Но не только один Иван Кольцо общался в это время с вольными людьми. Чуть раньше него на Дон, к казакам прибыл царский караван с подарками, во главе которого был воевода Дмитрий Хворостинин.

Будучи человеком прагматичным, он перед отправкой настоял, чтобы был увеличен конвой царского каравана. И вместо привычных сто-сто двадцати человек охраны, он привел с собой на Дон порядка восьмисот воинов, чья численность и состав был своеобразен. Так одних только конных в отряде Хворостинина было двести двадцать человек, около половины из которых, имела тяжелый панцирный доспех, а другая часть была легко вооруженной, с луками и стрелами.

В неменьшей степени был пестрый состав и пехоты сопровождавшей воеводу. Кроме стрельцов с их неизменными ружьями и бердышами, которые они использовали как подставку при стрельбе, у Хворостинина имелись воины вооруженные длинными пиками, способными выдержать и отразить натиск не только пешего строя, но и кавалерии.

Но больше всего необычного заключалось в том, что в состав отряда входили пушкари с пушками. Их, правда было немного, всего восемь и везли их на телегах, но в случае нападения, могли нанести по врагу достойный удар, как ядрами, так и картечью.

На все недоуменные вопросы: — Зачем ты берешь с собой столько много солдат? воевода неизменно коротко и емко отвечал любопытствующему субъекту: — Так надо. Сопровождая эти слова, многозначительным кивком вверх, после чего дальнейшие расспросы моментально прекращались.

В отличие от колючих запорожских сидельцев, донцы тепло приняли посланников царя. Атаман Корней Юрьев лично встретил Хворостина на подступах к казачьему городку Мазанка.

Не покривив душой, следует сказать, что большое количество подарков от царя играло определенную роль в том уважение, что выказали казаки воеводе Хворостинину. Однако больше всего казачью душу грело повторное обращение Ивана Грозного к вольному народу.

Первый раз это было, когда казаки по просьбе царя пришли к стенам Казани и помогли взять неприступный оплот на Волге. Именно казаки предложили совершить под стену татарской твердыни и взорвать её. Предложение понравилось царю, и он поручил казакам осуществить их дерзкий план.

После взятия Казани, Грозный подарил казакам царскую грамоту, где выражал свою благодарность вольному народу Дона, что помог, ему устранить давнего соперника Москвы за контролем над волжским торговым путем.

Теперь царь вновь звал донских казаков в поход на татар и это, было очень лестно донцам.

— Не может без нас великий царь, — снисходительно рассуждали казаки, сидя на скамейках или завалинке своих маленьких крепких хат. — Никак ему не обойтись без нашей сабли, супротив которой никто устоять не может. Ни Казань, ни Астрахань, ни ногаи с татарами и прочими басурманами.

Вольный люд Дона, разительно отличался от вольных людей Хортицы. Если днепровские казаки были перелетным птицам и не имели крепкой привязки к земле, видя главную цель своего существования в походах и борьбе, то донцы были иными. С первых дней своего существования они старались пустить корни в донские земли, облагородить степные просторы небольшими поселениями.

Отдавая должное воинской выучке и умению, они не забывали и о прелестях быта и сев на землю неизменно обзаводились семьей и хозяйством. В отличие от днепровцев, которые за считанные дни спустили все полученные от атамана Кольцо деньги и подарки на выпивку и угощения, донцы вели себя по-иному. Каждый подарок от царя батюшки был ими всесторонне оценен, осмотрен и отложен в кладовку или закрома у кого, что из них было.

Столь же неторопливо и рачительно, казацкие атаманы принялись обсуждать план похода на татар. Узнав, что в набеге будут участвовать и запорожцы, донцы обрадовались.

— Это, хорошо. То справные хлопцы! Сам черт им не брат! Хорошую свечку Давлет Гирею в зад вставят, не вытащит — прыскали смехом атаманы, но веселье быстро прошло, когда настала пора принятия серьезных решений.

— Штурмовать Перекоп мы не будем, — решительно заявил Юрьев Хворостинину. — Очень сильны там, у татар укрепления. Ров глубокий, стены высокие, а на них пушки и пищали. Много людей положим и не факт, что сможем их взять.

— Что предлагаешь? Обойти укрепления со стороны Гнилого моря?

— Не только. Мы со своими конями сможем переправиться через Сиваш, а для вашего воинства много лодок и бурдюков понадобиться и не факт, что сможете за одну ночь переправиться. Людей ещё можно успеть переправить, а вот пушки и пищали — вряд ли. Татары, что охраняют Перекоп, наверняка заметят, соберут силы и в море сбросят. Не успеем переправиться, а вот ударить с двух сторон сможем.

Атаман схватил крепкий ивовый прутик и с азартом принялся рисовать им на земле.

— Вот тут, Перекоп, здесь море, здесь Сиваш. Ты со своим войском и малой частью нашей конницы, дадим тебе в помощь четыре сотни Мартына Небабы, подойдешь к Перекопу, перекроешь дорогу.

— Почему меня и моих казаков!? — возмутился Мартын, — что других послать нельзя.

