Каменный город

Удивительно, как точно рассчитали наши Предки удалённость от моря, чтобы волны не подтачивали силовые точки, а вода не вымывала блоки. По склонам пирамид, что виднелись вдали, росли деревья, почти полностью скрыв грани. Вершины пирамид прятались в тучах. И вот над деревьями широкой стеной шёл дождь, периодически сверкала молния, расчерчивая почти чёрное небо.

Муж тоже увидел! И хоть удивления не показал, но интерес явно присутствовал.

— Ещё один разлом? — решила уточнить я.

— Не уверен.

— Тогда что?

— На ум приходит лишь одно, мы меняем Явь под себя.

— То есть?

— Как себя чувствуешь?

Прислушалась к ощущениям. Прекрасно!

— Кажется, мы только что изменили наше будущее.

— Давай не будем думать об этом. Жить сегодняшним днём.

— Нет, не хочу лишь сегодняшним, хочу строить своё будущее вместе с тобой. Иметь свой дом, растить с тобой детишек.

Я хмыкнула. Дом у нас не скоро появится. Свой дом, не квартира.

— На самом деле мы можем построить свой дом уже сейчас. Там, где захотим.

— А здесь можно?

Муж хмыкнул.

— Можно. Хочешь жить в своём доме?

— Хочу. Но дом там, где ты.

Он обнял мой стан крепче, щекоча своей бородой мою шею, скидывая наголовник. Холода я больше не ощущала. По телу разливалось тепло, рождённое где-то в сердце.

— Пойдём в управу, спросим, где нам можно построить дом.

— Пойдём, — с готовностью согласилась я, вкладывая руку в протянутую мужем ладонь.

Стоило нам пойти, как там, где мы шли, продолжало светить солнце. И дорожки казались сухими.

Я вертела головой, отмечая изменения.

— Всё высыхает?

— Нет, мы идём в другом мире. Закрой глаза и забудь, что идёт дождь.

Мы остановились. Я последовала совету мужа, стараясь отрешиться от мыслей и почувствовать эту явь. А когда распахнула глаза, увидела, что везде светит солнышко. Всё сухое, а море спокойное. Мало того, было жарко в моём подбитом мехом плаще, будто на дворе не середина зимы, а весна в самом разгаре, когда всё пробуждается ото сна и снег уже сошёл, распускаются цветы на деревьях, набухают почки.

— Ты тоже это ощущаешь?

— Да, пока прикасаюсь к тебе, у нас один мир на двоих.

Эти слова могли бы задеть, но я отринула тут же отрицательный опыт и проявила любопытство:

— А когда разъединимся?

— Каждый будет творить ту явь, в которую верит.

— И наши миры не соприкоснутся?

— А это зависит от того, насколько они будут разными.

— Ты очень мудр. Кто ты?

Он улыбнулся.

— Твой муж. Мы здесь учимся. Каждый своему.

Так и не сказал. Но... Важно ли это? Я люблю его. И хочу с ним творить наш мир.

— Скажи, а зачем тебя стражник забирал?

— Надо было отметиться. Всё же я военный, и даже в увольнении им остаюсь.

— А откуда он узнал, что ты военный?

— Мы друг друга видим издалека. В общем, меня приписали в местный запас. Взяли мои позывные для связи.

— А то, что у нас своя явь как-то скажется на этом?

— Всё зависит лишь от нас.

Кивнула, понимая о чём он. Мы сами создаём этот мир, он проявляется лишь тогда, когда мы о нём думаем и представляем. Мы существуем лишь здесь и сейчас и видим то, что желаем увидеть.

Прогулка вышла утомительной. И хоть поначалу мне показалось, что я могу её осилить, но сил хватило лишь на полчаса. Шли мы неспешно, постоянно останавливаясь, муж брал на руки и нёс какое-то время, пока я не подрывалась идти дальше сама. Но даже не предложил взять извозчика. Мне же нравилось гулять с супругом.

— Как считаешь, зачем Перун приходил?

— Не уверен, что это он.

— Вот как? Тогда кто?

— Не знаю, родная. А каковы твои ощущения? Хотя, их знаю... — хмыкнул.

