Волчица и пряности. Том 19

— Гррхх...

Еда занимала самую большую долю в расходах купальни, поэтому мой партнёр дал Ханне огромные полномочия. Когда все собирались на кухне, трудно даже определить, кто в купальне хозяин. Мало того, мой партнёр ещё и попросил Ханну вести себя построже со мной и Миюри. В кухне было полно того, что мы обе были бы не прочь тут же погрызть, но всё это было чем-то вроде ловушек, чтобы отвлечь ненасытность этих двух волчиц от более ценной еды.

— Я работаю так усердно, и в ответ такая жестокость... — с укором проныла я, но Ханна не вернула чашу.

— Ну, не знаю точно насчёт этого, но я слышала, что имбирь в сахаре очень поможет, когда ты закончишь всё, что сейчас делаешь. Вот закруглишься с этим, и можешь просить и сахар или что угодно, что тебе нравится.

— Конечно, я так и сделаю. Но я не знаю, когда будет готово.

Я уныло уткнулась лицом в стол, и это не было моим притворством.

Гости всё прибывали, вернулись в купальню и музыканты, стало довольно оживлённо. Пока гостей развлекали песнями и танцами, они могли провести весь день в бане, а это значит, что мы с моим партнёром могли покинуть их.

Как только всё входит в колею, периоды беспокойства, порой и чрезвычайного, перемежаются свободными промежутками. Правда, теперь, если в какой-то момент я была свободна от работы, то вкладывала всю свою энергию в эти листы пергамента. Если б я этого не делала, им бы не было конца, а если потом мы получили ещё предложения, наша работа могла вообще тянуться до самой осени.

Конечно, можно было отказаться от того, что мы сочли бы чрезмерным для себя, но гости торопились освободиться от ответственности — и всё из-за странствия малыша Коула и Миюри, а потому мы не могли сказать, что не несём никакой ответственности.

Ещё мой партнёр с мрачным выражением лица сказал, что, если мы согласимся на работу сейчас, это приведёт к некоторым последствиям позже. Если так надо ради его блага, то у меня не было выбора, кроме как быть преданной ему.

— Но что этот дурень хочет делать со всеми теми деньгами, которые заработает? — пробормотала я себе, всё ещё прижимаясь щекой к столу и наблюдая, как Ханна уносит сладкое лакомство.

Дела в купальне шли нормально. Возможно, он думал о другом. Нет, он не мог думать о персиках в меду для меня. Такие неразумные приоритеты умерли, когда мы открыли купальню. Его мыслей я не знала, но знала, что мне нужно сосредоточиться на своей части работы.

— Ладно, приступим!

Я допила вино, подогретое Ханной, и направилась к спальне. Моего партнёра не было, ему надо было что-то сделать в деревне, но по устойчивому запаху я могла сказать, что он листал пергаменты до самого последнего момента. Я взяла одеяло, наброшенное на спинку стула, схватила в охапку и понюхала. Оно пропиталось запахом партнёра.

— Эх...

Вино вместе с имбирём наполняли теплом моё тело. Я выглянула в открытое окно, оттуда доносилась отдалённая песня под музыку.

Тихий, прекрасный день.

Я легла на кровать немного вздремнуть, и моё сознание мгновенно уплыло.

И снова разрешения.

Бывают разрешения на добычу золота, серебра, меди, железа, свинца, ртути, серы и немереного числа руд, содержавших вышеперечисленное. Ещё разрешения на торговлю ими и отдельно на взвешивание. К ним ещё разрешения на их оценку, разрешения назначать тех, кто будет проверять руды и металлы при перевозке и на освобождение от проверки.

Пшеница, ячмень, рожь и овёс делятся на сорта по-разному в зависимости от города, налоги за них зависят от этих сортов и от места взимания налогов, сено и солома, идущие на корм скоту, рассматриваются отдельно. Если злаки шли на изготовление эля, они учитывались не как еда, а как пьянящие напитки и рассматривались наряду с вином и спиртом. По определению пьянящих напитков, в свою очередь, существовали разрешения на освобождение владельца от этого определения и привилегии назначать кого-то в данном городе для решения споров по определению.

