Волчица и пряности. Том 19

Исуна Хасэкура

Волчица и пряности

Том 19

(Хроника купальни 2)

Перевод с японского языка — Иеремия Бурка

Перевод с английского — GOOGLE, О.М.Г.

Иллюстратор — Дзю Аякура

Волчица и благоухание лепестка

Сколько бы ни убирайся, по углам комнат в доме всегда собирается пыль, что говорить о заброшенном сарае, там, само собой, с годами стало просто немыслимо грязно. Лоуренс искал ручную мельницу, которая вдруг понадобилась деревенскому совету, но никак не находилась.

— Странно... не думаю, что выбросил её, и раз Ханна не пользуется ей, она должна быть здесь...

Он встал, почесал голову и выглянул из пыльного сарая.

— Ты не можешь её найти? — поинтересовалась Хоро, сидя на пне перед небольшим старым сооружением и кутаясь в шерстяную шаль. Если бы она тихонько сидела, её, с этими распущенными льняными волосами, длинной юбкой и с чем-то ещё детским в выражении лица, можно было принять за юную невесту — только что из-под венца. Однако Хоро была не столь юна, как казалась, а ещё из-под её одежды выглядывал волчий хвост одного цвета с её волосами. Он не был частью одежды, пришитым для тепла, это был самый настоящий хвост, поскольку его владелица являлась воплощением волчицы, прожившей несколько веков.

Больше пятнадцати лет назад она познакомилась с Лоуренсом, в то время странствующим торговцем, и присоединилась к нему в его полном приключений путешествии, чтобы, в конце концов, приехать в северную деревню горячих источников — Ньоххиру — уже в роли его жены.

— Могу ли я попросить тебя вынюхать запах камня, а?

Как воплощение волка Хоро обладала большими, острыми звериными ушами, а её нюх соперничал с чутьём любой собаки. Она могла даже вынюхать что-то, потерявшееся в горах, но маленький жёрнов, возможно, требовал от неё истинного подвига.

— Если бы ты спал с ней в руках каждую ночь, я бы сумела.

— Если бы я тебе изменил с ней, я бы испытывал жуткие страдания.

Он мог легко вообразить, как Хоро с кружкой эля в руке наблюдает за его мучениями.

— Дурень. Я бы разорвала тебя в клочья за такое прелюбодеяние.

Она наклонилась и упёрлась подбородком на ладонь, демонстрируя ему свои клыки.

Лоуренс подумал, что, если что-то подобное случится, она, вопреки ею сказанному, будет скорее грустной, чем злой, и куда большим мучением для него, чем банальное разрывание на части, будут слёзы в её глазах.

— Я точно буду хранить это в памяти.

— Это не покинет твою хилую память до тех пор, пока ты точно будешь хранить.

Хоро встала и, подскочив к дверям сарая, заглянула внутрь.

— Тут полно вещей.

— Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как мы начали строить купальню. Так что собралось действительно немало.

— Мм. Правда, видишь это и будто возвращаешься в прошлое.

В сарае хранились и вещи, нередко используемые — топоры, пилы и молотки, и те вещи, которые гости забыли или оставили на попечение, всё это было уложено поверх прочей всячины вроде деталей для ремонта сломанных стульев. Все они, так или иначе, напоминали о прошедших в этой деревне годах.

— Эта сеть, это та, что... Ведь это она была колыбелью для Миюри? — улыбаясь одними глазами, Хоро зашла в сарай и погладила пальцем запылившуюся сеть, свисавшую с потолка.

Точнее, не колыбелью, а небольшим гамаком, куда они укладывали свою дочь, когда им нельзя было отвлечься от какого-то дела, а, оставив её просто одну, трудно представить, какую беду может принести чрезмерная энергичность Миюри. Их дочь унаследовала великолепную кровь Хоро, у неё выросли собственные волчьи уши и пушистый хвост, почти такого же размера, как и она сама. Когда Миюри посадили в сетку, она выглядела, как пойманный в ловушку волчонок.

Дни и месяцы с тех пор пролетели как одно мгновенье.

— Она так хорошо помещалась в такую маленькую сеть.

— Да, она быстро выросла, — вздохнул Лоуренс, подумав, что тогда увеличение её роста вдвое увеличивал её энергию вчетверо. — Хм, о, точно.

— Мм?

— Миюри иногда играла здесь. Возможно, она просто взяла мельницу для какой-то из её затей.

Хоро сначала озадаченно посмотрел на Лоуренса, затем усмехнулась.

— Вполне возможно. Я помню, одно время она заинтересовалась приготовлением мазей.

Их дочь тогда с упоением собирала травы и грибы для захватившего её занятия, она перетирала их между жерновами и лепила шарики из полученной массы. Почему-то все деревенские дети были одержимы в то время этой забавой.

— Возможно, положить мельницу на место показалось ей слишком тяжёлой работой, и она просто бросила её где-то в горах, — предположила Хоро.

— Я спрошу её... — с явственным вздохом ответил Лоуренс и положил руку на дверь. — Эй, я уже закрываю.

Хоро, с любопытством обводившая взглядом сокровища сарая, повернулась к нему. Затем, уже собираясь выйти, вдруг остановила взгляд на чём-то в углу помещения.

— Что не так?

— Ммм... кажется, мне сейчас что-то вспомнилось...

Хоро потянулась к кучке маленьких предметов, стоявших на деревянной полке. Под слоем грязи и плесени было трудно различить, что там. Хоро взяла один предмет, сдула пыль и обтёрла подолом своей одежды, у неё в руках был маленький стеклянный флакон. На лице Хоро мелькнула тень улыбки.

— А, да. Этот... из-за него тоже может оказаться невозможным найти мельницу.

— А? — начал переспрашивать Лоуренс, но тут же понял сам, уголки его рта сами собой потянулись вверх, хотя улыбка вышла несколько кривой. — Точно, я вспомнил сейчас.

— Ты заполучил этот флакон, когда мы ещё ездили вместе, верно? Так давно... — Хоро положила руку на пробку флакона. — Разве Миюри не нашла его здесь? И потом её обычное любопытство забросало нас вопросами?

Она вынула пробку, выпуская на свободу воспоминания Лоуренса.

Этот флакон к нему попал во вторую весну, которую он встретил вместе с Хоро.

Путешественники похожи на перелётных птиц. От снежных северных краёв до южных жарких стран и синих морей движутся они весь год во всех направлениях. В отличие от городских торговцев они не привязаны к земле или людям и достаточно свободно меняют одно место на другое. Однако куда бы они ни отправились, везде они останутся чужаками, которым было бы трудно завести близких друзей. Так было всегда. Даже после смерти их телам, никем не узнанным, суждено истлеть близ какой-нибудь деревни, через которую пролёг их путь, или просто на обочине дороги. Те, к кому приезжали торговцы со своими товарами и делами, встречали их, принимали и провожали, но это вовсе не подразумевало дружбы между ними.

Трудно отделить удобство путешествовать от одиночества. Здравый смысл подсказывал, что следует найти кого-то, кто будет сидеть рядом на козлах, чтобы прогнать тоску одиноких ночей. Просто для этого придётся поступиться какой-то частью удобства.

— Почему мы едем на восток? — раздался её голос сзади.

Она счастливо сидела рядом с ним на козлах, пока три дня назад её настроение не изменилось к худшему. И он знал причину.

— Разве я не сказал тебе? — ответил Лоуренс, держась за поводья и не удосуживаясь оглянуться назад.

Пришла весна, ветер всё ещё оставался холодным, но солнце становилось всё сильнее с каждым днём. Повозка двигалась бесконечными полями высокой травы. Лоуренс чувствовал, что Хоро дуется за его спиной. Её хвост, вероятно, раздулся от злости. Торговец вздохнул, но не потому, что был раздражён её себялюбием.

— Я хочу, чтобы мы тоже отправились на запад. Мы живём в дороге уже три недели. Я хочу взять всем напоказ комнату с кроватью, набитой шерстью, и напиться вина под завязку. Я хочу поздно просыпаться, обедать у открытого окна, лениво поглядывая на суету городских улиц.

И всё же на развилке дороги Лоуренс повернул повозку на восток. Потому что он был странствующим торговцем, и ему предстояла встреча с заказчиком.

— И ты отбросил в сторону такие важные вещи ради возможности заработать!

— Правильно. Я люблю золото. О, прекрасный румион! — преувеличенно возвысил голос Лоуренс и услышал стон Хоро позади себя.

Хоро сама понимала, что в этой ситуации ничего не поделаешь, для неё, вероятно, не было мудрым ожидать, что они остановятся отдохнуть в городе.

— Но меня попросил об одолжении настоятель монастыря, которого я знаю много лет по очень значительным делам, поэтому у меня не было выбора, кроме как отправиться к нему. И он попросил меня помочь несчастному агнцу, которого неожиданно вызвали домой исполнить долг аристократа, хотя именно его семья решила поместить его в монастырь в юном возрасте. Мы не только сможем приблизиться к этому новому молодому аристократу, вероятно, сталкивающемуся с огромными трудностями из-за своего невежества в мирских делах и совершенно не способного отличить правое от левого, но у нас даже может появиться возможность помочь ему! За это взялся бы любой торговец, а кто нет... тот точно не торговец.

После нескольких совместных с Хоро приключений он ей пообещал больше не участвовать в опасных делах, но он не только считал, что это дело не из опасных, но и предполагал, что эта новая работа принесёт большой доход. Единственное, чего придётся лишиться, это отдыхав ближайшее время, его придётся немного отложить, но взамен они познакомятся с землевладельцем, что важно уже само по себе.

Хоро, должно быть, уже поняла это, но всё ещё нехотя спорила.

— Ты... — словно из глубины души проговорила она.

Если Лоуренс продолжит в том же духе и действительно разозлит спутницу, она наверняка не позволит ему греться ночью её тёплым хвостом под одеялом. Несмотря на весну, оставалось ещё довольно холодно, особенно по ночам.

— Я знаю, знаю. Но в то же время я делаю это и для тебя.

Ответа не было, поэтому он вздохнул и продолжил:

— Хотя место, куда мы направляемся, невелико, это всё же дом аристократа. Я предвижу гостеприимство...

Он что внезапно почувствовал тёплое дыхание на затылке и невольно сжался. Хоро различала ложь своими волчьими ушами, это было для неё детской игрой. Не дожидаясь, пока ему вцепятся зубами в шею, Лоуренс сдался и повернулся к ней.

— Я понял. Обещаю. Если мы доберёмся до дома аристократа, и они окажут этому твоему странствующему торговцу холодный приём, мы отправимся в ближайший город. И потратим наши деньги там.

Если не с кроватью, набитой шерстью и обитой шёлком, то хотя бы с кроватью, набитой соломой, но они, без сомнения, получили бы комнату под крышей в любом городе поблизости. Тогда на ужин, скорее всего, будет поросёнок или курица, в крайнем случае, рагу из всевозможных сезонных овощей и грибов. Они продвинулись на юг достаточно далеко, до виноградарских мест оставалось совсем немного, поэтому вина также можно было купить сколько угодно.

— Я хочу распрощаться с холодной кашей и скисшим элем, — заявила Хоро, воткнув в него обвиняющий взгляд и некоторое время пристально глядя им на него.

Затем она, наконец, глубоко вдохнула и шумно выдохнула через нос.

— И ты обязательно должен выкупаться.

— А?

Удивлённый Лоуренс невольно принюхался к своей одежде. Вроде, подумал он, не так всё с ней плохо ещё, но потом кое-что понял. Кажется, именно поэтому Хоро хотела остановиться на отдых в городе.

— Если ты хочешь холодными вечерами греться у моего хвоста, тебе надо быть немного опрятней. Я не потерплю никаких клещей или вшей!

Хоро уделяла особое внимание заботе о своём хвосте. Гордостью наёмника были безупречно начищенный клинок и закалённые мышцы, её же гордостью являлся хвост. Поэтому хотя Хоро делала всё, что могла, чтобы смириться со своим попутчиком, с которого насекомые, можно подумать, даже прямо сейчас ползли к ней, было очевидно, что она была на пределе.

— Не так уж плохо я пахну... — возразил наудачу Лоуренс.

Особенная опрятность не составляла для него проблемы, пока он ездил сам, но с тех пор, как к нему присоединилась Хоро, он прикладывал некоторые усилия, чтобы быть почище. У Хоро, однако, было своё суждение.

— Я-то всегда пахну сладким цветочным ароматом, но ты просто никогда этого не замечаешь, — заметила она, поднося руку к носу.

Ей действительно всегда сопутствовал сладковатый аромат, но даже Лоуренс знал, в чём тут фокус.

— Это благодаря маслу, которое ты втираешь в хвост. И оно, кстати, недешёвое.

Хоро пристально посмотрела на него.

— Ты дурень. У меня всегда был такой запах!

— Раз ты так говоришь...

Спорить было бессмысленно, он повернулся вперёд и снова взял поводья. Даже если мягкий, сладкий аромат, которым лёгкий ветерок щекотал его нос, исходил просто от масла, которое она втирала в свой хвост, Лоуренс не имел бы возражений. Хотя... Разве так пахнет её масло?

Пока он пребывал в недоумении, Хоро принюхалась и стала смотреть по сторонам.

— Мм... Я вдруг почуяла что-то сладкое. Может быть, кто-то что-то печёт?

— Нет, это... — стал отвечать он, но тут дорога через поле резко повернула, и ему стало ясно. — Ага.

— Какое чудо! — не без удивления воскликнула Хоро, её реакция была вполне уместной.

Зелёное поле кончилось, словно его кто-то обрезал, и превратилось в бесконечный пурпурный ковёр, расстилающийся перед ними.

— Однако... слишком много хорошего...

Лоуренса это не слишком обеспокоило, зато Хоро со своим острым обонянием предпочла зажать нос, пока они двигались по дороге через поле цветов, чей опьяняющий аромат привлёк множество пчёл.

Преодолев с подобными предосторожностями цветочное поле и переехав ручей со скрипевшей грязной и обшарпанной водяной мельницей, они, наконец, увидели свою цель. Как заранее разузнал Лоуренс, деревня, до которой они скоро доберутся, называлась Хадиш. По ширине дорожек между домами он сразу понял, что деревушка эта маленькая. Он не знал, так ли это на самом деле, но ему как-то довелось услышать, что дорожки в деревне сделаны такой ширины, чтобы можно было нести гроб, когда кто-то умрёт. Там, где некому было проводить усопшего, ширина была настолько мала, что повозка на ней не поместится. Но его больше заинтересовало расстояние между домами.

— Может, здешние селяне не ладят меж собой? — предположила Хоро.

До встречи с Лоуренсом она столетиями пряталась в пшеничных полях деревни Пасро, поэтому у неё было довольно острое понимание ситуации в человеческих поселениях. А дома в Хадише были настолько далеко друг от друга, что нельзя было бы увидеть лицо человека в дверях соседнего дома.

— Но вместе с тем дороги очень чистые. Трава срезана, а земля утрамбована. Меж домами бродит много кур.

Если бы жители деревни не ладили, то куры никоим образом не могли бы свободно бродить, они бы стали причиной вечных ссор или обвинений в воровстве.

Он смотрел на деревню, ветер доносил сладкий аромат, и ему в голову приходило лишь одно слово — покой.

— Должна быть причина. Странно, что на таком большом поле они почти ничего не выращивают.

Все города, окружённые стенами, переполнены, немалое число горожан при первой возможности вышло бы в поле с плугом.

— Может, здешний правитель злой, и все убежали? Может, нам тоже стоит бежать?

Хоро всё возвращалась к своему, хотя они зашли уже далеко.

— Не скажу, что такого не может быть, но, по словам настоятеля, человек, занявший место аристократа, в действительности заслуживает доверия. Я не думаю, что он сделал бы что-нибудь злое.

— Хмм... — при словах "заслуживает доверия" Хоро нахмурилась. — Как сейчас вижу. Будто они живут каждый день своей жизни на одних жареных бобах и воде, да? Даже за столом они ведут себя так, как будто кто-то умер — так тихо, так мрачно...

Хороший монах должен был стремиться к простой еде и быть молчаливым вплоть до обета полного молчания. Конечно, это полностью противоречило далёкому от таких правил образу жизни Хоро. Может, это была одна из причин её беспокойства в последнее время.

— Если именно сюда мы должны были попасть, тогда смотри, почему бы не в тот дом? — спросила Хоро, указывая на один из домов. — С карниза свисают лук и сушёная форель. В саду бродят куры и свиньи, и земля в огороде чёрная.

Глядя на этот дом, можно было подумать, что он ещё тысячу лет будет оставаться таким же, увенчанный короткой и прочной крышей из соломы, на которой будто повалялась целая свора собак. Хотя кровати им предоставят, скорее всего, из колючей соломы, зато в хорошей еде здесь Хоро была уверена. А поскольку у местных жителей на стол попадало то, что собирали прямо с поля, то и выпивки можно было ожидать достаточно.

— Но не каждый монах аббатства будет так строго придерживаться умеренности. Не говоря уже о монастырях, чьи дома посещают семейства утончённых аристократов, даже если это бедные, отдалённые деревни. Я не думаю, что аристократов встречали бы бобами, жаренными с луком.

И потом, было важно остановиться в доме самого аристократа. Если это позволят один раз, этим гостям будет разрешено останавливаться здесь снова. Так закладывалось доверие. Лоуренс так и объяснил своей спутнице. Та скривила гримасу, словно проглотила жука.

— И нам предстоит иметь дело с молодым аристократом, внезапно исторгнутым в мир смертных и глубоко обеспокоенным. Если мы справимся, я уверен, что и нам кое в чём помогут, когда откроем лавку.

Он говорил так, словно просто оценивал потери и прибыли, но, конечно, он не собирался дать этому молодому аристократу справляться с делами ему в убыток. Подвернись какой-то непорядочный торговец, желающий воспользоваться неопытностью нового аристократа, не знающего рыночных цен, и сделать на этом быструю монету, он был бы изгнан.

— Ты!.. С меня хватит! — заявила Хоро, сытая этим всем по горло, и свернулась калачиком в повозке.

Хотя Лоуренс находил, что её настроение явно улучшилось, усталость с дороги всё ещё вызывала в ней раздражительность. Однако он чувствовал, что с ней этого не происходило, пока он не решил остановиться в монастыре. Как-то странно — неужели она так сильно хотела отправиться в западные города?

Пока он раздумывал о причинах, из дома, на который указала Хоро, вышло много людей. Впереди всех невысокий, лысый старик, люди, следовавшие за ним, казались жителями деревни. Все они выглядели недовольными, жались друг к другу и разговаривали между собой. Некоторые упорно пялились на старика, другие старательно качали головами. Затем они все заглянули внутрь дома.

— Хоро, — тихонько через плечо позвал Лоуренс.

Даже из глубины повозки благодаря своим ушам она могла услышать, о чём те люди говорили. Конечно, Хоро знала, что если там, куда они направляются, происходят ссоры, то заранее уловить суть происходящего.

— Хмм, — лишь буркнула себе под нос волчица.

Удивлённый столь плохим настроением спутницы, Лоуренс начал оборачиваться, и именно тогда люди у дома заметили посторонних. Почувствовав на себе их взгляды, он посмотрел в сторону людей — да, они действительно смотрели на него. Лоуренс подъехал на подходящее для разговора расстояние.

— Здравствуйте, — поприветствовал он их. — Я вижу, что все собрались вместе. Может, по поводу весеннего праздника?

Он говорил и улыбался, изображая недотёпу, неспособного уловить висевшего в воздухе напряжения. Жители стали нерешительно переглядываться, пока, наконец, низкорослый старик не посмотрел в его сторону.

— Странник, как я вижу. Праздник в нашей деревне будет летом, — и он довольно неискренне изобразил весёлую улыбку. Кажется, этот старик был главой деревни.

Лоуренс сошёл с козел, несколько жителей деревни пристально посмотрели на его коня, кто-то даже пробормотал: "Добрый конь". Свернувшуюся на дне повозки Хоро никто ещё не заметил.

— Да, обычно я двигаюсь по своему торговому пути севернее этих мест, но меня попросили кое в чём помочь.

— Помочь?

— Я слышал, что в здешних местах правит новый землевладелец, лишь недавно вступивший во владение землями. Мой старый знакомый попросил меня отдать ему дань уважения.

Когда он упомянул об этом, люди позади главы деревни обменялись многозначительными взглядами. Возможно, сегодня они вместо обычных для этого времени работ собрались именно из-за землевладельца.

— О-хо-хо. Итак, ты имеешь в виду аббатство, откуда приехал наш господин?

— Да. По приказу настоятеля.

Он не знал, по какой причине жители деревни были настроены против землевладельца, и пока лишь делал вид, что ничего не замечает. Он придерживался своей истории с той же улыбкой недотёпы — он ничего не видит и просто приехал исполнить своё поручение.

— И потому не подскажете мне, где поместье вашего господина?

Городские аристократы жили в стенах города, и найти их было несложно, а вот где жили землевладельцы, посторонним было трудно определить. Как бы там ни было, после вопроса Лоуренса глава деревни оглянулся через плечо на людей позади него.

— Что ж, ты выбрал лучшее время, — сказал он, и жители деревни, толпившиеся у дома, быстро расступились, освободив вход. — Землевладелец как раз сейчас здесь, в этом доме, по делам. Я скажу о тебе.

Пройдя между жителями деревни, глава деревни вошёл в дом. Вскоре он вернулся, за ним следовал человек.

— Это торговец, — сказал глава деревни, деликатно выдвинув человека вперёд.

Про него можно было кратко сказать: "большой человек", он был высок, широкоплеч, с объёмной грудной клеткой. Мощью он напоминал дикого барана, его пушистая борода доходила до груди, и по толщине рук казалось, что из плеч у него растут ноги. Хотя его одежда в соответствии с его положением была оторочена мехом, он выглядел не иначе как главарь шайки разбойников. Конечно, крепкие монахи не были редкостью, как и монахи с чертами лица, тронутыми возрастом. Однако, что бы себе ни думал Лоуренс, перед ним стоял мужчина возрастом за полсотни лет, мощь его пальцев и форма ногтей явно указывали на годы труда.

Тот растерянный маленький агнец, о котором говорил аббат? Внезапно вызванный из монастыря и водворённый в дом землевладельца?

Глаза мужчины энергично сдвинулись, чуть не скрипнув от скорости перемещения, и остановились на Лоуренсе, глядя сверху вниз. Не успел Лоуренс прийти в себя и найти какие-то слова, мужчина обернулся и отошёл в сторону.

— А?

Из-за спины мужчины появилась дама с аккуратным лицом и рыжими волосами, собранными сзади на шее в пучок.

— Тебя послали из аббатства Иоанна?

Её длинный плащ был почти лишён вышивки, однако при всей простоте отделки ткань на плащ пошла хорошего качества. С её шеи свисал янтарный кулон в форме слезы. Однако важнее этих красноречивых деталей было то, что большой мужчина неловко поклонился ей.

И хотя ответ Лоуренса был очевиден, от неожиданности он не сразу нашёл слова.

— Что-то случилось? — спросила дама, заставив его прийти в себя и осознать, что эта молодая дама и есть землевладелец.

Как правило, именно старший сын наследует семейное поместье, но если сыновей нет, то могло случиться и такое. И тогда Лоуренс, наконец, вспомнил то, что всё время как-то ускользало от него, видимо, потому что он долгое время имел дела с этим монастырём. Поскольку миряне не могли войти в само здание, он с аббатом всегда вёл переговоры снаружи и не придавал особого значения названию монастыря. А полное название было:

Женский монастырь святой Исидоры аббатства Иоанна.

Отправить дочь благородной семьи в монастырь нередко являлось выходом для семьи, неспособной обеспечить должного приданного, таким образом семья защищала свои права на наследство и избавляла себя от посягательств извне. Если даму из монастыря доставили домой, вполне естественно для аббата беспокоиться за неё, ведь она не знает, состояние мирских дел и может встретить серьёзные проблемы.

Только тут Лоуренс, наконец, понял причину такого плохого настроения и недовольства Хоро после их отъезда из монастыря.

— О, нет, приношу извинения, — Лоуренс приосанился и достал из нагрудного кармана письмо настоятеля. — Это от аббата.

Дама — ещё почти девочка — сделала движение, собираясь взять бумагу. Было очевидно, что она не имела понятия, как должны вести себя дамы, общаясь с людьми. Её тонкие пальцы, покрасневшие, будто она недавно занималась лущением бобов, потянулись к письму, но толстые руки, способные крушить камни, помешали ей. Это удивило девушку, но не Лоуренса. Благородные не принимали вещи напрямую от незнакомцев простого происхождения.

— Б... благодарю... тебя, — запинаясь, выговорила она, принимая письмо из рук большого человека.

Судя по всему, он ей приходился кем-то большим, чем просто слугой. Было не вполне понятно, кому предназначалась её сбивчивая благодарность — Лоуренсу или тому мужчине. Однако, прибыв из аббатства совсем недавно, она без колебаний вскрыла письмо и тут же прочла. Аббат, должно быть, написал что-то хорошее, улыбка медленно расцвела на её лице, придав ему выражение такой невинности, что Лоуренсу представилось, будто она читает Священно Писание в солнечном саду.

Аббат был настолько прижимист при обсуждении цен, что большинство городских торговцев прекратили вести с ним дела. Дошло до того, что ему пришлось доверить доставку товаров аббатства странствующему торговцу, готовому работать за ничтожную прибыль. Но даже она заставляла его волноваться и беспокоиться.

Лоуренс посмотрел на строгие черты лица и карие глаза молодой дамы, у него невольно перехватило дыхание.

Хоро всё не прекращала злиться.

Раз это было женское аббатство, он должен был сразу осознать, что домой могли вернуть именно молодую девушку. И конечно, было бы странно, если бы Хоро не злилась, увидев его решимость выполнить поручение аббата, которое приведёт Лоуренса к встрече с этой девушкой. Лоуренс почувствовал, будто он отдавил Хоро хвост и даже не заметил этого. Он оглянулся на неё, лежавшую на дне повозки подобно какому-нибудь грузу, и его сердце упало от одной мысли, что будет дальше.

— Господин... Лоуренс?

Услышав своё имя, он вынырнул из своих раздумий. Похоже, юная землевладелица узнала его имя из письма.

— Да. Я Крафт Лоуренс. Странствующий торговец. Я знал настоятеля долгое время.

— Это означает, что ты тот, кого следует благодарить за такой вкусный хлеб в аббатстве, — сказала она доброжелательно, с мягкой улыбкой на лице.

Большой мужчина рядом с ней за всё время ни разу не моргнул, Лоуренс мучительно ощущал тяжесть его пристального, подавляющего взгляда. Девушка, однако, была полна невинной юности — прямо из монастыря.

— Что делает хлеб вкусным, так это руки пекаря и благословение Божье, — скромно ответил он, и губы юной дамы тронула усмешка.

— Наверное, так и есть, однако в письме сказано, что у тебя есть спутница.

Он увидел, как юные глаза с беспокойством обшаривают повозку, и ему почти хотелось рассмеяться.

— Пожалуйста, прости её невежливость, она лежит в задней части повозки. Кажется, долгое путешествие взяло своё.

— О, тогда ладно, — её глаза чуть расширились от удивления, и она стала торопливо складывать письмо. — Тогда, пожалуйста, зайдите в дом.

Серьёзность её лица при этих словах заставило его почти сожалеть о том, что он солгал.

— Но, кажется, вокруг тебя происходило что-то важное, моя госпожа.

Слова Лоуренса заставили рыжеволосую девушку поспешно оглядеться, лицо её вдруг омрачилось, на нём появилась грустная улыбка.

— Нет... Мы пока что закончили.

Лоуренс краем глаза заметил, как несколько сельских жителей удручённо понурилось от этих слов. Юная властительница передала сложенное письмо крупному мужчине, извинилась и повернулась к главе деревни, следившим за разговором.

— Давай продолжим разговор позже.

— Воля твоя, — почтительно склонил голову глава деревни, но жест его был холоден.

Заметила ли это землевладелица или нет, но она предложила Лоуренсу следовать за собой и пошла вперёд, видимо собираясь вернуться домой пешком. Возможно, она никогда не училась ездить на лошади. Лоуренс вспрыгнул на козлы, схватил поводья и поехал за большим мужчиной, который шёл, безупречно выдерживая позицию позади госпожи и чуть в стороне. Лоуренс обернулся и увидел, что жители деревни, возвращаясь в дом главы, выглядели расстроенными, сам глава некоторое время провожал повозку Лоуренса, а потом вернулся в дом.

О чём они могли спорить?

Полный раздумий, он снова повернулся вперёд и увидел, что девушка, шедшая впереди, обернулась и смотрит на него.

— Хочешь знать? — спросила она с беспокойной улыбкой.

Лоуренс мгновение колебался, затем решился.

— Аббат поручил мне помочь тебе, моя госпожа.

Что и было сказано в письме. Девушка, которую он называл "моя госпожа", остановилась, снова беспокойно улыбнувшись.

— Пожалуйста, не называй меня так.

— Тогда как мне тебя называть.

Коротко вскрикнув, девушка поражённо прикрыла рот рукой.

— Прости. Я ещё не представилась, — она прочистила горло и приложила руку к груди. — Я Амалия Драустем-Хадиш, седьмой властитель этой земли. Я всё никак не могу поверить в это.

Последние слова она произнесла тихим смущённым голосом. Если Амалию отправили в аббатство, значит, у предыдущего землевладельца имелся надлежащий наследник мужского пола. Должно быть, случилось нечто, отнявшее разом жизни как аристократа, так и наследника. Их потеря, похоже, не вызывала у Амалии особых чувств, и вряд ли причиной тому являлся её природный оптимизм. Вероятно, она находилась в аббатстве, сколько помнила себя.

— Значит, госпожа Драустем?

— В аббатстве меня звали Амалией.

Казалось, ей не по себе от такого вычурного имени. Но взглянув на большого человека, чтобы узнать, его мнение по поводу допустимости называть землевладелицу по имени, Лоуренс увидел на лице того явный запрет. Кажется, между молчаливым вассалом и Амалией уже был спор на эту тему.

— Тогда, госпожа Амалия.

— "Госпожа" — слишком официально...

— Госпожа Амалия, — впервые заговорил крупный мужчина.

Землевладелица перевела на него взгляд, видимо, между собой они договорились на этом. Девушка нехотя кивнула.

— Ну что ж, приятно познакомиться с тобой.

— Нет, это для меня удовольствие, — почтительно опустил голову Лоуренс. — Итак, аббат поручил мне быть твоим пером в этом мире, госпожа Амалия.

А её мечом был тот большой человек. Амалия пошла дальше, явственно вздохнув.

— Фух... В общем, это довольно прискорбная история, — подступилась она к этой теме.

Когда они добрались до дома, Лоуренсу уже поведали о споре, к решению которого участники ника не могли подступиться. Хотя сам спор ещё не был решён, он оказался довольно простым.

Семейное имение Драустем было не столько поместьем, сколько роскошной усадьбой.

Господин. Для того, кто управлял лишь бедными деревнями, это было не более чем званием, и носителю его тоже приходилось усердно работать на полях, зарабатывая на жизнь. Семейство Драустем владело конюшней с овчарней и разводило рыбу в небольшом пруду, а в траве, росшей во дворе, искали своё пропитание куры и свиньи. Заботился обо всём, вероятно, большой человек. Но сколь простой не представлялась усадьба, о ней явно очень хорошо заботились, и создавалось впечатление, что жить в этом месте достаточно удобно.

Если бы это был форт или небольшой замок, возведённый на холме, то землевладелец со своей семьей и слугами жил бы в очень стеснённых условиях. Лишь ничтожное число людей могло себе позволить жить на аристократически широкую ногу.

Когда они добрались до усадьбы, большой человек приготовил гостям комнату. Звали его Ергин, он был вассалом Амалии. Похоже, ни он, ни Амалия ещё не обедали, и пока они занялись готовкой, Лоуренсу и Холо было предложено отдохнуть. Их привели в обычную для деревень комнату с земляным полом и открытыми балками вместо потолка, но комната была чистой, а солома на кровати — свежей. Для тела Лоуренса, привычного к твёрдому дну повозки, этого хватало, чтобы чувствовать себя окружённым роскошью.

— Хмм. Теперь мы можем немного отдохнуть.

Когда уже в усадьбе Хоро, наконец, вылезла из повозки, Амалия обрадовалась, увидев её в одежде монахини, но ей пришлось разочароваться, когда она узнала, что эта одежда использовалась лишь для удобства путешествия. Казалось, эта землевладелица душой ещё оставалась в аббатстве. Из-за взглядов, привитых Амалии в аббатстве, она немного опасалась размещать Лоуренса и Хоро в одной комнате. Поэтому Лоуренс сказал ей, что он собирается оставить работу странствующего торговца, открыть лавку и жениться на своей спутнице. Это не было ложью, но почему-то оставляло такое впечатление. Может быть, он ожидал, что его слова, помимо прочего, улучшат настроение Хоро.

Когда они оказались в комнате, Хоро рухнула на кровать, прежде чем Лоуренс успел положить вещи.

— Ты дурень, — сообщила она.

Лоуренс пристроил вещи в длинный сундук и повернулся к спутнице.

— Ты пойдёшь куда угодно ради помощи беспомощным самочкам, не так ли?

Она указывала, скорее, на его неверность, чем на мягкосердечие.

— Нет, на самом деле... — начал оправдываться Лоуренс, но Хоро уткнулась лицом в подушку и тяжело вздохнула, потом посмотрела в его сторону.

— Замолчи.

Лоуренсу оставалось лишь сделать, как ему сказано, он послушно закрыл рот, и Хоро снова глубоко вздохнула, шурша хвостом под плащом. Выражение её лица было скорее раздражённым, чем злым.

— Я была недовольна твоим дурацким пренебрежением ко мне, но и подумать не могла, что ты окажешься таким дурнем и даже не заметишь в первую очередь, что аристократом на этой земле является женщина!..

Похоже, она прекрасно разглядела его удивление, когда он понял, что девушка, появившаяся из дома главы деревни, и была землевладельцем.

— Ты необыкновенный дурень.

— Я думал, что землевладельцем будет мужчина, — только и смог ответить Лоуренс, и Хоро раздражённо отвернулась.

Однако это было не пренебрежение к нему, а нечто иное. Не желая сдаваться, он, вздохнув, сел на угол кровати, на которой лежала Хоро.

— Я и понятия не имел, в чём причина такого плохого твоего настроения.

Хоро не смотрела на него, но волчьи уши на освобождённой от капюшона голове были направлены на него. Острые волчьи уши могли расслышать даже нотку неискренности в его интонациях. Подвигав ушами, она медленно повернулась к нему обратно.

— Хмм. Почему у меня плохое настроение? Тебе не хватит наглости обмануть меня, не говоря уже о привлекательности, чтобы обольщать других женщин.

Это должно было прозвучать грубо, но Лоуренса разобрал смех, он еле сдержался.

Хоро ревновала из-за явно проявленного рвения, с которым Лоуренс стремился в Хадиш помочь несведущей девушке, неожиданно возвращённой домой из женского монастыря. Хотя между ним и девушкой, скорее всего, ничего не было, его беспокойство об этой правительнице казалась ей странной. Со своей стороны, этот самый Лоуренс даже не помыслил, что землевладельцем может являться дама.

Её выпад в его адрес был вызван совершенно ненужным беспокойством. Конечно, это было для него мило. Лоуренс протянул руку к голове Хоро и провёл пальцами по её мягким льняным волосам. Её уши дёрнулись

— Может, так и есть.

Мудрая волчица с большим сердцем была единственной, кто рядом с ним ездил столько времени. Как бы она ни лицедействовала, главным было то, что он видел под её маской.

— Но уже ты могла наблюдать, с каким благородством я спасаю девушек из трудных ситуаций, а?

— Дурень, — улыбнулась она, не открывая глаз.

Хотя это отклонение от их пути совсем не делало её счастливой, она не стала упорно сопротивляться ему и, скорее всего, именно по этой причине.

Лоуренс полагал, что он и Хоро были очень похожи своей природной добротой, и что она будет гордиться им, когда он кому-то поможет. С большей уверенностью он полагал, что Хоро найдёт его более привлекательным. Скажи он это вслух, она бы посмеялась над ним и смешала бы его с грязью, но в итоге следила бы за ним глазами, полными предвкушения. И если бы он преуспел, она бы похвалила его.

Её шелестящий хвост, наконец, затих.

