Божий отрок

Перко сначала указал на одну фигуру, оказавшуюся бойкой старушкой, чем вызвал раскаты смеха, потом на другую, тоже неправильно, хотя возможно он нарочно называл не ту для пущего веселья. Но за его ошибочный выбор пришлось платить серебром, хотя учитывая, что за праздник башляла казна можно было и пошутить.

Погрузившись в повозки, мы, тронулись в обратный путь. Венчание проходило в Успенском соборе стольного Владимира при стечении массы гостей и любопытных жителей. Великая честь.

Обряд был похож на тот, в прежней жизни. Бас батюшки гулко разносился под сводами белокаменного храма:

— Венчается раб божий Авдий, — мое христианское имя, — рабе божией Агафе — христианское имя Малуши.

— Венчается раб божий Евпатий, — христианское имя Перко, — рабе божией Зинаиде — христианское имя Златы. — Молодая жена Перко стояла строго, но заливалась ручьями слёз.

После венчания свадебный поезд тронулся на моё подворье. Здесь меня с женой благословил отец, разодетый в парчу Осип Лютый, а Перко со Златой его мать. После обряда мы снова погрузились в возки, хотя ехать было всего ничего — обратно в детинец. Государь выделил для свадебного пира лучшие залы своего терема. Свадьба вышла веселой, с ряжеными, гуслярами, гудочниками и скоморохами. Гуляния длились три дня, и признаться утомили.

Последние месяцы перед отплытием пронеслись как один день. Раздать всем наставления, собрать боевую дружину, припасы, товар на продажу. Суета. Разлука с молодой женой была тяжелой, но даже на пользу, уж слишком малолетней была супруга.

Как-то буднично корабль поднял якоря и вот мы уже идем по Белому морю. Здесь меня полностью захватила штурманская работа. Расчеты скорости хода корабля, вычисление азимутов, широт ключевых точек, вычисление их долготы путем сложения и вычитания пройденных участков, составление карт и ведение записей.

Поход за море на корабле по нынешним временам героическое деяние, но складывается из ежедневной рутины на набитом людьми ограниченном пространстве. Экипаж занимается своим делом. У головы поморов и его помощников тоже забот полон рот. А для дружины дела надо было найти.

Для заморского похода на все две сотни воинов были изготовлены нарезные ружья. По уговору с государем пороховое дело строго засекречено. Выработка пороха ведется ограниченно и под строгой охраной. В порубежных стычках огнестрел не применяется вовсе. Пушки и ружья должны стать нашими козырями в будущей игре с беспощадным противником. За два десятка лет об этом виде оружия забудут, и шпионам монголов будет весьма затруднительно узнать об этом секрете. Использование же на другом континенте ружей и пушек как раз поднимет авторитет немногочисленного войска. Утечка этой технологии в общины аборигенов не таит опасности. Изготовить ружья и порох тамошнему населению не под силу.

Обучение огненному бою поначалу шло очень тяжело. Ратники сильно пугались ружей. Те, что брали огнестрел в руки, так дергались при выстрелах, что о попадании в цель и говорить было напрасно. Дело переломил случай.

— Кузьма бери ружье в руци. Дабы земли дальние повоевать, надобно дабы вси вои с сей затеей свыклись. — Увещевал десятник гридня.

— Ни к чему мне сия дуля. Пущай отроки с сей бедой возятся. Азм с мечом да копьем ловок, луком с детских лет, на кой ляд мне сия палка надобна? Стар азм ужо с таковою гулкою и страшною пакостию возиться! — Отбивался от учения тридцатилетний боец.

— Князю видней.

— Князь твой, меча в руцах не держал, тако и сует сии ружа.

— Воин! — Позвал я не видящего меня в запале спора мечника. — Про меня речь ведешь?

— Известно, отец твой из первых бойцов, да про тебя не слыхал азм николижды. — Ответил воин, не тушуясь.

— А ну-ко давай об заклад побьемся. Коли азм тебя оружья лишу, за тобой урок: с прилежанием огненный бой выучить, а уж коли ты у меня меч отнимешь, то можешь пищали не касаться вовсе.

