Удержать мечту

И не существовало больше мира, окружающего меня. Лишь музыка и чувства композитора... Глаза были закрыты. Зачем они? Когда ты чувствуешь каждую клавишу, каждый звук на подсознательном уровне. Слишком много эмоций, слишком много, чтобы оставаться такой же непоколебимой и сильной. По щекам уже вовсю струились слезы. Именно с этой мелодией, с болью, что как пуля застряла в груди, я отпускала свое прошлое. Я отпускала его. Надеясь, что больше никогда его не увижу. Пока лежала в больнице, глядя в белый потолок, поняла, что вместе нам не быть. Никогда. Хм, никогда... Такое растяжимое понятие, имеющее возможность совместить в себе столько всего... И, знаете, это больно, обрывать связи с прошлым, которое сердце не хочет отпускать. Единственное напоминание — моя девочка, за которую безумно благодарна судьбе.

Мелодия закончилась. Но пальцы продолжали бегать по клавишам, рождая новый звук, новую музыку. Мою музыку. Музыку, в которую было вложено все, что связывало с Россией. Легкие пассажи, и плавный переход в другую тональность. Я не отдавала себе отчета в том, что делают пальцы. Просто играла, поглощенная чувствами и образами...

* * *

Девушка, закрыв глаза, играла на рояле, извлекая неописуемой красоты мелодию, а на лестнице сидел парень, решивший, что не стоит сегодня идти с друзьями развлекаться, бокалами вливая в себя спиртное, лишь бы залить боль потери.

— Я не думал... — пробормотал он, внимательно наблюдая за черноволосой девушкой, заставившей инструмент запеть, — Ей тоже больно, но это все равно ничего не меняет, — он резко вскочил на ноги и ушел в свою комнату, громко хлопнув дверью...

Глава 2.

И закружилась новая жизнь, как белые хлопья снега над Германией. Брат с ребятами уехал на гастроли и обещал вернуться к Рождеству, то есть дня через два. А я даже и не подозревала, что буду так любить этих сорванцов, которые первое время пытались за мной ухлестывать, но, узнав о ребенке, в миг становились серьезными мужчинами. Эти перемены были разительными.

И только один человек в доме все так же ненавидел меня. Никогда не забуду, как просидела все Рождество в своей комнате, потому что не хотелось идти в гостиную, где собрались друзья ребят, со слезами на глазах. Розарио вновь довел. Я не понимаю, за что можно так ненавидеть человека, которого ты даже не знаешь и не стремишься узнать. Это, по меньшей мере, глупо. Лучше бы он просто был нейтрален, возможно, было бы не так больно от его слов и взглядов, жалящих не хуже укусов королевской кобры. И все чаще я задавалась вопросом, почему так реагирую на все его выпады в мою сторону. Не понимаю.

А потом родилась Стешка с волосами цвета шоколада и голубыми, как небо, глазами. Его глазами. Это было... не знаю, как описать то чувство, когда ты первый раз слышишь крик своего ребенка, и понимаешь, что нет ничего дороже этого существа во всей галактике.

— Наше солнышко. Meine Liebe, — нежно прошептал Стефан, осторожно беря племянницу на руки.

— Ей еще рано, да и ты староват, — хихикнула я, лежа на больничной кровати.

С тех пор прошел год. Сейчас же я сидела у окна, глядя как вымощенные гранитом улицы заметает снег. Это чертовски красиво. Белоснежные хлопья кружились под музыку, слышимую только ими. Когда-то в России я терпеть не могла это явление, а сейчас изменилось все. Изменилась я сама, наконец-то поняв, что Макс был лишь влюбленностью, а не любовью.

Поразительно, но человек так устроен, что все забывает быстро, даже слишком. И от этого становиться страшно. Даже не знаю, но почему-то боль от предательства Макса и Амалии отступила, сменившись чувством непонимания и разочарования, оттого что меня ненавидит Розарио.

Мысли, медленно и неторопливо, начали складываться в строчки...

— И падал прошлогодний снег...

Влачился Новый год над миром серым,

А мы стояли в черном октябре,

И ты, как ангел был, одетый в белом.

