Демоны и все о них

— К примеру на Земле, раз уж ты меня заподозрил в связях с людьми. Или... — он обрывает себя и вот это или меня настораживает больше всего.

— Или?

— Не важно. Забудь, — бросает он и поднимается. Его промежность оказывается как раз на одном уровне с моим лицом и я удовлетворенно отмечаю, что у меня во рту при одной взгляде начинает скапливаться слюна. Да, давно у меня не было такого острого желания ласкать кого-то. Пожалуй, я уже даже рад, что удастся растянуть эту игру. Он сам предоставил мне этот шанс, отказавшись пойти по наиболее простому пути. Только сам.

Асмодей

Он пялиться на меня так, словно готов сожрать заживо. Не, меня и раньше подобными взглядами одаривали, но без конкретики. То есть как бы на всего меня смотрели, а тут он только на промежность мою и воззрился. Я демон и мне, конечно, не свойственно смущение, но блин, мне даже прикрыться хочется крылом, чтобы он прекратил так на меня смотреть. Но, сдержавшись, просто выбираюсь из колодца и бреду к своей брошенной на камнях одежде. Мне нужно подумать. В тишине и одиночестве. Но рядом все еще он. Все еще смотрит в спину. Сверлит взглядом крылья. Это же надо было так лохануться. Нет, ну как только я не почувствовал его присутствия, не ощутил слежки! Или он все же не следил? Не, ну это вряд ли. Ни один демон по своей воле в воду не полезет. Вот серные ванны — это завсегда пожалуйста. Но не водные процедуры, это точно. Так чтобы ему тогда тут делать?

Вздох вырывается помимо моей воли. Натягиваю на себя штаны, беру в руки осточертевшую кирасу, поворачиваюсь и вижу, что Тирколит тоже выбрался из колодца, подошел почти вплотную и внимательно смотрит на меня, не спеша одеваться. И что мне ему сказать? Бить уже, если честно, не хочется. Перегорел, сдулся. У меня всегда так. Сначала бешусь, как сумасшедший, но быстро остываю. Для демона слишком быстро. Да, я и так знаю, что не правильный демон. Чего уж теперь?

— Что ты хочешь? — спрашиваю устало. Пусть думает, что хочет. Мне уже на все плевать. Раз уж он умудрился как-то вычислить, что я прежде чем в Ад пришел после Чистилища, еще и на Земле побывать ухитрился, лгать ему сейчас, неподготовленным, лучше не стоит. А то мало ли что еще он сумеет разгадать?

— Ты переезжаешь ко мне. Это раз. — Он больше не улыбается и на том спасибо. Меня просто бесят все эти его улыбочки и ужимки. Бесят, бесят, бесят! Так, что он там сказал?

— Зачем? — хмурюсь непроизвольно, ну и фиг бы с ним, пусть смотрит.

— Просто потому что я так хочу. — Миленько улыбается он, скреплю зубами и обдумываю услышанное. А он роняет, словно бы продолжая, — И раз в сутки будешь давать мне целовать тебя.

— Нет.

— Да. Потому что как бы ты не бросался возможностью изгнания, ты не хочешь покидать Ад, иначе, зная путь на Землю, ушел бы сам. Ты ведь его знаешь?

— Нет.

— Нет — не знаешь, или нет — не согласен.

— Не согласен.

— Значит, знаешь.

— Знаю. И что с того?

— Что конкретно тебя не устраивает в моих двух пунктах? Какой из них?

— Никаких поцелуев.

— Хорошо, — как-то подозрительно легко соглашается он, и я никак не могу понять, с чего бы такая покладистость? Но он, словно мысли мои читая, поясняет. — Я подозревал, что все упрется именно в поцелуи. Но решил попробовать. Чем ангел не шутить, вдруг ты бы согласился. — Весело объявляет Тирколит, и я срываюсь. Бью. Он... не успевает увернуться. Отлетает к колодцу, тут же оказывается на ногах прижимает ладонь к скуле, рассеченной моими когтями, и смотрит с таким искренним изумлением, что, стыдно признаться, но меня на самом деле смущает этот его взгляд.

Отвожу глаза. Слова вырываются сами.

— Извини. Не удержался.

