Демоны и все о них

Демоны и все о них

Асмодей

И угораздило же меня прийти в этот мир Асмодеем! Понятное дело, о полноценной военной картере можно было бы и не мечтать, но я наперекор всему поставил перед собой непростую задачу — войти в элиту ВДОВ (Вольные Демонические Отряды Властелина). Уж больно хотелось утереть носы всем тем, кто бросал на меня высокомерные взгляды.

Так что за место под солнцем я грызся с сородичами как мог. В итоге дослужился до личного адъютанта одного из Вельзивулов. Нет, с моими талантами и рвением можно было бы вскарабкаться и выше, но вот в чем беда, свою нежно любимую филейную часть я категорически отказываюсь подставлять всяким патлато-крылатым уродам и извращенцам. Ну, вот такой я принципиальный, куда деваться?

Противно делается, как только чей-нибудь сальный взгляд на себе ловлю, а, если кто-то к тому же ручки свои потные ко мне тянуть начинает, и вовсе зверею. Да так, что несмотря на то, что Асмодей, бил я, было дело, и Вельзевулов. Да, что там, однажды с перепугу даже одного Люцифера исхитрился до полусмерти забить.

Он, между прочим, сам виноват. Предупреждению не внял, уж больно настырным оказался. Думал силой взять. Ага. Как же. Разбежался! А я что? Я только честь свою и достоинство, что б его, защищал, как бы шокирующе это не звучало из уст демона. И лично мне за все эти выкрутасы ничего не было. Вот абсолютно. Почему? Да потому что, не смотря на низшее боевое звание Асмодея, я побил тех, кто по определению сильней. А у нас, у демонов, в пане субординации все просто до неприличия — кто сильнее, тот и прав. Мы же не ангелы — заморачиваться на какие-нибудь заумные правила. У нас все прямо и просто, без перегибов, тем и живем.

И до недавнего времени жилось мне на восьмом круге вполне себе припеваючи. И статус адъютанта меня очень даже устраивал, если бы только мой непосредственный начальник — Вельзевул Тирколит нежданно-негаданно не начал бы проявлять к моей скромной персоне повышенный интерес. Причем даже не сколько к персоне, а к некоторым выпирающим местам моего тела.

О, как меня это взбесило, стоило мне только осознать причину его странного поведения! И я решил: а вот хрен ему, а не моя попа! Это я в буквальном смысле выражаюсь, не в образном. У моего Вельзевула, как оказалось, аллергия на хрен корневой, обыкновенный, так что сморщенный, синевато-серый корешок у меня всегда под рукой. Так, на всякий случай, а то мало ли, опять приставать начнет прямо на работе, а я ведь, если снова отбиваться придется, совсем озверею, и все, плакало мое адьютанство, ведь если я снова смогу победить (а я смогу, просто не сомневаюсь в этот. Как я уже давно уяснил для себя, — главное посильнее испугаться) его разжалуют, ну и меня, как подчиненного вместе с ним. Вот что за засада!

Вельзевул

Уж не знаю, в какой момент меня переклинило, но на своего Асмодея-адъютанта я запал со страшной силой. А он оказался из тех недотрог, коим никогда, несмотря на все их таланты, не суждено взобраться по служебной лестнице достаточно высоко. Поэтому подкупить его посулами возможных особых привилегий не получилось, пришлось быть грубым, но осторожным. К тому времени я уже был наслышан о его боевых заслугах перед бывшим руководством. Но до сих пор сам удивляюсь, как сумел окончательно в бешенство не впасть. Остановился. И очень вовремя, следует признать. В его темно-лиловых глазах затаенный страх и показную строптивость неожиданно сменило ледяное спокойствие по-настоящему сильного существа, прекрасно знающего цену своей силе.

Я, конечно, знал, что Сильфиль, если его к стенке припереть, способен и Люцифера завалить, но воочию увидел впервые. От него сила начала расходиться волнами, меня в буквальном смысле слова накрыло с головой. Помню, зажмурился даже от переизбытка чувств. Потом открыл глаза, улыбнулся ему и повернулся спиной. Не гоже мне, Вельзевулу, пасовать перед собственным Асмодеем и бояться спину ему подставлять. Он, разумеется, не воспользовался преимуществом своего положения. Честный, этого не отнять. Но я очень хорошо запомнил ощущение от его изумленного взгляда, упирающегося мне в спину между крыльев, когда он провожал меня.

Если бы я не отступил тогда, он победил бы меня в открытом поединке, я в этом уже не сомневаюсь. И быть бы мне разжалованным в Азазели, несмотря на всю свою силу и отличительные признаки Вельзевула. Где это видано, чтобы продолжал службу тот демон, которого побил собственный подчиненный. Но, слава Властелину, мне хватало ума вовремя остановиться.

Я улыбался, уходя от него, предвкушающе улыбался, зная, что он не видит. Крепкий орешек попался. Тем приятнее будет его раскусить. Хочу его и отступать не желаю. Не буду хвастаться своими прошлыми победами на этом поприще, скажу лишь, что конкретно сейчас я жажду лишь одной победы, и я её заполучу. Как любовь Вельзевул я всегда готов побеждать.

Асмодей

Если честно, я уже задолбался скрываться и прятать самое дорогое (нет, не попу, хотя она мне тоже дорога, но есть у меня нечто куда как ценнее). Собственно, именно по этому мне и не приходилось рассчитывать на нормальную личную жизнь. Почему? Объясню. Мы, демоны, народ особый. Ни у бесов, ни у чертей, ни тем более у грешников, нет таких врожденных знаков отличия, как у нас. У Асмодеев под кожей на спине между перепончатыми крыльями есть особая татуировка, у Азазелей глаза всегда ярко-рыжие, ни другие демоны, ни низшие бесы, черти и ежи с ними, не обладают таким роскошным насыщенным цветом глаз. А начиная с Вельзевулом у высших демонов, каждый из которых может оставить военную карьеру и пойти в дьяволы, на теле непременно имеется так называемая "Слеза камня". У моего Тирколита она малахитовая, поэтому его в документах иногда прописывают как Малахитового демона.

Соответственно, у других тоже есть свои каменные слезы. Но самое удручающее, что и у меня она есть, хотя теоретически её быть не должно. По крайней мере для окружающих это очевидно, я же Асмодей, не так ли? Но не объяснять же мне им, что у меня были особые причины, чтобы... Ладно, не будем о грустном. Так вот, обнажаться при посторонних я не могу. Не боюсь, конечно, но не желаю лишних расспросов и подозрений. Потому что слеза камня у меня не на лбу, как у Вельзевулов тех же, а на груди, аккурат в области солнечного сплетения. Она у меня нефритовая, красивая. Но о её истинной красноте, слава Властелину, знаю только я. Поэтому, если возвращаться к личной жизни, обнажаться я не могу. На спине между крыльев нет подобающей татуировки, а на груди светло-зеленой каплей застыла слеза. Вот вам и повод стать недотрогой, как частенько меня обзывают за глаза. А что я могу, раз таким вот приперся в этот прОклятый мир?

Вельзевул

Я много думал, что в случае с Сильфилем неудивительно. И решил, что он, определенно, что-то скрывает. И вся эта его неприступность вовсе не следствие каких-то там высоких принципов, а просто способ скрыть ото всех нечто важное. Просто не могу придумать какое-либо еще адекватное объяснение его поведению. Я навел справки. И не сумел найти ни одного его любовника, хотя было у него за все то время, что он обитал на Восьмом, несколько довольно любопытных любовниц.

Ни одной демоницы, всегда бесовки или чертовки. Ну так что, это дело вкуса. Но что-то мне подсказывает, что и это не спроста. Демоницы — народ особый. Горячий, если одним словом. Бесовки попроще и помягче, о чертовках и говорить нечего, если до них демон снизойдет, они только и будут в рот восторженно заглядывать и чуть ли полынь над его темным образом не возжигать. Думается, он, не желая проблем, выбирал их очень даже осмысленно.

Поразмышляв об этом еще какое-то время, я неожиданно поймал за хвост мысль, что все может оказать куда банальнее, чем я тут пытаюсь придумать. Вдруг все дело в одежде? И кто сказал, что у Вельзевулов одна извилина, да и та привязана между рогами, чтобы не мешала приказы отдавать?

Асмодей

Признаться честно, после того случая в его личном кабинете, Тирколит меня удивляет. Мне еще не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Обычно кто-нибудь из высших получив от меня по чекалдушке вместо вожделения начинал испытывать ко мне такую бурную ненависть, что уже через пару дней отсылал меня к другому "счастливцу". А этот нет. Хотя, следует признать, что врезать ему мне так и не довелось. Он отступил и спиной повернулся. Где это видано. Чтобы к противнику и спиной, а?!

Все в толк не возьму, что же его заставило вовремя отступить. Раньше все эти высшие, считающие, что они заведомо сильнее, до последнего перли напролом и нарывались по полной программе, но не он. Может, дело во мне. Что же он рассмотрел тогда в моих глазах, что заставило его остановиться? Эх, если бы узнать! Но он же не скажет. Да и я не спрошу. Хотя, наверное, лучше было бы спросить. А то уже достало все! Нет, не так. Тирколит меня достал. Просто бесит! Еще ни один высокий начальник не вызывал во мне такую бурю чувств. Нет, это же надо, я ему можно сказать чуть хвост не прищемил и крылья по перышку не общипал, чтоб впреть лапать не смел, а он теперь ведет себя со мной так, словно ничего не случилось. Бесит! Хотя бы сказал что, ну или наказал бы хоть как-нибудь. И то бы легче было. Чем так. И улыбается. Властелин, как же он улыбается. Мило так, сладенько. Словно не демон, не Вельзевул, а та еще бесовка. Вот, гадство, и во что я ввязался с ним, а?

Вельзевул

Мой Асмодей ощутимо нервничает, особенно это заметно, когда я его в очередной раз прошу принести мне в кабинет немного крепкого чаю настоянного на черноплодной рябине, такого, чтобы непременно рот вязал, люблю его. Нет, просто обожаю. Может у меня быть маленькая слабость? Ну, учитывая, что не считая самого Сильфиля, она у меня одна, думаю, может.

Он едва заметно кривиться, думая, что я не увижу. Встает из-за своего стола, что стоит у стены боком к моему, который возвышается у самого окна и выходит. Я встаю, мне следует размять крылья. Обычно, я их не выпускаю, потому что с ними в чертогах нашего корпуса не так уж развернешься. Но после нескольких часов непрерывного корпения над квартальным отчетом, хочется их расправить. Поднимая руки вверх, тянусь к потолку, запрокидываю голову, закидываю руки за спину, привстаю на носочки и расправляю крылья. У меня они не кожистые, как у того же Асмодея, а перьевые, но не с белыми, как у ангелов, а, понятное дело, с черными перьями. М-м-м-м, приятно.

Хочется мурлыкать. Ну, прям кот какой, право слово. Но, если честно, я давно уже перешел тот рубеж, когда подобные проявления эмоций кажутся недостойными. Мурлычу. В конечном итоге, а почему бы нет. Я ведь в своем личном кабинете, так еще и в обеденный перерыв, и увидеть меня сейчас может разве что мой адъютант, который так удачно ворвался в кабинет именно в этот момент с небольшим кованным подносом в руках и так и застыл в дверях.

Мне хочется верить, что я его прекрасно понимаю. Никогда не питал глупых иллюзий относительно своей внешности. Я красив, с этим трудно спорить, да и зачем? Куда приятнее гордиться. Поэтому моему недотроге открывается редкостное зрелище. Я Вельзевул, воин, мы — демоны, все воины. Поэтому мышцы спины и особенно плечевой пояс у нас развиты просто отменно, ведь мы не только летаем во время боя, но и размахиваем двуручными мечами, которые, понятное дело, далеко не пушинки. Так сейчас я еще и крылья полностью раскрыл, уверен даже со спины, там есть за что взглядом зацепиться. К тому же, чтобы крыльям ничего не мешало, я магией удалил с себя верхнюю часть одежды — мундир, внешне напоминающий чем-то классический ангельский доспех, только у нас они не как у них из гибких роков небесной лани, а из кожи земляных червей, которые в худшие годы могут достигать в длину сорока-пятидесяти метров, а в диаметре редко бывают меньше десяти. Говорят, наши доспехи крепче, чем у белокрылых, но мне, за пятьдесят без малого лет службы сразиться с кем-нибудь из них так и не довелось. Перемирие, что поделать.

— Нравлюсь? — поворачиваюсь к нему через плечо и дарю одну из самых многообещающих своих улыбок.

Он на секунду хмурится, но очень быстро стирает с лица любое недовольство моим намеком. Хороший, правильный адъютант. Контролирует себя просто прекрасно. Я по праву горжусь им. Вот только был бы еще хоть немного сговорчивее, совсем бы цены не было.

— Нравитесь, Вельзевул, — четко, по-военному, как и подобает Асмодею, кивает он умудряясь не пролить ни капли из чашки, что дымиться ароматным напитком на его подносе.

Выгибаю бровь, вроде бы вопросительно, а вроде бы недоуменно. Это я умею, научился за столько-то лет. Пусть сам решит, какой оттенок эмоций с моей стороны ему предпочтительнее. Но он ничего не решает. Больше не встречаясь со мной взглядом, подходит к столу, расставляет на нем вазочку с папоротниковым углем — моим любимым лакомством и кружку с тем самым обожаемым чаем. Молодец. Быстро выучил что я люблю. Научился предугадывать желания. Все, кроме тех, что касаются непосредственно его самого.

— А себе что же не нальешь? — неслышно подбираюсь сзади.

Он мог бы хотя бы вздрогнуть от неожиданности, когда мое дыхание касается его обнаженного плеча. Все же адъютантские кирасы очень удобны в этом плане. Только и есть, что две пластины, повторяющие контуры мускулистого торса и спины, а плечи обнажены, если под них не надевают специальные рубашки, но, как я давно уже понял, мой Асмодей предпочитает минимализм во всем. Что ж, дело его. Что дальше?

— Благодарю, Вельзевул, но я...

— Не любишь чай? — перебиваю я, заглядывая сбоку, опершись одной рукой на столешницу.

— Отчего же, — его лицо совершенно не меняется. Хороший адъютант, правильный. — Люблю. Но не сейчас.

— А мне вот думается, скорее не со мной, ведь так?

Он удостаивает меня ледяного взгляда. Вот интересно, какая же буря сейчас бьется волнами он кривые скалы его души?

— Не с вами.

— Я так и думал, — роняю нарочито безразлично, отступаю.

Обхожу стол, опускаюсь в кресло, беру обжигающе горячую глиняную кружку обоими руками, подношу к губам, делаю первый, пробный глоток и поднимаю на него глаза поверх кружки. Он все еще стоит возле стола и смотрит на меня с каким-то непонятным выражением. Ловлю себя на мысли, что Сильфиль все же, не смотря на все свои боевые достижения, слишком юн. Насколько мне известно, он пришел в мир менее десяти лет назад. Для демона этот срок ничтожен. Наверное, именно с этим связано его упрямство и некая порывистость в действиях и словах, которая мне в нем всегда нравилась. А еще этот незабываемый сленг. И откуда он только всех этих словечек нахватался, ума не приложу. Он слишком молод, чтобы кто-нибудь из предыдущих командиров мог посылать его с по-настоящему ответственными миссиями к тем же людям. А к ангелам и подавно, даже меня к белокрылым не посылали еще ни разу, а я все же старше, как не крути.

— Если хочешь что-нибудь спросить, спрашивай. Нет, займись делами, — ворчу, а он вздрагивает, словно только сейчас осознал, что так и не вернулся к своему столу. Да, возраст все же сказывается. Молод он еще, слишком молод.

— Да, Вельзевул, — четко выдыхает он и демонстративно бьет себя в грудь кулаком, отдавая почести моему высокому званию.

Разворачивается спиной, уходит. Я наблюдаю за ним, пока мои крылья втягиваются в спину и возвращается на место тот самый доспех из кожи глубинного червя. Он же напротив, демонстративно не смотрит. Перекладывает с места на место какие-то бумаги, ровняет стопки, но потом все же поднимает глаза.

— Мне интересно, — начинает он.

Так и знал, что не удержится. Улыбаюсь. Что-то я только с ним могу позволить себе такие вот легкомысленные улыбки. Но мне нравится дарить их ему. Пусть понервничает, побесится, в конечном итоге ему все равно предстоит капитуляция. Так или иначе, но я его заполучу. Просто не смогу уже остановится. Он меня притягивает, и я желаю утолить эту жажду. Очень, очень сильно желаю. А если высший демон что-то хочет, очень не многое может не позволить ему это получить, и упрямство одного конкретного Асмодея явно не та преграда, перед которой можно спасовать.

— Что именно?

— Почему ты остановился.

Дерзкий. Раньше он никогда не позволял таких непочтительных обращений. Ну что ж, попробуем сыграть по его правилам. Хотя бы в начале. Так проще усыпить бдительность.

— Когда? — уточняю я, глядя на него нарочито невинным взглядом, с моими синими, как озера, глазами, кристально чистые взгляды даются мне особенно легко.

— Позавчера, — он хмурится едва заметно, но мне приятно, что я не ошибся, и все это время его беспокоило именно это — "почему?".

— Потому что ты был очень убедителен в своем "нет".

— Испугался место потерять? — вновь дерзит он, нарочито вальяжно откинувшись на спинку стула.

Улыбаюсь, ставлю кружку с чаем на стол, окидываю его неторопливым, изучающим взглядом. Он чувствует и все прекрасно видит, но менять позу не собирается. Это интригует. Во что еще он предложит сыграть?

— Не испугался, но решил, что не хотел бы стать одним из многих. Я предпочитаю быть единственным и неповторимым.

— Единственным, кто сможет меня завалить? — уточняет он и жестко хмыкает. — Тебе не грозит!

— Значит, ты вовсе не против, если я хотя бы попытаюсь?

— Ты уже попытался.

— Но вполне готов попробовать еще раз. Что ты на это скажешь?

— Результат будет тот же, — с непривычно серьезной миной заявляет он. Ну что ж, всем нам свойственно заблуждаться, пусть и он через это пройдет.

— И все же, я хотел бы попытать счастье. Что скажешь?

— Скажу, что в следующий раз, как почувствую твою лапищу где не следует, удавлю.

— О! Какая честь. Других своих ухажеров...

— Насильников, — поправляет он ледяным тоном.

Замолкаю, долго смотрю в его темно-лиловые глаза и мысленно соглашаюсь с ним, знаю я эти высшие военные чины, мы все такие, особенно в отношении тех, кто слабее. Мы же демоны, в конце-то концов. Соглашаюсь, прикрываю глаза ресницами и снова берусь за поостывший чай. Делаю большой глоток, откидываюсь на спинку кресла, открываю глаза. Он смотрит на меня. Внимательно смотрит. Ждет.

— Ты еще ни разу никого из высших не убил. Хотя, я знаю, что это было вполне тебе под силу. Почему?

