«Мне не за что прощать тебя, государыня, — пробормотала она. — Я могу только благодарить за оказанную мне честь...»
Что слова? Пустые звуки, опавшие листья, жалкие и мёртвые. Они не способны передать всей красоты и величественной тишины горного восхода, с которым Ждане хотелось бы сравнить улыбку княгини. Этот свет, царственно-гордый и вместе с тем сердечный и щедрый, согревающий всё, вплоть до самой мелкой травинки, лился из глаз Лесияры, навеки покоряя каждого, на кого падал её взгляд.
«Прошу, не откажись принять мой небольшой дар, — сказала княгиня, кивая в сторону великолепного осетра. — Я сама добыла этого красавца... Богатый сегодня улов выдался, хочу поделиться им с тобой».
Расшумевшийся в соснах ветер холодил сердце Жданы, пронзённое нежной болью. Гордость, чопорная старуха, призывала отвергнуть подарок, но душа была иного мнения.
«Спасибо, государыня... Щедр твой дар!» — почтительно склонила голову Ждана.
Лесияра взглянула на свою дружинницу, и та выпрямилась, готовая выслушать распоряжение.
«Занеси рыбу в дом, Ясна, — сказала княгиня. — Да выпотроши сразу, чтоб хозяйке с требухой не возиться и ручек не пачкать».
Руки Жданы всё ещё находились в ласковом, невыносимо сладком и тёплом плену, из которого она не могла, да и не хотела освободиться. Следовало проводить Ясну в кухню, но княгиня не отпускала Ждану, с улыбкой заглядывая в глаза. В итоге княжеская дружинница с осетром под мышкой нырнула в дом, а девушка засмеялась, залившись смущённым жарким румянцем. Правительница дочерей Лалады засмеялась тоже... Это вызвало под рёбрами девушки щекотное эхо, и она, отворачивая пылающее лицо, покатывалась, фыркала и хихикала без остановки. Глядя на неё, Лесияра развеселилась ещё пуще. Пытаясь заглянуть Ждане в лицо, она искрящимся и переливающимся смешинками голосом спрашивала:
«Чего? Ну, чего ты? Что потешаешься? Смешно тебе надо мною, да?»
Ждана и сама не знала, что тут такого забавного, но остановиться не могла, как бы глупо это ни смотрелось со стороны. Но умолкнуть всё же пришлось — когда губы княгини обожгли её щёку поцелуем. Будто ледяной водой окаченная, Ждана ахнула и круто повернулась к ней спиной, закрыв пальцами лицо, от которого с холодком отливала кровь...
Может быть, Ясна, вышедшая из дома, чтобы выкинуть требуху, что-нибудь и подумала, только Ждане было не до того. Княгиня тоже хранила подозрительное молчание.
«Хозяюшка, лопатку бы, — обратилась Ясна к девушке, держа в руках миску с рыбьими внутренностями. — Прикопать всё это дело...»
Ждана кивнула в сторону заднего двора.
«Там... в сарайчике».
«Ага».
После того как всё было сделано, Ждана наконец опомнилась — пригласила княгиню и Ясну в дом, чинно подала последней воду для мытья рук и полотенце. Лесияра, взявшись за край полотенца, чтоб лучше рассмотреть, с улыбкой любовалась вышитым узором.
«Славная ты рукодельница», — похвалила она.
Выпотрошенный осётр лежал, вытянувшись на весь стол — княжеская рыба, ничего не скажешь... Если такого запечь целиком — дюжину гостей можно накормить, если не больше. Кстати, о гостях: у Жданы даже попотчевать их оказалось нечем, кроме мёда на ягодах, сделанного ею собственноручно.
«Уж простите, обед я ещё не готовила», — смущённо объяснила она, поднося княгине и её дружиннице по чарке напитка.
В это время в дом вошла Млада со связкой сёмги — четырьмя крупными рыбинами, нанизанными на верёвку. Она весьма часто заходила домой среди дня с какой-нибудь свежей добычей, чтобы Ждане было что приготовить на ужин. Увидев столь высокую гостью, она на мгновение замерла, а потом низко поклонилась и поприветствовала — впрочем, с надлежащим достоинством и без показного раболепия. Княгиня ответила небольшим наклоном головы и приветливой улыбкой.
