Отрок Книга 05

— Эй, ты! — подождав, пока Варлам обернется, продолжил тем же тоном: — Сбегай, вытащи вон у того покойника болт из морды! Хочу посмотреть: кто меня выручил?

— Я тебе не... — Варлам зло ощерился, но тут же осекся, увидев, что у Мишки на руке покачивается кистень.

— Ну, давай, вякни еще что-нибудь, опарыш! — предложил Мишка, покачивая гирькой. — Ну!..

Варлам молчал, затравленно глядя на раскачивающийся кистень.

— Бегом, сука!!!

Бегом Варлам не побежал — не дала ушибленная нога, но захромал в указанном направлении довольно шустро.

"Вот и вся истинная цена вашей Младшей страже, досточтимый сэр Майкл, потому что сила подразделения оценивается не по лучшим, а по худшим. И до настоящих ратников вашим оглоедам, как до Пекина раком. Тем, даже без доспехов, "два раза мечом махнуть", а вас чуть не зарубили топором. Отроки рядом с ратниками, как малолетнее хулиганье, пусть и вооруженное, рядом с сержантом ВДВ, прошедшим Афган или Чечню. Из-за угла стрельнуть могут, числом задавить — уже как повезет, а лицом к лицу сойтись — в одиночку десяток положит и даже не запыхается. Потому-то и относятся к нам, как взрослые люди к шпане — с опаской и со злостью. Хотя и признают, что наставники зря времени не теряют — учат хорошо. Но обтесывать и шкурить нас еще года два-три, никуда не денешься. Учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал... Кхе!.. Великий Ленин".

Глава 4

Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля, брод через реку Кипень.

Младшая стража сидела в засаде. Собственно, на исходные позиции отроков еще не вывели — велено было ждать в глубине леса, шагах в ста от опушки, хотя позиции для себя каждый десяток уже обустроил, и проверили их, и сам Корней и другие специалисты по таким делам, весьма тщательно. Коней отвели еще дальше в лес и приставили к ним коноводов из молодых обозников — не дай бог, кони журавлевских ратников их учуют.

Диспозиция была проста. Как только на другом берегу Кипени появятся "журавлевцы", отрокам предписывалось выдвинуться к опушке леса и, замаскировавшись, затихнуть, держа под прицелом сильно заросшую дорогу, которая шла от брода, постепенно удаляясь от берега реки, между опушкой леса и зарослями ивняка у кромки воды. Дальше — шагов через сотню — дорога круто сворачивала в лес и делала там еще один поворот. Вот за этим-то поворотом ратнинская сотня и ждала. Расчет был на то, что выбираясь на берег, "журавлевцы" сильно растянутся — берег последним паводком сильно подмыло и коням было неудобно выбираться из воды. Ратники Корнея и Федора должны были втихую вырезать головной дозор (буде таковой пустят вперед), а потом, вылетев из-за поворота, ударить в лоб неготовому к такому обороту противнику. Одновременно, отроки, растянувшиеся вдоль приречного участка дороги, должны были открыть стрельбу с фланга.

По идее, те несколько десятков "журавлевцев", которые выберутся из воды и растянутся по дороге, будут уничтожены в течение нескольких десятков секунд, а остальным, стоящим по конское брюхо в воде и лишенным маневра, останется выбор: либо лезть на берег — на копья и стрелы ратнинцев, либо поворачивать назад, опять-таки под стрелами. Неожиданностей быть, вроде бы, не должно, разве что, противник станет переправляться небольшими группами, или не удастся бесшумно ликвидировать дозор. Тогда на этом берегу поляжет небольшое число "журавлевцев", а остальным придется утереться и остаться на той стороне, не солоно хлебавши.