— Они не были врагами. Просто похотливыми идиотами.

— Эта твоя позиция?

— Да.

— И ради меня ты готов ей изменить.

— Готов!

— И за что же мне такая честь?

— Ты меня бесишь! — рычит он, грозно сверкая глазами.

И опускает взгляд в стол. Несколько раз выдыхает через нос и, как ни в чем не бывало, возвращается к работе. А я, допивая чай, больше не смотрю на него, но думаю. Все же интересно, откуда он взялся на мою голову такой принципиальный, и что за тайна не позволяет ему от этих принципов отступить ни на шаг. Я очень хочу её разгадать. И разгадаю. По крайней мере, мне хочется в это верить. Хотя сомнения все же есть, и так непривычно и волнующе их ощущать!

Асмодей

Как же он меня бесит! Нет, так просто нельзя. Мне срочно нужно успокоиться, иначе я завтра просто работать с ним в одном кабинете не смогу. Прибью прямо так, без открытой провокации с его стороны, завуалированных вполне хватит. Но зато, если такое, не дай Властелин, случится, мне самой прямой дорогой будет изгнание. А я этого не хочу. Не желаю, чтобы все мои усилия, вложенные в нелегкое дело служения Властелину, были напрасны. Из-за конкретно этого недоноска Вельзевула, не хочу!

После работы, когда его мерзопакостность соизволяет меня отпустить домой, я на всех парах несусь в сторону горячих источников Гиенны Огненной, моего самого любимого места на всем Восьмом. Я люблю воду, а когда она еще и горячая, специально подогретая магмой, что протекает широкой рекой на Девятом круге, который как раз под нами, люблю вдвойне. И это единственное место, где я могу насладиться уединением. В нашем офицерском общежитии такого не дождешься. А здесь тишина, плеск воды в каменных колодцах, словно специально сложенных в виде небольших ванн, и одиночество. Как же я его люблю! Ведь только оставшись наедине с самим собой я могу скинуть с себя все эти осточертевшие тряпки.

Вон Тирколиту хорошо. В его слезе камня на лбу нет ничего особенного для посторонних взглядов, вот он и разминается в обед полуобнаженным, позволяя крыльям раскрыться на всю длину. Как же я ему завидую! Мне ведь даже летать нельзя. Наверное, поэтому и сорвался сегодня. На "ты" назвал, нахамил в открытую. Скромнее надо быть. Я ведь зарекался. Но, как услышал его блаженное мурлыканье и рожу до неприличия довольную увидел, так крышу начисто и сорвало. Вот вечно со мной так. Сплошная засада!

Скидывая с себя возненавидимые за сутки дежурства шмотки. Расправляю крылья, которые в моем случае только для мебели в обычное время и нужны, и лишь сейчас, когда никто не видит, я могу продемонстрировать безликим скалам их истинную красоту. Они у меня кожистые, как у большинства Асмодеев, а не перьевые, как у Тирколита, которые куда чаще встречаются именно у Вельзевулов, кстати, у тех же Азазелей их вовсе нет, зато наличествуют копыта и хвост, а еще рожки не как у нас, в области височных долей, витые и красивые, а маленькие, уродливые, и прямо на лбу, не спрятанные волосами. Так вот, мои крылья, они, если раскрыть на всю длину, начинают изнутри отливать перламутром, красиво так отливать, но у других Асмодеев я такого никогда не видел, поэтому и эту мою особенность, не говоря уже о каменной слезе в груди, приходится скрывать.

Забираюсь в один из колодцев, он не глубокий, когда устраиваюсь, вода достает мне лишь до середины груди. Раскидываю руки в стороны, удобно облокотившись на каменный бортик, запрокидываю голову и жмурюсь от удовольствия. Совсем немного магии и вода в колодце начинает бурлить воздушными пузырьками. Чем не джакузи? Как же хорошо!

И почему в моей во всех смыслах странной жизни никогда не бывает так, как сейчас. Тепло, приятно, уютно и... чье-то присутствие за камнями. Меня прошибает холодный пот. Вскакиваю, хочу броситься в сторону того, кто посмел меня потревожить, но этот засранец опережает меня, в одно мгновение оказываясь рядом.

— Попался! — выдыхает мне в лицо Вельзевул и накрывает когтистой ладонью слезу камня на груди.

Я слышу скрип собственных зубов и чувствую, как в горле рождается дикий, необузданный рык. Я готов разорвать его на месте. Нет, я точно его сейчас разорву. И плевать мне на изгнание. Он сам, сам напросился, он... Он целует меня? Это что, нежность?

Та-а-а-к, где там был мой хрен?

Вельзевул

Нет, ну это же надо... апчхи! Вот засранец мелкий! Апчхи! Нет, ну гад же, как только узнал! Чхи! Не могу больше. Да, ангел меня побери, аллергия у меня на хрен и что теперь? Повеситься? Не отказался бы, если честно. А эта сволочь, Асмодей мой, еще и лыбиться, тыкая в меня синеватым корешком, словно кинжалом. А у меня слезы на глазах наворачиваются. Весь настрой испоганил. Знал бы, не совался. По крайней мере не так близко, как вдруг приспичило. Ладно. Нос, конечно, чешется, глаза слезятся, а в горле першит, но надо же что-то делать и что-то решать. В конечном итоге, кто из нас старше и опытнее. Вот то-то же.

Отступаю еще на пару шагов и все же поднимаю на него глаза. Знаю, что со слезами на ресницах выгляжу не таким суровым начальником, как в рабочее время, но, думаю, ему сейчас и так сойдет. Хмурюсь.

— Ладно, никаких поцелуев, пока не поговорим, — бросаю я твердо. — Убери это, — киваю на хрен, зажатый в руке моего Асмодея.

Он хмыкает.

— Думаешь, я после разговора тебе позволю...

— Думаю, что теперь мне есть чем тебя шантажировать, — бросаю без тени улыбки, сразу расставляя все акценты.

И он замирает. Долго смотрит. Внимательно. Словно решает, сейчас меня прикончить или позволить пожить. Но он глупец, если думает, что победа надо мной дастся ему так же легко, как над другими. Они не знали, что Асмодей может оказаться сильнее их, но я совершенно не питаю иллюзий относительно его истинный возможностей. Поэтому рассчитывать не стопроцентную победу он не может, как и я не могу. Зато прекрасно представляет, что я с ним сделаю, если сумею победить.

— Хочешь посмеяться? — неожиданно бросает он, отвернувшись от меня.

Сильфиль стоит в каменной ванне колодца и все еще обнажен и я вижу, как струйки воды змеятся по его груди, обтекая нефритовую капельку, и сползают к паху. Мне хочется опустить взгляд и рассмотреть его и там, но я не могу себе это позволить. Нет, вовсе не потому, что щажу его чувства, а потому что не хочу, чтобы он мог в случае чего застать меня врасплох. Сейчас мне нельзя отвлекаться. Даже на его роскошные, черно-перламутровые крылья нельзя. А уж на прочие красоты и подавно.

— Пока мне не смешно.

— Я предпочту изгнание твоим поцелуям.

А вот это для меня новость. Неожиданная и неприятная. Ни разу еще не встречал демона, так спокойно рассуждающего о перспективе изгнания. Корень хрена исчезает из его руки и он опускается обратно в колодец, словно прячась от меня в воде. Она все еще бурлит под действием магии, которую он применил и так и не стал убирать. Я раздумываю недолго. Колодец достаточно широкий, так почему бы нет?

Он смотрит, как я присоединяюсь к нему. На мне теперь тоже нет одежды, но крылья приходиться убрать, иначе потом перья не высушишь. На самом деле, как и большинство демонов, воду я не люблю, но, раз уж она ему нравится, для достижения своей цели я готов пойти и на такие уступки. Поднимаю взгляд, под водой мы соприкасаемся ногами, он не отдергивается, но и я не собираюсь акцентировать его внимание на этот контакт. Сначала решаю скопировать его обманчиво расслабленную позу, но, передумав, просто откидываюсь на каменный бортик и прячу руки вод воду, упершись в каменистое дно. Мы долго смотрим друг на друга. Я заговариваю первым.

— Ты это прячешь?

— Что "это"?

— К примеру, слезу. У тебя её быть не должно.

— И что с того?

— Лишь то, что если кто-нибудь из высшего начальства узнает, тебя отведут к самому Властелину. Не хочешь с ним встречаться?

— Нет.

— Тогда, — специально начинаю растягивать слова, — У меня к тебе деловое предложение.

Он неожиданно устало вздыхает, закрывает глаза и запрокидывает голову. Мне не нравится выражение его лица. Совсем не нравится.

— Сильфиль? — зову его, чтобы он уделил мне хоть бы толику своего внимания. Но он не смотрит, лишь говорит.

— Я уже сказал тебе, — его губы трогает болезненная улыбка, — Я не буду платить тебе за молчание собой.

— Я пока не перешел к обсуждению платы. — Напоминаю, а сам пытаюсь перестроиться.

Да, это был бы самый идеальный вариант. Причем и для меня, и для него, как мне думается. Он бы расплатился собственным телом, эка невидаль, да у нас в Аду каждая вторая сделка замешана именно на этом. Я бы наконец насытился и перестал бы уделять ему так много своего внимания, сумел бы переключится. И все было бы как во всех нормальных связках боевой командир-адъютант. Но он смешивает мне все карты своим упрямством. Но надо же что-то решать.

— Я знаю, что тебе от меня нужно. Ты сам недвусмысленно показал. — Фыркает он и все же соизволяет посмотреть на меня. В глазах его нет больше той непонятной мне грусти, теперь лишь наигранный смех. Кажется, он все для себя решил. Плохо. Я совсем не готов его переубеждать, но и терять его как своего адъютанта пока не настроен. Придется выкручиваться, а что делать, если он у меня неправильный такой?

— Нужно. Не стану отрицать. Но я вполне согласен ждать пока ты сам не захочешь меня.

— Я же уже сказал, что никогда не захочу. — Кривится Сильфиль, а я улыбаюсь.

— "Никогда не говори никогда" — ведь так говорят у людей, как я слышал?

— Откуда мне знать? — осторожно роняет он, и эта его осторожность говорит мне о многом.

— Когда ты успел?

— Успел что?

— Побывать в мире людей? Заметь, я не спрашиваю, кто тебя туда направил.

— С чего это вдруг я должен с тобой откровенничать? Или эта и есть твоя сделка? Честность за молчание?

— Нет. — С сожалением качаю головой и подаюсь вперед, он не отшатывается лишь потому, что и без того прижат к самой стенке.

Вода вокруг нас бурлит, а я веду ладонью по его груди вниз и замираю в области живота. Он так близко, что у меня стоит от одного его дыхания на моей кожи. Он хмурится и сжимает губы в прямую линию, и мне с каждой секундой все настойчивей хочется целовать их. Но я слишком хорошо помню, чем закончился первый опыт поцелуев с ним. Не хочу повторения. Смотрю в лиловые глаза неотрывно, он тоже не отводит взгляд, но голос подает первым.

— И?

— У меня два условия. И ты их примешь.

— С чего ты взял?

— Ты ведь честолюбив, Сильфиль. Мы все такие. Но кто-то знает свое место и даже не пытается прыгнуть выше головы, ты же готов перепрыгнуть очень и очень многих. Даже меня со временем. Я угадал.

— Возможно.

— Но я все еще хочу попробовать не принудить тебя насильно, как сдуру попытался в первый раз, а соблазнить по всем правилам.

Он презрительно хмыкает. Я зверею от этой презрительности и пренебрежения, но благодаря возрасту и немалому опыту умудряюсь сдержаться, хотя в первый момент мне хочется ударить, да так, чтобы когтями лицо располосовать до кровавого месива. Выдыхаю сквозь зубы. Он видит, что злюсь и весь подбирается. От обманчиво расслабленной позы не остается и следа. Он ждет удара, я вижу. Но пелена ярости уже слетела с моих глаз. Дышать стало легче. Возвращаюсь на место. Он все так же настороженно смотрит на меня, а потом тихо напоминает.

— Я же уже сказал, что тебе это не грозит.

— Я настойчив. А ты слишком неопытен по части мужчин, чтобы знать наверняка.

— Это с чего же ты взял? — неожиданно веселиться он, и ко мне в душу закрадываются запоздалые сомнения.

— Я навел справки.

— В Аду?

— А где бы еще мне было их наводить?

— К примеру на Земле, раз уж ты меня заподозрил в связях с людьми. Или... — он обрывает себя и вот это или меня настораживает больше всего.

— Или?

— Не важно. Забудь, — бросает он и поднимается. Его промежность оказывается как раз на одном уровне с моим лицом и я удовлетворенно отмечаю, что у меня во рту при одной взгляде начинает скапливаться слюна. Да, давно у меня не было такого острого желания ласкать кого-то. Пожалуй, я уже даже рад, что удастся растянуть эту игру. Он сам предоставил мне этот шанс, отказавшись пойти по наиболее простому пути. Только сам.

Асмодей

Он пялиться на меня так, словно готов сожрать заживо. Не, меня и раньше подобными взглядами одаривали, но без конкретики. То есть как бы на всего меня смотрели, а тут он только на промежность мою и воззрился. Я демон и мне, конечно, не свойственно смущение, но блин, мне даже прикрыться хочется крылом, чтобы он прекратил так на меня смотреть. Но, сдержавшись, просто выбираюсь из колодца и бреду к своей брошенной на камнях одежде. Мне нужно подумать. В тишине и одиночестве. Но рядом все еще он. Все еще смотрит в спину. Сверлит взглядом крылья. Это же надо было так лохануться. Нет, ну как только я не почувствовал его присутствия, не ощутил слежки! Или он все же не следил? Не, ну это вряд ли. Ни один демон по своей воле в воду не полезет. Вот серные ванны — это завсегда пожалуйста. Но не водные процедуры, это точно. Так чтобы ему тогда тут делать?

Вздох вырывается помимо моей воли. Натягиваю на себя штаны, беру в руки осточертевшую кирасу, поворачиваюсь и вижу, что Тирколит тоже выбрался из колодца, подошел почти вплотную и внимательно смотрит на меня, не спеша одеваться. И что мне ему сказать? Бить уже, если честно, не хочется. Перегорел, сдулся. У меня всегда так. Сначала бешусь, как сумасшедший, но быстро остываю. Для демона слишком быстро. Да, я и так знаю, что не правильный демон. Чего уж теперь?

— Что ты хочешь? — спрашиваю устало. Пусть думает, что хочет. Мне уже на все плевать. Раз уж он умудрился как-то вычислить, что я прежде чем в Ад пришел после Чистилища, еще и на Земле побывать ухитрился, лгать ему сейчас, неподготовленным, лучше не стоит. А то мало ли что еще он сумеет разгадать?

— Ты переезжаешь ко мне. Это раз. — Он больше не улыбается и на том спасибо. Меня просто бесят все эти его улыбочки и ужимки. Бесят, бесят, бесят! Так, что он там сказал?

— Зачем? — хмурюсь непроизвольно, ну и фиг бы с ним, пусть смотрит.

— Просто потому что я так хочу. — Миленько улыбается он, скреплю зубами и обдумываю услышанное. А он роняет, словно бы продолжая, — И раз в сутки будешь давать мне целовать тебя.

— Нет.

— Да. Потому что как бы ты не бросался возможностью изгнания, ты не хочешь покидать Ад, иначе, зная путь на Землю, ушел бы сам. Ты ведь его знаешь?

— Нет.

— Нет — не знаешь, или нет — не согласен.

— Не согласен.

— Значит, знаешь.

— Знаю. И что с того?

— Что конкретно тебя не устраивает в моих двух пунктах? Какой из них?

— Никаких поцелуев.

— Хорошо, — как-то подозрительно легко соглашается он, и я никак не могу понять, с чего бы такая покладистость? Но он, словно мысли мои читая, поясняет. — Я подозревал, что все упрется именно в поцелуи. Но решил попробовать. Чем ангел не шутить, вдруг ты бы согласился. — Весело объявляет Тирколит, и я срываюсь. Бью. Он... не успевает увернуться. Отлетает к колодцу, тут же оказывается на ногах прижимает ладонь к скуле, рассеченной моими когтями, и смотрит с таким искренним изумлением, что, стыдно признаться, но меня на самом деле смущает этот его взгляд.

Отвожу глаза. Слова вырываются сами.

— Извини. Не удержался.

Я не вижу, но буквально всей кожей чувствую его удивление. Ну, вот что он за скотина такая безрогая! Хотя нет, он же Вельзевул, и как раз с рогами-то у него все в порядке. Смотрю на него. Он тоже смотрит. А потом снова подходит ко мне. Раны на его лице медленно затягиваются. Он даже не замечает их, уже не замечает. Он же, как и я, демон. Протягивает руку и касается пальцами моей груди, ведь я так и не надел на себя кирасу, которая теперь валяется у нас под ногами. Обводит контур вживленного в плоть камня. Мне... щекотно. Когда он прикасается, щекотно, это ведь совсем не тоже самое, когда я сам. Зажмуриваю один глаз. Он явно хочет улыбнуться. Губы уже начинают расползаться в улыбке, но неожиданно одергивает себя. Опускает руку, смотрит прямо, без обиняков.

— Что именно тебя взбесило? Моя победа?

— Ты еще не победил.

— Тогда что?

— Меня бесит, когда ты так мне улыбаешься.

— Как именно?

— Как будто знаешь все наперед.

— Откуда ты знаешь, может, я на самом деле знаю?

— Все равно бесит!

— Экий ты нежный, — фыркает он, а мне становится так обидно, что просто даже ударить уже не хочется, а просто зарычать в потолок от бессилья. Но я и так уже вывернулся перед ним наизнанку, пора с этим завязывать. Хочу сказать, но он не дает. — Все еще хочешь знать, почему я предлагаю тебе переехать?

— Хочу.

— Мне бы не хотелось в ближайшее время лишиться твоего общества. Как адъютант ты мне подходишь куда больше, чем тот же любовник, по сравнению с теми, что были до тебя. Но чем дольше ты живешь в общежитии, тем больше вероятность, что на твоем пути встретиться очередной воздыхатель, ты набьешь ему морду и не факт что это в очередной раз сойдет тебе с рук, даже если я попытаюсь тебя отмазать.

— Ну да, конечно, мне что же теперь, только тебе одному можно рога начищать?

— Не можно, но ты можешь попытаться. — Он снова улыбается, даже зная, что меня бесят именно такие улыбки, и ничего не боится. Не меня. Хотя только что я на деле доказал, что могу быть быстрее, чем ему казалось.

Это странно, и мне неожиданно становится любопытно. А что если и правда попробовать пожить с ним. В конечном итоге что я теряю? Секрет мой он растрезвонивать пока не собирается. Приставая, явно способен остановиться. Ну и в конечном итоге, если забыть про последние три дня, он мне даже нравился. Как начальник нравился. Мне давно так комфортно не работалось, как вместе с ним. Может рискнуть?

