В протесте

Как бы там ни было, плакат был нарисован, преступление свершилось — и буквально через три секунды после выхода на площадь мы проплыли над землей на руках у ОМОНа и в финале оказались в автозаке, увозящем нас все дальше от Смоленской площади и Министрества Обороны — к захолустному Звенигородскому шоссе и ОВД Южное Тушино. Помимо нас, в маленьком зарешеченном автобусе сидело еще пара дюжин пацифистов-рецидивистов, которых необходимо было срочно изолировать от общества во избежание дальнейших беспорядков. Все мы кое-как устроились на нескольких скамейках и гадали, куда нас доставят и успеем ли мы выйти до закрытия метро. На самом деле беспокоиться нам было не о чем — до выхода на волю оставалось еще полных десять дней. Но в тот момент мы этого не знали.

...Оформлять арест закончили глубокой ночью. Нас было восемь человек на три двухместных камеры. Из спальных принадлежностей в ОВД нашлось два матраса и одно-единственное одеяло, так что мы с Никсом спали на одних нарах, а в соседней камере кому-то пришлось лечь на ледяной каменный пол. В камере ночью адский холод, ледяную стену чувствуешь даже через одежду. Окна в камере не только зарешечены, но и закрашены, так что внутри темно даже днем. Мы полагали, что с утра нас повезут на суд, но в действительности нам пришлось прождать полдня, пока за нами не прислали автозак (если бы мы знали, что вторую половину дня придется просидеть на улице в холодном автозаке, мы бы не особо торопились). Единственное развлечение — сухой паек и разговоры с товарищами. Я даже развеселился, обнаружив на пресных сухих печеньях, выданных ментами, надпись "галеты Армейские". Вышли протестовать против войны — будете жрать армейские галеты. Все логично.

Между делом я узнал, что Маша Рябикова, с которой мы многократно выходили на разные акции и попадали в ОВД — двухкратная чемпионка мира по скай-серфингу. Надо будет найти время и написать заметки об участниках протестного движения — специально для моих соотечественников, воспитанных в дурацком убеждении, что оппозиция — это кучка бездельников и маргиналов. Пусть привыкают к мысли, что в протесте собрались лучшие люди нации — талантливые, образованные и разносторонние. Согласен, для кого-то это будет неприятное открытие, но что уж тут поделаешь.

Потом нас повезли в Пресненский суд, и несколько часов держали в автозаке возле входа. Если вам захочется представить себе эту ситуацию — сядьте на лавку во дворе и просидите на ней пять часов. Прибавьте к этому бензиновую вонь и затянутые темной пленкой стекла, и картина будет полной. Адвокаты и правозащитники звонили в прокуратуру. Прокурор связался с приставами. Ответ пристава я слышал лично и не могу отказать себе в удовольствии повторить его здесь — "У нас тут не обогревательная станция!". По-моему, очень глубокомысленно.

В отличие от ожидания, сам суд продлился две минуты и напоминал перекличку в дурдоме. Судья спрашивает — вы согласны с протоколом задержания? Я отвечаю — не согласен. Судья, раздраженно — ну конечно, вы всегда не согласны, я вас еще с 2008 года помню! У меня глаза на лоб полезли — сам-то я наивно полагал, что начал выходить на митинги в две тысячи ДЕСЯТОМ. Но, конечно, я могу и ошибаться. Дальше продолжалось в том же духе. Впрочем, слишком напрягаться судье не пришлось, поскольку приговор с постановлением на мой арест был напечатан еще до того, как меня ввели в зал суда, и туда попросту вписали мои паспортные данные.

После окончания суда нас снова погрузили в автозак и повезли обратно в ОВД. Поскольку телефоны нам на время возвратили, люди начали звонить домой и сообщать о своих сроках. Дейл, которого на тот момент еще не осудили, но который ожидал ареста дней на десять, позвонил родным и бодрым голосом сказал, что ему предложили неожиданную экспедицию в Кронштадт. А до меня дозвонилась Рора, и я кричал через моря и континенты — "Рор, а ведь сегодня пятое, день смерти Сталина! Таракан сдох, ура!! И Лысый тоже сдохнет!"

