Удержать мечту

Маскарад... Здесь каждый оставался инкогнито... И она не стала исключение, в прочем, как и он. Высокий, такой же расчетливый, как и его отец. Он просчитывал свой каждый шаг, просчитывал все...

И вот на балу он увидел ее. Юное создание, еще не развращенное этим жестоким и пошлым миром. Она стояла около стены, освещая своим внутренним светом эту темную комнату. Заиграла музыка... и он решился.

— Разрешите пригласить вас на танец, — перед княжной стоял статный молодой человек, лицо которого закрывала черная маска с серебряными узорами.

Рука девушки в белоснежной перчатке неуверенно легла на ладонь юноши, они закружились в танце, словно листья, которые подхватил ветер и унес с собой... Не существовало ничего что могло бы разлучить их в этот момент... Чистая и пламенная любовь зародилась в их горячих сердцах, бившихся в унисон. А на следующее утро княжна нашла на своем столе конверт, который тут же открыла, начав читать вложенный листочек:

Кто украл мое сердце? Милая моя Натали...

Это потом она узнает, что он и есть Александр Николаевич Романов, император... И он намного позже поймет, что полюбил невесту своего друга... Они никогда бы не смогли быть вместе, но их любовь, страстная и чистая, сияла над Российской империей, давая каждому из них силы на новые свершения.

Она ждала его, когда он воевал... А он переживал, когда у нее была родильная горячка, так, как будто это у него на свет должен появиться ребенок...

1862, 1868,1874... Стремительно неслись года, да и они давным-давно стали другими. Более не было той юной княжны... На ее месте появилась холодная и сдержанная герцогиня, отвечающая за свои поступки, но все так же искренне любившая своего императора, который все время искал в толпе миниатюрную фигуру женщины, перевернувшей всю его жизнь. Его жена никогда не поддержала бы ни одну реформу, проведенную им, а она... Она давала силы жить дальше...

И вот настал тот страшный 1881 год... Он ехал к ней... Той единственной, что любил всю жизнь, чтобы сказать, что теперь они могут быть вместе, как вдруг там, на улице, раздался страшный взрыв.

— Что случилось? — император вышел из кареты.

— Ваше Величество! Ваше Величество! Здесь... — еще один взрыв раздался рядом с императором. Когда дым рассеялся, они увидели его... Окровавленный Александр лежал на дороге, зажимая руками рану...

— Отвезите... меня... к ней... — хриплые стоны срывались с губ царя.

И вот кони мчатся во весь опор, увозя его туда, где всегда находилось его сердце...

Мелькали леса, города, села... Император держался из последних сил, зная, то это будет последний раз, когда он увидит ее... Ему уже было 63, а ей — 60.

— Натали... — прошептали его обескровленные губы, едва она вошла в комнату, где его пять минут назад осмотрел врач, сообщив, что ему осталось недолго.

— Александр, — она все такая же: прямая спина, осанка, а в голубых глазах застыла боль... Пять лет назад умер ее муж и друг, а сейчас... Сейчас должен был навсегда уйти и он.

Неизбежность. Какое страшное слово. Оно, как Дамоклов меч висело над ними.

— Знаете, всегда хотел... — он не договорил, вдруг сильно закашлявшись, отчего бинт тут же пропитался ярко-алой кровью.

-Знаю, — прошептала герцогиня, подходя ближе, а затем ее губы коснулись губ императора. Это был их первый поцелуй за сорок пять лет, что они друг друга любили... Нежное касание губ, слезы, бегущие из глаз... Они столько всего пережили, и вот, казалось бы, счастье забрезжило над горизонтом, но беда пришла внезапно...

Долг. Долг. Долг. Это слово им вдалбливали с самого детства. И они усвоили урок, оставшись навсегда верными друг другу и империи, забыв про свою любовь...

— Я люблю Вас, — слова разорвали тишину комнаты, вызвав новый поток слез у женщины, умевшей всегда держать себя в руках.

Больше ничего не было сказано. Да и нужны ли влюбленным слова?

