, а значит и королю Эдуарду. Идеи Хейткрафта довольно быстро получили в Океании широкое распространение, органично наложившись на идею "белой Австралии". За Короной остались и колониальные владения здешних доминионов, а также режим Белых Раджей на Борнео. Последние, с помощью австрало-новозеландских войск удержали за Короной и Малайю с Сингапуром.

Корона пригребла и Гонконг, однако наткнулась на сопротивление при попытке поставить под контроль и Филиппины, точнее британскую их часть. Местное правительство, формально претендовало на статус отдельного протектората в ФАП, но фактически образовало независимое государство, поддержанное Японии. Последняя в одностороннем порядке приостановила действие англо-японского союза "до появления общепризнанного имперского правительства". Япония также выставляла себя защитником "Филлипинского Протектората" от возросшей агрессии империи Фан Сич Лонга, чьи аппетиты лишь росли ( в 1934 году генералы Китайской Республики объявили его главой "возрожденной Мин", что резко испортило отношения империи Лонга с Цинами и покровительствующей им Японией).

Под Японию легло и Королевство Гавайи, разорвавшие даже формальные связи с Британией. Одновременно распалась и Полинезийская "Империя": Малиетоа Танумафили I, объявил себя королем Самоа и принял австралийский протекторат( в старом смысле слова).

В противоположность "белым доминионам", Индия, получившая широчайшее самоуправление, признала республиканское правительство в Лондоне и вошла в ФАП. Завоевавший абсолютное большинство в парламенте Протектората Индийский национальный конгресс тут же потребовал выборов единого парламента ФАП, по схеме "один человек — один голос".

Впрочем, наполеоновским планам Индии по "захвату власти" в ФАП мешали все более нарастающие противоречия между мусульманским и индусским населением. Мусульмане требовали собственного государства, отдельного протектората, чему противилось правительство в Дели. Одновременно Конгресс пытался удержать в составе Индии Бирму и Цейлон, также возжелавших статуса автономии в ФАП. Усугублялись противоречия и в самой Индии — национальные, религиозные, кастовые. Князья все с большим подозрением слушали пропаганду левых конгрессистов, втихомолку занимаясь созданием своих частных армий. Целые регионы де-факто выходили из-под власти центрального правительства. Конгресс пытался использовать Индийскую армию для централизации государства, но и в самой армии начинались разброд и шатания — британские офицеры массово увольнялись либо покидая Индию, либо вступая в частные армии местных царьков, зачастую вместе с индийскими офицерами и рядовыми. В армии Конгресса также усугублялись религиозные противоречия, грозящие ввергнуть весь Индостан в пучину гражданской войны. Масла в огонь подливали одновременно Лондон и Оттава ( а позже Бостон, ставший временной столицей объединенной Империи).

Одним из центров индийской реакции стали отряды гуркхов, под командованием британских офицеров, поддерживавшиеся правителями Непала, Бутана и Сиккима.

Разгорающаяся в Индии смута вынудила англичан вывести войска из всех прилегающих государств: Ирана, Афганистана, Тибета и Средней Азии. Последнюю почти сразу сожрала Российская Коммуна, ранее и без того отжавшая ряд северных территорий у здешних государств. Границы Коммуны пролегли рядом с Ираном и Афганистаном, где начались собственные волнения. Тибет, от греха подальше, ушел под крыло Цинов, под гарантии сохранения власти Далай-ламы. Шатались и созданные англичанами арабские монархии — Египет объявил о своей окончательной независимости (прихватив и Судан), хоть и постерегся предъявлять права на Суэцкий канал. Объявило о своей независимости и Хашимитское Королевство, в ответ на что в Палестине левые сионисты провозгласили создание Иудейского Протектората, равноправного члена ФАП. И лишь аравийские эмираты, султанаты и имаматы решили повременить с громкими заявлениями, поглядев куда и как пойдут дела.

Неопределенность усугублялась тем, что оба центра "двоевластия" еще толком не определились со своим отношением к колониям. Король Эдуард считал себя монархом всей Британской империи, однако Хейткрафт не особо интересовался делами цветных рас. Неотъемлемой частью будущей империи он видел лишь "белые" доминионы и территории с расово близким населением, а экономические интересы в Азии и Африке, за вычетом некоторых стратегически важных территорий, можно соблюсти и без прямого управления колониями. Впрочем, Африка его интересовала как возможный "отстойник" для собственных негров, чтобы поставить над ними небрезгливых белых "надсмотрщиков" и забыть черных в Америке как страшный сон.

В Лондоне же, безусловно, видели в ФАП всю Британскую империю, однако насчет многих колоний в британском парламенте имелись серьезные сомнения: достаточно ли они развиты для того, чтобы формировать из них равноправные протектораты? В первую очередь это касалось колоний в Африке: здесь наблюдался острый недостаток сознательного цветного населения, способного сформировать достаточно компетентное правительство. В британском парламенте продолжались ожесточенные прения, ну а в Африке постепенно развертывалась грызня за власть между черным, арабским, азиатским и разными группами белого населения.