Вельзевул

Филь живет со мной уже вторую неделю. Я, кажется, начинаю заболевать. Шучу? О нет, я абсолютно серьезен. Когда настаивал на его переезде, не думал, что его присутствие так изменит мой привычный быт. А все почему? Потому что за все мое пребывание в этом мире, я ни разу не позволял никому находиться рядом с собой все двадцать шесть часов в сутки. Я не сказал бы, что его присутствие так уж неудобно и что он чем-то меня раздражает. Напротив, для демона он умудрился занять совсем немного места и в выходные, да и в будничные вечера старается не попадаться мне на глаза. Хотя, почему старается? Может быть, это у него случайно выходит. Но с другой стороны, помня о его упрямстве... Часто теперь вспоминаю его собственные слова, которые он не уставал повторять в мой адрес до переезда. Бесит! Он меня просто бесит и притягивает неимоверно.

Как подумаю, в каком виде я его застаю, когда без стука вхожу в комнату, выделенную под его вещи. Он обычно лежит на кровати на животе, болтает в воздухе ногами и с сосредоточенным видом читает книги. Каждый раз разные. Он вообще быстро читает, как я понял. Каждый раз земные. Где он их достает, ума не приложу. Хотя давно уже понял, что с Землей у него налажена своя личная, постоянная связь. Поэтому, наверное, стоит описать моего ненаглядного Асмодея, чтобы пояснить, почему я так реагирую на, казалось бы, самую обычную позу.

Он красивый. Впрочем, таких как он в нашем ведомстве пруд пруди. Но он все же особенный, не такой как все. И дело вовсе не с нефритовой капле, вживленной в грудь, такой же, как моя малахитовая во лбу. Волосы у него черные, как и у меня, но мои струятся крупными волнами, а его жесткие, густые, прямые и гладкие. В них не хочется зарыться всей пятерней, по ним хочется провести ладонью, чтобы убедиться воочию в их шелковистой гладкости. Их блеск завораживает. И почему он никогда не поднимает их в прическу? У нас же в Аду есть целая культура боевых причесок для демонов. Но он предпочитает вольно струящийся водопад.

Он выглядит взрослым. Слишком взрослым для своих лет и слишком серьезным. Большинство его сверстников, приходя в этот мир, бросаются во все тяжкие. Сколько в моей собственной постели перебывало таких вот безразумных юнцов. Но это, к моему сожалению, не про него. Он непреступен, словно дальний форт на границе с Раем. Но в то же время он одним своим присутствием привносит в мою жизнь некий уют.

Глаза у него темно-лиловые, губы тонкие, но яркие, клыки даже не в боевом состоянии слегка выдаются вперед, но совсем чуть-чуть, внешность его это совсем не портит. На груди мерцает живая нефритовая слеза. Он редко её демонстрирует, даже когда мы остаемся наедине, даже несмотря на то, что я уже знаю о её существовании. А еще у него крылья, черные, кожистые изнутри отдают перламутром. Мне периодически хочется к ним прикоснуться, но приходится сдерживать себя. Лишних прикосновений мой квартирант не выносит ни под каким, пусть самым благовидным, предлогом. Приходится мириться с таким положением вещей. Но как же меня это бесит! Хотя, в отличии от него, свое бешенство я могу сдержать куда лучше, чем он.

Так вот, об уюте. Не перестаю удивляться, но Филь специально по утрам встает пораньше, чтобы приготовить завтрак. Для меня, поначалу, это был просто культурный шок. Я сам, обычно, такими вещами не заморачивался. Максимум, на что я способен утром, это заварить себе любимый чай настоянный на черноплодной рябине, и все. Перекусывал я раньше уже на работе, в нашей местной столовой. Но теперь он готовит на нас двоих. Причем я его об этом не просил, и не приказывал. Он сам так решил.

Я молча поглощаю его завтраки и каждое утро любуюсь на его излишне, на мой вкус, бодрую физиономию. Жалею только об одном, он мне никогда не улыбается. Уж не знаю, чем он там все это мотивирует. Но меня это раздражает. Неужели нельзя расщедриться хоть на кривенькую улыбку? Судя по всему, он убежден, что нельзя. Обидно, если честно. Ведь лично я просто не могу сдержать улыбки, когда он, отрываясь от своей книги, поворачивает ко мне голову. Его взгляд все еще где-то далеко.

— Что читаешь? — интересуюсь который день подряд.

— Тебе не интересно.

— Ошибаешься. — Хмурюсь. Я устал притворятся. Еще пару недель назад даже помыслить не мог, что кто-нибудь вроде него сумеет хоть в чем-то обыграть меня на моей же поле. Но ему это удалось. Пусть не во всем, но все же. — Я так устал слышать от тебя односложные ответы, что на самом деле интересно.

Он вздыхает и поворачивает книгу ко мне обложкой. Озадаченно окидываю её взглядом. Так и думал, она на Земном языке, которого я не знаю. Меня же никогда еще не отправляли в мир людей, откуда бы мне знать их язык.

— Я не умею читать на языке людей. — Цежу сквозь зубы.

— Ты и говорить на нем не можешь, — буркает он и снова отворачивается. Я в одно мгновение оказываюсь возле кровати.

— Да что ты себе позволяешь! — рычу и накидываюсь на него. Но не с кулаками, о нет, бить его я сейчас явно не намерен.

Он не успевает. Все же он Асмодей, а я как-никак Вельзевул. Переворачиваю его на спину, накрываю собой, прижимая к кровати. Незакрытая книга летит на пол. Он резко бьет меня в плечо, но я вцепляюсь к него и не позволяю себя сбросить. Целую. В губы, в шею, к скулы, в ухо, везде, где успеваю дотянуться. Я сумасшедший? О да. Схожу с ума о собственного адъютанта. Ну не бред ли?

И он перестает сопротивляться. Неужели? Отрываюсь, смотрю на него. И он смотрит, не вериться, но с превосходством смотрит и... улыбается. Вот зараза!

— И чему это ты радуешься? — рычу ему в лицо.

— Тому, что ты проиграл, — объявляет этот нахал и скидываем меня с себя легко и непринужденно. Отлетаю к изножью кровати, смотрю на него. Внимательно смотрю. Он тянется к полу, поднимает свою книгу, осторожно закрывает, разгладив пальцами смявшиеся страницы, и поднимает глаза.

— Я все ждал, когда же ты себя проявишь, — объявляет он и порывается встать. Но я не пускаю, вцепившись в руку когтями. Он даже не морщится. Растет с моих глазах юнец.

— Нет. Ты ждал, когда я окончательно взбешусь.

— Ну не все же мне беситься, — фыркает он и благосклонно смотрит, как я придвигаюсь ближе. Смотрит но не спешит отодвинуться или подняться. Хорошо. Хоть что-то лучше, чем ничего.

— И что теперь?

— Вернусь домой, — пугающе бесхитростно улыбается мне он и совсем немного склоняет голову на бок.

— Филь?

— Мне нравилось на Земле. Там куда интереснее, чем у вас тут. Но... — он делает паузу, словно решая, говорить мне или все же нет, но я придвигаюсь ближе и он продолжает. — Один человек мне сказал, что мне будет лучше с такими же, как я. Лучше, чем с ним. И я ушел. И поначалу мне здесь даже нравилось.

— А он?

— В смысле?

— Как ты к нему относился?

— Думал, что люблю. Но ему нельзя было со мной... — он пожимает плечами с таким безразличным лицом, что у меня сразу закрадывается подозрение, что за этим самым "люблю", стоит нечто, что я пока понять просто не смогу. Я в курсе, что людям свойственно все усложнять, впрочем, как и тем же ангелам, поэтому настойчиво расспрашивать его об этом я не решаюсь. Конкретно сейчас меня интересует другое.

— Я правильно понимаю, что между вами было нечто, подобное тому, к чему мы с тобой пришли сейчас.

— В смысле? — он хмурится. Почему мне постоянно кажется, что он, несмотря на внешность, моложе, чем было заявлено в метрике по пришествии в этот мир?

— Ты хотел его, но он не хотел тебя. Так?

— Я... да. Можно сказать, что так. — После паузы кивает он.

Улыбаюсь, придвигаюсь совсем вплотную, он начинает медленно откидываться назад, пока не натыкается на подушку, а я не нависаю над ним на вытянутых руках. Его лиловые глаза меня затягивают в свои бездны. Неужели, именно сейчас, если слегка надавить...

— Значит, ты можешь понять то, что я чувствую сейчас? — спрашиваю почти мурлыча ему на ухо.

— Нет, — он качает головой и поднимает руки, кладет их мне на талию, но пока не спешит оттолкнуть. Уже хорошо. Уже поддается.

— Почему? — спрашиваю, ведя губами по изгибу шеи. Мне хочется почувствовать вкус его кожи на языке. Но я не рискую. Не хочу спугнуть раньше времени. Может быть, мои старания наконец будут вознаграждены? Может быть, как раз сейчас?

— Я любил, ты просто хочешь, — припечатывает он, и я вынужден оторваться от увлекательного занятия, чтобы посмотреть на него. Никак в толк не возьму, в чем разница-то? Поэтому спрашиваю. А что? Я уже давно понял, что в гордое незнание можно играть с кем угодно, но только не с ним.

— Какая разница?

— Большая, — отвернувшись, отвечает он и больше на меня не смотрит.

Мне хочется избавить его от одежды, задрать ноги себе на плечи и завладеть им без подготовки, без ласк, грубо и жадно, как я давно хочу. Но вместо этого я опускаюсь на кровать рядом с ним, с той стороны, в которую он отвернулся. Он вздыхает и перекатывается на бок. Поджимает под себя ноги, благо, расстояние между нами позволяет. Не смотрит на меня. Зато я смотрю.

— Что такое любовь? — спрашиваю, потому что мне на самом деле интересно.

— Это... — начинает он, но его грубо прерывают.

— А! Вот ты где, мой сладкий, — раздается приторно-слащавый голос Люцифера Арлюкса от дверей. — А ведь я тебя ищу...

Ненавижу, когда он так ко мне обращается! Что ему на этот раз понадобилось в моем доме?!

Асмодей

Все же Тирколит не похож на всех тех демонов с которыми я общался до него. Он какой-то более человечный что ли? хоть и не осознает это. Он же, как сам признался, людей никогда не видел и на Земле еще не бывал. И мне эта человечность в нем очень нравится. Я и не думал столкнуться с чем-то подобным здесь, в Аду. Но когда он на меня чуть ли не набрасывается, это меня полностью из колее выводит. Так и знал, что все это к тому и шло с самого начала. Попа моя, значит, ему понадобилась. Вот гад! Сразу руки чешутся провести разъяснительную работу посредствам хренотерапии, но что-то меня останавливает.

В конечном итоге пока ничего совсем уж мерзопакостного он не сделал и не сделает, если я ему это не позволю, а значит, можно немного поиграть и кое о чем расспросить его. А то он, по-моему, какой-то совсем дикий. Нет, на работе, он нормальный. Тренировки на плацу для нашего отряда проводит, отчеты сдает все вовремя, командировки выписывает, совещание ведет, как положено. Но дома, такое чувство, даже разговаривать не умеет толком. Если не по делу, не умеет. Поэтому я и предпочитаю его обществу книгу. Он ведь все время молчит. С ним мне банально скучно. Я как-то совсем по-другому представлял себе нашу с ним совместную жизнь, ага.

Но когда он останавливается, стоит мне перестать на него реагировать, это становится для меня открытием. Наверное, даже приятным. Не ожидал от него. Вот честно, не ожидал. Улыбаюсь. А он бесится. Ну, и пусть себе. Мне то что?

Он спрашивает, что теперь. И я честно отвечаю, что предпочел бы вернуться домой. Пусть бы для всех это означало мое изгнание из Ада. Ведь куда у нас изгоняют? На Землю. Но ведь именно там я прожил первые шесть лет после бегства из Чистилища. Поэтому, чего бы мне её боятся?

Единственное, что я понять не могу, что вынуждает начать рассказывать ему о Петре. Наверное, я просто устал держать это в себе, ведь когда-то исправно бегал на исповедь, искусно притворяясь человеком. Но не об этом сейчас речь. Он так странно реагирует. Я как-то ожидал он него насмешек и грубости, но напоролся на непонимание, как на кинжал вора в подворотне. Вот смотрю на него и не понимаю, но удручает не это, он, кажется, тоже не понимает меня.

— Что такое любовь?

Уф! Ну и как мне ему объяснить? Он ведь не был на Земле. Он не видел все это воочию, не видел, как люди любят. Может, показать? Но ведь Асмодей, коим я являюсь по общепринятому реестру, не должен уметь подобное. Тогда у него появится еще один козырь против меня. Поэтому уж лучше просто словами. Не поймет, ну и фиг бы с ним.

— Это... — начинаю я, и тут в моей комнате появляется некто третий. И что этот расфуфыренный даже по демоническим меркам хлыщ тут забыл?

— А! Вот ты где, мой сладкий. А ведь я тебя ищу... — тянет незнакомый мне демон, и от этого тона мне становится противно и хочется одного — помыться.

Смотрит на меня, изучающе так смотрит. А потом переводит взгляд на Лита. Так, уж лучше бы он на него не смотрел. Я вижу в черных глазах Люцифера, имени которого не знаю, голод. А в глазах своего Вельзевула, когда поворачиваюсь к нему, замечаю отвращение. И это решает все за меня.

Срываюсь с места, расправляю крылья, плевать что перламутровые. Мы общались. Впервые за все это время нормально, по-человечески общались, а этот Люц нас беспардонно прервал. Так еще и на Вельзевула моего так глянул, что не трудно догадаться, чтобы он мог с ним сделать, если бы в комнате не было меня. И плевать мне, что там между ними было до того! На все плевать!

И с чего это я так завелся?

Вельзевул

С Арлюксом мы знакомы давно, и он даже как-то попытался заиметь на меня какие-никакие но права. За что и поплатился. Мне достаточно было тонко намекнуть нашему Сатане, и тот легко пристроил излишне бойкого Люцифера себе под крылышко. Но, как оказалось, я этому страстолюбцу еще и помог. Он у нас при самом Сатане теперь служит. Нет, конечно тот его за это имеет регулярно во все пихательные, но это, судя по его цветущему виду, Арлюкса очень даже устраивает. Вот только его благодарность ко мне выражается весьма специфически.

Нет, не стоит думать, что демоны не знают толка в благодарности. Очень даже знают, вот только повышенное внимание с его стороны, порой и мне, и ему выходит боком. Терпеть не могу его слащавой манеры обращаться ко мне "сладкий мой". Он же Люцифер, в конце-концов, что за патетические нежности? А ведь я ему говорил, между прочим, что меня это просто раздражает и вызывает отвращение. Но он даже слышать не хочет. Утверждает, что так выказывает мне свое особое расположение, ведь больше ни к кому из тех, кто ниже его по званию, он себе такого панибратства не позволяет. И убеждать его бесполезно. Если подумать, он мне, порой, кажется, младше того же Филя.

Да, Арлюкс в проявлениях своих теплых дружеских чувств весьма специфичен, но я все равно не успеваю среагировать, когда мой Асмодей срывается с места и накидывается на него. Минутку, это он сейчас крыльями сделал? У меня глаза вылезают на лоб, а Люцифер уже пробивает спиной стену. Поднимается, встряхивается, ошалело смотрит на надвигающегося на него Асмодея, тот сжимает кулаки, насколько я могу видеть, и снова бросается к нему. Арлюкс, уже немного сориентировавшись, пытается уклониться, я это отчетливо вижу, но все равно кулак Филя каким-то невероятным образом успевает впечаться в его скулу. Где это видано, вообще, чтобы Асмодей дубасил Люцифера?!

Арлюкс отлетает к противоположной стене гостиной, подняться не успевает, мой Асмодей накидывается на него, оседлывает грудь и начинает молотить кулаками по лицу, как сумасшедший. И все это происходит так быстро, что я успеваю к нему, только после третьего или четвертого удара. Хватаю за плечи, оттаскиваю. Резко разворачиваю к себе лицом и обнимаю. Не знаю почему, обычно среди демонов подобные нежности не приняты. Но на меня словно наитие какое снисходит. Его трясет, я чувствую его дрожь, и кулаки с окровавленным костяшками он все еще сжимает до боли. Но я глажу его по голове. Волосы у него такие же шелковые и гладкие на ощупь, как я себе и представлял. Шепчу почти без голоса.

— Ты ошибся. Арлюкс мой приятель.

— Любовник? — хрипло уточняет он.

— Нет. Когда-то хотел им стать, но удачно переключился.

— Это на кого? — он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и слышит за спиной вовсе не мой ответ. Но даже Арлюкс, с трудом поднимающийся с пола, к этому не причастен.

— Полагаю, на меня.

Мы все поворачиваемся в сторону вошедшего одновременно. Так вот как здесь оказался Арлюкс. Хотел по старой дружбе предупредить о визите высокого начальства . Но мне не удается даже как положено поприветствовать Сатану, который почтил мой дом своим присутствием, потому что мое внимание в очередной раз приковывает реакция Сильфиля.

Он поворачивается к нему и зачем-то заслоняет меня собой, даже руку назад заводит, вроде как для того, чтобы я не выступал из-за его спины. С чего бы это он?

Я сейчас не вижу его глаза, зато прекрасно вижу, как смотрит на него Сатана. С вопросом в красных, как человеческая кровь, глазах. Но отчего-то не озвучивает то, о чем хотел спросить. Переводит взгляд на меня.

— Я пришел дать тебе задание, Тирколит. И, надеюсь, ты найдешь способ увлечь им своего Асмодея.

— Увлечь, не приказать? — уточняю я и выступаю из-за спины напряженного Сильфиля.

— Думаешь, сумеешь заставить такого выполнять твои приказы, если он не захочет?

— Думаю, — очень осторожно подбираю слова. С начальством нахрапом нельзя, но и врать вроде как не положено. — Сумею убедить.

— Прекрасно. В таком случае... — в руках Сатаны Евриситькина появляется пухлая папка из светлой кожи подводного змея. Он передает её мне. — Изучишь и завтра утром ко мне на инструктаж. — Снова смотрит мне за спину на молчащего Сильфиля. — Надеюсь вдвоем.

Мне кажется, тот кивает, потому что Сатана удовлетворенно, едва заметно склоняет голову в ответ.

Что же такого он знает о моем Асмодеи, чего не знаю я? Но раз не говорит напрямую, скорей всего уже не скажет. Хмурюсь, смотрю на побитого Арлюкса, который прихрамывая подходит к любовнику и оборачивается на нас. В его взгляде я читаю обиду, но все равно, голос Филя из-за спины, кажется мне откровением.

— Извини. Я не правильно понял. Думал, ты за ним пришел... — произносит он, и я рывком оборачиваюсь к нему. Так это он что, меня защищать вздумал?!

— Хороший мальчик, — неожиданно роняет Сатана, я поворачиваюсь в его сторону, решив, что с Асмодеем можно поговорить и позже, и вижу, как Сатана улыбается. — Удачи, — бросает он мне, и они с Арлюксом исчезают прямо с порога.