— И какие ж? — проявила я любопытство.

— Ты подумала, что по твою душу пришли. При этом, не боялась смерти.

— Ты поэтому явился?

— Да.

Я задумалась, но вовсе не о повелителе грозы.

— Колыван, а если нам дадут дом, то ты будешь жить вдали от меня и приходить лишь в увольнительное... — то, что я большую часть времени буду одна, не стала договаривать.

С одной стороны с его способностью перемещаться никаких трудностей, но... Что, если не позволят, или нельзя будет светить способностями. И хоть старалась не думать о плохом, но полностью не просчитывать все возможности не смогла.

Тут кристалл на моей руке легонько задрожал.

Я приняла звонок.

Оказалось, мама соскучилась.

— Здравствуй, матушка!

— Здравствуй, дочка.

Муж, увидев, кто звонит, усадил меня на попавшуюся на пешеходной дорожке скамейку и исчез.

— Ты одна? — спросила мама.

Я огляделась. Поблизости никого.

— Да, одна.

— Беляна, приехала б ты домой...

— Мам, я ведь только от вас, — и хоть родителей очень люблю и скучаю, но место моё рядом с Колываном. А сейчас, стыдно признать, подумала о себе. Мы ведь на море.

На глазах мамы блеснула влага, вызывая в душе тревогу.

— Мам, что случилось?

— Отец в больнице.

— Как так?

— Как с вами простился, так и слёг. Сегодня хуже стало. Его в лечебницу забрали. И не сулят ему ничего хорошего.

Внутри от беспокойства свело внутренности. Как же так? Что произошло, что мы оба слегли? Поветрие какое? Или тут что-то другое?

— А что лекари говорят?

— Что это не болезнь.

До боли знакомо.

— Он долго не протянет. С каждой минутой ему хуже.

— Хорошо, мам, мы приедем, — сказала и отключила кристалл. Что ж за напасть такая?

Бросила взгляд на свои руки. Дрожат.

Ко мне быстрым шагом приближался супруг.

— Успокойся! — строгий тихий повелительный голос.

— К-как? От-тец ум-мирает. Слёг п-после н-нашего отлёта.

Колыван опустился передо мной на одно колено и встряхнул за плечи.

— Ты Перуна не испугалась, а сейчас трясёшься как осенний лист на ветру.

— П-прошу, К-колыван, п-перенеси нас в Т-турух...

— Нет!

— Б-будь д-добр! — я готова была разрыдаться.

— Успокойся, быстро! Иначе не перенесу.

Стало обидно. Это ведь важно! А он со своими заморочками, которые ни к селу, ни к городу.

Просить больше ни о чём не хотелось. Надо найти летучий корабль и лететь к родителям...

Я попыталась встать, но тут же начала заваливаться, в глазах потемнело. Колыван успел подхватить, усадил на скамью, и, держа за плечи, молвил:

— Вот видишь! Разве что не бегала уже, а сейчас опять ноги не держат.

— К-колыван! — крикнула я, стараясь достучаться.

— Беляна! Возьми себя в руки! Ты сама себя загоняешь! Хочешь последовать за отцом? — и он отпустил. В глазах мелькнула злость.

Но я не слышала его доводов. Билась одна только мысль: отец! Я могу его больше никогда не увидеть!

Я наклонилась вперёд, положила голову на колени, не в силах усидеть. Слёзы хлынули из глаз.

Почти не осознавала уже, что меня кто-то несёт на руках, что освещение изменилось, что слышится стук капель по стеклу. Потом в мои руки вложили тёплую чашку.

— Пей!

— Н-не х-хочу! Н-ничего н-не х-хочу!

— Волью силком! — голос мужа.

Через силу сделала один глоток. Фу, какая горькая гадость.

— До дна! — не унимался он.

Но я просто оттолкнула его руку, разлив на пол ненавистную жидкость. Так мне показалось на первый взгляд. Но струя до пола не долетела.

Я как завороженная глядела, как жидкость, будто змея, разворачивается в воздухе и кидается ко мне. Рот мне приоткрывают сильные пальцы, хотя я особо и не сопротивлялась. И струя влетает в рот.