«И тебе доброго дня, Млада. Я твою родительницу, Твердяну, хорошо знаю и очень уважаю... Нет ей равных среди мастериц».
«Благодарю, государыня... Но чем же мы обязаны такой честью?» — спросила Млада, бросая вопросительный взгляд также и на Ждану.
Поймав этот взгляд, княгиня отвечала с улыбкой:
«Думаю, это наилучшим образом объяснит твоя прекрасная невеста».
Ждане, помертвевшей под взглядом Млады, оставалось только усилием воли спрятать как можно глубже тот свет, которым её душу зажгли глаза цвета летних сумерек, заковать своё сердце в железный панцирь и с подобием смущённой улыбки рассказать, как было дело. Она поведала о том, как чуть не потеряла волшебное кольцо и как Лесияра достала его, как она забыла лукошко с ягодами, и как княгиня любезно вернула его, присовокупив к нему ещё и подарок — красавца-осетра. Млада по достоинству оценила княжеский дар:
«О, вот это рыба! Государыня, вот уж воистину — нет в Белых горах ловца искуснее, чем ты! Но такой дар мы не можем принять, ежели ты не соизволишь сама разделить его с нами. Не откажись отужинать у нас сегодня, не побрезгуй скромным приглашением».
Глаза цвета летних сумерек неотрывно смотрели на Ждану с задумчивой лаской и восхищением. Губы девушки оставались скромно сомкнутыми в любезной полуулыбке, но сердце в груди то падало умершей в полёте птицей, то, встрепенувшись, принималось стучать, как копыта загнанного оленя. Оно продолжало биться с всаженным в него клинком отчаяния, хотя уже давно должно было остановиться и погибнуть под взглядом глаз-мучителей.
«С радостью принимаю приглашение», — сказала княгиня, вскидывая подбородок.
Пропадать, так пропадать, — стукнуло умирающее сердце Жданы. Принимая вызов, она с обречённым спокойствием сказала:
«Государыня, я своими руками запеку этого осетра и подам на стол. Только приходи не в этот дом: он тесен и не приспособлен для приёма гостей. Пожалуй к нам в Кузнечное, в дом мастерицы Твердяны».
«Как скажешь, прекрасная хозяйка, — улыбнулась Лесияра, блеснув глазами. — Ну что ж, мне пора... Но не прощаюсь надолго. Увидимся вечером».
Ждана склонилась вслед уходящей княгине, а её сердце алым камушком выпало из груди и покатилось по следам стройных ног правительницы женщин-кошек. Искало оно для себя достойного места в княжеской короне, среди земных звёзд, добытых в богатых недрах Белых гор, да вот только самое главное место было уже занято.
Мраморной статуей она стояла под взглядом Млады. Бросив связку сёмги на стол рядом с осетром, черноволосая женщина-кошка подошла к девушке вплотную, и Ждана зажмурилась и содрогнулась, точно от невидимой пощёчины.
«Что же ты так дрожишь, лада моя? — послышался негромкий и усталый голос. — Будто боишься, что я тебя ударю... Но ты ни в чём не повинна».
Щёку Жданы обожгло прикосновение пальцев.
«Что ж, сумела завлечь к нам княгиню — сумей и достойно её употчевать, — сказала Млада. — Чтобы я не краснела за свою будущую жену».
Поцелуй был крепче и больнее укуса. Ждана безропотно вынесла это клыкастое терзание, а едва дверь за Младой закрылась, прижала дрожащие пальцы к вспухшим губам и осела на лавку. Свадьбе — быть, твёрдо решила она. Всё будет так, как они договорились, она не сойдёт с намеченной тропинки ни на шаг в сторону. Твердяна ошиблась, судьба Жданы — здесь, в Белых горах.
От известия о том, что вечером к ним придёт сама княгиня Лесияра, матушка Крылинка в ужасе схватилась за голову. Вот уж беда так беда! Чтобы достойно приготовиться к такому приёму и не ударить в грязь лицом, нужна была по меньшей мере седмица, считала она.