Так, а теперь поговорим о любви? Мы ведь на иней остановились, не так ли?

Асмодей

И чего это он на меня так недобро смотрит? А я что? Ну, подумаешь вспылил немного, причем сам не понял толком из-за чего. С кем не бывает? Да среди демонов каждый второй, если не первый, полный псих. Вот и я туда же, надо же приобщаться к славному демоническому роду, не так ли? Петр ведь именно на этом настаивал, когда меня к своим отсылал. Эх, Перт, Петр! Ну почему на моем пути встретился именно он? Не будь его, возможно, я в Ад бы так и не попал. Остался бы на Земле вольным демоном. В конечном итоге, а почему бы нет?

Вельзевул мой уж как-то подозрительно завелся после визита Сатаны, сверлит меня взглядом, ну и я в отмеску его сверлю, чтобы не расслаблялся. Мелькнула мысль применить универсальное оружие, но он, вроде как, пока на грубость не нарывается. Хотя, если вспомнить, как он меня в постели целовал, до явления высшего начальства, наверное, все же не мешало бы, для профилактики хрен применить, так, чтобы не забывал, с кем имеет дело.

— И что ты мне скажешь? — наконец вопрошает он, обводя взглядом разгромленную моими стараниями квартиру.

— А что ты хочешь услышать?

— Ну, я так понимаю, что извинений за причинный бардак мне от тебя не дождаться, — тянет он холодно, но я отчего-то уверен, что вовсе не беспорядок так его завел. А что тогда?

Жму плечами.

— Извиняться не буду, но за собой приберу. — А что он думал, я совсем без понятий что ли? Петр меня всегда учил, что игрушки за собой надо убирать, какими бы странными они не были.

Расправляю крылья, пропускаю через себя поток силы, притягиваю, концентрирую и направляю. Словно в замедленной съемке осколки, куски камня, обрывки тканей начинают возвращаться на свои места, сращиваться, скрепляться вновь становясь единым целым. Стена затягивается меньше, чем за минуту, и за ней, в спальне тоже все восстанавливается, я точно знаю, а Тирколит, судя по тому, как сузились его глаза, догадывается. Зато полностью восстановленная гостиная говорит сама за себя. Ну, не молодец ли я?

Если честно, я жду восторгов. Не, ну а почему бы нет? Я ведь старался. Неужели его Вельзевульству так сложно сказать "молодец"? Вон, меня даже Сатана похвалил, правда я не совсем понял за что, но это уже мелочи. А он... А что он? Смотрит так, что мне крыльями от его взгляда укрыться хочется. Глаза такие синие-синие, у людей ни разу таких не встречал. И малахитовая слезка мерцает во лбу каким-то нездоровым светом. Ну, что не так-то на этот раз?! Злюсь. А что, мне теперь радоваться что ли? Открываю рот, но он успевает первым.

— Пошли в спальню, — бросает он так, что я быстро просекаю, это не бытовая просьба, это военный приказ. Вот гадство, этот озабоченный придурок что, опять вздумал меня соблазнять? Ну, все. Сейчас достану хрен и малое ему не покажется.

А Вельзевул тем временем хватает меня за локоть, сжимает пальцы так, что мне остается только радоваться, что когти он пока еще не выпустил, и тащим в свою спальню. Плотно закрывает за нами обоими дверь и взмахом руки активирует особый защитный контур. У меня в комнате такого нет и в помине. Видимо он специально когда-то заказал этот особый экран именно для этого помещения. Единственного во всей квартире. Что-то мне это совсем не нравится.

Поворачиваюсь к нему. Требовательно смотрю исподлобья. А он, как ни в чем не бывало, проходит мимо со злополучной папкой подмышкой и опускается на кровать. Выгибает бровь. И не поймешь, что это значит. То ли спросить хочет, то ли просто иронизирует, что я такой недогадливый. Ладно, проверим.

Опускаюсь напротив него. Забираюсь на покрывало с ногами. Он какое-то время смотрит, молча изучает мое лицо, потом подтаскивает подушку, опирается на нее и роняет обманчиво ровным голосом. Уж что-то, а ярость его распознавать за время службы я уже научился. И с чего это, спрашивается, он так завелся?

— Я правильно понял, что тут меня защищать вздумал, Асмодей?

— И что с того? — я тоже злюсь, терпеть не могу, когда он со мной в таком тоне разговаривает. Подчеркивает низшее положение по званию.

— Считаешь, я нуждаюсь в твоей защите? — уточняет он, а меня резко отпускает.

Со мной всегда так, сначала взрыв, потом апатия. Вздыхаю, отворачиваюсь, смотрю в сторону окна, за ним лишь безликие скалы. Хочется молчать и не шевелиться, застыть, словно статуя на алтаре какого-нибудь храма, и все забыть. Все-все.

— Ничего я не хочу, — бурчу себе под нос лишь потому что он ждет от меня хоть каких-нибудь слов. Глаза закрываю. Что же мне так тошно-то сейчас? Предчувствие какое-то. Предощущение. Что со мной?

— Да неужели? А на Землю свою разлюбимую хочешь? — тянет Лит, а я вздрагиваю. Знаю, что выглядит это по-дурацки, но это какая-то непроизвольная реакция. Я еще не научился её контролировать.

Поднимаю на него глаза. Он смотрит внимательно и как-то подозрительно строго, словно мы не дома, а уже на работе. Весь подбираюсь. Чего это я проморгал?

— О чем ты?

— Видишь какой цвет? — он кивает на папку, лежащую рядом с его бедром.

— Голубой, а корешок зеленый.

— В таких папках выдают задания с командировкой в Мир Людей.

Мои глаза сами собой округляются. Он ведь не шутит, нет? Тогда же получается, что тот Сатана знал что-то о моей связи с Землей? Или нет? Тогда зачем бы ему говорить, чтобы Тирколит непременно меня с собой взял? Что-то я совсем запутался. Ничего не понимаю.

Привстаю и тянусь к злополучной папке. Он снисходительно смотрит в ответ на мой взволнованный, почти просительный взгляд. Бесит!

— Прекрати, — требовательно бросает Тирколит.

Я недоуменно моргаю. Перетащив папку к себе на колени.

— Ты о чем?

— Ты, знаешь ли, тоже не подарок. И меня тоже в тебе много чего бесит.

— Мысли что ли читаешь? — пристыжено бурчу я. И как он догадался, о чем я подумал?

— Очень надо! — насмешливо фыркает он и вместе со своей подушкой пересаживается на мою сторону, сам открывает папку, не забирая её с моих колен, а я подозрительно четко ощущаю тепло его плеча, соприкасающегося с моим. Так, что-то не то здесь, по-моему, происходит, успеваю подумать об этом. И замираю, опустив взгляд.

Это не может быть он... Нет! Только не он! Не он!

Вельзевул

Похоже, вопрос кого из нас тут следует защищать, придется оставить на потом. После всего случившегося мой Асмодей, кажется, малость неадекватен. Вздрагивает от каждого косого взгляда и бесится. Но уж что-что, а на бешенство я его сегодня насмотрелся по само набалуйся. Лимит исчерпан. Поэтому придется гладить по шерсти и успокаивать. А то мало ли что еще он может натворить. Кстати. Я бы не отказался расспросить его и про то, каким образом он умудрился восстановить все то, что собственноручно разгромил. Мы — демоны, а не ангелы, нам не подвластно созидание как таковое. То есть, чисто магически, мы можем разрушить, но не воссоздать нечто уничтоженное до того и уж тем более не создать что-то новое. Это непреложный закон самой нашей магической сущности. Поэтому у меня сразу же мелькнуло подозрение, что мой Асмодей и не демон вовсе. Может, полукровка? Хотя, насколько мне известно, со времен прошлой войны их не рождалось уже Властелин весть сколько времени. Что же он тогда?

Но об этом потом. А пока не мешало бы разобраться, что за задачку нам решил подкинуть Евриситьким. Судя по тому, каким сосредоточенным и напряженным стал взгляд Сильфиля, его это сейчас тоже очень даже интересует. Подбираюсь к нему поближе, прислоняюсь к плечу, удовлетворенно отмечая, как на одно едва уловимое мгновение, он задерживает дыхание, а потом продолжает дышать ровно и размерено, так, словно ничего не произошло.

Открываю папку, которую он держит на коленях. С аметистового слепка ауры на меня смотрят немного раскосые человеческие глаза. Темно-карие. И, кажется, добрые. Я не очень силен в оттенках человеческих эмоций. Но все равно человек этот кажется мне весьма интересным. У него необычно сильная аура, жаль только, что была. Потому что такой цвет может быть лишь у того слепка, что сделан посмертно. Интересно, что не так с этим человеком, с чем нам придется разбираться на Земле?

Я так старательно пытаюсь просчитать все варианты, не спеша перевернуть страницу со слепком, что какое-то время и вовсе не обращаю внимание на своего Асмодея, ровно до того момента, как на аметистовый слепок — представляющий собой тончайшую полупрозрачную пластину, не падает первая слеза. Нет, не каменная, а обычная, мокрая, живая.

Вскидываю голову, смотрю на него и на несколько секунд просто лишаюсь возможности говорить. Асмодей плачет. Но ведь это же не может быть! Нет, слезные железы у нас есть и мы, демоны, тоже, как и люди и ангелы способны проливать слезы. Но мы никогда не делаем это просто так, в отличии от всех остальных. Обычно, единственное, что может вынудить демона заплакать — это поражение в почти выигранной битве. Да, именно так, нам знакомы лишь слезы разочарования. У них особый вкус. Но почему плачет мой Асмодей? В чем он разочарован?

Пересаживаюсь. Встаю перед ним на колени. Обхватываю ладонями лицо и заставляю посмотреть на меня. Ресницы у него намокли и слиплись, а глаза как-то странно потускнели. Нет, тут явно дело вовсе не в поражении, а в чем-то еще. В чем-то мне непонятном. Он тихо всхлипывает, приоткрыв рот, и я накрываю его своим. Целую. Да, я демон, и не знаю других способов утешения. Да что там, хуже всего, что я вообще не знаю, как принято у них на Земле утешать. Но это все мелочи, потому что он порывисто притягивает меня к себе и отвечает.

В поцелуе я чувствую какой-то странный привкус. Понимаю, что это все слезы, но все еще не могу разобрать их причину. Вкус их не похож на разочарование, скорее на смертельную боль. Но разве мой Асмодей ранен? Скольжу ладонями по широкой спине, запоздало отмечая, как вовремя он убрал крылья, исследую контуры его биополя. Нет, не ранен. Определенно не ранен. Тогда откуда эта боль?

Я, конечно, не отказался бы и дальше с ним целоваться. Но от этого странного поцелуя я совсем не получаю того удовольствие, на которое рассчитывал. Отстраняюсь, наблюдая за тем, как он порывисто тянется к моим губам, но, опомнившись, замирает, наткнувшись на мой серьезный взгляд.

— Кто он?

— Кто? — отводит взгляд. Интересно, это за кого же он меня держит, если думает, что сможет провести?

— Ты все прекрасно понял. — Припечатываю я и, задумчиво поглаживая большим пальцем его щеку, роняю, — Ты любил его?

Он вскидывается. Смотрит. Сверкает глазами. Даром что не рычит в лицо.

— Люблю.

— Он умер. Значит, уже любил.

— Нет.

— Ты прекрасно знаешь, что да. А я знаю, что такую одежду, — провожу когтем по шее мужчины на изображении, — Носят их священники. Он умер и ушел в Рай. Тебе его больше не встретить.

— Раз так, зачем тогда там дали его фотографию?

— Фото... что? — уточняю насмешливо, он тушуется. Ну так и знал. Вот, оказывается, в чем вся проблема. Он демоном себя не ощущает, не смотря на то, что и не человек вовсе. Да, вот что с приличным демоном может сделать человеческое воспитание, нечего сказать.

— Такие изображения на земле называются фотографиями, — с неохотой поясняет Сильфильи, тихо вздыхает.

Жмурюсь, сдерживая улыбку. Какой же он все-таки... нет, не милый, конечно, но забавный, это уж точно и, я раньше все слово подобрать не мог, но сейчас, думаю, правильнее всего будет сказать наивный. И мне это в нем очень даже нравится. Таких, как он, в Аду еще поискать.

— А у нас это слепок ауры. Привыкай. — Бросаю я и возвращаюсь обратно, прислоняюсь плечом к плечу. Не стоит думать, что я забыл наш поцелуй, но, думаю, будет лучше напомнить ему о нем несколько позже, а сейчас, не мешало бы выяснить что конкретно от нас хотят высшие начальники.

Перелистываю страницу. Да, такого задания я не ожидал. Не думал, что мне доверят нечто столь серьезное в самую первую командировку на Землю. Скорей всего, такую честь мне оказали только из-за Сильфиля. Похоже, как бы он не скрывал это, но кому-то из высших стал известен хотя бы один его секрет. Вот и подловили на горячем, можно так сказать.

Так, посмотрим. Выяснить, было ли ангельское вмешательство в жизнь священника Петра Вихрова. Если да, то сразу же доложить. Если нет, выяснить, куда могла исчезнуть его душа, раз нет её ни в Раю, ни в Аду. Ну, ничего себе! Действительно, куда же тогда он подевался?

Асмодей

Мне так больно, а он меня целует. Ласково так, почти нежно. И я ему отвечаю. Не знаю почему, не хочу знать. Просто боль требует выхода, хоть какого-нибудь, а еще, в отличии от большинства демонов, я знаю, что такое сочувствие, и сейчас мне не хватает именно его. Поэтому, я знаю, что ошибаюсь, путаю, но этот его поцелуй воспринимаю как попытку утешения, и несмотря на здравый смысл позволяю себе самому поверить в этот самообман. Мне так плохо. Так больно. Но почему он? Почему должен был умереть именно он? Он же так любил жизнь, людей. Да что там, он даже меня, демона, по своему любил, пусть и не так, как мне того хотелось. За что его? Кто?

Столько вопросов, голова пухнет. Но, когда Тирколит отстраняется, я почти физически ощущаю потребность в продолжении поцелуев. Тянусь к нему, а он отталкивает. Не словами, не руками, взглядом. Смотрит строго. Спрашивает. А я, зачем-то, пытаюсь замолчать, скрыть. Зачем? Он же не дурак, и так все уже просек.

Вздыхаю, опускаю глаза. Хочется обхватить себя руками, как в детстве, уткнуться лицом в колени, спрятаться от мира в домик, чтобы никто не трогал, никто не обижал. Я плачу, точнее, плакал, Тирколит видел мои слезы. Но вместо злости, на меня снисходит отрешенность. Как же я теперь буду жить, зная, что отца Петра на Земле больше нет. Всегда помня, что больше не к кому возвращаться. Он ведь был совсем не старый даже по человеческим меркам, я бы даже сказал молодой. И здоровый, насколько мне известно. Значит, не мог умереть сам по себе.

Тирколит переворачивает страницу. Я читаю вместе с ним, не сразу осознавая, что от волнения шевелю губами, про себя повторяя раз за разом фразу — "... раз нет её ни в Раю, ни в Аду". Да куда же она могла деться?!

Я так взволнован этим известием и своей безумной надеждой, что раз его нет ни у ангелов, ни у демонов, то, если и не жив, он может быть где-то, но досягаем. А мне так хочется поговорить с ним. Хотя бы в последний раз. Рассказать обо всем, что со мной в Аду приключилось. Мне так не хватало его улыбки все это время. Так не хватало. Но где же он?

Смысл слов Тирколита доходит до меня не сразу, кажется, он вынужден повторять.

— Если хочешь, можешь сегодня остаться у меня, — произносит он как-то подозрительно ровно. Смаргивая и стираю ладонью слезы. Фокусирую на нем взгляд. Думаю. Это он мне сейчас что предложил? Уточняю.

— Зачем?

— Я подумал, — он с какой-то несвойственной ему задумчивостью ведет раскрытой ладонью по моей груди, рождая во мне совсем уж странные чувства. И оттолкнуть его не хочется, и подпускать к себе ближе как-то стремно. Что это со мной? Заболел? Заразился? Или это он просто момент удачно подловил? А Лит продолжает, — Я подумал, что тебе сегодня будет особенно одиноко...

— И решил скрасить мое одиночество? — насмешливо уточняю я, откладывая в сторону злополучную папку.

Если я правильно понял, на остальных листах досье на отца Петра и какие-то рекомендации относительно того, с чем нам предстоит столкнуться на Земле. Но я это и так знаю. Все, что мне нужно, я уже узнал. Свешиваю ноги с кровати и, не оборачиваясь на него, обманчиво весело уточняю, — Лишил под шумок все сливки снять?

— Ты ведь знаешь, — ворчливо отзывается мой Вельзевул, — Что твой человеческий сленг мне непонятен. Скажи нормально.

— Хочешь отыметь меня, пока я весь такой размякший и опустившийся?

— Опустившийся? Что-то не заметил, — с какими-то странными интонациями произносит он. Я оборачиваюсь через плечо. Удивительно, но в его взгляде нет любопытства и тем более насмешки, тогда что в нем так притягивает меня? — Мне кажется, ты расстроен, — говорит он, — И я предлагаю тебе не утешение в интимных играх, а просто дружеское плечо.

— Дружеское? Хочешь убедить меня, что ты — демон, знаешь что такое настоящая дружба?

— А с чего ты решил, что мы, демоны, так отсталы, что не понимаем, столь элементарных вещей? — Лит хмурится, а я вздыхаю. Ну, вот как ему объяснить.

— Ты сам сказал, что не знаешь, что такое любовь.

— Не знаю, — он не спорит, — Но дружба-то здесь при чем?

— При том, что она — разновидность любви.

— Правда?

Киваю.

— Хорошо. Тогда мне будет проще понять, что ты к нему чувствовал, — удовлетворенно отмечает он и, отложив папку на прикроватный столик, устраивается на подушке поверх покрывала.

Кажется, мой Вельзевул только что оставил выбор за мной. А я... что хочу я?

Вельзевул

Сам себя не узнаю. Глупо как-то получилось. Вот спит сейчас рядом демон, которого я давно хочу, а у меня конкретно в этот момент не стоит. Вот совершенно. И можно было бы себя конченным импотентом ощутить, если бы я не знал первопричину такой своей реакции. У меня рука не поднимается сейчас к нему приставать, не говоря уже про поднятие всего остального. Он трогателен, расслаблен и, что удивляет меня больше всего, доверчив. Как после всего он сумел мне еще и довериться, ума не приложу. Наверное, это все из-за его неправильного, не демонического воспитания. Вот теперь и приходится мне ревностно охранять его сон, а не занимать и Сильфиля и себя куда более приятными вещами. Интересно, а если я его сейчас обниму, проснется?

