Волчица и пряности. Том 19

Всякий раз, когда он укладывал следующий камень поверх предыдущего, когда раздавалось уже привычное клак, Миюри съёживалась всё сильнее. Ему не нужно было посмотреть на неё, чтобы понять, что она готова заплакать. Она заломила руки перед собой, потом отпустила и повторила жест отчаяния, стоя рядом. Когда Лоуренс ругал её, она выглядела расстроенной, но это было лицедейством. Сейчас же Миюри не было нужды притворяться.

Тамт — раздался глухой звук. Это Коул водрузил сверху особенно большой камень. И вздохнул.

— Если не собираешься помогать, возвращайся в свою комнату.

Он хотел, чтобы она подумала о своём поведении.

Миюри напряглась так сильно, что, кажется, даже задрожала шерсть на кончиках её опустившихся ушей, потом она, наконец, кивнула. Или, может быть, с трудом сдержав слёзы, понурилась. Как бы ни было, её голова опустилась, словно потух свет внутри неё, она сделала шаг назад, потом ещё. Постояла немного, вероятно, ожидая какого-нибудь доброго слова от него. Но он не смотрел на неё и продолжал складывать камни, и тогда она смирилась, повернулась и зашагала прочь.

Коул смотрел на удаляющуюся спину Миюри, смотрел, как она вылезает из сухой ванны и направляется к дому, кажется, она то и дело утирала лицо. От этого ему защемило сердце, но ей надо было расти и учиться. Затем, когда он за обедом спросит, подумала ли она о своих поступках, она, вероятно, вернётся к нормальному состоянию, к ней вернётся её свет.

Он укладывал камни и размышлял, и когда солнце достигло самой высокой точки в небе, большая часть работы была завершена. Осталось только найти кого-нибудь из деревни, какого-нибудь мастера каменной кладки, чтобы забить в нужных местах деревянные клинья, закрепляя всё на своём месте. Мало лишь сложить камни один поверх другого — примерно так же дело обстоит с опытом и отношениями между людьми.

Коул потянулся, сжал кулаки и тяжело вздохнул. В горле у него пересохло, есть тоже хотелось. Хоро уже должна была испечь изюмовый хлеб, ему очень захотелось его и ещё немного медовухи. Если бы Хоро, любительница выпить, увидела, как он предаётся сладким напиткам, она, вероятно, была бы раздражена.

Но он вдруг подумал, осталась ли ещё медовуха в кладовке на складе. Медовуха состояла в основном из мёда, обладавшего по самой своей природе невероятно сладким вкусом, и специй, так что она определённо не была дешёвой. И потом, медовуха слишком сладка для постоянных деревенских выпивох, поэтому её не производят в первую очередь. Он шёл и думал, что нужно сделать, чтобы добыть немного мёда для себя, в это время мёд в лавках появляется лишь с новой зеленью в природе.

Хоро встретила его на пороге дома.

— О, твой живот подоспел в самый раз.

Похоже, она собиралась сама пойти позвать его на обед.

— Это всё из-за положения солнца в небе, — Коул показал вверх.

Хоро простодушно, по-детски, посмотрела на небо и, снова взглянув на него, кивнула.

— Ты всегда отличался рассудительностью, малыш Коул.

— Пожалуйста, перестань называть меня "малышом", — криво улыбнувшись, отозвался он.

Хоро махнула своим хвостом, более крупным, чем у Миюри.

— Сколько бы времени ни минула, вы для меня всё равно дети.

Что он мог сказать на это мудрой волчице Хоро, которая будет жить сотни лет?

— Почему же вы все настаиваете, что вы не дети, а потом так ссоритесь?

Её манера говорить загадками исходила из её обычной игривости, однако тема привлекла пристальное внимание Коула.

— Ссоримся? — переспросил он.

Она разочаровано скрестила руки на груди.

— Моя очаровательная маленькая дочка плачет. Если бы ты был не столь хорош и не был моей территорией, малыш Коул, я бы откусила тебе голову.