— Глотай!

Я мотнула головой и ощутила, как загорчило во рту, как против воли сделала глоток, как обожгло горло, как жидкость прошла по пищеводу.

Мой подбородок приподняли, закрывая рот.

Я подняла возмущённый взгляд на своего мучителя.

Колыван! Не ожидала от него такой грубости и непонимания.

Но рот мне открыть не позволили, при том, что руку муж убрал. Мне оставалось лишь бросать гневные взгляды. А все мои чувства он и так ощущает.

А потом накатило спокойствие и умиротворение.

— Успокоилась? Вот и хорошо.

— Ты перенесёшь? — взглянула на супруга, всё ещё не утратив надежду. Он ведь добился того, чего хотел. Пусть и не тем способом. Но я успокоилась.

— Перенесу.

— Зачем это упрямство? — не могла взять в толк.

— Тебе нельзя волноваться.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты издеваешься? — муж вздохнул, а затем скосил глаза в тот бок, куда я обычно косила, глядя на тёмную сущность. — Верни мне мою жену!

— Колыван! — возмутилась я. Будто я не в своём уме, и веду себя так не согласно своим убеждениям, а подвластна тёмной сущности.

— Он набрал уже силы, если будешь по любому поводу паниковать, то до осени не дотянешь.

— Но это не любой! Это важно.

— Для тебя, да. Именно поэтому. Такое ощущение, что тебя пытаются добить.

Я вздохнула. Да, тоже так показалось.

— Я перенесу, но до очередного всплеска. Вряд ли он случится в ближайшие пару часов после успокоительного, но потом не проси. И из дому не выпущу. Ясно?

— Да, мой страж! — отчеканила и хихикнула.

Что это со мной?

— Вещи оставляю здесь.

— Ты ещё и наши вещи прихватил? — удивилась я. Как он умудряется оставаться таким спокойным и действовать так хладнокровно?

— Колыван, а ты можешь отца отнести к урам?

— Нет.

— Прошу...

— Они не вмешиваются в наши дела. Да и больных к ним нельзя. Разве ж вам не давали подписывать бумаги?

Вспомнила, что при первом посещении палат действительно нам один из стражников давал подписать договор. Но я его не читала. Была увлечена внутренним убранством палат. Отец сам читал и подписывал.

Но тут вспомнила, что муж сегодня носил меня к урам.

— Но ты ж меня...

— Я нарушил правила. Они дают совет один на род. И мы свои уже потратили. И отец на тебя, и я на тебя.

Вот как? А если кому-то понадобится помощь из моих новых родственников, а они уже не смогут обратиться к Учителям? Плохо, но жалеть поздно. Надеюсь, что обойдётся всё. Но что же делать сейчас, чем отцу помочь?

— Чего мы ждём? — заметила, что муж не торопится переносить меня.

Но вместо ответа муж поднял меня на руки, и вот мы уже в доме моих родителей.

Колывана повело. И хоть мы не упали, я нахмурилась.

— А с тобой что?

— Всё в порядке. Устал просто.

— Точно? — не была уверена, что на сей раз не солгал.

— Да. Много потрясений за день. И хоть стараюсь держать себя в руках, что-то несомненно пытается вывести из себя.

Это он обо мне?

— Нет, не о тебе. Утро выдалось насыщенным, потом Перун явился, а тут ещё и твои заморочки. Я тоже теряю силу во время чувственных всплесков. А наша жизненная сила влияет на наши способности. На сегодня у меня предел.

Я огляделась. Мы находились в моей комнате. Я лежала на своей лежанке. И как я объясню наше появление здесь родственникам? Ведь рассказывать о наших способностях нельзя.

— А ты можешь куда угодно переноситься?

— Лишь в те места, где уже был. Поэтому стараюсь побывать везде.

— А когда ты был в моей комнате?

— Когда ты с мамой в лавке находилась. Братья твои устроили показ всего дома. Мы даже по улице успели прогуляться в окрестностях дома.

— И на море ты уже был...

— Да. У нас учения во многих городах бывают. В разных уголках нашего мира.

— А в воздухе тоже можешь очутиться?

