Где она может быть?
В то, что 'обожаемая' супруга живет в нищете, побираясь ради корочки хлеба, Таламир и на минуту не верил — не тот характер. Алаис слишком умна, чтобы идти на дно, более того, если она там окажется, через некоторое время ее светлость станет главной. Сожрет вожаков, займет их место, возьмет вожжи в свои руки — и все это с извиняющейся улыбкой, словно нехотя, исключительно вежливо...
За это время Таламир не раз вспоминал свои разговоры с женой, и все чаще понимал, что его обвели вокруг пальчика. Убедили в своих благих намерениях, пообещали звезды с неба, и ударили в спину. То, что сам он собирался избавиться от жены, получив пару-тройку наследников, Таламир уже забыл. И совершенно искренне возмущался вероломством негодяйки.
Он! К ней! Со всей душой!
А она?
Да, если б не он, никогда бы не стать Алаис герцогиней Карнавон, выдали б ее замуж за захолустного дворянчика, который вдоволь ест только по праздникам, а все остальное время думает, где взять денег на еду...
Убийство семьи? Измена жене?
Убийство Таламир скромно обходил стороной, уверяя себя, что герцог Карнавон плел заговор против королевы, а значит, был врагом Сенаорита. Измена?
Это же с королевой! То есть — не считается!
М-да, королева...
Таламир коснулся кармана камзола, в котором лежало письмо.
Ее величество просила со всем вниманием выслушать гонца, потому как любимый (да, любимый!) герцог занят на войне, усмиряя предателя-графа, лично она поговорить не может, а дало отлагательства не терпит.
Что ж.
Таламир выслушает. Хотя глаза б его не видели этого негодяя.
Барон Ломар думал примерно так же, но королева приказала — и выбора у него не оставалось.
* * *
Беседа состоялась этим же вечером.
Двое мужчин, камин, кресла, медвежья шкура на полу, хорошее вино в дорогих кубках... идиллическая картина, особенно если не вглядываться в глаза. Неприязнь маскировать не старались ни один, ни другой. К чему?
Первым, как и полагалось, начал Таламир. Все же хозяин земель, герцог, да и сила в его руках. Барон, конечно, посланник королевы, но чужой здесь. Чужой. И с этим не поспоришь.
— Что просила передать ее величество?
— Вот это. Прочтите, герцог.
Барон выложил на стол свиток. Таламир взял его и вчитался. И — с первых строк открыл рот...
...дорогой мой друг, я хотел бы увидеть вас, но не могу.
После смерти Короля море неспокойно, и если я покину свои земли, это может нарушить баланс.
Когда все это успокоится, мне неведомо, но рисковать своим домом, а тем более, доверенным мне сокровищем, я не стану. Слава Морю, я успел выполнить все до смерти его величества.
Вы, как никто другой, поймете меня.
Ах, как бы я мечтал поцеловать ваши руки...
Моя жена — очаровательная женщина, но...
На сем отрывок письма заканчивался. Таламир еще раз перечитал — и недоуменно поглядел на барона.
— Что это за бред?
Барон вздохнул. Глубоко, печально...
— Ваша светлость, это письмо хранилось около трехсот лет в семье графов Ладен. Во времена оны, герцог Карнавон писал его своей любовнице. Те бумаги хранились в семейном архиве, пока последний из графов не завещал их королевской библиотеке, а в ней нашелся неравнодушный человек. Просмотрел письма, и обратил внимание ее величества на эту строчку.
Палец барона, тонкий, но с обломанным кривоватым ногтем, резко отчеркнул несколько слов.
...доверенным мне сокровищем...
— И что? — Таламир продолжал проявлять чудеса сообразительности.
— Король доверил герцогу нечто. Может быть, корону. Или браслет королей.
— Возможно...
— И это нечто находится в Карнавоне. Его нельзя было взять с собой, нельзя уехать...
— Он мог и просто отделываться от надоевшей любовницы, — здраво возразил Таламир.