Она пристально смотрела на него, такие же глаза и такое же лицо, что у Миюри, но ощущение от неё исходило другое. Вполне возможно, что она хотела не столько позвать его к обеду, сколько обсудить ситуацию.

— Э-э, но... ладно, но...

Он хотел сказать — я не доводил бы Миюри до слёз без причины, но Хоро остановила его, раздражённо улыбнувшись и игриво ткнув его пальцем в грудь.

— Я всё знаю. Медведи, которых разбудила Миюри, повредили островок в купальне, и пока ты его чинил, девочка убежала в горы. Что ж, всё верно, тут даже моя мягкая и справедливая лапочка разозлится.

Если Хоро знала достаточно много, то почему говорила так, будто приняла сторону Миюри? Она была строже всех с Миюри в купальне и не была мягкотелой. Единственной, кому без возражений подчинялась Миюри, была её мама. Проблема в том, что самая главная личность в доме почти никогда ничего не выговаривала ей. Возможно, так воспитывали волки своих детёнышей, но иногда это вызывало досаду.

И поэтому казалось странным, что Хоро приняла сторону Миюри. Коул оказался в замешательстве.

— Хмм. Ладно, раз ты не понял, мне придётся продолжать называть тебя "малышом".

Он чувствовал себя птенцом с прилипшей яичной скорлупой.

Мудрая волчица прищурилась, с теплотой глядя на него.

— Миюри, конечно, проказница, но она не глупая.

— Это верно, — подтвердил Коул.

— И она обожает тебя, — насмешливо хихикнула Хоро.

Но Коул никогда и не сомневался в привязанности Миюри.

— Конечно, я чувствую то же самое к ней. Она очень важна для меня. Вот почему я хочу, чтобы она научилась владеть собой и проявлять благоразумие.

— Хммфф.

Этот звук показал, как испортилось настроение Хоро. Она оторвала палец от его груди, чтобы лишь снова ткнуть и теперь сильнее.

— Оба самца в этой семье омрачают своё зрение, мучаясь тем, что не имеет значения.

Не успел он спросить, что это значит, Хоро повернулась на каблуках и пошла обратно в дом.

— Госпожа Хоро?

— Миюри охрипла, рыдая, и теперь она, обессилев от этого, уснула. Я не дам тебе твой изюмовый хлеб, пока вы оба не помиритесь.

И она зашла в дом.

Коул теперь один стоял у входа.

Помиритесь?

Но мириться было не с чего. То, что произошло между ним и Миюри, не было ссорой. Он всё делал лишь для того, чтобы научить её тому, что является правильным. Там не было ничего, что могло бы её задеть. Он был так уверен в своей правоте, но потерял почву под ногами, выслушав Хоро и увидев, как она себя держит.

Может быть, раз он хотел лишь одного — научить её тому, что правильно, — ему следовало бы спокойно всё рассказать, причём так, чтобы ей легко было понять. Ему не следовало выбирать столь болезненный для неё способ.

Итак, почему он себя вёл подобным образом?

Он медленно перебрал всё в своей памяти и обнаружил одно простое ощущение. Он хотел лишь, чтобы она извинилась. Не рассказать о том, что правильно, не добиться обещания никогда больше не устраивать таких шуток. Нет, он лишь хотел, чтобы она сказала: "Прости". И тогда он бы не слишком возражал, чтобы она ушла чем-то заниматься в лес. Её руки не были способны помочь ему восстановить островок, и, если бы она грустно сидела в сторонке, это лишь беспокоило бы его и ничего больше. Прежде всего, потому что он хотел всегда видеть улыбку на её лице.

— Ага-а... дошло...

Он вспомнил своё ощущение в тот момент и удручённо приложил руку ко лбу. Ведь он же нарочно пытался причинить боль Миюри. Она была дорога ему, он всегда думал о ней. Он был зол на себя, потому что, несмотря на это, он так плохо с ней обошёлся. Это не было правильным по учению Бога, да и по любому другому. Поняв, он признал: да, это была, безусловно, ссора.

