Цр: Идущая

Перед дверью появились, когда щель в стене, хоть и узкая, ещё оставалась. Шедший первым повернулся к Вике лицом. Это был давешний знакомый, Ликт. "Хоть бы не заметил!" — взмолилась Вика, но её мольба не была услышана. Девушка увидела, как распахнулись его глаза, прежде чем парень одним быстрым движением закрыл дверь. Мгновением позже и стена, наконец, стала на место.

Вика замерла в непроглядной темноте, не снимая судорожно сжатых пальцев с рычага, закрывшего дверь. Поверхность была чуть тёплой и приятной на ощупь, чуть шероховатой, как старая кожа. Страх или благоразумие, или даже любопытство — что-то перебороло первую безотчетную мысль бежать вперед, вниз, по уводящим в неизвестность ступенькам, только подальше отсюда, где её застали на месте преступления. Эта мысль ушла — и оказалась единственной: после неё в голове стало удивительно, ошеломляюще пусто. Слева смутно слышались шаги. Вика подумала и шагнула в ту сторону, в обход комнаты. Метра через четыре ход упёрся в стену, из-за которой гудели голоса: один громкий, одышливый — незнакомый, другой, потише — Ликта. Не подслушивать в подобных обстоятельствах было бы не тактичностью, а просто глупостью, решила Вика и со всей возможной осторожностью приникла ухом к камню.

— ... что играете в кости на посту — все оба отправитесь денники чистить! — внушительно и импульсивно вещал незнакомый голос. — А ну, живо встали, как положено! Ты куда в меня копьём тычешь? Ты в потолок тычь, а не в меня! Вот так и стойте! А ты сюда иди! — рявкнул он, поборол кашель и продолжил. — С тобой про эту... неё поговорить велено.

Вика передвинула руку рядом со щекой, совсем забыв о зажатом медальоне, — серебро мерзко скрипнуло о камень. Девушка передёрнулась: и от звука, и от мысли, что услышат, — и отшатнулась от стены так, что едва не протаранила противоположную. Постояла, стискивая безделушку и прижимая ей выпрыгивающее из нагрудного кармана сердце. Было тихо. Вика вдохнула, выдохнула, снова прижалась ухом к холодной шершавости стены.

— ...будет проще войти в доверие, чем кому другому, — продолжал всё тот же голос. — Напирай на чувство своей благодарности за спасенную жизнь. От тебя требуется следить за ней и докладывать обо всем подозрительном. Что здесь не ясно?

— Все яс... — начал Ликт, но "инструктор" прервал его:

— Ма-алчать! Кто тебе позволял открывать рот? Кто, я тебя спрашиваю?! Маалчать! Я тебе, дураку, кому говорю: от тебя требуется молчать, когда разговариваешь с благородными! Молчи и слушай! Да... О чем я говорил?..

— Докладывать о подозрительном.

— А? А, да, конечно. Я и сам знаю! Ты что это, учить меня вздумал?!

— Что ты, господин. Тебя учить ни к чему.

— Да! А твое дело — не учить, а докладывать о подозрительном. Особенно при наличии обнаружения приготовлений попытки к бегству! Вот теперь отвечай: ясно?

— Дело ясное, что дело темное, — сказал Ликт негромко, так что Вика скорее угадала знакомую присказку, чем услышала её. Знанию местной фразеологии она постановила не удивляться.

— Что?

— Ясно, господин.

— Хорошо. И запомни: скроешь что, так будешь иметь дело с самим хозяином! Или ты уже чего видел? Ошивался тут!

Вика сжалась в темноте, чувствуя, как исчезает едва успевшая затеплиться надежда.

— Нет, — ответил Ликт, и она с трудом поняла, что он сказал. — Нет. Я ничего не видел. Когда бы я мог успеть?

— Это твое дело! Как ты смеешь задавать вопросы? А когда ты успеваешь красть из кладовых всё, что плохо лежит, ворья шкура?

— Никто не докажет, что это я, — беспечно возразил Ликт.