А на следующий день его не стало... Император Александр Николаевич Романов навсегда ушел в царство мертвых. Наталья не присутствовала на его похоронах, боясь не справиться со своими чувствами...

Через три дня тело герцогини нашли в ее усадьбе... Посиневшие губы, на которых играла улыбка и клочок бумаги, зажатый в руке:

Кто украл мое сердце? Милая моя Натали...

Музыка стихала, а я постепенно возвращалась обратно, в комнату, где сидели ребята. Когда они пришли, я не заметила. Все они как-то странно смотрели на меня, а по их щекам текли слезы. И даже Роз... в уголках его глаз блестели слезинки...

— Мамочка, это было просто волшебно, — Стешка подбежала ко мне и обняла за ноги, положив голову на колени.

— Потрясающе, — я еще никогда не слышала, чтобы Розарио хвалил меня и смотрел так... без тени ненависти во взгляде.

— Ч-что? — руки мелко дрожали, губы тряслись.

— Это было потрясающе, — прошептал он, касаясь губами моего уха и посылая по телу волну жара, — Твоя музыка просто великолепна.

— Н-но мы же играли вместе. "Мой ласковый и нежный зверь...", — я не понимала, что происходит.

— Нет. То есть сначала — да, а потом... ты начала играть что-то свое, закрыв глаза и на ощупь нажимая клавиши. Сначала слегка неуверенно, а затем музыка все больше и больше набирала силу. Одновременно грустная и трагичная, она несла в себе такую нежность и любовь, что это напомнило нам о Джексон, — Розарио никогда не был столь многословен... Джексон... Девушка, чье место я случайно заняла, которой мне никогда не стать. Больно. Очень больно.

— П-простите, — отодвинув стул, осторожно вышла из-за инструмента, стараясь не упасть — ноги тряслись, — Стеш, посиди, пожалуйста, с дядей, а мне... — медленно передвигаясь вдоль стены, дошла до своей комнаты, потом же, юркнув туда, захлопнула за собой дверь.

Больно. Как же больно понимать, что тебя считают всего лишь суррогатом. Слез нет. Ничего нет. Просто, наверное, все давно выплакано и выстрадано. Быстро достав листок и взяв карандаш, начала писать то, что пришло в голову...

Холодный дом, текучий разговор,

Текут слова колючие и злые.

Полночный бред,

И снова два часа в упор

Расстреливаешь чьи-то позывные.

Холодный сон , и нет ему конца,

И тайны мрака вновь скрывает бездна,

И в черном камне — контуры лица,

И духу странствий в нем смертельно тесно.

Холодный дождь смывает все следы,

И словно все исчезло в этом мире.

Приют зеркал затянут тонким льдом,

И тишина опять течет по венам,

И, затаив дыханье, ждет разлом,

Кто, сделав шаг, в него сорвется первым.

Сделав шаг...

А ты молчишь и смотришь на часы,

Которые давно забыло время.

В тот миг, когда с вершин сорвался ты,

Познав восторг и ужасы паденья.

И пусть восход опять ворвется в дом

И обнажит полуночные раны:

Ты в храме ветра станешь звонарем,

Всего лишь частью этой жизни странной.

Холодный дождь смывает все следы,

И словно все исчезло в этом мире.

Приют зеркал затянут тонким льдом,

И тишина опять течет по венам,

И, затаив дыханье, ждет разлом,

Кто, сделав шаг, в него сорвется первым.

Сделав шаг... Слова сами текли, укладываясь в строчки, а в голове уже звучала музыка, которую необходимо было срочно записать, иначе забуду... Так что, забыв все свои обиды, я пулей вылетела из комнаты, на кого-то налетев и грохнувшись на пол. Треск стоял такой...

— Что ты?!!! — быстро вскочив и даже не посмотрев на того, кого уронила, я плюхнулась на стул и открыла крышку рояля. Пальцы тут же заскользили по клавишам, и ноты сами рисовались на листке.

— Не мешай! — отмахнулась, стряхнув чьи-то руки со своих плеч, продолжая все так же лихорадочно строчить, — и вообще... — договорить не успела, так как меня сгребли в охапку и тактично заставили замолчать, заткнув поцелуем.

