Волчица и пергамент. Том 1

Её слова звучали слишком правдоподобно. Как архиепископ, так и Хайленд — оба несли тяжёлое бремя. Они не могли позволить себе безмятежно ждать. Коул не хотел думать, что для подобных целей принц намеренно создал в городе столь мрачную обстановку, но отказать подобному замыслу в осмысленности было невозможно. Тогда что же архиепископ? Чего он ждёт?

— Если мы разгадаем план архиепископа, тогда сможем помочь принцу Хайленду...

— Ну, по крайней мере, мы наверняка знаем, что ты разгадать его не сможешь, — увидев, что Коул нахмурился, она поспешила пояснить, — это значит, что ты хороший человек.

Её комплимент не поднял ему настроения.

Закончив поддразнивать, Миюри встала с ящика и взяла его за руку, её ноги уже окрепли:

— Я есть хочу.

— Ладно, ладно.

Они купили еды на площади и здесь же быстро расправились с ней, в церковном зале еда наверняка застрянет у них в горле. Сумерки ещё не сгустились, хотя небо уже подёрнулось киноварью, и медлительное спокойствие опустилось на город, сменяя сутолоку рабочего дня. Самые нетерпеливые лавочники уже закрывались, в тавернах зажигали фонари у входа, расставляли жаровни и столы. Но как только солнце сядет, город полностью изменится. Тёплый, яркий, жизнерадостный день уйдёт прочь и настанет, холодная, беспорядочная, освещённая факелами ночь. Судя по всему, с наступлением вечера Хайленд никуда не уйдёт, именно ночью развернётся настоящая борьба.

— Ты наелась?

Миюри кивнула, облизывая палец.

— Я не против, если ты невзначай улизнёшь, если тебе станет плохо, — напомнил Коул, она лишь нахально расправила свои узкие плечи.

— А ты, брат, постарайся не упасть в обморок, когда кто-нибудь тебе нагрубит.

С таким настроением она будет в полном порядке. Они вернулись в церковь, чтобы сделать всё, что в их силах, ради возвращения истинных заветов Господа.

Когда они вошли в совещательный зал, в воздухе благодаря перерыву витало добродушное настроение. Тот пожилой священник, что потерял сознание, был бледен, но сидел в своём кресле. Большинство камергеров стояли на местах, поэтому Коул и Миюри ощутили беспокойство, войдя в зал среди последних.

Но когда Коул заметил, что архиепископ читает оставшуюся часть пергамента, переворачивая страницы, его охватило изумление. Что за переворот произошёл в его душе? Трудно представить, что архиепископ настолько увлёкся догматами Святого Писания, что был не в силах оторваться от рукописи. Куда правдоподобнее, что он стремился поскорее перейти к следующему шагу, чтобы не дать своим священникам окончательно пасть духом, если испытание на стойкость продолжится. Но каков этот его следующий шаг?

Хайленд собирался использовать поведение толпы. Однако Коулу не хотелось думать, что принц сам, напрямую подстрекал людей, как предположила Миюри, потому что так или иначе, у него хватало причин поступать так. Как только наступит ночь, именно архиепископу придётся уступить перед лицом разъярённой толпы, хулящей на площади имя Церкви.

Чего же хотел архиепископ?

Можно не сомневаться, каждый здесь хочет перехитрить противника. О чём думали ангелы, глядя на них с прекрасных гобеленов? Возможно, они считали, что всё зашло слишком далеко.

Пока Коул размышлял, камергеры, стоявшие позади священников, огляделись, пересчитывая присутствующих, а потом закрыли дверь, словно запечатывая это место, чтобы, не дай Бог, миазмы из зала не просочились наружу.

Снова повисла тишина, в которой архиепископ продолжал читать. Он не просто водил глазами по страницам, а явно вчитывался в написанное. Будучи одним из переводчиков, Коул, естественно, нервничал. Какой кусок читал сейчас архиепископ? Что думал о качестве перевода? Принесёт ли пользу хоть что-то из того, чему Коул научился за всё это время? Оказывается, подавить амбиции совсем не просто.

