Охота на ловчего (пишется)

— Если не откроете по-хорошему, я выйду отсюда по-плохому! — пригрозила я. — У меня сотрясение, но клянусь, оно мне не помешает!

— Не открывай, — спокойно и глухо сказал Рэн Кити.

Я впервые ощутила, что значит опустить руки.

Руки действительно повисли. Вот плетьми вдоль туловища. Такое бывает, когда чрезмерно натренируешься — тогда на руке взбухает чуть ли не каждая венка, и слабонервные обычно падают от этого зрелища в обморок. Но в таком случае хоть с усилием, но можно поднять руки, а сейчас такое чувство, будто их привязали верёвками к земле, причём верёвки уходят глубоко-глубоко в землю, в преисподнюю, и освободиться можно, только разорвав верёвки. Но дело в том, что нет желания рвать верёвки, даже если сила на это есть.

Это просто тупое, тяжёлое, вязкое и моментальное душевное бессилие. Обычно оно как бы невесть откуда берётся, ну или поводом для него становится какая-нибудь мелочь. Вот, например, странный тон Рэна, который я никак не могла понять. Поняла одно — этот тон даёт мне знак, что появилась опасность, но какая — хрен её знает. И меня это пугает. А что самое гадкое — я ничего не могу с этим поделать, с опасностью с этой. Сила бессильна. А душонка просто тоща и ни на что не способна.

И да, мне обидно.

Очень.

На Рэна обижаюсь и на его голос.

Ничего... стоит прорваться наружу, и обидку как рукой снимет. Заодно и с Рэном пообщаемся по душам. Чего это он такой холодный стал да высокомерный? Решил, что одного раза достаточно, можно и неприступную крепость из себя строить?

Я отошла на пять шагов с расчётом, что этого расстояния мне хватит для разбега.

Замерла.

— Неужели спокойна?! Слава богу, я переживал!

Вся злость куда-то делась. Даже стыд слегка кольнул в сердце напоследок.

Снаружи доносился звук, как будто отодвигают что-то тяжёлое. Вернее, не как будто, а отодвигают.

Лязгнул ключ в замочной скважине, и на пороге возник дедушка. С подозрением прищурился, заметив, что я стою вся напружиненная и готовая к бою.

— Я спокойная, — буркнула я и, отвернувшись, пошла к кровати.

— Вижу, — ответил дед, садясь рядом. — Вот вроде взрослый человек, а заставила меня краснеть, как будто я не уследил за нашкодившим ребёнком...

— В смысле краснеть? За что? — изумилась я. Меня что, ещё и в виноватые пытаются записать?! Вот уж от кого, а от дедушки я такого не ожидала!

— Если бы не я, ты бы убила его светлость. У кого бы потом начались неприятности?

— Клянусь, я бы не пожалела!

— Не раскидывайся клятвами. Это ты сейчас так говоришь, потому что миновало.

Дедушка говорил довольно жёстко, и я поняла, что он на меня злится за то, что я натворила. Но, тем не менее, заботливо протянул руку к моему пострадавшему затылку.

— Мутит?

— Мутит.

— Сейчас пройдёт.

Я передёрнула плечами — в мозг словно залили какую-то ледяную жидкость, которая во мгновение согрелась. И взгляд моментально прояснился, и тошнота отступила.

А ещё я вспомнила, что же заставило всех запереть меня.

Я действительно могла убить его светлость. Прихлопнула бы, как муху, и заметила бы только тогда, когда бы успокоилась. Правда, уже смысла бы не было в спокойствии.

Меня прошиб холодный пот.

Ужас.

Перед законом все равны. И за убийство такого знатного человека мне пришлось бы ответить по полной: с судом, обвинением, исповедью и зрелищной казнью на главной площади Инатара. И неизвестно, что бы случилось со всем нашим кланом после этого.

— Я отказал его светлости, — сказал дедушка, наблюдая за выражением моего лица.

— Отказал? — неизвестно зачем переспросила я.

— Да. Старался как можно сильнее напирать на право нашей семьи, — тут дедушка как-то странно сморщил нос.

— И? Его светлость понял, о чём ты? Он не может о нём не знать!

