Без всякой команды, с громкими криками: — Держи! Держи злодея! — они принялись его преследовать, а не разбегаться в страхе. Когда злодею оставалось пробежать с десяток шагов и покинуть площадь, в его голову угодила тяжелая деревянная скалка, брошенная одной из преследовавших его женщин.

Учитывая спешку, место, откуда был произведен бросок и точность попадания брошенного предмета, можно смело говорить, что совершить подобное было под силу не каждому мужчине, обладавшему военными навыками.

Столь неожиданный удар сбил злодея с ног. Он упал, повредил колено и не смог быстро подняться, чтобы продолжить свой бег. Промедление оказалось для злодея роковым. Толпа набежавших женщин буквально забила его, ведрами, коромыслом и табуретками, что стояли на столе для продажи. Русские мастера всегда делали предметы домашнего обихода крепкими, прочными и долговечными. Не подкачали местные умельцы и на этот раз. Когда стрельцы вместе с Плетневым добрались до злодея, было уже поздно. Забитый, затоптанный и истерзанный, он уже отдал богу душу, навсегда унеся в могилу многие тайны.

Едва убедившись, что это тот самый злодей, что покушался на государыню и что он мертв, Плетнев от души чертыхнулся, а затем приказал стрельцам тащить тело злодея в Кремль.

Туда же, на наскоро расстеленном плаще, стражники понесли и Марию. Руки государыни безжизненно свисали с края плаща и колыхались в такт шагам несших её стражников. Лицо было все свезено от удара о камни, глаза были закрыты, а из-под наглухо застегнутой шапки, продолжала сочиться кровь. Она падала на плащ, с плаща на камни и весь путь по которому стражники несли Марию в Кремль, был хорошо виден каждому.

Под истошные крики толпы: Убили!!! Убили!!! — а также: — Лекаря!! Лекаря, государыни!!! — тело рыжеволосой шотландки унесли за стены Кремля, который наглухо захлопнул свои ворота, прочно отгородившись от остального мира.

Все кто присутствовал в этот день на площади, находились в глубочайшем унынии и скорби, которую не мог исправить даже тот факт, что нечестивец поднявший руку на государыню убит.

Каково же была их радость и удивление, когда стало известно, что государыня Мария Яковлевна жива. Весь московский люд, узнав об этом, дружно приписал её чудесное спасение Василию Блаженному, память и могилу которого она почтила. Народная молва намертво связала правительницу и святого, и переубедить людей в обратном было невозможно.

Даже, если бы стало известно, что под шапкой ерихонкой у государыни находился стальной шлем, в точности повторявший контуры шапки, люди бы продолжали твердить о чуде, так как истово в него поверили и ни за какие коврижки не стали бы от своего мнения.

Совершивший покушение на Марию стрелок, хорошо знал свое дело. Выпущенный им арбалетный болт пробил все-таки стальную защиту и своим острием ранил правительницу в темя. Отсюда было и потеря сознания и обильное кровотечение и раны.

К счастью, острие потеряло свою убойную силу, и только рассекла кожный апоневроз головы шотландки. Когда спешно вызванный к Марии доктор Клоссиус, видевший за свою жизнь множество всевозможных боевых ранений, осмотрел её рану, он сразу заявил, что рана не опасна.

— Потеря крови пойдет только на пользу государыни. У неё очень и очень здоровый организм и потерянная кровь не угрожает её здоровью — уверено заявил лекарь. Точно также к числу не смертельных ран он отнес разбитый нос и губы правительницы.

— Главное целы глаза и зубы, а остальное ерунда. Как любят говорить у вас, до свадьбы заживет.

Куда большую тревогу у Клоссиуса вызывало состояние плода государыни. Падение Марии с высоты собственного роста ничего хорошего для её ребенка не сулило и опасения доктора полностью подтвердились. К вечеру у Марии начались преждевременные схватки, и она потеряла ребенка.