..Ну и наконец — несколько слов о том, каково вообще живется активистам в спецприемнике. Гораздо лучше, чем можно предположить. Правда, спецприемники бывают разные, и контингент в них — тоже. Вот Ильдар рассказывал про камеру, где их было двадцать четыре человека, все, кроме него — заядлые курильщики. Просыпаешься утром — глаза есть от дыма. Говорит, он даже Путина в этот момент не ненавидил так, как всех этих курильщиков. Что показательно.

Отметим для истории: женская камера гораздо лучше чем мужская уже просто потому, что людей там обычно меньше. Правда, в данном случае у нас камера получилась смешанной — я, Никс и Маша Рябикова. Потом Машу выпустили, а к нам посадили девочку, которой дали десять суток за вождение в нетрезвом виде и без прав. Вот, кстати, лишняя возможность оценить меру общественной опасности протеста. Активист с плакатом, с точки зрения наших правоохранительных правохоронительных органов — такая же угроза, как нетрезвый и неопытный водитель. Ну да это уже мелочи и буржуазные придирки. Сравнивать между собой отдельные решения наших судов — бессмысленное расточительство энергии и времени. Тут, как в старом анекдоте про сантехника в Кремле, "систему менять надо". Отказаться от презумпции виновности, покончить с телефонным правом, прекратить гнобить правозащитников... Ладно, что-то я размечтался. Возвращаюсь к спецприемнику.

Тот, куда мы попасли, самый лучший по Москве. Туда часто приезжает ОНК (общественная наблюдательная комиссия), там сделан качественный ремонт, там много раз сидели видные участники протеста (непосредственно до нас — Навальный и Митюшкина). То есть менты там уже вполне выдрессированные. Ведут себя любезно, не хамят, даже идут на послабления против режима — скажем, свет по расписанию должен включаться в шесть утра, но вместо этого включают в восемь тридцать, в передачи не положено класть цитрусовые — но нам приносят апельсины и грейпфруты, и никто не начинает к этому цепляться. И самое главное — по норме полагается один звонок родным за время нахождения в "спецухе", а у нас можно было ходить звонить хоть каждый день, почти без всяких ограничений. Вроде бы мелочь, но очень способствует установлению нормальной, человечной атмосферы. Это ведь не правда, что протестных активистов хлебом не корми, дай сделать "по бумажке" и покрючкотворствовать. Формальности и правила нужны не сами по себе, а как последний рубеж обороны личности при столкновении с системой. Вот когда нас пытаются вытолкнуть ЗА такой рубеж, в пространство притеснения и произвола — тогда мы просто вынуждены, фигурально выражаясь, вырыть на этом последнем рубеже окопы и держаться, как под Сталинградом. Но, конечно, нам приятнее найти с противником нормальный человеческий язык. И в этом смысле полицейским из второго спецприемника я благодарен.

Мы с Никсом давно думали о том, как бы нам съехаться и пожить вместе. А я вообще мечтал об отпуске, так как совсем забегался за несколько последних месяцев. Тогда-то и случился спецприемник — очень кстати, ничего не скажешь! После ОВД и автозаков у меня было такое чувство, словно я попал в дом отдыха (да это и по сути очень близко к истине). Книги, ежедневная часовая прогулка, передачи от друзей, приятные соседи и возможность спать по столько часов в день, сколько захочешь. Если в последнюю неделю я чувствую себя не таким замотанным, как до отсидки, то обязан этому именно восьми суткам там. Нам было хорошо втроем. Никс рисовал, я прочитал с десяток книг, которые вряд ли осилил бы на воле, Маша работала над дипломом... временами мы бросали заниматься своим делом и вели друг с другом долгие беседы. Скажем, ночью мы устраивали поэтические вечера, читая наизусть свои и чужие стихи. Или подолгу беседовали о религии, любимых книгах и о спорах с близкими. А еще мы курили. Оттого, некурящих среди нас не оказалось, можно было делать это, лежа на кровати с книжкой. Варварская роскошь! Дома, например, мне всякий раз приходится ползти на лестничную клетку...