Я не вижу, но буквально всей кожей чувствую его удивление. Ну, вот что он за скотина такая безрогая! Хотя нет, он же Вельзевул, и как раз с рогами-то у него все в порядке. Смотрю на него. Он тоже смотрит. А потом снова подходит ко мне. Раны на его лице медленно затягиваются. Он даже не замечает их, уже не замечает. Он же, как и я, демон. Протягивает руку и касается пальцами моей груди, ведь я так и не надел на себя кирасу, которая теперь валяется у нас под ногами. Обводит контур вживленного в плоть камня. Мне... щекотно. Когда он прикасается, щекотно, это ведь совсем не тоже самое, когда я сам. Зажмуриваю один глаз. Он явно хочет улыбнуться. Губы уже начинают расползаться в улыбке, но неожиданно одергивает себя. Опускает руку, смотрит прямо, без обиняков.

— Что именно тебя взбесило? Моя победа?

— Ты еще не победил.

— Тогда что?

— Меня бесит, когда ты так мне улыбаешься.

— Как именно?

— Как будто знаешь все наперед.

— Откуда ты знаешь, может, я на самом деле знаю?

— Все равно бесит!

— Экий ты нежный, — фыркает он, а мне становится так обидно, что просто даже ударить уже не хочется, а просто зарычать в потолок от бессилья. Но я и так уже вывернулся перед ним наизнанку, пора с этим завязывать. Хочу сказать, но он не дает. — Все еще хочешь знать, почему я предлагаю тебе переехать?

— Хочу.

— Мне бы не хотелось в ближайшее время лишиться твоего общества. Как адъютант ты мне подходишь куда больше, чем тот же любовник, по сравнению с теми, что были до тебя. Но чем дольше ты живешь в общежитии, тем больше вероятность, что на твоем пути встретиться очередной воздыхатель, ты набьешь ему морду и не факт что это в очередной раз сойдет тебе с рук, даже если я попытаюсь тебя отмазать.

— Ну да, конечно, мне что же теперь, только тебе одному можно рога начищать?

— Не можно, но ты можешь попытаться. — Он снова улыбается, даже зная, что меня бесят именно такие улыбки, и ничего не боится. Не меня. Хотя только что я на деле доказал, что могу быть быстрее, чем ему казалось.

Это странно, и мне неожиданно становится любопытно. А что если и правда попробовать пожить с ним. В конечном итоге что я теряю? Секрет мой он растрезвонивать пока не собирается. Приставая, явно способен остановиться. Ну и в конечном итоге, если забыть про последние три дня, он мне даже нравился. Как начальник нравился. Мне давно так комфортно не работалось, как вместе с ним. Может рискнуть?

Вельзевул

Филь живет со мной уже вторую неделю. Я, кажется, начинаю заболевать. Шучу? О нет, я абсолютно серьезен. Когда настаивал на его переезде, не думал, что его присутствие так изменит мой привычный быт. А все почему? Потому что за все мое пребывание в этом мире, я ни разу не позволял никому находиться рядом с собой все двадцать шесть часов в сутки. Я не сказал бы, что его присутствие так уж неудобно и что он чем-то меня раздражает. Напротив, для демона он умудрился занять совсем немного места и в выходные, да и в будничные вечера старается не попадаться мне на глаза. Хотя, почему старается? Может быть, это у него случайно выходит. Но с другой стороны, помня о его упрямстве... Часто теперь вспоминаю его собственные слова, которые он не уставал повторять в мой адрес до переезда. Бесит! Он меня просто бесит и притягивает неимоверно.

Как подумаю, в каком виде я его застаю, когда без стука вхожу в комнату, выделенную под его вещи. Он обычно лежит на кровати на животе, болтает в воздухе ногами и с сосредоточенным видом читает книги. Каждый раз разные. Он вообще быстро читает, как я понял. Каждый раз земные. Где он их достает, ума не приложу. Хотя давно уже понял, что с Землей у него налажена своя личная, постоянная связь. Поэтому, наверное, стоит описать моего ненаглядного Асмодея, чтобы пояснить, почему я так реагирую на, казалось бы, самую обычную позу.