— Кони твои и люди перекопской страже хорошо знакомы, да и укрепления их тебе хорошо знаешь, — атаман припомнил Небабе двухлетний поход, когда донцы под носом у стражников отбили большой караван невольников, которых татары гнали в Кафу. Тогда казаки еле-еле успели отойти прочь до прихода главных сил татар.

— Увидят тебя, сразу насторожатся и про все забудут, — ответил Юрьев, и сразу было видно, что излагаемый им план был давно задуман и подготовлен. — Выставишь пушки, обозы, одним словом приготовишься к штурму. А мы тем временем ночью переправимся на Чонгар, — прутик очертил небольшую загогулину на чертеже атамана, и ударим по татарам с тыла. Если все сделаем точно и вовремя, откроем ворота для твоего войска и страха на Давлет Гирея наведем сильного. Привыкли татары, за Перекопским замком спокойно жить, а вот тогда пусть помучаются. Каждого куста бояться будут и при виде пыли на дороги ломать голову будут, кто идет, свои или чужие.

— Хороша задумка, — согласился с атаманом воевода. — Возьмем Перекоп, получим контроль над входом и выходом из Крыма.

— Верно, — подтвердил Корней Юрьев. — Но только зачем тебе контроль над Перекопом понадобился? Разве ты не собираешься потом обратно с нами уходить?

— Война план покажет. Там видно будет — туманно ответил Хворостинин не столько из-за не желания до конца открывать донскому атаману свои планы, сколько из простого суеверия. В его военной жизни много раз случалось, когда столь любовно созданные планы, приходилось с болью в сердце бросать и начинать все заново из-за какого-то неожиданного поворота Судьбы.

Вот и в этот раз, воевода не стал наперед загадывать, ограничившись ближайшими задачами; — Прорваться через Перекоп и соединиться с высадившимися в районе Козлова ватажниками атамана Кольцо.

— Много воинов в Перекопе? — задал один из главных вопросов воевода.

— Кто знает, — уклончиво ответил атаман. — Турки полностью не доверяют татарам и, желая контролировать такую важную крепость как Перекоп, держат в ней свой гарнизон. Два года назад там было около тысячи человек, в основном греки и албанцы, состоящие на службе у султана. Они привычны к владению ружьями и пушками в отличие от татар предпочитающих воевать саблями и стрелами. Стреляют воины султана хорошо, Мартын не даст соврать, однако год назад случился среди них мор. Многие из них говорят, померли, вот прислали им замену или нет, точно неизвестно.

— Значит, будем рассчитывать на тысячу. Может стоить увеличить число ваших казаков, что будут отвлекать внимание стражи Перекопа? — предложил Хворостинин.

— Зачем? Четырех сотен вполне хватит.

— Попытаемся атаковать вал с двух сторон, на юге и севере. Этим мы полностью свяжем действия гарнизона и заставим турок разделиться. Вы все равно все свое войско на Чонгар за ночь полностью переправить не сможете.

— Что верно, то верно, однако кто наш тыл прикрывать будет на случай нападения татар.

— Ты же сам подтвердил, что главные силы хана ушли на Кавказ с его старшим сыном. У него наверняка только личные сотни остались, а на сбор ополчения время нужно.

— Не считай татар дураками, воевода. У них сбор войска хорошо поставлен. Они на этом деле собаку съели. Не успеешь оглянуться, как под ханским бунчуком тысячи будут — предостерег Хворостинина атаман.

— И в мыслях такого не было. Но на деле знаю, что сбор войска хлопотное занятие и как бы хорошо это дело не было бы поставлено, за день или за два большое количество не соберешь. Минимум за пять дней.

— А ты уверен, что эти пять дней у нас будут?

— Если быстро двигаться будем, будут у нас пять дней в запасе.

— Это с пехотой, пушками и обозом? — с сомнением покачал головой Юрьев. — Сомневаюсь.

— Нечего сомневаться. Зря, что ли я с собой столько телег привез. Посадим часть воинов на телеги и вперед. Обозы пойдут следом. Главное, чтобы татары раньше времени о нашем походе не узнали и не начали колодцы травить, да степь палить, как они это прежде против воеводы Адашева делали.

— Вот за это можешь быть спокоен, воевода. Если, хорошо пойдем, они не только колодцы отравить или засыпать не успеют. Стада свои отогнать не смогут. Главное идти быстро.

— Договорились. Пойдем быстро — усмехнулся Хворостинин, всегда ставивший во главу угла дела быстрое передвижение своих полков. Благодаря чему, он всегда одерживал победу над противником.

Для донских вольных людей, подготовка к походу не заняла много времени. С молодых годов они были приучены к тому, что в любой момент нужно будет вскочить на лошадь и скакать, скакать и скакать, чтобы сразиться с противником.

Не отстал от них и царский воевода. Посадив пеших воинов на подводы, вместе с казаками он двинулся к Перекопу, который мог оказаться его счастливой звездой, либо могилой.