Наиболее жестко противостояние обозначилось в ЮАС: местное социалистическое правительство, по сути, контролировало только Кейптаун и ряд анклавов в глубине континента. Буры, пользуясь случаем, сначала возродили свои республики, но после объединения Канады и Новой Англии в Англо-Саксонскую империю пошли на союз в британскими роялистами. Это был крупный успех дипломатии Хейткрафта, сумевшего адаптировать собственное учение под религиозные взгляды самих буров, чьи духовные лидеры признали Гарольда "новым пророком". Понятное дело, что его эмиссары предпочитали помалкивать об особо экстравагантных концепциях своего лидера: упертые кальвинисты, буры плохо принимали идеи о множественности миров и тем более инопланетном происхождении нордической расы. Но расизм Хейткрафта им пришелся по душе — тем более, что в Лондоне, под давлением индийских депутатов, склонялись к тому, чтобы предоставить равные с белыми права цветным и азиатам ( но не неграм, ни в коем случае, разумеется). Это привело к тому, что, во-первых, в руководстве Южно-Африканского Автономного Протектората очень скоро стали преобладать мулаты, индусы и евреи, а во-вторых, что буры окончательно выбрали сторону. По всему Союзу заполыхала война между "Королевской Армией Южной Африки" и "Революционной Гвардией Капской Республики". Черные, в основной своей массе, выступали в роли "третьей силы": помимо того, что вспыхнула старая межплеменная грызня, их деятельность активно направлялась из-за рубежа силой, почти одинаково чуждой обеим враждующим сторонам.

В остальных колониях сохранялось относительное спокойствие, хотя и там потихоньку заваривалась каша. Южная Родезия поддерживала роялистов, также как и Намибия, где буры, англичане и немцы установили очередную "республику", при поддержке Португалии. В Северной Родезии удерживалось колониальное правление, поддерживаемое южными родезийцами и конфедератами в Конго. Что же до Кении и Танганьики то там белые, арабы и индийцы все же установили "Автономные Протектораты", но столкнулись с восстаниями черных, во главе которых иной раз становились офицеры-роялисты и иные представители белой элиты.

В Западной Африке тоже происходило много интересного, но об этом стоит поговорить отдельно — тем более, что события, происходящие там, затрагивали, помимо Африки, и иные регионы.

Предыстория западноафриканских дел началась задолго до описываемых событий и за много миль от Черного Континента — в Санкт-Петербурге, столице Российской империи.

Как уже говорилось у императора Михаила и Беатрисы Саксен-Кобург-Готской, "царицы Бетти" было три ребенка — к большому огорчению августейшей четы все три — девочки: близняшки Ольга и Екатерина, а также младшая Анастасия. Законодательство Российской Империи не допускало наследование престола женщиной, по причине чего после смерти Михаила на русском троне успели посидеть два его родственника, но не его прямые потомки. Наступившая впоследствии Смута снесла многие из прежних устоев — благодаря чему, чудом спасшаяся великая княжна Анастасия, стала "императрицей Всероссийской", при поддержке Великобритании и Шведо-Норвегии. Это нарушало не только закон о престолонаследии, но и элементарный принцип старшинства, но мало кого в мире это всерьез волновало.

Само собой разумеется, что старшим двойняшкам, к тому времени уже выросшим во взрослых совершеннолетних девушек это не понравилось, однако сделать они ничего не могли: императрица Беатриса очень не вовремя скончалась от гриппа, а с ее дочерями царствующие дома и вообще видные политики Европы не особо считались. Что вызывало у девушек вполне законное разочарование и скепсис к основным принципам легитимизма, породив желание самим как можно лучше устроить свою жизнь. Благо честолюбия, ума и силы воли двойняшкам было не занимать, что в сочетании с "королевской кровью" и относительно приятной внешностью давало обеим определенные перспективы на будущее.

Однако действовали княжны порознь — с детства они были не особо близки, сильно отличаясь характерами. Ольга росла скорей "ботаником", прилежно зубрящим науки, со снисходительным презрением посматривая на обычные для подростков увлечения. Ее политические взгляды, более-менее сформировавшиеся к 20 годам, отличались редким для столь юного возраста консерватизмом, хоть и без всякого снобизма — то, как к девушкам отнеслась коронованная родня не способствовало замыканию в сословной спеси. В итоге Ольга вышла замуж за Гарольда Хейткрафта, прониклась всеми его идеями и став верным сподвижницей во всех начинаниях.