— Ахаха, — расхохотался воин, — давно бы так-то.

Достав меч из ножен, он совершил несколько маховых движений и встал в стойку. В прежней жизни, хоть я и не любил клинковое оружие, меня учили фехтованию лучшие мастера Европы. Все наставники в итоге разочаровались, не справившись с задачей и я остался крайне посредственным мечником. Признав бесталанность местного царя, они обучали меня типовым связкам и фирменным приемам владения клинком, добиваясь автоматизма и не надеясь на импровизации.

Достав в свою очередь длинный меч и дагу, я тоже приготовился к бою. Вокруг собралась немалая толпа ратников и поморов. Развлечений на борту не густо. Прямой славянский меч, которым владел мой противник, длиной около полутора аршин, обоюдоострый и с глубокими долами, предназначался в основном для рубки. Острие было закругленным и применялось довольно редко. На бой воин выходил обычно с топором или булавой и щитом. Меч, в нынешние времена вещь статусная и дорогая, естественно, если он из качественной стали или значительно реже многослойной, поэтому его берегли. По рукам ходили и дешевые клинки, но они быстро ломались или гнулись в бою. Не взяв в руки щит, воин продемонстрировал мне и окружающим свое превосходство и уверенность. Мне же, учитывая западную технику фехтования, которая появится только несколькими столетиями спустя, дага и шпага обеспечивали некие шансы на победу. Меч, выкованный моим мастером, представлял собой полутора аршинный узкий клинок с тонким острием. По терминологии XVI века это была тяжелая шпага. Дага имела развитую гарду, хорошо защищающую кисть левой руки. Встав лицом к лицу и выдержав паузу, мы начали бой. Выдав несколько восьмерок и финтов, воин перешел к атаке. Уклоняясь, и парируя выпады, очередной прямой удар сверху вниз я принял на дагу, защемив лезвие меча в специальных ушках гарды. Мой ответ был, не клинком меча, а его эфесом. Ошарашенного врага бить надо было в голову, оглушая или калеча, но я ударил по связке меча поединщика и своей даги. Кинжал вылетел из моей руки вместе с клинком противного воина. Лишив гридня оружия, я одержал победу в этом весьма скоротечном бою. Такова была линия обучения, к которой приходили мои учителя: несколько отработанных заготовок, позволяющих мне выжить до подхода охраны.

После этой сшибки, которую я выиграл скорее из-за самомнения дружинника, отношение ко мне ратников стало более теплым и обучение огневому бою пошло быстрей. Стрельбы проводились рано утром и вечером, на корме корабля. Поначалу это жутко раздражало кормчего, однако и его тоже привлекли к занятиям и недовольство пропало. Палили залпами и по очереди по нескольким поленьям, буксируемым на веревках за кораблем, одновременно отрабатывая караколь. Залповая стрельба — это порождение черного пороха. При выстреле образуется дымное облако, которое мешает соседу ловить прицел, да и грохот этому не способствует отсюда затягивание своего выстрела и в результате во врага попадает меньше пуль. Именно поэтому отрядная стрельба в разнобой не очень эффективна. При залповой стрельбе, пока ружья зарядит вся шеренга, дым успевает рассеяться и при следующей команде 'огонь' все палят прицельно. Стрельбы вели во время пересменок дневной и ночной парусной команды. Палить днем нельзя — ночным поморам надо выспаться.

Периодически из трюма поднимали лошадей — выгулять по палубе, к общей радости всей команды. В глубинах корабля обитали десяток верховых и тягловых лошадок, овцы, куры, утки, и несколько собак. Этот зоопарк требовал постоянного ухода, но для почти четырех сотен людей на борту он был психологической отдушиной.

Наличие в экипаже четверых священников тоже служило снятию психологического напряжения среди такой большой толпы людей, на столь ограниченной территории. Ежедневные, праздничные и воскресные службы сближали и умиротворяли экипаж корабля.