Несколько минут было тихо. Потом Лоуренс наклонился поцеловать Хоро в щеку, но её руки вдруг поднялись к его лицу и легли на щёки, не позволяя приблизиться.

— Сперва вымойся, — она отпихнула его в сторону.

— Что, действительно настолько плохо?

Лоуренс понюхал одежду, но так и смог этого сам определить. Но раз принцесса так сказала, оставалось лишь подчиниться.

— И тебе есть чем заняться. Всё это выглядит довольно хлопотным. С тобой всё будет в порядке? Я не позволю тебе подвергать себя опасности, пока я рядом, так?

Пусть она дулась на него в повозке, но ни одно слово не прошло мимо её ушей. Конечно, если б он сказал ей об этом, она бы наверняка разозлилась и не допустила бы ночью к своему хвосту.

— Твоя сила может решить это мгновенно.

Хоро, обнимая подушку, фыркнула в ответ.

— Я не собака.

Лоуренс пожал плечами и встал.

— Найти ручную мельницу самим несложно.

Спор с селянами, как объяснила по дороге Амалия, был, собственно, о деньгах и начался с вопроса о ремонте водяной мельницы. Ей долгое время не уделяли должного внимания, а когда всё же позвали мастера, оказалось, что работа стоит немалых денег. Мельница и прежде работала неважно, но в суете, связанной с внезапной сменой землевладельца, её совсем забросили, и она стала просто разваливаться. При этом мельница принадлежала землевладельцу, но у семейства Драустем не было достаточно для ремонта денег. И раз селяне платили за её использование, Амалия, учтя советы Ергина, пришла к само собой разумеющемуся решению: собрать стоимость ремонта с селян.

Понятно, что многие жители деревни были против. Не все из них пользовались мельницей в равной степени. Те, кто владел обширными полями и имел много овец, выигрывали бы от использования мельницы.

Также тем, у кого в хозяйстве не было молодых работников, могло быть проще платить деньги и пользоваться водяной мельницей. Она была нужна и самой семье Драустем, получавшей от селян пшеницу в виде налогов и сборов за пользование землей.

В то же время деньги, остававшиеся от платы за использование мельницы, не шли в казну землевладельца, а направлялись на ремонт мостов и дорог. Потому до недавнего времени для селян было правилом перемалывать свою пшеницу в муку на водяной мельнице.

Однако жители деревни не хотели отдавать свои драгоценные монеты и стремились по возможности обходиться без мельницы. И потому со времен предыдущего землевладельца они тайком мастерили ручные мельницы. И тогда Амалия пошла на прямые переговоры с ними, стараясь разрешить ситуацию.

— Если эти ручные мельницы или — что там у них? — если так жители могут обойтись без водяной мельницы, то тогда следует их изъять, но... хмм... как я это скажу?

— Вот именно. Ты так проникся этим.

— В отличие от тебя.

Он посмотрел на Хоро и наткнулся на улыбку, сияющую на её наклоненной к плечику голове.

— Ты мягок — это в качестве похвалы.

Она начала поддразнивать, значит, её настроение улучшилось, и он не стал отвечать, а лишь пожал плечами.

— И потому ты собираешься помочь этой маленькой девочке?

— Я уже этим занимаюсь. Из-за госпожи Амалии. Но...

— Но?

— Ты же тоже слышала, разве нет? Водяная мельница загорается почти каждый год. Мне не так просто в это поверить.

Водяная мельница сооружается на реке, всегда полной воды. Если на мельнице ночами не жечь свечи, случайный пожар практически исключён. Это было главным, почему объяснение Амалии было не так легко принять и почему жители деревни были против её предложения. Тем не менее Лоуренс видел издали мельницу, она явно почернела. И не от плесени, а от огня. Вероятно, именно поэтому дома в деревне строились так далеко друг от друга.

— Поверить, что цветочное поле загорается каждое лето, превращаясь в море пламени... Это невозможно представить себе на земле, на которой мы живём.

Такое иногда случалось с масленичными цветущими растениями, обладавшими пугающим свойством вспыхивать целыми полями во время весеннего цветения или летнего плодоношения под лучами солнца. При сгорании их семена разбрасывались во все стороны, чтобы потом прорасти на выжженных полях. А так как все прочие растения сгорали в огне, эти цветы, раз пустив где-то корни, вытесняли всё остальное в этом месте.

Несчастье постигло деревню, когда эти цветы однажды пустили корни и зацвели. По словам Амалии во времена её дедушки их не было, и из всех здешних мест только в окрестностях Хадиша появилось это растение.

— Значит, огонь окончательно затухает у реки, но близкое пламя обжигает водяную мельницу, продолжая её разрушать. В прошлом и дома могли загореться в любой момент от подошедшего пламени, селянам нужно было много дерева для ремонта, и все местные леса стали полями.

— Достаточно умно для них было рассредоточить свои дома, чтобы не дать огню уничтожить их все разом.

Эти места были слабо заселены, потому что жители вырубили леса ради своих домов, а половину вырубленных мест заняли эти лиловые цветы.

— Чтобы восстановленная водяная мельница прослужила долгое время, жителям нужно по возможности выполоть цветы на достаточной территории до наступления лета, но сейчас для сельчан очень занятое время, они не захотят этого делать.

— И если не будет водяной мельницы, им, возможно, не перепадёт лишних проблем.

Но нельзя печь хлеб, не перемолов пшеницы, а на ручных мельницах молоть слишком долго. Долго — это значит, что в целом селяне произведут меньше товаров и, следовательно, уменьшатся налоги от них, деревня тогда обеднеет. Водяная мельница сбережёт им времени, можно будет обработать больше полей. Селяне смогут больше продавать в городах и больше покупать нужных вещей. С точки зрения землевладельца, восстановление мельницы осуществлялось ради жителей деревни. Ергин, несомненно, объяснил это Амалии, а сам он мог узнать об этом от предыдущего землевладельца, бывшего, по-видимому, мудрым правителем. Однако не все были готовы признать весомость доводов в сложившейся ситуации.

— Господин Ергин сказал, что мог бы отобрать ручные мельницы силой, но он с Амалией хотят по возможности избежать этого. Иначе потом могут возникнуть сложности. Поэтому госпожа Амалия сама пошла к селянам, надеясь, что они по доброй воле отдадут мельницы.

— Хмм. А это не то же самое, если бы ты втихую нашёл и забрал мельницы? — спросила Хоро, не задумываясь.

Лоуренс иронично улыбнулся.

— Нет. Господин Ергин и госпожа Амалия живут здесь. Но я чужак. Именно от чужаков все несчастья в деревнях. Если мы устроим так, чтобы я был тем, кто вложил замысел в голову госпожи Амалии, я буду сосредоточием негодования жителей. И когда я уеду, человек, которого все ненавидят, просто исчезнет. Я не думаю, что госпожа Амалия подумала об этом, но, похоже, господин Ергин уже прекрасно понял, как лучше всего меня использовать. Наверное, поэтому они дали нам такую хорошую комнату.

Странствующие торговцы, никогда не укоренявшиеся в каком-то месте, могли представлять особую ценность в ситуациях, описанных Лоуренсом. Они привозили товары, нужные деревням, и забрали то, что деревни хотели продать. Даже Хоро, именовавшаяся когда-то богиней, управлявшей урожаями пшеницы, испытала это отношение на себе. Боги никогда не могли стать деревням своими, пусть им и посвящали обряды поклонения в положенный срок, но потом их же обвиняли и в плохом урожае, и во всех иных несчастьях, даже не являвшихся заботой этих богов. Люди не могли выместить свой гнев на односельчанах без последующих проблем, но, если обвинить чужаков, всё закончится благополучно. В конце концов, когда боги больше не нужны, можно перестать им поклоняться.

Потому-то Хоро когда-то пробралась в повозку Лоуренса.

Подумав об этом, он решил, что они с Хоро оказались вместе подобно тому, как в одном месте складывают однотипные инструменты — им просто нет иного места. Однако Лоуренс не считал свою работу несчастливой. Именно благодаря ей он встретил Хоро.

— Не делай такое лицо.

Улыбка Лоуренса была чуть-чуть принуждённой. Увидев обиженное лицо Хоро, он потянулся ущипнуть её маленький носик.

— Теперь, когда у меня есть кто-то, кто может разделить бремя держать в руках поводья, что ещё мне нужно?

— Дурень... — раздражённо сказала она, отпихнув его руку.

Но её хвост не находил покоя.

— Однако ты сумеешь найти мельницы? Если это займёт много времени, я могла бы найти их по запаху пшеницы, — добавила Хоро, но на сей раз Лоуренс улыбнулся с уверенностью.

— В состязании на хитрость я не проиграю, знаешь ли!

Он выпятил грудь, и Хоро, бросив на него безразличный взгляд, усмехнулась.

— Кажется, ты решил немного поострить.

— Ты могла быть чуточку нежнее, — пожал плечами Лоуренс.

Хоро нажала своим указательным пальцем на его, а затем переплела пальцы их рук вместе. Она оказалась женственнее, чем он думал. В результате Лоуренс, считавший себя обходительным, продолжил говорить уже не вполне уверенно.

— В общем, всё это вряд ли будет интересным, и тебе не стоит бегать за мельницами, если ты сама не захочешь.

Хоро, не переставая улыбаться, поднесла руку Лоуренса ко рту и обнажила клыки.

— Мне нравится смотреть, как твоё лицо заливают слёзы.

— О, я вижу, тогда мы уживёмся вместе.

Уши и хвост Хоро счастливо дёрнулись.

— Дурень, — улыбнулась она и, прижавшись к нему головой, поцеловала его руку, а потом отпустила. — Тогда я буду смотреть, как ты работаешь.

Вскоре в дверь постучали, это Ергин пришёл позвать их к обеду.

Хлеб, что им дали, не был свежеиспечённым, зато это был хороший пшеничный хлеб. В супе хватало соли и уксуса, он был, как следует, загущён хлебными крошками, и в нём плавали большие куски молодой баранины. Но самой удивительной на столе оказалась бутылка, в которой подали вино.

Амалия прочла предлинную молитву, выученную ею в аббатстве, положив начало собственно еде, и Лоуренс поспешил удовлетворить своё любопытство.

— Какая великолепная бутылка. Такой восхитительный оттенок зелёного цвета.

— Это, кажется, было увлечением моего отца. В подвале усадьбы выставлено много вещей из стекла... И я даже подумывала сохранить лишь часть, а остальное продать и покрыть расходы на водяную мельницу, но...

Амалия говорила, словно чего-то стыдясь, Ергин, неудобно пристроившийся на углу стола, взглянул на Лоуренса. Его смущал не только большой рост, судя по его взгляду, он считал, что господин и слуга не должны сидеть за одним столом. Казалось, мышление у него и Амалии сильно различалось. В том числе применительно к коллекции изделий из стекла. Амалия наверняка подумала о продаже стекла совершенно спокойно, но для Ергина, без сомнений, даже мысли об этом были кощунством. Семейные реликвии, принадлежавшие предыдущему землевладельцу, обладали достоинством семейных сокровищ.

— Если ты запретишь использовать ручные мельницы, ты сможешь решить проблему водяной мельницы, — заговорил Лоуренс, отламывая кусок хлеба и опуская его себе в суп. — Я видел, как подобное происходило где-то в прошлом. Я уверен, что могу помочь тебе.

Ергин выпрямился, словно осознал, что Лоуренс тоже понял.

— Ты можешь?

— Да. Даже в просторных деревнях не так много мест, где можно что-то спрятать.

При слове "спрятать" приподнятое настроение Амалии тут же потускнело. Она наверняка надеялась, что жители деревни помогут по доброй воле.

Лоуренс сделал глоток вина, затем сказал тоном жестокого, алчного торговца.

— Нет нужды беспокоиться. Куда хуже уклоняться от уплаты налогов.

Он улыбнулся, давая понять, что это обычный ход вещей. Амалия поморщилась, но не стала смотреть на Ергина, зная, что тот не на её стороне.

— В конце концов, водяная мельница сооружается ради самой деревни. О, и, конечно же, я не сделаю ничего, что могло бы тебя побеспокоить, госпожа Амалия. Я могу заняться изъятием ручных мельниц сам.

— О, но ты...

— Конечно, нести ручные мельницы не так легко, поэтому я хочу попросить помощи у господина Ергина.

Амалия была умной девушкой и сразу поняла, что ей следует держаться подальше от предстоящей грязной работы. Но у неё было ещё и доброе сердце, переполнявшееся растерянностью и виной из-за такой необходимости.

— В любой момент, — коротко и жёстко ответил Ергин.

Амалия посмотрела поочерёдно на Лоуренса и Ергина, потом удручённо уставилась себе под ноги. Быть во власти не так здорово, как считают некоторые, и это занятие не для всех. Лоуренс снова обдумал ситуацию Амалии. К лучшему или к худшему, но люди способны привыкнуть к власти. Некоторые поэты называли это душевными терзаниями, но по какой-то причине мир не был добр к людям.

— И помочь правителю земли — это нежданное удовольствие для странствующего торговца.

Это было намёком на какой-то доход от его усилий. Молчаливый Ергин тут же открыл рот:

— Семейство Драустем вознаградит твои услуги.

Он решил, что перед ним безжалостный торговец, явившийся извне ради деньги, и Ергин был упрямым в своей верности вассалом. Следя за разговором, Хоро с сочувствием посмотрела на Амалию, но, конечно, вмешиваться не стала, лучше всех зная о беспощадности мира.

— Хорошо, тогда давай пойдём сразу после обеда.

— Госпожа Амалия? — обратился Ергин, землевладелица подняла голову, казалось, желая что-то сказать, но потом она снова посмотрела вниз. Её плечи дрогнули, когда она схватилась руками за конопляное покрывало, столь изящно прикрывавшее её колени.

— Да... всё в порядке...

Лицо Лоуренса внезапно смягчилось, и не потому, что всё прошло именно так, как он представлял. Амалия была мягкосердечной, но у неё хватало смелости противостоять судьбе. И всё, что он должен сделать, это сотрудничать, насколько сможет.

Они решили перевозить мельницы в повозке Лоуренса. Когда он разгружал её, вдруг заговорил Ергин.

— Извини.

Лоуренс не перестал работать, он мимолётно встретил взгляд Хоро и улыбнулся вассалу Амалии.

— Мы попросим заплатить за использование повозки, — сказал он, прекрасно зная, что Ергин имел в виду не это. — И настоятель из аббатства Иоанна полагается на меня. Он скуп и не думает ни о чём, кроме своего аббатства, и никогда не вознаграждает меня должным образом за мои проблемы и за доставку его товаров. Но он сказал, что госпожа Амалия, скорее всего, встретилась с трудностями, и я должен ей помочь.

Это был такой окольный способ торговца передать, что она замечательный человек, заслуживающий внимание аббата.

Ергин с мышцами на плечах, достойными неистового быка, взял с повозки груз и осторожно положил его на землю. Хотя он немного смахивал на разбойника, он вовсе не был неотёсанным громилой.

— Я уверен, что госпожа Амалия станет отличным землевладельцем.

Лоуренс улыбнулся, снимая остатки груза с повозки.

— Это значит, что ей стоит помочь.

Затем Лоуренс направился к главе деревни.

Хоро на мгновение задумалась, не остаться ли с Амалией, чтобы утешить её, но Лоуренс остановил свою спутницу. Они скоро покинут деревню, утешать девушку — работа Ергина. К тому же Ергин умрёт раньше госпожи, и для неё никогда не будет слишком рано учиться, пока его мудрость будет рядом с ней.

Лоуренс направил коня к деревне, пустая повозка громыхала на каждой неровности. Добравшись, он застал главу деревни и прочих селян в разгаре скромного застолья, не ожидавших его вторжения. Мебель была убрана, земляной пол выстлан соломой, на ней сидели жители, собравшись вокруг медного перегонного котла. Вероятно, в нём перегоняли эль специально для главы деревни.

— Это... это... — забормотал глава деревни, будучи не в силах скрыть своего замешательства, несмотря на то, что он выглядел самым умным среди селян.

— О, я не буду возражать, если ты останешься там, где ты есть. Я получил право собирать налоги вместо землевладелицы и пришёл с уведомлением.

— Право собирать налоги... Постой, но это...

— Во времена прошлого хозяина была подписана декларация, запрещавшая использование ручных мельниц, так? И потому, согласно этой декларации, я пришёл их изъять.

Он почти слышал, как становятся дыбом волосы на головах жителей деревни. Но глава тут же подал им глазами знак сверху вниз, как будто кивнув, возможно, пытаясь успокоить их.

— Так, значит?.. Но, как ты видишь, рядом с нами нет кучи ручных мельниц. И в такой лачуге ты не найдёшь, куда бы их можно было спрятать.

Это означало, что всё спрятано заранее. Лоуренс кивнул, не убирая улыбку с лица.

— В самом деле. В отличие от городских домов, потолочные балки открыты, значит, их нельзя спрятать под потолком. Пол не дощатый, а из утоптанной земли. Очевидно, что, если вы закопали бы их в земле, выкапывать по надобности было бы обременительно.

Жители деревни были сбиты с толку его рассуждениями вслух.

— А что насчёт полей? Было бы несложно поискать. Нужно лишь протыкать землю палкой. И все посевы уже произведены. Больших ям быть не должно.

Некоторые из сельчан сглотнули. Ергин запомнит, кто именно.

— Я уверен, что есть много подходящих мест во дворах домов и на дорогах к полям, но они бы выдали себя растущими там сорняками. Я уверен, что их можно спрятать в поле на той стороне реки, но сомневаюсь, чтобы кто-то захотел таскать мельницу так далеко. И что тогда? — Лоуренс огляделся и заглянул в кухню с таким же земляным полом и без двери между ней и комнатой, где все собрались. — В печи... однако, ручные мельницы довольно большие. Да и ручка сгорит.

Тогда — где их прячут? Удачно, что он странствующий торговец, а значит, побывал во многих странах и узнал, в частности, что везде все думают одинаково.

— Что-то, что всегда делают при сооружении дома, про что трудно сказать, менялось в нём что-то или нет, о чём никто не станет беспокоиться.

Лоуренс повернулся, оказавшись лицом к лицу с Хоро, стоявшей в дверях и наблюдавшей оттуда за происходящим. Она с безразличным видом посмотрела на него и подвинулась по его почтительному жесту. Под ней оказалась каменная плита.

— Люди постоянно проходят здесь, поэтому у входа появляется яма.

Значит, можно запросто углубить её и прикрыть сверху камнем. И когда сборщик налогов осматривал дом, хозяин дома стоял, волнуясь, у дверей, так что здесь получалась большая слепая зона для мытаря. Когда Ергин взял в руки железный ломик вместо рычага, деревенский голова в досаде стиснул зубы и опустил голову.

— Даже если мы решим молоть на водяной мельнице, она всё равно сгорит при пожаре...

Им придётся уничтожить все эти забавные лиловые цветы либо хотя бы очищать от них место вокруг мельницы. Заняться столь бесполезными растениями, в самое занятое время.

— Могу заверить вас как торговец, — сказал Лоуренс, — что работа водяной мельницы пойдёт на пользу всей деревне.

Ергин поднял каменную плиту, под ней оказалась ручная мельница.

Всего было собрано семнадцать мельниц. В нескольких домах ничего не удалось найти, похоже, их обитатели просто не имели таких. Чтобы удостовериться в этом, Лоуренс украдкой бросал взгляд на Хоро, она дала бы знак, если бы жители пытались солгать.

Конь недовольно фыркал, таща вперёд нагруженную повозку.

— Мы справились без применения силы, — вдруг заговорил Ергин, было неясно, сказал ли он это самому себе или выразил так свою благодарность.

— Сила торговца в хитрости, — заметил Лоуренс, сжимая покрепче поводья. — Проблема в госпоже Амалии, верно?

На мгновение ему показалось, что Ергин его ударит, но тот только застонал.

— Она кажется слишком доброй, чтобы быть землевладелицей.

— Невероятно, чтобы люди были бы рады платить налоги. Даже если это к их пользе.

— Налог надо платить сразу.

Путешествующие торговцы хитрили с таможенными сборами и договаривались, стараясь избежать те или иные налоги, взимаемые городами. Даже если знали, что налог улучшит дороги в городе, сделает его более безопасным, привлечёт людей отовсюду и расширит торговлю.

— Что хуже, у неё может не хватить денег на починку водяной мельницы. Если так случится, ей может понадобиться прибегнуть к более жёстким методам.

Там уже не хватит ручных мельниц, да их уже и не будет в следующий раз.

— Есть другой способ? — спросил Ергин.

Хоро взглянула на Лоуренса, давая понять, что он не должен глубоко влезать в это дело. Он похлопал её по голове, чтобы успокоить.

— Я торговал в самых разных городах и видел налоги всех видов. Я могу придумать немало.

— Так что это действительно наш единственный выбор...

— Ну, можно было бы найти что-то, что сделало бы жителей деревни богаче.

Не имея возможности заработать деньги, они не могли и платить.

— Мы не торговцы...

— Конечно, — легко ответил Лоуренс, но про себя подумал, что каждый раз, когда Амалия будет взимать новый налог, мягкие области её сердца будут крошиться.

— С моим знанием торговли я мог бы... — он прервался, кое-что увидев. — Госпожа Амалия?

Амалия бежала к усадьбе с другой стороны. У неё в руках было что-то тяжёлое, её даже немного мотало на ходу. Она пропала на заднем дворе. Видимо, она куда-то уходила, пока они собирали ручные мельницы.

— Что она делает?

— Ммм... — озадачено промычал Ергин.

Лоуренс посмотрел на Хоро, подумав, что она может знать. Та казалась тоже удивлённой, но через мгновение она улыбнулась с оттенком радости. Он узнал причину, когда они достигли усадьбы. Они нашли Амалию, сидящую за обеденным столом.

— Юн... юная госпожа? — обратился Ергин, впервые назвав её так.

— Кажется, ты обещал не называть меня так, — резко ответила она.

Засучив рукава, она возилась с чем-то, разложенным на столе. Это были лиловые цветы, принесшие беду в деревню.

— В конце концов, они виновники, — продолжала объяснять Амалия. — Если бы эти цветы можно было использовать, жители деревни были бы счастливы срезать их, и мы смогли бы защитить водяную мельницу.

Это была уже не брошенная судьбой девушка, слишком беспомощная, чтобы ждать от неё чего-то, кроме слёз.

— Ты торговец, господин Лоуренс. Если эти цветы понадобятся в далёкой стране, ты мог бы отправиться и продать их для нас.

Хоро бросила на него взгляд, словно поддразнивала: "Возьмёшься, что ли?"

Но у него был единственный ответ:

— Конечно. Если можно будет получить прибыль.

Это было единственным, что не подлежало обсуждению.

— Тогда, почему бы не попытаться использовать цветы в готовке? Я училась в аббатстве применению ароматных трав. Знаешь, у этого цветка приятный запах.

Она уже принялась что-то изобретать. Хотя предлагать легко, куда важнее найти решимость сделать.

— Если положить это на толстый кусок жареной говядины, можно придать приятный вкус.

— Что-то ещё?

— Может, опустить цветы в плохое вино?

Ергин прочистил горло.

— Как раз то, что я не хотел бы попробовать снова. Хоть в вареном, хоть в жареном виде.

Казалось, он уже всё испробовал прежде и решил, что цветы в пищу непригодны.

— И они слишком ароматны, чтобы овцы, коровы или свиньи стали их есть.

Если бы цветы могли пойти на корм скоту, селяне с удовольствием запустили бы своих животных на цветочные поля. Было очевидным, почему так никто не сделал.

— Продавать просто как украшение домов или ароматизация еды — недостаточно.

Цветов было целое поле, почти несчётное количество.

— Тогда почему бы не набивать цветами ароматные мешочки? Мы часто делали это с травами, росшими в аббатстве.

Женское аббатство, от юных девушек до пожилых дам, все шьют мешочки, орудуя иглами. Должно быть, это было изящное, успокаивающее занятие — наблюдать за их работой.

— Ароматические мешочки — это кое-что, а у этих цветов сильный, сладкий аромат. Но всё же это не тот товар, который продашь в больших количествах. Я не могу предположить, что количество, которое можно продать, будет иметь существенное значение.

Что люди купят скорее — приятно пахнущие лепестки или ароматный хлеб? А купив один мешочек, второй купят уже нескоро.

— Если в одном городе продать можно немного, почему бы не продать во многих городах?

— Товар может попасть под дождь в пути, а высушенные лепестки будут лёгкими, но займут много места. Повозка не слишком большая. Если продавать по кружке лепестков в городе, это не принесёт существенной выгоды, и я не могу себе представить, что такое небольшое количество серьёзно сократит поле.

Амалия от разочарования грызла ногти, но вовсе не собиралась сдаваться.

— Тогда... Ну, хорошо. Если они хорошо горят, то почему бы их просто не жечь в печах?

— Должна быть причина, по которой жители села этого уже не делают, — возразил Лоуренс.

— Будет беда, если эти цветы, попав на нашу сторону, укоренятся на ней. Они же являются символом огня. Держать их в наших домах означает лишить людей сна, — высказал своё мнение Ергин.

Такую проблему не решить в спешке. Местные жители были селянами, но отнюдь не глупыми людьми, а их прошлый хозяин был мудрым правителем.

Но Амалия не казалась обескураженной. Лоуренс сейчас мог сказать, что она уже осознала своё незнание мира. Она приготовилась.

— Я что-то придумаю, — уверенным голосом заявила землевладелица. — Во всяком случае, я много думала в аббатстве.

— Юная госпожа... — пробормотал большой Ергин, его глаза помутнели от усталости.

— Полагаю, я уже сказала тебе не называть меня так, — опять напомнила Амалия с неприятной улыбкой. — Теперь я глава этой семьи.

Лоуренс легко ткнул Хоро в спину и взял цветок в руку.

— Тогда давай поработаем мозгами.

Они с воодушевлением обсуждали, но действительность не так сладка, как запах цветка. Они думали о том и этом до ночи, и когда в головы уже ничего не приходило, догорела свеча, предлагая прерваться на ночь. Для Лоуренса с Хоро зажгли ещё одну сальную свечу, а Ергин предложил им эля для лучшего сна — должно быть, это был его способ поблагодарить. Эль был охотно принят.

Вернувшись в комнату, Лоуренс обнаружил Хоро, опередившую его, сидящей у открытого окна и ухаживающей за своим хвостом при свете луны.

— Это похоже на сон, — сказал Лоуренс, закрыв дверь.

Хоро выкусила топорщившуюся прядь шерсти на хвосте и посмотрела на своего компаньона. Она не казалась особенно счастливой.

— Ничего хорошего не случается, когда ты меня хвалишь.

— Ты подловила меня.

Он налил эль Ергина в деревянную кружку и протянул Хоро, которая тут же схватила её и начала торопливо пить, но вдруг остановилась.

— Если их запарить, либо сжечь в печи, либо просто запах тяжело повиснет в воздухе деревни...

Они заметили этот аромат в столовой, этот цветочный аромат, почти сводивший с ума. Хоро обычно была счастлива отведать необычного эля, но она ожидаемо пресытилась запахом.

— Хмм... Что ж, пшеница неплоха, — она глотнула и закашлялась. — Но как это всё бесполезно.

— Ты про лиловые цветы?

Лоуренс налил ей ещё эля, и кружка мигом опустела. Она неопределённо посмотрела на него и нарочито топорщила мех на своём пушистом хвосте.

— Что ещё может оказаться таким хорошим задаром?

— Что ещё... Это хитрость странствующего торговца, — улыбнулся Лоуренс.

Хоро снова выпила и ловко упала на кровать.

— Ты когда-нибудь прольёшь так.

— Уснуть, пропитавшись элем, — моя мечта.

— Глупо. Давай, — он потянулся к кружке, которую она положила на живот, а теперь послушно протянула ему и прикрыла глаза. Но, казалось, там за закрытыми веками работа её мыслительного механизма ещё не завершилась.

— Просто удивительно, чтобы я, которую называли когда-то мудрой волчицей из Йойтсу, когда-нибудь так беспокоилась бы, что делать с цветами...

— Если бы ты могла придумывать один удивительный способ торговать за другим, я бы давно стал главой торгового дома.

— Глупости. Я бы сэкономила деньги, и всё было бы моим.

Она перевернулась на живот и положила подбородок на руки, её хвост так и ходил взад-вперёд. Возможно, она представила себе кучу сокровищ высотой с гору и роскошную жизнь, полную выпивкой и мясом.

— Но эти цветы... — простонал Лоуренс.

Тогда Хоро села рядом с ним. Её хвост мягко хлопнул его по спине.

— Если бы они были розами... — продолжал её партнёр.

— О?

— Горожане часто используют розы на всяких праздниках, так что их можно продавать охапками. Люди усыпают ими дороги, встречая членов королевских семей и семей аристократов. А дальше к югу розы добавляют в роскошную еду и сладости, так что спрос на них действительно велик.

— О-о-о?

Она пододвинулась поближе, словно очень хотела услышать больше. Лоуренс быстро сдал назад, сказав, что об этом он лишь слышал, а потом продолжил.

— Миндальное молоко, розовая вода и сахар — всё это определённо необходимо для обедов знати. А особенно, когда их смешивают вместе, получается густой, сладкий суп с цветочным ароматом. Затем его варят с рисом и пьют с малиновым сидром на десерт. Или можно добавить имбирь для свежести и сварить в нём перепёлку или утку. Я слышал, ослабевшие от болезни почти сразу поправляются после этого.

Хоро внимала, не моргая, и лишь сглотнула под конец его тирады. Хотя они уже поели во время недавнего обсуждения, она явно была готова съесть ещё. Это частично раздражало его, но в то же время он находил забавным наблюдать за бесхитростной стороной Хоро, связанной с её чревоугодием, и он продолжил:

— Что ещё удивительней, так это конфеты из стран с тёмно-синим морем, где лето длится более полугода.

Хоро схватилась за одежду вокруг его пояса, её хвост взмахнул вперёд и назад.

— Даже в жарких странах, где растут финики, есть удивительно высокие горы, на вершинах которых круглый год сохраняется лёд. В самый зной аристократы посылают слуг в горы за льдом. Затем лёд нарезают тонкими ножами, получая пушистый снег, смешивают с сахаром, поливают розовой водой, добавляют кожуру терпкого фрукта, называемого лимоном, её сначала варят с мёдом, и добавляют сам мёд.

Он положил воображаемый снег в воображаемую миску и сделал вид, что вливает туда мёд, глаза Хоро с восхищением следила за его руками.

— Затем, когда всё застынет, они едят это серебряной ложкой. Оно похрустывает во рту, и прохладный, терпкий мёд скатывается по горлу... Ой, ой... Хоро!

Она так сжала его бедро, что её ногти глубоко впились в тело.

— Мы должны... отправиться на юг, когда закончим...

— Нет. Не должны, — он пожалел, что так увлёкся. — В любом случае, это дороже, чем даже персики в меду, мы просто не можем себе этого позволить.

— О-о-о...

Можно было поверить, что Хоро сейчас заплачет, вместо этого она укусила его за ногу.

— Ой, больно же!

Разделив таким образом своё страдание с Лоуренсом, Хоро внезапно подняла голову.

— Вот же, одежду порвёшь...

— Но постой.

— Что ещё?

— На севере есть лёд, и мёд тоже есть. Лимон, значит... вместо него нам надо взять что-то ещё, а сахар можно найти в портовых городах, да?

Хоро узнавала разные ненужные вещи, странствуя со своим торговцем.

Если всё это найдётся, кто за всё это заплатит так много? Её хвост ударился ему в спину.

— А розовая вода? Её можно найти, да? Она тоже дорогая?

— Что? — спросил Лоуренс.

Хоро что-то бормотала себе под нос. Должно быть, она припоминала всё, что узнала, и соображала, как бы ей приготовить ледяные конфеты. Потом вдруг сознание отобразилось в её глазах, по ним волной прошло гневное пламя, и она повернулись к Лоуренсу.

— Как ты думаешь, что дороже — эта розовая вода и ещё много там чего или тепло моего хвоста холодными ночами, умм?

Шерсть волка самого высочайшего качества уступала в цене меху оленя, мех оленя был не так ценен, как мех кролика, а мех кролика не мог сравниться с мехом лисы, но даже мех лисы был ничем по сравнению с горностаем. Мех горностая можно обменять на серебряные тренни, но, если кто-то хочет купить розовой воды, ему придётся платить золотом того же веса. Это знание глубоко ранило бы гордость волчицы.

Однако Лоуренс не боялся быть разорванным в клочки, потому что она кое-что не так понимала.

— Всего волчьего меха с целого рынка может не хватить на одну каплю розовой воды.

Глаза Хоро расширились, она потеряла дар речи. Потом задрожали её руки, за ними плечи, потом уши и хвост. Дождавшись момента, когда она подняла верхнюю губу, обнажив два острых клыка, Лоуренс заговорил.

— Но ты знаешь, сколько ты вложила в свой хвост?

— А?..

Хвост, который она постоянно расчёсывала и гладила изо дня в день без отдыха, распухал от малейшего гнева, а кончики волос блестели, будто сделанные из стекла. Что же придало ему этот блеск и этот сладковатый запах, щекотавший его нос?

Хоро посмотрела на хвост, затем повернулась к Лоуренсу.

— Тепло твоего хвоста намного дороже любой розовой воды. Намного, намного дороже, — Лоуренс со вздохом опустил плечи. — Ты не найдёшь своё масло для хвоста у торговца маслами. Оно куплено в аптеке. И было бы полной глупостью применять его в готовке. Но ты выбрала его по одному запаху и купила, не глядя на цену, что лишь показывает, насколько хорош твой нос. Тебе удалось моментально выбрать самую дорогую вещь в аптеке.

Хоро приставала к нему, требуя дорогих вещей всякий раз, когда он совершал равноценную им глупую ошибку, поэтому Лоуренс никогда не мог серьёзно сопротивляться. И ослаблял завязки своего кошеля с монетами по её требованию, и Хоро покупала то, что хотела без особых колебаний. Но обычно это было что-то, что использовали знатные женщины, а не то, что торговец дарит своей дочери.

Много чего было втёрто в хвост одной Хоро с её уверенными глазами.

— Его собирают из прозрачного верхнего слоя, что появляется при изготовлении розовой воды, затем оно разбавляется другим маслом. Даже есть рассказ о тиране большой империи из далёкой давности, который подарил его принцессе, но его не сравнить с неразбавленным очищенным маслом, выжатым даже из одного лепестка розы. По легенде, взяв цветочных лепестков весом в десять толстых лошадей, тиран, наконец, смог заполнить небольшой флакончик размером с кончик его мизинца. Но даже ароматному маслу, которое ты используешь, потребуется целая повозка...

Лоуренс было увлёкся своей историей, но последние слова чем-то зацепили его разум.

— Полная лепес...

— Эй... эй?

На лице Хоро отразилось беспокойство, она посмотрела на него снизу.

Затем Лоуренс внезапно повернулся. Он смотрел не на взволнованное лицо Хоро, а на её пушистый, нервно колыхавшийся хвост.

— Целая повозка? — и Лоуренс безотчётно схватил Хоро за хвост и пристально посмотрел на него.

— Ффхха?! — издала странный крик она и попыталась встать. — О-о, мой хвост... Ты такой грубый...

Лицо Хоро покраснело, пытаясь выскользнуть, она извивалась рыбой. Но Лоуренс крепко сжимал свою руку и не выпускал хвост. И даже не рассматривал его. Он был слишком занят сбором воедино всего увиденного в деревне.

У них было топливо. У них были инструменты. У них были материалы. Все необходимое было уже под рукой. Не только это, дело связано с таким продуктом, что результат обеспечен заранее. Сверх того, продукт не был громоздким.

— Это оно! Вот и ответ! — сказал Лоуренс, наконец, вынырнув из моря своих мыслей, и улыбнулся Хоро.

Лишь тут он увидел, что её лицо побагровело, а из глаз бежали двумя струйками слёзы, но было уже поздно.

— Ты дурень! — выкрикнула она, надувая щёки изо всех сил.

Но даже если бы она упала сейчас с кровати, Лоуренс не смог бы перестать улыбаться.

— Может получиться что-то удивительное!

Хоро всё ещё печально проверяла, не ставил ли такой сильный захват Лоуренса неподобающий след на хвосте, когда он взял её за руки и вскочил с кровати. Она отшатнулась, слегка испуганная его порывом.

— И это будет полезно для заботы о твоём хвосте!