Однако Миюри на самом деле убежала играть, не извинившись ни единым словом, и всё определённо началось только по её вине. Он чувствовал, что весы не совсем уравновешены. Странно, что Хоро встала на сторону Миюри таким образом. Не говоря уже о её обещании лишить его изюмового хлеба, будто обе стороны виноваты. Спросив себя, может ли он показать, что способен вести себя по-взрослому, он нашёл вполне вероятным, что Хоро действительно относился к нему, к Миюри и даже к Лоуренсу как к детям.

Стоя посреди тропы, он озадаченно наклонил голову.

Что-то было странно. Он что-то упустил?.. Сквозь раздумье он услышал чьи-то шаги у входа в дом. Пора гостей ушла вместе с зимой, надо полагать, это был кто-то из деревни. Но в дверь пришедший стучать не стал, судя по шагам, не доходя до дверей, он изменил направление и стал приближаться к Коулу. Потом он легко проскользнул между деревьями, огораживавших место, где можно было уединиться. И Коул его узнал.

— Ай! — вскрикнул, чуть не подпрыгнув, правонарушитель, явно не ожидая кого-то увидеть.

— Привет, Калм.

Это был мальчик из соседней купальни, ровесник Миюри и её товарищ по играм. Должно быть, он искал её, чтобы вместе поиграть, но был при этом изрядно экипирован. К его плечу были привязаны длинная палка и что-то вроде большого свёрнутого льняного мешка. Куда загадочней был букет колючих еловых веток, который он нёс в руке, держа в стороне от тела. Трудно было вообразить, что за игра подразумевала такой набор.

— О, Коул. Привет. Где Миюри? Она должна была прийти, мы ждали, но она не появилась.

— Миюри? Ммм...

Он никак не мог признаться, что довёл её до слёз, что она лишилась от этого сил и теперь спит. Конечно, он споткнулся о собственные слова. Затем до него дошло, что, как упомянул Калм, её ждали у них дома.

— Вы с Миюри договорились встретиться?

— Да. Мы собирались в лес. Папуля... отец тоже собирался с нами, и я, закончив помогать ему с делами, приготовил всё и стал ждать.

Когда он исправил "папуля" на "отец", Коул решил, что этот парень так рисовался перед собой, но застеснялся более старшего собеседника, это вызвало невольную улыбку, но кое-что выглядело необычным. Они собирались привести в лес и отца Калма? Это немного чересчур для игр. И тут всплыли слова Миюри, когда она пришла к купальне: "Значит, так! Я нашла в лесу что-то действительно стоящее! Ты так удивишься, брат!"

Нечто "действительно стоящее", требовавшее присутствие взрослого рядом... Это могло означать что-то вроде настоящей охоты. Но снаряжение Калма, похоже, не подходило для охоты.

Он стал припоминать, что ещё сказала Миюри.

"Так что давай, отведу тебя в лес, мы возьмём твою..."

Что же она хотела сделать?

— В общем, раз именно Миюри нашла это, ты не мог бы ей передать, что её доля ей достанется, даже если она не пойдёт с нами? — Калм поправил мешок на плече. — Кто-нибудь ещё может нас опередить и взять всё себе, так что нам надо поспешить.

Дальше Калм говорил, заметно волнуясь.

— Я ходил немного по лесу, смотрел, но мне не сравниться со взрослыми. Но Миюри умеет хорошо ходить даже по тем местам, куда взрослые побоятся сунуться, потому-то она и нашла кое-то просто сумасшедшее.

Кол вспомнил, как она выглядела, когда она пришла оживлённая, в радостном настроении. Если назвать её вид одним словом — растрёпанная.

— Ммм, и что Миюри нашла в горах?

Его сердце сжалось от предчувствия чего-то вроде раскаяния. Он должен был задать этот вопрос Миюри, не Калму.

— О, она тебе не сказала? — спросил удивлённый Калм, потом он улыбнулся. — Просто сумасшедшего размера огромный улей. Затем она пошла к моему отцу, она хотела, чтобы он приготовил немного медовухи.