Не проснулся. Заворчал во сне, не открывая глаз, вздохнул глубоко, сладко причмокнул губами. Мне тут же захотелось их поцеловать. И, раз уж ничего больше нельзя, не стал отказывать себе в удовольствии. Он даже во сне начал отвечать. М-м-м, блаженство! Такой отзывчивый, податливый. Такой...

— Петр, — невнятно бормочет он мне в губы, и я отстраняюсь.

Обидно, ангел его побери! И странно до отвращения, в постели еще ни один мой любовник меня чужим именем не нарекал. Хорошо хоть от неожиданности в ярость не впадаю, а то грозило бы моему Асмодею весьма неприятное пробуждение.

Укладываюсь обратно на подушку, но обнимать его не прекращаю. Закрываю глаза. Надо бы попробовать уснуть. Но он не дает мне и этого.

— Лит, — шепчет он едва слышно и сам подается ко мне навстречу, опрокидывает на спину, устраивает голову на плече, трется носом о шею и закидывает ногу на бедро.

А я лежу, как бревно, пялюсь в потолок и дико, как больной, улыбаюсь. Перебираю в пальцах его волосы. Он урчит от удовольствия и трется о мой бок всем телом. Он не возбужден, вовсе нет, да и у меня тажа проблема. Он просто мерзнет во сне и требует поделиться теплом. Я, конечно, мог бы укрыть нас обоих одеялом, но греть его собственным теплом куда приятнее. Слегка приподнимаюсь, выпускаю крылья и укрываю ими нас обоих. Филь счастливо вздыхает, во сне целует меня в шею, я чувствую на коже его шальную улыбку, и проваливается в совсем глубокий сон.

Все-таки я не ошибся. С ним нельзя быть грубым, только лаской и теплом можно победить его упрямство. Кажется, теперь мне непрестало сомневаться в победе. Так почему же я уже вовсе не собираюсь форсировать события? Неужели теперь мне некуда спешить?

Асмодей

Я просыпаюсь оттого, что нос чешется и настойчиво требует чиха. Это кто ж тут у нас особо перистый подвел меня под монастырь? Апчхи! Громко чихнув, открываю глаза. Встречаюсь взглядом с обчиханным мной Вельзевулом.

Так, минуточку, это я что, на нем что ли спал?

— Не смотрю так, — требует он, хмыкает и откидывается обратно на подушку. Его пальцы копошатся в моих волосах.

Так, похоже я, действительно, спал на его плече. Ой, а моя нога что на его бедре делает? Я бы, может, и стащил бы её с него, да и сам откатился подальше, но мешают его крылья. Они укрывают нас, словно коконом, плотным и перьевым. И да, ангел побери, меня это смущает.

— Как так? — интересуюсь так нахально, как только язык поворачивается.

— Словно я только что совратил самого невинного демона на свете, — тянет он, высвобождает из-под меня руку, раскрывает крылья, прогибается весь и с наслаждением устраивает те еще потягушки. Вот, каланья! Ему что, совсем наплевать, что я на него во все глаза смотрю и взгляд отвести не могу? И, кстати, чего это я?

Отвожу глаза и сажусь в кровати, подтягиваю к груди колени. Во всем теле пугающая легкостью. Но я, как и он, одет, значит, вроде как не должны мы были ничем таким заниматься.

— Да, не забивай ты голову. Не было ничего, — лениво бросает Тирколит, натянувшись вдоволь и повернув ко мне голову. Крылья начинают втягиваться в спину. Он их убирает, а я все никак не могу подобрать слова. Придумать какую-нибудь дерзкую колкость. Да, что же это со мной?

В итоге спрашиваю совсем не то, что собирался.

— Как думаешь, что скажет нам Сатана?

— Вряд ли что-нибудь новое. — перекатившись на бок и подперев ладонью голову, задумчиво произносит Вельзевул, — Скорей всего, просто напутствие даст и отправит на задание, предупредив, что ждет лишь с хорошими вестями.

— А какие они хорошие-то?

— Ну, например, что душа твоего святоши никуда не делась, а просто временно затерялась у Врат.

— А такое вообще возможно?

— Не знаю. Но, уверен, что в никуда она уйти не могла.

— Вот и мне так кажется. — Вздыхаю, а он неожиданно спрашивает.

— Хочешь его увидеть?

Зачем врать. Вопрос-то, как мне думается, без подтекста.

— Хочу.

— Думаешь, что после смерти он пересмотрит свой взгляд на твою любовь?

Улыбаюсь. Лит просто совсем его не знает, потому и спрашивает.

— Нет. Знаю, что не пересмотрит.

— Тогда зачем? — тихо спрашивает он, протягивает руку и зачем-то проводит пальцами по моему бедру. Я мог бы вздрогнуть, если бы это было неприятно, но вместо этого лишь поворачиваюсь к нему. Отдергиваться не хочется. Наверное, я все же заболел.

— Я так много не успел ему сказать.

— Думаешь, теперь успеешь.

— Теперь у него есть целая вечность.

— Ровно до того момента, как его не отправят на перерождение.

— Но до этого же есть. — Упрямо встряхиваю головой. Тирколит на это молчит, только смотрит пристально и как-то странно. — Ну что? — уточняю, потому что его взгляд кажется мне невыносимым.

— Ничего, — он тоже садиться в кровати. Командует, — Собирайся.

— А завтрак?

— Обойдемся без него, — брезгливо кривится Вельзевул.

Так, минуточку, чем это ему мои завтраки не угодили?

Вельзевул

Нашел к чему придраться! Да параллельны мне его завтраки, что он крысится-то? Повздорив еще на выходе, так и дуемся друг на друга всю дорогу, как малолетние юнцы, право слово. Мне по статусу не положено, да и ему тоже не к лицу, но мириться первым мне совсем не хочется. Он все это начал, вот пусть и делает первый шаг навстречу. А то меня уже достало только и заниматься тем, что его реакции предугадывать и трений серьезных не допускать.

Мы приближаемся по коридору к кабинету Сатаны, и я про себя решил, что мириться будем уже после. Но этому мелкому явно чужды элементарные понятия о том, что все хорошо к месту и ко времени, а не так вот, когда хочу, тогда и говорю все, что в голову взбредет, без фильтра.

— Я для тебя старался, между прочим, — бурчит он себе под нос достаточно громко, чтобы я услышал и остановился.

Вздыхаю и поворачиваюсь к нему. А он, не унимаясь, продолжает.

— Чем тебе мои завтраки не угодили?

— Они мне очень даже угодили. Но не сегодня. Доволен?

— А что сегодня за день? — тянет он и скалит в улыбке зубы. Мне хочется ударом стереть её с его лица. Но я сдерживаюсь.

— А что, по-твоему, я должен быть счастлив тем, как провел эту ночь?

Он перестает улыбаться и хмурится. Напоминает.

— Ты сам предложил.

— А ты сам согласился. Но мало того, что во сне меня чужим именем наградил, так еще и утром повел себя так, словно я над тобой по-тихому надругался, а ты, бедолага, и не заметил.

Мне отчего-то кажется, что это должно его разозлить. По крайней мере меня подобный уничижительный тон просто взбесил бы, а Сильфиль у нас мальчик горячий. Но он меня удивляет. И не надоело ему?

— Я... — опускает взгляд в пол, переводит куда-то мне за спину, добавляет, — Не думал, что окажусь к тебе так близко...

— О! — тяну, просто не могу удержаться. — Между прочим, это была полностью твоя инициатива.

— Я спал. — упрямо бросает он и вскидывает голову, — Я себя не контролировал.

— А должен бы. Ты же демон.

— Это ты демон, — наконец завелся, шипит, злится. — А я...

— Кто? — насмешливо уточняю я и резко шагаю к нему. Он не успевает отшатнулся. Мазнув губами по губам, отстраняюсь. Любуюсь на слегка ошалелое лицо. Уточняю на всякий случай, хотя и так понятно, к чему весь этот разговор. — Мир?

Он смотрит исподлобья.

— Я, может быть, и демон, но не такой как ты.

— Не такой, — легко соглашаюсь, ведь знаю, что так и есть. Поворачиваюсь спиной и продолжаю путь.

Он следует за мной. Я чувствую. Знаю, что хмурится, и пытается придумать, как ко всему этому относится.

Зря напрягается. Меньше бы думал, проще бы жил.

Асмодей

Тирколит оказался прав. Сатана быстренько закруглил разговор, сведшийся к тому, чтобы мы непременно в кратчайшие сроки выполнили его поручение. Помянул Властелина, плюнул через правое плечо и отпустил. Через три часа нам надлежало прибыть на пункт транспортировки. Координаты для нас уже заданы, в принципе, даже если опоздаем немного, нас все равно подождут. Но лучше не опаздывать, нечего пятнать честь подразделения. Не думал, что с командировками на Землю в Аду все так легко.

Оставшееся время потратили на сборы. Не знаю уж, что там нахапал мой Вельзевул, но встретил меня на пороге с небольшим рюкзаком, перекинутым через левое плечо. Лично я вообще с собой сумки брать не стал. Только переоделся в модную куртку и широкие штаны с бессчетным количеством карманов. Тирколит смерил меня изучающим взглядом. Да, он в своих узких джинсах с заниженной талией и светлым джемпером выглядел рядом со мной совсем не гармонично.

— Мне не нравится, как ты выглядишь.

— Да? А ты, между прочим, очень даже ничего, — подмигиваю и, войдя в роль этакого рэпера-хулигана распахиваю перед ним дверь. Лит кривится.

— Намекаешь, что так одеваются только человеческие женщины? — оглядывая свой наряд, приглушенно рычит Вельзевул. Дарю ему одну из самых обворожительных своих улыбок.

— Нет. Просто стараюсь быть вежливым. Кстати, женщины тут не причем.

— А конкретнее? — он проходит мимо меня и оборачивается уже в дверях.

— Так, иногда, одеваются мужчины, которые любят мужчин.

Он растягивает губы в хищной улыбке. Действительно, и кого я тут хочу оскорбить таким заявлением.

— О, тогда это про меня, — бросает повеселевший Вельзевул и выходит в коридор.

Я следую за ним. Что мне еще остается? Не признаваться же ему, что с каждым днем его манера общаться нравится мне все больше?

Мы оказываемся в церковном парке, огороженном высокой, белокаменной оградой с острыми пиками решеток между выложенных белым камнем столбов. Я так давно здесь не был. Каждое дерево, каждая скамейка меж розовых кутов навевают воспоминания. Ведь я пришел на Землю совсем ребенком. Попади бы я в Ад меня бы легко раскусили. Ведь я сбежал из Чистилища так и не достигнув сорока восьми — нашего демонического совершеннолетия. Улыбаюсь собственным воспоминаниям. Наверное даже печально. Чувствую на себе изучающий взгляд Тирколита, но не смотрю на него. Прикрываю глаза, совсем немного запрокидываю голову к небу и втягиваю подзабытый запах позднего лета, листьев, солнца и скорой осени. Как же я сумел от этого отказаться? Как смогу вернуться в Ад после всего?

— Нам туда, — кивая в сторону скрытой за деревьями церкви.

Тирколит кивает и молча идет за мной, нарушая привычный порядок. Ведь обычно именно адъютант должен идти всегда на шаг позади. Но на самом деле, здесь, на Земле, это такие мелочи.

Вхожу под своды небольшого храма через тяжелые, двустворчатые двери. На миг зажмуриваюсь, привыкая после солнечного света к полумраку, улыбаюсь. Иду к небольшой будке в углу, протягиваю в окошко только что собственноручно сотворенную купюру. Незнакомая тетушка спрашивает, что я хочу. Ох, знала бы, как много я хочу, и ничего из желаемого не могу получить. Вежливо улыбаюсь. Прошу свечи. Много свечей, несколько десятков. Я жил в доме священника, я наслышан о человеческих обычаях. Улыбаюсь, а сердцу больно. Но это нормально, так и должно быть.

— Еще что-нибудь? — спрашивает у меня хриплый, старческий голос.

— И службу, пожалуйста, заказать. За упокой души сына Господня Петра.

Она вздрагивает.

— Вы знали отца Петра, молодой человек.

— Он называл меня Суламиф. На самом деле я...

— Александр. Батюшки! — она всплескивает руками и через небольшую дверцу выскакивает из свое будки, — Так ты и есть его воспитанник? — спрашивает невысокая, пожилая женщина, в простом, черном платке.

— Да. — Киваю, больше не улыбаюсь. Нет сил. Прижимаю к груди ворох тонких желтых свечей и молча выслушиваю весь тот невнятный лепет, что она на меня выплескивает. Я не разбираю слов. Неужели, она не понимает. Мне не нужно её сочувствие, её не нужно.

— Извините нас, — произносит кто-то у меня за спиной на чистейшем русском. Кто бы это мог быть?

Мне на плечо ложится рука, сжимает. Удивительно, но становится легче дышать. Это кто же у нас так отрезвляюще на меня действует. Оборачиваюсь. Вельзевул?

Вельзевул

Пока Асмодей общается с женщиной человеком, я изучаю старый храм. Опасное для нас, демонов, место. Намоленное. Но это все мелочи. Никаких отклонений я не чувствую, значит, ангельского вмешательства все же не было. Ладно, будем искать.

Параллельно учу язык. Проще всего это сделать как раз с помощью той самой служки, которую так удачно отвлек на себя мой Асмодей. Слушаю в пол уха их взаимный лепет. Её память полна сотнями, тысячами слов. Учить язык через кого-то, действительно, удобно. Улыбаюсь, когда начинаю понимать, что она ему говорит. Сильфиль молчит, потом признается, что священник называл его Суламиф, созвучное с его демоническим именем слово, но явно значащее нечто большее. Но об этом потом. Что-то у меня такое ощущение, что ему не очень хорошо.

Подхожу. Кладу руку ему на плечо. Через память той же служки узнаю о человеческих нормах вежливости. Обращаюсь к ней.

— Извините, но мой товарищ хотел бы побыть один и помолится. Это возможно?

— Ну конечно! — всплескивает руками женщина, смотрит на Сильфиля с сочувствием и унизительной жалостью, такой взгляд, после того, как я все в ней прочитал, совсем не сложно распознать. И возвращается в свою палатку.

Асмодей поворачивается ко мне. Смотрит, кусает губы. Кажется в кровь. Ну вот что он за демон такой неправильный, а? Он ведь на самом деле собрался ставить свечи ангельским святым. Нет, прямого запрета на это нет. Но нас изначально учат презирать все, что связано с белокрылыми. А их, соответственно, наоборот. Но в принципе, если ему так хочется...

— Чего стоишь? — спрашиваю тихо, нарочито грубо. — Давай не будем затягивать. Может, это тебе храм этот — дом родной, но мне здесь не по себе, ясно.

— Да, — так же тихо откликается он и уходит к иконам. Я уже знаю, что эти образы называются именно так.

Он заставляет свечами весь иконостас. Они чадят, заполняя все пространство зала терпким дымом. У меня начинают слезиться глаза. Неужели, еще одна аллергия? Плюнув на все, выхожу из церкви в парк. Никуда мой Асмодей от меня не денется. Пострадает и вернется.

Жду его на скамейке. Размышляю о вечном. Да-да, именно о том, как сделать так, чтобы следующая наша совместная ночевка оказалась более содержательной, чем в этот раз. Я так поглощен своими мыслями, что явление ангела становится для меня полной неожиданностью. Все же это место находится в их ведении, только поэтому ему удается так бесшумно ко мне подобраться.

Светловолосый парень, внешне ненамного старше нас с Сильфилем. Смотрит внимательно, прямо в душу. Другой вопрос, что душа мой темна, рассмотреть в ней хоть что-то ему не светит.

— Демон, — выпрямившись в полный рос, удовлетворенно роняет он.

Широко улыбаюсь.

— Ангел.

— Ты что здесь делаешь? — беззлобно интересуется он. Да, он все же намного старше, чем выглядит. Их молодняк, впрочем, как и наш, так легко бы к подобной встречи не отнесся.

— Друга жду. — Отвечаю, мотнув головой в сторону церкви. Мы на их территории, не стоит лишний раз обострять.

— И его имя?

— Как у нас зовут или как здесь звали?

— Как здесь.

— Суламиф, — я внимательно слежу за ним, но он и не думает скрывать. Его глаза округляются. Он переводит взгляд на двери церкви и растягивает губы в непонятной мне улыбке.

— Он все же вернулся.

— Вы знакомы? — без обиняков спрашиваю я.

— Да. Его воспитывал отец Петр, ангелом-хранителем которого я являлся до недавнего времени.

— Что с ним произошло?

— Зачем вас направили сюда? Вас же направили?

— Узнать, было ли в его смерти ангельское вмешательство, — не вижу смысла врать.

— Не было. Я бы об этом знал. — Говорит он убежденно, а в ответ на мой скептический взгляд, неожиданно спрашивает, — ты первый раз на Земле.

И как он догадался?

— А в чем дело? — Встаю со своей скамейки, сразу же оказываясь на пол головы выше его. Но он все равно мне улыбается.

— Лишь в том, что ты сомневаешься в моих словах.

— А что, не должен?

— Петр был действующим священником, он нес слово Божье людям. У таких хранителями могу быть лишь боевые ангелы. А мы никогда не врем. Даже демонам.

— Тогда куда делась его душа, раз уж вы тут не при чем?

— Я думал, что её мог забрать Суламиф. Но, если он здесь, я, скорей всего, ошибался.

— Так и есть, — киваю, а он огорошивает.

— Хочешь узнать, откуда такое прозвище?

— Не отказался бы, — улыбаюсь. Внутренне чутье мне подсказывает, что ангел на самом деле неплохо ко мне расположен. Скорей всего это потому что я назвался другом Сильфиля. Но меня пока это мало волнует, впрочем, как и его.

— Тогда давай знакомиться. — Протягивает мне руку ангел. Пожимаю. Я уже знаю этот человеческий жест. — Сифирот.

— Тирколит.

— Я ангел-хранитель высшей ступени, а ты?

— Вельзевул.

— Фьють! — он присвистывает. — А Суламиф тогда кто?

— Мой Асмодей.

— Не может быть! — возмущенно восклицает он, — Я знаю о его силе. Как вы могли её просмотреть, записав Асмодеем.

Хмурюсь и ангел осекается.

— Наверное, потому что он не захотел нам её показать.

— Все может быть. Он всегда был упрямым. — Задумчиво роняет Сифирот, отпускает мою руку и садиться рядом на скамейку. Какое-то время молчим.

— Так что там с его прозвищем? Это ведь священник ему его дал?

— Есть такая небольшая повесть о любви, которая так и называется Суламиф. Это имя возлюбленной одно человеческого царя, ради которой тот готов был на все, но все равно потерял ее.

— История о несчастной любви?

— Да, именно так.

Усмехаюсь.

— Ему подходит.

— Я знаю.

— Что подходит? — к нам от церкви идет Сильфиль, у него красные глаза, и я понимаю, что он снова плакал.

Сифирот встает и жмет ему руку, они замирают друг напротив друга, а потом ангел резко дергает моего Асмодея на себя, и тот буквально влетает в его объятия. Зажмуривается, обнимает и тихо, доверительно шепчет. Почему он мне никогда так не шептал?