— И это мы проверили. Чтобы вы знали, графы Ладен роднились с Карнавонами. Через пару лет после того, как было написано письмо, после смерти тогдашней герцогини, безутешный вдовец через два месяца женился на графине Ладен. Тоже вдове к тому времени.
— Хм-м...
Это было уже интереснее.
— А почему графиня не забрала письмо с собой?
— Неизвестно. Забыла, не подумала, не придала значения, получив целого герцога вместо письма — теперь уже не узнать. Важно другое. Где-то в Карнавоне спрятано то, что последний Король доверил герцогу. Вы догадываетесь, где это может быть?
Таламир догадывался.
Он помнил ту ночь, когда в спальне скрипнула потайная дверь и Алаис умоляла не убивать его. Потайные ходы она ему показала, в том числе и сокровищницу. Но допускать туда этого хорька?
Ни за что!
Ант погладил подбородок с густой, трехнедельной бородой. Некогда ему было бриться, он с Эфронами разбирался.
— Надо подумать. Алаис мне о многом рассказала, но не упоминала о сокровищах Короля.
— Может быть, она и сама не знала. Допускаю, что мог знать герцог, мог знать его старший наследник...
Таламир кивнул.
Честно говоря, он думал, что Лидия лжет. Что ее величеству просто нужен предлог, чтобы разобраться со слишком много возомнившим о себе герцогом. Но чтобы это было правдой?
Сложно поверить.
Где-то в подземельях, три сотни лет, герцоги Карнавон хранят символ королевской власти...
Звучит... странно.
— Как король мог знать, что потомки будут также достойны его доверия? Он мог ручаться лишь за одного Карнавона, а время — оно многое меняет.
Барон посмотрел на герцога с явным оттенком превосходства.
— Поверьте, если бы это поручение дали моим предкам, они бы костьми легли, но волю короля выполнили.
Таламир не поверил. Всем известно — чем громче заявления, тем тише дела. Но покивал, конечно...
— Я подумаю.
— Подумайте. Ее величество очень просила. И вот еще... О вашей супруге нет никаких вестей?
Таламир покачал головой.
— Плохо, очень плохо. Вы так и намерены ждать вестей?
— А что вы мне предлагаете делать? Молиться?
— Тоже было бы не лишне...
Таламир подумал пару минут.
— Это воля королевы?
— Ее величество считает, что лучше, чтобы горячие головы успели остыть. Все же два рода, два древних рода...
Ант только зубами скрипнул.
Древние, и что? Дохнут они так же неплохо, как и скотники! Но в чем-то Лидия права, ни к чему мозолить людям глаза. В Карнавоне никто не бунтует, шепотки идут, но и только, в Эфроне...
— И куда я могу уехать на время?
— Разумеется, посетить Тавальен. Помолиться, получить отпущение грехов у Преотца. Вы же понимаете, тяжесть убийств, пусть даже эти люди виновны, и злоумышляли против королевы...
На самом деле Лидия выразилась так: 'Таламир словно с цепи сорвался! Пусть охолонет где подальше, а мы тем временем распустим нужные слухи. Он же даже при дворе не появится, там резня начнется!'. Про Тавальен барон уже подумал лично, а ее величество горячо одобрила идею.
Подошла бы и Маритани, но...
— Ладно. Заедем в Карнавон...
— Вы можете даже никуда не ехать. Порт не так далеко, — махнул рукой барон. — Ее величество предусмотрела все. И что вы не сможете надолго оставить герцогство без управления, и что мало кому можете доверять, и... одним словом — вот.
Второе письмо легло рядом с первым. Но это уже было запечатано личной королевской печатью, которую Таламир и сломал.
Из конверта пахнуло розами.
Ах, ваше величество...
Герцог Карнавон!
Прошу Вас довериться барону, как доверяем ему Мы. Поймите Нас правильно, сплетни не страшны воину, но Вашим детям? Вашему роду, который Вы хотите основать?
Вы должны вести себя, как человек истинно благородных кровей.