— Да, могу. Но не обязательно попаду на летучий корабль. Привязка идёт к точке пространства.

Колыван взглянул на кристалл.

— Что?

— Надо поспать.

— Но отец...

— Не стоит привлекать внимание. Если мы из Камень-града прилетим, то у нас ещё шесть часов в запасе.

— А если он не дотянет?

— Решать тебе. Я ложусь спать. Силы у меня на исходе. Хочешь — рискуй. На твоей совести.

Я потупилась. Отца очень хотела увидеть. Но... в случае, если поступлю необдуманно, пострадать может не только любимый, но и его семья. Вздохнула, сделала усилие и встала с постели. Пришлось тяжело, пока я добиралась до своей личной банной. Умылась, взглянула на себя в зеркало. Исхудала. Щёки впали, тёмные круги вокруг глаз. Родных пугать не хотелось. Как вот я появлюсь в таком виде перед мамой? Она и так за отца переживает! Колыван прав. Никаких потрясений и переживаний!

Когда вышла из банной, Колыван уже спал на моей постели. Я сняла уличное одеяние и юркнула к нему под бок. Рядом с ним тепло и уютно. Он тут же обнял. А я почувствовала себя утомлённой, но защищённой.

И сон одолел.

Проснулась отдохнувшая. На дворе ещё светло было. Вот только мужа рядом не оказалось. Огляделась. Поняла, где я. Вспомнила, как тут очутилась. В душе начало зарождаться волнение.

— Возвращаемся домой? — из банной вышел муж и огорошил меня.

— В смысле?

— Ну, начинают появляться у тебя переживания, от которых отцу ни холодно, ни жарко... А вот тебе — смерть...

Отвернулась от мужа. Захотелось его покусать. Но он прав. Отцу своим расстройством не поможешь, а если он увидит меня в таком состоянии, как бы хуже не сделалось. Вдохнула поглубже и успокоилась.

— Звони маме, спрашивай, куда ехать, — нарушил повисшее молчание супруг.

Последовала совету, заодно отвлеклась от отрицательных дум. Колыван же, пока звонила, переплёл мои волосы и вызвал извозчика.

На удивление, дождя не было, а на пасмурном небе показалось солнышко. Поздоровалась. Даже улыбнулась ему, даря в ответ радость. Закрыла глаза, подставляя лицо ему. Мысли все отринула. Не заметила, как наш путь окончился.

И вот мы уже в лечебнице. Я иду на своих двоих, но муж придерживает за стан левой рукой. Мама объяснила куда идти, мы и пошли через боковой вход под лестницей, по дороге никого и не встретив. Поднялись на третий ярус.

Матушка в белой лекарской запоне* и такой же косынке увидела нас, подскочила со скамейки, где сидела рядом с незнакомой женщиной, и бросилась навстречу, обнимая.

— Как он? — спросила я, отстраняясь и заглядывая в голубые глаза матушки. Постарела она за двое суток, морщинки появились. Переживает.

— Плохо. Не приходит в себя, — матушка всхлипнула.

— К нему можно?

— Нет. Пока не очнётся не пускают.

— А где он лежит?

— Вот тут, — мама кивает на дверь напротив пустой лавки, где она ещё недавно сидела.

Я поднимаю просящий взгляд на мужа. Он кивает и проводит меня в палату к отцу, просто открывая дверь. Удивляюсь, что не заперто, но при этом мама почему-то не внутри. Мелькает запоздалая мысль: а почему нельзя родным сидеть рядом у постели умирающего? Или отец заразен? Но для меня уже не важно, а муж со мной возится и даже целуется. Хуже точно не будет.

— Э, туда нельзя! — бросается к нам по проходу санитарка, но муж уже втянул меня и закрыл дверь, прислонился к ней, сдерживая напор. Санитарка стучит, крича, что мы себе хуже сделаем, но вскоре звук прекращается.

Отец лежит в постели, худющий, кожа повисла, будто у дряхлого старца, грудь чуток вздымается, глаза закрыты. Живой!

— Батюшка! — бросаюсь к нему, на глаза наворачиваются слёзы.

— Беляна! — рычит муж.