Я закрывала карие глаза,

Дышать боялась, чтобы не ушел ты.

Катилась по щеке моей слеза,

И падала на лист, укрытый шелком.

И вьюга закружила в мире лжи,

Смеясь, она кидала хлопья снега,

И ты ушел... И сожжены мосты...

И боль укрыла сердце снегом белым.

Я жду весны, но нет ее давно,

Лишь прошлогодний снег укрыл всю землю,

И стало на душе моей темно,

Разбилось счастье, с неба рухнув в землю.

Разбились все желания, мечты,

А вьюга все мела неумолимо,

Мне больно было от красивой лжи,

От правды тоже очень больно было.

И падал прошлогодний снег...

А я все в черном октябре стояла,

Ты уходил, забрав с собой рассвет,

Вот так тебя, мой ангел, потеряла.

В таких простых и незамысловатых строчках была описана вся моя жизнь. Тогда... Тогда я была глупой наивной девчонкой и думала, что люблю и любима, но жизнь обломала. Понятно, что в 17 лет совершенно нормально думать, что счастье где-то впереди, за поворотом восемнадцатилетия, что в 30 оно совсем рядом, стоит только решить квартирный вопрос, поменять ВАЗ на иномарку и затянуть к себе вот этого парня.... Но вот нам уже за 40, а того, что должно быть в избытке, почему-то все нет и в помине.... И, тем не менее, самое важное затеряно уже нами навсегда, и это выражается в необъяснимом убеждении, что мы могли бы быть счастливы, лишь заработав миллион. И вот, желаемое почти достигнуто, и счастье вот-вот обрушиться на нашу голову, стоит только купить вот эту игрушку, потом эту и, наконец, вот эту.... Но сколько бы мы не насыщали свои мозги и желудки, твориться что-то странное. Мы продолжаем хотеть все большего, большего и еще большего чувства сытости, большего богатства славы и еще больше любви до тех самых пор, пока все это изобилие не приведет нас к тотальной эмоциональной выхолщенности, и уже ничем не утолить тоску...

Хм, действительно, тогда казалось, что счастье — это любовь, свадьба, тихая семейная жизнь... Но сейчас понимаю, что мое счастье — это Стефан и Стешка, Крис, Эжен. А Розарио... Да пусть катиться ко всем чертям собачьим.

А Макс... С ним просто не сложилось и не завязалось с самого начала, но это было слишком поздно понято. И вот теперь я сидела, глядя на огонь, лижущий в камине дрова. Малышка давно уже спала и видела третий сон, а у меня... мысли бродят, поэтому и не спиться. Медленно капает киллер— время, черные и мрачные тени ползут по стенам комнаты, а за окном, на улице ревет метель, бушуя, срывая какую-то свою злость.

Ожидание отражается на стенках помещения, а я думаю, как же выпрямить спину, вновь шагнуть на свой путь. Не могу больше сидеть на шее людей, которые и так сделали для меня слишком много. Не могу.

— Привет! А вот и мы!!! Скучала?! — раздался вопль, и меня подняли на руки, закружив.

— Стеф!!! — звонко чмокнула любимого братика в щеку, обвивая шею руками. Он такой забавный. Розовощекий, с горящими глазами, а на волосах тают снежные хлопья. — Как же я соскучилась! Только тихо, Стешка недавно уснула, — уже шепотом закончила я, плавно перекочевав в руки Эжена и Криса, которые меня затискали.

У двери, такой одинокий и брошенный, стоял Розарио. Все-таки он красивый, такой заснеженный. И это колечко в губе, поблескивающее на свету. Парень старался держаться, как ни в чем не бывало, но глаза... Они выдавали его с головой. Такая боль, горечь и вселенская тоска. Нет, я так не могу. За это время он тоже стал мне родным человечком, хотя и ненавидит меня. Это его дело.

— Здравствуй, Rose, — прошептала я, подходя и обвивая руками его шею. Да, именно роза. Сейчас он был на нее похож. — Прости, если тебе неприятны мои прикосновения, — резко отошла в сторону, почувствовав, как напряглось тело парня. — Я, правда, не хотела, но... — замямлив, стала отступать к стене, глядя, как сжимаются и разжимаются пальца его рук.