Хоро, с чьим хвостом только что ужасно поступили, попыталась что-то сказать, но Лоуренс потянул её за руки, она даже едва не упала с кровати.

— По-постой, тише, ты!

— Давай, чего ты там? Идём!

Он снял со стены подсвечник и открыл дверь.

— Мы можем помочь этим людям и заодно сделаем состояние!

Хоро раздражённо вздохнула, но не стала отнимать руку. Опять мы делаем это, проявилось на миг на её лице и сменилось слабой улыбкой.

Полные масла цветы, которые могли загореться только при свете летнего солнца и обладали ярким ароматом, цвели перед ними бесконечным ковром. В самом центре цветочного поля они установили медный дистилляционный котёл, выход которого был сужен, как у кувшина, и подготовили глину и стеклянные бутылки, что так страстно собирал отец Амалии. С момента, когда топливо разгорится, им надо будет лишь собирать столько, сколько им понадобится.

Всё, что они подготовили, позволяло им превратить лиловое поле цветов, несших бедствие, в продукт, который можно было обменять на золото.

— Примерно так? — землевладелица Амалия, закатав рукава, набивала глину в горлышко перегонного котла, до краёв заполненного лепестками цветов и водой, взятой из реки.

— И потом в эту бутылку... — Лоуренс довольно ловко прикрепил глиной горлышко бутылки к горловине котла под углом. Конечно, стоило бы заказать у мастера трубку из стекла или меди для этого, но пока можно было обойтись и так. Сначала надо было удостовериться, что затея даст результат.

— Я поджигаю, — с беспокойством сказал представитель селян — глава деревни. Все жители, стоя немного дальше, очень волновались, задаваясь вопросом, что потом делать с разогретыми в дистилляционном котле цветами. Но с ними были все необходимые инструменты и умения.

Лоуренс наблюдал, как глава высек огонь, вскоре загорелись собранные стебли и листья, в воздух поднялся дым.

— И... дальше? — с мольбой спросила Амалия, стоя рядом.

Когда он рассказал ей свой план прошлой ночью, она была взволнована не меньше его, если не больше, и чуть не пошла прямо в поле с серпом в руке, но Ергину удалось сдержать её. Однако, она вряд ли сомкнула глаза от волнения, под глазами у неё были тёмные, как сажа, круги. Ергин посетовал, что ей следовало бы сохранить своё достоинство землевладельца, но, несмотря на усталый вид, она была довольно оживлена. Эта кроткая на вид овечка предпочтёт действовать, а не уходить от трудностей в молитву.

— Как только всё закипит, пар начнёт просачиваться в бутылку. Тогда мы охладим её водой.

Сельские жители отвлеклись от своих работ на полях, чтобы откликнуться на призыв, все держали деревянные ведра и стояли наготове, хоть и неохотно.

— Теперь недолго... Смотри.

Бутылка изнутри запотела. Лоуренс подал сигнал селянам, и они все побрели за водой, а потом стали лить её на бутылку.

— Так пар остынет и стечёт на дно.

Булькала вода в котле, пар постепенно проходил в бутылку. Стояла весна, но горы вверх по течению ещё красовались в снежном убранстве, и вода в реке была ледяной. Всякий раз, когда люди лили воду на бутылку, пар в ней остывал, становилось видно, что там внутри.

— Всё больше и больше воды...

— Это... масло?.. То, что сверху воды? — изумлённо возвысила голос Амалия.

— Похоже, получилось.

У горлышка прилаженной бутылки собиралась плёнка масла. Вокруг уже вовсю пахло цветами, и Хоро, прятавшие глаза под капюшоном, прижала ладонь ко рту.

Понаблюдав за повторяющимся процессом какое-то время, Лоуренс протянул руку, чтобы снять бутылку. Но Ергин остановил его.

— Теперь это моя работа безостановочно продолжать эту работу.

А может, он хотел быть уверен, что гость не обожжётся.

Лоуренс улыбнулся и уступил место Ергину. Мощные ладони осторожно обхватили бутылку и высвободили из глины так, чтобы содержимое не пролилось. Аромат, исходивший от неё, был настолько мощным, что стоявшие радом селяне не смогли сдержаться.

— Ух, ты.

— Вот это запах!

На солнце было хорошо видна чёткая граница между водой и маслом. Ергин указал на отверстие бутылки своей хозяйке. Амалия притронулась к маслу пальцем и вытерла его о приготовленную ткань.

— Невероятно... — только и смогла она вымолвить в своём потрясении.

— Чтобы сделать ароматное масло, нужно много цветов, но это не проблема. А аптекарь разбавит такие сильные духи обычным маслом, прежде чем продать. Странствующему торговцу вроде меня нужно немного полученного масла в маленьком флаконе. Не пострадает во время дождя и не обременит повозку.

Он не знал, сколько удастся добыть этого масла, но явно немало, а пахло оно замечательно. Похоже, Лоуренс был вправе ожидать, что жители срежут цветов более чем достаточно.

— Одна проблема, — снова заговорил Лоуренс, и Амалия, поглощённая запахом масла на ткани, а также Ергин, Хоро и глава деревни, посмотрели на него. — Когда вы закончите работать, всё, что вы будете есть в эту ночь, будет сладко пахнуть.

Все рассмеялись, а Ергин даже захлопал в ладоши.

— Этот мудрый странник поделился с нами прекрасной мудростью. Теперь мы должны справиться с испытанием, посланным Богом, и сделать это поле цветов нашим благом!

Предстояло срезать настоящую гору цветов, затем селянам надо было оторвать стебли и листья и подсушить, чтобы они лучше горели. И при этом не забывать об обычной работе в полях. И так, пока цветы не отцветут. Не было времени стоять и смотреть.

Место вдруг стало напоминать разворошённый улей, и Лоуренс, как это делают странники, сделал один, а затем второй тихий шаг. Затем с глухим стуком ему на плечо легла рука.

— Ой.

Он обернулся, это была Хоро.

— Ну, как? Тебя не впечатлила моя хитрость?

Она могла бы позволить ему выпятить грудь от некоторой гордости.

Его словам ответила раздражённая улыбка из-под капюшона, натянутого до самого носа, а затем она с разворота утопила кулак в его животе.

— У-уй?!

— Это месть за мой хвост, ты, дурень.

— Агфф...

Было не слишком больно, он согнулся, скорее, от изумления. Хоро посмотрела на приблизившееся лицо Лоуренса и изобразила на своём достаточно страшную улыбку, которую он мог видеть, несмотря на мешавший взору плащ, затем она сказала.

— Я никогда не забуду, что ты спутал мне хвост.

— Н-нет, постой...

— И ещё... — Хоро ещё приблизилась. — Отныне ты должен поддерживать мой хвост настолько хорошо, насколько это возможно. Теперь ты заслужил милость правителя этой земли и готов сделать целое состояние, да?

— Ч-чт?.. Но мы даже не знаем, продадут ли они...

— О, ты не хочешь продолжать спать в тепле ночью?

Её красновато-янтарные глаза блестели подобно вареным плодам. Хотя он пришёл сюда, соблазнённый ожиданием быстрого заработка, не похоже, что его кошель в итоге потолстеет.

— Хорошо... — покорно ответил он, и Хоро улыбнулась улыбкой невинной девушки.

Затем она сказала:

— В конце концов, я должна регулярно чистить твой кошель.

Он посмотрел на неё, она счастливо прижалась к его руке.

Жители деревни усердно трудились, а Ергин и Амалия что-то бурно обсуждали. Потом вдруг заметили своих гостей и подошли к ним с располагающими, сияющими улыбками.

— Господин Лоуренс, нет сомнений, что ты Божий дар! — сказала Амалия.

Лоуренс, напряжённо улыбаясь, слегка поднял руку в ответ. Другая его рука была зажата в хватке жадной волчицы, следившей, чтобы не забрали её добычу.

— Совсем нет, — тихо пробормотал он. — Как бы там ни было, я, скорее, жертва, принесённая той, кого когда-то называли богиней...

— Помогать другим — удовольствие для торговцев, — заметила Хоро, её хвост вовсю вилял под плащом.

Лоуренс посмотрел на красивое голубое небо. Зима закончилась, наступала весна.

История о цветочном поле, наполнявшем всё тело сладостью, когда дул ветер.

Стоя перед пыльным сараем, Лоуренс, наконец, очнулся от нахлынувших воспоминаний, вырвавшихся из маленького флакона. Казалось, что его силы не убавилось за эти годы.

— Теперь вспомнил. Миюри совсем не интересовалась этим маленьким флаконом.

— Он может приятно и сладко пахнуть, однако съесть его нельзя.

Их дочь была совсем маленькой, чтобы ей хватило одного цветочного аромата.

— Этой дурёхе куда интересней было припрятать ручную мельницу. Поэтому она может скрываться в месте, которое нам не приходит в голову.

Их единственная дочь, Миюри, любила розыгрыши больше всего на свете и была одержима приключенческими историями и охотой за сокровищами.

— Это напоминает мне кое-кого...

— Да, тебя, с твоей одержимостью сокровищами и как охотишься изо всех сил за ерундой для этого своего кошеля.

— Нет, я думаю о ком-то, кто выберет лучший кусок вяленого мяса из запасов еды и припрячет его на потом.

— Нет, ты просто дурень.

— Хо, хо. Кажется, есть кое-что, о чём даже мудрая волчица не знает.

— Я наверняка знаю намного больше твоего!

Эти двое продолжали поддразнивать друг друга, вместе выходя из сарая, стукнувшись при этом плечами, и так же вместе возвращаясь домой. Хотя они ссорились, они крепко сжимали руки друг друга.

Когда они шли, до них донёсся сладкий запах.

Однако это был не цветок, а нечто совершенно иное.

Возможно, аромат счастья.

Волчица и милые клыки

Снег растаял, прошли весенние праздники, и настало время молодой зелени.

Гостям купален, стремящимся сбежать в Ньоххиру от летней жары, ещё будет время проявить себя во время отдыха, а самое шумное, полное безумств, зимнее время было ещё очень далеко. Деревня понемногу затихала, пришла пора ремонта или перестройки зданий, чтобы в готовности принять следующих гостей, в остальном же каждая купальня наполнилась тишиной.

Не стала исключением и "Волчица и пряность", в которой работал Коул. Гости разъехались, хозяин Лоуренс пошёл на деревенское собрание, а его жена Хоро на сей раз из любопытства увязалась за ним. Скорее всего, собрание лишь называлось собранием, а на деле там устроят празднество с обильным застольем из тех продуктов, что были доступны в это время. Женщина по имени Ханна, заботившаяся о кухне "Волчицы и пряности", тоже ушла, собираясь поискать грибов, горных съедобных растений и других припасов. Поэтому Коул, проработав всё утро, ближе к обеду заскучал.

В таких случаях ему следовало бы открывать богословские тексты и изучать учение Бога, но времени было достаточно и, что более важно, достаточно горячей воды. Прежде чем заняться обедом, что оставила ему Ханна, он погрузился в пустую ванну и вздохнул, глядя в голубое небо. Такое тихое и приятное время.

Рядом стояла кружка сладкой медовухи, к которой он пристрастился с недавних пор. На миг устыдившись своей лени, он сделал глоток и наклонил голову назад лицом к распростёршемуся перед ним одним прекрасному голубому небу. Сейчас ему больше нечего было желать, он ощутил приближение того счастья, о котором говорил Бог. Оно подошло ближе, чем когда-либо могли ему раскрыть его богословские тексты...

"Ах..."

Ему хотелось, чтобы это длилось вечно. И он отложил работу и добросовестную преданность учёбе в сторону, позволив себе поддаться приступу лени...

— Бра-а-а-а-а-ат!

Коулу показалось, что он уловил далёкий голос. Он решил, что задремал и услышал голос во сне, но затем крик повторился, уже отчётливей.

— Бра-а-а-ат!

Похоже, возвратилась Миюри, ходившая на реку поиграть. Единственная дочь хозяина "Волчицы и пряности" Лоуренса и его жены Хоро, Миюри часто называла Коула братом и восхищалась им. Ей шёл двенадцатый год, она приближалась к возрасту раннего замужества. Подумав об этом, он ощущал лёгкую грусть. При этом в последнее время он ощущал беспокойство и совершенно противоположного свойства.

— Я в купальне! — отозвался он.

Вскоре он услышал, как её ноги шлёпают по земле, и, наконец, Миюри оказалась у ванны.

— Вот ты где! Брат!!

Когда она его увидела, её лицо словно озарилось. У неё с мамой были одинаковые черты лица и цвет глаз, но улыбались они по-разному. Улыбка Хоро — мягкая, словно медленно разогретая в меду, а у Миюри — точно летнее солнышко, она ярко сияла и иной раз обжигала других.

— Брат! Смотри, смотри! Смотри на это! Разве это не здорово?!

Она тряхнула клеткой, которую держала обеими руками, и побежала к нему. Её одежда была насквозь мокрой, вероятно, она в пылу игры не раз падала в воду. Её покрыли бесчисленные свежие царапины — она с детства сохранила неизменными и свою энергию, и невинность, её улыбку наполняло очарование, перед которым никто не мог устоять, если её видел. У неё была великая сила давать другим ощутить её юность и бесхитростность. Потом к её улыбке примешалось беспокойство.

— Миюри, если так бежать... —

...Ты поскользнёшься — собирался завершить он, но уже никак не успевал.

Миюри бежала так увлечённо, что, попытавшись остановиться на краю ванны, неожиданно для себя лишилась опоры.

— А? — вскрикнула она и плюхнулась в ванну вместе с клеткой.

Брызги окатили голову Коула и оставили за собой пузыри на поверхности воды. Двенадцатилетних девочек учили вышиванию и готовке, учили улыбаться, не показывая зубов, и робко склонять свои головки. Как это было далеко от того, чем каждый день занималась Миюри.

Ему было бы грустно, если бы та, о ком он заботился как о своей сестре, вышла бы замуж, но в последнее время его стало беспокоить, посмотрит ли вообще кто-нибудь на неё, как на свою невесту. Он вздохнул и направился к Миюри, долго не выныривавшей. И тут он заметил, что в воде что-то двигалось.

— Пфах! — издала Миюри, когда её голова, наконец, появилась над водой.

— Миюри, что ты тут твор?..

— Брат! Не стой просто так!

Она пристально смотрела на воду, даже не взглянув на него, и к чему-то готовилась. Потом медленно погрузилась в воду, и на этот раз её лицо и руки почти сразу показались над поверхностью.

— Эй... Стой же! — прикрикнула она на толстого круглого угря, извивавшегося в её руках. — А, а, уйдёт же, уйдёт... Ой!

Угорь выскользнул из её рук, и Миюри странно кособочась, рванулась за ним и снова нырнула. Вероятно, то, что извивалось сейчас в воде, было добычей Миюри, пойманной в реке. Чуть в стороне, большой угорь мощно выпрыгнул из горячей воды и тут же плюхнулся обратно. Коул, стоя перед Миюри и рыбой, плещущейся в воде, глубоко вдохнул и выдохнул.

— Миюри!

Его тихий и приятный момент растаял в этот миг.

Рассказ Коула о случившемся вызвал усмешку на лице кое-кого, размещавшего рыбу на раскалённых углях в очаге. Этот кое-кто обладал льняными волосами, красноватыми глазами и лицом, почти таким же, как у Миюри. И телосложения они были одного. Она казалась прелестной миниатюрной девушкой лет пятнадцати, если молчала. Однако её улыбка вызывала странные чувства у каждого, кто её видел. Такая, вероятно, рождалась их мрака долгой, ужасающе долгой её жизни. Хоро, мама Миюри, не была человеком. Её чёрная тень, отбрасываемая на противоположную от очага стену, обладала острыми ушами на макушке и хвостом, растущим от поясницы. Она была воплощением огромной волчицы, живущей в пшенице, ей когда-то поклонялись как богине и называли мудрой, она проживёт ещё сотни лет.

— Это не смешно. Нам повезло, что здесь сейчас нет гостей.

— А что такого? Рыба в ванне сэкономит время, когда надо будет подобрать закусок для вина или ещё чего-то, разве нет?

Рассказ Коула лишь развлёк Хоро.

Рыбу, которой удалось выскользнуть из клетки, упавшей вместе с Миюри в ванну, оставили жить в бочке с водой, остальных угрей приготовили. Просто выбросить их представлялось глупым, а предложить другим жителям деревни — неуместным, поэтому часть прокоптили, часть засолили, остальное поджарили на очаге.

Причина, по которой они не решились отправить первого угря в кипящую кастрюлю, заключалась в том, что им было невыносимо снова отправлять беднягу в горячую воду.

— И куда теперь делась эта дурёха? — спросила Хоро, щедро присыпав рыбу солью и облизав пальцы.

— Господин Лоуренс её отругал и отправил рубить дрова.

Хоро подняла глаза от рыбы, сочно шипевшей при поджаривании.

— Хм?

Большие острые уши на макушке дёрнулись. Хотя она была женой хозяина купальни и на сотни лет старше Коула, ему её уши и пушистый хвост, если честно, казались очень милыми. Когда он был младше, она бесчисленное число раз позволяла ему держаться за этот хвост.

— Что-то случилось?

— Мм. Слишком тихо, если кто-то колол бы дрова.

В купальне гостей не было, над домом властвовала тишина. Зевни сейчас мышь — её бы сразу услышали. Если Хоро, хвалившаяся своими чуткими, как у волка, ушами, сказала об этом, эта тишина что-то означала.

— Господин Лоуренс должен был присматривать за ней...

— Мой дорогой муженёк изрядно выпил. Он вполне мог и уснуть.

Хоро, конечно, и сама могла немало выпить, но она хвасталась своей способностью пить, не пьянея.

— Пойду проверю, — поднялся Коул.

— Мм, — одобрила она. — Ах да, пока не ушёл, пожалуйста, положи изюм в воду.

— Изюм? — обернулся он.

Глаза Хоро сверкнули, она махнула хвостом.

— Подарок кое-кого, ездившего на юг. Дали нам на собрании. Он довольно сладкий сам по себе, но мне сказали, что воду после вымачивания изюма можно использовать для теста, тогда получится очень сладкий и вкусный хлеб.

Когда речь заходила о еде, Хоро проявляла себя куда большим ребёнком, чем Миюри. Но изюмовый хлеб — это звучало маняще.

— Малыш, ты ведь любишь сладкое, не так ли? Было бы неплохо попробовать немного, прежде чем положишь воду. Я разрешаю.

Она назвала его, как называла тогда, когда он впервые, ещё ребёнком, встретил Хоро и Лоуренса, от этого он немного смутился. Но, даже повзрослев, он по-прежнему предпочитал сладкую медовуху горькому элю и не мог возразить против его обращения с ним, как с ребёнком.

— Спасибо. Я возьму немного.

— Двигай.

Отправив его, Хоро вновь обнаружила неприкрытый интерес к жарившейся рыбе. На лице Коула заиграла лёгкая улыбка, и он направился к задней части здания.

Пока он шёл по тёмному коридору посреди полной тишины. Если бы Миюри действительно колола поленья, он должен был бы слышать подобающие удары топора. Сарай для дров располагался рядом с кухней, в которую он заглянул в первую очередь. Однако изюма, про который говорила Хоро, не нашёл. Может, Лоуренс этим изюмом пытался поощрить Миюри заняться дровами. С такими мыслями Коул вышел из дома и заглянул в сарай. Под лучами звёзд и луны, положив голову на нижнее полено целой их горы, крепко спал Лоуренс, хозяин купальни.

— Господин Лоуренс, — раздражённо проговорил Коул.

Послышалось нечто вроде нгхх, сопение на мгновение прекратилось, чтобы тут же возобновиться. Лоуренс выглядел ещё достаточно молодо, мало изменившись с их первой встречи, но он постоянно себя корил за слабую, с возрастом, выносливость к хмельным напиткам, и, похоже, он не преувеличивал.

Само собой, Миюри нигде не было видно. На Лоуренсе не было ничего, кроме одеяла, и Коул мог предположить, что это работа его дочери. Ему хотелось бы думать, конечно, что это было проявлением её заботы об отце, но, скорее, так она хотела не дать отцу рассердиться на неё за то, что сбежала от кучи дров. Возможно, в этом проявлялась слабость Лоуренса как отца, но он никогда не выходил из себя из-за Миюри.

— Но куда она делась?

Хоро и Лоуренс вернулись домой перед ужином, и как только Лоуренс узнал о случившемся, он тут же велел Миюри наколоть дров. Вероятно, она была голодна, унаследовав от Хоро не только лицо и красноватые глаза, но и склонность к чревоугодию. Для неё было немыслимым лечь спать без еды.

Размышляя, он расслышал плеск воды, подмешавшийся в негромкий храп Лоуренса.

— Она в купальне?

Неподалёку от сарая с дровами Коул вышел на выложенную камнем дорожку к купальне и пошёл по ней, пока не добрался до широко распахнутого входа ванны, выходившей прямо на улицу, там уже обнаружились признаки того, что Миюри должна быть где-то неподалёку.

— Сколько раз ей говорить не разбрасывать свою одежду по дороге во все стороны?.. — проворчал он со вздохом, собирая её вещи. Он успел аккуратно сложить каждый предмет и увязать всю стопку, когда услышал её голос из-за перегородки.

— Давай, ты можешь сделать это!

Что бы она ни делала, казалось, у неё всегда полно времени. Возможно, тут собрались поиграть дети из других купален. Все они были прискорбно непослушными, но Миюри выделялась даже среди них и, конечно же, была их вожаком. Недоумевая, чем они могли заниматься в этот час, Коул зашёл за перегородку, и его челюсть тут же отвисла. Невероятное зрелище заставило его уронить прекрасно сложенную стопку одежды Миюри на пол.

— Ха-ха-ха-ха!.. Мм?.. — совершенно нагая Миюри заметила Коула и перестала смеяться.

Свет луны и звёзд ярче всякой свечи освещал развернувшуюся перед Коулом сцену. Прекрасные волосы Миюри пепельного цвета с серебряными вкраплениями, унаследованного от отца, размашисто виляющий пушистый хвост того же оттенка, и сама она, гордо стоявшая на камнях, окаймляющих край ванны без видимых стыков.

На сей раз Коул отложил на потом свою досаду на отсутствие у неё девичьей стыдливости. Простил выставленные напоказ волчьи уши и хвост, унаследованные от мамы, обычно она их прятала. И даже смог не обратить внимания на конопляный мешочек в её правой руке и горку, подозрительно смахивающую на изюм, на ладони её левой руки, эту горку она достала только что из мешочка.

Самое неприятное он увидел там, куда смотрела Миюри.

На маленьком островке посреди ванны лицом к лицу стояли два медведя.

— Миюри... Ч-что происх?..

— Ха-ха-ха, брат! Вовремя!

Она резко развернулась и ловким прыжком бросилась к нему на грудь — без всякой сдержанности, не раздумывая. Худая и хрупкая, на целую голову ниже его, она была настоящим сорванцом во всём блеске своей юности. Коулу удалось поймать её, и, прежде чем он успел начать выговаривать ей, она подняла голову:

— Смотри, видишь, брат? Только посмотри на это!

Сияя, она показывала рукой, в котором держала мешочек, на островок.

— Что ты тут делаешь? И что делает тот изюм, который подарили госпоже Хоро и господину Лоуренсу?

Миюри удивлённо посмотрела на свои руки, но тут же улыбнулась.

— Хи-хи-хи. Хочешь немного?

— Миюри! — сразу предостерёг он.

Её плечи напряглись, уши поникли и даже глаза закрылись. Но её руки не выпустили изюма, а когда он потянулся к мешочку, Миюри, повернувшись, выскользнула от него.

— Ну же, брат, не шуми так, — недовольно протянула она.

У него заболела голова, он даже растерялся, не понимая, на что сердиться в первую очередь, однако он не сомневался, что его главной заботой были медведи, стоявшие на островке друг против друга.

— Постой, скажи мне, что это там.

Ньоххира — это место, спрятанное глубоко в горах, и диких животных можно было встретить даже в деревне. К тому же купальни по окраинам деревни врезались в территорию лесных обитателей, среди которых наибольшие опасения вызывали волки и медведи. Случись происходящее здесь в любой другой купальне, переполох охватил бы всю деревню.

— Что там? Они сказали, что тоже хотят немного изюма, и я сказала, что любой может получить, если победит в схватке.

— В схватке?..

— Да. И чтоб не кусаться и не царапаться. Я не хочу, чтобы они поранили друг друга. Кто первым упадёт в воду — проиграл.

Миюри, воплощение волка, как и её мама, видимо, могла разговаривать с лесными животными. Как в сказке. Но в таком случае её безграничная невинность привела почти к жестокости.

— Не-нет, заставляя этих двух медведей сражаться, ты...

Лоуренс настоял на сооружении этого островка в центре ванны, он вложил невероятно много труда, таская сюда камни, и в результате создал для выступления музыкантов место, какого не было больше ни у кого из хозяев купален. Драгоценность, созданная его потом и тяжёлым трудом, и, конечно, он не мог себе представить, чтобы на островке стоял кто-нибудь, кроме людей. Медведи внимательно следили за движениями друг друга, двигаясь по кругу, а меж тем с краёв островка уже осыпались первые камни. Когда медведи схватятся всерьёз... Коул уже видел, как островку приходит конец. Но если он скажет им прекратить схватку, медведи его не поймут. Во всех смыслах. Может, позвать Хоро на помощь?

Меж тем нагая Миюри высоко подняла руку с горсткой изюма.

— Эй, если вы хотите это, покажите мне, на что способны!

Возможно, она пыталась подражать сейчас своей матери, бывшей когда-то вожаком стаи. И медведи, с их гордостью и вожделением к сладкому, глядя друг другу в глаза, угрожающе обнажили клыки.

Пожалуйста, прекратите, — хотел взмолиться Коул, но Миюри уже скомандовала:

— Готовься... Начали!

Под грозный рокот рычания медведи сошлись. Наводящая ужас медвежья мощь заставила островок и всю ванну затрястись, будто от страха, поверхность воды покрылась волнами.

Когда очередной камень падал в воду, раздавался громкий вздох. Коул беспомощно наблюдал за сражением медведей, поднявшихся на задние лапы и толкавших друг друга. В какой-то момент Миюри оказалась рядом с ним.

— Эй, брат?

От этого обращения он ощутил даже что-то вроде страха. Под светом луны и звёзд голое тело Миюри казалось отлитым из сплава серебра и льда. Она смотрела на него и мило улыбалась.

— Брат, как думаешь, кто победит?

Поистине безграничная невинность.

Вскоре один из углов острова обвалился, и медведи разом упали в воду.

Утром пришлось слить воду из ванны и затем весь день восстанавливать островок, повреждённый сражением медведей. Требовалось аккуратно уложить немало камней размером с небольшую собаку. Работа несложная, но изнурительная. У Коула ужасно ныла спина, его руки мучила дёргающая боль. Хорошо, что островок оказался прочнее, чем казался, большая его часть уцелела. Коул запоздало вспомнил, что сама Хоро в облике огромной волчицы иногда дремала на островке. Ещё один плюс — после слива воды на дне ванны обнаружилось несколько потерянных накануне угрей, так что представилась возможность всё убрать.

Всё можно было восстановить, однако Коул ещё расстроено поднимал брови и вздыхал.

— Мне жаль, что так всегда выходит, Коул... — бессильно проговорил Лоуренс, укладывая камни, его лицо было ещё бледным и недовольным. Хозяин купальни ещё страдал от вчерашнего возлияния, но с присущим ему чувством ответственности он не мог оставить на другого прибирать за проказами своей дочери. — Я не думаю, что Миюри собиралась сделать что-то плохое, но... я не думаю, что она знает, когда надо остановиться.

— Н-нет, совсем не... — Коул уложил ещё камень, слабо рассмеялся и поправил себя. — Ну... думаю... может, немного...

Его руки со звуком клак уложили следующий тяжёлый камень, в его голове всплыло то, чем он тревожился с утра.

— Но ради всего святого, куда она сама подевалась?

Лоуренс, узрев поутру ужасное состояние ванны, на сей раз беспощадно отчитал её, но, должно быть, его слова влетели в глухие — или волчьи — уши. Девочки нигде не было видно. Собственно, будь она рядом, её рукам были бы всё равно не под силу многие из этих камней, и кроме расстройства попытка заставить её исправлять содеянное всё равно ни к чему бы не привела. Однако ей было бы уместно показать искренность своего отношения к случившемуся. Просто сидеть рядом, размышляя о своих поступках — этого было бы достаточно, пусть она бы сама и не помогала в работе.

— Если бы она вела себя чуток лучше, милее бы дочери не нашлось...

Могло показаться, что Лоуренс говорил как чрезмерно любящий отец, но это было правдой. Если бы Миюри вела себя хорошо, чудесней девочки не было б на свете. Она часто улыбалась, всегда была весёлой и полной энергии, в то же время и заботливость её не была чужда. Пусть она любила розыгрыши, но вовсе не по злобе души. Ей не надо было становиться мудрой и хитрой, как её мать, Хоро, вот только ей бы стать немного послушней.

Они оба размышляли об этом, собирая камни, разбросанные по дну ванны, когда услышали далёкий голос Хоро:

— Дорогой.

Её негромкий голос прозвучал так, словно его принёс ветерок. Возможно, это из-за той мягкости, с которой она обратилась к Лоуренсу, назвав его "дорогой". Коул поднял голову, Хоро стояла у входа в купальню. На поясе у неё был повязан фартук — редкость для неё, её руки до локтей сплошь в муке, должно быть, она готовила изюмовый хлеб.

— Зайди глянуть на огонь в плите. Я не знаю, насколько сильным его делать.

— А... Госпожа Ханна ещё не вернулась?

— Сейчас хорошая погода, что ж, пожалуй, это неплохо, если она время от времени расправляет свои крылышки.

Что ни говори, а Ханна, как и Хоро, не была человеком, кажется, она была воплощением птицы. Она была опытна и полезна во многих отношениях, а на кухне её усердию и мастерству не было равных. Но иногда ей требовалось таким образом отвлечься от работы.

— Но по поводу огня, дорогой.

— А, умм... — Лоуренс посмотрел на Коула. — Продолжай, пожалуйста.

Коул не улыбнулся этим двоим, потому что работал у них. Он лишь был счастлив видеть самую знаменитую влюблённую пару в деревне.

— Прости. Я скоро вернусь, — добавил Лоуренс.

— Я и тебе кое-что приготовила, малыш Коул. Жду, не дождусь просто, — сказала Хоро и повернулась на каблуках, Лоуренс последовал за ней.

Коул, провожая их взглядом, увидел, как Хоро медленно прислонилась лицом к груди Лоуренса, тот легонько почесал кончик её носа. Хвост Хоро, она его не спрятала — посторонних вокруг не было, — радостно колыхнулся.

Коул смотрел вслед им, идущим вместе, и чувствовал, как его понемногу отпускает усталость от кучи переложенных камней. Он снова взялся за них, укладывая один за другим, и вдруг какой-то холодок прошёлся по его спине. Или, может, предчувствие.

— Бра-а-а-ат!

Это был голос Миюри, способной с улыбкой пнуть что угодно. У него сам собой напрягся брюшной пресс. Даже у Миюри хватало дел летом и особенно зимой, и на шалости свободного времени почти не оставалось, но, когда наступал более свободный период, как вот сейчас, кому-то приходилось иметь дело со всей её энергией. Коул уложил на груду камень, который держал в руках, вздохнул и уже собрался обернуться, когда получил сильный удар по спине.

— Хах?!

От удара он стукнулся грудью о камни.

— Брат! — Миюри дёрнул его за руку назад. — Эй, эй, брат! Послушай, послушай!

Откашливаясь, он увидел перепачканные грязью щеки и паутину в волосах, к тому же её, видимо, атаковал целый рой слепней, настолько густо её открытые руки покрыли укусы насекомых.

У него не было даже возможности расспросить, где она была и чем занималась. Миюри, в волнении высвободившая обычно скрываемые волчьи уши и хвост, трещала без умолку и походила на маленького щенка, погнавшегося за брошенным мячом.

— Значит, так! Я нашла в лесу что-то действительно стоящее! Ты так удивишься, брат! Так что давай, отведу тебя в лес, мы возьмём твою...

Она зашла слишком далеко. Коул вдруг понял, что выдерживать он может лишь до какого-то предела, как и ванна. Даже Миюри заметила выражение его лица, её уши опустились, хвост безжизненно повис.

— Ммм... а? Бра... т?

Лоуренс никогда не мог заставить себя по-настоящему разозлиться на неё, на свою очаровательную дочь, но Коул — другое дело. Пусть они не были едиными по крови, он не переставал считать её своей прелестной младшей сестрёнкой, а потому он должен был быть с ней строгим.

— Миюри, — решительно сказал он, заставив её отпрянуть, на её лице отразилось беспокойство.

И всё же она ещё неуверенно пыталась продолжать.

— Зна... чит, да? Мы по... пойдём с тобой в лес, хорошо?

Её настойчивость, с которой она всё ещё пыталась втянуть его в свою игру, вызвала в нём даже некоторое уважение, но на сей раз она перешла черту. Он пристально и холодно посмотрел на неё и сказал:

— Всё, хватит.

Миюри была уже большой девочкой и к тому же девочкой умной и точно знала значение его краткого ответа. Она застыла, словно пронзённая ужасной стрелой, и изумлённо уставилась на него.

— Мне надо работать.

Он был счастлив, что она воспринимала его как старшего брата, но сам не всегда мог относиться к ней как к маленькому ребёнку. Он, близкий к ней почти, как настоящий старший брат, должен был соответствующим образом наставлять её.

— Мне нужно уложить ещё много камней, потому, подвинься, пожалуйста, — сказал он ещё сдержанней, потом нагнулся и поднял следующий кусок.

Это та самая часть островка, которая обрушилась, потому что Миюри заставила двух медведей сражаться. Пусть ей не под силу поднять камень, он всё равно простил бы её, если бы она почувствовала вину за случившееся прошлой ночью и потихоньку постояла бы неподалёку. Но когда Лоуренс отругал её, она, увидев и выслушав отца, убежала на весь день, вероятно решив побездельничать в лесу.

Хоро, её мама, тоже могла иногда подолгу уходить из дома и где-то гулять, но она была уже более чем взрослой и могла держать себя в рамках. Кто-то должен был научить эту юную, энергичную волчицу осторожности.

Миюри не ответила, она молча наблюдала за его работой и, кажется, боялась шелохнуться. Она привыкла к упрёкам и назиданиям, иной раз была даже счастлива, когда её ругали. Но она не привыкла к тому, чтобы её кто-то так отстранял, её настроение сразу падало, если от неё отделывались пренебрежительным бурчанием. Конечно, если она выкажет готовность извиниться и подумать о своих поступках, всё будет забыто, и на самом деле Коул не злился, он был расстроен. Ведь Миюри не переживала, что кто-то ещё должен убирать за ней, когда она бросила работу и куда-то ушла играть. Коул не хотел, чтобы она была такой.

Всякий раз, когда он укладывал следующий камень поверх предыдущего, когда раздавалось уже привычное клак, Миюри съёживалась всё сильнее. Ему не нужно было посмотреть на неё, чтобы понять, что она готова заплакать. Она заломила руки перед собой, потом отпустила и повторила жест отчаяния, стоя рядом. Когда Лоуренс ругал её, она выглядела расстроенной, но это было лицедейством. Сейчас же Миюри не было нужды притворяться.

Тамт — раздался глухой звук. Это Коул водрузил сверху особенно большой камень. И вздохнул.

— Если не собираешься помогать, возвращайся в свою комнату.

Он хотел, чтобы она подумала о своём поведении.

Миюри напряглась так сильно, что, кажется, даже задрожала шерсть на кончиках её опустившихся ушей, потом она, наконец, кивнула. Или, может быть, с трудом сдержав слёзы, понурилась. Как бы ни было, её голова опустилась, словно потух свет внутри неё, она сделала шаг назад, потом ещё. Постояла немного, вероятно, ожидая какого-нибудь доброго слова от него. Но он не смотрел на неё и продолжал складывать камни, и тогда она смирилась, повернулась и зашагала прочь.

Коул смотрел на удаляющуюся спину Миюри, смотрел, как она вылезает из сухой ванны и направляется к дому, кажется, она то и дело утирала лицо. От этого ему защемило сердце, но ей надо было расти и учиться. Затем, когда он за обедом спросит, подумала ли она о своих поступках, она, вероятно, вернётся к нормальному состоянию, к ней вернётся её свет.