-У-у-ум, — пробубнила в губы, судя по всему, Роза — остальные так никогда бы не стали делать. Я старательно пыталась оттолкнуть парня, который сейчас мне очень мешал, но ничего не получалось. Совсем ничего. Меня просто-напросто подхватили на руки и прижали к стене, закинув мои ноги к себе на талию.

-Роз, — все, сил отпихивать его больше нет. Да и это все равно бесполезно. Руки обвили шею парня, а пальца зарылись в таких мягких на ощупь волосах, слегка дергая их и срывая стоны с его губ.

— Дядя Стеф! Дядя Стеф! А тут мама и папа целуются! — мои хаотичные мысли прервал веселый голосок дочери.

— Ах, целуются, говоришь? — видимо, мой братец вышел из комнаты. А Розарио все так же целовал меня, причем еще настойчивее.

— Вы посмотрите на него! А сам заливал, что ненавидит ее больше жизни! — слова Криса, видимо, и стали катализатором всех последующих событий. Меня резко оттолкнули, да так, что я упала на пол, сильно приложившись головой. Перед глазами все поплыло!

— Ма-ама!!! — раздался в звенящей тишине крик малышки, которая уже бежала ко мне. Из ее голубых глаз бежали слезы. — Мамочка! — Она опустилась рядом со мной на коленки, крепко обнимая меня за шею.

— Тише, тише, моя хорошая. Все в порядке. Все хорошо, — успокаивала ее, крепко прижимая к себе.

— Ты плохой! Плохой! И ты не мой папа! И никогда им не станешь! Зря мама тебя... — она не договорила, вновь уткнувшись в мою шею, а я, наконец-то поняла природу моих чувств к Розарио. Любовь. Я люблю человека, который ненавидит меня! А как не хотелось наступать на одни и те же грабли. За что мне это?!

— Милая, прости меня, — парень бросился на колени рядом с моим ребенком, пытаясь обнять ее за плечи, — Стефани...

— Не трогай ее, — с трудом сев, посмотрела в такие знакомые глаза цвета виски, в которых не было обычной злости, холодности, — не смей нас трогать! Все, Розарио Романо! Ты исчерпал свой лимит! У меня больше нет ни сил, ни желания тебя прощать и терпеть! Все! Я ухожу! Прости меня, Стефан, что не смогла заменить твою сестру, Джексон. И вы, ребята, простите, что не являюсь той, что была вашим другом. Встретимся на репетиции. И еще, меня зовут Виолетта или Вайолет, кому как удобнее, — подхватив дочь на руки, прошла в свою комнату, где собрав наши с ней вещи, достала из тайника ключи от моей настоящей квартиры. Пора вернуть все на свои места.

Ребята все так же сидели в гостиной, когда я, повесив сумку на плечо, вышла из квартиры, уводя за собой Стефанию.

* * *

— Что ты наделал? Ром, что ты наделал? — Стефан, как ужаленный ходил из угла в угол, а мне хотелось напиться. Просто взять и утопить все свои проблемы в алкоголе, желательно, в виски. Я обидел маленького ни в чем неповинного человека, который так искренне и чисто любил меня, даже считал своим отцом. Я любил эту малышку. А еще умудрился обидеть девушку, нет, женщину, которая смогла пробиться сквозь стену отчуждения, возведенную с таким трудом. Обидеть ту, которую безумно любил. Вам смешно? Зря.

Все это началось пять лет назад, когда она только появилась в нашем доме. Безумие. Меня, как будто сжигало изнутри пламя, и я злился на нее, зная, что не нужен — в ее взгляде было столько презрения...

— Она... она ушла? — Кристиан, кажется, не верил во все происходящее. Какой же он наивный...

— Да. Теперь мы будем видеть ее лишь на репетициях, — в голосе Эжена звучали тоска и горечь, а в глазах потух тот огонь, который Джек, нет, Вайолет, разожгла в его душе. Незаметно, девушка каждому из нас вернула смысл жизни, а мы...