— Так больно, Сиф, так грустно... я столько не сказал ему... Не успел сказать.

— Ты так человечен, демон, — бормочет ангел. Я не вижу, но уверен, что он гладит его по спине, успокаивает, и мне хочется сделать хоть что-нибудь, чтобы прервать их, разорвать объятия. Вернуть Сильфиля себе. Никому не позволю его отобрать. Никому!

Подхожу, хватаю Асмодея за руку и настойчиво тяну к себе. Ангел, заметив меня, отступает. Смотрит с вопросом, но я гляжу только на Филя. Тот не поднимает глаз. Может быть, опять поцеловать его? Тогда он очнется? Шагаю ближе.

— Не надо, — шепчет он одними губами.

— Что именно?

— Целовать.

— Мысли читаешь? — его собственными интонациями обманчиво весело интересуюсь я.

— Нет. Просто знаю, что ты по-другому утешать не умеешь.

— Так научи меня, — заставляю его поднять голову и заглядываю в глаза. Он смотрит. Не улыбается. Не ерничает. Просто смотрит. Но нас прерывает Сифирот.

— Я думаю, вы выясните все между собой и в Аду. А пока у меня к вам обоим вопрос.

Мы поворачиваемся к нему одновременно. Он смотрит на Филя.

— Как ты думаешь, если ни в Рай и ни в Ад, то куда он мог отправится?

— В Чистилище. — тут же отвечает он.

— Куда? — это он про что сейчас вообще?

Сифирот меряет меня удивленным взглядом. Снова смотрит на Асмодея. Тот качает головой, но зачем-то переплетает свои пальцы с моими.

— Он не знает. Демоны приходят в Ад уже взрослыми. А до того, что пишут в человеческих книгах про Ад им и дела нет. Кто верит людям? Что они знают?

— То есть Чистилище — это?

— Детский мир. Как у людей есть детский сад, в котором их воспитывают строгие воспитатели. Так у демонов есть Чистилище, в котором не грехи грешникам отпускают или еще чего, а просто растят детей, а через сорок восемь лет отпускают во взрослую жизнь, предварительно лишив всех воспоминаний. Я не хотел забывать, поэтому в двадцать четыре сбежал оттуда, на Землю. Ты же помнишь, каким меня нашел Петр.

— Ребенком. Тебе внешне было не больше четырнадцати. Но это было двадцать лет назад.

— Так давно? — глаза моего Асмодея округлились в неподдельном удивление, а я осознал, что перестал вообще хоть что-нибудь понимать. — Значит, — голос Филя дрогнул. — Он умер от старости?

— Нет, — погрустнел Сифирот. — Ему было всего пятьдесят с небольшим. Его убил человек.

— Кто? — голос Сильфиля прозвучал ударом бича.

— Не скажу, — сурово сдвинул брови ангел. — У нас и без того сейчас одна проблема на всех. Не хватало еще тебя от человека за рога оттаскивать.

— Я дождусь, когда он придет в Ад.

— Вот когда придет, тогда и поговорим. — Припечатал Сиферот и посмотрел на меня. — Я правильно понимаю, что раз никто из вас, кроме него, — он кивнул на Асмодея, — О Чистилище не слышал, нам не проверить его предположение?

Но я не успеваю ему ответить.

— Я знаю путь назад, — роняет Сульфиль, и мне хочется придушить его. Да, именно за всю его неправильность и уникальность придушить. И за что мне такое наказание?

Асмодей

— Как только я сам на догадался?! — сокрушаюсь, кажется, вслух. Поднимаю глаза и встречаюсь с заинтересованными взглядами моего Вельзевула и Сифирота, последнего я знаю достаточно хорошо, чтобы считать порядочным и верным своему делу, чтобы хотя бы относительно доверять. Возможно, Лит не разделяет моего мнения насчет ангела, но, судя по тому, как они тут миленько без меня трепались почем зря, все же тот и к нему подход нашел. Интересно, а раз Лит утверждает, что ему только мужчины нравятся, что он думает в этом плане о Сифе. А я? Почему это мне так заинтересовало? Ладно. Они смотрят, ждут, значит, надо объяснять.

— Перт был очень верующим, — начинаю я, и Сиф невежливо меня перебивает. И где только этих ангелов учат? И вообще, почему это люди решили, что они все из себя такие белые, пушистые и безгрешные в априори, а? Если вспомнить, что именно люди почитают за основные грехи, то не так уж эти белокрылые и безгрешны, насколько я знаю. Хотя мы, конечно, в этом деле дадим им сто очков вперед, это непременно.

— Ну, еще бы! — восклицает Сифирот, — Он же священником был, как никак.

— Вот поэтому он и смог попасть туда. Наслушался от меня и поверил, что оно существует.

— Туда — это куда? — вмешивается Тирколит с силой стискивая мою руку.

Так, минутку, а пальцы у нас с ним почему переплетенными оказались? Стоп. Я что, поддержки у него искать попытался? Но он же Вельзевул! То ли я схожу с ума, то ли мое подсознание, как было написано в одной умной земной книжке, финты ушами выдает, а я и не заметил. Ладно, об этом попозже. Как же мне ему объяснить?

— Мы приходим в мир взрослыми, — осторожно роняю я и внимательно слежу за его реакцией. Он кивает.

— Это знает каждый юнец.

— Чистилище — это то, откуда мы приходим в Ад.

— Да? Тогда объясни мне, почему мы этого не помним. По крайней мере я не помню уж точно.

— Я же уже сказал. — Он смотрит пытливо и как-то даже изучающе, словно сомневается, что я ему правду говорю. Очень даже зря. Я пока еще не научился лгать высшему начальству. Не на столько зазнался. У нас же в Аду как, нельзя лгать тому, кто сильней, в этом просто нет смысла. Сильнейший всегда сумеет сломать любые барьеры и прочитать все в памяти того, кто слабей. Поэтому начальнику может солгать только самоубийца, не иначе. Если будет пойман, станет не подчерненным, а уже рабом. У рабов в аду прав еще меньше чем у грешников, как бы сильны они не были до того, как тот, кто сильнее, уличил их в неподобающем демону поведении. Мысли проносятся в голосе быстро, быстро, и я продолжаю пояснения. — Я же сказал, что при переходе из Детского мира во взрослую жизнь мы теряем воспоминания.

— Мы?

— Я бы тоже их лишился, если бы в Ад пришел, но я сбежал на землю.

— Я правильно понял, что тебе сейчас сорок четыре?

— Да.

— Ты несовершеннолетний.

— Да.

— Почему именно в сорок восемь нас оттуда выпускают?

Всегда поражался, как Тирколиту удается сразу ухватить самую суть. Еще когда он заподозрил меня в связи с землей, удивлялся. Да и сейчас уж не знаю, как он успел усечь самое главное. Отвожу глаза. Сифирот, все это время внимательно прислушивающийся к нам, выгибает брови. Я вижу это краем глаза. Хочется закусить губу до крови. Но я ведь уже не ребенок, хоть и юн по нашим меркам, этого не отнять и, что до сих пор меня порой напрягает, не прибавить.

— Считается, что только к сорока восьми мы входим в полную силу. Нам так говорил один из воспитателей.

— Ты хочешь сказать, — ровно и тихо уточняет Тирколит,

подцепив мой подбородок пальцами и развернув к себе. Мне хочется оттолкнуть его, но какое-то внутренне чутье вынуждает сдержаться. Он смотрит, внимательно, но без лишнего пафоса, просто смотрит, но мне как-то совсем не по себе от этого его взгляда. — Что еще не вошел в полную силу?

— Я... — как же сказать? — Я не знаю.

— Зато я знаю, — неожиданно для меня вмешивается Сифирот. — Он куда сильнее Асмодея. Можешь мне поверить, — обращается он к Вельзевулу. — Я видел вашего брата в последнюю войну. Ни один из Асмодеев или Азазелей не мог даже прикоснуться ко мне во время боя. А этот товарищ, — кивает на меня, я молчу. Мне нечего сказать, я и так знаю, о чем он сейчас расскажет. — Меня чуть не укокошил, когда, застав его рядом со своим подопечным, я попытался силой убедить его оставить Петра в покое. Заметь, тогда он был почти вполовину младше.

Тирколит вслушивается в его слова. Какое-то время молчит и снова смотрит на меня.

— Ты специально скрыл свою силу при приходе в Ад?

Спрашивает, и я неожиданно понимаю, что хотел бы ему солгать. Но мне не дает это сделать вовсе не страх стать рабом. Просто, я сам не могу себе объяснить, но ему, как когда-то Сифироту и Петру, мне хочется доверять. Да, не спорю, глупость несусветная — доверять Вельзевулу. Но в какой-то момент мне кажется, что это сильнее меня, и я признаюсь. Тихо. Громко не получается.

— Да.

— Зачем?

— Я...

— Скажешь, что "не знаешь", поцелую, — страшным голосом вещает он, и мне становится смешно, смех прорывается сам собой, я улыбаюсь, хмыкаю и жмурюсь. На душе становится легко. Мы непременно найдем Петра, и я смогу с ним поговорить. И с Вельзевулом у нас тоже все будет хорошо, просто не может быть иначе, раз он у меня уже юморить стал.

— Я просто решил, что лучше на первое время не высовываться. Я же не знал, что как в реестре записано, так на всю оставшуюся жизнь и остается. У людей совсем иначе.

— И как же?

— Звания могут расти со временем.

— В смысле? — недоуменно смотрит Лит, а я все еще как полудурошный улыбаюсь.

— Ну, например, служить можно начать рядовым, потом стать сержантом, потом, отучившись, лейтенантом, потом капитаном и так до маршала, ну или адмирала. До самого главного в армии.

— То есть ты думал, что начнешь Асмодеем, а потом дорастешь до Сатаны? — насмешливо выгибает брови Лит. И я тушуюсь. Теперь-то понимаю, как глупо было так считать. Но в то время я об Аде знал лишь понаслышке, поэтому понятие не имел, какие у них там порядки. Вот и прокололся.

Отвожу взгляд.

— А почему бы нет?

— А ты в курсе, что Сатана рождается раз в пятьсот лет, плюс-минус лет десять-пятнадцать?

— Нет, — я, правда, не знал. Смотрю на него, вижу, что не шутить.

— Ладно, — вместо объяснений бросает Тирколит. Смотрит на Сифирота. — Я думаю, мы с тобой и это можем обсудить потом. А пока, как насчет провести нас всех в это твое Чистилище?

— Всех, — недоверчиво уточняю я и смотрю на ангела. Тот жмет плечами.

— Если скажите, что мне не положено, я не стану настаивать.

— Но, ты разве не хочешь его увидеть? — я бы на его месте хотел.

— Хочу. Но я уважаю чужие правила.

— А я, как старший, ни о каких правилах понятие не имею, — неожиданно объявляет Лит. — Так что совершенно не против, если ты будешь нас сопровождать.

— С чего бы такая щедрость? — недоверчиво тянет ангел.

— С того, чтобы потом лишних обвинений во лжи не было, — посерьезнев роняет Вельзевул. — А то придем мы, скажем, что нашелся ваш священник, а вы, ангелы, возьмете, и не поверите. Уж лучше иметь в качестве доказательства живого свидетеля.

— А ты умен, Вельзевул, — бросает Сифирот и поворачивается ко мне.

— И как же ты планируешь нас провести?

— Окольными путями, — подмигиваю и взмахом руки открываю портал. На самом деле Асмодеи такого не умеют, но раз уж я тут все, что мог уже растрепал, то почему бы нет?

Вельзевул

Что-то я в последнее время все чаще задаюсь вопросом, почему этого юнца который к тому же еще в полную силу не вошел, мне хочется то ли придушить для того, чтобы не отравлял мне жизнь собственным существованием, то ли притянуть к себе и как минимум поцеловать, хотя, я бы куда больше предпочел распять его на собственной кровати. Хорошенько так распять, с веревками и кожаными ремнями и долго, к обоюдному удовольствию, учить, как следует жить в нашем суровом демоническом мире. Но это, на самом деле, лишь мои фантазии.

Мой Асмодей все так же неприступен, как и в тот первый день, когда мне вздумалось заинтересоваться им не только как удачливым и смекалистым подчиненным. И после того, как мы столь удачно сменили обстановку, если можно так назвать нашу с ним командировку на Землю, он начал позволять мне некоторые вольности, я не питаю иллюзий на этот счет. Причина в его благосклонности кроется в глубоких внутренних переживаниях, которые по причине моего чисто демонического воспитания мне не суждено понять. Хотя, не сказал бы, что я не пытаюсь. Но я уже осознал, что он из-за своего загубленного детства , куда ближе к людям, чем к демонам. И это плохо.

Демоны неэмоциональны. Нет, не бесчувственны, а именно лишены неоправданных эмоций. Именно это помогает нам контролировать свою немереную силу, постоянно держать себя в узде, проявляя полную мощь разве что на поле боя или в смертельных поединках между собой. Но если мой Асмодей, который, как оказалось, скорей всего и не Асмодей вовсе, может пролить слезы всего лишь из-за закономерной смерти близкого ему существа, в будущем это станет весьма существенной проблемой, как для него, как и для тех, кому не посчастливится работать вместе с ним.

Зато теперь мне куда больше понятны причины его дикого бешенства, когда он чуть не прибил Арлюкса, который, в сущности, был виноват лишь в том, что как-то не так, на взгляд Сильфиля, на меня посмотрел и неподобающе обратился. Плохо. Это очень плохо. Кто сможет его сдержать, когда он полностью войдет в силу, ума не приложу. Но, согласен, об этом у меня будет еще время подумать, сейчас мои мысли должен занимать лишь тот, кого мы все втроем должны будем отыскать в Чистилище. И что это за мир такой? Сильфиль назвал его детским, но у меня до сих пор в голове не укладывается, что демоны могут быть детьми. И не только демоны.

Если бы я не просканировал память той церковной служки, я бы вообще не знал, кто это такие — дети. Но в её воспоминаниях хранилась весьма ценная информация о рождении, воспитании, взрослении ребенка. Но если честно, мне до сих пор дико, что у нас может быть нечто подобное. Разве такое вообще возможно? Я ни разу не видел беременную демоницу, или бесовку, или чертовку. А на грешников, если честно, никогда не смотрел.

Да, экскурсия в детский мир обещает стать познавательной. Но что-то уж больно странно мой Асмодей петляет в междумирье. В толк не возьму, зачем ему столько последовательных порталов, которые он поддерживает в буквальном смысле слова виртуозно. Откуда это в нем? Нет, не так. Я — Вельзевул, но не способен ни на что хоть отдаленно похожее на эту мерцающую пляску пространственных вихрей, он заявлен как Асмодей, но я знаю, что даже Арлюкс не способен на такое. Неужели, Сильфиль незарегистрированный Сатана? И должен ли был роиться кто-то из них в этом поколении?

Вопросы и все без ответов. Жаль, что нет пока возможности связаться с тем же незадачливым Люцифером, который был так неаккуратно бит моим Асмодеем. Уж он-то должен знать.

Но пока я лишь следую за Сильфилем, то и дело бросая осторожные взгляды на Сифирота. Он тоже периодически смотрит на меня. Понимает, что сила Филя весьма специфична, но молчит. Конечно, своим старшим от доложит все, что увидит, но пока меня это мало волнует. В конечном итоге со времен последней войны у нас сменилось несколько поколений. Да, да, именно сменилось. А мы ведь живем не тысячу лет, и не две. Куда больше. Мирный договор все еще действителен. А некое противостояние, которое стало уже привычным, вовсе не означает готовность к открытой конфронтации. Так что сдержанное сотрудничество вполне удовлетворительный вариант для обоих сторон. Я уверен, что ничем непоправимым присутствие ангела нам не грозит. И Сильфилю тем более, раз уж этот Сифирот так высоко оценил его боевую мощь. Так, а это у нас там что?

Словно свет в конце туннеля, в глубине мерцающей искрами серой, дымчатой воронки, мелькает картинка, сразу же притягивающая взгляд. Она кажется нереальной ровно до того момента, как я шагаю в портал вслед за Сильфилем. Зелень травы становится осязаемой, барашки облаков выпуклыми и завораживающе белоснежными, я слышу за спиной изумленный вдох. Да, этот мир скорей похож на Рай, чем на дальний отголосок Ада.

Смотрю во все глаза. Неужели именно здесь мы все растем? Тогда я понимаю, почему нас заставляют забывать. Никто бы по собственной воле не согласился покинуть его, если бы не забыл о его существовании. Высказываю свое мнение вслух, Сильфиль сразу же оборачивается, отводя взгляд от прозрачно-синей глади небольшого озера.

— Наверное, так и есть, — соглашается он со мной. Вздыхает, смотрит на верхушки близстоящих елей. — Домики воспитателей и детей на той стороне леса. Идем?

— Домики? — подает голос ангел, кажется, он ошеломлен не меньше меня.

— Да. Там небольшой поселок, деревенская школа, только не такая, в какой Петр летом преподавал, а специальная, для нас. С учетом всех особых способностей, — поясняет Асмодей, — Только я не знаю, можно ли там так, в полном составе? — неуверенно бормочет он, и словно услышав его, кто-то начинает ломиться к нам через заросли кустов.

Я призываю свой демонический меч, между ладоней Сифирота зажигаются два огненных диска. Сильфиль остается безоружным. Неужели он уверен, что здесь нам нечего бояться? Самое забавное, что он оказывается прав.

Трудно поверить, но к нам выходит тот самый священник, отец Перт собственной персоной. Только облачен он не в сутану (да, да, теперь я знаю и как называется его одежда), а скорее как охотник, в высоких сапогах до колен, потрепанной куртке из мягкой кожи неизвестного мне зверя. Он улыбается в бороду и от уголков глаз разбегаются морщинки. Лично мне он кажется совсем не симпатичным. И как только Сильфиль смог полюбить его? За что?

— Здравствуй, сынок, — с нескрываемой нежностью говорит он. И Сильфиль в буквальном смысле слова бросается ему на шею. А мне только и остается, что скрипеть зубами, глядя на них. И почему он выбрал его? Не понимаю.

— Я ведь не могу считаться тебе сыном, — бормочет мой невыносимый Асмодей таким голосом, что у меня, кажется, начитают удлиняться клыки. Верный признак бешенства. И почему мне так тошно видеть их вместе?

— Глупости, — кареглазый мужчина отстраняется, — Ты мой сын и не переставал им быть.

— Приемный, — щеки Сильфиля розовеют. Мне кажется, что это последняя капля, я шагаю к обнимающейся парочке, но совершенно неожиданно мне на плечо ложиться тяжелая рука.

— Оставим их, — бросает Сифирот твердо. Мне хочется ему возразить, но я почему-то подчиняюсь.

Уходим в сторону тех самых елей и озера. Сильфиль и его священник, назвавший демона сыном, остаются далеко позади. Теперь даже с моим демоническим слухом не слышно о чем они там говорят. Я больше на них не смотрю. Опасаюсь сорваться.