Наконец, Коул стал потихоньку понимать чувства архиепископа, который отчаянно цеплялся за привилегированное положение в этом великолепном соборе, несмотря на серьёзное отступничество от Божьих заветов, и независимо от вызываемых этим разговоров среди людей. Вряд ли мысли Коула приходили в голову престарелым священникам.

В какой-то момент глаза архиепископа вдруг замерли на одной из строк пергамента. Он ещё раз перечитал предыдущую строчку, будто что-то привлекло его внимание. Перечитав ещё раз, архиепископ показал её рядом сидящему священнику, и стало ясно, что он не просто пытается тянуть время. Священник посмотрел на указанное место и выпучил глаза, затем показал его следующему священнику.

Коул отчаянно захотел узнать, что за место они обсуждают и почему. Судя по расположению в кипе пергамента, эту часть, без сомнения, переводил он. Он поднялся на носках и потянулся вперёд, пытаясь разглядеть, что они сейчас показывали друг другу. В то мгновение, когда он увидел содержание пергамента, скользнувшего по столу, по его спине пробежала дрожь. Почерк был точно его. Он сглотнул, понимая, что все эти высокопоставленные и могущественные люди, сейчас читали слова, написанные им. Охваченный невероятным возбуждением, Коул обнаружил, что его тело невольно подалось вперёд. Миюри потянула его за одежду и даже наступила на ногу, а Хайленд слабо улыбнулся через плечо. Коул ощутил себя единственным ребёнком в этом зале.

Пергамент передавался из рук в руки и, наконец, вернулся к архиепископу. Он аккуратно положил его на другую стопку бумаг и прокашлялся.

— Я удивлён, что это и есть тот самый перевод Святого Писания, за которым следит весь мир.

Каждый в этом зале понял, что это не просто слова.

— Мы желаем, чтобы хотя бы кто-то из мирян знал Божьи заветы, — вежливо ответил Хайленд. — Я уверен, вы поняли, что рукопись совсем не предназначена будоражить народ.

Архиепископ медленно кивнул в ответ.

— Я надеюсь, ты не будешь возражать, если я спрошу, кто тот человек, который перевёл это? Полагаю, известный богослов королевства Уинфилд?

В этот момент Коул заметил, как волосы Миюри, заплетённые сзади, ощетинились, как иногда щетинился мех на её хвосте. Без сомнений, почерк на пергаменте, передававшимся по столу, принадлежал Коулу. Эту часть переводил он.

— Нет, вот этот молодой словесник был тем, кто работал над фрагментом текста, который вы сейчас держите.

Когда Хайленд представил его, Коул выпрямил спину и поднял глаза. Будучи не в силах выдержать устремлённые на него взгляды всех священников, он обратил взор на символ Церкви, висевший перед ним на стене. Казалось, Господь Бог благословлял его за всё, чему он научился, даруя ему некий смысл, в этом великом храме, служившим обителью его заветов.

— Понятно. И ты был тем, кто попросил этого юного словесника сделать перевод?

— Так и есть. Мы в королевстве Уинфилд не хотим оставлять заветы Господа только для себя, и Бог определённо желает того же, — нанёс свой удар Хайленд, но архиепископ пропустил его слова мимо ушей.

— Мм. Хорошо, раз это результат тщательного, взвешенного решения принца Хайленда, а также королевства Уинфилд, то ничего не поделаешь.

Архиепископ выглядел удивлённым, но Коул не мог понять значения его слов. Он плохо видел выражение лица принца, стоящего перед ним, а поскольку тот сохранял хладнокровие, значит, всё понимал. Пока Коул думал об этом, серьёзный вопрос прозвучал из уст архиепископа:

— Очень хорошо, могу я считать, что ответственность за написанное здесь лежит на наследнике Хайленде и королевстве Уинфилд?