Барону можно доверять, он знает, что если не справится, и в Ваше отсутствие на Ваших землях будет царить хаос, он потеряет и титул, и голову.
Вы съездите, получите отпущение грехов, и в печали предстанете пред Наши очи. Вслух Мы будем ругать Вас, но награда дождется своего героя.
Ее величество Лидия.
И ниже приписка.
Милый Этти, не упрямься, это необходимо. Я не лезу в твои войны, не мешай мне в моих интригах. Жду встречи. Твоя Ли.
Таламир довольно улыбнулся.
Опала заканчивается? Ах, как хорошо...
Ради такого можно и в Тавальен съездить.
Порт, корабль, море... пара месяцев отдыха — разве не это нужно мужчине?
Таламир намного более благосклонно поглядел на барона. Тот мог подделать письмо, но приписки делала лишь сама королева. И только Лидии было позволено называть его Этти.
— Что ж, барон, давайте не будем портить делами прекрасный вечер. Я подумаю, где может быть спрятан артефакт королей, а вы можете покопаться в библиотеке Карнавонов. Может быть, что и найдете? А завтра я представлю вас своим людям...
Барон склонил голову, пряча в глазах довольные огоньки.
Конечно, со временем Таламира надо убирать. Он станет слишком опасен. Но пока...
Если есть двор, то нужны и цепные кобели... ха-ха. Во всех смыслах этого слова!
Семейство Даверт.
Лизетта никогда не заметила бы слежку. Но помог случай.
Она зашла в лавку по дороге из храма, потом в другую...
Как женщины ходят по лавкам?
О, это целое искусство. Мужчина может прийти, купить нужную вещь и выйти вон.
Женщина никогда не совершит такого преступления пред благородным искусством торговли. Можете быть уверены, если настоящая женщина вошла в лавку со шляпками, к примеру, она обязательно осмотрит все образцы, потрогает, попросит примерить, растреплет прическу, долго будет укладывать волосы, потом выберет три или четыре самых понравившихся шляпки, а лучше восемь-десять, долго будет думать, советоваться с окружающим, потом останутся только две, одну она купит, со второй расстанется с болью в сердце, уйдет из лавки, и спустя десять минут возникнет на пороге, с выражением: 'сгорел сарай, гори и хата', и потребует вторую шляпку. Они же обе ей к лицу!
Собственно, это и произошло в шляпной лавке.
Одну шляпку Лизетта выбрала, потом зашла к торговцу тканями, увидела там потрясающий бархат цвета голубиного крыла, вернулась за второй шляпкой, потом подумала, купила и для Алаис, вернулась к торговцу тканями на соседней улице...
Стэн следовал за ней, то начиная клянчить милостыню, то замолкая и прячась.
Неудивительно, что Лизетта его заметила. Правда, не узнала. Разница между благородным, хотя и слегка потрепанным рыцарем в доспехах, и нищим бродягой в жутком тряпье была слишком значительна. Так что женщина сунула приказчику серебряную монету, и удрала через заднюю дверь в лавке торговца пряностями. Стэн прождал перед лавкой примерно полчаса, потом вышел хозяин, швырнул в 'побирушку' огрызком яблока, и посоветовал проваливать, покуда цел. Дама ушла, а если бродяга еще раз появится на их улице, так торговец и разбираться не станет. Обломает об него метлу, а потом не пожалеет жгучего перца, который насыплет негодяю в такое место, что тот навсегда о женщинах забудет.
Стэн выругался, и похромал назад к Храму.
* * *
— Следили?
— Какой-то жуткий нищий, от Храма... кажется.
История, рассказанная Лизеттой, взволновала и Луиса, и Алаис. Что это — происки Эттана? Или кого-то еще?
— Схожу, посмотрю, что там за попрошайка, — решил Луис.
Алаис едва успела поймать его за рукав.
— И он тут же удерет? Ты что, тут надо тоньше действовать!
Массимо согласно кивнул.