Перед глазами искрится водная гладь, и ангел первым заговаривает со мной. Я даже рад его обществу. Рядом с ним я не могу себе позволить потерять лицо, разъяриться, устроить неподобающую моему статусу сцену, тем более я сам не могу никак понять причину моей ярости. Почему присутствие священника в жизни Сильфиля так задевает меня?

— Знаешь, я тоже ревную. Хотя, конечно, не так бурно, как ты.

— Бурно? — автоматически хмыкаю я до того, как весь смысл сказанного доходит до меня, — Ревную?

— О да, — тянет ангел и улыбается, не глядя в мою сторону. — Странное чувство. На мой взгляд оно в чем-то схоже с обидой. Обидой на то, что тот, кто тебе дорог, предпочел другого.

— Дорог? Он всего-навсего мой адъютант. — Мне не нравится его предположение. Ревность — человеческое чувство. Я — демон, оно не для меня.

— Не похоже, — роняет ангел все тем же задумчивым тоном, который так раздражает меня. Но я креплюсь. Я ведь Вельзевул, а не Асмодей какой-то.

Сбрасываю на землю рюкзак. И зачем, спрашивается, я его с собой из Ада тащил? Это просто из-за того, что в отличии от Сильфиля я не знал, с чем могу столкнуться на Земле . И долго они там еще собираются одни на один говорить, а? Может этот святоша его прямо там на поляне и разложит?

— Сиф, — голос Сильфиля раздается совсем близко.

Так, секундочку, я сейчас что, вздрогнул?

— Петр сказал, что хочет с тобой поговорить. — Произнесет Асмодей удручающе радостным голосом.

Я краем глаза вижу, как ангел улыбается ему и уходит. Сильфиль занимает его место рядом со мной. Стоим. Мне отчего-то становится легче и спокойнее. С чего это вдруг?

— Ну что, сказал ты там ему все, что не успел? — спрашиваю ворчливо, но тон меня в данный конкретный момент совсем не волнует.

Я, кажется, осознал, что меня успокоило. Мне приятно, что он все равно вернулся ко мне. И вообще, пробыл с ним там совсем недолго, я бы за такое время даже кончить не успел. Значит, ничем таким они не занимались. Так что приятно вдвойне. И пусть, мне не понятна эта их человеческая любовь, о демонической страсти и ненасытном желании я знаю все.

Пока я думаю, Сильфиль несколько ошалело отвечает.

— Ага. — Взъерошивает пятерней волосы на затылке, а я борюсь с искушением их пригладить и расчесать собственными пальцами. Но о приятном теперь можно подумать и потом, чуть позже, когда вернемся. Мне неожиданно в голову приходит одна идея, я поворачиваюсь к нему и окидываю взглядом с легким превосходством в глазах.

— У меня к тебе предложение?

— Неприличное? — тут же уточняет он и хитро щурится. Мне нравится такой его взгляд, живой и немного лукавый.

— Конечно. Что еще я могу тебе предложить?

— Я так и знал, — важно кивает он, — И?

— Если ты возвращаешься в Ад, демонстрируя полную силу и выправляя реестр, я, так и быть, отказываюсь от всех притязаний на тебя.

Он хмурится. Предсказуемая реакция. Я бы не стал предлагать, если бы не был почти на сто процентов уверен в его ответе.

— А если нет?

— Следующей же ночью ты становишься моим.

Улыбаюсь, он все так же хмурится, а потом и вовсе до крови закусывает губу. Мне хочется его поцеловать, но я намеренно сдерживаюсь. На самом деле он мог бы исправить реестр давным-давно, если бы захотел. Но раз такого не случилось, значит ему вовсе не улыбается в ближайшее время что-то менять в этой жизни. Вот интересно, что же его так привлекает в роли Асмодея? Спрашивать остерегаюсь. Пусть сначала не разочарует меня, выбрав правильный вариант. А потом можно будет и расспросить его обо всем. Уже после того, как он станет моим окончательно и, я надеюсь, бесповоротно.

Мы долго молчим. Он думает. Я нет. Просто отдыхаю. Тут такой приятный магический фон. Я пропускаю через себя силу мира и пополняю скрытые резервы. Приятно. Наверное, нечто подобное ощущает Сильфиль, как оказалось, любящий воду, когда отправляется на источники в Гиену Огненную. Если это так, я понимаю его.

Сифирот возвращается один.

— А этот где? — невежливо уточняю, заметив его первым.

— Вернулся к своим воспитанникам. Он сказал, что специально ждал нас. И когда один из деток Ада засек открытие портала, тут же пришел повидаться с Сильфилем, был уверен, что это может быть только он.

— И?

— Он не хочет перерождаться, — мне кажется или ангел наш как-то погрустнел?

— Это почему?

— Говорит, что ему не нужно ни Рая, ни Ада. Он счастлив и здесь. Его приняли ваши воспитатели, он возиться с детьми и счастлив этим.

— Странный. — Бросаю в сторону.

— Особенный, — поправляет Сильфиль и так улыбается, что мне опять делается противно. Да что же это за наказание такое? Но об этом потом. Поворачиваюсь к Сифироту.

— То есть с вашей ангельской стороны к нам больше нет претензий?

— Никаких, — ангел разводит руками. — Мне бы только на Землю теперь вернуться.

— Не вопрос, — задумчиво кивает ему Сильфиль.

Хмурюсь и уточняю.

— А ты что же, прощаться с ним не побежишь?

— Мы уже простились, — роняет он и до отвращения мечтательно вздыхает.

— И что он сказал? — сам не понимаю, зачем начинаю допытываться.

— Что всегда будет рад меня видеть. Но показывать тебе или Сифу детей лучше не стоит.

— Это еще почему?

— Не знаю, — жмет плечами, — Он так решил.

— Я тоже думаю, — вступает в разговор ангел, — Что так будет лучше. Идем? — спрашивает у Сильфиля.

— Угу, — буркает тот и в последний раз с жадностью втягивает в себя воздух этого мира. Взмах руки и очередной дымчато-серый портал.

Он так и не сказал мне, что выбрал. Осталось запастись терпением. Как только вернемся в Ад, все станет ясно. И почему я уверен, что он выберет меня?

Асмодей

Я выбираю то, на что никогда бы не решился будь я в здравом уме и трезвой памяти. Ну ладно, на самом деле, не поговори я с отцом. (Он сам просил меня так его называть и я не смог ему отказать даже в мыслях). Он сразу что-то почувствовал. Для меня до сих пор остается полной загадкой, как ему это удается. Какая-то неизвестная мне магия. Я так не могу, и Тирколит не может, разве что Сатана какой и, наверное, Властелин. Но я отвлекся.

Суть в том, что стоило ему начать задавать вопросы, как я выложил ему все, как на духу. Он улыбался. Нет, правда, он был рад за меня и неожиданно сказал о том, что верит, что у меня все будет хорошо, и заразил меня своей верой. Как болезнью какой заразил. Поэтому выбрать было куда проще, чем казалось.

Становится Сатаной и менять о себе записи в реестре мне совсем не хотелось, а одна ночь с Тирколитом, который давно уже показал, что относится ко мне совсем не так, как мои прошлые начальники, перестала выглядеть чем-то по-настоящему удручающим. Может, мне еще понравится. И вообще, в жизни надо пробовать все, особенно, в нашей демонической жизни, она ведь такая долгая!

Квартира встречает нас отчуждением. Удивительно, как может обезличиться дом даже за краткосрочное отсутствие хозяев. В нашем случае хозяина, я-то здесь всего лишь приживалка. И сразу как-то с головой накрывает усталость, хотя, казалось бы, мы провели в командировке менее суток, а кажется, целую жизнь. Смешно. Я бы и хотел побыть с отцом подольше, но тогда бы Тирколин, непоседливый, как любой демон, и Сифирот с ним на пару, непременно направились бы посмотреть на воспитанников Чистилища, и сразу выяснилось, что демоны и боевые ангелы воспитываются там вместе и в раннем возрасте не так уж сильно отличаются друг от друга. Но я сразу решил, что такое откровение для них обоих будет уже слишком, а потом и Петр мои подозрения подтвердил. Поэтому, путешествуя в их компании, я не мог себе позволить задержаться.

— Ты чего это застыл? — раздается из-за спины ехидный вопрос Вельзевула, — Боишься?

Ага, как же. Уже бегу и падаю.

Фыркаю нарочито громко, презрительно.

— А ты проверь!

Не оборачиваюсь, ухожу в выделенную мне спальню. Ну что, съел? Так, момент, а теперь-то что?

Сажусь на кровать. Жду. Лит не приходит. Чего это он? Обиделся что ли? Спать хочется просто невыносимо. Зеваю. Деру пасть так, что в какой-то момент начинают удлинятся клыки. Вот какой же я все же неправильный демон. У всех они выдвигаются от злости, а у меня вот от самого обычного зева. Злюсь же я совсем не так.

Ладно. Не хочет, ну и фиг с ним, мне даже легче. Заваливаюсь боком на кровать, не перетаскивая с пола ноги, обнимаю подушку. Блаженство. И нафига нужен секс, когда балдеешь уже от того, что можешь просто поспать минут пять в тишине и покое? Вопрос остается без ответа. Я, кажется, засыпаю.

Вельзевул

Переодевшись и захватив кагай (если подбирать земной эквивалент, думаю, дорогое вино вполне сгодится, но на самом деле это особый, полумагический эллексир), прихожу к нему, а он дрыхнет. Я говорил, что в выборе своего Асмодея не сомневался? Был прав. Улыбаюсь.

Он сладко спит, глубоко дышит. Расслабленный и, сразу видно, довольно юный. У меня он вызывает весьма смешанные чувства. Но об этом потом. Смотрю на Сильфиля и завидую, я тоже не отказался бы сейчас вздремнуть. Но не могу. Мне некогда. Точнее, нам. Завтра с утра нам докладывать Сатане об успехах операции. Судя по тому, что нас по возвращении не посетил никто из его Люциферов, даже Арлюкс, разговор обещает быть не из легких.

Я сразу думал, что с этим заданием не все так чисто. Теперь, когда мне удалось вытянуть из Сильфиля если не все, то очень многое, я в этом окончательно уверился. Ничего хорошего от завтрашнего дня не жду. Именно поэтому не могу позволить ему спать этой ночью. Возможно уже завтра у нас не останется ни единой перспективы на совместные ночи. Пока мне совсем не хочется думать об этом.

Я поразмышляю о грустном завтра, а сегодня ложусь рядом с ним, смотрю, как он улыбается во сне, как, не просыпаясь, приоткрывает губы. Склоняясь к нему и целую. Теплый, уступчивый, особенно если не нахрапом, а осторожно, без лишнего давления. Он как-то неуверенно отвечает мне и часто моргает спросонья. Отстраняюсь.

— Пришел все-таки, — тянет Филь обманчиво весело и я улыбаюсь ему.

— Пришел. Ты не оставил мне выбора.

— Да? Скорее, ты мне.

— Вовсе нет, — принимаюсь его раздевать. Он не сопротивляется, но и не помогает мне. Даже не приподымается, чтобы мне было проще стянуть с него рубашку. Вот засранец! Не добро щерюсь в улыбке.

— И?

— У меня вопрос. — Объявляет Асмодей, его взгляд становится из игривого сосредоточенным.

Это меня напрягает, но я стараюсь не подать вида. Тяну, копируя его собственный тон.

— И?

— Если после того, как ты закончишь, я перепишу реестр и выяснится, что по званию я старше, — закусывает губу, а я силюсь понять, к чему это он? Я ведь и без того прекрасно понимаю, что он сильнее, а, значит, и старше. Но что это может изменить в постели, если мне удастся убедить его, что я не так уж и плох?

— Ну и?

— Все изменится? — он всматривается в мое лицо, а я все еще не понимаю к чему это он?

Ну и что мне остается? В очередной раз обращаюсь к тем воспоминаниям, что позаимствовал у женщины в церкви. Роюсь в них, но стараюсь с этим не затягивать, Сильфиль же ждет ответа. И тут мне удается ухватить за хвост буквально ускользающую из пальцев нить. Кажется, глаза расширяются сами собой.

— Постой, — хмурюсь, — Люди что же, в постели решают кто главней?

— А демоны что, нет? — он так искренне удивляется, что остается только догадываться, какие мысли бродят в его голове на этот счет. Да уж, с этим его воспитанием не соскучишься.

— А как ты себе это представляешь?

— Молча. — Бурчит он пристыжено и отворачивается.

Вот, и что мне ему сказать? Склоняюсь, фыркаю ему в шею, он поеживается, а я скольжу губами вдоль ключиц. Снова приподнимаюсь, смотрю в глаза, мне нравится как их заполняет волнующий, влажный блеск. Мои прикосновения не оставляют его равнодушным, приятно и многообещающе.

— Мы изначально разделены по рангам, но в отличии от людей, мы не можем прыгнуть выше головы. Ты просто исключение подтверждающее правило.

Он кивает. Вслушивается. Молодец.

— Поэтому выяснять кто главнее просто не имеет смысла. И так же все ясно.

— Нет, ты не понял. — Сильфиль забавно морщит нос, а я пальцами разглаживаю морщинки. Фыркает и обхватывает меня руками в области талии. О! А у нас-то уже прогресс!

— Так объясни.

— В постели можно играть разные роли...

— Зачем? — это он о чем?

— Ну, как же!

Так, секунду, мой Асмодей покраснел. О! Нет, он, конечно, мил и вообще, в данный конкретный момент я бы не отказался затрахать его до полусмерти. Но мне становится на самом деле любопытно, что у него там за мысли такие бродят, что мы никак не продолжим.

— И как? — прищуриваюсь, смотрю с вопросом. Сильфиль вздыхает, я так понимаю, набирается храбрости, и медленно принимается объяснять.

— Ты сможешь быть со мной и сверху и снизу или только как-то по одному?

Нет. Ну я не могу на него! Хохот прорывается откуда-то изнутри. Заполняет меня. Ржу в голос, как кентавр, и не могу остановится. Утыкаюсь ему в грудь, меня все еще сотрясает смех, но я слышу, как обиженно он сопит у меня над головой, поэтому вынужден взять себя в руки и снова посмотреть ему в лицо, с улыбкой, но уже без смеха. И на что он такой на меня свалился?

— Все люди больные на голову и еще на кое-что, — безапелляционно заявляю я.

Он поджимает губы и сводит брови домиком. Смешной. Ладно, разъясним для вящей убедительности.

— Ты понимаешь, что мы не рожаем детей, не воспитываем, в отличии от людей? Поэтому для нас секс вовсе не возможность продолжения рода или, как там у них еще? не способ оставить после себя в этом мире свое продолжение. Секс — это удовольствие, Филь. Поэтому, не все ли равно как его получать? Что-то мне подсказывает, что на этой твоей Земле осуждаются или даже запрещены некоторые способы его получения. Ну не знаю, по этическим соображениям или, как там еще можно это назвать?

— Угу, — невнятно подтверждает он мои подозрения. Так и знал, что не ошибусь. Продолжаю.

— Но мы ведь не люди, — скольжу ладонью по груди, он зажмуривается, не могу сдержаться. Склоняюсь и выдыхаю в ухо.

— Хочешь, докажу?

— Как?

— Доверься мне и поиграем в открытую, хочешь?

— Хочу.

Встаю. Он приподнимается на локтях и смотрит. Ждет и, кажется, все еще глубоко внутри побаивается неизвестности. Ну ничего, я быстро отучу его, главное только начать. Открываю бутылку кагай, разливаю в только что призванные фужеры, протягиваю один ему нарочито изящным жестом. Сильфиль выгибает брови, но принимает. Делает пробный глоток. Ловлю себя на запоздалой мысли, что спаиваю несовершеннолетнего, но быстро отметаю её. Это во мне все еще говорят воспоминания о нормах и правилах, что были вычитаны мной в церковной служке.

Он делает второй глоток, а я материализую в свободной руке ремни и цепи. Глаза Сильфиля расширяются. Он делает судорожный вдох, не завершив глоток, и закашливается. Улыбаюсь. Подсмотренным у людей жестом хлопаю его по спине, а потом начинаю гладить по плечам и между лопаток, путаясь пальцами в водопаде волос. Он откашливается и успокаивается, умудрившись не расплескать вино, но все равно отставляет его в сторону, на прикроватный столик. Распрямляется, смотрит на меня без страха, но я прекрасно вижу, как он напряжен.

Кожаные, светло-бежевые ремешки, мягкие изнутри, ложатся на запястья. Он может сказать "нет". Я приму и легко соглашусь на его вариант. Но он молчит и послушно подставляет руки, смотрит. Запоздало отмечаю, что в плане разоблачения человеческая одежда удобнее. Снимаю с него рубашку, отшвыриваю куда-то за себя и скрепляю ремешки на его запястьях тонкой адамантовой цепью, такую даже Сатана не с ходу порвет. Филь облизывает губы. Любуюсь. Да, откровенно любуюсь им.

— Ты странно смотришь, — замечает он, звеня цепью.

— Мне нравится то, что я вижу, — пальцами глажу его по щеке.

— Я заметил, — бурчит он, спуская ноги с кровати, упирается в бедра руками и цепь свисает между колен почти до пола.

Не знаю, зачем он так сел, что хотел сделать? но понимаю, что так мне будет куда удобнее. Шагаю к нему и опускаюсь на колени. Его глаза изумленно распахиваются, но я уже расстегиваю на нем брюки. Слышу, как шумно он сглатывает, и понимаю, что сам с трудом сдерживаю восторженный стон предвкушения. Что-то я никого так раньше не хотел, чтобы было почти невозможно держать под контролем инстинкты. Но эти новые чувства захватывают меня, не дают одуматься и уж тем более отказаться от них.

Смотрю снизу вверх. Командую.

— Закинь мне цепь за спину. И поосторожней с ней.

Он молчит какое-то время. Переваривает. Потом исполняет. Цепь снова звенит, его ладони ложатся мне на плечи , и я придвигаюсь вплотную. Но он не дает мне приступить.

— А эти? — спрашивает, кивнув в сторону еще одной пары ремешков, которые я отложил пока в сторону.

Они шире, но в тон тем, что уже на нем, с внутренней стороны у них такой же мягкий слой. Не люблю в постели излишнюю грубость и дискомфорт. А вот играть просто обожаю.

Отмахиваюсь.

— С ними потом.

И приступаю. Он почти тут же всхлипывает над моей головой нечто нечленораздельное и зарывается пальцами в волосы. Дергает на себя. Заглатываю его уже влажный от моей слюны член. Он большой, но мне легко удается не подавиться, ведь я ласкаю его по собственному желанию, именно ласкаю, отчаянно желая, чтобы ему понравилось, призывая на помощь весь свой предыдущий опыт. Ему нравится. Он стонет, дергает меня на себя, трахает прямо в рот и неосознанно царапает когтями шею, но это лишь прибавляет в букет моих ощущений необычные, резкие полутона, очерчивает оттенки.