Он укладывал камни и размышлял, и когда солнце достигло самой высокой точки в небе, большая часть работы была завершена. Осталось только найти кого-нибудь из деревни, какого-нибудь мастера каменной кладки, чтобы забить в нужных местах деревянные клинья, закрепляя всё на своём месте. Мало лишь сложить камни один поверх другого — примерно так же дело обстоит с опытом и отношениями между людьми.

Коул потянулся, сжал кулаки и тяжело вздохнул. В горле у него пересохло, есть тоже хотелось. Хоро уже должна была испечь изюмовый хлеб, ему очень захотелось его и ещё немного медовухи. Если бы Хоро, любительница выпить, увидела, как он предаётся сладким напиткам, она, вероятно, была бы раздражена.

Но он вдруг подумал, осталась ли ещё медовуха в кладовке на складе. Медовуха состояла в основном из мёда, обладавшего по самой своей природе невероятно сладким вкусом, и специй, так что она определённо не была дешёвой. И потом, медовуха слишком сладка для постоянных деревенских выпивох, поэтому её не производят в первую очередь. Он шёл и думал, что нужно сделать, чтобы добыть немного мёда для себя, в это время мёд в лавках появляется лишь с новой зеленью в природе.

Хоро встретила его на пороге дома.

— О, твой живот подоспел в самый раз.

Похоже, она собиралась сама пойти позвать его на обед.

— Это всё из-за положения солнца в небе, — Коул показал вверх.

Хоро простодушно, по-детски, посмотрела на небо и, снова взглянув на него, кивнула.

— Ты всегда отличался рассудительностью, малыш Коул.

— Пожалуйста, перестань называть меня "малышом", — криво улыбнувшись, отозвался он.

Хоро махнула своим хвостом, более крупным, чем у Миюри.

— Сколько бы времени ни минула, вы для меня всё равно дети.

Что он мог сказать на это мудрой волчице Хоро, которая будет жить сотни лет?

— Почему же вы все настаиваете, что вы не дети, а потом так ссоритесь?

Её манера говорить загадками исходила из её обычной игривости, однако тема привлекла пристальное внимание Коула.

— Ссоримся? — переспросил он.

Она разочаровано скрестила руки на груди.

— Моя очаровательная маленькая дочка плачет. Если бы ты был не столь хорош и не был моей территорией, малыш Коул, я бы откусила тебе голову.

Она пристально смотрела на него, такие же глаза и такое же лицо, что у Миюри, но ощущение от неё исходило другое. Вполне возможно, что она хотела не столько позвать его к обеду, сколько обсудить ситуацию.

— Э-э, но... ладно, но...

Он хотел сказать — я не доводил бы Миюри до слёз без причины, но Хоро остановила его, раздражённо улыбнувшись и игриво ткнув его пальцем в грудь.

— Я всё знаю. Медведи, которых разбудила Миюри, повредили островок в купальне, и пока ты его чинил, девочка убежала в горы. Что ж, всё верно, тут даже моя мягкая и справедливая лапочка разозлится.

Если Хоро знала достаточно много, то почему говорила так, будто приняла сторону Миюри? Она была строже всех с Миюри в купальне и не была мягкотелой. Единственной, кому без возражений подчинялась Миюри, была её мама. Проблема в том, что самая главная личность в доме почти никогда ничего не выговаривала ей. Возможно, так воспитывали волки своих детёнышей, но иногда это вызывало досаду.

И поэтому казалось странным, что Хоро приняла сторону Миюри. Коул оказался в замешательстве.

— Хмм. Ладно, раз ты не понял, мне придётся продолжать называть тебя "малышом".

Он чувствовал себя птенцом с прилипшей яичной скорлупой.

Мудрая волчица прищурилась, с теплотой глядя на него.

— Миюри, конечно, проказница, но она не глупая.

— Это верно, — подтвердил Коул.

— И она обожает тебя, — насмешливо хихикнула Хоро.

Но Коул никогда и не сомневался в привязанности Миюри.

— Конечно, я чувствую то же самое к ней. Она очень важна для меня. Вот почему я хочу, чтобы она научилась владеть собой и проявлять благоразумие.

— Хммфф.

Этот звук показал, как испортилось настроение Хоро. Она оторвала палец от его груди, чтобы лишь снова ткнуть и теперь сильнее.

— Оба самца в этой семье омрачают своё зрение, мучаясь тем, что не имеет значения.

Не успел он спросить, что это значит, Хоро повернулась на каблуках и пошла обратно в дом.

— Госпожа Хоро?

— Миюри охрипла, рыдая, и теперь она, обессилев от этого, уснула. Я не дам тебе твой изюмовый хлеб, пока вы оба не помиритесь.

И она зашла в дом.

Коул теперь один стоял у входа.

Помиритесь?

Но мириться было не с чего. То, что произошло между ним и Миюри, не было ссорой. Он всё делал лишь для того, чтобы научить её тому, что является правильным. Там не было ничего, что могло бы её задеть. Он был так уверен в своей правоте, но потерял почву под ногами, выслушав Хоро и увидев, как она себя держит.

Может быть, раз он хотел лишь одного — научить её тому, что правильно, — ему следовало бы спокойно всё рассказать, причём так, чтобы ей легко было понять. Ему не следовало выбирать столь болезненный для неё способ.

Итак, почему он себя вёл подобным образом?

Он медленно перебрал всё в своей памяти и обнаружил одно простое ощущение. Он хотел лишь, чтобы она извинилась. Не рассказать о том, что правильно, не добиться обещания никогда больше не устраивать таких шуток. Нет, он лишь хотел, чтобы она сказала: "Прости". И тогда он бы не слишком возражал, чтобы она ушла чем-то заниматься в лес. Её руки не были способны помочь ему восстановить островок, и, если бы она грустно сидела в сторонке, это лишь беспокоило бы его и ничего больше. Прежде всего, потому что он хотел всегда видеть улыбку на её лице.

— Ага-а... дошло...

Он вспомнил своё ощущение в тот момент и удручённо приложил руку ко лбу. Ведь он же нарочно пытался причинить боль Миюри. Она была дорога ему, он всегда думал о ней. Он был зол на себя, потому что, несмотря на это, он так плохо с ней обошёлся. Это не было правильным по учению Бога, да и по любому другому. Поняв, он признал: да, это была, безусловно, ссора.

Однако Миюри на самом деле убежала играть, не извинившись ни единым словом, и всё определённо началось только по её вине. Он чувствовал, что весы не совсем уравновешены. Странно, что Хоро встала на сторону Миюри таким образом. Не говоря уже о её обещании лишить его изюмового хлеба, будто обе стороны виноваты. Спросив себя, может ли он показать, что способен вести себя по-взрослому, он нашёл вполне вероятным, что Хоро действительно относился к нему, к Миюри и даже к Лоуренсу как к детям.

Стоя посреди тропы, он озадаченно наклонил голову.

Что-то было странно. Он что-то упустил?.. Сквозь раздумье он услышал чьи-то шаги у входа в дом. Пора гостей ушла вместе с зимой, надо полагать, это был кто-то из деревни. Но в дверь пришедший стучать не стал, судя по шагам, не доходя до дверей, он изменил направление и стал приближаться к Коулу. Потом он легко проскользнул между деревьями, огораживавших место, где можно было уединиться. И Коул его узнал.

— Ай! — вскрикнул, чуть не подпрыгнув, правонарушитель, явно не ожидая кого-то увидеть.

— Привет, Калм.

Это был мальчик из соседней купальни, ровесник Миюри и её товарищ по играм. Должно быть, он искал её, чтобы вместе поиграть, но был при этом изрядно экипирован. К его плечу были привязаны длинная палка и что-то вроде большого свёрнутого льняного мешка. Куда загадочней был букет колючих еловых веток, который он нёс в руке, держа в стороне от тела. Трудно было вообразить, что за игра подразумевала такой набор.

— О, Коул. Привет. Где Миюри? Она должна была прийти, мы ждали, но она не появилась.

— Миюри? Ммм...

Он никак не мог признаться, что довёл её до слёз, что она лишилась от этого сил и теперь спит. Конечно, он споткнулся о собственные слова. Затем до него дошло, что, как упомянул Калм, её ждали у них дома.

— Вы с Миюри договорились встретиться?

— Да. Мы собирались в лес. Папуля... отец тоже собирался с нами, и я, закончив помогать ему с делами, приготовил всё и стал ждать.

Когда он исправил "папуля" на "отец", Коул решил, что этот парень так рисовался перед собой, но застеснялся более старшего собеседника, это вызвало невольную улыбку, но кое-что выглядело необычным. Они собирались привести в лес и отца Калма? Это немного чересчур для игр. И тут всплыли слова Миюри, когда она пришла к купальне: "Значит, так! Я нашла в лесу что-то действительно стоящее! Ты так удивишься, брат!"

Нечто "действительно стоящее", требовавшее присутствие взрослого рядом... Это могло означать что-то вроде настоящей охоты. Но снаряжение Калма, похоже, не подходило для охоты.

Он стал припоминать, что ещё сказала Миюри.

"Так что давай, отведу тебя в лес, мы возьмём твою..."

Что же она хотела сделать?

— В общем, раз именно Миюри нашла это, ты не мог бы ей передать, что её доля ей достанется, даже если она не пойдёт с нами? — Калм поправил мешок на плече. — Кто-нибудь ещё может нас опередить и взять всё себе, так что нам надо поспешить.

Дальше Калм говорил, заметно волнуясь.

— Я ходил немного по лесу, смотрел, но мне не сравниться со взрослыми. Но Миюри умеет хорошо ходить даже по тем местам, куда взрослые побоятся сунуться, потому-то она и нашла кое-то просто сумасшедшее.

Кол вспомнил, как она выглядела, когда она пришла оживлённая, в радостном настроении. Если назвать её вид одним словом — растрёпанная.

— Ммм, и что Миюри нашла в горах?

Его сердце сжалось от предчувствия чего-то вроде раскаяния. Он должен был задать этот вопрос Миюри, не Калму.

— О, она тебе не сказала? — спросил удивлённый Калм, потом он улыбнулся. — Просто сумасшедшего размера огромный улей. Затем она пошла к моему отцу, она хотела, чтобы он приготовил немного медовухи.

Отец Калма, Сайрус, был мастером пивоварения, одним из лучших в деревне. И, что важнее, Калм упомянул медовуху.

Миюри была в том возрасте, когда ей хотелось быстрее повзрослеть, поэтому она вполне могла дожидаться возможности попробовать что-то хмельное. Но на сей раз её цель была иной. Она действительно думала над тем, что натворила, и понимала, что виновата. Рассудив, что ей за камни браться бесполезно, и прекрасно понимая, что простого извинения будет недостаточно, она решила поискать лучшее, что было в её силах, и немедленно отправилась в путь. Потому что знала, что он недавно пристрастился к медовухе.

И почему он не стал слушать её тогда? Если бы он просто выслушал, его бы обрадовало её внимание к нему, тут не было никаких сомнений.

Конечно, Хоро рассердилась.

Если бы Коул доверял Миюри немного больше, то это недопонимание никогда бы не произошло.

— Калм, — обратился он.

— Да?

— Не будешь возражать, если я пойду взамен?

Калм широко раскрыл глаза и целое мгновение смотрел на него, затем по-взрослому пожал плечами и сказал:

— Вообще-то тебя здорово там изжалят.

Именно этого Коул и хотел. Наказание должно сопровождаться болью.

Ткань закрывала большую часть его тела, но руки и лицо должны были оставаться открытыми. Теперь отогнать разозлённых пчёл дымом горящих зелёных еловых веток, потом проткнуть улей палкой, чтобы, наконец, бросить его в мешок. Всё, можно завязать мешок и спешить в обратный путь.

Конечно, рассказывать куда легче, чем сделать.

В конце концов, в купальню "Волчица и Пряность" он вернулся, когда солнце уже садилось. Хоро, встречавшая его, изумлённо отшатнулась.

— Выглядишь достаточно красиво... — сдержанно улыбнулась она, судя по её глазам, её слова надо было принять как похвалу тому, кто немного повзрослел.

— Где Миюри?

— В своей комнате. Эта беззаботная девочка до сих пор киснет. Наверняка этот груз принесён для неё, так? — она ничего не скрывала, в её словах ясно прозвенело обвинение. — Похоже, однако, ты свою часть выполнил.

Хоро отодвинулась, давая ему пройти. У него было чувство, что она и Лоуренс попадали в подобные ситуации не раз.

— О, госпожа Хоро, я хотел бы попросить тебя о любезности.

— Мм? И о чём же?

— Я бы хотел, чтобы ты попробовала это для меня.

Когда Хоро услышала слово "попробовала", её честность тут же проявилась в её вставших торчком ушах — они никогда не лгали. Она посмотрела на бочонок в его руках и улыбнулась.

— Мне будет приятно.

Они пошли на кухню и стали готовить разные вещи. Затем Коул направился к комнате Миюри. Он постучал, но ответа не было. Она могла спать, но, тревожась всё сильнее, что она всё ещё плачет, Коул приложил ухо к двери.

Было тихо. Он снова постучал, затем глубоко вздохнул и приоткрыл дверь.

— Миюри? — позвал он.

Если подушка, или графин, или даже просто насмешки полетели бы в его сторону, тогда он дал бы ей ещё немного времени. Однако, не встретив с её стороны никакого видимого отказа, он открыл дверь полностью. Миюри лежала на кровати, свернувшись калачиком, завернувшись с ног до головы в одеяло. Казалось, она сделала всё, чтобы никто не видел её лица, и это почти казалось шуткой. Но если им предстоит первый неловкий шаг к примирению, то, конечно, Коул, как старший из них, должен был его сделать.

— Миюри, — снова произнёс он её имя, и кокон из одеяла шевельнулся. — Ну же, успокойся.

Он говорил, словно умолял, и угол её кокона приоткрылся.

— Ты страшно злишься на меня... — почти сердито проговорила она, но голос её прозвучал так слабо, что, казалось, легонько похлопай он по этому голосу — разбил бы вдребезги.

— Я больше не злюсь, — Коул взял стул из-за стола, поставил его рядом с кроватью и сел. — Ты покажешь мне своё лицо?

Он видел только руку, вцепившуюся в одеяло. Маленькую, нежную ручку.

— Бр... рат? — далёким эхом из небольшой дырочки в её коконе прозвучало знакомое слово.

— Что?

— Прости...

Хотя он слышал это слово прежде, сейчас оно прозвучало для него будто в первый раз.

— Н-но, знаешь, мм... я ... мм...

— Миюри.

Когда он произнес её имя, Миюри, собравшаяся объясниться своим дрожащим голосом, из-за чего казалось, что она снова сейчас плачет, сжалась в одеяле ещё плотнее, словно рак-отшельник.

Коул вздохнул, будто стараясь успокоиться, и продолжил:

— Госпожа Хоро уже рассказала мне об этом, а твой голос действительно звучит ужасно.

Её голос охрип и иссох. Был мучительным, как бы истощённым, одно его звучание вызывало в нём желание откашляться. Она выплакала все глаза, исчерпав запас слёз, но всё равно продолжала плакать. Коул совершил действительно что-то ужасное.

Миюри была способна упасть со скалы и продолжать улыбаться, стоя вся в крови, но сердце внутри её маленького тела было очень ранимым.

— Я принёс лекарство. Оно поможет твоему горлу.

Миюри закопошилась, ища дыру в своём коконе, чтобы высунуть наружу лицо.

— Госпожа Хоро помогла мне. Она поручилась за его вкус.

Он взял ложку из маленькой деревянной чашки, которую держал в руке, ещё разок перемешал и немного зачерпнул.

— Мм, восхитительно, — похвалил он, и оно действительно было весьма хорошим.

Миюри даже не стала есть в своём расстройстве и сразу заинтересовалась.

— Хочешь немного?

Пересилив свои сомнения, она выглянула из одеяла.

— Да...

У неё был вид, как после тяжёлой болезни. Её волосы спутались, лицо опухло. Кожа вокруг мутных глаз покраснела и опухла сильнее всего, трудно поверить, что такая вообще может быть у живого человека. Когда Коул подумал, что он стал причиной таких перемен в ней, его сердце снова защемило. Однако он знал, как всё поправить. Он протянул ложку Миюри, и измученная девочка, даже не приподнявшись, с готовностью открыла рот. Её поникшие волчьи уши вдруг выпрямились.

— Эт... это... — залепетала поражённая Миюри и тут, наконец, обратила внимание, как выглядит Коул. — Б-б-брат, твоё лицо...

— Я не думал, что снять улей будет не так просто.

Как бы он ни кутался, пчёлы как-то добирались до него и жалили. Каждое место на его лице распухло, трудно было представить, удастся ли ему теперь просто умыться.

— Кстати, как тебе лекарство? Сюда прямо в мёд отжали сок имбиря и добавили немного вина, а потом размешали. Я слышал, что этим потчуют придворных певиц, если они простудятся.

Миюри посмотрела ему в лицо, потом заглянула в чашку и, наконец, её губы тронула улыбка.

— Оно хорошее.

— Вот и славно.

— Я ещё хочу.

У Коула появилось ощущение, что она понемногу возвращается в своё обычное состояние, но, конечно, он не стал отговаривать её, а просто дал ещё ложку. Миюри довольно хлопнула хвостом.

— О, но если я съем слишком много, тебе не...

— Не волнуйся. Из улья вылился целый водопад мёда. А так как в твоём лекарстве есть и мёд, и вино, оно забродит, если мы оставим его слишком надолго, и станет пьяным напитком. Ешь скорее.

— Я бы хотела попробовать его как раз тогда.

— Тебе нельзя.

Миюри надула щёки, и, казалось, совсем стала прежней. Но когда она нарочно сдула щёки, Коула пронзило чувство, что она снова заплачет, но она улыбнулась. Тёрла глаза руками и улыбалась.

— Брат, ты дурень.

Спрашивать, что она имела в виду, уже не было необходимости.

— Прости.

Затем, довольно улыбаясь, Миюри открыла рот, требуя ещё мёда, но вдруг она посмотрела на него и сомкнула губы, по выражению её лица он подумал, что она что-то заметила.

— Что ещё? — спросил он.

Она вдруг без предупреждения потянулась к нему и поцеловала в щёку. Раздалось громкое чмок, и Миюри медленно отодвинулась.

Это произошло так внезапно. Она улыбнулась ему, склонив голову к плечу, а Коул не мог даже шевельнуться. Она, конечно, знала, как неукоснительно он соблюдал учение Бога и даже принял обет воздержания. Она всегда дразнила его и заигрывала, понимая это.

— Миюри, мне нужно снова тебя ругать?

— Это было не просто так. Я слышала, что самый быстрый способ исцелить укус пчелы — это высосать яд. Это моё лекарство!

Она всегда была подготовлена. И она любила розыгрыши больше всего на свете.

— Я пробовала сама справиться — руками и кое-чем ещё, но...

Миюри медленно положила пальцы на воротник своей одежды, а затем быстро повернула к нему затылком.

— Меня тоже ужалили.

На её тонкой белой шее явственно выделялся укус. Она весьма низко опустила воротник, обнажая шею куда ниже пчелиного жала, она будто делала что-то ужасно потрясающее, чтобы потрясти глаза Коула. Её действия более чем наводили на мысль о влиянии неё танцовщиц и исполнительниц музыки, приходивших в купальню и, вероятно, подумавших, как было бы забавно научить её подобным вещам.

Но Миюри была Миюри. Роль соблазнительности ей быстро наскучила, настроение обольщения исчезло в одно мгновение, и её хвост забил по кровати. Её слишком забавлял её розыгрыш. Она наклонилась вперёд ещё дальше.

Понимая, что перед ним уже обычная Миюри, которую он хорошо знал, Коул смог отнестись к этому хладнокровно. Он вытащил хрящик из раковины на груди и потёр им шею ей, радостно прикрывшей глаза в ожидании поцелуя.

— Это лекарство от господина Сайруса. Он сказал, что это хорошо помогает.

Он умышленно улыбнулся, Миюри поджала губы и нахмурила брови, будто отказываясь принять это за шутку.

— Надо же, брат, ты ничего не понимаешь!

— Понимаю, я вижу все твои фокусы насквозь.

— Бука! — крикнула она и потребовала: — Мёду!

И широко открыла рот.

Зрелище получилось совсем не подобающее девушке, она распахнула рот так широко, что можно было разглядеть заднюю стенку горла, однако же, ей это странным образом подходило. И у него было ощущение, что он видел это где-то раньше.

Он зачерпнул ещё мёда и поднес ложку к её рту, который тут же с отчётливым звуком захлопнулся. Затем он вспомнил. Этот широко открытый рот предсказывал, что однажды Миюри вцепится им ему в голову.

— Хочешь ещё? — спросил он, тем не менее, спокойно, без особой тревоги.

Во всяком случае, пока для неё найдётся хорошая еда, ей обеспечено хорошее настроение.

— Да! — прозвенел её голос среди сумерек в эту пору новой зелени.

Волчица и забота об овцах

Если посчитать, прошло немногим более тринадцати лет с того момента, как он открыл купальню в деревне горячих источников, спрятавшейся глубоко в горах. Получается, что он работал как хозяин купальни намного дольше, чем как одинокий странствующий торговец.

"Да, старею..." — подумал Лоуренс, лёжа на спине в своей повозке и глядя в небо.

— Поднимайся, дурень. Или ещё не проснулся?

Одновременно с этим обращением на его лицо упало нечто, покрытое шерстью. Он посмотрел сквозь шерстинки, отдававшие запахом соломы, высушенной под щедрыми лучами солнца, и ароматом разогретого сладкого мёда, и разглядел прекрасный, хорошо расчёсанный, блестящий в лучах солнца мех.

— Я буду не против, если ты возьмёшь поводья и будешь править повозкой. Ты годами сидела рядом со мной и смотрела, как я управляюсь с ними, разве нет? — ответил он из-под меха, игриво тёршегося о его лицо.

— Я Хоро, мудрая Волчица из Йойтсу. Гордости волка не пристало браться за поводья коня.

Мех покинул его лицо, теперь на него смотрела девушка, недовольно скрестившая руки на груди. У неё были льняные волосы и красновато-янтарные глаза. А ещё — большие острые волчьи уши одного цвета с её волосами и пушистым хвостом, бьющимся под плащом взад-вперёд. За семнадцать с лишним лет, прошедших с их первой встречи, она совсем не изменилась внешне.

Хоро, называвшая себя мудрой волчицей из Йойтсу, была не человеком, а воплощением волчицы, обитавшей в пшенице.

— Тогда подожди чуток. У меня болит спина...

— Фу-ух... — нарочито вздохнула Хоро и, расплетя руки, начала рыться в вещах.

— И это результат тяжёлой мужской работы.

Она искоса посмотрела на него сердитыми глазами.

— Разве праздник в том городе закончился не несколько дней назад? Как трогательно, что ты целый день сидишь на козлах, а потом не можешь двигаться из-за боли в спине.

Она достала из сумки большой кусок круглого хлеба, масло, ещё сыр и мёд.

— Э-эй, ты же не собираешься на самом деле съесть всё это на... ох...

Всё это им дала в знак благодарности гильдия менял Сувернера — города, в который они приехали на некоторое время по делу. Их послало правление деревни Ньоххира, где Лоуренс построил свою купальню, они должны были помочь менялам на большом празднике, называвшемся "Праздником мёртвых". На нём пришлось заняться увлекательным делом — ловлей овец и свиней, выпущенных на городской площади. Пойманных животных тут же забивали. Благодаря хитрости — волчьей помощи Хоро — он сумел добиться победы, поймав невероятное количество добычи, однако с возрастом ему справиться было уже невмочь. Его мышцы и суставы болели несколько дней. Когда он, наконец, решил, что уже сможет справиться с дорогой, они покинули город, и в результате теперь он оказался в таком положении.

— Ну и оставайся на месте, дурень. Я сама буду наслаждаться всем этим.

Она стала намазывать маслом весь кусок хлеба, не потрудившись нарезать его на ломти. Она вела себя немного лучше в присутствии их единственной дочери или гостей у них в купальне, но здесь, на обочине дороги в лесу, их никто не мог видеть.

Намазав побольше масла, Хоро широко раскрыла рот и впилась в хлеб. Она не обращала внимания на рассыпавшиеся повсюду крошки и казалась вполне довольной, её хвост радостно покачивался.

— Честное слово... — проговорил Лоуренс, чувствуя, что никакие его слова сейчас не имели бы для неё значения, он мог лишь расслабиться и посмотреть в небо, и он так и сделал.

Тогда Хоро, трижды откусив сама, на четвёртый раз отломила кусочек и поднесла к его рту. И повторяла это снова и снова. Он сказал себе, что достающиеся ему кусочки не слишком велики не по причине её жадности, а из-за заботливости — она следила за тем, чтобы ему было легко проглотить.

Щедро посоленное масло изумительно оттеняло сладость пшеничного хлеба.

Лоуренс смотрел на небо, жевал и глотал. Погода была хорошая, совсем безветренная. Несколько птичек взлетели с поля и направились в лес. Он был бы не прочь так проводить время.

— Это напомнило мне о прошлом, — рассеянно сказала Хоро, провожая птичек глазами и держа в руках мех с вином.

Но она вовсе не казалась опьяневшей от неумеренного приобщения к нему.

— Снова хочешь отправиться в странствие?

Это случилось в те времена, когда торговец Лоуренс странствовал по свету, на своём пути он тогда встретил Хоро и взял её в свою повозку, и они вместе в увлекательном странствии искали её родину, снова и снова попадая во всевозможные передряги. Ему на миг показалось, что они вернулись в прошлое, но, глядя сбоку на лицо Хоро, устремлённое в небо, он подумал, что она всё же немного изменилась.

Хоро посмотрела на него сверху вниз и с какой-то мукой в глазах улыбнулась.

— Дурень. Конечно, нет.

Она встала, отряхнула крошки хлеба, усеявшие её юбку, и потянулась. Затем обвела глазами всё, что их окружало — лес и поля, дорогу и город вдалеке — и уголки её рта приподнялись в довольной улыбке.

— Мне по сердцу там, где я каждый день могу впитывать своей кожей горячую воду. Место, которое ты создал.

Она снова посмотрела на него сверху вниз и улыбнулась уже шире, обнажив клыки.

Лоуренс прищурился, но не из-за слишком яркого солнца.

— Горячая вода может вылечить мою больную спину.

— Конечно. И ночи пока холодные. Мне новые походы не доставили бы удовольствия.

Хотя солнце уже неплохо пригревало, в тёмных уголках леса сохранилось ещё много снега. После заката становилось ужасно холодно, и Лоуренс не смог бы уснуть без хвоста Хоро.

— Ещё было бы ужасно, если бы я заболел. Так много нужно сделать, чтобы подготовиться к лету, нам понадобится помощь новенькой. Нам надо подготовить ей комнату и подумать, как разделить работу. Вернёмся домой и начнём... Хм? Что не так?

Пробегая в голове перечень того, что надо сделать, он вдруг осознал, что Хоро пристально смотрит на него. Она не собиралась спорить с ним, она смотрела на него, как на обмороженный палец на ноге, который зудит, но почесать его нельзя.

— Ничего, — ответила Хоро раздражённо и отвернулась.

Некоторое время Лоуренс недоумённо смотрел на её полную обиды позу, пока, наконец, не понял, в чём дело. Его губы тронула кривая усмешка.

— Что, ты по-прежнему недовольна?

— О чём это ты? — поинтересовалась она, не глядя на него.

В довершение всего, она притворилась, что не понимает.

— Серьёзно...

От этой ситуации он не мог отделаться, просто молча вздохнув, если её поведение наполовину было игрой, то вторая половина была вполне серьёзной. На празднике в Сувернере у Хоро и Лоуренса произошла неожиданная встреча с теми, о ком ходило довольно много разговоров, с теми, в ком видели возможных соперников для купален Ньоххиры, деревни с горячими источниками, с теми, кто не являлся людьми. Сверх того, они были не птицами, кроликами или овцами, а волками. Наёмниками с юга, которые, когда им удалось раздобыть разрешение занять одно место в горах на севере, отправились туда, чтобы основать свою собственную деревню с горячими источниками, где бы им можно было начать мирную жизнь. Но это разрешение втянуло волков-наёмников в нежданные проблемы, и Лоуренс с Хоро протянули им руку помощи. Он думал, что всё закончилось как нельзя лучше. Но, сглаживая неровности этого дела, Лоуренс забыл о самой существенной.

Так вышло, что один из волков в итоге должен был жить отдельно от своих спутников.

В то время у хозяев купальни в Ньоххире произошли перемены. Честный молодой человек и озорная, но трудолюбивая девочка, приходившаяся единственной дочерью хозяевам, эти двое, помогавшие с работой в купальне, отправились в странствие, оставив все дела лишь на хозяина с его женой, которым было бы трудно управляться с ней. Наняв одного из волков для работы в купальне, хозяин мог убить двух пташек одним камнем. Сложность состояла в том, что это была самка, воплощение волчицы, её человеческая форма имела вид молодой девушки. Хоро, видимо, было, о чём подумать по этому поводу.

И отказать в найме этой девушке по имени Селим было нельзя. Ей тогда совсем некуда будет пойти, раз ей приходилось жить вдали от старшего брата и всей семьи, с которыми она добиралась с юга. Для не-человека было бы ужасно жить в одиночку в незнакомом городе, и Хоро, к примеру, была к одиночеству куда чувствительней обычного человека. Она не возражала против найма самой Селим, но ощущала в самой глубине сознания некоторую угрозу волчьему чувство своей территории.

— Молодая девушка, что к нам сейчас придёт, ничего не значит.

Сколько бы он это ни повторял, убедить Хоро полностью не удавалось.

— Дурень. Меня это не беспокоит.

Ответ вроде бы снимал проблему с текущей повестки дня, но Лоуренс знал, что какое-то беспокойство она всё же испытывает. Он почти решился заговорить о том, как много Хоро для него значит. Но ей, способной по одному запаху обнаружить перчатку, оброненную за две долины от неё, было лучше всех известно, что он ничего не сможет скрыть от неё, особенно живя под одной крышей. Поэтому её раздражение вызывалось не рассудком, а чувствами.

Он посмотрел на неё и отметил для себя, как она очаровательна. Мудрая волчица Хоро открывала свои неразумные порывы только Лоуренсу.

— И чему это ты улыбаешься? — поинтересовалась она, одарив его ледяным взглядом.

Лоуренс предпочёл тут же отвернуться. Если бы он разозлил её в это время года, Хоро точно заставит его спать в холодную ночь отдельно от неё.

— В любом случае, когда придёт госпожа Селим, напряжённое лето уже будет на подходе. Времени думать о ком-то другом уже нет.

Хоро, всё ещё выглядевшая обиженной, не ответила. Обычно в таких случаях он обнимал её, исправляя ей настроение, но сейчас из-за боли в спине он не мог двинуться, как ему ни хотелось. Пока он ощущал недовольство самим собой, Хоро безучастно шевелила своими волчьими ушами и хвостом и глядела вдаль.

— Не это меня беспокоит, — пробормотала она те же слова.

Пока он думал над её словами, Хоро прикрыла голову капюшоном. Вскоре необходимость раздумывать дальше отпала, когда он услышал слабый крик раскапризничавшегося маленького ребёнка где-то вдали.

Ребёнок? На этой дороге?

Лоуренс озадаченно наклонил голову. Потом он услышал характерный звук колокольчика. Возможно, настроение Хоро испортилось, потому что она заметила присутствие постороннего раньше него. Она волчица и плохо ладила с такого рода людьми.

Пастухи.

— Глупость, — пробормотала она под нос, и это слово повисло в воздухе, хотя было неясно, кому оно адресовалось.

Затем она натянула одеяло на голову и легла.

Конец пастушьего посоха стучал о землю, колокольчик вторил приглушённым звяк, звяк. Инструмент, свидетельствовавший о роде занятий своих хозяев и необходимый, чтобы пасти овец за пределами городов.

Лоуренс слышал, что это изнурительная работа — весь день без сна и отдыха ходить с овцами, не давая им отбиться и убежать, и защищать их от бродячих собак и воров. В то же время сами горожане относились к ним как к чужакам, почти не появлявшимся в городах из-за рода их деятельности. Более того, так как людям нечасто приводилось видеть пастушью работу своими глазами, они были в плену у множества недоразумений. Предубеждение людей против пастухов вызывало поверия, что те понимают слова зверей, ложатся с ними вместе или совершают иные отвратительные действия, бросая вызов учению Бога. Пастушка, которую давным-давно повстречали Лоуренс и Хоро, испытала это на себе.

И лишь пастуший пёс обычно сопровождал пастуха и являлся тем, на кого можно было положиться. Товарищем, бок о бок с которым, пастух удерживал овец в едином стаде и отбивался от воров или даже волков. Хоро, воплощение волчицы и страстная любительница баранины, и пастух — это совершенно несовместимые существа.

Теперь Лоуренс понял, почему Хоро надулась и спряталась под одеяло, она дала ему понять, что оставляет на него иметь дело с незнакомцем. Превозмогая боль в спине, Лоуренс сел и, глянув перед собой, принялся тереть глаза. Зрелище было необычным.

— Слава Богу, что ведёт нас! Приветствую тебя, странник! — громко прокричал пастух, держась несколько на расстоянии, его пастуший пёс громко залаял, и стадо остановилось.

Овец было много — не одна-две дюжины, а целая масса их собралась здесь. Помимо количества Лоуренс также обратил внимание на их состояние, извозюканные по брюхо овцы выглядели упитанными и вполне здоровыми. Что явно свидетельствовало о мастерстве пастуха, который, добродушный на вид, украшенный козлиной бородкой с проседью, стоял перед стадом овец, радостно блеявших от избытка энергии. Своего пса он почему-то держал на плечах, поверх плаща цвета каштана, и могло показаться, что мохнатый пёс был его волосами.

— Я пастух Хорад!

Он был уже достаточно зрелого возраста, покрывшего его лицо глубокими морщинами, в целом ситуация казалась несколько несуразной.

— Я странствующий торг... гмм. Я — хозяин купальни в Ньоххире Крафт Лоуренс! Тебе что-то нужно?! — Лоуренс напряг голос, чтобы блеянье овец не заглушало его.

Хорад низко склонил голову, словно благодаря за этот простой ответ.

— Я искренне верю, что встреча с тобой здесь, хозяин Лоуренс, — это провидение Господне! Прояви милость ко мне, позволь нам воспользоваться твоей повозкой до Сувернера?!

Высказав просьбу, Хорад, чуть присев, поправил положение пса на плечах. Его партнёр послушно там лежал и следил за овцами.

— Вообще-то мы как раз выехали из Сувернера и теперь возвращаемся на север!

Отсюда до Сувернера было уже сравнительно далеко, вряд ли удалось бы выполнить просьбу до заката. И если Лоуренс с Хоро не хотели ночевать под открытым небом, у них не было другого выбора, кроме как двигаться на север до постоялого двора у дороге.

— О... понимаю...

Он мог предположить, что им окажется по пути, тогда его могли бы подвезти. Хорад выглядел разочарованным, и, казалось, он мог уронить пса со своих плеч.

— Что-то случилось?!

Было неслыханно, чтобы пастух просил о чём-то путешественника. Многие видели в пастухах нечто колдовское, поэтому когда-то люди даже просили об особых пастушьих молитвах для защиты в дороге, некоторые пастухи даже сами предлагали путникам эти услуги, чтобы немного подзаработать. Но Хорад не походил на таких, и, кроме того, Лоуренс впервые увидел пастуха, нёсшего своего пса на плечах.

— Вообще-то мой партнёр наступил на острый камень и не может идти!

Лоуренс теперь заметил повязку на передней правой лапе пса.

— Вот как...

Когда-то он был странствующим торговцем, живущим дорогой и не имевшим места где-нибудь в городе, которое он мог бы назвать домом. Как бы он тогда себя почувствовал бы, если бы поранился тот единственный, с кем он мог поговорить — его конь, впряжённый в повозку? Затаив дыхание, он опустил взгляд к днищу повозки, где под одеялом лежало, надувшись, воплощение волчицы.

— Хоро.

Она должна была слышать весь разговор, и по голосу Лоуренса ясно прочитать его чувства. На земле ещё лежал снег, дорога была настоящим месивом грязи, многократно замёрзшей и снова оттаявшей. А единственный товарищ и надежда пастуха получил случайную рану и не мог идти. Лоуренс не мог просто пройти мимо.