В том, что карательный отряд явится к броду, сомнений не было. Накануне вечером отроки, выспавшиеся днем после ночных приключений, показали "журавлевцам" настоящее шоу с бросанием недогруженных телег и волокуш, паническим бегством на другой берег реки и поджиганием моста, заранее заваленного соломой и сушняком. Дед, выбрав на берегу такое место, чтобы пламя и дым не мешали зрителям, нещадно лупил "паникеров" древком копья и ругался так, что слышно было даже возле острога. Последним, что видели "журавлевцы", было постыдное бегство мишкиного воинства, не то от стрел, пущенных с другого берега, не то от Корнея, который вошел в роль и дубасил парней на полном серьезе.

Стерв, уже в темноте переплывший с вражеского берега, рассказал, что к командиру отряда "журавлевцев" — здоровенному мужику в глухом нурманском шлеме — привели двоих местных жителей, видимо где-то прятавшихся, и те долго ему что-то объясняли, время от времени указывая руками в ту сторону, где находился брод.

По всему выходило, что противник уверовал в низкую боеспособность налетчиков, в то, что добычу еще не успели переправить через болото и в свое численное превосходство — "журавлевцев" было, на глазок, поболее двух сотен. Значит, ближе к полудню, карательный отряд должен был появиться у брода. На этом берегу все было готово, оставалось только ждать.

К месту, где расположился пятый десяток Младшей стражи, подъехал наставник Глеб, заменивший Алексея, в сопровождении Немого и Дмитрия.

"Эх, где ж вы были, досточтимый Эндрю эсквайр, нынешней ночью, когда ваш подопечный едва-едва из-под топора выскочил? Да, сэр Майкл, похоже, вам с вашим спокойствием в бою, порожденным подсознательной надеждой на кнопку "new game", придется распрощаться. Этот топорик вам еще долго сниться будет, если вообще не всю оставшуюся жизнь. Как-то нервишки себя сегодня поведут?".

Варлам, имеющий одновременно обиженный и злой вид, доложил о готовности десятка. Настроение у него со вчерашней ночи не только не улучшилось, но и ухудшилось, потому что, вместо убитого коня, ему подсунули такую упрямую и своенравную скотину, что с таким характером ей надо было бы родиться не конем, а козлом, в крайнем случае, бараном.

Глеб слушал доклад Варлама, а сам смотрел поверх повязки, пересекающей лицо, на Мишку, и после того, как урядник умолк, слегка приподнял правую бровь, словно требуя подтверждения. Мишка кивнул, и Глеб, опять же не глядя на Варлама, негромко, почти не разжимая губ, распорядился:

— Сейчас кашу принесут, поешьте и будьте готовы. Наставник Андрей останется с вами. И... поглядывай тут.

Последние слова были адресованы уже непосредственно Мишке. Варлам глянул на разжалованного старшину, как гражданин Корейко на Остапа Бендера и, спохватившись, гаркнул:

— Слушаюсь, господин наставник!

Однако его уже никто не слушал — Глеб и Дмитрий разворачивали коней, а Немой знаками показывал Мишке, что отведет коня к коноводам и вернется. Варлам снова покосился на Мишку и, явно не зная, куда себя деть, прикрикнул на отрока Иннокентия, чтобы тот подтянул пояс.

От первоначального состава пятого десятка, после того, как на ночной дороге пострадал Зосима, осталось всего пятеро, плюс Мишка и Демьян. Однако Варлам, это было видно и невооруженным глазом, предпочел бы остаться с четырьмя подчиненными, чем иметь такое пополнение. От злобной радости, посетившей его во дворе острога, не осталось и следа, а с Мишкой он вообще старался не общаться. Последний урок, преподнесенный ему бояричем Лисовином вчера, оказался особенно обидным.

* * *

Отроков не подняли на рассвете, давая отоспаться после ночных треволнений, но Мишку, раньше других, поднял один из обозников.

— Слышь, тебя Алексей кличет.

— А? — Мишка спросонья не разобрался, кто и куда его зовет.

— Алексей зовет, говорю.

— А его разве не увезли с ранеными?

— Глаза-то продери! Раз зовет, значит не увезли. На хуторе он, в хозяйском доме.

— Сейчас, бегу!

— Да не спеши, он велел: когда проснешься.

— Чего ж тогда разбудил-то?