— В том-то и дело, что он прекрасно об этом знает. Только почему-то не видит помехи, — дед помрачнел. Недобро помрачнел.

— Убью... — выдохнула я. Пусть меня казнят, но жалеть не буду до последней секунды жизни.

Значит, его светлости плевать на права и чувства других семей, лишь бы получить своё. Как же высокое положение портит людей!

Большая физическая сила тоже порой портит. Меня вот подпортила, несмотря на воспитание в кругу себе подобных. Поэтому-то у нас это право есть — что было бы, если бы такие, как мы, рождались в простых семьях? Чувство всесильности... Даже я ему поддалась. Даже Дай себе такого не позволяет, несмотря на всё его раздолбайство.

— Не торопись, — устало потёр глаза дед. — Посмотрим, что он будет делать. Если предпримет какие-то серьёзные шаги — будем защищаться.

Я медленно покивала. Да уж, чует моя левая пятка, что нам надо придётся постоять за себя, а уж трусостью наша семейка никогда не отличалась. Ещё бы!

— Уже поздно, — сказал дед. — Мне нужно домой. А тебе нужно что-то сделать с твоей вспыльчивостью. До добра это не доведёт. Ты ведь никогда границ не переходила, что случилось?

Я выпятила нижнюю губу. Он что, издевается?

— Знаешь, не каждый день меня так грубо пытаются под себя подложить! — обиженно ответила я.

— В любом случае держи лицо, что бы ни случилось. Иначе мы заберём тебя домой где-то на месяц, а Академия подождёт — все поймут, что тебя нужно довоспитать.

Угу. Поймут. Типа отсутствовала по семейным обстоятельствам.

Я знаю, что в своё время дед так забрал отца, когда тот заигрался. Вроде помогло.

— Постараюсь, — буркнула я.

— Постарайся. Если будет тревожно или нужен будет совет — сразу пиши нам. Мы что-нибудь придумаем.

Дед на прощание потрепал меня по волосам, окончательно сделав из них гнездо, и вышел, оглянувшись напоследок.

Я же осталась сидеть, задумчиво постукивая пяткой по полу.

Нехорошие предчувствия. Очень нехорошие.

С Рэном побеседуем завтра. Кажется, сейчас уже полночь.

— Ну, рассказывай теперь, почему ты оказалась с нами! — я прислонилась бедром к столу, наблюдая, как Кити усердно втыкает шпильки в закрученную на затылке пшеничного цвета косу.

— Да потому что эта Фиру — шлюха моральная и мразь, — угрюмо ответила Кити. — Мы подрались.

— О как! — присвистнула я. Это нехорошо. — По какому поводу?

— Нечего было говорить, что я ни на что не способная корова! — зло фыркнула Кити.

— Оооо...

Да, таких оскорблений Кити не спускала никогда. Причём она всегда болезненно реагировала именно на слово 'корова' — каждый ляпнувший его потом отплёвывался кровью и собственными зубами. Единственный, кому это сошло с рук — это старый кочегар, огневик господин Оринай, которому мы помогали уголь таскать. Я была 'коротышкой', а Кити — 'коровкой' — очень уж приглянулась господину Оринаю Китина грудь, правда, выражал он своё восхищение крайне своеобразно. Напарница скрипела зубами, но старика тронуть не посмела.

— Госпожа Гассарай прилетела тут же, — продолжала бухтеть Кити. — Вот через пять минут после того, как нас разняли. Как она узнала, что надо прийти — вообще не догадываюсь. А ещё не догадываюсь, как нас вообще умудрились разнять!

Я поняла, что на лице Кити нет ни следа побоев. Неужто Фиру её не достала?

— Я так полагаю, тебе повезло больше, чем ей?

— Ну не знаю. До лица она не добралась, зато по почкам надавала, — Кити поморщилась.

По почкам — это плохо. Но Кити у нас здоровая, быстренько в норму придёт.

— Кстати, а что там с герцогом?.. — понизила голос подруга и многозначительно подёргала бровью. У неё это иногда очень выразительно получается.

Я вздохнула. Делать нечего, поведала всё о нашем с дедом разговоре.