— А и незачем! Незачем доказывать! И так ясно! — рассвирепел его собеседник, наделённый одышкой и административной властью. — И ясно, кто распускает по замку эти невозможные, крамольные шуточки! У каждого порядочного офицера руки чешутся при виде тебя! Но если выполнишь в точности, то хозяин, — на этом слове он сменил голос на приторно-почтительный, — хозяин в своей беспредельной снисходительности соизволит простить твои выходки и даже повысить в чине. Так что спасай свою шкуру! Потому что, будь моя воля, тебя не повысили бы, а повесили! Иди, считай, что ты на посту!

Сердито протопали грузные шаги, что-то грохнуло поодаль и все стихло. Минуты на две. Потом Ликт негромко позвал из комнаты:

— Виктория!

Она стояла в нерешительности. Ликт снова позвал. "Ладно, не вечно же здесь отсиживаться", — подумала Вика. Вернулась ко входу и вернула рычаг в исходное положение. Дверь открылась.

— Я так и подумал, что ты ещё где-то тут, — приветствовал её Ликт.

— Странный ты, — ответила Вика, щурясь от свечного света, показавшегося ярким после темноты за дверью. — Почему было мне помогать? — Вернувшись в комнату, она мимоходом заметила, что рычаг — это меч со странной рукояткой, и пошарила глазами: чем бы закрыть дверь. Дверь закрылась сама.

— Нет, это ты странная, клянусь зубами моей бабки! — возразил Ликт. — Сперва спасаешь жизнь совсем незнакомому человеку, а потом удивляешься, что он тебе благодарен!

— Я удивляюсь, что ты согласен иметь дело с Шегдаром.

— А дело-то как раз в том, что я больше вовсе не желаю иметь с ним дела! — объяснил Ликт. — Ты нашла выход из замка — позволь мне пойти с тобой! Я буду вести себя смирно и не помешаю! — добавил он прежде, чем Вика успела открыть рот.

— Ты хочешь бежать? — переспросила она.

— А то! Думаешь, тут так здорово жить?

— Ещё бы! — хмыкнула Вика. — Замок с привидениями, хозяин — граф Дракула, начальник — говорящий дуб... Сказка да и только! А по совести... Ну нашла я... ход. Я ж понятия не имею, куда он ведет и куда идти оттуда! Может, и вовсе не из замка... Хотя мне почему-то кажется, что нам повезло. Но я страны не знаю, и нас обоих поймают. — Чем дальше она говорила, тем более безумной казалась ей сама эта затея с побегом. — А когда поймают, меня, может быть, ещё убивать не будут, пока Шегдар считает меня... этой. Но с тобой-то, судя по тому, что я слышала, уж точно церемониться не станут!

— Ты хочешь меня испугать? — спросил Ликт. — Чтобы я перепугался и отстал?

— Нет, — честно ответила Вика. — Просто размышляю вслух. Вообще-то, вдвоем не так страшно. Просто я не хочу быть виноватой, если...

— Не будешь! — прервал её Ликт. — Я знаю, кто переведет нас через границу, если ты выведешь из Даз-нок-Раада!

— Дазна... чего?

— Даз-нок-Раад. Замок. Ты что, не знаешь, где находишься?

— Доброе утро! А кому я рассказывала, откуда я? Я знаю, что страна называется "Кадар", но ни о каких "раз-два-радарах" и не подозревала. (Тут она немного уклонилась от истины. Услышав второй раз название замка, она снова ощутила себя гением лингвистики: сочетание звуков означало "зуб дракона").

— А, и правда. Ну, Даз-нок-Раад — это просто название замка, где мы сейчас и стоим. Раад — кадарская столица, а Даз-нок-Раад — её центр, замок. Но ты не ответила на вопрос. Вернее, это я его ещё не задал, — Ликт хмыкнул. — Так если я найду этого человека, — ты согласна?

— Согласна?.. — Вика задумалась на пару секунд. — Да, пожалуй. Почему бы нет! Втроём веселее. Но... — запнулась она, — а этот твой таинственный некто согласится?

— Это я беру на себя! — радостно пообещал Ликт.

— Ну, как знаешь.