— Возможно, нам придётся ночевать в поле ... — он нерешительно положил руку на одеяло.

Но оттуда на него не выпрыгнула свирепая волчица с обнажёнными клыками. Он смутно различил движение хвоста под одеялом, потом послышался ответ:

— Если будет холодно, ты дашь мне согреться, так?

Она так намекнула на хорошей перегонки спирт, купленный в Сувернере.

— Если будешь пить до упаду, я даже потом о тебе позабочусь.

— Хммм, — фыркнула Хоро, на чём переговоры благополучно завершились.

— Господин Хорад! — позвал Лоуренс, и пастух, изучавший лапу своего товарища, поднял голову. — Мы вам поможем!

Мужчина тут же расплылся в улыбке.

— Спасибо!

— Тебе, значит, нужно в город?!

У ног Лоуренса Хоро демонстративно зажала уши, но, возможно, её просто раздражало блеянье овец.

— Ну, я тут подумал. Даже если вы останетесь тут на ночь, а потом отвезёте меня в город, мне всё равно нечем будет вам отплатить!

Лоуренс хотел возразить ему, сказать, что в этом нет нужды, но Хорад снова заговорил:

— Как думаешь, если вместо этого, вы бы немного позаботились о моих овцах?!

— Твоих овцах? — ошеломлённо пробормотал почти самому себе Лоуренс.

А Хорад побежит в город со своим напарником за плечами?

— Я вдруг вспомнил, что у меня там есть друг! — объяснил Хорад, указывая за спину Лоуренса.

Мгновенная дрожь пробежала по спине Лоуренса, а вдруг появятся разбойники, окружат их и нападут с разных сторон? Но тут же понял, что Хоро наверняка заметит это. Его могучая сторожевая волчица, прятавшаяся под одеялом, заткнув уши и надув щёки, пребывая в неважном настроении.

— Я знаю одного человека, он пережигает дерево на уголь и должен быть в своей хижине в это время! Я схожу и оставлю с ним моего помощника, поэтому могу ли я попросить тебя присмотреть за моими овцами, пока я не вернусь?!

Даже самым опытным пастухам не стоило бы заводить такое большое стадо в лес и ожидать хороших результатов. Но, выполнив просьбу, Лоуренс с Хоро сохраняли возможность успеть добраться до следующего постоялого двора к закату, им лишь надо было позаботиться об овцах.

— Ладно, хорошо!

Хорад облегчённо улыбнулся и подошёл ближе, удерживая овец вокруг себя. Каштановый пёс тревожно старался уследить за всем стадом. Потом он смирился и посмотрел на Лоуренса своими умными, глубокими, тёмно-болотного цвета глазами.

— Да благословит тебя Господь, хозяин Лоуренс.

— О, не беспокойся. Мы и так собирались побыть здесь некоторое время.

— Ладно... — проговорил Хорад, подойдя к повозке почти вплотную и разглядев, наконец, Хоро, затем он понимающе кивнул. — Издали я решил, что с тобой мальчик-слуга, но... Как невежливо с моей стороны прерывать...

— А, нет, ты неправильно понял. Мы в Сувернере поучаствовали в празднике Мёртвых и остановились передохнуть, потому что я повредил спину.

Хорад в замешательстве посмотрел на него, не зная, смеяться ему или нет.

— Кстати, господин Хорад, — полюбопытствовал Лоуренс. — Ты не боишься, что я сбегу с твоими овцами?

Неопределённая улыбка сохранилась на лице Хорада, когда он переместил взгляд своих ярко-голубых глаз на Лоуренса. Он производил впечатление того, кто, пройдя самые чёрные дни, всё равно будет смотреть на закат с таким выражением лица.

— Странно, но, каждый день наблюдая за овцами, я почему-то обрёл возможность оценивать людей.

Лоуренс пожал плечами и кивнул.

— Кроме того, дорога непролазная от грязи, а в лесу повсюду ещё не тронутый снег, так что, по крайней мере, до наступления весны я смогу следовать за тобой куда угодно, хозяин Лоуренс.

Он был совершенно прав.

— Ладно тогда, я буду острым глазом следить за твоими овцами. Тебе нужна вода? У нас и вино есть.

— Большое спасибо. Немного воды, пожалуйста.

Лоуренс достал из вещей мех с водой, Хорад, попросив разрешения, положил своего напарника на дно повозки, чтобы передохнуть, пока пьёт. Затем он набрал в руку немного воды и предложил своему спутнику. Пёс забил хвостом и выпил, однако он продолжал поглядывать на Хоро под одеялом.

— Ладно, мы пошли. Это не так далеко, поэтому, если даже овцы начнут разбегаться, нестрашно, я скоро вернусь, — Хорад снова подрузил своего верного пса на плечи. — Если угольщика не будет, и я не смогу его найти, я приму это как знак Божий, что вы согласны вернуться в Сувернер.

Хорад лучезарно улыбнулся Лоуренсу и слегка опустил голову, пёс был всё же тяжеловат, а потом, не раздумывая, углубился в лес.

— Ладно, что ж... — пробормотал Лоуренс и взял посох пастуха, прислонённый к повозке. — Пусть и ненадолго, но как мне удержать всех этих овец вместе?

Его беспокоило, что как только Хорад с его напарником исчезли, овцы, не переставая блеять, тут же стали разбегаться, подобно рассыпавшимся клёпкам бочки, у которой сбили обручи.

Лоуренс попытался встать, но каждая косточка и каждая мышца в его теле тут же откликнулась болью.

— О-о-оф... Проклятье, честное слово.

Но думая, что, немного подвигавшись на месте, ему удастся приноровиться к боли, он положил руку на край повозки и неожиданно получил удар посохом по голове. Он обернулся — посох держала в руке Хоро, всё ещё недовольная.

— Ты выводишь меня из себя.

— А?

— Я не дура какая-то, которая только ест и спит. Кто я для тебя?

Хоро задавала ему этот вопрос в дни тех торговых странствий, и Лоуренс вспомнил, как его ошеломил этот вопрос в то время. Время, когда он смотрел лишь под ноги и всё, что удавалось подобрать, считал настоящим Божьим благословением. Он не мог заставить себя поверить в огромное сокровище, бывшее прямо перед носом, и потому боялся протянуть руку тогда. Но теперь он мог ответить уверенно:

— Моя милая жена, которой я очень горжусь.

Хоро шире раскрыла глаза, её уши и хвост задвигались с такой силой, что он почти слышал, как движется воздух от этого.

— Дурень.

— Возможно и так.

Хоро легко спрыгнула с повозки. Такая маленькая и худенькая, что посох пастуха возвышался над её головой, что, однако, лишь шло на пользу её очарованию. Лоуренс ожидал, что она сразу начнёт собирать овец, с такой решимостью она спрыгнула, однако вместо этого она развернулась и, поставив ногу на колесо, запрыгнула обратно.

— Что случилось? Что не так?

Хоро, шумно копаясь в вещах, ответила серьёзным тоном:

— Мой хвост испачкается! Где-то должен быть чехол для моего хвоста!

Хоро мало изменилась за эти годы. Лоуренс для себя отметил, что в этом, вероятно, есть его вина, он избаловал её.

Про пастухов иногда с пренебрежением говорили, что они рождены от смешанных союзов между людьми и животными. Пастухи проводили большую часть жизни в полях и горах, и горожане относились к ним с опаской. Но стоит лишь раз увидеть мастерство пастуха, чтобы понять одну из причин такого ужасного предрассудка — в людях говорило что-то вроде восхищения. Движением одного посоха они могли по своей воле управлять целым стадом овец.

— Хо! Вернитесь сейчас же! Не убегайте!

Клак-клак-клак, — выходил из себя колокольчик на конце посоха. Хоро не столько держала посох, сколько опиралась на него. Она то пыталась взглядом остановить разбегавшихся овец слева, то переводила его направо, и тогда оставшиеся без глазу слева опять начинали разбредаться, она начинала кричать на них, тогда разбегались овцы, бывшие перед ней. Хоро быстро умаялась бегать взад-вперёд, грязь покрыла её плащ до колен.

— Ты... глупая!.. — она, демонстрируя глубину своей ярости, впилась в шею ближайшей овцы.

Неудачница, крепко схваченная клыками, кричала, моля о пощаде. Но остальные овцы такого большого стада не восприняли этот урок на свой счёт и без заминки продолжали двигаться, куда им заблагорассудится.

Лоуренс думал, что удержать стадо овец вместе будет для Хоро, воплощения волчицы, как кусок пирога проглотить. Должно быть, она думала так же. Было видно, что они оба ошиблись.

— Хах... кха, кха... — вздохнула и тут же закашлялась она, её грудь вздымалась от тяжёлого дыхания.

Чехол для хвоста под совершенно извозюканным плащом раздулся так, что чуть не лопался. Овцы слушались, пока она пристально смотрела на них, но стоило отвернуться, они все про неё забывали начисто. У неё была лишь одна пара глаз, овцы неимоверно превосходили её числом.

— Хоро, ты как? — крикнул Лоуренс, не в силах оставаться в стороне.

Она повернулась к нему, если он предложит ей помочь, ему придётся расплачиваться за ущерб, нанесённый её гордости.

— О-о-о-оххх... Почему они не слушаются!

Она воткнула посох в землю, но стадо не обратило на это внимания, овцы разбредались во все стороны. Беспрестанное бэ-э, бэ-э-э явно раздражало её, Лоуренс ясно видел, как топорщится её капюшон от яростно торчащих ушей. Хоро вдохнула так глубоко, что стала зримо больше в размерах, а затем заговорила так, будто выкрикивала проклятия.

— Мне, что, придётся показать, насколько страшной я могу быть на самом деле?

Лоуренс опешил, ей же никак нельзя показывать здесь свою истинную форму, верно?

Сейчас она выглядела хрупкой девушкой, только достигшей своей юности, но её истинной формой была огромная волчица. Если она превратится, обнажив свои клыки перед овцами, те не только задрожат от страха, но и вообще могут попадать замертво на месте. А потеря даже одной овцы будет весомой сейчас по весне, когда каждый город должен был нести много расходов. Лоуренс из повозки шёпотом умолял её спину: "Успокойся".

— Ннгфф!..

Ему казалось, что он видит, как дрожат её плечи. Ему казалось, что она к чему-то принюхивается, её поведение вообще выглядело странным. Когда он уже собрался позвать Хоро, она подняла посох, словно хотела ударить им изо всех сил.

— Замри!

Штуки три овцы, пытавшиеся вместе покинуть стадо, вдруг разом встали. Они в самом деле слушались волчицу, когда она командовала, глядя прямо на них. Благодаря этой силе Лоуренс так хорошо проявил себя на празднике в Сувернере. Вот почему Хоро была очень зла. Но её поведение всё равно казалось странным. Теперь она уже явно потянула носом и вытерла лицо открытой ладонью.

— Хоро, — позвал Лоуренс, и её спина вздрогнула от неожиданности.

Он сам такого не ожидал. Она походила на ребёнка, которого отругали. Он был ошарашен и почувствовал некоторую обиду — она, что, думала, что он действительно разозлится на неё, раз она, взяв по своей воле посох, не сможет справиться? Он не был столь нетерпим.

Однако Хоро стояла, застыв и крепко вцепившись в посох обеими руками. Неужели, правда? Она действительно так думала? Лоуренс ощутил подступавшие к глазам слёзы и решил снова позвать её...

— Я... я... не... никчёмная, — прозвучал необычно тонкий тихий голосок.

Лоуренс был готов поверить, что ему её слова лишь почудились. Хоро всегда держалась с достоинством, проявляла спокойствие и сдержанность. А сейчас она вдруг показалась ему сзади ужасно маленькой.

— Я никогда не думал о тебе так. А что ты?..

И тут Лоуренс, наконец, понял это. Он вспомнил разговор в Сувернере, тот разговор с Милике, человеком, управлявшим городом. Обсуждали, могут ли они нанять волков, пришедших с юга. Милике, тоже наполовину не человек, поддразнивал Хоро, не слишком восторженную возможностью найма Селим и других волков.

Перед своим племенем она не сможет позволить себе небрежность выпить или подремать днём.

Хоро отличалась тщеславием и упрямством. Она вела себя как прекрасная мать и хозяйка дома перед Коулом и единственной дочерью Миюри, но в глубине души своей была куда ранимей сорванца Миюри, и этим напоминала стеснительную девочку.

К тому же Хоро часто смотрела на вещи с мрачной стороны. Возможно, она слишком долго жила одна в состоянии почти несуществования, но были времена, когда её предвзятость проявлялась особенно сильно. Из-за её рокового решения брать многое на себя, она была невероятно надёжна, когда в ней была нужда, но она также могла столкнуться при этом с чем-то странным. Вот как сейчас.

Держась за спину, обеспокоенный Лоуренс встал и, стиснув зубы, слез с повозки. Стадо продолжало своё бээ и рассредоточивалось по сторонам. Забыв пока про стадо, Лоуренс обнял сзади Хоро, которая, казалось, тоже могла распасться на частички и разлететься по округе.

— С каким бы старанием ни работала Селим, ты сможешь пить, сколько хочешь — прямо у очага.

Хотя им и следовало произвести хорошее впечатление на нового человека в доме, Хоро, вероятно, чувствовала неуверенность, представив, что ей снова надо будет усердно работать, ведь в последнее время они чувствовали себя немного свободней.

— И если я не упрекну тебя за то, что ты спишь подолгу каждый день, приходишь поесть на кухню по четыре-пять раз в день и при каждой возможности ухаживаешь за хвостом, так это потому, что знаю, что у тебя есть своя собственная работа.

Если представить их купальню в Ньоххире в виде стада, то Хоро в нём занимала место выше Лоуренса. Даже когда она, казалось, ничего не делала, он прекрасно знал, что она внимательно следит за своими подопечными.

Только Хоро могла приструнить озорного сорванца Миюри, и, если она скажет серьёзному, трудолюбивому Коулу передохнуть, тот так и сделает. Он также понимал, что, всякий раз заходя перекусить на кухню, Хоро подберёт то или это к обеду вместе с Ханной, заправлявшей кухней. А если Лоуренс был подавлен или нервничал из-за проблем с купальней, она не отходила от него, словно забивая клинья в каменную кладку, готовую разрушиться.

Так поддерживалось ровное существование купальни "Волчица и пряность". Даже когда появится новенькая, Селим, он не пошлёт свою жену рубить дрова, разжигать очаг или замешивать с солью сыр. Этой работой займутся те, кто сможет её выполнить. Хоро была единственной, кто мог пасти это стадо. Пока она это делала, ему нечем было её попрекнуть.

Если возникли какие-либо проблемы, именно Хоро приходилось несладко, ей, стоявшей над всеми.

Потому всё и произошло. Будь она из тех, кто получает удовольствие, управляя другими, её бы не обескуражило предстоящее появление Селим, и у неё не возникло бы никаких странных мыслей. Будь она такой, ей бы не терпелось воспользоваться возможностью задать острастки новой девушке.

— Прости, я не заметил.

Он положил руку на посох, который она продолжала держать, и к его удивлению она лишь крепче сжала его в руках.

— Ссфф... — она снова потянула носом воздух, — я... я должна следить за овцами.

То, что она смогла сказать это даже сейчас, показывало всю её решимость. От этих слов Лоуренсу стало намного лучше, куда лучше, чем от слов наподобие "я в порядке".

— Это верно, но... они все разбегаются.

Овцы разбредались кто куда. Лоуренс подумал, что, если она не может справиться сама, что-то можно будет сделать с его помощью.

— Слушай, дай мне глянуть этот посох. У тебя есть твоё достоинство волчицы, поэтому он тебе не нужен.

Она всё равно не разжимала рук.

— Тот пёс может сделать это, так... почему... почему же?.. — пробормотала она.

Похоже, она не хотела проигрывать пастушьему псу, её гордость волчицы была под сомнением.

— Может, это просто хороший навык? Пусть даже пастуший пёс — это просто пёс.

Пёс цвета каштана безупречно делал свою работу даже с плеч Хорада. У Лоуренса мелькнула мысль о каком-то трюке. Ведь временами казалось, что Хоро каким-то образом удерживала овец более или менее в стаде, значит было что-то, что могло помочь решить задачу.

— Это и вправду странно. Я думала, что с повозки было бы невозможно уследить за всеми. Но будь у этого пса здоровая нога, его глаза были бы ниже, чем у большинства овец, и всё же он мог блестяще держать стадо.

Если рассудить, глядя на стадо снизу — ниже уровня овечьих глаз, невозможно увидеть всё стадо. А псу всё же удавалось удерживать стадо и направлять его в нужную сторону. Как по волшебству. Но волшебства, конечно, быть не могло. Значит, что?

Лоуренс напряг голову, и в его голове внезапно вспыхнул свет. Это же очевидно для того, что именуется стадом.

— Эй, Хоро, — окликнул он.

Она обернулась. Похожая на маленькую девочку, готовую расплакаться, её глаза и впрямь подозрительно блестели. Лоуренс утёр большим пальцем краешки её глаз и объяснил свою мысль. Она слушала с некоторым недоверием, но, видимо, решила, что стоит попробовать. Продолжая сжимать посох в руке, она поставила ногу на колесо и встала на край повозки. Поднявшись над стадом непослушных овец, она отклонилась назад и глубоко вдохнула. Затем проорала:

— Дурачьё!

Она не стала выть, если бы вой достиг ушей Хорада, он бы в безумном порыве прибежал обратно.

Казалось, все овцы поступили одинаково. Услышав рёв волчицы, все подняли головы и засуетились в общей сутолоке. Каждая спешила найти безопасное место, но не знала, куда идти, поэтому они стали беспорядочно толкаться, при этом они блеяли без перерыва.

Но в стаде оказалось одно место, куда постоянно поворачивались все овечьи морды. Все следили за одним бараном, пытаясь приноровиться к нему.

— Я нашла его! Это ты! — взмахнув посохом, Хоро указала на этого барана.

Не особенно большой, вполне обычный на вид, но, увидев направленный на него посох, существо жалобно заблеяло, и соседние овцы в испуге засуетились.

Этот баран был вожаком. Будь то стая птиц или стадо овец, в сообществе существовала положенная иерархия, и потому, прибрав вожака к рукам, Хоро могла управлять всеми. Она повела посохом по дуге вправо, и у овец под пристальным взглядом волчицы не было иного выбора, кроме как подчиниться. Вожак брёл в указанном направлении, остальные следовали за ним. Интересно, что овцы теперь двигались как одна.

— Хех, — гордо усмехнулась Хоро, стоя на повозке.

Её состояние было теперь прямо противоположным тому, что было совсем недавно. Она была счастлива тем, что подтвердила свою волчью репутацию. Когда она раскрыла это трюк, всё сразу пошло на лад. Движением одного подбородка она заставила овец двигаться по бесконечному пути вокруг повозки. Подняв этим своё настроение, она спрыгнула из повозки, не прекращая управлять овцами, ей для этого достаточно было лишь поглядывать на овец.

— Иногда нам просто нужно посмотреть с другой точки, — пожал плечами Лоуренс.

Хоро слегка самоуничижительно рассмеялась.

— Это потому я что долгое время смотрела только на одного барана. Но неважно.

Она прильнула к Лоуренсу.

— Мне легче. Мне нужно смотреть только на одну волчицу, — отозвался он.

— Я не прощу, если ты будешь смотреть на других волчиц.

— Конечно, нет, — он потрепал её по голове и медленно облегчённо вздохнул. — Думаешь, у тебя всё будет в порядке с Селим?

Продолжая льнуть к Лоуренсу, Хоро глубоко вздохнула и замерла.

— Уверен, вы уживётесь.

— Ты дурень, — выдохнула Хоро и улыбнулась. — Я не ребёнок.

Лоуренс, соглашаясь, пожал плечами, и Хоро, потёршись лицом о его щеку, усмехнулась.

Овцы обиженно блеяли и продолжали ходить кругами.

Вскоре Хорад, благополучно оставив своего напарника в хижине угольщика, вернулся, стадо можно было передать ему. Спина Лоуренса ещё болела, но пора было отправляться.

Когда Хорад и его стадо скрылись из виду, Лоуренс залез на козлы и взял поводья.

— Ладно, поехали домой.

— Мм, — ответила Хоро обычным голосом, садясь рядом с ним.

Не обращая внимания на свой по колено перепачканный грязью плащ, Хоро положила голову на плечо Лоуренса, радостно виляя хвостом.

Зима почти закончилась. Наступал новый сезон, сезон новых начинаний.

Воспоминания "Волчицы и пряности"

Стоял отличный денёк.

В отличие от зимы, когда не появлялось солнце и сильно морозило, сейчас воздух, как ему и положено весной, постепенно прогревался, становилось тепло. На солнце в тёплой одежде легко взмокнуть, в такое время лучше прятаться в тень. А вечерними закатами уходящий холод ещё давал о себе знать, навевая приятную прохладу. Забавным дополнением в такую пору были намерзавшие на земле ледяные иглы, наступая на них, испытываешь странное удовольствие.

Вот в такую погоду я устроилась на соломенный коврик рядом с ванной опустевшей купальни, собираясь заняться работой. На коврике громоздилась целая гора диких овощей, собранных только что в горах, кое-где с овощей ещё свисали сосульки. В еду шли лишь округлые почки, я их собирала отдельно в корзинку. Остальное будет подсушено на солнце, а потом пойдёт на корм лошадям и овцам. Почки будут вариться с куриными косточками и имбирём, получится лёгкий суп. Он был распространён среди тех, кто зимой, лишённый иной еды, кроме солёного мяса и рыбы, заболел от этого.

Попробовав впервые этот суп, я решила, что он годится лишь кроликам, но со временем привыкла к нему, и мне даже стал нравиться хруст овощей и навар с куриных косточек. Хорош он был и в холодные вечера после захода солнца, имбирь, который добавляли в этот суп, приятно согревал. А когда я думала, как прекрасно он сочетается с крепкими напитками, сразу слюнки текли.

Думая о том, я брала справа веточки, обламывала почки и кидала в корзинку перед собой, а остальное бросала на кучку слева. Тянулось это уже довольно долго. А меня ждал ещё целый ворох других дел. От монотонной работы и тёплого солнца тянуло в сон. Время от времени, поддаваясь дрёме, я клевала носом, но каждый раз сразу просыпалась, тёрла глаза и зевала.

Тихое спокойствие погоды в начале весны навевало почти скуку.

— Госпожа Хоро, — услышала я вдруг чей-то голос.

Мои глаза открылись, кажется, меня всё же сморило посреди работы. Я обернулась — рядом стояла худая девушка с волосами белее серебра, из-за которых иной раз казалось, она может исчезнуть под лучами солнца. Селим, девушка, нанятая в купальню "Волчица и пряность". Предполагалось, что она начнёт работать летом, но Селим приехала уже ранней весной, она уже жила и работала с нами.

— Мм-хмм... просто не верится, что ты увидела это, — пошутила я, и она несколько раз удивлённо мигнула и лишь потом неловко улыбнулась.

— Господин Лоуренс сказал, что ты наверняка уснёшь, и чтобы я разбудила...

— Что?

Этот дурень был именно тем, кем я его назвала, но мой порыв был сражён выворачивающим челюсть зевком. Мой партнёр никогда не замечал действительно важное, однако был очень чувствителен к самым странным вещам. Я потянулась и так раздражённо вздохнула, что Селим вздрогнула.

— Ха-ахх... фухх. Прости... я не буду засыпать этим летом.

Я прикрыла глаза и тряхнула ушами и хвостом, будто отряхивала воду. И мне удалось немного сбить сонливость.

Когда я продемонстрировала своё состояние в таком преувеличенном виде, Селим искренне улыбнулась. Она держала себя подчёркнуто вежливо, но было бы прекрасно, если бы она держалась немного свободней.

— Так, а ты что-то хотела?

— Да. Уже почти обед, поэтому я пришла за тобой.

— Ммм. Уже. Скажи им, что я скоро приду.

— Очень хорошо, — она изящно наклонила голову.

Я вдруг заметила, что глаза девушки продолжают смотреть на меня.

— Госпожа Хоро, ты порезалась листом или чем-то подобным?

— Порезалась?

Листья диких овощей были мягкими и не могли порезать, а ножа у меня не было.

— Ну, я почуяла запах крови... — нерешительно сказала Селим.

Я стала осматривать себя и, подняв руку, обнаружила разбухшую пиявку, свисавшую с запястья.

— О, вот.

До того я ничего не замечала из-за сонного состояния и холодной утренней росы, покрывавшей овощи. Эта тварь по прожорливости не уступала Миюри, и, дорвавшись до вкусной еды, не собиралась отлипать. Когда я хотела отцепить эту прилипалу, Селим меня остановила.

— Госпожа Хоро, пожалуйста, не надо. Пожалуйста, подожди немного. Я принесу огня, — сказала она, ринувшись в главное здание.

Пиявка легко отлипнет, если её прижечь.

— Дурёха. Новой девушке не стоит заходить так далеко.

Я щёлкнула насосавшуюся пиявку, и та дико закачалась на запястье.

Селим была такой худенькой и изящной девушкой, что мне на миг показалось, что она упадёт в обморок от вида пиявки, но, похоже, я её недооценила. На юге ей с её соплеменниками ежедневно приходилось выживать, сражаясь за еду. Так как она сказала, что они лишь получали шрамы, занимаясь наёмничеством, пожалуй, будет правильнее считать её сильнее, чем я думала. И у неё был хороший нюх.

Селим, как и я, — воплощение волчицы, и человеческая форма не была основной для неё. Одной из причин, почему её наняли на работу в купальню, было то, что мне не нужно было прятать от неё уши или хвост. Однако после её появления мне стало очень неудобно рядом с новым человеком. Стыдно признать, но я была обеспокоена, не окажется ли моё место в собственной стае угрозой. К счастью, страхи не оправдались. Напротив, Селим было свойственно проявлять излишнее уважение ко мне.

Вскоре Селим вернулась из кухни с едва тлеющими углями и стала прижигать пиявку. Поймав момент, когда та отцепилась, она выбросила эту тварь на улицу.

— Тебе надо в обед получше поесть, чтобы восполнить потерянные силы, — улыбнулась Селим и собрала всю очищенную от почек ботву. — Ладно, я уже пойду, разложу всё это на просушку.

— Спасибо тебе.

Девушка оказалась трудолюбивой. Мы с моим партнёром беспокоились в связи с одномоментной потерей обоих наших молодых помощников, но с помощью Селим удастся без особых проблем принять новых гостей. С этими мыслями я потянулась до хруста в спине.

— Ладно, пора обедать.

Мой хвост заходил из стороны в сторону, шерсть на нём распушилась на раннем весеннем солнце.

— Как госпожа Селим? — спросил тем же вечером мой партнёр, не отрываясь от своих записей и даже не удосужившись взглянуть на меня.

Я в этот момент ухаживала за шерстью на хвосте и прикидывала, как скоро надо будет отказываться от зимней одежды.

— Она сильно отличается от того, что я себе представляла.

— Хмм?

Он повернулся ко мне, видимо, завершив предложение. Мы встретились без малого восемнадцать лет назад и сильно изменились за эти годы, хотя на вид изменения были малозаметны. Нет, он немного прибавил в весе, подумала я, глядя на изменившиеся очертания шеи своего спутника.

— Отличается в хорошую сторону? Или в плохую?

— В хорошую, по большей части, — втерев в свой гребень дорогое цветочное масло, которое мне удалось заставить купить своего партнёра, я поизящней укладывала шерстинки на хвосте. — А всё прочее, что я вообразила плохого, было неверно в хорошую сторону.

— Неверно в хорошую... что? Ты о чём? — лицо моего партнёра приняло озадаченный вид.

Хотя он понимал, что купальне без найма новых людей трудно будет вести дела, он, похоже, продолжал беспокоиться в связи с наймом Селим. Это было не то беспокойство, с которым хозяин лавки нанимает мальчика и сомневается, справится ли тот, как надо, с работой. Скорее, это неловкость пребывания с молодой женщиной под одной крышей. Однако, Селим вела себя скромно и ненавязчиво, одно для меня в ней было немного неприятно — именно такие девушки нравятся моему партнёру. И он знал, что я хорошо это понимала. Он также осознавал и то, что, если что-нибудь случится, поднимется неприятный шум, и старался быть ко всему готовым.

Но в то же время я доверяла своему партнёру. Пусть Селим и в его вкусе, я была уверена, что он мне не изменит. Напротив, он всегда задумывался о разных странных вещах, и чрезмерная его забота, связанная с пребыванием у нас Селим, стала проблемой лишь для него.

И ещё, с возрастом он должен был стать спокойней, чем прежде, когда малейшая улыбка такой девушки заставила бы его потерять голову. Теперь он вёл себя с ней достойно, исключительно как хозяин купальни. В то же время он и беспокоился о ней, оторванной от своих друзей.

Конечно, он не будет небрежен со мной из-за неё. И значит, всё в порядке, и это почти разочаровывало. Сложнее было то, что всё шло немного иначе, чем мне бы хотелось.

— Вообще-то я ожидала немного большего.

Мой партнёр уставился на меня, пытаясь понять смысл сказанного. Он нервно глотнул, заподозрив, что пропустил какую-то неприятность, скрытую внешним спокойствием ситуации. Мне почти хотелось улыбнуться, наблюдая за ним. Какой хороший самец. Это была улыбка от ощущения своей причастности к его усердному труду в каждой мелочи.

— Это означает... — сказала я, соскальзывая с кровати и становясь рядом с моим партнёром. Махнув кистью руки, я заставила его подвинуться, и он нерешительно подчинился, уступая место. На столе лежало изрядное количество писем, ожидавших, пока просохнут чернила.

— Ты управляешься со всем намного лучше, чем я ожидала, и мне я не удаётся увидеть где-нибудь на горизонте букву "С" из слова "ссора".

Лицо его приняло несколько озадаченное выражение, вместе с которым вместо облегчения проявилось некоторое раздражение.

— Что?.. Это означает, что сейчас нет проблем, верно?

— Хмм. Я думала, что мне представится возможность держаться с тобой недружелюбно впервые за долгое время.

Лицо партнёра стало подёргиваться раздражённой улыбкой, и я уткнулась лицом в его плечо.

— Разве тебе не лучше, если бы мы не ссорились?

— Мясо или напиток бодрит куда сильнее, если его приправить перцем, не так ли? Пока Миюри была с нами, мы жили тихо, но теперь её здесь нет.

Я потёрлась лицом о его плечо и махнула хвостом.

— Вот честное слово...

Но мой спутник лишь вздохнул и снова вернулся к своим письмам, теснясь со мной на одном стуле. Я ощутила разочарование, ведь прижмись я так к нему прежде, он бы разволновался от одного этого, я помнила это просто восхитительное ощущение. Казалось, всё происходит так, как мне и представлялось.

— Похоже, мы сможем открыть купальню?

Коул, мастер на все руки, ушёл, и наша единственная дочь Миюри последовала за ним, а именно они помогали в купальне до недавнего времени. Без двух молодых помощников нам просто не хватило бы рук.

Я подозревала, что мой партнёр, возможно, писал письма гостям не с тем, чтобы, поблагодарив их за выгодное пребывание, предложить им снова приехать, а с тем, чтобы просить их повременить с приездом, не будучи уверенным, что купальня сможет принять гостей без дополнительной помощи.

Конечно, наша купальня не была обычной, ведь её хозяйка не-человек, а потому нанять людей сюда непросто. Вот, если бы я могла бы легко скрывать уши и хвост, но этого мне не дано, что и создавало трудности. Сказать, что я не чувствовала себя в долгу из-за этого, означало бы солгать.

— Госпожа Селим будет много работать. Она способна справиться. С ней будет проще, чем с озорницей Миюри, которая, делая одну работу, создаёт две новые.

— Эта дурёха не более чем шутница. Я не знаю, кого она потом выберет.

Я вздохнула, мой партнёр посмотрел на меня с непередаваемым выражением лица. Я повернулась к нему и впилась в него глазами, и он немедленно отвернул голову, как и положено барану. Потом повернулся ко мне спиной и повесил голову.

— Но с её уходом, кажется, оживление в этом доме угаснет, — продолжала я. — Тебя это не тревожит?

— Да, тревожит. У нас также нет и Коула, который общался со всеми этими высокопоставленными священнослужителями... Думая об этом, не могу отрицать, что с ним исчезло кое-что, привлекавшее гостей в нашу купальню.

— Это потому, что ты можешь говорить только о торговле.

— Знаешь, я бы не возражал, если бы ты начала петь и танцевать.

У каждой купальни были свои способы развеивать скуку гостей, приезжавших надолго. Купальня "Волчица и пряность" славилась юным Коулом, способным беседовать на сложные темы, и Миюри, способной затмить любую танцовщицу. Однако, представив, что мне надо будет заменить Миюри, не говоря уже о малыше Коуле, я почувствовала упадок сил.

— Понятно, что это было бы слишком трудно делать в дополнение к твоей повседневной работе. Но я бы хотел это увидеть.

Я без труда распознала по смущению на его лице, что он говорил всерьёз, но этот дурень воистину ничего не понимал. Моя человеческая форма действительно выглядит очень молодой для человека. Однако, думая о Миюри, по-настоящему юной, я легко представляла всю безрассудность попытки станцевать вместо неё. Легко видела растерянные улыбки высокопоставленных гостей — неплохо, неплохо, но не то.

Хотя мы с моей дочерью казались почти ровесницами, то, что исходило от меня, ощущалось всеми вокруг совершенно не так, как от действительно юной девушки. Чувствуя, что дальнейшее развитие темы затронет моё достоинство мудрой волчицы, я поспешила заговорить о другом.

— Ещё я бы могла уделить особое внимание еде.

— Что, еде? Ты что-то думаешь насчёт еды?

— Ханна, возможно, была не слишком рада услышать, у неё будет больше работы.

Ханна не только верховодила кухней, она ещё и не была человеком тоже, на самом деле она была воплощением птицы.

— Мы потеряли кое-кого, таскавшего еду, так что, может быть, это возместится.

Говоря сейчас об этом, я уже не могла понять, наша единственная дочь Миюри больше работала или просто играла, как ей нравилось. Замечательно, что она выросла такой энергичной, но, возможно, мы слишком потакали ей.

— Но без Миюри стало действительно тихо, — сказа мой партнёр, останавливая руку, выводившую буквы, и устремляя взгляд куда-то вдаль.

В это время Миюри обычно сопела на кровати в своей комнате или играла в комнате Коула, который в это время учился при свечах, и когда она слишком беспокоила его своим баловством, он сердито выговаривал ей своё неудовольствие. Как только мой партнёр узнал со всей определённостью, что Миюри тоже отправилась в странствие, он поднял невероятный шум. Я думала, что он, наконец, принял неизбежное, но, похоже, его это всё ещё немного не устраивало.

— Я надеюсь, что они там не попали в беду...

— Письмо же только-только пришло?

— Это верно, но...

Я вздохнула, глядя на своего охваченного сомнением партнёра, и обняла его.

— Ты забыл, кто сидит на твоей стороне?

Мой партнёр, оттеснённый к краю стула так, что чуть не падал, переставил ногу и сумел удержаться. А затем он улыбнулся.

— Да. Ты всегда на моей стороне.

— Мм. Лучше всего для твоего здоровья было бы забыть о твоей дочери после её замужества.

— О-она не выходит замуж! — на одном чувстве ответил этот дурень, упрямо твердивший себе, что Миюри и Коул не что иное, как очень близкие брат и сестра. Конечно, я знала, что он на самом деле не был против. Он просто наслаждался ролью отца единственной дочери до глубины души. И это означало, что и я должна наслаждаться своей ролью.

— Слушай. Я никуда не уйду. Однако если ты неосторожно отпустишь, меня может сдуть ветром, — сказала я и потёрлась ушами о его острое плечо.

Сальная свеча почти сгорела, было уже поздно.

— Ты так не думаешь? — прищурилась я в мерцающем свете свечи и удовлетворённо улыбнулась.

Мой партнёр всегда выглядел напуганным в такие моменты. Я смутно припомнила, что он как-то сказал о своём ощущении — будто вот-вот упадёт в глубину забвения. Конечно, я поняла, что он пытался сказать.

Это потому, что мы полюбили друг друга и приехали сюда.

— Как ты скажешь, госпожа, — послушно ответил мой партнёр.