— Только мне и дел, что ждать, пока ты выдрыхнешься!

Мишке так и захотелось запустить чем-нибудь твердым в спину уходящему обознику. Поворочавшись немного, он понял, что не уснет и принялся обуваться, горестно вздохнув, приматывая обрывком мочальной веревки отваливающуюся подметку.

Алексей лежал в той же горнице, где два дня назад диктовал послание для Корнея. Когда Мишка вошел, Герасим как раз одевал на него рубаху и было видно, что торс старшего наставника Младшей стражи туго обтягивает кусок полотна, сшитый на груди сапожной дратвой.

"Значит, ребрам крепко досталось. А Герасим-то прилепился к мистеру Алексу, да и то сказать, куда ему деваться-то? Ну и ладно, станет кем-нибудь, вроде денщика или адъютанта...".

— Как ты, дядька Алексей?

— Хорошо, завтра поднимусь, наверно. Вас, я слыхал, ночью потрепали? Сильно досталось?

— Обошлось. Убитых нет, тяжелораненых тоже.

— Угу. — Алексей, бережно поддерживаемый Герасимом за плечи, улегся. — Герася, сходи-ка к кашеварам, скоро, наверно, уже завтрак готов будет...

Герасим безропотно повиновался, а Алексей, дождавшись, когда за парнем закроется дверь, спросил:

— Ну, и как тебе в рядовых?

— Как рядовому: подальше от начальства, поближе к кашеварам. Начальники думают, мне забот меньше.

— Хе... молодец, не киснешь... — Алексей коротко ободряюще улыбнулся, потом лицо его сделалось серьезным. — Спрашивай: чего непонятно? Много же непонятного? Давай, я пока лежу, все равно делать нечего, отвечу. Обиделся на деда, что от старшинства отрешил?

— Это потом, можно я с самого начала спрашивать буду?

— С начала? Гм, ну давай сначала. С какого места-то?

— С островка, дядька Алексей. Вот, узнали мы, что на хуторе три десятка стражников. Ясно же, что все с самого начала пошло не так, как думали. Почему Корнею весть не послали?

Алексей сначала кивнул, то ли каким-то своим мыслям, то ли одобряя мишкин подход, немного помолчал, потом принялся обстоятельно объяснять:

— Считай сам: через болото перебираться почти полдня, потом еще до Корнея сколько-то скакать, он же не у самого берега был. Потом обратно, столько же времени. Да еще ночь в дороге застанет. Мы бы высидели столько на островке, где даже кони не все помещались? И какие бы после этого из отроков были бойцы? Это — раз!

Теперь еще вот о чем подумай: сидели бы мы на островке или перебрались бы на берег, была ли у нас уверенность в том, что нас никто не заметит? Запомни: если даже кажется, что вокруг никого нет, это еще не значит, что никого нет на самом деле! Мог охотник мимо проходить, могли хуторяне, за какой-то надобностью по берегу пройти или на островок заглянуть, могли детишки мимо пробегать... Все, что угодно могло быть, а полсотни народу с конями — не иголка! Обязательно бы заметили. Значит, что?

— Понятно: ждать было нельзя. Но тогда выходит, что ты сам все решил, а зачем же нас спрашивал?

— А кто вас учить будет: думать, решения принимать?

— Кхе!

— Вот, то-то же! — Алексей снова коротко улыбнулся. — Совсем, как Корней кхекаешь.

Мишка помолчал, колеблясь, потом, все-таки, решился:

— Дядь Леш, у тебя с матерью разговор, насчет Первака, был?

— А сам-то, как думаешь? Женщина в муже, прежде всего прочего, опору и защиту ищет. Так от начала времен повелось, так правильно и ничего зазорного в том нет. А если от кого-то исходит опасность ее детям, то и тем паче! Только корень зла тут не в Перваке, а в Листвяне... впрочем, мать твоя сказала, что ты и сам это понимаешь. К чему твой вопрос-то?