Он красивый. Впрочем, таких как он в нашем ведомстве пруд пруди. Но он все же особенный, не такой как все. И дело вовсе не с нефритовой капле, вживленной в грудь, такой же, как моя малахитовая во лбу. Волосы у него черные, как и у меня, но мои струятся крупными волнами, а его жесткие, густые, прямые и гладкие. В них не хочется зарыться всей пятерней, по ним хочется провести ладонью, чтобы убедиться воочию в их шелковистой гладкости. Их блеск завораживает. И почему он никогда не поднимает их в прическу? У нас же в Аду есть целая культура боевых причесок для демонов. Но он предпочитает вольно струящийся водопад.

Он выглядит взрослым. Слишком взрослым для своих лет и слишком серьезным. Большинство его сверстников, приходя в этот мир, бросаются во все тяжкие. Сколько в моей собственной постели перебывало таких вот безразумных юнцов. Но это, к моему сожалению, не про него. Он непреступен, словно дальний форт на границе с Раем. Но в то же время он одним своим присутствием привносит в мою жизнь некий уют.

Глаза у него темно-лиловые, губы тонкие, но яркие, клыки даже не в боевом состоянии слегка выдаются вперед, но совсем чуть-чуть, внешность его это совсем не портит. На груди мерцает живая нефритовая слеза. Он редко её демонстрирует, даже когда мы остаемся наедине, даже несмотря на то, что я уже знаю о её существовании. А еще у него крылья, черные, кожистые изнутри отдают перламутром. Мне периодически хочется к ним прикоснуться, но приходится сдерживать себя. Лишних прикосновений мой квартирант не выносит ни под каким, пусть самым благовидным, предлогом. Приходится мириться с таким положением вещей. Но как же меня это бесит! Хотя, в отличии от него, свое бешенство я могу сдержать куда лучше, чем он.

Так вот, об уюте. Не перестаю удивляться, но Филь специально по утрам встает пораньше, чтобы приготовить завтрак. Для меня, поначалу, это был просто культурный шок. Я сам, обычно, такими вещами не заморачивался. Максимум, на что я способен утром, это заварить себе любимый чай настоянный на черноплодной рябине, и все. Перекусывал я раньше уже на работе, в нашей местной столовой. Но теперь он готовит на нас двоих. Причем я его об этом не просил, и не приказывал. Он сам так решил.

Я молча поглощаю его завтраки и каждое утро любуюсь на его излишне, на мой вкус, бодрую физиономию. Жалею только об одном, он мне никогда не улыбается. Уж не знаю, чем он там все это мотивирует. Но меня это раздражает. Неужели нельзя расщедриться хоть на кривенькую улыбку? Судя по всему, он убежден, что нельзя. Обидно, если честно. Ведь лично я просто не могу сдержать улыбки, когда он, отрываясь от своей книги, поворачивает ко мне голову. Его взгляд все еще где-то далеко.

— Что читаешь? — интересуюсь который день подряд.

— Тебе не интересно.

— Ошибаешься. — Хмурюсь. Я устал притворятся. Еще пару недель назад даже помыслить не мог, что кто-нибудь вроде него сумеет хоть в чем-то обыграть меня на моей же поле. Но ему это удалось. Пусть не во всем, но все же. — Я так устал слышать от тебя односложные ответы, что на самом деле интересно.

Он вздыхает и поворачивает книгу ко мне обложкой. Озадаченно окидываю её взглядом. Так и думал, она на Земном языке, которого я не знаю. Меня же никогда еще не отправляли в мир людей, откуда бы мне знать их язык.

— Я не умею читать на языке людей. — Цежу сквозь зубы.

— Ты и говорить на нем не можешь, — буркает он и снова отворачивается. Я в одно мгновение оказываюсь возле кровати.

— Да что ты себе позволяешь! — рычу и накидываюсь на него. Но не с кулаками, о нет, бить его я сейчас явно не намерен.

Он не успевает. Все же он Асмодей, а я как-никак Вельзевул. Переворачиваю его на спину, накрываю собой, прижимая к кровати. Незакрытая книга летит на пол. Он резко бьет меня в плечо, но я вцепляюсь к него и не позволяю себя сбросить. Целую. В губы, в шею, к скулы, в ухо, везде, где успеваю дотянуться. Я сумасшедший? О да. Схожу с ума о собственного адъютанта. Ну не бред ли?