А потом ещё целые наборы разрешений на мясо, рыбу, меха, изделия из металлов или дерева... И так до бесконечности.

— Мир людей — это какое-то бездонное болото? — пробормотала я, даже не имея сил сказать громче про то, как я обижена на всё и как не хочу больше этим заниматься.

— Ты ухватила теперь, как работает мир. Посмотри, осталось совсем немного.

Мне теперь не было нужды думать, насколько старше выглядит лицо моего партнёра, освещённое свечами. Потому что по мере работы он всё более оживлялся, вызывая в моей памяти картинки из прошлого.

"Смотри, это разрешение контролировать операции с мехами в Ренозе", или "xех, я и не знал, что существуют права управлять работниками порта в Кербе", или "а вот и разрешение на ввоз золота в Рубинхаген, будь оно у нас тогда, нам не довелось бы пройти через столько неприятностей". Он показывал то и это, и его глаза сияли.

Другие разрешения устанавливали связи между столь многими разными городами, о чём я раньше и не подозревала, и мой партнёр от этого раскраснелся ярче, чем от выпивки или острой еды. Даже во сне он бормотал о том же. "Раз этот и этот город защищают привилегии между ними для этого товара... можно заработать много денег, если купить его в этом городе... Хе-хе..."

Но поглядывая время от времени украдкой на него, когда он оживлённо суетился со своими пергаментами рядом с ней, я начала получать удовольствие от этого. Всякий раз, натыкаясь на места, где мы вместе когда-то, далеко-далеко от Ньоххиры, ввязывались в рискованные истории, он воспламенялся. Я была не против, чувствуя то же самое. Те наши истории не были бесконечным повторением одной и той же повседневности. Каждый день нёс что-то новое. Эти ослепительные, блестящие воспоминания было невозможно уместить в столь короткое время. Всё это было так беспокойно, что я первая сказала "нет, с меня хватит". Это моё желание положило конец странствию моего партнёра. Он выполнил желание, хотя и не без некоторого сожаления, как мне в то время казалось, но теперь он, похоже, не испытывал особой тоски из-за своего выбора. В сущности, мой партнёр всего лишь с удовольствием оглядывался на далёкое прошлое.

И это меня не радовало — при всей себялюбивости такого отношения, я бы хотела, чтобы он вспоминал наши старые приключения с выражением жгучей тоски на лице. Тогда у меня появится повод позлиться на него. Ты никогда ничему не учишься? - могла бы я сказать своему партнёру.

— Если ты хочешь снова отправиться в дорогу, я... — вдруг сказал мой партнёр, когда я вписывала название места в разрешение, касавшееся тарифов на соль, и слушала, как он волновался по поводу какого-то сложного разрешения, отменявшего привилегию проходить таможню на реке Роеф без уплаты налогов.

Сказал и умолк, не договорив. Я поняла, что мои мысли вырвались из моего рта. Я подняла голову, он смотрел на меня со странным выражением на лице.

— Не обращай внимания... — начала говорить я, но прервалась и опустила взгляд на разрешение на соль.

Мой партнёр ответил не сразу, сначала он снова взглянул на разрешение, которое так взволнованно читал вслух.

— Я не собираюсь странствовать, — тихо произнёс он.

Я это знала. И потому не договорила своей фразы, не желая допускать в неё слова с горьким вкусом.

— Эй, — продолжил он. — Ты что-то скрывала от меня, нет? С самого появления Селим.

Я была потрясена, шерсть у меня на ушах и хвосте вздыбилась. И всё же ограничилась лишь вопросом на вопрос:

— Что ты имеешь в виду?

Он слегка потёр нос — удержал улыбку? — и сказал:

— Я знаю, — его рука мягко опустилась на мою голову. — Потому что ты моя жена.