— Так вышло на хуторе, что почти вся Младшая стража со стороны ворот оказалась, а десяток Первака, в одиночку, на задах. Их всех перебить могли, выходит, что из-за одного Первака...

— Неверно! Командовал ты, с тебя и спрос!

— Но ты-то наставник, знаешь больше меня, неужели предусмотреть... предупредить меня...

— Всего не предусмотришь, в бою дело по-всякому поворачивается, а воеводами и другими начальными людьми не рождаются! Этому учатся, так же, как и другим искусствам. — Алексей пристально взглянул на собеседника и подчеркнул важность своей мысли жестом. — Искусствам, а не ремеслу! Это плотник может ученику сказать: вот здесь столько-то отпилишь, вот здесь подтешешь, а потом загладишь, и, если мастер все верно сказал, а ученик правильно понял, получится то, что задумывалось. В искусстве, а воинское дело — искусство, так не получается. Или, погоди... так ты решил, что я это подстроил, чтобы Первака извести? Так?

— Был грех, дядька Алексей, подумал.

— М-да, если слишком хорошо, это — тоже плохо! Перечитал ты книжек, Михайла, лишку. От того и мысли всякие у тебя в голове бродят тропинками путанными. Кто мог знать, что племянник хозяина таким лихим рубакой окажется, кто мог знать, что Первак сдуру, и в нарушение приказа в тот амбар полезет?

Нет уж, если бы мне надо было Первака угробить... не узнал бы никто, даже и не подумали бы, что это кто-то с умыслом подстроил. Можешь мне поверить, я всякого навидался... да и наделал. К тому же, Первак нам сейчас нужнее живой, чем мертвый, и была б тут церковь, я бы за его исцеление от ран свечечку поставил бы.

— Даже так?

— Да! Вот ты, Михайла, не знаешь, а мне сучковы плотники рассказали, что у Первака где-то зазноба завелась. Не в Ратном, а где-то в ином месте. Помнишь, его десяток посылали в помощь, когда на новых огородах избушку ставили, да ограду устраивали? Так он оттуда почти сразу уехал и почти все время, пока его десяток с плотниками работал, где-то пропадал, только в предпоследний день вернулся и конь у него заморенным был.

— Когда ж ему зазнобу-то заводить было, если он все время в крепости, на глазах?

— Ну, могла еще с Куньего городища остаться, а поселили ее, скажем, на Выселках. Если оттуда до новых огородов быстро гнать, да еще вкругаля, чтобы мимо Ратного не проезжать, коня, действительно, заморить можно. Но только вот, какое дело: уезжал Первак в тот же самый день, когда из Ратного уезжали изгнанные семьи бунтовщиков, которые потом неизвестно куда подевались. Ни на какие мысли тебя, Михайла, это не наводит?

— Наводит! Я-то, когда про это узнал, думал, что их люди журавля подобрать могли... Ты знаешь, я тогда раненый лежал, и вдруг Листвяна пришла и стала просить, чтобы я десяток Первака в помощь плотникам дал. Да еще торопилась, хотела, чтобы отроки в тот же день до темноты на огороды приехали.

— Вот так-то... — Алексей очень внимательно посмотрел на Мишку, словно решая, понимает ли он серьезность положения — выходит, что врагов твоих, которые тебя извести поклялись, Первак куда-то увел и спрятал. И знает это место только он сам и, может быть, Листвяна.

— Так что ж ты раньше-то... Первака же допросить надо было...

— Поздно спохватился. Плотник мне ту историю про зазнобу рассказал накануне похода, а дни сравнить мне в голову пришло, только когда я здесь вот валялся, да и то уверенности не было, мог и перепутать. Но ты подтвердил, значит, правильно я догадался. У Первака не спросишь, пока не выздоровеет, и у Листвяны тоже не спросишь... из-за деда. Мать твоя особенно просила его последней радости не лишать. Так, что, давай-ка мы про это пока помолчим, а придет время, тогда правды дознаемся. Согласен?

Алексей вопросительно глянул на собеседника, Мишка утвердительно кивнул.