Одно время парусник в океане не выдавал скорости, что показывал в Белом море, после размышлений о причинах я списал это на Гольфстрим, северное течение, омывающее берега Норвегии. Но затем ход даже ускорился, наверное, тоже какой-то поток в океане. Иногда значительные волнения так и не перешли в шторма, и миновать южную оконечность Гренландии нам удалось относительно спокойно.

— Лодья! Лодья!

— Чего орешь, оглашенный? — Обругал артельный помора, который сидел в вороньем гнезде.

— Так ить, лодья!

— Где, где? — загомонили поморы и ратники.

— Вона тама, — указал на волны верху молодой помор. — Налево от носа. Вона она!

По команде рулевой довернул корабль навстречу судну. Подойдя ближе, стал виден полузатопленный морской водой драккар. Сорока аршинное судно имело сломанную мачту и большой серый парус, уходящий в черную глубину. На борту не было ни одного человека. В воде плавали пустые бочки, ящики и плетенные из ивняка корзины. Осмотр нежданного обретения показал его полную исправность, не хватало только дюжины весел, и мачту надо было заменить.

По моим расчетам через несколько дней должны были показаться берега долгожданного континента. Найти почти у Нового света практически неповрежденный корабль было дорогим подарком, и бросать его в море непозволительная роскошь. После совещания приняли решение посадить на весла воинов дружины. Тем более что почти месячное плавание, теснота и безделье, подкрепленное неизвестностью, привело к нервозности среди команды и пассажиров. Промеж ратников даже вышла размолвка на тему кто первый поведет боевой корабль. По жребию образовали три смены гребцов и после того как осушили трюм, и корабельные плотники вытесали из запасов дерева недостающие весла наш поход на другой конец света продолжился.

Через четыре дня мы вышли к новой земле. Замеры секстантом показали пятьдесят шесть градусов северной широты. По долготе по дневнику приблизительно четыре с половиной тысячи верст от Михаило-Архангельского монастыря, но это уже пальцем в небо. Накопившаяся ошибка могла составлять несколько сотен верст. Очертания берегов нового континента у меня в памяти отложились по картам шестнадцатого века, понятно точностью не отличаясь. Теперь экспедиции предстоял путь на юг, вдоль побережья. Присутствие земли снимало множество проблем, в первую очередь психологических, а уж потом свежей дичи для питания команды и чистой воды. Да и с найденным драккаром теперь было полегче. Его команда всегда могла подойти к линии прибоя и вытащить корабль на сушу. Раньше в случае шторма мы собирались, сняв гребцов, бросить его на волю волн.

Примечательно, что берег был довольно плотно заселен. Местные поселки рыболовов и охотников на морского зверя попадались на пути по мере продвижения на юг, сильно различаясь по виду жилищ и типам рыбачьих лодок. Если на севере было что-то похожее на чумы, то южнее местные дома строились из дерева, ствол к стволу, под наклоном. Усеченный конус имел сверху небольшую площадку со световым проемом-дымоходом. Снаружи жилища обмазывались глиной и засыпались землей. Очевидно, далеким прообразом данного типа жилищ были юрты, как у половцев.

Местные лодки для морской охоты представляли собой долбленки-однодеревки. Иногда попадались настоящие произведения плотницкого искусства длиной свыше двадцати аршин. Там, где в океан впадали реки, встречались каноа — обшитые берестой каркасные лодки на три-пять человек.

Торговля с племенами происходила на бартерной основе. Мною впрок было заготовлено множество коробейного товара. Правда были предложения и просто пограбить. Учитывая имевшуюся на двух кораблях силу, аборигенам нам противопоставить, было нечего. Разум взял верх над жадностью. Русским кораблям здесь ходить много лет и дружелюбные хозяева этих мест нам нужнее скоротечных выгод. В обмен на дешевые ножи, иглы, зеркальца, отрезы тканей мы получали свежее мясо, рыбу, фрукты, грибы, моржовый зуб, серебро и золото россыпью и изделиями. За два стальных топора один из вождей предлагал дюжину молодых девушек, а после отказа заплатил самородным золотом — втрое от веса железа. Яркий пример колониального капитализма: рынок сбыта промышленных товаров в обмен на местные ресурсы по грабительским ценам, причем к обоюдному удовольствию.