— Ого! — впечатлилась Кити. — И что теперь будешь делать?..

К нам постучались. Мы от неожиданности нервно вздрогнули.

— Можно! — сказала Кити.

— Доброе утро.

Госпожа Гассарай, как всегда при макияже и причёске, плотно прикрыла дверь и неторопливо прошла на середину комнаты.

— Здрасьте, — коротко кивнула я.

Куратор кивнула мне в ответ.

Кити страдальчески закатила глаза.

— Ну госпожа Гассарай! Меч вашей строгости снова жаждет моей крови?! — заканючила она.

— Кити, ты же понимаешь, насколько некрасивая ситуация получилась? — холодно заговорила охотница, склонив голову набок. Выражение её лица было насмешливым и одновременно обеспокоенным.

— А я-то тут причём?! — возмущённо взвилась Кити. — Это всё Фиру! Она первая начала! И повела себя непрофессионально! — Кити усилием выделила последней слово.

— Она уже получила нагоняй и от меня, и от господина. Ей повезло, что он её не уволил.

— Да лучше бы уволил!..

— Итэ, если тебе не сложно, погуляй пока где-нибудь, пожалуйста, — обратилась ко мне госпожа Гассарай.

— У меня от неё секретов нет! — вступилась Кити.

— Нет, я, пожалуй, всё-таки прогуляюсь, — я ужом выскользнула из комнаты.

Мне, конечно, ужас как хотелось узнать подробности, но раз госпоже Гассарай так важно было моё отсутствие, то я испаряюсь.

Странно, что Рэн нас не разбудил. Вроде как подошло время кормёжки, а мы проснулись сами и позже назначенного Рэном времени. Его самого нет в подземелье. Наверное, без нас кормит. Ну ладно, тем лучше. Без лишних свидетелей.

Пока госпожа Гассарай навешивала Кити моральных люлей, я вышла на свежий воздух.

Поёжилась от порыва прохладного ветра. Зашагала в сторону загона.

Челядь уже вовсю возилась со скотиной. В мою сторону даже не смотрели — привыкли уже. Теперь темой для обсуждений станет Кити. Вернее, одна конкретная часть её тела. Хотя тут и так есть девицы с не менее аппетитными формами, но не пообсуждать чьи-то прелести — это просто грех.

Рэн не обращал на меня внимания — он сосредоточенно проталкивал сквозь прутья решётки куски мяса, которые тут же исчезали в недрах стойла.

— Доброе утро, — сказала я, подойдя к нему.

Рэн вскинул голову — кажется, он никого не ждал, и мой приход стал для него неожиданностью. Странно.

— Привет. Раз пришла — помогай.

Вот тебе и здрасьте!

Ну ладно, помогу. Мне не сложно.

"Завтра уже сделаешь с магией и пойдёшь со мной в загон."

Угу, сходила. Кое-кто не удосужился нас пораньше разбудить! И не напомнил даже.

— Скажи мне одну вещь, — начала я, выпрямившись и скрестив на груди руки.

— Какую? — равнодушно поинтересовался Рэн.

— Что это вчера было?

— Что и где именно?

— Дурачка не включай. Мне на тот момент была очень нужна поддержка. Очень-очень. А ты сделал морду кирпичом, будто меня не знаешь. После того, что случилось вчера в твоей комнате, ты ещё делаешь вид, что я тут так, мимо проходила! По-моему, я имею право услышать хоть что-то в качестве объяснения. Не находишь мою просьбу справедливой?!

Дедушка сказал, чтобы никаких перегибов. Я внучка послушная, сделаю так, как дедушка велел.

Рэн замер. Очень уж надменно прикрыл глаза.

Захотелось влепить ему пощёчину, лёгкую такую, но ощутимую. Однако рука не поднялась — дедушка просил их не распускать. А я, повторюсь, внучка послушная.

— Ну? — поторопила я.

Рэн скривил губы.

— Понимаешь... лучше нам не переходить границ деловых отношений, — сухо ответствовал он.

Я же чуть не выронила мясо из рук.

Вот так новость! Рэн не перестаёт меня удивлять. В этот раз в самом плохом смысле.

С усилием сглотнула. Предательские слёзы чуть не хлынули из глаз.