Но самое главное, что скрашивало нашу жизнь — это незримое присутствие друзей. Нам то и дело передавали огромные пакеты с книгами, едой и сигаретами. Сказать по правде, вещей у нас было столько, что остатки пришлось выносить на волю в нескольких огромных сумках. Но дело не в этом. Главное, когда дверь открывается и тебе говорят — вам передача, распишитесь! — ты всякий раз чувствуешь себя по-настоящему счатливым. Каждая такая передача — овещественный знак внимания, тревоги и любви. Больше всего мне нравились записки. А шедевром среди всех записок было послание от бутовских:

"Привет пятой колонне! Как сидится? Возвращайтесь к нам скорее!

Искренне ваш,

Госдеп США

агенты Савчук, Мижурина и Моргунов"

И вот еще одна забавная деталь. Ту камеру, куда сажают только протестующих, тем самым отделяя их от остального "контингента", персонал приемника и сами активисты простодушно называют "политхата". Этот термин уже так прижился, что никто особо не задумывается, что он пришел из тех времен, когда все заключенные и в самом деле четко разделялись на "неполитических" и "политических". А ведь такое разделение и связанные с ним понятия — это в каком-то смысле самый четкий показатель политического климата. И то, что эти термины опять в ходу — симптом довольно показательный.

Понедельник, 07 Апреля 2014 г. 17:23

Вечером был сход в поддержку "узников 6 мая". И если обычно вопиюще-незаконные задержания людей за одиночные пикеты вызывают у меня только усталое раздражение, то на сей раз эта картина разозлила меня так, как будто я увидел ее в первый раз. И тут-то Дейл развел руками в воздухе и спросил — вот интересно, если я так встану без плаката, меня заберут?.. Я тут же загорелся организовать цепочку из невидимых плакатов. Репортеры начали снимать. Рядом вставали люди, раскрывавшие свои "плакаты" — всего нас набралось шесть-семь человек. Я объяснял корреспондентам, что мы стоим тут в поддержку узников 6 мая, и что на моем невидимом плакате написано "Свободу политзаключенным". Активисты веселились. Полицейские тупили. Они встали в нескольких шагах от нас и глупо переглядывались, пытаясь понять, что теперь делать. В конце концов поступил приказ — брать всех. Оперативники наконец-то почувствовали себя в своей стихии и набросились на нас. Имея за плечами несколько десятков задержаний, ответственно заявляю, что не могу вспомнить ни одного более нелепого. Невидимый плакат! Такое в самом деле может быть разве что в путинской России. Уже в автозаке мы шутили, что у нас имеется невидимое согласование пикета с мэрией, и, если уж наши плакаты признаны реальными — то разрешение тоже должно считаться настоящим. Так что нефиг тут!..