Немая сцена. В гостиной стояла тишина, как будто бы и не было ребят, стоящих недалеко от меня.

-Ты... Ненавижу! — прошипел сквозь зубы Роз впечатывая кулаки в стену около моего лица.

-П-прости, — запинаясь, просипела я. В этот момент мне было страшно. Очень страшно. Неужели, его ненависть так сильна, что он едва сдерживается, чтобы не убить меня? Но почему?

— Романо, остынь! — повысил голос Эжен. Этот парень был просто неподражаем. В один момент он мог смеяться, а в другой — быть суровым циником. Он сочетал в себе столько противоречий. Это делало его особенным, отличным от других.

— Что?! Ты за нее?! — на лице парня отразилось какое-то недоверие. — Ты?! Да как ты мог! Вы все ничего не видите!!! — прокричал он, быстро поднимаясь на второй этаж и захлопывая дверь собственной комнаты.

— Вот и встретились, — прошептала я, зажигая в комнате свет. — Вы, наверное, голодные, — мне нужно было уйти отсюда, побыть одной. Единственный выход — уйти на кухню.

Позже, ребята разошлись по своим комнатам, надеясь, наконец-то, отоспаться после столь изнурительной поездки в Италию. А я осталась в гостиной, решив немного поиграть на рояле, а потом встретить рассвет в садовой беседке.

Музыка... Она все это время была моим спасением. Я писала, когда было больно, когда казалось, что будто сердце разорвано на части и сожжено в полыхающем пожаре ненависти. Я писала, когда мне было весело, когда хотелось петь, смеяться, веря, что жизнь не кончена, что еще не все потеряно, что все будет впереди. Меня кружил этот волшебный поток, состоящий из звуков, с такой точностью передающих все, что творилось в моей истерзанной душе. И вот сейчас, пока в доме все спали, осторожно приоткрыла крышку инструмента, и прошлась по таким знакомым клавишам, за последний год впитавшим столько эмоций. Пальцы порхали по черно-белым клавишам, рождая музыку моего сердца.

Не знаю, сколько прошло времени, но в комнате стало заметно светлее. Наступал новый день. Захлопнув крышку рояля, поспешила в сад, надеясь успеть увидеть, как желтый холодный шар солнца медленно скользит по небосклону, будто не хочет осветить этот мир.

Уже давным-давно выпал снег, укрыв немного подмерзшую землю пуховым одеялом. Но и сейчас мягкие белоснежные снежинки медленно кружились в воздухе, попадая в мои волосы и запутываясь в них. Белое на черном. Сочетание несочетаемого. Это красиво, но и напоминает мне мою жизнь в России. Напоминает Макса. Интересно, как он там?

Солнце нехотя начало восходить на небосвод, заливая светом макушки деревьев. Холодно. Мои плечи дрожали, а по рукам бегали мурашки, но почему-то не хотелось никуда уходить. Как будто именно здесь сейчас нужно быть. Откуда такое убеждение? Не знаю. Последнее время я вообще ничего не знаю. Да, после аварии прошел год, но что-то мешает отпустить прошлое. Что-то мешает вновь обрести саму себя. Не могу понять, что сейчас для меня реальность, а что очередная иллюзия, которая в скором времени вновь рухнет. Но одно знаю точно — я разучилась доверять людям.

И теперь больше нет того маленького ребенка, который жил во мне. Он погиб там, в авиакатастрофе. Первое время было очень сложно — пересмотреть свои взгляды на мир, но людям свойственно быстро адаптироваться. Я привыкла.

— Замерзнешь, — на мои плечи опустилась чья-то куртка.

-Ч-что т-ты здесь д-делаешь? — заикаясь, выпалила я, развернувшись лицом к Розарио. Страшно. А вдруг он решил по-быстрому со мной расправиться и закопать мой хладный трупик прямо здесь, под яблоней?

— Стою. А что, нельзя? Ты, напоминаю, никто, — в его голосе звучало такое пренебрежение, что хотелось сбежать и забиться в какой-нибудь угол, чтобы он не нашел меня.