«Матушка, — прокряхтела Ждана, шатавшаяся под тяжестью осетриной туши, — матушка, да не причитай! Я тебе обещаю, в грязь лицом мы не ударим, а сейчас... скорее помоги, а то уроню!»
Заохав, Крылинка подхватила тяжёлую рыбину с другой стороны, и они вдвоём оттащили её на кухню. На подмогу примчались Рагна с Зорицей, и кухонная работа закипела. Сёмга пригодилась: её пустили на набивку осетриного брюха — вкупе с луком, яйцами, морковью и грибами, а голубика пошла на украшение. Блюдо получилось таким, что не стыдно и к княжескому столу подать. Успели они наготовить и прочих разносолов. Ждана и Рагна с Зорицей ещё трудились в поте лица, когда Крылинка, по-прежнему ворча и сокрушаясь, что от такой спешки выйдет один позор и посмешище, отправилась на поиски певиц для услаждения слуха гостей. Сестрички-близнецы по её поручению побежали в кузню, чтоб предупредить Твердяну с Гораной. Ради такого случая им следовало прийти с работы пораньше, дабы предстать перед гостями в надлежащем виде.
Когда Ждана ненадолго вышла с пышущей жаром кухни в сад, чтоб глотнуть свежего воздуха, силы внезапно оставили её. Она поникла около яблони, пытаясь справиться с головокружением. У неё было такое чувство, словно она участвовала в подготовке собственной казни, а точнее, казни своего сердца, приговор которому был уже вынесен.
«Ну как, всё у вас готово?» — послышалось вдруг.
По дорожке к дому шла Млада с ромашкой, зажатой в насмешливо улыбающихся губах. Сорвав с ветки яблоко, она с хрустом надкусила его белыми зубами — сок так и брызнул из румяного плода. Ждана долго смотрела на неё, измученно навалившись на яблоню и не находя сил что-либо ответить. С тихим шелестом падали первые жёлтые листья, а её приговорённое сердце ползало, переворачивая их и пытаясь прочесть хоть какой-то смысл происходящего...
«Уморилась? — спросила Млада сочувственно, дотрагиваясь до волос Жданы. — Ну, а чего ты ожидала? Княгиня — не муха, рукой не отмахнёшься».
«Зачем ты её пригласила?» — прошелестели губы девушки.
Млада не ответила, только погладила косу Жданы и неторопливой походкой прошла в дом, жуя яблоко. Девушка осталась в саду обнимать дерево и, прислонившись лбом к старому шершавому стволу, мысленно просить: «Яблонька, помоги... Дай сил справиться».
Тяжёлый грохот сапог по дорожке заставил её вновь поднять голову: к дому шли Твердяна с Гораной — в серых от сажи рабочих рубашках, с чумазыми от копоти лицами и в мрачных чёрных шапках, надвинутых на глаза. Виски и затылки обеих темнели от чуть приметной щетины.
«Жданка! — воскликнула Горана, подходя. — Мои шалыхвостки прибежали и давай наперебой кричать, что у нас сегодня на ужине будет княгиня. Мы не поняли ничего... Это что, правда?»
«Правда, — проронила девушка. — Млада её пригласила».
«Вот так дела! — присвистнула Горана. — Что, прямо сегодня?»
Ждана устало кивнула.
«А чего спешка-то такая? — продолжала удивлённо расспрашивать Горана. — Кто ж так делает? Это соседей можно к вечеру в гости покликать, а княгиня... Ёлки зелёные! Хоть бы через седмицу позвали, что ли... Или дня за три самое меньшее!»
От взгляда Твердяны сердце Жданы тоскливо бухнуло, слова о судьбе листопадом зашуршали в ушах. Глава семьи, даже не поздоровавшись со Жданой, вразвалочку прошагала мимо. Горана, не будучи такой неисправимо суровой молчуньей, как родительница, ласково ущипнула Ждану за щёку и спросила:
«А ты чего такая смурная да бледная, а?»