Он обнял свою госпожу, встал и взял меня на руки, чтобы отнести в постель. Вскоре свеча погасла, комната погрузилась во тьму. В купальне было тихо без гостей, я слышала лишь совиное хуу-хуу за окном.

— Эх-хе, — легко вздохнула я и повернулась в объятиях своего партнёра. — Дорогой, будь со мной нежным...

Как только я это сказала, раздалось глухое тампт, когда он споткнулся. Он потерял равновесие, мы вместе упали на пол в темноте. Мой глупый партнёр всегда был таким в самые важные моменты.

— Ты... дурень... — пробормотала я, ошеломлённая внезапным ударом, и собиралась продолжить жаловаться, но вдруг осознала что-то странное. — Хм?

Я вдруг осознала, что лежу на соломенном коврике.

Я лежала на соломенном коврике. Перед моим носом высилась гора диких овощей, сверкавших на весеннем солнце и ожидавших, чтобы кто-то ими занялся. Около ванны больше никого не было, лишь булькала текущая вода.

— Хм?..

Похоже, я всерьёз заснула под нежным весенним солнышком. Меня расстроило, что я проснулась в такой хороший момент, но тёплые лучи так приятно согревали, будто я, прямо в одежде, залезла в ванну, мои глаза снова слипались. Но я не могла себе позволить дать Селим увидеть меня в таком состоянии. Я заставила себя подняться и, зевнув, потянулась к куче овощей.

"Но... это был такой живой сон..."

Странное чувство охватывало меня, пока мои руки обрывали почки с очередного стебля.

— Нет, это был не сон. Это случилось вчера... хм? — пробормотала я, вдруг усомнившись.

Сколько же дней я выщипывала почки из овощей? В горах можно было много чего собирать, женщины и дети деревни лениво брели туда сотнями, чтобы заработать немного дополнительных денег. Овощи использовались и на корм домашнему скоту. И когда в деревне не было гостей, каждая семья день за днём собирала, засушивала и хранила столько, сколько могла. Между вчерашним и сегодняшним днем не было никакой разницы, и каждый следующий день мне надо будет повторять то же самое снова и снова.

Овощи в куче ещё покрывала утренняя роса, сверкая на солнце. Теплеть только начинало, и льдинки, плавясь, пузырились как нектар. Если я обрывала почки, это занятие давало понять, что в деревню пришла весна. Но сколько раз она приходила? Десять? Двенадцать? В этом ли году Миюри и малыш Коул покинули купальню? Или в прошлом?

В пшеничных полях, в которых я пребывала в спячке, мне удавалось приблизительно оценивать ход времени по тому, как младенцы становились детьми, дети взрослели, а взрослые старились. Смену лет я замечала по временам года да по разным праздникам, всё это приходило и уходило. Остальное просто тянулось нитью в бескрайнем гобелене, который можно назвать "повседневностью".

Мои воспоминания об обычных днях были слишком расплывчаты, чтобы понять, что было до, а что после. И это тем вернее, чем старше воспоминания.

В самом ли деле прошлой ночью мой партнёр написал много писем гостям, а затем унёс меня в постель, когда погасла свеча? Не сон ли это, взятый из давнишних печальных воспоминаний? Это было подобно памяти о друзьях из родной деревни во время долгой дрёмы среди пшеничных полей.

Ощутив вдруг нарастание тревоги, я подняла взгляд к небу. Обновлённое весною солнце тихо проливало на землю тепло. Слишком тихо. Не сон ли это?

Тревога разгорелась у меня в груди, откликаясь слышимым ушами эхом сердцебиения. Если мне снилось, что в купальне так тихо, я просто не могла представить, насколько тихо за пределами моего сна. Я не такая, как мой партнёр, малыш Коул и другие жители деревни. Вся их жизнь была мгновением для меня. Это не сон и не видение, что единственной из всех, кто рядом и близок, останусь я сама, а они однажды навсегда покинут купальню. Это была действительность, ожидавшая меня. Слёзы тревоги и одиночества наполнили мои глаза, я уже была готова позвать своего партнёра, неважно, придёт он или нет.

Но тут стая птиц пролетела над головой, вылетев из леса и порхая друг вокруг друга. Порыв ветра качнул ветки деревьев, по воде в ванной побежала рябь. Щека ощутила лёгкий ветерок. Всё это слишком живо для сна. Готовая заплакать подобно маленькому ребёнку, я посмотрела на левое запястье. Там был виден небольшой шрам, сюда укусила пиявка. Поцарапав шрам, я ощутила боль.

Это не сон. Я уверена, что в ту ночь, когда меня укусила пиявка, я покусывала своему партнёру и плечи, и шею, и вообще его всего. Вспомнив все эти подробности, я, наконец, вернулась к действительности. Сон заставил моё воображение сойти с ума.

— Что за глупость...

Вслед за облегчением пришло смущение.

Глубины моего сердца были завалены мрачными воспоминаниями. Вес моего счастья, почти слишком тёплого и уютного, удерживал их под плотной крышкой. Я почти всегда забывала об этом, но когда моя защита слабела, тьма просачивалась наружу. У этой тьмы внутри неё было имя — одиночество.

Моя счастливая, ежедневная обыденность перетекала из вчера в сегодня, не различая их. Если я была слишком счастлива, время пролетало слишком быстро.

Вот почему мои слова партнёру прошлой ночью не были ложью. Было что-то, чего я ждала от Селим, новой девушки. Во-первых, просто выполнять свою часть работы, помогая нам, ведь эта купальня стоила моему партнёру и крови, и пота, и слёз. А во-вторых, она должна была стать искрой, от которой загорелась бы ссора между мной и партнёром. Тогда память об этой стычке и последующем примирении вплетётся чёткой картинкой в мой гобелен повседневности, станет очерченным событием в моей памяти, плотно запечатывая крышку колодца с моим одиночеством.

Прочие сотни и тысячи дней, не отмеченные раздорами, станут подобными моему дневному сну и растают далеко в глубинах памяти. Время проходило слишком быстро. Мне оставалось лишь оставлять следы своими ногтями, чтобы не забывать. Следы вроде шрама, оставленного пиявкой на запястье.

Существование человека и зверя, в сущности, есть совокупность одних и тех же действий, повторяемых снова и снова. Поэтому всё, что я могла сделать, это просто немного смягчить свою тревогу, чтобы забыть её на следующий день. Обнять моего партнёра сзади, когда он работает, напиться крепкими напитками до потери разума, передать все свои знания моей единственной дочери вместо сказки перед сном, чтобы она могла изловить мужчину, которого любила...

Что ни говори, это всё равно, что пытаться разлить летний воздух по бутылкам, чтобы сохранить его на долгую зиму.

От повторений повседневной жизни изнашивается многое. Потому, когда дни проходили гладко и споро, многое проваливалось мимо моей памяти. Не то чтобы я ненавидела обрывать почки с овощей. Достойная работа помимо ещё более достойной моей работы по поддержанию купальни, и чем лучше я работала, тем счастливее становился мой партнёр. В конце концов, я находила, что живу вполне роскошно. Я себе напоминаю собаку, что держит в пасти кусок мяса и смотрит на своё отражение в ручье, жадно желая отнять мясо у отражения.

— Ну и дурёха же я, — пробормотала я и снова принялась обрывать почки.

Я была счастлива, но мне было грустно, что не было возможности дать имя каждому кусочку моего счастья.

Моё усердие позволило мне справиться с овощами ещё до полудня. Я велела Селим высушить ботву на корм скоту, а сама отнесла годные в пищу почки на кухню и вернулась в главный дом. Сейчас мне хотелось отыскать партнёра и держаться поближе к нему. Словно я была жучком, которого притягивает сочащийся из дерева сок. Партнёр мой и был немного сродни куску дерева, добавляя смысла сравнению.

— Если ты ищешь хозяина, он перед домом, — подсказала на кухне Ханна, принимаясь варить почки.

Выходя из дома, я прихватила несколько кусочков вяленого мяса с полки.

— Скоро будет обед, — не преминула упрекнуть Ханна.

Раз мой партнёр на улице, он, вероятно, занят какой-то тяжёлой работой. Может, пришёл по оттаявшим горным дорогам странствующий торговец и доставил товары, или приплыла по реке лодка с грузом. Если ему приходится переносить что-то тяжёлое, я, конечно, не буду вмешиваться, но смогу пойти с ним в купальню, когда он закончит. С этим я прошла по коридору и вышла из дома, где и увидела своего партнёра и Селим.

— Мне жаль... — бормотала она.

— Не волнуйся об этом, — утешал он. — Это я виноват, что не сказал тебе.

Беседуя, они развязывали снопы ботвы, разложенные у главного входа.

— Чем вы занимаетесь? — поинтересовалась я, заставив обоих повернуться ко мне.

— О, привет. Ты удачно. Можешь помочь?

— Помочь?

Селим, стоя рядом, застыла и виновато посмотрела на меня. Её изящные плечи опустились так низко, что стали почти неразличимы.

— Я... увязала снопы не той верёвкой... — почти прошептала она и возобновила работу, судя по всему, она развязывала увязанные прежде снопы.

— Хмм. Мне нужно всё развязать?

— Нет, только обвяжи новой верёвкой. И там кое-где завязано верёвкой из трёх жил, эту тоже снимай.

— Как мне это надоело, — беззаботно ответила я ему, как говорила ему уже тысячи раз, но Селим резко отпрянула, услышав это. Я поспешила поправиться. — О, мм, это не тебе. Я тоже нередко ошибаюсь.

Эта девушка нервничала, попав в незнакомую стаю. Если я шутила с партнёром в своей обычной манере, для ушей новичка это могло прозвучать резко. Мне надо быть осторожней. Я сверкнула Селим особой улыбкой и вернулась к работе.

По словам партнёра, он поручил Селим увязывать ботву старой верёвкой, но та приняла новый шнур за старый. И старая, и новая верёвка из конопли хранились в одном и том же месте в сарае, так что, несомненно, различить их было затруднительно.

Работая втроём, мы быстро управились. Я не упустила шанс высказать бывшему попутчику в торговых странствиях, что всё случилось по его вине, из-за его суетливой расчётливости использовать сначала самое старое.

И хорошо, что Селим допустила небольшую ошибку, это дало мне повод облегчить девушке работу. Исполни она всё безупречно, ситуация стала бы нестерпимой.

Но на следующий день Селим вновь совершила небольшую ошибку. Весной жители Ньоххиры проводят небольшой праздник. Они чествуют Альзеури, покровителя горячих источников и всего прочего. Селим понесла свечи, это оказались не те свечи, что положено использовать на празднике. Она должна была принести в зал собраний восковые, а доставила коробку сальных.

— Мне так жаль...

Казалось, Селим расплачется из-за своих ошибок. Но эту исправить было несложно — просто заменить свечи, и на её ответственности в делах произошедшее не отразилось. Она всегда работала без жалоб и делала всё, что ей говорили. И, конечно, подобрала нужные свечи, не дожидаясь каких-либо назиданий, и просто отнесла их в зал собраний.

С каждым днём я узнавала Селим всё лучше. Она была прилежной и трудолюбивой, но иногда делала глупые вещи, например, спотыкалась или роняла вещи. И, похоже, сама знала об этом и с замечательным упорством старалась преодолеть своё несовершенство. Она была очень похожа на тех девушек, которые нравились моему партнёру.

В общем, я не особо удивилась ошибке со свечами. Формой восковые и сальные свечи мало отличались друг от друга, и, возможно, Селим никогда не видела пчелиного воска раньше.

Мы с моим партнёром, собираясь спать, поговорили между собой об этом. Сами по себе ошибки не составляли проблемы, они случались достаточно редко, проблема заключалась в том, что сама Селим явно смотрела на свои ошибки по-другому. С того дня, как она перепутала свечи, её настроение было просто ужасным. Она была добросовестной девушкой и, пожалуй, напрасно изводила себя.

Эта молодая волчица была очень полезна для купальни, и, если она уйдёт, меня саму ждут проблемы. А если даже и не уйдёт, её настроение наверняка повлияет и на обстановку в купальне, ведь это место должно нести людям улыбки и радость, поэтому мы не могли мириться с тем, что кто-то мог омрачить всё это гостям.

Но что нам делать? Селим явно не из тех, кого можно бодрить выпивкой. А если ей и предложить чашку-другую, она смутится ещё сильнее и плотнее замкнётся в себе.

Прожив сотни лет, я впервые столкнулась с подобным случаем и упорно думала, как бы получше вывести Селим из её состояния, но пока размышления не давали результата, к тому же у меня хватало и своей работы, что не давало возможности вплотную заняться молодой девушкой.

Но в один день мой партнёр прошептал мне на ушко:

— Ты хочешь помочь мне с госпожой Селим?

— Помочь?

— Можешь найти повод взять её в горы?

Я озадачено оглянулась на него, гадая, что у него там в голове.

— Возьми её с собой, скажи, что вы будете искать новые источники или придумай ещё что-то, в общем, не могла бы ты её отвести на другую сторону гор, пока вы ходили бы там?

И тогда я поняла.

— Ты имеешь в виду навестить с ней её семью?

— Да.

Старший брат Селим и другие родичи строили постоялый двор в двух или трёх горах от Ньоххиры. Они собирались зарабатывать на паломниках, распространяя слухи, что это место является священным, что там произошло чудо, связанное с новой святой. Услышав о таком, добрый малыш Коул был бы удручён, но придумал такое решение как раз мой партнёр. Это единственное, что мы смогли придумать в затруднительной ситуации в Сувернере.

Суть в том, что роль святой играла Селим. Она должна была покоиться глубоко в земле, обратившись в серебро, поэтому было бы странно, если бы её постоянно видели на постоялом дворе. Вот её и наняли в купальню "Волчица и пряность", нуждавшуюся в помощниках, однако в итоге ей пришлось жить отдельно от своих родичей. Хотя в волчьей форме это расстояние Селим могла бы покрыть очень быстро, так что это на самом деле не было расставанием навсегда.

Я сочла предложение моего партнёра неразумным.

— Ты, разве девушке сейчас не самое время привыкать к своей новой стае? Разве столь быстрое её возвращение к ним не заставит лишь усомниться в решении Селим и её друзей?

Селим с её старшим братом были особенно серьёзны. Когда она впервые зашла в дом, на её лице была написана жёсткая решимость, будто она готовилась к схватке. Они были теми волками, которые, определив направление, следуют ему, никогда не сворачивая, несмотря ни на что. И я объяснила это своему партнёру.

— Если рассудить, в этом есть смысл.

— Дорогой, я серьёзно... — горячо начала было возражать я, но натолкнулась на взгляд своего партнёра.

Он никогда не производил впечатления уверенного в себе человека, всегда казался полным странных предположений, но иногда оказывался полон столь непоколебимой убеждённости, что даже я, мудрая волчица, могла сломать свои зубы об неё. В такие моменты ему бы полагалось источать силу, вместо этого его глаза наполнялись какой-то грустью. Всякий раз, видя такие глаза, я безропотно склонялась перед его волей. Мои уши и хвост сами собой поникли.

— Я когда-то был странствующим торговцем. Я много раз перевозил людей, которые жили вдали от своей семьи и друзей. Очень многие из них ничего не предпринимали, а лишь жаловались, сидя в повозке. "Я не хочу их видеть", "Я не могу встретиться с ними сейчас, когда столько времени прошло", "Они меня поколотят, если увидят". Ну и всякое такое.

Он опустился на колени, чтобы наши глаза были на одном уровне, и усталая улыбка отразилась на его лице. Он будто убеждал ребёнка.

— Но когда они, наконец, встречались, они всегда были счастливы. Вопреки всяким рассуждениям.

Он протянул руку, пожелав коснуться моей щеки. Я вздрогнула и отпрянула, мне показалось, что он тянется к самым мягким частям моего сердца.

— Ты знаешь это.

Он был прав.

Когда-то я хотела вернуться домой, но не знала, не помнила дороги и потеряно торчала в пшеничных полях, а потом мимо проехал молодой торговец, и я против его воли пробралась в его повозку. Мне было всё равно, что будет потом, я так сильно скучала по моей родине. И затем, повстречав кучу опасностей, мой партнёр привёз меня туда, куда мне нужно было попасть. Сначала я думала лишь, что он просто безнадёжно добросердечный человек, но я ошибалась. Он держался своих убеждений, рождённых его собственным опытом.

— Проблемой может быть то, что родичи госпожи Селим так ей близки.

— Хм?..

— Они, вероятно, думают примерно так же, как и ты. Если что-то решают, непременно выполняют. А учитывая, насколько они близки, легко ожидать, что им со временем будет становиться только труднее. Но именно из-за их близости, они, вероятно, думают, что им не следует переходить горы, чтобы навещать друг друга, потому что это будет проявлением слабости и сентиментальности.

— Мм-хмм... И значит... ты хочешь сказать... это будет чем-то иным?

Я оглянулась на него, он грустно усмехнулся.

— Я знаю, что госпожа Селим изо всех сил старается быть частью этого дома. Но любой новичок всегда будет чувствовать неуверенность. А с другой стороны, ты помнишь лицо брата Селим, когда он расставался с ней? Он был почти болен от беспокойства. Если ты отведёшь её к нему, возможно ли, чтобы он сурово обошёлся с ней? Он поддержит и утешит её. Это помогло бы ей в сто раз больше любых наших разговоров. У неё есть такой человек, он не так далеко, так почему бы ей не пойти и не повидаться с ним?

Его рассуждения напоминали ситуацию, когда возьмёшь в руки спутанный клубок верёвки, найдёшь концы, потянешь за них и поймёшь, что верёвка и не была запутанной всё это время. Есть воля, есть способ, нужно только действовать.

Я бы назвала это очень торговым образом мышления. Конечно, оно не исключало личное отношение моего партнёра к жизни с его врожденной добросердечностью. Во многих купальнях обращались с помощниками, как с инструментами для работы, и такое обращение было ожидаемым в мире людей настолько, что хозяева, которые не наказывали своих работников, уже считались хорошими. Но мой партнёр был не из таких. Те, кто ехал в его повозке за его спиной, становились ему друзьями, и он старался изо всех сил выстраивать добрые отношения с ними.

Возможно, это было вроде привязанности торговца к своему грузу. И когда я сама стала частью его груза, меня беспокоило, как он будет относиться к другим грузам, а теперь я сидела рядом с ним на месте, с которого управляют повозкой. И поэтому, став ему партнёром в пути, я могла рассчитывать на него и даже гордиться его хорошим отношением к своему грузу. Мой партнёр настолько притягивал своей свободой от здравого смысла, когда речь шла о его друзьях, что я почти ненавидела его за это.

— Хмм? В чём дело? — спросил партнёр, заметив, наконец, моё состояние и озадаченно уставившись на меня.

Не в силах сдержать тёплого чувства в сердце, я гордо улыбнулась и обняла его за шею.

— Ты такой дурень, право же, такой глупый.

— А? — с подозрением спросил он.

Но, увидев, с каким счастьем подёргиваются мои уши и хвост, понял, что я в хорошем настроении. Он обнял меня в ответ, на мгновение погрузив меня в океан умиротворённости.

— Хм... Что касается твоего предложения, то я не против, но в эту пору в горах ещё есть люди. Ты не будешь возражать, если мы уйдём как-нибудь ночью?

— О, конечно, нет. Всё равно нам днём надо работать.

— Дурень. Вопрос не в том.

Мой партнёр опять выглядел озадаченным, похоже, он не понял, что я имела в виду.

— Я спрашивала, не будет ли тебе ночью одиноко?

Нашей дочери Миюри тоже не было рядом. После короткого замешательства он слабо улыбнулся.

— Вот как? Но когда ты вернёшься домой, ты ведь знаешь, как я буду тебе благодарен.

Мой партнёр уже хорошо знал, как со мной обращаться.

— Хе-хе. Тогда прекрасно.

Теперь я уже не могла себя сдерживать и снова вцепилась в него, размахивая от счастья хвостом.

Луна не была полной в эту ночь, но светила она достаточно ярко. После ужина, в то время, когда обычно можно было укладываться спать, мы собрались за купальней. Мудрая волчица, способная разом проглотить взрослого человека, прелестная волчица поменьше, немного крупнее тех, что можно встретить, разгуливая по лесу. И с ними дрожащий партнёр мудрой волчицы.

— Мне бы твой мех, — проговорил он, выпуская клубы белого пара изо рта.

С заходом солнца, горы накрыл зимний холод.

— Мы вернёмся до рассвета.

— Удостоверьтесь, что угольщики и все прочие не смогут вас увидеть.

— Дурень, — ткнула я его носом, и он в ответ почесал мне шею под челюстью.

Обычный наш обмен любезностями, но, вспомнив про стоявшую рядом Селим, я ощутила себя смущённой.

— Мм-хмм. Ладно, пошли?

— Да.

Молодая поджарая волчица словно светилась под лунным светом. Я, конечно, была далека от того, чтобы испытывать зависть, но у меня мелькнула мысль, что будь моя волчья форма таких же размеров, я могла бы оставаться волчицей в одной комнате со своим партнёром.

— Будьте осторожны, — сказал мой партнёр, как и всегда, когда я становилась волчицей.

Проник ли он в мои мысли, я не знала.

Мы молча повернулись и помчались прочь. В таком виде я обычно бежала между горами, чтобы не вызывать лавин потяжелевшего с уходом мороза снега, но в последнее время я этого не делала. Мне нравилось ощущение бега в гору в теле огромной волчицы, когда было трудно ускориться.

На вершине горы за купальней я оглянулась, Селим уже задыхалась.

— Прости. Я слишком быстро?

— Н-нет... а, умм, да... — замялась с ответом Селим, вероятно, опасаясь доставить мне проблем, если не будет успевать.

— Мы пойдём медленно. Это у меня была первая возможность побегать за долгое время, поэтому я не могла не разрезвиться, как щенок.

На самом деле я бы понеслась так быстро, как могла, и во весь голос завыла бы на луну. Но сделай я это, услышала бы вся Ньоххира, мой вой взбудоражил бы всех в деревне. Все жители зажгли бы костры и сторожили бы всю ночь. Конечно, мой партнёр узнает виновницу шума и будет стоять с факелом с самым кислым видом.

— Ладно, если потеряешься, ты ведь сможешь вернуться по запаху, точно?

Волчья пасть Селим послушно изогнулась в улыбке в ответ на подтрунивание.

Мы принялись бродить по горам, будто вышли на неспешную прогулку. Я особо не заявляла о правах на территорию, но медведи и олени почтительно смотрели на меня и удивлялись происходившему.

Якобы в поиске поиска источников мы, конечно, добрались до мест, запах которых соответствовал этой цели, но я уже давно нашла все достойные внимания места, ещё в те дни, когда мы только собирались строить купальню. Так, пока эти две волчицы ходили вроде бы случайными кругами, мои ноги неуклонно приближали нас к другой стороне гор, где старший брат и родичи Селим строили постоялый двор.

Но Селим не была наивной глупенькой девочкой. Когда мы начали преодолевать второй хребет, она заговорила, словно собравшись с решимостью.

— Госпожа Хоро?

— Хмм?

— Умм... мне... прости...

Конечно, притворство моё было достаточно явным.

— Почему ты извиняешься? Ты зашла вслед за мной уже так далеко, не так ли? — сказала я, слабо улыбнувшись, поэтому Селим не стала продолжать.

Однако, согласившись с мнением моего напарника, в глубине сердца я ещё сомневалась, не слишком ли далеко мы лезем не в своё дело. Несомненно, Селим обдуманно пришла в купальню. Если бы ей уделили особое внимание лишь потому, что после нескольких ошибок она упала духом, такое отношение к ней, как к ребёнку, могло и навредить. Но когда слишком много думаешь, всё начинает казаться намного сложнее, чем при мгновенном озарении, и, в конце концов, проблема уподобляется змее, заглатывавшей саму себя с хвоста. Поэтому предложение моего партнёра испробовать первое, что пришло в голову, вверяясь своей искренности, казалась свежей и, скорее всего, правильной.

Когда я сама застревала на чём-то, например, на своём звании мудрой волчицы, или на вечной юности, или на том, что я не-человек, именно мой партнёр брал меня за руку и тянул за собой. Ничего не предрекая, не зная, чем всё завершится.

И вот, по воле судьбы Селим присоединилась к нашей стае. И если бы это было бы ей в радость — лучшего и не надо было бы.

Мы молча продолжали свой путь, осматривая все щели и впадины на склонах и в долинах, которые казались способными хранить ценный источник. И, наконец, добрались до третьего хребта. Растущая луна давно прошла высшую точку в небе. Когда умирает ночь, спят даже трава и деревья.

Я как раз задумалась, не мёрзнет ли мой партнёр в одиночестве, когда увидела кого-то, двигавшегося за скоплением деревьев на предельном для моих глаз расстоянии.

— Как замечательно, что ты вышел встретить её, — с улыбкой пробормотала я.

Меня вряд ли можно было услышать с такого расстояния, но за первой тенью показалось ещё несколько. Ветер сейчас дул с горы, должно быть, он донёс им наш запах.

— Смотри, — сказала я Селим, стоявшей рядом, надеясь ободрить её.

Она застыла на месте, возможно, опасаясь, что её родичи обвинят её в слабости. Но я привела её сюда, пройдя весь путь, и теперь уже просто не было другого пути назад, кроме главного — преодоления того унылого состояния, что довлело над Селим в купальне.

Встреченную стаю возглавлял волк, молча наблюдавший за нами, его шерсть была того же цвета, что и у Селим. Казалось, встреча его так встревожила, что он был готов завыть прямо сейчас. Я вспомнила то же выражение на лице Коула, когда он бродил перед входом главного дома всякий раз, когда Миюри опаздывала домой, заигравшись в горах. Люди или волки — тревожились самцы одинаково. Я ткнулась носом в шею Селим.

— Ты хочешь, чтобы наша доброта была напрасной?

Она, наконец, сделала несколько шагов вперёд, потом оглянулась. Я оскалилась.

— Я не знаю, сколько раз я в слезах цеплялась за своего партнёра в таких случаях.

Селим это явно удивило, но вместе с тем казалось, что она поняла мои чувства. Её широко открытые глаза вроде бы даже смягчились, когда она, сверкнув ими, посмотрела на меня.

— Спасибо тебе.

— Это ты должна сказать моему глупому партнёру.

Не ответив ни словом, ни жестом, Селим сорвалась с места, будто сбросила сейчас свои оковы. Её старший брат, выждав немного, тоже бросился ей навстречу. Возможно, он станет ругать её или сердиться на неё, но невозможно, чтобы он не думал с нежностью о своей младшей сестре, с которой перенёс столько лишений. План моего партнёра оказался раздражающе верен.

Я облегчённо вздохнула, но теперь не знала, чем заняться. Если бродить неподалёку, друзья Селим начнут выказывать мне своё подчинение, это было бы досадно. Если остаться рядом с Селим, та может начать сомневаться и слишком быстро решит, что пора возвращаться. А просто стоять на их пути было неуместно, и в итоге я решила поискать источники в соответствии с изначально объявленной целью. К тому же мне самой давно хотелось найти место, где я могла бы отдохнуть одна, когда бы ни захотела.

Я принялась бродить, следуя своему нюху, и, приближаясь ко второй горе, нашла место с пузырившейся водой. Нашла в укромном ущелье, куда даже охотник в беспощадной погоне за добычей не мог бы добраться.

— Хмм. Неплохое местечко, только мелковатое.

Источник, видневшийся меж скалами, был окружён упавшими деревьями и прочим мусором, его глубины хватило бы, чтобы севший в него медведь намок по пояс. Камни преграждали путь воде, пытавшейся пробиться. Я точно пробралась бы между скал, вернув человеческую форму, но если до этого доходить, то и в купальне ванны вполне неплохи.

— Если здесь есть источник, должны найтись и другие.

Я походила по склону горы, но водяная жила, должно быть, проходила на глубине, и больше ничего не удалось найти. Я попробовала оттащить упавшие деревья зубами и откатить камни поменьше когтями, мне показалось, что воды прибавилось. Если очистить источник от камней и мусора, возможно, выйдет что-то вроде настоящей ванны. Я сунула нос в воду, пытаясь найти, откуда она течёт.

— Госпожа Хоро? — позвал меня кто-то.

— Что там? Вы уже закончили?

— Да. И, ммм...

Селим стояла, опустив голову и безвольно свесив уши и хвост, за ней дожидались её старший брат и семья. Я облегчённо вздохнула, подумав, что останавливаться им для стычки — это было бы чересчур. Намереваясь продолжить свои поиски, я спросила:

— И что вы от меня хотите, стоя там так тихо?

— Я сожалею, что моя сестра доставила тебе такие неприятности, — сделав шаг вперёд, ответил старший брат Селим как вожак стаи, его манера говорить и слова были жёсткими и учтивыми.

Эти существа были столь неловкими, что при всей их силе, превосходившей силу любого человека, они еле-еле зарабатывали наёмничеством на пропитание. А однажды этот волк сказал мне кое-что слишком прямолинейное, вызвав моё недовольство. Хотя я в целом знала о причине этого, было трудно отбросить первое неприятное впечатление.

— Она не представляет проблемы, никакой. Селим очень трудолюбива.

— Но она сейчас под твоим попечением. Для тебя потакать ей так...

— Ты говоришь это ради чести вашего рода?

Их шестеро, включая Селим, но все они намного мельче меня. Даже если бы они меня окружили, схватка с ними была бы, как одна вспышка. Но, может, именно поэтому они уделяют так много внимания чести.

— Со всем уважением... — неловко опустил голову старший брат Селим.

Я вздохнула — какую работу он проделал.

— По поручению моего партнёра я здесь лишь должна искать новые источники. Раз мы так близко подошли к вашему дому, мы просто воспользовались возможностью зайти по пути.

— Н-но...

— Так что мы могли бы время от времени наведываться в гости. Нет нужды так резко рвать связи. Я не против того, чтобы ты не спешил, когда мы придём.

Кажется, он был столь честен, что не мог возразить против такой отговорки. Он несколько раз перевёл взгляд между землёй перед его носом и сестрой, прежде чем признать, наконец, поражение.

— Как пожелаешь...

— Хорошо. Тогда мы скоро назначим день? — сказала Селим и без колебаний перешла ближе ко мне.

Я ощутила то, что теперь исходило от белой волчицы, и могла сказать, что всё, что наполняло её мраком, ушло. До недавнего времени эти родичи никогда не разлучись, они все жили и росли как один. Её семья, кажется, оказалась не столь готова отпустить от себя Селим куда-то одну, как они думали. Не обязательно по этой причине, но я знала, что они скоро придут снова.

Когда уже пришла пора возвращаться в купальню, я внезапно кое-что вспомнила и остановилась.

— А, да, совсем забыла.

Это вызвало лёгкий переполох среди родичей Селим.

— Вы не должны раскапывать этот источник без моего ведома. Позволь мне сделать, когда захочу, — я увидела какую-то неуверенность в их глазах. — Или эту воду нашли вы?

— Н-нет.

— Тогда я попользуюсь ей некоторое время.

И тогда они сорвались с места и быстро скрылись в тёмном лесу. А Селим молча последовала за мной. Я ещё чувствовала некоторую зажатость в ней, а может, это был боевой настрой молодой волчицы, но она уже привыкла к купальне, и когда постоялый двор её родичей будет готов, ей будет легче успокоиться. Селим была послушна и при этом обладала сильным сердцем, и это было видно по ней даже сейчас.

Ну, а ещё я просто была рада обзавестись собственным источником. Когда он будет готов, я смогу нырять в него в волчьем теле даже днём, в самое загруженное время года и никого не опасаясь. Какое-то время я буду держать это в секрете от моего партнёра. И эта мысль чем-то меня немного волновала.

— Госпожа Хоро, — сказала Селим, когда мы вернулись в купальню. — Спасибо.

Благодарила она, уже приняв человеческий облик. Она была худенькой, но её тело было не таким, как у моей Миюри. Селим быстро прикрыла его припасённой одеждой. Похоже, она не нашла моё вмешательство навязчивым, и я лишь пожала плечами.

— Всегда рада помочь, к тому же и я нашла кое-что, чего жду с нетерпением. Но тебе сейчас надо поспать, иначе завтра будет тяжело работать.

Селим серьёзно кивнула, но потом, не выдержав, улыбнулась. Мы вошли в дом, в зале, расставаясь, Селим снова почтительно поклонилась. Её серьёзность была не та, что у малыша Коула, и, честно говоря, я к этому не привыкла. Если бы моего партнёра не было рядом, я, вероятно, не смогла бы жить с Селим в одной стае. Будучи сам по себе совершенно бесполезным, мой партнёр был способен соединить вместе самых разнородных людей раньше, чем мне удавалось заметить это. Он не был тем, кто сияет в ореоле славы на поле битвы, но его характер как нельзя лучше подходил для сплочения стаи. Уверенная в своей способности судить других, я прошла в спальню, пытаясь угадать, бодрствует ли он в ожидании меня.

Мой партнёр крепко спал. Я влезла на кровать и просто прижала к нему свои холодные руки и ноги. Он, спросонья удивлённый сна холодом, открыл глаза.

— Угррхх... С возвращением.

— Я дома, — сообщила я, прильнула к нему и, закрыв глаза, тут же погрузилась в сон.

Ньоххира славилась обычным для неё состоянием праздника, возможно, именно поэтому праздник Святого Алзеури проводился довольно просто и скромно. Жители деревни не сооружали огромной статуи, чтобы пронести её в пышном шествии. Они превратили общинный сарай в импровизированную церковь, где собирались вознести молитвы, за которыми следовал праздник. Самой торжественной частью всего был момент, когда в сарае зажигали каждую свечу по отдельности.

На праздниках в крупных городах гильдии соревновались в пожертвовании самого большого количества самых больших свечей, чтобы всем показать своё богатство, здесь же количество испускавших свет свечей отражало глубину молитвы за то, чтобы вода в ваннах была погорячее. Конечно, тщеславные люди найдутся всюду, но, если большие свечи, обслуживавшие их тщеславие, пока они сгорали в деревне, передали бы тепло источникам, люди бы приветствовали это. Местным людям была присуща некоторая торговая особенность характера, их устроит что угодно, если это позволит получить пользу за чужой счёт.

Я, которую когда-то называли богиней и которая следила за полями пшеницы в деревне, могла лишь пожать плечами по поводу этой истины из мира людей.

Селим впервые видела праздник и потому наблюдала за происходящим с большим интересом, но я не придавала значения церемонии и оценивающе причмокивала над едой.

Праздник Святого Алзеури был отсчётом, с которого начинала прибывать новая волна гостей. Хотя их наплыв был скромнее, чем зимой, всё же летних посетителей было достаточно немало. В воздухе ощущались волнительное напряжение и предвидение предстоящего шумного и оживлённого периода.

Прошло три дня с начала праздника.

— Приветствую! Хозяин дома? — донёсся от входных дверей бодрый голос.

Человек не слишком походил на вестового, но, вероятно, он пришёл сообщить, что кто-то высокопоставленный уже в пути. Он наверняка был слугой, отправленный заранее предупредить.

— Аббат Харивел прибудет завтра утром. Это будет нормально?

— Мы ждали вас. Всё готово.

Слуга был удовлетворён ответом моего партнёра, а потом с радостью, не задумываясь, воспользовался редкой возможностью понежиться в ванне, пока его хозяин ещё не подоспел.

Я была готова к предстоящей битве, но выражение лица моего партнёра показалось мне странным.

— В чём дело?

Этот Харивел приезжал каждый год. Он всегда достойно себя вёл и щедро платил, пока гостил. Миюри каждый год волновалась, желая увидеть, насколько отросла его длинная белая борода. Даже мой партнёр обычно был рад его видеть. Этот гость никак не должен был стать причиной такой мимики партнёра.

— Хмм? О нет, ничего, просто он, кажется, немного поторопился с приездом в этом году.

— Поторопился? Может, он просто не мог дождаться.

Деревня горячих источников на границе между раем и миром смертных. Сюда приходили укрыться от бремени мирских дел, а уходили с таким видом, будто отправлялись в ад.

— Это было бы прекрасно, но...

Возможно, его беспокоила необходимость расстаться с относительно ленивыми днями межсезонья. Я ощутила гордость, подумав, что он, как я и ожидала, был никчёмен без поддержки этой мудрой волчицы.

Повидав брата и остальных членов своей семьи, Селим была полна решимости не впадать в уныние, даже если она снова что-то сделает не так. Предстоящее появление первого гостя заставило её невероятно напрячься, и я сказала ей пару слов. Это ведь не война на самом деле, никто не умрёт от простой её ошибки. И пусть это отчасти было шуткой, похоже, Селим стало легче.