Рассвет ещё не начался, когда в Кремль приехал царь. Этот день для Ивана Грозного был полностью окрашен в черный цвет. С утра у государя сильно разболелись колени, и он криком кричал от боли, не в силах сделать ни шага. Только благодаря усилиям доктора Бромлея боли удалось унять и царь даже начал ходить.

Затем пришла траурная весть из Ливонии, где под стенами одной из местных крепостей погиб Малюта Скуратов. По неизвестной причине он лично возглавил штурм ливонской твердыни и погиб, от шальной пули ворвавшись в крепость через пролом в стене.

Крепость была взята, находившийся внутри неё шведский гарнизон был пленен и воевода Иван Глинский спрашивал царя, как следует распорядиться их судьбой. Одновременно с этим, тело царского любимца вместе с траурным эскортом было отправлено в Москву.

Недолго думая, охваченный горем царь приказал Глинскому казнить не только весь взятый в плен гарнизон крепости, но и всех её жителей, включая женщин и девушек. Оставив в живых только детей не старше десяти лет.

— Мое око государево, мой пес верный Малюта на тот свет отправился, а они жить будут!? — возмутился самодержец. — Не бывать этому! Приказываю всех казнить, на усмотрение воеводы Глинского, а коменданта крепости и всех его офицеров отправить в Москву, для достойного над ними суда. Моего верного слугу, приказываю похоронить в Иосифо-Волоколамском монастыре, куда отправить поминальный вклад в размере 150 рублей.

Решив все необходимые вопросы, связанные со смертью Малюты, царь принялся скорбеть, но не успел он проскорбеть и трех часов, как прискакал гонец из Москвы о том, что на государыню совершено покушение. Что она тяжелораненая и неизвестно не отдаст ли богу душу до наступления утра, а дерзнувшего поднявшего на неё руку злоумышленника ищут.

После этого известия новый приступ ярости охватил государя. Вскочив на ноги и изрыгая проклятья на головы Плетнева и Клешнина, он приказал собирать отряд для поездки в Москву.

Государь только-только покинул слободу, как ему навстречу попался новый гонец, сообщивший царю несколько иную картину. Клешнин сообщал, что, слава богу, государыня жива, хотя и ранена. Доктор Клоссиус делает все возможное, но за жизнь ребенка не ручается. Выпустивший в государыню стрелу злодей схвачен, но разгневанный народ убил его на площади. Ведется выяснение личности злодея.

Несмотря на ободряющие вести, царь приказал продолжить путь, дабы лично убедиться, что с Марией все в порядке и начать следствие по факту попытки её убийства.

Государь уже был на подъезде к Москве, когда третий гонец, сообщил ему, что у государыни выкидыш и доктора борются за её жизнь. Взбудораженный этими словами, царь буквально на крыльях доскакал до Кремля, сошел с лошади и насколько быстро ему позволяли больные колени прошел в покои своей жены.

Увидев взъерошенного, усталого, серого от дорожной пыли, государыня, несмотря на свое состояние попыталась встать, а когда ей это не удалось, залилась горькими слезами. Громким голосом, удалив всех посторонних за исключением доктора Клоссиуса и Марфы Собакиной, государь принялся утешать Марию. И то, как он это делал, и какие слова говорила ему в ответ королевна, наглядно говорили, что у столь разных по своим характерам и судьбам людей, были друг к другу теплые чувства.

Дав государю и государыни, возможность поддержать друг друга в трудную минуту, оба доктора, Клоссиус и Бромлей попросили царя оставить жену, нуждавшуюся в покое и отдыхе. Грозный повиновался уговорам врачей, но прежде, чем муж покинул её, Мария взяла с него слово, что он не станет наказывать Плетнева и Клешнина.

— Они запрещали мне ехать на площадь, но я не стала их слушать. Это я во всем виновата. Не казни их дорогой — просила она царя и тот, обещал ей не делать этого, хотя ему трудно было это сделать. Злость государя усиливал тот факт, когда он узнал, что умерший ребенок был мальчиком.