* * *

Многие из приближенных государыни уговаривали Марию Яковлевну не совершать свой очередной выезд за пределы кремлевских стен из-за её интересного положения. Несколько увеличившийся в объеме живот не позволял королевне, как прежде свободно сидеть на коне выезжая на площадь. К тому же правительницу сильно мутило на различные резкие запахи и когда, не было сил сдержать приступ дурноты, её рвало, что на людях было совершенно недопустимо.

Отговаривал от выезда и приставленный к государыне по приказу царя и Степан Клешнин. Видимо дьяку, что-то нашептали его "тайные пташки" или просто доглядчик решил перестраховаться, но он дважды просил правительницу перенести этот выезд на другой раз.

— И когда будет, этот другой раз!? — сварливо негодовала Мария. — Когда у меня живот на нос полезет, и ноги так отекут, что я ими двигать не смогу? Нет уж! Сказала, выезд будет, значит будет! Такова моя воля!

Эти слова Мария хорошо научилась говорить и прекрасно знала, кому их можно было говорить, а в разговоре с кем следует воздержаться от высказывания своей воли. Клешнин, относился к первой категории.

— Матушка, государыня, — взмолился Клешнин, — да пожалей ты себя и своего ребенка, не дай бог растрясешь ты его раньше времени. Государь с нас всех головы поснимает.

— Не смеши меня, дьяк, — не соглашалась с доглядчиком королевна. — Не в Измайлово или в Сокольники ехать собираюсь, а на Красную площадь. Тут суметь надо, чтобы плод растрясти.

— Так на этой Красной площади народу, видимо невидимо. Упаси бог случиться, что с тобой, — продолжал уговаривать Марию Клешнин, но та твердо стояла на своем. — Я свое слово сказала, а чтобы со мной ничего не случилось, государь тебе деньги платит, — хлестко уколола Клешнина королевна.

Отговаривала от выездки государыню и её личная служанка Марфа Собакина. Став у Марии постельничной она приобрела значительный вес и силу среди всей царской дворни. Именно к ней за помощью обратился дьяк Клешнин, дабы отговорить шотландку от её задумки.

— Плохие приметы на твой выезд, матушка. Вчера, когда ты вечером сидела за столом, у тебя кольцо с руки слетело, и свечка погасла. Не к добру это — говорила служанка, расчесывая густые рыжие волосы королевны. Когда Мария ещё была царским гостем и находилась в Вологде, местный отшельник сказал ей, что если каждый вечер расчесывать волосы гребнем, они не утратят своей густоты и силы.

Сам отшельник бы отменным знахарем, спас Марию от сильной простуды и потому, она безоговорочно верила каждому ему слову.

— Свеча погасла, потому что кто-то окно неплотно прикрыл и получился сквозняк, а кольцо упало по недогляду — не соглашалась с Марфой королевна.

— Может и так, но только посмотри на Василия, третий день места себе не находит, беду чует — продолжала гнуть свое Собакина.

Василий был рыжим котом, которого подарил правительнице перед отъездом в столицу вологодский старец. Сказав, что он будет верно оберегать королевну от всех напастей. Мария послушно взяла кота с собой, но обещанной защиты от Василия пока не было. Рыжий котище успешно рос и креп. Ел со стола королевны, лакал подаваемое ей молоко, хорошо спал и регулярно давал рыжее потомство, среди кошек, обитавших в Кремле.

— От Васьки холеры приплод — уверенно говорили хозяева кошек, обнаружив в помете котенка рыжего цвета, и не решались его топить. Во-первых, Васька был красив собой. Зеленые глаза и густящая, шелковистая шерсть. Во-вторых, боялись, что донесут, что потомство царского кота топят, а в-третьих, многие знали, что кот был оберегом правительницы, и надеялись, что часть его тотемной силы перейдет и на них.

Так или иначе, но с котом считались. Считалась и сама королевна, но в этот раз, приведенный Марфой аргумент, не ложился в общую строку.

— Мышей, дохлых объелся, вот животом и мается — жестко изрекла Мария не посмотрев в сторону своего любимица, который действительно не находил себе места. Стоило правительницы начать ходить по терему, как кот бросался ей в ноги и начинал энергично тереться, словно пытался удержать её в палатах.

Был в запасе у служанки ещё один аргумент, гадалка Ефросинья, но та как на грех заболела и уехала в дальнюю деревню лечиться травами.

— Матушка, ну, так ли тебе надобно ехать на эту площадь и кланяться мощам Василия Блаженного? Потом поедешь и поклонишься, ничего не случиться, блаженный подождет.

— Нет, — решительно отвечала ей Мария, — раз я при всем честном народе слово, его надо держать.

Во время последнего своего выезда из Кремля, правительница захотела посмотреть, как идет строительство университета, учредителем и куратором которого она являлась. Результатами ревизии, государыня осталась довольна и по возвращению в Кремль, стала раздавать милостыню побирушкам в Китай-городе. В процессе раздачи денег, один из нищих воскликнул, что простой люд крайне мало имеет возможность видеть свою государыню. Подобное обращение было довольно лестным для Марии, и она пообещала совершить следующий выход ко дню памяти Василия Блаженного, чья могила была в притворе храма Покрова на рву.

— Вот тогда вдоволь налюбуетесь на свою государыню — сказала королевна и собиралась держать данное народу слово.