Что-то явно было не так. Хайленд проявил признаки беспокойства — поведение архиепископа не соответствовало его ожиданиям. Лишь по одной причине архиепископ мог сказать такое после прочтения. Здесь открывалось широкое поле для обсуждений, потому что переводить слова и выражения Святого Писания означало наделять их особым значением. Однако, судя по словам Хайленда, архиепископ Атифа, вероятно, никогда подробно не читал Писание. Может ли быть, что он всё же собирался проверить их на знание заветов? Возможно, это могли быть какие-нибудь простые ошибки, но Коул так не думал. Нет, он перепроверял всё бессчётное число раз. Там не должно было остаться ничего, к чему можно легко придраться.

Один из камергеров принёс пергамент Хайленду. С такого близкого расстояния Коул мог сразу сказать, что почерк принадлежал ему. Это был фрагмент, где пророк воздавал хвалу Господу. И там нет места для интерпретаций или метафор. Кажется, Хайленд тоже смог с первого взгляда понять, о чём повествует данная часть перевода, и, особо не вчитываясь, передал пергамент Коулу.

— Разве здесь что-то не так?

Коул взял пергамент и стал читать каждую строку с самого начала. Ошибок не было, как он и ожидал. Просматривая собственный текст, Коул вспомнил свой восторг и счастье, вечную борьбу со сном посреди ночи и постоянную боль в спине, пока писал его. Но тут Миюри потянула его за одежду. Она дотронулась до листа, смотря не на буквы, а на сам пергамент:

— Вот здесь...

Архиепископ заговорил одновременно с ней:

— Четвёртая строчка с конца — разве это не трогательный отрывок из оригинального Писания, который множество раз восхваляет Господа?

Четвёртая с конца? Коул начал просматривать снизу вверх.

— Что? — невольно воскликнул он.

Он почувствовал, как Хайленд обернулся, но сейчас даже не мог посмотреть на принца. Можно ли верить своим глазам? Земля уходила из-под ног, горечь желчи подступила к горлу.

Что это?

— Коул, что-то не так?

Но он не мог ни ответить, ни даже отвести взгляда от строк. Хайленд встал с кресла и выхватил пергамент. Через мгновенье его передёрнуло, и он поднял глаза к потолку. Его, проведшего весь день на ногах, не дрогнувшего во время душераздирающего испытания на стойкость, трясло с головы до пят. Но потом он посмотрел не на Коула, а на архиепископа.

— Нет... Что? Как?..

Подходящее слово. Действительно — как?

Немыслимо, чтобы Коул сделал такую ошибку. Место, которое должно было воспевать Господа, описывало его в виде свиньи, и вся его мудрость оказалась заменена свиным хрюканьем.

— Тут нет повода для удивления: почерк совпадает. Нет сомнений в том, что юный словесник сам написал эти слова под твоим руководством.

Хайленд с болью посмотрел на пергамент в своих руках. Почерк действительно совпадал. Он с ужасающей точностью повторял руку Коула. Только демон, прокравшись под покровом ночи, желая развеять свою скуку, был способен написать эти строки.

— Братик, от него пахнет теми писарями, — прошептала Миюри, и Коул всё понял.

Он просил трёх писарей сделать копии. Один из них даже не умел читать, что указывало на его искусность. Буквы для него были словно картинки, которые требовалось идеально срисовать, чтобы хорошо выполнить работу. Дальше, обладая способностью копировать любой почерк, они могли с легко подделывать самые разные документы, подменяя при этом слова. Волк способен обернуться в овечью шкуру. Всё это было спланировано. Кто-то проник в их комнату. Предостережение Миюри сбылось. Коул глубоко сожалел, что не проверил всё тщательнее, но теперь было слишком поздно.

— Ты должен винить только тех, кто использовал этот бесчестный подлог, Коул, — обратился Хайленд, их глаза встретились, и юноша кивнул. — Кто-то мог подменить страницы во время перерыва, пока мы не видели. Мы были недостаточно осторожны.