И он перестает сопротивляться. Неужели? Отрываюсь, смотрю на него. И он смотрит, не вериться, но с превосходством смотрит и... улыбается. Вот зараза!

— И чему это ты радуешься? — рычу ему в лицо.

— Тому, что ты проиграл, — объявляет этот нахал и скидываем меня с себя легко и непринужденно. Отлетаю к изножью кровати, смотрю на него. Внимательно смотрю. Он тянется к полу, поднимает свою книгу, осторожно закрывает, разгладив пальцами смявшиеся страницы, и поднимает глаза.

— Я все ждал, когда же ты себя проявишь, — объявляет он и порывается встать. Но я не пускаю, вцепившись в руку когтями. Он даже не морщится. Растет с моих глазах юнец.

— Нет. Ты ждал, когда я окончательно взбешусь.

— Ну не все же мне беситься, — фыркает он и благосклонно смотрит, как я придвигаюсь ближе. Смотрит но не спешит отодвинуться или подняться. Хорошо. Хоть что-то лучше, чем ничего.

— И что теперь?

— Вернусь домой, — пугающе бесхитростно улыбается мне он и совсем немного склоняет голову на бок.

— Филь?

— Мне нравилось на Земле. Там куда интереснее, чем у вас тут. Но... — он делает паузу, словно решая, говорить мне или все же нет, но я придвигаюсь ближе и он продолжает. — Один человек мне сказал, что мне будет лучше с такими же, как я. Лучше, чем с ним. И я ушел. И поначалу мне здесь даже нравилось.

— А он?

— В смысле?

— Как ты к нему относился?

— Думал, что люблю. Но ему нельзя было со мной... — он пожимает плечами с таким безразличным лицом, что у меня сразу закрадывается подозрение, что за этим самым "люблю", стоит нечто, что я пока понять просто не смогу. Я в курсе, что людям свойственно все усложнять, впрочем, как и тем же ангелам, поэтому настойчиво расспрашивать его об этом я не решаюсь. Конкретно сейчас меня интересует другое.

— Я правильно понимаю, что между вами было нечто, подобное тому, к чему мы с тобой пришли сейчас.

— В смысле? — он хмурится. Почему мне постоянно кажется, что он, несмотря на внешность, моложе, чем было заявлено в метрике по пришествии в этот мир?

— Ты хотел его, но он не хотел тебя. Так?

— Я... да. Можно сказать, что так. — После паузы кивает он.

Улыбаюсь, придвигаюсь совсем вплотную, он начинает медленно откидываться назад, пока не натыкается на подушку, а я не нависаю над ним на вытянутых руках. Его лиловые глаза меня затягивают в свои бездны. Неужели, именно сейчас, если слегка надавить...

— Значит, ты можешь понять то, что я чувствую сейчас? — спрашиваю почти мурлыча ему на ухо.

— Нет, — он качает головой и поднимает руки, кладет их мне на талию, но пока не спешит оттолкнуть. Уже хорошо. Уже поддается.

— Почему? — спрашиваю, ведя губами по изгибу шеи. Мне хочется почувствовать вкус его кожи на языке. Но я не рискую. Не хочу спугнуть раньше времени. Может быть, мои старания наконец будут вознаграждены? Может быть, как раз сейчас?

— Я любил, ты просто хочешь, — припечатывает он, и я вынужден оторваться от увлекательного занятия, чтобы посмотреть на него. Никак в толк не возьму, в чем разница-то? Поэтому спрашиваю. А что? Я уже давно понял, что в гордое незнание можно играть с кем угодно, но только не с ним.

— Какая разница?

— Большая, — отвернувшись, отвечает он и больше на меня не смотрит.

Мне хочется избавить его от одежды, задрать ноги себе на плечи и завладеть им без подготовки, без ласк, грубо и жадно, как я давно хочу. Но вместо этого я опускаюсь на кровать рядом с ним, с той стороны, в которую он отвернулся. Он вздыхает и перекатывается на бок. Поджимает под себя ноги, благо, расстояние между нами позволяет. Не смотрит на меня. Зато я смотрю.