— Мы ее не поняли. Посчитали игрушкой, которая должна была заменить Джексон, но все изменилось... — Стефан сел на диван и, запустив руки в волосы, застонал, как раненый зверь.

Это конец!

* * *

Ну, вот и мой дом. Как же я давно здесь не была.

— Мам, а ты тут раньше жила? — Стешка посмотрела на меня с какой-то надеждой.

— Да, моя хорошая, — открыв дверь, вошла в подъезд. Все такое же, как и тогда. Те же бабульки, сидящие на обшарпанной зеленой лавочке, те же голубые стены подъезда и тот же лифт, только вот надписей в нем стало куда больше.

Такая знакома дверь. Я осторожно вставила ключ, повернув его в замочной скважине. С тихим скрипом дверь в мое прошлое отворилась. Дома. Наконец-то дома.

— Кто здесь? — раздалось из глубины квартиры. Здесь кто-то живет? Почему тогда не сменили замки? Дочка ближе прижалась ко мне, вцепившись в ткань джинс. Вдруг зажегся свет, который ослепил на один момент.

— Виолетта? — такой знакомый голос. Как же мне не хватало ее, какие бы ссоры у нас не были в прошлом.

— Ма-ама, — бросив сумку на пол, я оказалась в объятиях той, которая до сих пор продолжала верить и ждать, ни смотря ни на что, — мамочка.

— Милая, кто там? — раздалось с кухни.

— Саша, Саша... Наша девочка вернулась домой, — мама всхлипывала на моем плече.

— Дорогая, тебе кажется, — взволнованный мужчина выбежал в коридор и застыл, глядя на меня, — Не может быть. Ветка! Ты жива!!! — мужчина не знал, что ему делать, припомнив, что было тогда между нами.

— Папа, — все обиды забыты. Вся жизнь с чистого листа. Я никогда не могла подумать, что они будут меня ждать, что смогут узнать...

— Мам, — Стешка дернула меня за руку, привлекая внимание, — а кто эти люди? — малышка была растеряна, потому что ничего не понимала.

— Это твои бабушка и дедушка, — улыбаясь сквозь слезы, прошептала , подводя ее к вновь обретенным родственникам, — а это Стефания, моя дочь, — и я, и дочка ждали их реакции.

— Милая, — мама крепко прижала к себе девочку, а их обнял отец, — какая же ты красавица.

Не стоит рассказывать, сколько было пролито слез в ту ночь, сколько было всего рассказано. Я поведала свою историю жизни в Германии, и пока мама была в больнице. Рассказала про Максима, Стефана, Розарио...

— А ведь ты его любишь, — прошептала родительница, когда мы остались на кухне вдвоем, пока новоиспеченный дедушка укладывал внучку спать.

— Да, и это поняла совсем недавно. Но как бы оно там ни было — он все равно меня ненавидит, а я не хочу навязывать свое общество, — горько усмехнулась.

А затем мама рассказала, как она оказалась в той липовой больнице, как и папа, играл свою роль. Они боялись, боялись моего приемного отца — Ларина, которого она убила, обороняясь. А сейчас все устаканилось, там появился "новый король", и весь их "темный двор" переехал в другой город, расположенный по близости с академией для киллеров, где и обучалось "их темнейшее величество".

Мы просидели до самого утра.

— Мам, мне нужно бежать на репетицию. Ты не могла бы присмотреть за Стешкой, — расчесывая волосы, попросила .

— Конечно, милая. Мне это в радость. Да и познакомимся поближе, — она тепло улыбнулась. Правду говорят, что внуков любят больше, чем детей.

Заглянув в комнату, где спала дочка, расшторила окна.

— Маленькая моя, просыпайся, — поцеловала мое маленькое чудо в щеку, отчего она завозилась.

— Ма, я немножко пошсплю еще, — пробубнила она, обнимая подушку.

— Хорошо, милая. Я пошла. Оставляю тебя с бабушкой, — и с легким сердцем выпорхнула из комнаты. Жизнь определенно начинала налаживаться.

Глава 4.