Волчица и пергамент. Том 1

Взгляд Хайленда буравил до мозга костей. Опасность неизбежна. Но ведь когда-то Коул ушёл из своей деревни, не обращая внимания ни на какие опасности. Он вдруг вспомнил, что покидая родной дом, в глубине души он чувствовал, что в этом мире есть вещи, достойные, чтобы в них верить.

— Что я могу сделать? — спросил Коул.

— Нет, — прозвучал голос Миюри, стоявшей чуть сзади и ловившей каждое слово, она протиснулась между дверью и Коулом, стараясь оттеснить его в глубину комнаты. — Нет, он ничего не будет. Брат таким, как ты, не помогает.

— М-миюри?! — Коул еле удерживался на месте, она отталкивала его с силой, подтверждавшей серьёзность её намерений. — Всё, хватит...

— Нет, ты должен выслушать, маленькую барышню.

Коул не сразу понял, что эти слова произнёс Хайленд, улыбавшегося, за дверью и за спиной Миюри.

— Я не хочу обманом или угрозами заставлять людей присоединяться ко мне, — продолжал принц, и мягкая, почти женская улыбка Хайленда совсем не сочеталась с его холодным, как стекло, взглядом. — Всего этого я испытал с лихвой на королевском дворе. У меня ведь было столько неродных братьев. Но те, которые стояли рядом со мной или дорожили чувствами других, либо погибли, либо были изгнаны. Те, что остались, отказавшиеся умирать за идеалы, они не более чем тараканы.

Коул слышал о бесконечной кровавой борьбе между представителями высшей знатью. Это соперничество становилось ещё безжалостнее, когда речь заходила о наследстве. Как только он понял, с какой позиции Хайленд смотрит на мир, ему стало ясно, почему принц так хорошо разбирался в вопросах богословия. В нём не было ничего напускного, Божье слово поистине стало для него лекарством для врачевания душевных ран. Возможно, потому Хайленд всегда так по-доброму говорил с Миюри и угощал её сладостями, несмотря на её ершистость.

— У меня есть собственные причины найти путь к Господу, похожие на те, из-за которых ты так хочешь остановить своего брата.

Миюри вдруг замерла, не в силах что-то возразить. Неужели Хайленд узнал причину её упорства?

Принц оглянулся в коридор и, поняв, что время на исходе, быстро заговорил:

— Коул, компания Дива придёт за вами. Когда они придут, попроси их найти способ помочь мне. Если всё останется, как есть, из меня сделают заложника. И тогда королевство Уинфилд окажется в невыгодном положении, а без меня наши недруги могут перегрызть путеводную нить к новой Церкви, помешать её созданию.

Однако Хайленд принадлежал к королевской семье, у людей его статуса хватает возможностей найти сторонников. И Коул не понимал, почему компания Дива станет спасать их, а не Хайленда.

— Дива не придёт за мной, не взвесив на чаше весов все за и против, — добавил принц, заметив его недоумение.

Хайленда и компанию Дива связывала общая выгода. Когда Уинфилд станет одерживать верх над Папой, Дива получит множество торговых привилегий. Вот почему компания поддерживала с ним отношения и приняла его в своём торговом доме. Исключительно из своей выгоды. Чтобы спасти Хайленда, объявленного Папой еретиком и арестованного решением городского совета, компания Дива нуждалась в достаточной для столь рискованного поступка компенсации.

— Т-тогда мы дадим знать о вас королевству... — заговорил Коул, Хайленд остановил его жестом и по-доброму улыбнулся.

— Меньше всего я доверяю своей семье. Если бы я полагался на них, меня бы уже давно убили.

Коул был потрясён.

— Если им случится договариваться с Папой о заложнике, а именно обо мне, то вероятнее всего, они просто сделают меня первым мучеником нашей новой Церкви. Они смогут избавиться от соперника при дворе и одновременно заслужить народную поддержку. Никто не упустит возможность убить сразу двух птичек. Именно поэтому у меня нет иного выбора, кроме как положиться на вас двоих. Ваши глубокие связи с компанией Дива никак не зависят от потерь и прибылей.