На следующий день этот уже знакомый пожилой священник прибыл в купальню.

— О, господин Лоуренс. Спасибо, что ты снова встретил меня в этом году.

Старый священник даже в своём возрасте сохранил крепкое сильное телосложение, при этом он был лыс, зато белая борода просто выплёскивалась из его подбородка, что заставило его казаться ещё больше. Он обнял моего партнёра, а, увидев меня, улыбнулся и обнял меня тоже с нежностью пожилого человека. Когда моё лицо утонуло в этой пушистой бороде, я немного лучше поняла, почему мой партнёр и малыш Коул всегда стремились сделать то же самое с моим хвостом.

— Твоя дочь сейчас на охоте?

— Ну...

Услышав, что случилось с Миюри и малышом Коулом, Харивел тут же покраснел.

— О, всё именно так! Так и есть!

Затем, будто удивившись волнению в собственном голосе, он приложил руку к груди и посмотрел по очереди на своего помощника и моего партнёра.

— Э-эм... Падре? Почему бы тебе сейчас не пройти внутрь? Ты, должно быть, устал с дороги.

— А, да, спасибо, спасибо. Я, знаешь, сомневался, услышав слухи, но, к моему...

Большой, бородатый пожилой священник бодро проследовал в обеденный зал и сел на стул, не переставая бормотать что-то в волнении. Этот гость не мог спокойно усидеть даже в своем кресле, но, увидев Селим, которая принесла ему выпить, улыбнулся. Он выделялся даже среди наших самых дружелюбных посетителей.

— Вижу, вы наняли новую девушку. Спасибо, — поблагодарил он Селим, сделал несколько глотков, затем понюхал и посмотрел на моего партнёра. — Молодой священник, о котором я так много слышал из королевства Уинфилд, ставший причиной волнений, — это в таком случае господин Коул.

Хотя Коул в письме подробно описал события, было не так легко понять, чем он занимался, когда "Волчица и пряность" жила уединённой жизнью глубоко в горах. К тому же малыш Коул всегда был верен смирению и скромности. Я обменялась взглядами со своим партнёром. Кажется, значимость его миссии была не столь скромной, как это было видно из его письма.

— Он перевёл Священное Писание на обычный язык, привёл к раскаянию архиепископа, потворствовавшего порокам, и даже заставил упёртых селян, подозреваемых в ереси, пробудиться к новой, праведной вере. О, я помню, когда я впервые увидел его, он был ещё таким, — и он, не вставая из кресла, показал своими мощными руками чуть выше своей головы.

Малыш Коул быстро вырос, я сама вспомнила свою гордость за него, когда он перерос меня, воспоминание навеяло лёгкую грусть.

— И... Коул создаёт тебе проблемы?

Серьёзного выражения лица моего партнёра мне показалось недостаточно. Малыш Коул, конечно, был возмущён Церковью, державшей мир в своём кулаке, возмущён тем, насколько прогнила эта организация. Он спустился с гор, чтобы исправить это. А те, кто приезжал в эту купальню, были высокопоставленными членами этой самой Церкви.

— О, нет, конечно, нет. Если кто-то чувствует, что Коул создаёт ему проблемы, значит, ему тоже должно быть стыдно за себя, — решительно заявил старый священник.

Мой партнёр, обязанностью которого было обслуживать гостей, явно испытал облегчение, но под бородой старого священника оставалось что-то, что не успокаивалось так легко.

— Я должен сказать, однако, — беспокойно погладил бороду старый священник и, взглянув на помощника, достал из-за пазухи нечто необычное.

Это была изрядной толщины пачка покрытого пылью пергамента.

— Определённо многие вняли совести и последовали Божьему слову. Даже я, доселе неизвестный никому, так думаю, хотя сам я в этом не совершенен. Это, следует сказать, не означает, что нет никаких проблем вообще.

— О-о.

На обеденный стол легла такая большая куча пергамента, что мы едва видели над ней лица друг друга. Я не знала, почему старый священник приехал в купальню так рано, но, похоже, причина заключалась в этих пергаментах.

— Это Ньоххира, деревня горячих источников. Всё, что увидишь и услышишь здесь, исчезает, как туман, когда спустишься с гор. Ты тоже так думаешь, господин Лоуренс. И поэтому я прошу тебя об одолжении.

Его длинное вступление вылилось в просьбу сохранить секрет. Как бы там ни было, мой партнёр, искоса глянув на стопку пергаментов, был озадачен.

— Это всё... разрешения?..

— Верно. Включая наш монастырь, женский монастырь, пансион для отроков и пансион для отроковиц.

Как-то мне довелось услышать, что для монастырей строить другие монастыри было подобно тому, как глава ремесленной мастерской поручает всем своим подмастерьям строить дополнительные мастерские. Как глава получит долю прибыли от этого, так и основной монастырь получит выгоду от других, им построенных.

Эта горка на столе была огромным сокровищем в руках старого священника.

— Эти разрешения... Хорошо, тебе определённо покажется, что всего этого слишком много, когда присмотришься поближе. Господь велел нам делиться тем, что имеем. Есть также то, что делает господин Коул, и я слышал, что сейчас есть стремление заново познать истинное учение Бога и...

Он запнулся, его совесть, тщеславие и гордость боролись друг с другом.

— Другими словами, ты хочешь снять тяжесть со своих плеч?

— Да! Правильно! Снять тяжесть! Вот поэтому — спасибо, хозяин Лоуренс!

Бывший торговец, он перевёл слова священника с языка правильного или неправильного в отношении морали, на другой, предположивший, что его собеседник просто хотел избавиться от бремени, тяготившего его.

— Однако эти разрешения, выпущенные нашим монастырём и зависимыми от нас заведениями, предназначались изначально для спасения наших душ. Мы не можем просто отказаться от них, но... Но потом я вспомнил, что ты когда-то был известным торговцем, хозяин Лоуренс...

Я наблюдала, как мой партнёр переводил слова старого священника у себя в голове.

— То есть, ты хочешь, чтобы я передал это кому-то, кому это нужно больше всего?

— Господи! Благослови этого мудрого хозяина купальни!

Если подумать, падре хотел сделать первый шаг в продаже своего сокровища, прежде чем его признают алчным, но вместе с тем хотел получить самую высокую цену за это. Я ощутила некоторое раздражение, но судя по выражению лица моего партнёра во время крепкого рукопожатия со старым священником, всё было не так плохо, как я думала — видимо, у них был какой-то способ извлечь из этого пользу. В любом случае, если удастся извлечь эту выгоду, и мне больше перепадёт за обедом, я возражать не стану.

Я протянула руку и взяла лист пергамента, на котором увидела пышные узоры и ряды колоритных букв.

— Это похоже на то, что было прежде у вас? — спросила я, показывая лист Селим, стоявшей рядом.

Селим и её семья, наёмничая в стране далеко на юге, получили некое разрешение на участок в горах и проделали с ним долгий путь на север.

— Да, примерно такое, но... у нас оно не было так разукрашено, как это, — шёпотом ответила молодая волчица.

Это означало, что, вероятно, на этом листе были записаны просто немыслимые вещи, и таких листов была целая гора. Я не так много знала о мире людей, но большинство его обитателей были бедными и лишь выживали день за днём. Что бы ни было в каждом таком пергаменте, хранить всё для одного себя не было хорошо.

Мои мысли зашли очень далеко, но затем я поправила себя в глубине души. Я отделяла ту любовь, что мне подарил мой партнёр, от всего остального. Моя дочь Миюри должна удовлетвориться тем, что она сможет выжать из малыша Коула.

— И, конечно, я посмотрю на содержание этих разрешений, чтобы определить, могут ли они быть полезны.

— Большое спасибо, — торжественно, будто он молился Всевышнему, произнёс старый священник, а потом вдруг переменил тему. — А теперь — я могу пойти в ванну?

Деревня в пространстве между вечностью и миром смертных. Место, где отряхивают пыль земной жизни.

Я должна была ожидать этого: мой партнёр совершенно утонул в разрешениях. Когда у него днём выпадала пауза, он спешил в спальню и разворачивал очередной пергамент, после ужина торопился туда же и делал то же самое. Утром я заметила, что он проснулся весьма рано и, конечно, опять держал в руках свой пергамент. Это могло оказаться довольно прибыльным делом, поэтому я не имела особого права злиться. И потом мне попросту некогда было дуться.

— Можешь прочитать? — мой партнёр с застывшим лицом пододвинул ко мне какой-то пергамент.

Казалось, ему эта затея доставляла изрядное удовольствие, поэтому я не могла отказать ему, как и мешкам, набрякшим под его глазами. Больше всего мне бы хотелось, чтобы он кончил свою работу и вернулся под одеяло, ночи пока ещё оставались прохладными.

И поэтому я читала пергаменты, сортируя разрешения по местности и назначению. Многие названия не были мне известны, но неплохо отыскивались с помощью карты, имевшейся в купальне. Это та самая карта, с которой Миюри, жаждавшая отправиться в большое путешествие по всему миру, приставала к каждому гостю с расспросами, откуда они пришли. Этим моя дочь, томившаяся от недостатка приключений в Ньоххире, занималась долгое время и составила весьма подробную карту, пусть и грешившую неточностями.

Разрешения оказались интересными сами по себе. Хотя я серьёзно отнеслась к пергаментам, разбираться с ними было не так просто.

— ...Их, во всяком случае, больше, чем слишком много, -& завершила я рассказ о своём новом занятии в последние несколько дней.

Я опустилась передней частью тела на землю, положив передние лапы рядом перед собой, и подтянула ближе заднюю часть, чтобы окончательно улечься. В завершение, уже лёжа, потянулась и, передёрнув всё тело, почувствовала, как кровь, наконец, снова побежала по телу. Если сидеть в кресле и только и делать, что читать, заработаешь усталость, которая совсем не похожа на приятное утомление от вязания.

Покинув купальню и обратившись волчицей, я почувствовала, как сразу поднялось настроение.

— Этот дурень слишком уж раззадорился, — вздохнула я, моё дыхание обернулось белым облачком на холоде.

Селим, наклонившаяся почесать себя носом, тут же выпрямилась и низко склонила голову.

— Прости, что тебе приходится помогать нам.

— О, не стоит... Мне жаль, что я не слишком много и помогла... — и я это сказала не из показной скромности. — Я не против помочь. Тебе днём хватает работы. Я лишь прошу при случае помочь мне. Если бы это увлекло вас, то и мне бы прибавилось работы.

Селим слегка улыбнулась и посмотрела на убывавшую луну. Люди ходили в лес лишь при полной луне, но в своих волчьих формах мы с ней могли ходить достаточно далеко, полагаясь на запах деревьев и земли.

— Но я многому учусь. Я по-настоящему чувствую, как велик мир.

— Хмм? Я слышала, ты когда-то была в южном городе, о котором мой партнёр даже не слышал.

Она должна была узнать, как велик мир, перемерив его собственными ногами. Но Селим снова слабо улыбнулась.

— Это было ещё то путешествие, мы ели траву с обочин дороги, ловили диких кроликов и просто брели, глядя себе под ноги. Мы ничего не могли придумать, кроме как переставлять ноги — правую, левую. Добравшись с юга на север, мы лишь заметили, что цвет дорог стал немного другим.

Возможно, она была в чём-то скромна, но, оглянувшись на своё путешествие, я обнаружила явное сходство. Я прожила так долго, но казалось, что мои глаза всё время смотрели на одно и то же. Растущая пшеница и облака, плывущие по небу. И только после встречи с моим партнёром всё вдруг изменилось.

— Я тоже провела все мои годы, глядя на одно и то же.

Селим ответила очередной слабой улыбкой.

Затем мы вдвоём побежали в горы, собираясь встретиться с родичами Селим, но на сей раз не ради неё. Она привыкла к своей работе, всё ещё огорчалась, допуская ошибки, но уже не заставляла меня о ней беспокоиться. Мы иногда по ночам уходили из купальни в горы — если это было необходимо для купальни.

— Меня сбивает запах заострённого железа.

На своей спине Селим несла холщовый мешок, привязанный к её шее. В мешке лежали железные инструменты, необходимые её брату и остальным для постройки постоялого двора. То ли они работали слишком усердно, то ли не умели правильно их использовать, но инструменты быстро тупились, поэтому мне или кому-то другому приходилось затачивать их. Само собой, это не делалось в купальне, а заказывалось у ремесленника в деревне, а родичи Селим за это делились частью добычи от охоты в горах.

До недавнего времени Миюри и малыш Коул охотились неподалёку от купальни, их добыча составляла большую часть мяса на кухне. Когда они вдвоём ушли, мясо пришлось покупать у охотников в одном из близлежащих к Ньоххире горных селений, либо везти из города у подножия гор, но мой скупой партнёр настаивал на скромности в потреблении мяса. А ведь у этой его волчицы была причина, по которой она не могла охотиться сама.

Лесное зверьё относилось с почтением ко мне, возможно, я не могла полностью скрыть своё величие мудрой волчицы. Время от времени они прибегали к моему посредничеству в решении споров за территорию или к помощи в уходе за раненными охотниками животными. Было бы неверно убивать их. Если я пошла бы на охоту, все олени рядами улягутся передо мной с печальными мордами, предлагая себя мне в жертву.

А Миюри и малыш Коул встречали животных, как положено людям, с луками и ловушками. Обе стороны понимали, что это битва ума и силы охотника и его добычи. Конечно, если обитатели леса приходили купаться в купальню, её хозяева делились ваннами в молчаливом взаимном понимании необходимого перемирия.

И поэтому такой обмен с родичами Селим стал настоящим спасением. Мы всегда встречались на вершине второй горы у источника, наполовину расчищенного мной. На сей раз нас ждал великолепный большой медведь с чёрным мехом.

— О, сегодня это медведь.

— Мы хотели мирно ужиться с ним, но... — с болью проговорил брат Селим, он и остальные её родичи стояли рядом в их человеческих формах.

Они вторглись на эти земли у горы и собирались привлечь сюда посетителей, чтобы зарабатывать деньги, поэтому столкновение с жителями леса было достаточно ожидаемым. По сути, так же действовали и сами животные, жившие здесь. Даже этот большой медведь, чтобы получить себе территорию, наверняка забрал её силой у кого-то ещё.

Но хотя они понимали это, им всё равно было больно. Это немного меня раздражало, но оно же и радовало. Такая искренность, несомненно, придётся очень кстати, когда они будут принимать на своём постоялом дворе паломников.

— Во всяком случае, насладитесь его мясом и используйте всё, вплоть до костей. Мы можем забрать инструменты? Мы позаботимся о медведе, как обычно.

— Мм-хмм. Спасибо вам.

Я посмотрела на Селим, та попросила свою семью снять груз с её спины, затем отряхнулась всем телом, укладывая мех. Наблюдая краем глаза, как все они разобрали инструменты и стали рыться в медведе, я, всё ещё в волчьей форме, поставила лапы в источник, пребывавший в неважном состоянии. Водяная жила действительно проходила довольно глубоко под землёй, потому что, если немного копнуть, на дне собиралось совсем немного воды. Её на деле было ещё меньше из-за пузырьков, занимавших часть объёма. К тому же вода была недостаточно тёплой. Была определённая причина, почему Ньоххира процветает там, где она есть.

Казалось, я могла, в конце концов, справиться со всем на своём пути, но в итоге оказалось, что в таком состоянии источник вряд ли будет полезен. Если я сейчас лягу в него, то лишь намочу низ живота.

— Источник может забить, как только я где-нибудь копну.

Я шла вдоль воды, затем вдруг поднялся водоворот грязи, замутив воду светлым облачком. Я процарапала это место своими когтями в поисках родника, но ничего не смогла найти.

— Даже твои когти не справились, госпожа Хоро? — спросила Селим, мывшая в источнике нож и красные по локоть руки. Её родичи тоже могли купаться здесь, когда встретили их.

С медведя была начисто снята шкура, его теперь разрубали на части большим топором. Тонкие руки Селим, очевидно, были достаточно искусны при снятии шкуры, как были умелы и в других видах работ.

— Если поток воды сам по себе слабый, сколько ни копай, не будет ничего, кроме тёплой лужи.

Теперь, когда Селим стояла в источнике в её человеческом облике, вода доходила ей только до лодыжек. Может, быстрее будет найти другой источник.

— Госпожа Хоро, мы закончили.

Я обернулась на голос, увидела, что шкура медведя уже сохнет на ветвях дерева, и поняла, что мясо уже завёрнуто в большие гладкие листья растения, росшего на болоте. Если забрать шкуру с собой, кое у кого в купальне возникнет подозрения относительно того, кто и когда пошёл на охоту, так что она единственное, что осталось в распоряжении родни Селим, чтобы, например, продать в городе. Положение этих волков было очень близко к соперничеству с Ньоххирой, поэтому поддерживать с ними отношения открыто было нельзя.

— Тогда положи мясо в мешок. Если я понесу его обратно в пасти, оно может исчезнуть раньше, чем мы вернёмся.

— Потому что оно довольно жирно. Понятно.

Они улыбнулись и стали собирать вещи.

— А, да. Не забудьте о своей доле. Охота должна порадовать всех, — добавила я.

Они смолчали и всё мясо всё же положили в мешок для меня. Это несколько раздражало, однако, непреклонность их почтительности впечатляла.

Селим несла поклажу по дороге сюда, так что мне нести её домой. Я легла на живот, родичи Селим пристроили мешок с мясом на мою спину, потом я внимательно посмотрела на жалкую лужу воды. Я надеялась втайне купаться здесь, а потом рассказать об источнике своему партнёру, но, видимо, придётся начинать всё с начала. Не то чтобы я была недовольна ваннами, имевшимися в купальне, и у меня не было особой нужды погружаться в источник в волчьей форме. Но, глядя на лужу воды среди поваленных деревьев, я вдруг поняла, как сильно разочарована. Меня даже саму удивила степень разочарования.

— Хоро?.. Госпожа Хоро?

— Мм.

Я поняла, что Селим вместе со всеми остальными смотрят на меня. Должно быть, они звали меня уже не в первый раз.

— Простите. Я задумалась.

— Об источнике для купания? Если так, мы можем поискать для тебя в горах.

Ну и дурёха же я, мелькнуло в моей голове.

— Нет необходимости. Мне с моими когтями и клыками хочется просто время от времени побаловаться. Порыть ямы там... или что-то ещё.

— В самом деле?

— Ладно, вернёмся домой, пока не слишком поздно. Тебе завтра тоже ведь работать, нет?

Я встала, холщовый мешок был как следует привязан верёвкой вокруг шеи. По весу на спине я поняла, что мяса там довольно много. Ханна наверняка будет рада, но, когда я представила, как нам придётся управляться с мясо, засушивать и засаливать, я нашла это довольно хлопотным.

— О, я могу кое-что спросить?

— Что же?

— Ты не хотела бы сказать, на что нам охотиться в следующий раз? Этот раз оказался необычным, так вышло, что это был медведь, но мы задались вопросом, не надоела ли тебе обычная оленина.

Внимательное отношение этой стаи производило на меня неизменное впечатление.

— Так, посмотрим.

Мне на ум пришла мелкая добыча вроде фазана или белки. Охота на мелочь приносила не очень много мяса, зато мяса с восхитительным ароматом. Я не сомневалась в усердии семьи волков, но к такой охоте они были плохо приспособлены. Похоже, они не умеют ставить ловушки для мелких животных, поэтому я воздержалась говорить об этом.

— Нет, оленина меня устраивает. Мой партнёр также очень благодарен за то, что ему не приходится заказывать доставку мяса.

— Очень хорошо.

Старший брат Селим и остальная её родичи склонили головы, будто солдаты, провожающие короля. Я улыбнулась молодой волчице, думаю, улыбка вышла довольно кривой, и мы побежали. Ощущая во время быстрого бега по ночному лесу вес медвежьего мяса на спине, я кое-что осознала. Кое-что, озвученное старшим братом Селим.

"Мы задались вопросом, не надоела ли тебе обычная оленина".

Мне внезапно пришло в голову, что, может быть, меня так разочаровала никчёмная лужа воды, потому что мне было скучно жить в купальне. Я тогда обдирала почки диких овощей и в полусне представляла себе дикие вещи, навеянные памятью. Я сказала самой себе — Невозможно.

Жизнь в купальне не отличалась от жизни на пшеничных полях в том отношении, что она повторялась снова и снова изо дня в день. Чего я ждала в первую очередь от появления Селим? Я искренне надеялась, что девушка вызовет кое-какие проблемы. Каждый способен привыкнуть к чему угодно. Я понимала это. Я знала это достаточно хорошо, но понимать это не то же самое, что быть этим довольной. Согласна ли я терпеть — это уже другой вопрос. Когда я сказала себе, что не слишком недовольна своей нынешней жизнью, в этом было какое-то принуждение самой себя. Не было возможности сделать сегодняшний день увлекательней дня минувшего.

Эти мысли бились в моей голове, а мои ноги двигались вперёд, пока не донесли до самого дома. Примерно то же самое было в то время, когда я существовала в бездействии.

Селим вернулась в человеческую форму, и когда она отвязала с моей шеи мешок с мясом, я почувствовала беспокойство. Если я буду проводить все свои дни подобным образом, спросила я себя, не кончу ли так же, как та лужа. Я подумала, что, хотя мне будет тепло, я буду не озером или рекой, а местом, где другие смогут лишь намочить ноги. А потом, через десятилетия, когда каждый из них уйдёт, от моего мокрого меха будет только холоднее, и мне останется лишь чихать в одиночестве.

Я прожила в купальне более пятнадцати лет и была уверена, что мои отношения с партнёром настолько углубились, что это чуть раздражало. Но в то же время уже ничего не было новым. Когда родилась Миюри, я словно каждый день попадала в шторм, но она, моя единственная дочь, покинула купальню с малышом Коулом. И теперь можно ожидать, что отныне наша жизнь будут повторяться снова и снова.

Могу ли я вспомнить, что делала вчера, и двумя, и тремя днями раньше? Произойдёт ли что-нибудь среди этой жизни, что останется в памяти, если оглянуться назад через сто лет? Мне страшно, что произойдёт недостаточно событий, чтобы надеяться купаться потом в богатых тёплом воспоминаниях.

Размышляя о том и о сём, я бросила снятое с шеи мясо в подземный ледник возле дома. Куча зимнего снега не могла сохраниться летом, но я могу сколько угодно пользоваться льдом, если заранее спрячу его в ледник. Это можно было бы назвать чьей-то особенной мудростью, однако даже белки в лесу ревниво хоронили свои орехи в палую листву.

И мне стоило бы делать то же самое, разве нет?

Селим с сонными, мутными глазами направилась в свою комнату. Я проводила её и пошла к себе. Моя рука легла на ручку двери, сквозь неровные щели между досками был виден слабый свет свечи. Потянув воздух носом, я ощутила запах моего партнёра, запах горящей сальной свечи, пергамента и чернил, напомнивших про малыша Коула. За дверью мой партнёр нетерпеливо гонял перо по листу, прикрыв одеялом согнутую спину.

— О, с возвращением, — сказал он, заметив меня и обернувшись.

Он выглядел усталым, но, похоже, довольным собой. Однако это знакомое лицо тоже немного отличалось от лица той поры, когда я впервые встретила его. И не только из-за свечи. Лучше всего я могла прочесть возраст по его лицу. Хотя жизнь в купальне была бесконечным повторением одного и того же, время в своём движении не повторялось. И ванны, бывшие когда-то полными воды, тоже однажды высохнут, станут лужами, в которых можно лишь намочить ноги, да и они в конечном итоге исчезнут.

Хотя я понимала, что конец наступит, мне казалось, что моя готовность ослаблена. Если бы я, в самом деле, была к этому готова, то должна была, ни в чём не сомневаясь, насладиться всем этим до конца.

— Хмм? Что-то не так?

Не отвечая на его недоумение словами, я большими шагами приблизилась к нему сзади и обняла. Он казался немного удивлённым, но, должно быть, подумал, что это одна из моих обычных прихотей. А потом, тоже молча, завёл обе руки назад и погладил меня по голове.

— У тебя холодные руки. Ты действительно озябла. Не хочешь искупаться в ванне перед сном?

— Мм. От тебя заметно несёт кислым.

— А?

Мой партнёр, конечно, не был столь ленивым, чтобы до такой степени не следить за собой, и всё же он поспешно понюхал свой рукав. От него пахло кислым из-за чернил. Конечно, я специально говорила так, чтобы он неправильно понял.

— Значит, ванна, да? — я отпустила его и шагнула назад.

Жизнь в Ньоххире позволяла нам пользоваться ванной по своему желанию, и он тоже стал поддерживать себя в чистоте и порядке. Прежде, живя дорогой, он мог заботиться об этом лишь самым примитивным образом. Но как бы он сейчас ни беспокоился сейчас о запахе своего тела, он сначала откинулся на спинку стула, натянул меховое одеяло на плечи, встал и потянулся.

— О-о-о... Ннгх, хахх... Раньше я мог работать всю ночь напролёт.

Это было подано им как шутка, но это было правдой.

А в один день он уже не откроет глаза.

Что я должна была сделать с этим?

Меня бил мороз перед непреклонностью воли природы, но, по крайней мере, сейчас он был тут, прямо перед глазами. И я что-то ещё могла сделать. Прежде всего, я не буду слишком настойчиво или слишком глубоко думать об этом и постараюсь наслаждаться своим временем с ним. Я забыла об этом главном правиле с самого начала своего пути с ним, и это принесло немало хлопот.

— Мы забрали медвежье мясо друзей Селим. Почему бы не подкрепить им силы?

— О, медведь, да? Я слышал, не помню, когда это было, что лучшая часть медведя — это его лапы. Интересно, это правда?

— Лапы? Как это можно есть?

Мы шли к ванне и непринуждённо болтали. Но идя вместе с ним, я должна была быть осторожной, чтобы не сжать его руку слишком крепко.

Хотя мне следовало быть счастливой, я чувствовала горечь от недостаточности этого всего.

И на следующий день снова я опять обдирала почки диких овощей. Я буду выполнять эту работу, пока снег не исчезнет с гор. Я всегда считала эту работу повседневностью, но теперь думала ещё, что мне не надо тратить на неё время. Мне нужно было запастись как можно большим количеством воспоминаний, чтобы быть готовой к тем холодным, суровым дням, что ждут впереди. Для этого мне нужно, чтобы события, которые составят мою память, пузырились, как горячие источники.

— Ты поссорилась с господином? — спросила вскользь Ханна, глядя на почки в корзине.

— По-почему ты спрашиваешь?

Я была так потрясена, что моё звание мудрой волчицы было готово разрыдаться.

— Ты их немного небрежно оборвала, — пожала плечами Ханна.

— Мы не поссорились...

Будь моё человеческое тело больше, я могла бы легко прятать всё в своём сердце, но так много всего пропало из него, просочившись сквозь эти маленькие контуры. И это правда, что мы не ссорились, не мудрено, что я нашла себя раздражённой из-за выражения лица Ханны.

— Важнее то, что посреди ледника лежит куча медвежатины, — сообщила я, собираясь заняться следующим делом. — Пожалуйста, положи сегодня в котёл побольше мяса.

Потом я на миг остановилась, чтобы предупредить:

— Не говори ему ничего такого странного. Мы не ссорились, честно.

Хотя со стороны могло показаться, что мы и впрямь ссоримся, принимая во внимание, что мой партнёр внимателен ко мне не совсем так, как я надеялась. Я вовсе не несчастна в нынешнем положении в купальне. Я просто хотела, чтобы время проходило естественно, увлекательно.

— Ладно, очень хорошо. Поняла.

Иногда я спрашивала себя, а может, это Ханна вдвое старше меня. Нет, просто всё из-за моей человеческой формы, в ней я похожа на ребёнка.

— А, что ты бы хотела сегодня в горшке — чеснок или имбирь?

Я серьёзно подумала и ответила:

— Чеснок.

Потом пошла за дом. Там меня окружил особенный запах сырого мяса. Было что-то колдовское в том, что оно пахло достаточно хорошо, чтобы рот сам по себе наполнялся слюной, когда уже приготовлено, но просто ужасно, когда варилось в котле. За домом мне встретилась Селим, помешивавшая содержимое котла с выражением на лице, говорившем, что она уже готова сдаться.

— Иди, я пришла помочь. Подыши свежим воздухом и отдохни.

— Госп... пожа Хор... — проговорила Селим в нос и закашлялась. — Гхк, гхак, гхак...

У девушки даже слёзы с глаз побежали, она поблагодарила, отдала мне палку для размешивания и ушла неровной походкой. Её нюх был куда тоньше, она была моложе, ей это занятие должно было доставлять большее мучение.

Работа заключалась в вытапливании жира, в большом количестве содержавшегося в медвежьей туше, из него изготавливались сальные свечи. Я, как следует, всё перемешала, ещё надо было выбрать кусочки костей и мяса, попавшие в жир. Если полениться это сделать, свечи из него будут излишне дымить и вонять. В моём горле теперь какое-то время будет стоять ощущение жира. Обычно этим занимался малыш Коул с его слабым обонянием или Миюри, наказанная за очередную шалость, но теперь их не было, и выполнять эту работу было некому, кроме нас с Селим.

Я подкинула дров в огонь, перемешала ещё раз массу в котле и выбрала всё лишнее, что заметила.

Когда-то, делая это впервые, я, увлечённая процессом изготовления свечей, под впечатлением новизны даже не обратила внимания на запах, теперь это было просто рядовым делом, лишним беспокойством, не более.

Если нужны свечи, их правильнее делать из пчелиного воска — запах лучше.

Мечтая о приятном запахе мёда, я должна была бороться с тем, который распространял котёл. И это не было единственной работой, что мне предстояла.

"Хм... С свечами скоро будет покончено, потом надо будет проверить остаток сыра".

Весна была ещё и временем забот о сыре. К следующему сезону нам нужно было составить список необходимых сортов сыра и заказать их. Одни сорта могли долго храниться, другие быстро портились, какие-то изготавливались легко, какие-то сложнее. Ещё требовалось учесть, что сыры были нужны не только и не столько нам, сколько гостям.

Поскольку первый из гостей пришёл гораздо раньше, чем ожидалось, следовало поторопиться с заказом, иначе останется предлагать лишь прошлогодний сыр. Гости, конечно, тут же заметили бы такую подмену, что породило бы ненужные разговоры.

"И ещё... ах да. Как только закажем сыр, мне надо будет заняться полученной шерстью, выпрясть нить из неё. Потом надо будет починить те истрёпанные... и те... и ещё те... А! Дурёха Миюри потеряла разновес для нитей, так ведь?! Есть в сарае, чем заменить?.. О, да... в сарае тоже надо прибраться, а то к лету начнут размножаться тараканы... Те самые тараканы, единственные, которые не слушаются меня... Что мне со всем этим делать? О-охх..."

В котле палка перемешивала жир, а в голове перемешивалась целая куча мыслей. Я вспоминала о жизни в дороге, когда можно было мирно подремать на дне повозки.

Нет, у меня столько работы лишь потому, что ушли малыш Коул и Миюри. В то же время теперь я мучительно осознала, какой бесцельной жизнью живу. В этой жизни у меня нет времени для беспокойства, но мысль, что жизнь всегда будет продолжаться так же, заставила меня вздрогнуть. Я вовсе не ненавидела саму работу. Но опасалась когда-нибудь вдруг осознать, что упустила самое хорошее время.

"Мне надо что-то сделать с этим..."

Образ этого уныло сочащегося источника, найденного в горах, не шёл у меня из головы.

Я даже начала думать о том, что было не в моей власти — вроде сожаления, что мы вместо купальни не открыли в городе лавку, где я могла бы весь день стоять рядом с моим партнёром, обслуживая покупателей.

Эта область деятельности наверняка каждый день будет приносить свои сложности. А жизнь в городе подразумевает всё время быть на глазах у людей, а значит, беспокойство за последствия, если я не сумею скрыть уши и хвост, или если заметят, что я не старею.

— Ммм... — простонала я, недовольство во мне закипало подобно пузырившемуся в котле жиру.

При всём этом я с нетерпением ждала, когда Селим привыкнет к своей работе и частично освободит меня от шума и суеты. Или, может, когда её родичи завершат свой постоялый двор, можно будет нанять ещё кого-то из них в купальню.

В самом деле. Нужно лишь потерпеть некоторое время. И тогда я смогу подумать, как собрать больше воспоминаний с моим партнёром. Определим это для себя так.

— Хорошо, скоро мы это вытащим и наделаем свечей.

Я постучала палкой по краю котла, подзывая Селим, и дальше мы работали вместе. Все работы, в конце концов, можно завершить, если будешь их делать.

Ещё один гость приехал днём.

Когда уже после захода солнца я, поужинав, с облегчением вернулась в нашу комнату, там мой партнёр стоял перед столом, будто примёрзший к месту.

— Что случилось?

Какое-то мгновение я гадала, не разрисовала ли Миюри каракулями пергамент на столе, но тут же меня обожгло — моя дочь уехала. Тем временем он обернулся с виноватым лицом.

— Прежде чем выйти из себя, прими мои извинения.

— Хм?..

— Новый гость тоже принёс пергаменты, — продолжил он.

Действительно, стопка пергамента за его спиной удвоилась. Если одному в голову пришла мысль, почему бы ей не посетить и ещё кого-то? Хотя меня впечатляло, что странствие малыша Коула и Миюри подняло такие большие волны по всему миру.

Однако лицо моего партнёра было мрачным, он даже не дышал, значит, было что-то ещё.

— Это всё? — спросила я.

Тогда он, наконец, выдохнул и выглядел при этом, как ни странно, будто ему удалось проскочить мимо какой-то опасности. Затем он медленно покачал головой. Возможно, ему было трудно заговорить об этом.

— Ещё раньше с разных мест пришли другие, желая поговорить на эту тему.

Наше спокойное, нежное ночное уединение вдвоём. Кажется, я не смогу просить об этом какое-то время.

Но эту кучу работы, с другой стороны, можно назвать заметным событием. Если я когда-нибудь оглянусь назад, оно вполне может стать воспоминанием, которое я могла бы ясно вспомнить, ещё я была рада, что могла что-то сделать вместе с ним. Сидя рядом с ним, я могла плотнее прикрыть крышку моей темноты.

Что не так плохо, как мне поначалу подумалось.

— Что ж, выбора у нас нет. Так? — сказала я по этой причине не без некоторого воодушевления, и мне показалось, он был даже немного разочарован. — Что? Ты хотел, чтобы я разозлилась?

В такие моменты он всегда был слишком прямолинеен.

— У тебя совсем не будет времени немного вздремнуть...

— Ты дурень, — улыбнулась я и, закрыв дверь, быстро подошла к столу.

Количество пергаментов, сложенных на столе, просто пугало.

— И мы сможем быстро заполучить довольно много монет, нет?

— Этого должно хватить на покрытие наших проблем. Попроси у меня что угодно. Мы, вероятно, сможем добыть персики в меду.

Он назвал роскошь, оцениваемую почти на вес золота. Мой прежде торговый партнёр вручал мне незаполненный договор, значит, он ждал от этой работы действительно многого.

— Мм. Я подумаю об этом.

— Но денег не бывает бесконечно много, — не забыл предупредить он.

Мне осталось лишь пожать плечами и легонько наступить ему на ногу.

— Ладно, тогда начнём?

— Да. Мы не можем упустить даже это позднее время. Если мы не управимся с этим как следует, на нашем пути может встать ещё больше той же работы.

— Не стоит ли нам привлечь Селим?

Я спросила себя, следует ли добавлять ей ещё одну обязанность сверх того, что уже имела Селим, но мой партнёр выглядела немного обеспокоенным.

— Я бы хотел, чтобы она помогла, только... — неопределённо начал он и, посмотрев на дверь, приблизил губы к моему уху. — Она на самом деле не кажется той, кто хорошо читает и пишет.

В отличие от обычной дневной работы, она казалась достаточно неловкой при чтении и письме и допускала немало ошибок.

— Она много работает днём и к ночи, вероятно, устаёт.

Малыш Коул, проявляя своё невероятное упорство в учёбе, боролся со сном, набирая в рот песок или грызя луковицу. Было бы жестоко требовать такого от Селим. Однако что-то в глубине моей души заставило меня сказать:

— Но, когда мы идём обменивать инструменты на мясо на другую сторону горы, она никогда не проявляет сонливости.