Однако самый интересный случай произошел все-таки не на Манежной площади, а в ОВД. Там был один майор, который безо всяких нареканий принес на шестой этаж журнал доставления, при нас вписал туда имена всех задержанных и указал там именно то время, которое мы ему назвали. Каждый активист поймет, что это — почти чудо. Но дальше было еще интереснее. Этот майор напоминал каждому, что тот имеет право не называть место своей работы или учебы. Без вопросов допустил двоих общественных защитников. Не просто не пытался откатать нам пальцы, но и во всеуслышание заявил, что это незаконно и противоречит Конституции, хотя этого требует их новая служебная инструкция. Не знаю, как у остальных, а у меня все ниже отвисала челюсть. И на губах появлялось нечто вроде недоверчивой улыбки. Да не может быть! Нормальный полицейский?!... Вместе с нами была задержана несовершеннолетняя девушка. Ей стало плохо, пришлось уложить ее на стулья и позвонить в "Скорую". В овд приехал ее отец. А по закону на нее должны были составить административный материал, поскольку ей уже исполнилось 17, а ответственность по административным статьям начинается с 16-ти. Мы говорим — будьте людьми, отпустите девочку, ей плохо! Из дежурной части отвечают — не отпустим, пока полицейские, которые ее доставили, не заберут свой рапорт. А те полицейские уже уехали... и вообще, не думаю, чтобы они что-то забрали — на моих глазах их командир орал на немолодую женщину, которая хотела выйти в туалет — "Стоять на месте!! В туалет будете ходить по моему приказу!!". Второй оперполк — это диагноз. Мы звоним в прокуратуру — они толком ничего не говорят. По логике сюжета, нашему майору следует завести протокол об административном правонарушении. Он явно ощущает себя не в своей тарелке, но все же отодвигает от себя листы и говорит — не буду ничего писать. Звонит в дежурную часть, просит отпустить девушку. Они отказываются. Еще один звонок в прокуратуру. Оттуда приходит замечательный ответ — действуйте по своему усмотрению. Майору уже натурально дурно — но он все-таки решается и выпускает девушку с отцом, несмотря на явное давление со стороны своих коллег. Возвращается он к нам в каком-то обалдении и что-то там бормочет про то, каких люлей ему назавтра прилетит от руководства. Но! Когда другой мент решил мне отомстить за критику его работы, и не давал мне уйти из овд, хотя 3 часа задержания уже прошли — тот же майор не поленился прибежать с шестого этажа, чтобы лично распорядиться меня выпустить. Я очень хотел узнать, как же его зовут, но он не рискнул представиться. Назвал только имя — Александр. Тем не менее, я был глубоко впечатлен его поступками. В особенности по контрасту с тем, что видел каждый раз последние несколько лет.

Пятница, 18 Апреля 2014 г. 11:38

Преподавательница по социальной философии рассказала, как другая группа студентов предъявила ей претензию в "очернении нашей истории". Якобы программные произведения нарочно подобраны так, чтобы опорочить нашу великую и светлую российскую действительность. В список "очерняющих" попали, между прочим, Франк, Бердяев и Сорокин. Общее негодование прошло под лозунгом "вы нам внушаете, что в России все плохо". Лай тоже рассказывал о том, как на семинаре, посвященном Ежову и тройкам ОГПУ, кто-то из студентов возникал на тему — что вы нам все только о плохом рассказываете, в стране же в это время поднимали экономику! Вероятно, на семинаре, посвященном экономике, следует говорить про экономику, а на семинаре, посвященном политическим репрессиям, следует... тоже говорить про экономику. Так, от греха подальше. Да и вообще, давно пора бы запретить само это крамольное словцо "репрессии". Нет у нас никаких репрессий! И никогда не было. А кто о них заговорит — тот очернитель и национал-предатель. Это тухлое словцо, национал-предатель, нам удачно подсказал наш президент — чтобы понятно было, на кого теперь точить рога народным массам. Ох, не зря, похоже, мой покойный друг Леша Давыдов любил повторять, что массы бывают только каловыми и рвотными. Простите мой французский.

Но какие неженки, это же надо! Университетские преподаватели плохие — они им "внушают" что-то нехорошее. И никому из этих оскорбленцев почему-то не приходит в голову, что признак университетски образованного человека — это именно критическое осмысление любой доступной информации. Закрыть глаза, заткнуть пальцами уши и топать ногами, чтобы не услышать что-то неприятное — это нормально для ребенка пяти лет. А взрослый человек, который не согласен с тем, что ему говорят, прочел бы пару-тройку совершенно противоположных книг и выступил бы с контраргументами. Другое дело, что для этого пришлось бы поработать. А работать "патриоты" не хотят. Они желают оскорбляться.