И тогда Коул понял, почему принц выбрал в Ньоххире именно его. С компанией Дива Хайленда связывал исключительно вопрос выгоды, но Коул и Миюри — дело совсем иное. Они из семьи тех, кто сделал возможным успех компании, поэтому Дива обращалась с ними соответствующим образом. Вот почему тогда в Ньоххире Хайленд так хладнокровно рассчитал, что какой бы поворот ни приняло дело, Коул и Миюри всё равно будут спасены, даже если это не принесёт никакой прибыли. И когда ему самому будет грозить опасность, он сможет воспользоваться их влиянием.

Коула такая расчётливость совсем не огорчила. Его не обескураживало понимание, что их используют. Во многом из-за тоскливого выражения лица Хайленда, наполненного такой болью, словно тот сам страшно сожалел о содеянном. И всё же лишённый надежды на помощь своей семьи Хайленд прибыл в этот приморский город, где в погожий день с крыши городской колокольни берега Уинфилда были едва различимы, прибыл, чтобы сражаться за свою родину.

Хайленд молчал. Стоя здесь, будто полностью отдавая себя в руки судьбы. Потом, прежде чем Коул успел что-то сказать, принц отошёл от двери и пошёл вдоль коридора, а солдаты поспешили пристроиться за ним.

Разум Коула переполняло множество мыслей, ему казалось, что его голова вот-вот лопнет. Перед ним выросла целая гора проблем, о которых в Ньоххире он не мог и подумать. Честно говоря, он не знал с чего и начать. Но пятнадцать лет назад он стоял бок о бок с торговцем, который смело смотрел в лицо любым трудностям.

Что бы сделал Лоуренс на моём месте?

Как бы то ни было, Коул должен начать с тех проблем, что стоят прямо перед ним.

— Миюри, — обратился он.

Она так и молчала с того мгновения, как Хайленд каким-то образом понял, что ею движет. Как принц умалчивал о некоторых вещах, так и Миюри что-то скрывала. Услышав своё имя, она словно вернулась к действительности и тут же отшатнулась от Коула. Её ноги будто ослабели, и она, стукнувшись спиной о решётчатую дверь, сползла по ней на пол. Коул двинулся к ней, но был остановлен её взглядом. И если бы этот взгляд оказался кинжальным, враждебным, он смог бы его выдержать, но это был взгляд той, что была готова разрыдаться.

— Т-теперь мы станем сп... спасать этого блондинчика? — пролепетали её губы.

Сначала Коул подумал, что Миюри просто пытается добиться слезами своего, как случалось уже много раз прежде. Но он был с ней рядом с самого первого в её жизни крика и всегда мог определить настоящее от напускного. Его сердце дрогнуло от искренности её слёз.

— Миюри... — снова произнёс он и со вздохом опустился на пол. Уже давно Коул не был с Миюри глазами на одном уровне. Раньше он частенько пытался таким образом наставить Миюри на истинный путь, когда она не слушалась.

— Я не могу исправить твой озорной характер, но ты унаследовала от Хоро ум и проницательность. Кроме того, я прекрасно знаю, что ты действительно добрая. И вот теперь ты говоришь, что не хочешь помочь Хайленду, даже узнав, в каком он положении? Или ты считаешь ложью всё, что он сейчас сказал?

В ней сейчас не было обычного для неё стремления перечить, она выглядела потерянной. Её волосы ощетинились, казалось, ещё чуть-чуть — и слёзы вырвутся на волю.

— Миюри, твои уши.

Она быстро закрыла уши руками и свернулась калачиком, словно желая от всех спрятаться. Коул понимал, что её поведение имело причины, но никак не мог их угадать. Она не ответила на его вопрос, но ему было не привыкать иметь дело с проблемными существами, не считающими нужным объяснять, почему они избегают отвечать на его вопросы. Более того, в отличие от вездесущего Бога, Миюри совершенно точно находилась прямо перед ним.

— Ты вела себя так с тех самых пор, как принц Хайленд остановился в нашей купальне.