— Почему ты меня ненавидишь? — сорвался вопрос с моих губ.

— Ненавижу?! — казалось, что парень был ошарашен моим вопросом. — Думай, как хочешь! Я не обираюсь отвечать на твои дурацкие вопросы, — Розарио засунул руки в карманы, и только тут я заметила, что он стоит в одной футболке. Наверное, ему холодно.

-Ты замерз? — стянула с плеч его, такую теплую, куртку, протягивая ему.

— Оставь себе, — по его рукам волной пробежали мурашки. Не мытьем, так катаньем. Я подошла ближе к парню и обвила его торс руками, уткнувшись носом в шею и накрыв нас курткой.

— Только молчи. Ничего не говори, — прошептала, едва касаясь его губ и чувствую, как напрягается его тело. Да, я понимала всю абсурдность сложившейся ситуации, но по-другому не могла. Просто нуждалась в поддержке вот этого парня, которого так сильно побила жизнь, который так сильно ненавидит меня, что не может жить. Видимо, это моя карма — нуждаться в тех, кто предпочитает, чтобы я не существовала на свете.

— Знаю, что причиняю тебе слишком много боли. Прости меня за это. Но одно хочу тебе сказать — я никогда не пыталась заменить Джексон, занять ее место. Она это она. Мы совершенно разные, просто моя жизнь там, в России, пошла под откос. Слишком много всего играло против меня. Не нужна родителям. Парень, которого безумно любила, всего лишь издевался надо мной, о чем и узнала в день своего отлета из страны. А потом был взрыв... Самолет разломился на две части и стремительно полетел вниз. Где-то слышался плач маленьких детей, в глазах которых застыл смертельный ужас. Они так жались к своим родителям, — воспоминания прорвали преграду, выплеснувшись единой волной, — взрыв... Не помню, как я смогла выбраться оттуда. В голове билась лишь мысль о том, чтобы мои ребенок выжил, увидел этот мир... — голос сорвался, а пальцы, вцепившиеся в футболку парня, мелко дрожали. — П-прости... Я перегнула палку, — с трудом отцепила неподчиняющиеся фаланги от его рубашки и медленно отстранилась, опустив глаза. А затем, резко развернувшись, пошла обратно, к дому.

Но далеко уйти мне не дали.

— Стой. Odi et amo, — прошептал Роз, притягивая меня ближе к себе и стирая кончиками пальцев слезы, бегущие по щекам. Я не поняла, что он сказал, поэтому уткнулась носом в его шею, позволив себе несколько минут побыть слабой женщиной, которая хочет понимания и заботы, хотя бы на какой-то миг...

Это был, наверное, единственный раз, когда он не орал на меня и не поливал грязью, а дальше все вошло в обычную колею.

— Стеша, мое солнышко, — шептала я, глядя на малышку, которая забавно причмокивала губками, поглощая молоко, — Ты так похожа на отца. Надеюсь, что он тебя никогда не увидит, — медленно скрипнула дверь, а в следующую секунду в дверном проеме появился тот, кто отравлял мою жизнь. Я даже не успела прикрыться. Немая сцена. Розарио стоял и пожирал мою обнаженную грудь глазами.

— Ты... — он не договорил, сжимая и разжимая кулаки.

— Противно? Уйди отсюда, — прижала малышку еще ближе к себе, пристально глядя в глаза парня. Сейчас, я в любой момент могла на него броситься, как разъяренная тигрица, защищающая своего ребенка. И только Стефания сдерживала меня.

Розарио сделал два шага вперед, тут же очутившись со мной рядом и, схватив пальцами подбородок, коснулся моих губ поцелуем. Таким обжигающим и собственническим, грубым. Его тонкие изящные пальцы запутались в моих волосах, притягивая меня ближе.

Я пыталась одной рукой оттолкнуть парня, а другой все так же удерживала малышку на руках, поэтому ничего не могла сделать. Ничего. Хотя... Через секунду мои зубы впились в нижнюю губу нахала, отчего тот быстро отстранился от меня.