Я неловко поёжилась, как будто мягкую шерстинку пошевелили у меня в ухе. В груди что-то мучительно перехватило, слёзы навернулись на глаза.

— Дурень...

— Но ты действительно выглядела так, будто у тебя хорошее настроение, поэтому я, честно говоря, не был уверен, что это так. Ты хорошо обращалась с госпожой Селим. Если бы я не был осторожен и обеспокоил тебя с этим, ты бы выглядела, будто действительно злишься на меня, вот я ничего и не говорил.

Он заботливо изучал моё лицо. А я не поднять на него глаза. Мы молчали среди ночной тишины. Потом мой партнёр, забывший дышать во время этой паузы, выдохнул и откинулся на спинку стула, отозвавшегося скрипом.

— Такое чувство, что с тех пор, как Миюри и Коул ушли, всё здесь выдохлось.

В купальне было тихо.

— Тебе здесь скучно жить? — спросил он с лёгкой улыбкой.

— Нет, коне...

Купальня, над которой мой партнёр так усердно трудился, возводя её. Это сооружение принадлежало нам, оно было местом, которое мы могли называть домом. Совершенно невероятно, чтобы он захотел оставить всё за спиной и снова отправиться в путь. Но я не смогла закончить фразу, он ведь не так давно даже спросил меня, не хочу ли я в дорогу. Но я не слишком хорошо знала саму себя.

— Не знаю... — последовал мой честный ответ, мой партнёр выглядел удивлённым.

— В последнее время я всё сильнее замечаю, сколько мне лет, но ты по-прежнему молодая.

— А? — мой жалкий голос был готов прорваться криком из самого сердца.

Я смотрела на него, его улыбка становилась всё шире и шире. Это означало, что он читал на моём лице готовность разрыдаться.

— Наблюдая за Миюри, я кое-что подумал. Я подумал — вот, что значит быть молодым. И не будет удивительным, если кое-кому вроде взрослой волчицы тоже будет скучно жить в купальне.

— Это всё... — с трудом проговорила я, затем со всей твёрдостью мотнула головой. — Я не скучаю. Ни в коей мере.

Однако в глубине сердца не было безмятежности. Определённо там разыгрывалась буря раздражения из-за каждодневного повторения одного и того же. Что бы я ни думала, это было потаканием себе и себялюбием, и мой партнёр ничего не мог с этим поделать. Я не могла остановить время или повернуть его вспять. И потому не могла решить, надо ли быть честной. У моего партнёра было доброе сердце, заставлявшее меня беспокоиться, что он может начать необычно относиться ко мне или же расстроится.

И слова у меня застряли в горле, тогда он улыбнулся с грустинкой.

— Все волчицы что-то пытаются показать? Как это было с госпожой Селим?

Он беспокоился обо мне. Будет выслушивать меня. Кроме того, до него всегда можно дотянуться. И ещё он не будет рядом вечно. Если мне однажды придётся это сказать, то я должна сказать это раньше, а не позже. Я проглотила ком, застрявший в горле, и медленно открыла рот:

— Я не скучаю в купальне.

— Мм... хмм, — кивнул он, затем протянул руку к свече на столе и срезал ножницами нагар, пламя свечи увеличилось и дало больше света. — И?

— Я привыкла повторять повседневное. Я... я когда-то, в конце концов, столетиями наблюдала за ростом пшеницы.

Бесконечное повторение сезонов, время, которое не вернуть.

— Я счастлива сейчас. Так счастлива.

Я схватила руку своего партнёра на столе, и он игриво обхватил мои пальцы.

— Однако... Ничто не меняется изо дня в день. Завтра будет то же, что и сегодня, а послезавтра будет таким же, как завтра, а то, что было в прошлом месяце, было таким же, как и в том же месяце прошлого года, а следующий месяц будет таким же, как и месяц в следующем году, так? Это стало ещё заметней с отъездом этой дурёхи Миюри и малыша Коула.