Екатерина же оказалась полной противоположностью сестре — и по характеру и по общей судьбе. В семье она росла скорей "сорванцом", с любовью к условно "мужским" забавам, вроде охоты и верховой езды, а также увлеченностью прогрессивными идеями, в особенности тогдашним "феминизмом". Впрочем, на социализм и схожие с ним учения ее увлеченность не распространялась — смута в России и по всей Европе, давали неплохую прививку от радикального левачества. Прогрессивные взгляды Екатерины совмещались с умеренным монархизмом и четким антикоммунизмом — что и привело ее в итоге во "Французскую имперскую армию" Эжена Бонапарта. К ее огромному сожалению на фронт ее не пустили, несмотря на неплохое владение оружием, однако позволили стать сестрой милосердия в одном из тыловых госпиталей. И вот там Екатерина Романова и познакомилась с Гезо — наследником престола Дагомея, командовавшего дагомейскими войсками, прибывшими во Францию в рамках союзной помощи Бонапарту. Сам Гезо был молод, довольно симпатичен, его мать — вдовствующая королева-регент, — была мулаткой из Гаити, в родстве с тамошней королевской семьей и "черной ветвью" одной из плантаторских семей КША, так что внешность принца была полуевропеоидной, лишенной совсем уж ярко выраженных негритянских черт. Гезо получил отличное, по местным меркам, образование, с приглашенными учителями из Европы и Америки, был весел, неглуп, обаятелен и обладал определенной экзотической привлекательностью для своенравной европейской аристократки. Екатерине также пришлись по душе воительницы-амазонки, воевавшие в составе Дагомейского контингента. В общем, ничего удивительного не было в том, что между молодыми людьми вскоре появилась взаимная симпатия, быстро переросшие в бурный роман.

Европейское высшее общество, разумеется, было шокировано романом великой княжны с черным дикарем, родная, но не особо любимая сестра, не на шутку увлекшаяся идеями Хейткрафта также сказала свое "фи". Все это возымело довольно предсказуемый эффект — сразу после освобождения Франции и установления Третьей Империи, упрямая Екатерина отправилась в Дагомею где и обвенчалась с Гезо, по обычаю вуду. Сам Гезо к тому времени уже стал королем, так что формально совсем уж мезальянсом этот брак не был. Именно присутствие Екатерины позволило относительно безболезненно включить в состав Дагомеи германское Того, с оставлением в прежних правах германской верхушки и сносным функционированием созданной ими инфраструктуры. Немцы, разумеется, с большей охотой подчинились дагомейскому королю с европейской женой, благороднейших по самое не могу кровей. Екатерина сумела завоевать и любовь своих новых подданных, особенно амазонской гвардии, которая при ней выросла почти вчетверо, причем ее обучением занимались приглашенные офицеры русской и германской императорской армий. Именно немцы и преданные амазонки сыграли главную роль в удержании Екатерины у власти, когда в 1923 году король Гезо был застрелен неизвестным, а его старшие родственники подняли мятеж с целью устранения вдовствующей королевы. Однако мятеж был подавлен, а поскольку наследник к тому времени уже имелся, то Екатерина приняла статус королевы-регента и продолжила править. Популярности ей добавили и успешно проведенные переговоры с Испанией и Францией, где за помощь дагомейцев в испанской Гражданской войне, королевство получило островную часть бывшей испанской Экваториальной Гвинеи.

Дагомея продолжала крепить отношения с Карибами — тамошними "королями" и "императорами", черными и белыми плантаторами. При этом Екатерина прекратила практику отправления "наемных рабочих", благо с приобретением бельгийского Конго у КША больше не было нужды в услугах Дагомеи. Однако налаженные торговые связи никто прерывать не собирался, дагомейские воины были готовы и впредь воевать за КША, а сама Екатерина была желанной гостьей в домах плантаторской олигархии. Эта идиллия длилась до начала Гаитянской войны — хоть Дагомея и формально никак в ней не участвовала, тем не менее, в Ричмонде подозревали, что подданные королевы поддерживают мятежников. Эти подозрения превратились в уверенность, когда изгнанный "король" Ян Красницкий бежал вместе с супругой именно в Дагомею. Туда же стекались и разбитые мятежники из его армии. КША и Гаитянская империя заявили Дагомее решительный протест, потребовав выдачи Красницкого, угрожая в противном случае вторжением. И хотя это был блеф, — еще шла война в Техасе, а Дагомею поддержала Бразилия, с императорским домом которой у Екатерины установились самые дружественные отношения, — тем не менее, царица не стала обострять ситуацию. Красницкий покинул королевство, отправившись в Государство Четырех Народов, после чего КША посчитали, что достаточно "сохранили лицо" не став настаивать на выдаче остальных мятежников и даже супруги Красницкого, Аделины Бланше, зачисленной в амазонскую гвардию и ставшей со временем самой сердечной подругой царицы.