Ждана выдавила измученную улыбку и ответила:
«Притомилась на кухне...»
Горана лукаво прищурилась.
«Нда? А вы с Младой, часом, не того?.. Не набедокурили прежде свадьбы?»
У Жданы ёкнуло в животе. Нет, беременной она быть не могла — с чего бы? Тягучая и липкая жидкость, которая наполняла рот Млады в момент наивысшего наслаждения, внутрь не попадала. Нет, исключено. Но лёгкий холодок всё-таки пробежал по спине.
«Ждана! — послышался крик из окна кухни. — Ты куда пропала? У нас с Зорькой не десять глаз и рук! Поставила пироги в печь — так будь добра за ними следить!»
«О, слышу сладкий голос моей ненаглядной, — усмехнулась Горана. И крикнула: — Рагна, ласточка моя! Баньку нам истопи, а?»
«Ага, делать мне больше нечего! — раздался ответ. — И без того полны руки забот! Млада с Жданой учудили — княгиню на ужин сегодня позвали, а нам отдуваться у печки! Ничего, сами растопите!»
Горана, подмигнув Ждане, нахмурила брови и с нарочитой строгостью воскликнула:
«Ты как с супругой разговариваешь? Подумаешь, пироги у неё... А ты попробуй, кувалдой пудовой целый день помахай! Да горн пораздувай — вот где жарко-то!.. Печке вашей и не снилось! А ну, давай, баню топи! А то придёт княгиня — а мы в таком виде!»
«Да етить-колотить! — зарычала Рагна в ответ. — Морда неумытая — не беда! А если такой гостье на стол подать нечего — вот это беда! А ну вас... в баню! Ждана! Жданка, растудыть твою через коромысло! Хватит там прохлаждаться... Заварили с Младой кашу — расхлёбывайте!»
«О, с виду — чисто голубка кроткая, а рыкает, что твоя медведица! — засмеялась Горана. — До свадьбы-то тихая была, да нахваталась матушкиного обхождения! Ладно, пойду я баню топить... а то от вас не дождёшься».
Ждана вернулась в кухонное пекло. У Зорицы уже слезились глаза, но она брала из корзины крупные, с яблоко, луковицы — одну за другой, чистила и отважно крошила большим ножом. Рагна наградила Ждану негодующим взглядом, но бледный и грустный вид девушки встревожил её. Ей пришла в голову та же мысль, которую только что высказала её супруга:
«Ты чего квёлая? Доигрались? Вот, взбрело же в голову до свадьбы вместе жить... И чего тебе с нами не жилось? Нешто тебя тут кто обижал?»
«Нет, — поморщилась Ждана. — Не обижал... Долго объяснять. И не доигрались, это другое. Ладно, давай дело делать».
Рагна шевельнула вечно приподнятыми бровями, озадаченно качнув головой и прищёлкнув языком.
«Чудная ты, право слово...»
К возвращению домой Крылинки Твердяна с Гораной, уже вымывшиеся и успевшие привести свои головы в блестящий порядок, сдвигали в горнице столы. Млада была отправлена за свечами для украшения дома, а сестрички Светозара и Шумилка путались у всех под ногами и мешали. Бабушка ласковыми шлепками выгнала их в сад, а сама провела в дом шестерых соседок: только их ей и удалось за такое короткое время подрядить в качестве певиц. Дуде, волынке, трещотке и бубну, гуслям и гудку предстояло вечером услаждать слух гостей.
«Хорошо будете играть, угодите гостям — будете и сыты, и пьяны», — посулила Крылинка.
Стемнело, но в горнице, озарённой четырьмя дюжинами свечей, было светло, почти как днём. Ждана ещё хлопотала на кухне и не успела переодеться, когда в доме послышались шаги и голоса... Сердце обречённо стукнуло и безошибочно подсказало: вот они, глаза-палачи — прибыли. Девушке даже казалось, что она узнаёт поступь Лесияры — впрочем, в этом могло быть виновато и её разыгравшееся воображение, напряжённое, как тетива, и беспокойное, как гонимый ветром лист.