Наслаждаюсь его сдавленным криком, глотаю, почти пью его, высасываю до боли. Без сил он откидывается на кровать и несколько минут таращится в потолок, пока я со своей демонической силой полностью затаскиваю его на кровать, до конца снимаю брюки, отшвыриваю и берусь за оставшийся комплект ремешков. Ноги стягивает такая же длинная цепь, что и руки. Он начинает приходить в себя, когда я, оседлав его бедра и сам полностью обнажившись, принимаюсь тереться о него грудью и вылизывать соски. За спиной у меня вырастают крылья, так всегда получается, когда я по-настоящему возбужден. Непроизвольная реакция.

Он тянет меня к себе, целует, звенит цепями, пытается согнуть ноги, но я ему мешаю, отрываюсь от губ и продолжаю чувственную игру. Он долго терпит, только принимает. У меня перед глазами вот-вот расцветет красочный фейерверк, до он не дает этому случится. Резко садиться, утягивая меня за собой. Снова целует. Я чувствую, что он опять возбужден, но не успеваю ничего предпринять. Порывистый, сильный. Как же он меня заводит!

Опрокидывает на спину, сминая крылья, но мне не больно, мне хорошо! И начинает ласкать сам. Меня сводят с ума его губы и звон цепей. Магически они легко становятся еще длиннее, он путается в них, и я путаюсь. Но все равно, заставляю его снова перекатиться на спину, мы вместе, мешая друг другу, подтаскиваем ему под спину подушку. Он опирается на нее, устраивается полулежа, я опускаюсь сверху, сажусь. Цепь между его руками удлинена достаточно, чтобы обвиться вокруг моей шеи. Мы говорили о доверии? На мой демонический взгляд, постель — лучшее место, чтобы его проверять.

Обматываю цепь вокруг своей шеи на один оборот. Его глаза расширяются. Движения заиндевают. Теперь он боится причинить мне боль. Его осторожность приятна и вдвойне возбуждающа. Я не человек, меня так просто не задушить. И он об этом знает. Но дело не в возможной смертельной опасности, а в боли, которой мы оба не хотим друг для друга.

Завожу руку за спину, нахожу его член, направляю в себя. Опускаюсь на него, ерзаю. Он молчит, стискивая пальцами мои бедра, не торопит, но по тому, как взмок его лоб и змейками прилипли к повлажневшей коже черные смоляные волосы, я догадываюсь, как ему натерпится. Мне тоже. Я резко, рывком насаживаюсь до конца и для усиления эффекта, не смотря на всю бушующая страсть, выкрикиваю в потолок его имя, выгибаясь и начиная двигаться на нем. Он награждает меня таким неописуемым восторгом в глазах, что я в миг сбиваюсь с дыхания. Цепь между его запястьями и моей шеей затягивается, не дает свободно вздохнуть. Но это более чем хорошо. И даже словом "очень" не описать всю гамму чувств, испытываемых мной. Это тягуче сладко, и полный, всепоглощающий восторг. И слов у меня больше нет. Да и зачем они теперь, когда мы вместе?

Асмодей

Цепи и ремни меня поначалу пугают. Что это он задумал? Но я быстро забываю обо всех страхах, особенно, когда он начинает работать языком и горлом. Пусть по человеческим меркам это и пошло звучит, но на самом деле такого я еще не испытывал. Нет, минет в моей жизни был и далеко не один, но сейчас меня прет даже не сколько от тактильных ощущений (о, как завернул!), а от визуального удовольствия. Когда он заглатывает мой член по самые яйца, и я сверху наблюдаю, как он погружается во влажный рот моего Вельзевула, моего непосредственного начальника и пусть, о том, что я номинально сильней, знаем только мы вдвоем. У меня сносит крышу так капитально, что я только и могу что скулить, как побитый пес наконец прорвавшийся сквозь строй подзаборных шавок к надежной хозяйской руке. Сквозь шум крови в ушах я слышу звон цепи. Кончая, кричу. А кто бы на моем месте не закричал?

А потом все продолжается скручиваться в какую-то безумную спираль. Тирколит затаскивает меня на кровать, а я в тот момент только и способен вяло шевелить копытцами (не в буквальном смысле слова, копыта у нас только у бесов, да и то не у всех, кстати, а у чертей пяточки, но это к делу не относится). Он меня на спину опрокидывает, целует, тискает везде где только может, благосклонно на все это взираю и мирно так себе жду, когда же он уже начнет. И даже цепь, протянувшаяся между ногами, меня уже ни капли не смущает. Но, ангел его побери, что он творит!

Когда я понимаю, уже поздно настаивать на перемене ролей. Да и не хочу я меняться! Если ему захотелось попробовать оседлать меня, так в чем же дело? Вперед! Точнее, как тот самый смешной человек, что в космос к звездам полетел на Земле, я бы сказал — поехали!

Он объезжает меня. Нет, ну какой гад, объезжает же! Скачет на мне, выгибается весь, а у меня все мысли только о том, чтобы руками сильно не дергать. Шею-то я ему, конечно, не сломаю, но повредить могу. А я не хочу делать ему больно. Не сейчас. И что это еще за фин ушами с этой цепью? А Тирколит мне улыбается, имеет, как не знаю кто, и улыбается во все зубы. Голову запрокидывает, так еще имя в потолок принимается, как нарочно, стонать. А я что, железный что ли? И хрен бы с этой цепью!

Вскакиваю, точнее, пытаюсь. На самом деле всего лишь сажусь, притягиваю его к себе. Сминаю. Сжимаю. Как он меня недавно, тискаю. Он смеется грубым, грудным смехом. А я тащусь от запаха его пота, мускуса, и вкуса соли на губах. О да! Ну же, Литочка, солнышко, да! Ой, главное, чтобы он не узнал, как я его про себя называю. Нет, чтобы я с дуру его вслух так не обозвал.

Он впивается зубами мне в плечо и я кончаю, не прекращая вбиваться в него. И, кажется, он спускает вслед за мной. По крайней мере пузо мне обжигает что-то вязкое и теплое.

Долго валяюсь в прострации, и то что Лит все еще на мне, а я в нем, меня не волнует. Его, судя по всему, тоже. Сколько так лежим? А, ангел его знает! Тирколит очухивается первым. Садиться, все еще на мне. Снимает с шеи петлю из миниатюрных металлических звеньях. Укладывается рядом, подперев щеку ладонью. Я на него не смотрю. Меня вообще сейчас только потолок интересует. Ага.

— Нужно поспать. — В исполнении затраханного и удовлетворенного по самое не могу Вельзевула звучит немного хрипло.

— Угу.

Думаю, точнее пытаюсь думать. А потом все же поворачиваюсь к нему. Он смотрит. Без улыбки, серьезно даже как-то пугающе. Мученически выдавливаю из себя улыбку.

— Все так плохо?

— Я думаю, все задание было чем-то вроде проверки, — произносит он куда более привычным голосом. Хрипотца исчезает без следа. И добавляет, тем самым забивая в крышку гроба последний гвоздь. — Для тебя.

Поворачиваюсь на бок, подкладываю под щеку локоть, вздыхаю, не поднимая глаз. Смотрю на складки смятого покрывала. Он кладет руку мне на ребра и от этого жеста неожиданно веет теплом. Вздыхаю.

— Может быть, мне тогда лучше на Землю опять...

— Что за глупости?! — вопрошает Вельзевул тоном учителя, которому нерадивый ученик попытался открыть Америку, сказав, что дважды два как минимум шесть, если не восемь.

— Не хочу быть Сатаной.

— Что?

— Ну, я ведь Сатана на самом деле, — мне не хочется признаваться, но приходится. Раз уж мы с ним перешли какой-то непонятный мне самому рубеж, пора поговорить о доверии. По крайней мере, будь он, да и я сам, человеком, я бы уже говорил.

Он резко успокаивается и берет себя в руки. Придвигается меня совсем в плотную, и само собой получается, что я практически утыкаюсь лицом ему в грудь. И почему это я должен отказываться от дружеской, ну или уже не совсем дружеской поддержки? Сокращаю разделяющее нас расстояние и на самом деле утыкаюсь. Втягиваю носом воздух и запах остывающего от ласк тела. К горлу подкатывает ком, но я проглатываю его. Вздыхаю и трусь носом о его кожу. Мне нравится как она пахнет, мне нравится как теперь после всего случившегося он мной подсознательно ощущается.

— Ну ты чего? — бормочет он каким-то не своим, странным голосом. И обнимает меня. Тепло. Улыбаюсь.

— Не веришь?

— Нет, кажется верю.

— Только кажется? — Поднимаю голову и все же смотрю на него. Он гладит меня по плечу.

— Нет. Зато это все объясняет.

— Что именно?

— Твою силу. Но отношение к повышению мне не понятно.

— А как же ты? — и почему это у меня так жалобно прозвучало?

— Я? — Тирколит улыбается. В глазах его столько провокации, что мне только и остается, уши навострить. Что это он там собрался сказать? — Да, еще месяц назад ты меня вообще терпеть не мог. Презирал за наглые приставания на рабочем месте. Забыл?

А что мне ему ответить?

— Забыл. У меня вообще память на обиды короткая.

— Да, неужели? А знаешь ли ты, что демоны, самые злопамятные существа на всем белом свете?

— Вот поэтому я и не хочу становится Сатаной. Я ведь неправильный демон.

— Ну да, конечно. — Фыркает он и неожиданно цитирует, вгоняя меня в легкий ступор, — "Это какие-то неправильные пчелы, они, наверное, делают неправильный мед!"

— Ты смотрел Винни Пуха? — изумлению моему нет предела.

— Конечно, нет. — Досадливо морщится Вельзевул, — Я просто память той женщины из церкви просканировал и много чего полезного и не очень почерпнул.

— Она смотрела Винни Пуха? — с подозрением уточняю я.

— А ты думал, она всегда была старой и некрасивой и работала в церкви? — открыто насмехается он, а я тушуюсь. Да, вот такое я дите малое, на его взгляд, и что теперь?

Опускаю голову на подушку. И почему, после секса, когда он так все в постели повернул, его насмешки с подчеркиванием разделяющего нас возраста меня уже не так раздражают? Наверное, мне уже не научиться видеть наши отношения в демоническом свете. Но ведь в человеческом у нас тоже не получится. Кто же говорит между двумя демонами о любви?

— И что теперь?

— Спать, — зевая, объявляет Вельзевул.

— А завтра?

— Будет завтра. А вообще, если ты все еще меряешь наши с тобой отношения человеческими мерками, могу тебя обнадежить.

— Это как? — порываюсь снова приподняться, но он меня удерживает. Смотрит.

— Я не собираюсь тебя отпускать. И плевать я хотел на статус Сатаны. Знаешь почему?

— Почему? — минуточку, от чего это у меня сердце замирает?

— Потому что я планирую еще послужить у тебя в адъютантах и, не дай ангел, ты меня на какого-нибудь Люцифера променять вздумаешь!

И почему я от этих угроз такой счастливый?

Вельзевул

Утро начинается с матюгов. Почему? Да, потому что я дурак, а он идиом, не иначе. И таким придуркам явно не место в общей постели. Скажу коротко. Я забыл снять с него цепи, так еще оставил их такими же длинными. А он каким-то хитрым способом во сне обмотал их вокруг меня. То есть и ту, которой были сцеплены ноги, и ту, что болталась почем зря между рук.

Короче, расцеплялись мы долго. Орали (это я) и дулись (уже он) еще дольше. В итоге опоздали на аудиенцию к Евриситькину. По-моему, ему хватило одного взгляда на нас обоих, чтобы догадаться чем мы с Сильфилем занимались этой ночью. И дело не в том, что меня можно было чем-то подобным смутить. Хороший секс не повод для стыда, скорее, для зависти. Просто выглядеть непрезентабельно перед высшим начальством всегда неприятно, а он еще соизволил одарить нас ехидным комментарием на сей счет.

— Сразу видно, кто тут Сатана и право имеет.

Я хмыкнул в ответ, косвенно подтверждая его догадки. Скрывать уже не имело смысла. Повернулся к своему недавнему адъютанту и обнаружил, что тот смущен. И что мне делать с этим дитем? Благо, что я теперь хотя бы знаю, что подразумевается под этим словом. Я шагнул к нему, хотел высказать кое-что непреложное, но под строгим взглядом Сатаны не посмел. У того на Сильфиля сегодня явно были свои планы.

— Тирколит, останься здесь, — скомандовал Евриситькин, — Я пришлю к тебе Арлюкса, чтобы не скучно было.

— Да мне и так...

— Нет, — неожиданно обрубает Сильфиль. Мы с Сатаной недоуменно смотрим на него, и он коротко поясняет, — Никаких Арлюксов.

Мне кажется, что Евреситькин сейчас рассмеется ему в лицо и выскажет все, что думает о ревнивых идиотах вроде моего бывшего Асмодея, но Сатана удивляет меня подчеркнутой покладистостью.

— Никаких так никаких. Но ты имей в виду, что мы с тобой у Властелина можем задержаться.

— Властелина? — мой голос садиться сам собой.

— Да, — кивает мне Сатана, но Сильфиль меня удивляет. Молчит, не переспрашивает, не уточняет.

Они уходят. А я остаюсь один. Можно было бы, конечно, и самому поискать в управлении Арлюкса, но мне отчего-то не хочется лишний раз нервировать Сильфиля. И дело вовсе не в его изменившемся статусе (ни один Асмодей не удостоился бы аудиенции у самого Властелина), а просто потому что не хочу. Сам по себе. А еще мне немного страшно. Что если он передумает и не позволит мне остаться с ним? Я ведь теперь даже настоять на этом не смогу. Какой Вельзевул осмелится перечить Сатане?

Когда он возвращается, я понимаю, что один в моем лице уж точно осмелиться.

— Ну и? — спрашиваю, когда он застывает на пороге.

Он поднимает на меня глаза, и что-то во мне обрывается, летит с обрыва, рушиться и умирает.

— Сильфиль?

— Он разрешил мне остаться твоим Асмодеем, — лопочет он ошалело и неожиданно добавляет, — Я его совсем не таким представлял.

— Ты идиот, — бормочу я с улыбкой тихого дебила.

Бросаюсь к нему и зачем-то отвешиваю звучный подзатыльник. Он возмущенно шипит на меня и скалит клыки. Плевать! Теперь ему уж точно никуда от меня не деться. Он сам сделал свой выбор, а я все решил для себя.

Забираю его. Нечего нам тут больше делать, а вот на его излюбленной Гиене Огненной я бы сейчас не отказался побывать. И глупости это все, что я, как и любой демон, не люблю воду, главное, что он её любит. И мне хочется, чтобы моему Асмодею было со мной хорошо.

Асмодей

Я потрясен встречей с самим Властелином, но Тирколит совершенно не дает мне хоть что-нибудь осмыслить. Утягивает за собой в воронку портала, и я растворяюсь в ней вместе с ним. Обнаруживаю себя возле тех самых горячих колодцев, с которых началась наша с Литом совместная жизнь, если это можно так назвать, и даже не сходу соображаю, когда он принимается стягивать с меня форменную кирасу.

— Лит?

— Потом, — рычит он и впивается губами мне в губу, не до крови, но ощутимо.

Инстинктивно обхватываю его руками и крыльями (иногда они у меня неосознанно появляются и так же внезапно пропадают). Он вжимается в меня и толкает к колодцу. Кираса, распавшись на две половины падает к ногам. Я спотыкаюсь о спинную её часть и лечу прямо в воду. Лит приглушенно смеется и летит на меня.

Больно! Шиплю сквозь зубы. Мы придавили мне крыло. Он помогает вытащить его из под меня, разглаживает кожистые складки, бережно почти ласково. Я заставляю их исчезнуть, и нам обоим одновременно приходит на ум одно и тоже воспоминание о нашем сегодняшнем пробуждении, когда мы проснулись все опутанные цепями и даже встать не могли, пока не распутались.

Он начинает хохотать. Я тоже лыбюсь, но не выдерживаю, сгребаю его в охапку, целую и магией сдираю с нас обоих остатки обмундирования. Лит все еще смеется, но уже гладит меня по плечам и спине и не забывает принимать самое активное участие в поцелуях.

Я знаю, это его самый коварный план. Он решил свести меня с ума своими горячими губами, в отместку не знаю за что, но в отместку. Соображалка уже не работает. Превращаюсь в одно всепоглощающее "хочу", без мозгов, точнее с ними, но совсем не там, где ими вроде как положено быть. Но повторить то, что было ночью он мне не дает. Плещемся в воде, тискаемся, ласкаемся, а потом Тирколит настойчиво переворачивает меня к себе спиной и вынуждает грудью навалиться на каменный бортик.

В первый момент меня охватывает легкая паника. Я как-то не ожидал, что все может получится так ненавязчиво, словно бы само собой. Рассчитывал, что он хотя бы спросит у меня, а хочу ли я поменяться. Мне почему-то казалось, что должен спросить. Но он уже начинает проталкиваться в меня, и я забываю обо всем постороннем.

Он толстый, горячий, большой. Мне кажется, что спасает только горячая вода, иначе этот гигант-переросток непременно порвал бы меня. Но вспоминаю, как он сам вчера на мне скакал, а я ведь тоже далеко не средних размеров, и становится как-то легче. По крайней мере психологически. Мне уже дурно, когда он замирает и принимается оглаживать ладонями бока.

— Расслабься, — приказывает, и я интуитивно подчиняюсь. Я ведь привык уже выполнять его приказы.

Он начинает двигаться. Долго вытягивает и пропихивается в меня вновь. Я жмурюсь, прогибаюсь в пояснице, скреплю зубами, а потом... Ну, ладно, я не хотел бы вспоминать об этом потом, но когда вместо дискомфорта и неприятия такого вот своего положения приходит дикий, неописуемый восторг, я скулю и подвываю как последняя шавка, отлюбленная всей стаей во внеочередной пустующей подворотне.

Он смеется у меня за спиной, целует в затылок, у меня сама собой мелькает ассоциация с контрольным выстрелом, и я, простонав нечто отдаленно напоминающее его имя, кончаю, сжимаюсь весь и утягиваю его за собой.

Вельзевул

Лежим в воде. Все тело переполнено истомой. Вот если бы еще эта зараза, Асмодей, так не наваливался мне на грудь спиной, было бы совсем хорошо. Но говорить ему об этом и уж тем более заставлять пересаживаться, я не собираюсь. Обнимаю, глажу по расслабленному животу. Он откидывает голову мне на плечо и силится заглянуть в глаза.

— Знаешь, я представлял себе все совсем иначе.

— Ну, знаешь, ты и Властелина себе по другому представлял.

— Угу. И тебя.

— Меня?

— Да. Но это было до того, как я узнал тебя поближе.

Улыбается. Я жмурюсь и целую его.

— И хорошо, что до того. Потому что теперь, я не позволю тебе о себе забывать.

— Не позволяй.