Пальцы партнёра сдавили мой указательный палец немного сильнее, чем следовало. Его пальцы стали намного мягче, чем того странствующего торговца из прошлого.

— Если бы я позволила себе сдаться перед этим счастьем, все эти драгоценные дни растают в моей памяти... Хотя я и могу быть мудрой волчицей, я не могу помнить всё. Я испугалась этого. Потому что...

Затем я внезапно для самой себя посмотрела на его лицо. Сколько бы я ни рассматривала бы его, однажды я уже не смогу его увидеть, больше не смогу.

— ...потому что...

— Я не смогу оставаться с тобой всегда, — завершил партнёр и поцеловал меня в лоб.

Мы оба знали это, и поэтому не осмеливались ни словом упоминать об этом. Мы без слов согласились делать вид, что не знаем этого. Во время событий в Сувернере из-за Селим и её брата нам снова пришлось встретиться с этим — впервые за долгое время.

Он взъерошил мне волосы и продолжил:

— Когда мы уйдём, тебе надо будет жить на постоялом дворе семьи Селим... В конце концов, это про запас. Потерянный груз не всегда возвращается.

Для меня мой партнёр был вроде мальчишки, родившегося не так уж и давно, и он сейчас спокойно улыбался.

— Я знаю это, поэтому я многое обдумал сам. Я ничего не говорил, потому что, если бы я это сделал, ты бы вышла из себя, но я всегда думаю обо всём, что могу оставить тебе.

Я глотнула и оглянулась на него. Я была очень счастлива, что он беспокоится о ней, но мне и неописуемо грустно, потому что он думал о своём уходе. Эти два чувства сошлись вместе у меня в горле, причиняя страдание. Если бы он сказал мне что-нибудь об этом, я не смогла бы вынести это ожидание агонии и, конечно, разозлилась бы.

Не сметь даже думать о таком!

— Но я увидел тебя, в одиночестве засыпающую днём, плотно завернувшись в одеяло. Тебе точно что-то понадобится, чтобы не дрожать от холода.

— А?! Я-я-я не была...

Мои уши от гнева выпрямились, а щёки обдало жаром. Этого ни за что бы не произошло, будь я сейчас волчицей, но это тело было слишком маленьким для таких сильных переживаний.

— В общем, ладно, мне пришло кое-что в голову, и я усердно работаю над этим, но благодаря Коулу и Миюри мой замысел, похоже, осуществится быстрее.

— Хм?

Его рука переместилась на мой затылок, он поцелуями собрал слёзы с моих глаз. Ощущение грубого прикосновения его бородки свидетельствовало, что это не сон.

— Понимаю... Тогда... тогда почему ты решил взяться за эту работу? Это беспокоило меня. Ты просто хочешь скопить денег? Что ты будешь делать со всеми этими деньгами?

— Я не могу унести золото на небеса, ты знаешь.

— Этого не может быть... они для меня?

Я хотела ему объяснить, что в этом нет нужды, но почему-то в его лице проявилось облегчение.

— Даже если бы я оставил тебе деньги, разве ты не превратила бы каждую монету в попойку, во время которой ты бы жаловалась всем на своё одиночество, или вообще не проявила бы к деньгам интереса и вместо этого залезла бы в пшеничное поле?

— Чт?.. Ты?..

— В общем, я действительно хочу оставить деньжат хотя бы более прагматичной Миюри.

Он смотрел на меня, не находившую слов от неожиданности, а затем нежно улыбнулся.

— Вот почему я хочу оставить тебе то, что ты никогда бы не выпустила из рук, даже когда задремлешь на солнце или свернёшься калачиком, укутавшись одеялом, в холодную тихую ночь. В общем... — он почему-то остановился в этом месте и смущённо почесал голову. — Я хотел сделать это. Было занятое время, да и я сам не очень приспособлен к этому...

Я даже застонала, раздражённая, что никак пойму его, и он стал извиняться, неловко улыбаясь, а затем продолжил:

— Это книга.

— Книга?

Он пожал плечами.