Отец Калма, Сайрус, был мастером пивоварения, одним из лучших в деревне. И, что важнее, Калм упомянул медовуху.

Миюри была в том возрасте, когда ей хотелось быстрее повзрослеть, поэтому она вполне могла дожидаться возможности попробовать что-то хмельное. Но на сей раз её цель была иной. Она действительно думала над тем, что натворила, и понимала, что виновата. Рассудив, что ей за камни браться бесполезно, и прекрасно понимая, что простого извинения будет недостаточно, она решила поискать лучшее, что было в её силах, и немедленно отправилась в путь. Потому что знала, что он недавно пристрастился к медовухе.

И почему он не стал слушать её тогда? Если бы он просто выслушал, его бы обрадовало её внимание к нему, тут не было никаких сомнений.

Конечно, Хоро рассердилась.

Если бы Коул доверял Миюри немного больше, то это недопонимание никогда бы не произошло.

— Калм, — обратился он.

— Да?

— Не будешь возражать, если я пойду взамен?

Калм широко раскрыл глаза и целое мгновение смотрел на него, затем по-взрослому пожал плечами и сказал:

— Вообще-то тебя здорово там изжалят.

Именно этого Коул и хотел. Наказание должно сопровождаться болью.

Ткань закрывала большую часть его тела, но руки и лицо должны были оставаться открытыми. Теперь отогнать разозлённых пчёл дымом горящих зелёных еловых веток, потом проткнуть улей палкой, чтобы, наконец, бросить его в мешок. Всё, можно завязать мешок и спешить в обратный путь.

Конечно, рассказывать куда легче, чем сделать.

В конце концов, в купальню "Волчица и Пряность" он вернулся, когда солнце уже садилось. Хоро, встречавшая его, изумлённо отшатнулась.

— Выглядишь достаточно красиво... — сдержанно улыбнулась она, судя по её глазам, её слова надо было принять как похвалу тому, кто немного повзрослел.

— Где Миюри?

— В своей комнате. Эта беззаботная девочка до сих пор киснет. Наверняка этот груз принесён для неё, так? — она ничего не скрывала, в её словах ясно прозвенело обвинение. — Похоже, однако, ты свою часть выполнил.

Хоро отодвинулась, давая ему пройти. У него было чувство, что она и Лоуренс попадали в подобные ситуации не раз.

— О, госпожа Хоро, я хотел бы попросить тебя о любезности.

— Мм? И о чём же?

— Я бы хотел, чтобы ты попробовала это для меня.

Когда Хоро услышала слово "попробовала", её честность тут же проявилась в её вставших торчком ушах — они никогда не лгали. Она посмотрела на бочонок в его руках и улыбнулась.

— Мне будет приятно.

Они пошли на кухню и стали готовить разные вещи. Затем Коул направился к комнате Миюри. Он постучал, но ответа не было. Она могла спать, но, тревожась всё сильнее, что она всё ещё плачет, Коул приложил ухо к двери.

Было тихо. Он снова постучал, затем глубоко вздохнул и приоткрыл дверь.

— Миюри? — позвал он.

Если подушка, или графин, или даже просто насмешки полетели бы в его сторону, тогда он дал бы ей ещё немного времени. Однако, не встретив с её стороны никакого видимого отказа, он открыл дверь полностью. Миюри лежала на кровати, свернувшись калачиком, завернувшись с ног до головы в одеяло. Казалось, она сделала всё, чтобы никто не видел её лица, и это почти казалось шуткой. Но если им предстоит первый неловкий шаг к примирению, то, конечно, Коул, как старший из них, должен был его сделать.

— Миюри, — снова произнёс он её имя, и кокон из одеяла шевельнулся. — Ну же, успокойся.

Он говорил, словно умолял, и угол её кокона приоткрылся.

— Ты страшно злишься на меня... — почти сердито проговорила она, но голос её прозвучал так слабо, что, казалось, легонько похлопай он по этому голосу — разбил бы вдребезги.

— Я больше не злюсь, — Коул взял стул из-за стола, поставил его рядом с кроватью и сел. — Ты покажешь мне своё лицо?