— Убийство моего сына Василия я никому не прощу! Никому! — гневно кричал он в лицо Клешнину, который стоял перед ним ни живым, ни мертвым. — От гнева моего, тебя государыня уберегла. Я ей слово дал за случившееся с тебя не спрашивать и быть по сему. Но я с тебя шкуру спущу и в кипятке сварю, если ты мне не найдешь, кто это подлое дело замыслил и оплатил. Арбалет штука дорогая и стоит в разы дороже, чем наш самострел — пригрозил он Клешнину и тот принялся рыть землю.

Очень быстро ярыжки и приказчики установили, что убитый злодей был слугой боярина Ощура Вельяминова. Имя злодея было Игнатий Злоба, и был он литвином, взятым в плен во время похода на Полоцк и попавшего в дом Вельяминова, как хорошо знаток лошадей и каретный мастер.

Взятые в жесткий оборот Клешниным слуги боярина показали, что пользуясь расположением хозяина, литвин часто отлучался из дома за различными покупками. Последний раз пришел с мешком, в котором и пронес на площадь арбалет.

В доме со слугами ни с кем близко не общался, держал себя высокомерно и вызывающе, заискивал только перед боярином Ощурой и его женой. В ходе следствия также выяснилось, что один из слуг, однажды видел литвина вместе с окольничим Дмитрием Кобылкиным, которые тихо разговаривали, постоянно оглядываясь по сторонам.

Окольничего тотчас задержали и подвергли жестокому допросу. Не выдержав пыток, Кобылкин признался, что состоял в заговоре против государыни по поручению близкого родственника покойной жены Грозного Марии Темрюковны. Он якобы был недоволен быстрой женитьбой царя на шотландке и приказал её устранить.

Опытный в делах сыска дьяк Клешнин видел, что Кобылкин говорит не всю правду. Скрывает тайных подельников и наговаривает на кабардинского князя, прекрасно зная, что тот погиб два месяца назад в Ливонии. Он решил продолжить допрос и тут, случилась осечка. Во время допроса Кобылкин внезапно умер, так и не ответив на все вопросы следствия. Разгневанный царь обрушил весь свой гнев на Вельяминова, сослав его как пособника смерти его сына со всем семейством в Каргополь.

* * *

Хорошо и красив был городок Козлов расположенный в западной части Крымского полуострова, как раз в том месте, где кончались горы Таврии и начинались её тянущиеся до самого Перекопа степи. Вытянувшись вдоль мелководной бухты, он по праву считался западными морскими воротами Крымского ханства. Много кораблей с различными товарами приходило в Козлов, чтобы потом разойтись по всему пространству Крымскому ханству, начиная от Ин-кермен на юго-западе и до Болы-сарай на северо-востоке.

Была ещё одна особенность, что отличала Гезлев, так называли его татары, от Ак-Мечети, другой морской гавани на западе Крымского ханства. В Козлове было много питьевых колодцев вода, в которых выгодно отличалась от солоноватой воды в Ак-Мечети. Эта причина и сыграла главную роль, когда атаманы Байда и Кольцо решали, куда направить свои челны к берегам Крыма.

— До Ак-Мечети ближе, спору нет, да только вода там отвратная, если в осаду сядем — трудно будет. Животы она окаянная подвести может, да и провианта может там не быть в нужном количестве. Из-за этого, люди могут сидения и не выдержать, — доказывал Байда атаману ватажников. — В Козлове все иначе. Он хоть и вдвое дальше, но воды в нем вдоволь и склады всегда припасами забиты. Торговля она всегда торговля.

— Значит, решено, идем на Козлов, — согласился с ним Кольцо, — близко не всегда значит хорошо.

Разговор проходил в турецкой крепости Озю-кале, что контролировала выход из устья Днепра. Сама крепостица была небольшой и больше всего предназначалась для обозначения турецкого присутствия в этих землях и контроля торговых путей в устье Днепра.