— Но у нас мало времени! — спохватилась Вика. — Завтра будет уже поздно, потому что завтра, скорее всего, уже не будет меня. Значит, нужно уходить этой ночью. А уже вечер!

— Время — как ветер. Постоянно уносится мимо и никогда не заканчивается полностью, — философски заметил Ликт. Вика удивленно на него покосилась, но парень уже переключился на хозяйственный лад:

— Еду я добуду. А вот где раздобыть оружие?.. — повертел головой и рассмеялся. — А, вот уж глупый вопрос! Тут на десяток хватит!

— Оно нормальное? — неловко спросила Вика. — Ну, качественное? А то мой максимум — отличить копье от меча...

— Оно не нормальное! — гордо простёр руку Ликт. — Оно великолепное! А топорик для дров я и на кухне стащу. И одежду... Нет, на кухне одежды нету... — он призадумался, почесав за ухом. — А, знаю где!

— Отлично! — улыбнулась Вика.

— Значит, тут, в полночь, — подытожил Ликт. — Идет?

— Идет. Нет, подожди! Сколько до полуночи? И как вообще здесь время измеряют?

— До полуночи ещё часов пять. Чуть больше, может, — не успел толком удивиться Ликт. — А время измеряют в часах. Дюжина часов — день, дюжина — ночь. Полночь — шесть часов ночи. Часы услышишь.

— Хорошо. Значит в полночь, по бою часов, будем здесь!

Минут через двадцать в комнате Реды было тихо и темно, как в тот день, наверное, когда хозяйка бежала из замка, окружённого врагами.

II

Реда. 2 года до смерти.

История не терпит сослагательного наклонения.

Но — увы, терпит повелительное.

А. Кнышев

Дело шло к полудню. Хотя в коридор не проникало света снаружи, было, тем не менее, светло — достаточно, чтобы читать. Свет расходился от закреплённых на стенах по обеим сторонам факелов. Впрочем, читать здесь едва ли кто-то вздумал бы. Да и некому, собственно: два одетых в бирюзовое человека, неподвижно стоявших с алебардами у полированной деревянной двери в конце коридора, не умели, кажется, даже моргать — как статуи. (Вообще-то, читать они тоже не умели, но этого на лбу не написано). Было душно, но оба замерших навытяжку караульных и не к таким запахам привыкли. Только когда один из факелов забился в конвульсиях и испустил дух: тёмно-серый, почти чёрный, маслянистый и едкий, — стоявший справа от двери закашлялся, но тут же поспешно принял исходное положение. Как раз вовремя: в противоположном конце коридора показались трое. Невысокая женщина в охотничьем костюме из зеленой парчи, переливавшейся серебром, уверенно и быстро шла впереди, не оглядываясь на своих спутников — двоих мужчин в дурацких оранжево-зеленых камзолах с высокими неудобными воротниками. Эти двое остались за дверью, когда Реда вошла в библиотеку. Её там уже ждали.