Поначалу сведений о 'Рюрике' не было, но спустившись ориентировочно до 45-40 широты в рыбацких селениях дали знать, что видели такой корабль о прошлом годе. Очевидно, Иван взял сильнее к югу и только в этих широтах вышел к континенту.

Когда берег материка пошел сильно к северу, стало ясно, что мы достигли Флориды. Корабль снова взял курс на юг, вскоре упершись в новый берег. Судя по его протяженности, это была Куба.

Огибая остров с запада, наши корабли подверглись атаке местных племен. Погода была прекрасная. Уходящая за кормой линия прибоя разделяла бирюзу моря и короткую полосу белых песков, венчаясь шапкой невероятной зелени местных лесов. Оторвать глаз от райской картины было невозможно, потому и погоня и была замечена столь рано. По крику из вороньего гнезда кормщик увидел под сотню разномастных лодок, мчавшихся вдогонку уходящим кораблям. Гребцы азартно втыкали лопасти весел в беззащитные волны. По тревоге из трюма начали подниматься ратники и поморы. Общая расслабленность от пребывания в раю не подготовили нас к внезапной стычке. Однако воины есть воины и большая часть выбежала на крики с луками, а те, кто уже понял полезность огнестрела с ружьями. Драккар ушел с линии огня, приняв мористее. На нем было несколько поморов и две дюжины ратников. Они и ударили первыми. Щелчки боевых луков зачастили и навстречу голым спинам гребцов понеслись стрелы с широкими плоскостями на концах.

Опытные лучники, достигнув берегов новой земли и узрев неуклюжие доспехи местных воинов, сделанные из кожи и кости, тут же принялись переснаряжать свои стрелы срезьнями заместо бронебойных игл. Такой наконечник не может пробить прочный доспех, но против слабо защищенного противника очень эффективен. Широкое лезвие на тяжелом древке рассекает кожу и мышцы, дробит кости и вызывает обильную кровопотерю.

Ударивший по головным ладьям стальной дождь вызвал замешательство и столпотворение в атакующих рядах. Движение первых лодок замедлилось, следующие уперлись в них, потеряв скорость и маневр. Ошеломление от крайне эффективного расстрела на запредельных для этих мест дистанциях лучного боя позволило паруснику повернуть и стать боком к атакующей армаде. Выстроившиеся вдоль борта лучники и стрельцы по сигналу дали единый залп. Коса смерти прошлась по командам деревянных лодий, сгрудившихся в полутора сотнях аршин от нас. Дикари, испугавшись выстрелов и невидимой смерти, попадали на днища своих лодок, бросив весла и вжимаясь в неглубокие деревянные окопы. Лишь дальние кораблики, лихо пересадив своих гребцов задом наперед, дали сумасшедший ход и бросились к берегам острова, ломая весла. Парусник сделал доворот и направился к сгрудившимся лодкам деморализованного противника, изредка постреливая по осмелившимся поднять головы пиратам. Драккар подошел к борту первой лодки и принялся потрошить ее команду на предмет вооружения и ценностей. И если с оружием все было откровенно плохо: дубинки, слабые охотничьи луки, стрелы с обожженным острием, то с ценностями был полный порядок. Каждый воин имел от двух до пяти золотых или серебряных браслетов, подвески в ушах и носах, у нескольких, очевидно вождей, имелись украшенные самоцветами оплечья, наручи и шлемы из благородного металла с торчащими разноцветными перьями попугаев. По мере обыска ратники отпускали незадачливых аборигенов, лишь иногда пуская в ход боевые ножи, видя неприкрытую ненависть или агрессию. На самых больших лодьях, длиной до сорока аршин с командами в сотню и более воинов уже облаченные в стальной доспех ратники стеной отделяли проверенную часть корабля от сгрудившегося экипажа. По моему приказу лучшие корабли отогнали к 'Руси' и посаженные на них артели приступили к досмотру других лодий. Грабеж местных варягов продолжался полтора часа. Нашим призом стали пять больших гребных лодий и груда серебра и золота весом больше десяти пудов.