— Я схожу, помолюсь. Вас-то, монтьер, в Тавальене каждая собака знает, а я проскользну.
— А еще поговорим с Даланом. Пусть тоже сходит, покажет ребятне, за кем еще проследить.
— Мне идти не надо? — Лизетта перевела дух. Все же ей было страшно, очень страшно. Она отлично понимала, чем рискует при неудаче вся их компания, и втихаря осуждала Алаис за решение взять с собой ребенка. Случись что — ведь и младенца не помилуют!
А Алаис казалась абсолютно невозмутимой.
Она распевала песни, возилась с ребенком, болтала с Даланом, шутила с Луисом и Массимо, и прекрасно себя чувствовала. Одно слово — аристократия.
— Нет, Алаис погладила женщину по руке. — Сиди дома, успокаивайся. А то любезнейший свекор пожалует, а ты, как веником прибитая.
Манера подшучивать над Преотцом вообще ставила в тупик всех, включая и самого Эттана. Начиная с первого вечера, когда Алаис подала ему вино по всем правилам восточного этикета, с глубоким поклоном, опускаясь на одно колено, но при этом не опустив глаза, а нахально улыбаясь, до фривольного обращения: 'О Великий и Величайший среди смертных...'.
Как-то так у нее получалось, и уважительно, и не обидно, и сам Эттан не мог сдержать улыбку, глядя в озорные глаза 'невестки'.
А ларчик просто открывался. Еще во времена оны, будучи юристом в администрации, Татьяна усвоила этот тон обращения.
Без подобострастия — самой противно, да и ценить не будут.
Без излишней резкости — по ушам получишь.
Без ехидства и иронии, которые почему-то не в состоянии оценить начальники, но с легкой нот кой юмора, как бы говоря, да, вы умнее и сильнее, я вся у ваших ног... разрешите подмести заодно? А то ниц, во прахе лежать неудобно?
С Эттаном Давертом такой стиль тоже срабатывал. Без нарочитого восхищения, без желания что-либо получить, скорее, наоборот — Алаис бы век его не видела, но Преотец зачастил.
То проводил вечера и ночи в своем дворце, а то стал заявляться под вечер. Корми его ужином, показывай, как растет малыш, играй на гароле... и все время чувствуй себя канатоходцем.
Упадешь — пропадешь.
Алаис от всей души желала Преотцу острого поноса, из-за которого он неделю от горшка (читай — дома) не отклеится, но до подсыпания какой-нибудь пакости в его бокал еще не дошла. Все же польза...
От кого еще можно узнать, где содержится магистр Шеллен?
Только от Эттана который приходит и жалуется на неуступчивого мерзавца. Его и так уж, и этак... и все напрасно! Палачи жалуются, что пытки... не то, что не действуют, а как-то все слабее и слабее, словно человек впадает в какое-то оцепенение. И боятся переусердствовать.
Казнить, что ли, негодяя, пока он самостоятельно не подох?
Где содержится?
В Ламертине. Так прозвали местную тюрьму рядом с дворцом Преотца. Каменный мешок. Высокая башня, в которой почти нет окон, нет света, нет надежды...
Камни, цепи, охапка соломы, пыточные на нижнем этаже...
Летом — камни раскалены от солнца, зимой на стенах наледь, весной и осенью сырость. Если оттуда выходят не на плаху, то долго не живут. Даже крысы в Ламертине не водятся...
Как туда проникнуть?
Никак.
Вход один — это тяжеленные ворота. А надо еще пройти по коридорам, найти магистра, освободить от цепей, довести до ворот, вытащить, как-то переправить на побережье...
С каждым днем Алаис все больше понимала, что это нереально. Идею подал Луис.
— Если Шеллена поведут на допрос к Преотцу?
— От Ламертины до дворца — два шага по площади.
— Нам этого хватит.
Алаис подумала пару минут. Ну да, сотовых телефонов здесь нет, телефонов тоже, если приказ принесет Луис, ему поверят и выдадут заключенного. А если запросят подтверждение? Пошлют гонца?