Миюри туже съёжилась в свой клубок, будто прикрываясь от ударов палкой.

— Поначалу мне казалось, ты дулась из-за того, что я завязал с ним отношения.

Она замкнулась настолько, что её лица уже не было видно.

— Но ты продолжаешь так себя вести даже сейчас, а значит твои капризы здесь не при чём.

Как корни деревьев спрятаны глубоко в земле, так и Миюри прятала что-то глубоко в душе.

— Есть нечто важное, что заставляет тебя так жестоко обращаться с попавшими в беду людьми и их великими целями?

Наблюдая за Миюри, Коул видел, что она сама в себе запуталась и оттого страдала. И даже при этом не хотела, чтобы он помогал Хайленду. Ему совсем не улыбалось прибегать к подобному способу, имея дело с Миюри, но ничего другого не оставалось.

— Почему ты хочешь помешать мне исполнить мою мечту?

Руки Миюри открыли просвет, через который Коула пронзил взгляд её широко раскрывшихся глаз. Однако всё её тело напряглось как у загнанной в угол добычи, губы крепко сжались. Тело свернулось так, что, казалось, вот-вот исчезнет совсем. Через мгновение её защита рассыпалась. Полные гнева глаза Миюри посмотрели на него.

— Если ты... если ты так хочешь знать, я тебе скажу... Хорошо?

Коул не ожидал, что она станет атаковать, и отступил. Её руки уже не прикрывали голову от воображаемых ударов, сейчас они, казалось, сдерживали что-то, готовое вырваться из неё наружу. Он думал, что она станет оправдываться, а потом, расплакавшись, расскажет обо всём, что её мучает. А он заботливо выслушает и мягко её упрекнёт. Ему и в голову не приходило, что она так отреагирует.

Коул молча пытался осознать, что происходит, а потом Миюри снова заговорила:

— Хотя тебе это точно, точно не понравится, ну и ладно.

Было ли её поведение заранее продуманным? Хотела ли она оскалить на него клыки, надеясь заставить его уступить? Коул пребывал в очень странном положении, где непонятное поведение Миюри вроде бы не должно было оказаться самой тревожной изо всех проблем. Хайленд взят в заложники, перевод Святого Писания запрещён Папой, их самих заточили. Если так пойдёт и дальше, рухнет не только план даровать людям подлинные Божьи заветы, сама их жизнь вместе с возвращением в Ньоххиру ставились под сомнение.

Но не было похоже, что Миюри лгала. Коул верил ей. Она сняла с головы руки и, протяжно вздохнув, вонзила в него сердитый взгляд, будто обвиняя его во всём. Словно занавес, опустилась тишина, похожая на ту, что стояла в церковном зале. И Миюри разорвала её своими клыками.

— Я вовсе не хочу мешать тебе, — медленно заговорила она, а он внимательно слушал, не в состоянии предугадать дальнейшее, пока она тянула каждое слово. — Но даже у меня... есть то, чего я не хочу потерять.

Обычно слово 'скромность' плохо вязалось с Миюри, и раз уж она заговорила подобным образом, значит, разговор для неё был очень серьёзным. Она немного помолчала, не отрывая от него глаз. Так сидеть и смотреть друг на друга можно было бы целый день. Но им надо сейчас спасти Хайленда ради самого Хайленда и ради всех тех, кто с нетерпение ждёт, когда им откроют глаза на истинного Бога, спасти принца, чтобы исполнить мечту Коула. Поэтому он глубоко вздохнул и заговорил:

— Я выслушаю тебя, — молвил он и с гордостью, присущей старшим братьям, продолжил. — Несмотря ни на что, я как-нибудь всё решу.

Волосы Миюри раздражённо дёрнулись. Ему показалось, что её губы шевельнулись, прошептав: "дурень".

— Когда ты спасёшь блондинчика, ты ведь станешь священником, верно?

— Верно. Ты ведь и раньше из-за этого злилась. То есть... Только не говори, что... — Коул вдруг кое о чём подумал. — Только не говори, что всё это потому, что, став священником, я должен сделаться врагом тех, кого считают одержимыми дьяволом?