И это он вчера мне говорил, как ему тяжело будет меня отпускать! Как легко он привязывается к людям... Как я стала ему дорога...

Сволочь!

И при этом мне нельзя распускать руки. Дипломатия, чтоб её. Ненавижу её.

— Кити, да? — ровным голосом спросила я. Хотя скорее уж утвердила.

Рэн с недоумением во взгляде выпрямился.

— При чём здесь она? — приподнял он бровь. — Нет, дело совсем не в ней.

— Тогда в чём?

Поперёк горла встал ком — я готова была разреветься прямо здесь. А заодно презреть ко всем демонам запрет дедушки и разнести тут всё в щепки. Разумеется, не тронув Рэна.

Он вновь смежил веки.

— В том, что мне довелось увидеть.

— Когда? И что? И почему?

Да, я не собираюсь применять силу, чтобы навредить Рэну. Ни за что. Но применить её, чтобы удержать его для разговора, я готова.

Я начала понимать, что так не понравилось Рэну. Но почему?..

Этого я не понимала.

Рэн вздохнул. Глубоко и тяжело. Словно бы он понимал, что совершает сейчас нечто неправильное и непоправимое.

— Мне стало не по себе, когда ты... когда с тобой способен справиться только твой дед. Ну и отец с братом.

Я нахмурилась. Так это что, по такой пустяковой причине он готов разорвать со мною всякие сношения?!

Вспомнила, как Рэн помрачнел вчера на ярмарке, когда ему не удалось попасть в яблочко из лука, а мне удалось. Его что, уязвляет моя сила?! Да господи! Какие проблемы, Рэн?! Мне дедушка запретил её показывать, если дело не касается работы! Ради тебя я вообще забуду, что она существует!

Меня бросило в холод, когда я заметила в какой-то миг... слёзы на глазах Рэна.

— Ты чего? — встревоженно спросила я.

Рэн поморгал.

— Вспомнил кое-что из детства, — ровным голосом ответил он. — Тогда один мой дядя в такой же ярости бросился на мою мать. Он был... не в себе. Очень похоже было на твоё состояние. Мать отбилась, не дала себя в обиду. Это был, кстати, отец Тэра. Мне было лет девять. Вроде бы.

Меня словно молнией шарахнуло.

Припомнила, что рассказал мне Рэн о своей семье. Почему-то я не подумала о том, что внутри клана могли бы быть... такие проблемы. Чтобы аж до драк. Почему-то мне казалось, что это решалось ну как-то спокойнее. Нараярэ же не мы, не Асаи... а у них вон там как всё.

Рэн прикусил губу.

Мне почему-то показалось, что этот маленький мальчик, который наблюдал за той страшной сценой, не раздумывая, бросился на защиту матери...

Детская травма. Настолько глубоко сидевшая, что высунулась только при почти что точном воспроизведении ситуации, её вызвавшей.

А мне захотелось в который раз удавиться.

— Рэн, я...

Он мотнул головой и, пряча глаза, подошёл к следующему дахарру, ждущему еды.

Ваша покорная слуга прикусила язык. Что-то мне подсказало, что сейчас лучше помалкивать. Причём не только на тему семьи Рэна. Вообще надо молчать и не издавать ни звука, если не хочу получить от Рэна порцию ненависти, способную убить гигантского спрута.

Как ни странно, никто из дахарров не счёл нас подходящими на роль свежезажаренных кусков мяса, и посему закончили мы кормёжку без травм и потрясений.

— Рэн?.. — растерянно пробормотала я, оглянувшись.

Я хотела пойти в замок и позавтракать, но остановилась. Рэн махнул мне рукой, мол, иди одна, и пошёл ко входу в загон.

Ну уж нет! Одна я никуда не пойду.

Рэн удивлённо посмотрел на меня, зажав в зубах кусочек вяленого мяса — из того, чем он обычно подкармливал дахарров. Он зачем-то взялся перебирать арканы, которые висели в углу. Я знала — эти верёвки уже негодны.

— Ты мне не рассказывал об этом, — сказала я, подбоченившись.

— А чего ради? — скривил губы Рэн. Глаза его были сухи.