Застигнутая врасплох появлением казачьего флота, она не сумела оказать никакого сопротивления, и была взята вольными людьми приступом. Вместе со всеми кораблями, что находились в этот момент в гавани.

Большая часть турецкого гарнизона, что составлял почти сто человек, мужественно заперся в мечети, намериваясь принять мученическую смерть. По крайней мере, так объявил его командир Ислам-бек, и у Байды сильно чесались руки помочь новоявленным праведникам попасть в райские сады, однако Кольцо удержал его от этого шага.

— На кой черт они нам сдались? — спрашивал он Байду. — Сидят они себе в мечети, и пускай там сидят. Может от жары там сами передохнут, пока мы тут припасы в челны грузим.

— Не могу так. Знаешь, сколько крови они нам попили — эти басурмане обрезанные? Знаешь, сколько наших людей у них на галерах веслом машет!? Не могу!

— Да пойми ты, нам сейчас каждый человек важен для схватки с крымским ханом. Будет охота их на тот свет отправить, сделаешь это на обратном пути, а сейчас не время. Людей только зря потеряем, ради только того, чтобы душу потешить.

— Все равно не могу! — стоял на своем Байда.

— Хорошо, пусть не по твоему, не по-моему. Сколько бочек пороха у турок захватили? Две-три?

— Три, Барабаш докладывал.

— Вот будем уходить, две бочки к дверям мечети подкатим и взорвем. Кто-нибудь из турок обязательно погибнет, а мы людей сохраним.

— А почему только две?

— Для турок хватит, а нам запас будет.

— Нет, все три выкатим! Таково мое слово! — грозно воскликнул Байда и Кольцо согласился, радостный в душе, что его маленькая хитрость с последним словом удалась.

Сказано — сделано. Когда казаки покидали крепость, могучий взрыв потряс её стены, а со стороны мечети взметнулся столб рыжего пламя и черного дыма.

— Вот вам, собакам! Вот! — радостно кричал атаман, сводя с турками старые счеты, яростно потрясая руками. — За Фильку, за Леонтия и Макария! — выкрикивал он имена погибших от рук турок казаков.

Захваченные в Озю-кале корабли, помогли казакам и в захвате Козлова. Видя знакомые силуэты судов, идущие впереди парусного каравана, ханские стражники до последнего момента ничего не заподозрили. Только когда с приставших к берегу судов посыпались, грозно потрясая саблями казаки, когда раздались выстрелы, и пролилась кровь, стражники забили тревогу, но было уже поздно. В один миг, разметав портовую стражу, казаки и ватажники ворвались в Козлов и захватили его.

В этом случае, атаман Кольцо не пытался удерживать руку казаков и ватажников. Чем больше было уничтожено в городе воинов крымского хана, тем спокойнее будет сидеть казакам в осаде.

О том, что это будет не лихой налет, а сидение в ожидании прихода крымского хана со всем войском, было обговорено с Байдой заранее.

— В пешем бою нам конных татар никак не одолеть, — говорил Кольцо казакам. — Здесь их земля и значит драться они, против нас будут злее и упорнее. Так что не факт, что мы со своими силами и злостью против них сможем выстоять в открытом бою. А вот сидя в осаде, нанести им серьезный урон — это даже очень.

По хорошему счету татары осаду вести не умеют. Главная их сила в быстром внезапном наскоке, когда их не ждут, когда семеро против одного, и никто им в спину не дышит. Захватив Козлов, мы заставим их воевать, так как нам выгодно.

— И долго сидеть придется? — сварливо уточнял Барабаш, что подобно татарам тоже не отличался терпением. К тому же, его сильно беспокоило то, что пришлый ватажник навязывает свою тактику вольным людям.

— Сколько бог даст, столько и будем сидеть — ответил Кольцо не спеша раскрывать казакам свои планы.