В Святом Писании хватало историй о пророках, сражавшихся с демонами. Но Коул полагал, что правильно растолковал их для Миюри. Что бы ни случилось, он всегда будет её другом.

— Я не смотрю столь узко. Ведь если смотреть на мир с мыслью, что каждое создание на земле — творение Господа...

— Нет. Я вовсе не об этом. Меня совершенно это не беспокоит. Понимаешь... если ты станешь священником, то не сможешь... — Миюри издала звук, словно фыркнула, её глаза налились слезами, а из-под одежды показались уши и хвост. — Ты не сможешь...

— Что?

— Жениться! Тебе нельзя будет жениться! — прокричала она, прорвав свою внутреннюю плотину.

Всё, что выстроилось в голове Коула, мигом рассыпалось в прах.

— О... Что? — потрясённо переспросил он. — Я?.. На ком?

Он не смог бы найти слов, чтобы описать выражение лица Миюри. Она, кажется, вообще не понимала, что ей теперь делать, и, похоже, для начала решила успокоиться. Она посмотрела в коридор через дверную решётку, затем, зажмурившись, потёрла лицо ладонями и снова заговорила:

— Видишь, вот почему я не хотела ничего говорить!

Миюри обняла колени и обиженно отвернулась. Девочка сидела, надув щёки и выпятив губы, её хвост глухо колотился по полу. Обычно её лицо краснело от гнева, но сейчас, понял Коул, она не находила себе места от смущения, а ещё он понял, что действительно был полным дурнем.

— Ммм... — выдал он в замешательстве.

— Что?

Его обдало жаром, словно он угодил в раскалённую печь.

— С-серьё... — Коул почувствовал, что после дурацкого "Серьёзно?" он заслужит, чтобы ему перегрызли глотку, и в последний момент переиначил. — Нет, мм, к-как...давно?

— Я не знаю...

Ему послышалось, будто она, уткнувшись в колени, пробормотала: "дурень, откуда я могу знать?"

Разумеется, Коул прекрасно знал, что Миюри к нему сильно привязана. Она так липла к нему, что даже её отец, Лоуренс, начинал волноваться. Коулу это казалось довольно милым, и он, безусловно, дорожил таким отношением. Но никогда не смотрел на это с такой стороны.

Многое стало на свои места. Она высмеивала его обет целомудрия, подтрунивала над ним, а потом спряталась в той вонючей бочке, чтобы предстать в наряде, в котором хотела предстать именно пред ним. Ещё её невероятное упорство, с которым она стремилась поехать с ним. Всё сразу стало понятным и очевидным. Именно поэтому Миюри видела в Хайленде врага, того, кто, словно пришелец из чужого мира, пришёл в её дом и забрал Коула в неведомые земли. Затем, как и предупреждала Миюри, он оказался в ужасном положении.

Учитывая суть его мечты, он никогда не сможет дать Миюри то, чего она желает. Однако последнее, чего бы ему хотелось, это причинить ей боль. Коул очутился в ловушке между двумя истинами, неспособный на что бы то ни было решиться. Он стыдился своих восторженных речей о справедливости и тому подобном. Перед ним встала личная проблема, которую никак нельзя просто взять и отшвырнуть её от себя как что-то незначительное. Коул понял, каково было Миюри противостоять грандиозным планам Хайленда и сохранять баланс на чаше весов, имея при себе одну лишь любовь.

И вот ведь вопрос — в какую сторону теперь качнутся эти весы? Коул не мог даже строить догадок об этом. В богословии есть масса бесполезных, метафизических загадок, например, сколько демонов может танцевать на кончике иглы. Но обычные, житейские вопросы — кто кем любим — оказываются гораздо сложнее. Слова Миюри о его способности видеть лишь наполовину оказалось ужасающе точным.

Теперь Коул знал правду, но сделать уже ничего не мог. Оставалось лишь сказать ей, насколько он ничтожен и что ей стоит поискать себе более достойную пару. Но даже он знал, насколько жалко это будет выглядеть.