Селим на обратном пути казалась немного уставшей, но не сонной.

— Вероятно, дело в её сильных и слабых сторонах, верно? Возможно, её клонит в сон, когда она видит записи. Миюри такая же.

Услышав имя дочери, я кое-что поняла.

— Я не хуже любого, когда надо иметь с этим дело.

— Тут нечем особо гордиться. Хорошо, ты неплохо читаешь, но когда дело доходит до письма... Не думаешь ли ты, что мудрая волчица из Йойтсу могла бы писать чуть лучше?

Задев мой больное место, он удостоился моего взгляда.

— Я всё же стала немного лучше писать. Эта форма в любом случае временная. Что я могу поделать, если мои руки не слушаются?

— Даже если ты можешь ими в момент стащить мясо из котла?

Я обнажила клыки, но он отвернулся, делая вид, что не заметил этого.

— Дурень, разглядывание букв не наполняет желудок!

— Миюри говорит то же самое, не так ли?

— Извини-ка?! — возмущённо огрызнулась я на его бормотание, он лишь нахально пожал плечами.

— Слышь, давай займёмся делом.

Его никогда основательно не загонишь в угол с его манерой себя держать. И я не ненавидела такого рода стычки.

— Честное слово, дурень, — пробормотала я и, поставив стул рядом, прижалась к нему.

Конечно, мы разделили одеяло, укрыв им наши спины. Это было совсем неплохо. И это я отложила себе в память. А потом взяла в руку первый лист пергамента.

Раздался стук деревянной посуды, и я открыла глаза. Обед остался позади, Ханна была пока не занята и что-то принесла.

— Хорошей работы сегодня.

Я подняла голову со стола, мой нос дёрнулся от запаха подогретого вина, от него даже поднимался пар.

— Вино, как необычно.

Обычно Ханна старалась экономить, поэтому было любопытно, чего это она так запросто предложила вина. Я собиралась с благодарностью протянуть руку за чашкой, но...

— Хм, это, это?..

Рядом с чашкой стояла деревянная миска, наполненная чем-то, чего я прежде не видела.

— Это подарок одного гостя. Господин сказал мне подать тебе, когда он выйдет.

Там было что-то в сахаре. Сахар можно было добыть, если взойти на борт лодки в городе у подножия горы и спуститься по течению, потом пересесть на корабль и по открытому морю отправиться далеко на юг до портового города в солнечной стране, где море прозрачное и зелёное. Больше полугода уйдёт лишь на то, чтобы получить возможность купить его у кого-то, кто приплыл из ещё более южных земель.

Если бы сахар собирали с земли как соль, то я не возражала бы поселиться там и целыми днями облизывать землю. Просто восхитительный источник сладости, но что-то в словах Ханны меня зацепило.

— Ты это прятала от меня?

Ханна лишь невинно пожала плечами.

— Он сказал, что ты можешь съесть всё, если я как-нибудь покажу тебе.

— Этот дурень!

Я не Миюри, подумала я и схватила кусок.

То, что было в моей руке, выглядело довольно странным. Какой-то фрукт, нарезанный круглыми ломтиками и выдержанный в сахаре, но форма была необычной. Я никогда не видела такой фрукт, а положив его в рот, была просто потрясена.

— Это имбирь?!

— Ещё холодно, когда солнце прячется, поэтому он тебя ещё и согреет.

— Мм-хмм... Ммм...

Шерсть у меня на ушах и хвосте встала дыбом от хруста сахарной корочки и сладости, а затем и от неописуемого аромата имбиря, пощипывавшего язык. Когда горло стало горячим от имбиря, разогретое вино великолепно довершило гамму ощущений.

Было настоящим скандалом скрыть такое чудо от меня.

Я спросила Ханну со ртом, набитым хрустящим имбирём в сахаре:

— И всё?

— Он сказал давать понемногу за раз.

Именно так он и поступил бы, будь на моём месте Миюри. Я каким-то чудом не потребовала, чтобы Ханна немедленно дала ещё, намного больше, но это лишь подтвердило бы его мнение, что я та, кто съест всё сразу, как только увидит. Мне, мудрой волчице, допустить такое нельзя.

Однако и устоять перед этим искушением трудно.

Я столько времени сражалась с этими пергаментами, что у меня чуть мозги не потекли. Отведать такой сладкой и жгучей еды после этого было почти насилием. Даже мудрая волчица перевернётся и подставит брюхо. Но сначала я попробовала ещё посопротивляться, сохраняя хотя бы видимость разумного подхода.

— То-тогда пойдём сейчас, оно может испортиться, если мы не съедим быстро, так?

— Сладости не портятся так быстро.

— А ещё тараканы и мыши...

— Оно будет прекрасно похоронено в леднике.

В купальне не было никого, кто мог бы спорить с Ханной по поводу еды. Если я настою на своём, судя по моим ощущениям, я могу проглотить там всё вместе с самой деревянной миской.

— О-о-охх...

— Почему бы не есть медленней? Ты сможешь дольше получать удовольствие.

— Дурёха. Я могу получить удовольствие и от всего сразу!

Ханна раздражённо вздохнула. Но она была права.

Во рту у меня ещё заметно пекло. С ощущением разбитого сердца я оттолкнула деревянную миску к Ханне, что её содержимое не попадалось больше на глаза.

— Унеси...

— Моя госпожа, как это разумно с твоей стороны. Очень хорошо, отнесу это, пока ты не передумала.

— А!

Напоследок я, поддавшись слабости, потянулась и схватила ещё кусок.

Ханна чуть расстроено улыбнулась.

— Разреши лишь сказать сейчас, что я собираюсь спрятать это там, где ты не сможешь найти, так что и не ищи.

Ханна сказала мне то, что я сама говорила Миюри, выговаривая ей. Я задалась вопросом, не из-за того ли это, что мы с дочерью похожи, как две капли воды?

— Дурёха.

— Я не дурёха. Мне просто не доставит счастья найти мою кладовую в полном беспорядке после твоих поисков. Я положу сверху тяжёлую крышку, так что даже этот твой великий нос будет бесполезен.

— Гррхх...

Еда занимала самую большую долю в расходах купальни, поэтому мой партнёр дал Ханне огромные полномочия. Когда все собирались на кухне, трудно даже определить, кто в купальне хозяин. Мало того, мой партнёр ещё и попросил Ханну вести себя построже со мной и Миюри. В кухне было полно того, что мы обе были бы не прочь тут же погрызть, но всё это было чем-то вроде ловушек, чтобы отвлечь ненасытность этих двух волчиц от более ценной еды.

— Я работаю так усердно, и в ответ такая жестокость... — с укором проныла я, но Ханна не вернула чашу.

— Ну, не знаю точно насчёт этого, но я слышала, что имбирь в сахаре очень поможет, когда ты закончишь всё, что сейчас делаешь. Вот закруглишься с этим, и можешь просить и сахар или что угодно, что тебе нравится.

— Конечно, я так и сделаю. Но я не знаю, когда будет готово.

Я уныло уткнулась лицом в стол, и это не было моим притворством.

Гости всё прибывали, вернулись в купальню и музыканты, стало довольно оживлённо. Пока гостей развлекали песнями и танцами, они могли провести весь день в бане, а это значит, что мы с моим партнёром могли покинуть их.

Как только всё входит в колею, периоды беспокойства, порой и чрезвычайного, перемежаются свободными промежутками. Правда, теперь, если в какой-то момент я была свободна от работы, то вкладывала всю свою энергию в эти листы пергамента. Если б я этого не делала, им бы не было конца, а если потом мы получили ещё предложения, наша работа могла вообще тянуться до самой осени.

Конечно, можно было отказаться от того, что мы сочли бы чрезмерным для себя, но гости торопились освободиться от ответственности — и всё из-за странствия малыша Коула и Миюри, а потому мы не могли сказать, что не несём никакой ответственности.

Ещё мой партнёр с мрачным выражением лица сказал, что, если мы согласимся на работу сейчас, это приведёт к некоторым последствиям позже. Если так надо ради его блага, то у меня не было выбора, кроме как быть преданной ему.

— Но что этот дурень хочет делать со всеми теми деньгами, которые заработает? — пробормотала я себе, всё ещё прижимаясь щекой к столу и наблюдая, как Ханна уносит сладкое лакомство.

Дела в купальне шли нормально. Возможно, он думал о другом. Нет, он не мог думать о персиках в меду для меня. Такие неразумные приоритеты умерли, когда мы открыли купальню. Его мыслей я не знала, но знала, что мне нужно сосредоточиться на своей части работы.

— Ладно, приступим!

Я допила вино, подогретое Ханной, и направилась к спальне. Моего партнёра не было, ему надо было что-то сделать в деревне, но по устойчивому запаху я могла сказать, что он листал пергаменты до самого последнего момента. Я взяла одеяло, наброшенное на спинку стула, схватила в охапку и понюхала. Оно пропиталось запахом партнёра.

— Эх...

Вино вместе с имбирём наполняли теплом моё тело. Я выглянула в открытое окно, оттуда доносилась отдалённая песня под музыку.

Тихий, прекрасный день.

Я легла на кровать немного вздремнуть, и моё сознание мгновенно уплыло.

И снова разрешения.

Бывают разрешения на добычу золота, серебра, меди, железа, свинца, ртути, серы и немереного числа руд, содержавших вышеперечисленное. Ещё разрешения на торговлю ими и отдельно на взвешивание. К ним ещё разрешения на их оценку, разрешения назначать тех, кто будет проверять руды и металлы при перевозке и на освобождение от проверки.

Пшеница, ячмень, рожь и овёс делятся на сорта по-разному в зависимости от города, налоги за них зависят от этих сортов и от места взимания налогов, сено и солома, идущие на корм скоту, рассматриваются отдельно. Если злаки шли на изготовление эля, они учитывались не как еда, а как пьянящие напитки и рассматривались наряду с вином и спиртом. По определению пьянящих напитков, в свою очередь, существовали разрешения на освобождение владельца от этого определения и привилегии назначать кого-то в данном городе для решения споров по определению.

А потом ещё целые наборы разрешений на мясо, рыбу, меха, изделия из металлов или дерева... И так до бесконечности.

— Мир людей — это какое-то бездонное болото? — пробормотала я, даже не имея сил сказать громче про то, как я обижена на всё и как не хочу больше этим заниматься.

— Ты ухватила теперь, как работает мир. Посмотри, осталось совсем немного.

Мне теперь не было нужды думать, насколько старше выглядит лицо моего партнёра, освещённое свечами. Потому что по мере работы он всё более оживлялся, вызывая в моей памяти картинки из прошлого.

"Смотри, это разрешение контролировать операции с мехами в Ренозе", или "xех, я и не знал, что существуют права управлять работниками порта в Кербе", или "а вот и разрешение на ввоз золота в Рубинхаген, будь оно у нас тогда, нам не довелось бы пройти через столько неприятностей". Он показывал то и это, и его глаза сияли.

Другие разрешения устанавливали связи между столь многими разными городами, о чём я раньше и не подозревала, и мой партнёр от этого раскраснелся ярче, чем от выпивки или острой еды. Даже во сне он бормотал о том же. "Раз этот и этот город защищают привилегии между ними для этого товара... можно заработать много денег, если купить его в этом городе... Хе-хе..."

Но поглядывая время от времени украдкой на него, когда он оживлённо суетился со своими пергаментами рядом с ней, я начала получать удовольствие от этого. Всякий раз, натыкаясь на места, где мы вместе когда-то, далеко-далеко от Ньоххиры, ввязывались в рискованные истории, он воспламенялся. Я была не против, чувствуя то же самое. Те наши истории не были бесконечным повторением одной и той же повседневности. Каждый день нёс что-то новое. Эти ослепительные, блестящие воспоминания было невозможно уместить в столь короткое время. Всё это было так беспокойно, что я первая сказала "нет, с меня хватит". Это моё желание положило конец странствию моего партнёра. Он выполнил желание, хотя и не без некоторого сожаления, как мне в то время казалось, но теперь он, похоже, не испытывал особой тоски из-за своего выбора. В сущности, мой партнёр всего лишь с удовольствием оглядывался на далёкое прошлое.

И это меня не радовало — при всей себялюбивости такого отношения, я бы хотела, чтобы он вспоминал наши старые приключения с выражением жгучей тоски на лице. Тогда у меня появится повод позлиться на него. Ты никогда ничему не учишься? - могла бы я сказать своему партнёру.

— Если ты хочешь снова отправиться в дорогу, я... — вдруг сказал мой партнёр, когда я вписывала название места в разрешение, касавшееся тарифов на соль, и слушала, как он волновался по поводу какого-то сложного разрешения, отменявшего привилегию проходить таможню на реке Роеф без уплаты налогов.

Сказал и умолк, не договорив. Я поняла, что мои мысли вырвались из моего рта. Я подняла голову, он смотрел на меня со странным выражением на лице.

— Не обращай внимания... — начала говорить я, но прервалась и опустила взгляд на разрешение на соль.

Мой партнёр ответил не сразу, сначала он снова взглянул на разрешение, которое так взволнованно читал вслух.

— Я не собираюсь странствовать, — тихо произнёс он.

Я это знала. И потому не договорила своей фразы, не желая допускать в неё слова с горьким вкусом.

— Эй, — продолжил он. — Ты что-то скрывала от меня, нет? С самого появления Селим.

Я была потрясена, шерсть у меня на ушах и хвосте вздыбилась. И всё же ограничилась лишь вопросом на вопрос:

— Что ты имеешь в виду?

Он слегка потёр нос — удержал улыбку? — и сказал:

— Я знаю, — его рука мягко опустилась на мою голову. — Потому что ты моя жена.

Я неловко поёжилась, как будто мягкую шерстинку пошевелили у меня в ухе. В груди что-то мучительно перехватило, слёзы навернулись на глаза.

— Дурень...

— Но ты действительно выглядела так, будто у тебя хорошее настроение, поэтому я, честно говоря, не был уверен, что это так. Ты хорошо обращалась с госпожой Селим. Если бы я не был осторожен и обеспокоил тебя с этим, ты бы выглядела, будто действительно злишься на меня, вот я ничего и не говорил.

Он заботливо изучал моё лицо. А я не поднять на него глаза. Мы молчали среди ночной тишины. Потом мой партнёр, забывший дышать во время этой паузы, выдохнул и откинулся на спинку стула, отозвавшегося скрипом.

— Такое чувство, что с тех пор, как Миюри и Коул ушли, всё здесь выдохлось.

В купальне было тихо.

— Тебе здесь скучно жить? — спросил он с лёгкой улыбкой.

— Нет, коне...

Купальня, над которой мой партнёр так усердно трудился, возводя её. Это сооружение принадлежало нам, оно было местом, которое мы могли называть домом. Совершенно невероятно, чтобы он захотел оставить всё за спиной и снова отправиться в путь. Но я не смогла закончить фразу, он ведь не так давно даже спросил меня, не хочу ли я в дорогу. Но я не слишком хорошо знала саму себя.

— Не знаю... — последовал мой честный ответ, мой партнёр выглядел удивлённым.

— В последнее время я всё сильнее замечаю, сколько мне лет, но ты по-прежнему молодая.

— А? — мой жалкий голос был готов прорваться криком из самого сердца.

Я смотрела на него, его улыбка становилась всё шире и шире. Это означало, что он читал на моём лице готовность разрыдаться.

— Наблюдая за Миюри, я кое-что подумал. Я подумал — вот, что значит быть молодым. И не будет удивительным, если кое-кому вроде взрослой волчицы тоже будет скучно жить в купальне.

— Это всё... — с трудом проговорила я, затем со всей твёрдостью мотнула головой. — Я не скучаю. Ни в коей мере.

Однако в глубине сердца не было безмятежности. Определённо там разыгрывалась буря раздражения из-за каждодневного повторения одного и того же. Что бы я ни думала, это было потаканием себе и себялюбием, и мой партнёр ничего не мог с этим поделать. Я не могла остановить время или повернуть его вспять. И потому не могла решить, надо ли быть честной. У моего партнёра было доброе сердце, заставлявшее меня беспокоиться, что он может начать необычно относиться ко мне или же расстроится.

И слова у меня застряли в горле, тогда он улыбнулся с грустинкой.

— Все волчицы что-то пытаются показать? Как это было с госпожой Селим?

Он беспокоился обо мне. Будет выслушивать меня. Кроме того, до него всегда можно дотянуться. И ещё он не будет рядом вечно. Если мне однажды придётся это сказать, то я должна сказать это раньше, а не позже. Я проглотила ком, застрявший в горле, и медленно открыла рот:

— Я не скучаю в купальне.

— Мм... хмм, — кивнул он, затем протянул руку к свече на столе и срезал ножницами нагар, пламя свечи увеличилось и дало больше света. — И?

— Я привыкла повторять повседневное. Я... я когда-то, в конце концов, столетиями наблюдала за ростом пшеницы.

Бесконечное повторение сезонов, время, которое не вернуть.

— Я счастлива сейчас. Так счастлива.

Я схватила руку своего партнёра на столе, и он игриво обхватил мои пальцы.

— Однако... Ничто не меняется изо дня в день. Завтра будет то же, что и сегодня, а послезавтра будет таким же, как завтра, а то, что было в прошлом месяце, было таким же, как и в том же месяце прошлого года, а следующий месяц будет таким же, как и месяц в следующем году, так? Это стало ещё заметней с отъездом этой дурёхи Миюри и малыша Коула.

Пальцы партнёра сдавили мой указательный палец немного сильнее, чем следовало. Его пальцы стали намного мягче, чем того странствующего торговца из прошлого.

— Если бы я позволила себе сдаться перед этим счастьем, все эти драгоценные дни растают в моей памяти... Хотя я и могу быть мудрой волчицей, я не могу помнить всё. Я испугалась этого. Потому что...

Затем я внезапно для самой себя посмотрела на его лицо. Сколько бы я ни рассматривала бы его, однажды я уже не смогу его увидеть, больше не смогу.

— ...потому что...

— Я не смогу оставаться с тобой всегда, — завершил партнёр и поцеловал меня в лоб.

Мы оба знали это, и поэтому не осмеливались ни словом упоминать об этом. Мы без слов согласились делать вид, что не знаем этого. Во время событий в Сувернере из-за Селим и её брата нам снова пришлось встретиться с этим — впервые за долгое время.

Он взъерошил мне волосы и продолжил:

— Когда мы уйдём, тебе надо будет жить на постоялом дворе семьи Селим... В конце концов, это про запас. Потерянный груз не всегда возвращается.

Для меня мой партнёр был вроде мальчишки, родившегося не так уж и давно, и он сейчас спокойно улыбался.

— Я знаю это, поэтому я многое обдумал сам. Я ничего не говорил, потому что, если бы я это сделал, ты бы вышла из себя, но я всегда думаю обо всём, что могу оставить тебе.

Я глотнула и оглянулась на него. Я была очень счастлива, что он беспокоится о ней, но мне и неописуемо грустно, потому что он думал о своём уходе. Эти два чувства сошлись вместе у меня в горле, причиняя страдание. Если бы он сказал мне что-нибудь об этом, я не смогла бы вынести это ожидание агонии и, конечно, разозлилась бы.

Не сметь даже думать о таком!

— Но я увидел тебя, в одиночестве засыпающую днём, плотно завернувшись в одеяло. Тебе точно что-то понадобится, чтобы не дрожать от холода.

— А?! Я-я-я не была...

Мои уши от гнева выпрямились, а щёки обдало жаром. Этого ни за что бы не произошло, будь я сейчас волчицей, но это тело было слишком маленьким для таких сильных переживаний.

— В общем, ладно, мне пришло кое-что в голову, и я усердно работаю над этим, но благодаря Коулу и Миюри мой замысел, похоже, осуществится быстрее.

— Хм?

Его рука переместилась на мой затылок, он поцелуями собрал слёзы с моих глаз. Ощущение грубого прикосновения его бородки свидетельствовало, что это не сон.

— Понимаю... Тогда... тогда почему ты решил взяться за эту работу? Это беспокоило меня. Ты просто хочешь скопить денег? Что ты будешь делать со всеми этими деньгами?

— Я не могу унести золото на небеса, ты знаешь.

— Этого не может быть... они для меня?

Я хотела ему объяснить, что в этом нет нужды, но почему-то в его лице проявилось облегчение.

— Даже если бы я оставил тебе деньги, разве ты не превратила бы каждую монету в попойку, во время которой ты бы жаловалась всем на своё одиночество, или вообще не проявила бы к деньгам интереса и вместо этого залезла бы в пшеничное поле?

— Чт?.. Ты?..

— В общем, я действительно хочу оставить деньжат хотя бы более прагматичной Миюри.

Он смотрел на меня, не находившую слов от неожиданности, а затем нежно улыбнулся.

— Вот почему я хочу оставить тебе то, что ты никогда бы не выпустила из рук, даже когда задремлешь на солнце или свернёшься калачиком, укутавшись одеялом, в холодную тихую ночь. В общем... — он почему-то остановился в этом месте и смущённо почесал голову. — Я хотел сделать это. Было занятое время, да и я сам не очень приспособлен к этому...

Я даже застонала, раздражённая, что никак пойму его, и он стал извиняться, неловко улыбаясь, а затем продолжил:

— Это книга.

— Книга?

Он пожал плечами.

— Ты сама сказала это давным-давно. Расскажи прекрасную историю своего странствия со мной.

Я чувствовала, что однажды, в самом деле, сказала это. Именно так давние легенды передавались будущим поколениям.

— Но рот может поведать лишь ограниченное число слов. Только взгляни на эту кучу разрешений. Мир полон того, что не поместится в голове одного человека.

Хотя мы вместе побывали во многих местах, оказалось так много незримых правил, с которыми мы ни разу не столкнулись. И здесь была выложена лишь малая их часть.

— Повседневная жизнь такая же. Если ты присмотришься, между похожими днями есть небольшие различия, и иногда эти мелочи могут быть действительно приятными. Например, когда эта пиявка прилипла к твоему запястью.

Он показал рукой, я почему-то смутилась и прикрыла это место ладонью.

— Я подумал, было бы неплохо всё это записать. Помнишь, сколько подобного этому ты прочла в книгах Эльзы, в её церкви, в деревне, поклонявшейся богу-змее?

И я тогда вспомнила. Я это делала в той деревне. Чтобы выяснить, где искать Йойтсу, чтобы найти своих старых друзей, я прочитала бессчётное число старых рассказов в затхлом подземелье церкви. Эти рассказы кто-то записал, чтобы поведать о событиях минувших лет.

— Я хотел написать как можно детальней. Что-то другим, кто это прочтёт, останется непонятным, но это понравится тебе единственной. И тогда ты сможешь оглянуться назад и увидеть, что вчера и сегодня, прошлый год и этот — действительно были разные, верно?

— М-мм... В самом... деле... — кивнула я, и мой партнёр, довольный, ответил тем же.

Но потом некоторое смущение отобразилось на его лице.

— Но это значит, что я бы писал понемногу, когда находил бы время, но... э-э... всё, о чём я могу писать, — это торговля, а как родилась Миюри, всё, о чём я могу писать, — это истории о ней.

Я поняла, куда он клонит.

— А, так вот, что ты писал время от времени?! Это не жалобы или недовольство?! — изумлённо спросила я, и он криво улыбнулся.

— Это горсточка заботы о Миюри... Но там не жалобы. Даже наши доводы заставляют меня смеяться, когда я перечитываю.

Наконец, поняв, я была готова провалиться сквозь землю. Он точно записывал время от времени события минувшего дня, словно закрепляя их. Он даже записывал наши ссоры, и я подумала, что он готовится к следующей стычке. Какой бесхребетный самец — думала я про него!

— Но у нас не хватит денег на обработку всех этих бумаг, и совсем нет времени что-то записывать, когда приезжают гости.

Казалось, разговор совершил полный круг, вернувшись к пергаменту на столе.

— Значит, ты копишь на это?

— Да. Обычно знать нанимает монахов записывать события прошлого. Но и тогда лишь самые крупные города пишут ежегодные хроники для собственной значимости. Однако эту работу с пергаментами нам принесли как раз люди из монастырей.

Я смотрела на своего радостно рассказывающего партнёра, и вспоминала те моменты, как мы вместе ехали в повозке, и у него был именно такой глупый вид. "Дай я расскажу тебе, как мы сможем заработать на этом деньги, и на этот раз я уверен, что мы заработаем много, не угодив в беду!" Я была счастлива тому, что мне показалось, будто ничего не изменилось с того времени, и в то же время в моей груди всё сжалось.

— И?

— Во-первых, монастыри имеют дело с бумагой. Заслужив их благодарность, мы сможем добыть её чуть ли не даром.

Я немного раздражённо кивнула — какой же он прямолинейный!

— Но есть и ещё особая причина заслужить благодарность монастырских людей. И это... — он перевёл взгляд на стол и вытащил какой-то лист, это было не разрешение, а записи, что я делала для самой себя. — Вот это. Почерк.

— Почерк?..

— Ты всё ещё не очень хорошо пишешь, сколько бы времени ни проходило.

Это уже слишком! Будто на хвост мне наступил. Я резко выпрямилась и схватила его за бороду.

— Ой, ой, не сер... не сердись!

— Ты, дурень! Я, может, и не слишком хороша в этом, но это вовсе не неразборчиво!

Пусть мой партнёр был всё тот же, но я искренне не понимала достоинств письменного языка людей. Да, я не слишком хорошо пишу и этого не отрицаю. Просто это так, не могу хорошо писать. Могу предположить, что у меня такие человеческие конечности, и моё возмущение, когда он указал на мою неспособность, не было притворным. Я ведь ничего не могла с этим поделать.

— Эй, постой, погоди. Сначала я думал, ты просто не привыкла читать и писать. Но ты на удивление ловкая в других случаях. Поэтому, когда я увидел, как пишет госпожа Селим, у меня возникла мысль.

— Селим? — меня удивило, что он назвал это имя.

— Почерк госпожи Селим, он в общем... плохой.

— Она тоже медленно читает, нет?

— Да. И ещё все эти ошибки, что она делает.

Выбрать не тот шнур, перепутать коробки со свечами, спотыкаться, падать, ронять вещи — что всё связывает? И как всё может зависеть от благосклонности монастыря? Они, что, помолятся за неё?

Но что тогда?

— У вас обеих не очень хорошее зрение.

— А? — воскликнула я, застигнутая врасплох, такое никоим образом не могло быть возможным. — Та-такого просто не может быть. Я прекрасно вижу. И я двигаюсь совершенно свободно в тёмном лесу.

— Тогда напиши эту букву, — и он показал какую. — Так, как ты её видишь, хорошо?

Эту я хорошо знала и легко могла написать. Быстрый овал, потом линия направо, а в конце быстрый изгиб вниз и влево. Я полагала, что сделала всё довольно хорошо.

— Ты действительно написала букву, как видишь?

— Мм.

Его плечи сдвинулись вверх и вниз вместе со вздохом.

— Буква, которую ты переписала, написана госпожой Селим, и она немного отличается.

— Что?..

— Ты пишешь не так уж плохо. Вот почему я сначала сомневался. Но госпожа Селим — там действительно плохо. Я думаю, именно поэтому она всё время ошибается. В последнее время она справляется лучше, но, вероятно, потому, что она запомнила сейчас, где что. Или, может быть, по запаху.

Когда он упомянул запах, я вспомнила тёмный лес. Точно. Я всегда полагалась на свой нос и уши, двигаясь в своей волчьей форме. Затем моё удивление утихло и стало тоскливо. Ведь я, получается, так и не смогла хорошо разглядеть лицо своего партнёра. А с другой стороны, было очевидным и то, что я никогда не чувствовала, что моё зрение доставляет неудобства. Я испытала смятение, переходившее в ярость и требовавшее ответа, но мой разум быстро рассудил так: поскольку я знала, как выглядит мир только благодаря этим глазам, я попросту полагала нормальным то, что видела. Но что теперь делать с этим?

— И что теперь? Я должна молиться Богу, как малыш Коул, чтобы мои глаза стали лучше?

— Нет. Это то, почему мы пойдём в монастырь, — он свёл указательный и большой пальцы кольцом и поднёс его к глазу. — Очки.

— Очки?

— Разве я как-нибудь не показывал их тебе во время нашего странствия? Если ты дашь капле воды упасть на лист, она расплывётся в эту неописуемую форму, верно? Они в монастыре придают стеклу эту форму и хорошо полируют. И тогда буквы станут для тебя крупнее и разборчивее. В богатых монастырях очки должны быть прекрасными и их должно быть у них много.

Я не смогла достаточно хорошо это себе представить, но не было похоже, чтобы он лгал. И я кивнула, успокоенная тем, что что-то подобное существует, а мой партнёр приложил кольцо из пальцев к моему глазу.

— Как я слышал, ты вот так надеваешь их на лицо. Они говорят, что цена высокая, потому что им надо делать стекло побольше, и его трудно полировать, зато ты сможешь увидеть все мелкие вещи в мире.

Я бы потом смогла перенести всё, что видела, всё, что не могла прежде видеть, на бумагу. Как ледник хранит лёд, как белка зарывает орех. По ту сторону от кольца из пальцев партнёра я увидела, как он улыбнулся. Он почему-то показался ближе, чем обычно.

— Мы, возможно, не сможем добыть очки сразу, ведь им предстоит занять место на твоём лице, но мы, пожалуй, можем найти что-то для увеличения слов, что-то, что можно держать в руке. А потом ещё много бумаги. Как только у нас всё будет, и ты снова попрактикуешься в написании, ты сможешь записывать всё, что захочешь.

Это будет не ожидание крупного происшествия, которое я никогда не забуду, а собирание мелочей, случавшихся каждый день. Что я, конечно, просто не могла запомнить, и вовсе не потому, что ненавидела повседневную жизнь в купальне. Я любила всё, что происходило в течение дня. Просто все эти воспоминания рассеялись бы, как только я бы выпустила их, я бы лишь намочила бы живот, если бы легла в них, как в ту прохладную лужу. Записав, я могла бы согреть их.

— Я буду работать так усердно, как смогу, чтобы купить бумагу и чернила, поэтому тебе просто нужно будет написать так много, что ты не сможешь прочесть это всё. Тебе не будет скучно, если ты напишешь так много, что забудешь начало, когда достигнешь конца, верно?

Я не знала, насколько это было сказано в шутку, а насколько всерьёз. Я не знала, насколько это оправдается на самом деле, но это было тем, над чем он так усердно думал, и что сделало меня такой счастливой, что хотелось расплакаться от этого.

— Но... Если я потрачу всё время на написание, не пропущу ли я то, что хотела бы записать?

— Если честно, меня стало больше беспокоить, будешь ли ты делать это каждый день или нет, с тех пор, как ты стала легко поддаваться скуке.

Я надула губки и уставилась на него, но он воспринял это со спокойной улыбкой.

— Но у тебя будут чернила и бумага. У тебя будут очки. И, сумев записать, ты бы была в порядке, верно? Если тебе тревожно, сделайте эти орудия своим оружием. Соскобли пером туманную мглу прошлого и вытри её бумагой.

Всё это время знал ли он о колодце тьмы внутри меня?

Мой партнёр немного постарел с нашей первой встречи, он заговорил с более зрелым выражением на лице, чем когда-либо:

— Монах из древних времён однажды сказал: "Дай человеку рыбу и накормишь его на весь день. Но научи его ловить рыбу и накормишь его на всю жизнь".

Я выразила своё уважение отчаянному человеку, пытавшемуся учить мудрую волчицу, тем, что усмехнулась, обнажив клыки.

— Да, я хочу рыбы. И от персиков в меду не откажусь.

— Я знаю. И поэтому я буду занят каждый день.

И тогда настал момент, когда я, не в силах больше себя сдерживать, бросилась к нему и неожиданно для себя врезалась правой стороной лба ему в скулу. Удар получился достаточно сильный, мой партнёр охнул, но я была не против этой боли. Потому что, без сомнения, моему сердцу было куда больнее.

— Ты дурень.

Слова, появившиеся из глубины сердца.

— Ты дурень... — повторила я, и мой хвост прошелестел в воздухе.

Теперь моё сердце разрывалось от счастья и любви к своему партнёру, я почти сказала, что мне не нужны ни очки, ни что-то подобное, но кое-чему я научилась. Как и времена года, отношение к вещам меняется. Пока у меня было оружие, выбранное им для меня, я могла отбивать атаки тьмы, просачивавшейся время от времени.

— Да, я хочу очки. Но мне не нужно ничего слишком большого.

— Мм... А? Но в любом случае у тебя они должны быть, верно? И госпожа Селим тоже сможет пользоваться ими.

В прежние времена, давным-давно я бы сразу обнажила свои клыки и зарычала, если бы он упомянул имя другой женщины в такой ситуации, но не теперь. Я сейчас в его объятьях, и он пристально смотрит на меня.

— Ей надо пользоваться ими. Мне они не нужны, — сказала я.

Его лицо чуть вытянулось от разочарования, но это наверняка из-за его доброты. Он учитывал многое, например, то, что я лучше вижу картину в целом.

Но ведь я была такой сотни лет. Мой мир был ничем, если не тем, что я видела сейчас.

— Сказать тебе, почему?

Я подняла голову, наши лица оказались рядом.

— Скажи, мне на будущее.

Я улыбнулась — хороший самец.

— Если бы я могла хорошо видеть, вдруг я бы заметила, что мне не нравится твоё лицо? Я бы предпочла не разочаровываться так после всего этого времени.

Его лицо недовольно нахмурилось. Достаточно было просто знать это.

— Однако я нашла тебя в этом мире безо всяких очков.

Его глаза широко раскрылись, над ним опять взяли верх, раздражение проявилось на его лице.

— Это правда, я не уверен, что мне понравится, если ты станешь ещё зорче.

Он был всё ещё милым мальчиком, если мог говорить такое даже сейчас, хотя и злился.

— Тогда я дам что-то госпоже Селим для чтения, и это могут оказаться дорогие очки, так что не выходи из себя, ладно?

— Это в зависимости от.

— Знаешь...

Его раздражённое лицо было таким милым, что я не могла не улыбнуться.

— Честно... Только для работы. Если я дам госпоже Селим очки, она сможет стать лучше в чтении и письме, кажется, она стремится учиться. Она терпелива, поэтому я мог бы поручить ей делать всё, что делал Коул, например, составлять отчёты по покупкам и расходам, писать письма гостям и даже писать в город по делам. Мне станет намного легче.

— Меня спрашивать не будешь?

Я и так умела читать и писать. Хорошо, я знала, почему он, конечно, не мне, а Селим поручит выполнить эту работу. Но я всё равно спросила — по одной причине. Я должна знать всё, что лежит на этом столе. Были записи соглашений, которые мы ещё не видели. Если я смогу чувствовать нити, связывавшие нас с партнёром, когда потеряюсь, мне не о чем будет беспокоиться.

Он посмотрел на меня и устало вздохнул. Возможно, он действительно уже был измотан.

А моя причина...

— Нет смысла мне быть свободной, если ты занят.

Потому что мой партнёр любил меня и всегда работал изо всех сил.

— Хех, — засмеялась я собственной избалованности и продолжала смеяться, испытывая странное, ужасное облегчение. — Хи-хи-хи, ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха!.. Дурень, какой же ты дурень.

— Конечно, кто же ещё?

Он тоже рассмеялся, и какое-то время мы ничего не делали, только смеялись. А отсмеявшись, наконец, хором вздохнули.

Это было странное время — без повседневности и скуки.

— Теперь ладно, нам надо покончить с тем, что осталось? — решительно сказал он, будто закруглял этот этап.

— Мм, давай проясним это всё.

У меня было ощущение, что мы уже говорили друг другу одно и то же тысячу раз. Но теперь я больше не боялась не суметь различать эти повторы.

— А, вот ещё, — сказала я, беря перо в руку.

— Хм?

— Малыш Коул много говорил об этом. Книгам и всему такому нужны названия. Должны ли мы дать название этому после тебя?

Некоторое время он смотрел на меня, потом на его лице появилась лёгкая улыбка.

— Какое название носит этот дом?

— Хмм? Действительно, это было бы лучше всего.

Воспоминания о моём времени с партнёром. Воспоминания, которые я никогда не могла бы забыть. Я наполнила бы свою книгу как можно большим количеством воспоминаний.

Том, переполненный счастьем, подобным цветению жизни и бурлящим водам нашего дома — "Хроника купальни".

Он мог стать чем-то, на что любой мог бы посмотреть с сухой улыбкой и раздражённо пожать плечами.