Действительно, если бы пергамент подменили вчера, риск попасться был бы гораздо выше. И потому предположение Хейлада казалось куда правдоподобней. Боль ещё отдавалась в груди Коула, но принц облегчил его тревогу и заставил думать яснее. В любом случае сейчас не время для самобичевания. И хотя то, что их одурачили, было неоспоримым, он не мог понять, ради чего идти на такую очевидную уловку. Поскольку подлог не вызывал сомнений, было бесполезно доказывать, что Коул это не писал. Более того, такое оскорбительное обвинение выглядело столь откровенно намеренным, что выходило за всякие рамки здравомыслия. Неужели архиепископ просто хотел таким образом потянуть ещё время? Но что выйдет, если выяснится, что подобное стало предметом спора? Вместо того чтобы посчитать Хайленда и Коула сумасшедшими, горожане, вероятнее всего, подумают, что архиепископ плетёт какие-то бесчестные интриги. Коулу казалось, что всё это приведёт к прямо противоположному для архиепископа результату.

Думается, если это и может к чему-то привести, то...

Когда он нашёл ответ, кровь отхлынула от его лица.

— Тех, кто написали этот отрывок, — возвысил голос архиепископ, — уместно назвать еретиками, не так ли?

— Что? — воскликнул Хайленд.

Двери зала момент распахнулись. За ними стройными рядами стояли солдаты городской стражи.

— Не сопротивляться! Вы обвиняетесь в написании и распространении крамольных текстов.

— Невозможно!

По крику Хайленда, как по сигналу, его телохранители схватились за эфесы своих мечей. Но не вынули их из ножен, сделав подобное в обители Господа, они немедленно заклеймили бы себя предателями.

Подозрение в ереси.

Теперь Коул видел, к чему стремился архиепископ, но оставалось кое-что, чего он не до конца понимал. Стража не могла действовать без приказа городского совета. Совет такого вольного города, как Атиф, состоял из местных дворян и влиятельных торговцев. Разве они уже не выказали свою поддержку Хайленду в его непростом деле?

Если он что-то неправильно понял, значит, где-то должен быть ещё один утерянный кусочек всей картины.

Разгадка неожиданно появилась прямо перед солдатами.

— Т-ты...

Хайленд сглотнул, Коул глазам своим не поверил. Священники и архиепископ встали со своих кресел и положили руки на грудь, отдавая должное Господу. Человек, возрастом между зрелостью и старостью, облачённый во всё белое, появился среди стражников. На его ризе красовался знак Церкви ярко-малинового цвета. Тому, кто носил эти одежды, даровалась свобода действий и обеспечивалась защита и безопасный проход через любые владения любого правителя. Всё потому, что в мире существовала лишь одна сила, имевшая власть над этим человеком — Божье слово. Он странствовал по миру, обладая всей полнотой власти, доверенной ему Папой — наместником Бога на земле, это был папский викарий.

— "Именем Папы дальнейшим объявляется, — заговорил викарий чётким, тяжёлым голосом, не признающим пустых слов, держа в руке лист пергамента. — Мы признаём идеи, распространяемые королевством Уинфилд, ересью, вся литература, что не была ниспослана Господом, считается запрещённой. Папа Анмел Дэзер семнадцатый, сто семнадцатый Папа Святой Церкви".

С такого расстояния Коул не видел, была ли печать на пергаменте настоящая. Однако если папский викарий получил поддельный указ, то целью Церковной инквизиции стал бы архиепископ. Скорее всего, она подлинная.

— Именем Господа, все сообщники Хайленда объявляются арестованными.

Солдаты заполнили зал. Телохранители Хайленда приготовились к защите, но принц остановил их взмахом руки. Выбора не было. Они были в меньшинстве и в сражении проиграют, не успев толком вытащить свои мечи, уж не говоря о том позоре, который ляжет пятном на репутации Хайленда в случае такой дерзости. Кровь — самый красноречивый рассказчик.