Тшадоно Нга, родом из Занги, представлял собой весьма своеобразную личность. Учёный, поэт и философ, он сознательно отказался изучать магию по совершенно неясным ни для кого (кроме, возможно, самого Тшадоно Нга) причинам, тем самым отказавшись стать Мастером, хотя многие всё отдали бы за это звание. Выделялась из общего ряда и история его появления при имперском дворе. Удивляло, впрочем, вовсе не то, что многие представители интеллигенции были собраны в столицу со всех концов Империи, и не то, что Тшадоно оказался в их числе. Хотя поговаривали (очень тихо и очень нервно оглядываясь), что императрица — "...нет-нет, вы только не подумайте, что я осмеливаюсь судить или, охраните Вечные, осуждать, но мне всё-таки странно..." — многим казалось "странно", что пригласили не арнского Мастера, например, а "этого зангского недоучку". Главной же странностью нужно признать то, о чём едва ли кто-то знал (кроме императрицы, разумеется, и самого Тшадоно): в письме, пришедшем ему из Даз-нок-Раада, содержался не приказ явиться, а просьба, причем особо оговаривалось, что в случае отказа никаких репрессий не последует. Более чем неординарное заявление от всегда на репрессии щедрой Реды. Тем более, что слово своё она обычно держала (хотя всё-таки обычно, а не всегда). Так или иначе, но "зангскому недоучке" было высочайше позволено выбирать, служить императрице, или нет, и он выбрал первое, хотя порой не слишком лестно (и слишком по тем временам неосмотрительно) отзывался о некоторых её действиях. И приехав, пожилой ученый не стал менять своих убеждений, более того, он и скрывать их не вздумал, время от времени позволяя себе критиковать Реду. Но что самое странное, он, после вот уже полутора лет такого поведения при дворе, оставался в живых. И оставался единственным, кому императрица старомодно говорила "вы". Об этом последнем, впрочем, тоже мало кто знал. Реда предпочитала беседовать с ним наедине: скорее всего, она не хотела, чтобы у непочтительного поэта нашлись последователи, — но беседовала довольно часто. Тшадоно рассказывал о поэзии, в которой разбирался великолепно, а императрица редко упускала возможность пополнить своё образование. Тшадоно пытался время от времени переключиться и на более насущные проблемы, но его политические, экономические и в особенности социальные выкладки императрица упорно игнорировала. А на сегодня как раз была назначена очередная беседа.

Реда оставила своих провожатых за дверью и вошла. Просторное помещёние библиотеки, окрашивали в тёплые коричневые тона и шкафы с книгами, и стены, отделанные деревом, и тяжелые шторы, подобранные в тон. И великолепная подборка книг на семи известных императрице языках со всех концов света, тысяч двадцать томов. Впрочем, здесь хранились не все книги: часть их, самые нужные, императрица предпочитала держать под рукой, в своем кабинете, потому хотя бы, что работала она обычно именно там.

Беседовать с кем бы то ни было Реда любила сидя, потому обстановку дополнял небольшой стол с тремя креслами вокруг; вино, хлеб и фрукты стояли ещё на одном легком столике рядом. Некоторым (очень немногим) императрица позволяла присоединиться. Тшадоно в число таковых входил. И вряд ли причина крылась в том, что он являлся, фактически, её учителем. К социальным предрассудкам Реда относилась своеобразно: из всех привилегий она уважала удобные для себя. Свои, большей частью. Она отличалась, пожалуй, своеобразной демократичностью: оценивая людей исключительно за их личные достоинства, а никак не за наследственные должности и титулы.

Тшадоно ждал императрицу, стоя у окна: невысокий, начинающий полнеть пожилой человек, уже седой, но с яркими молодыми глазами. Императрица кивнула в ответ на приветственный поклон, села и жестом пригласила Тшадоно к тому же.

— Могу я задать вопрос? — в меру почтительно спросил он.

— Можете, — небрежно кивнула Реда. — Спросить всегда можно, это ответ не всегда можно получить.

Тшадоно вздохнул.

— Я всё-таки надеюсь на ответ, тем более, что вопрос не слишком дерзок. Я просто хотел узнать, что за беспорядки были сегодня в городе?

— Беспорядки! — фыркнула Реда. — Пара сотен горожан собралась на площади и робко сообщила, что есть хочется — теперь это называется "беспорядки"!

— И что вы сделали?

— Пообещала им хлеба и наказала зачинщиков, — пожала плечами Реда.

— Но почему было не начать раздачу хлеба ещё месяц назад, когда начались первые голодные смерти?

— Потому что тогда его не хватило бы до весны, а в таком случае действительно начались бы беспорядки. К тому же, до сих пор никто не просил.

— Вы прекрасно знаете, почему никто не просил! — сердито сказал Тшадоно. — Никто не хочет попасть вам под горячую руку! За что, во имя Хофо, вы засадили в тюрьму столько народу?

— Всего десяток тупых бездельников, — лениво сказала Реда. Она сидела, облокотившись на спинку кресла и затенив ресницами изумруд глаз. — Вы опять забываетесь, Мастер Тшадоно. Мне надоело напоминать вам, что я ни перед кем не намерена отчитываться. Лучше налейте нам немного вина.