Королевская кровь-6. Темное наследие

— Я могу отнести вас, — предложил дракон. — Боюсь только, почтенному Хань Ши это будет не вполне комфортно. Там холодно.

— Я крепче, чем кажусь, брат, — с мягкой насмешкой сказал старик император.

— Да не надо никуда лететь, — пробурчал Гюнтер, — у меня есть специалист, который может считать информацию о месте и перенести нас туда. Один из лучших магов в мире.

— Хвастун, — тихо хмыкнул Инландер.

— Не завидуй, — огрызнулся Гюнтер.

Нории улыбнулся, глядя на двух братьев по воздуху — такие разные внешне, и такие похожие по ауре, соревнующиеся, как мальчишки.

Вызванный монархом барон фон Съедентент появился через несколько минут. С невозмутимым лицом оглядел представительное общество, поклонился. Вежливо выслушал задание, попросил у Нории разрешение считать информацию о местонахождении горы — и, подержав ладони на висках дракона, незамедлительно открыл огромное Зеркало на срезанную вершину бывшего драконьего пика.

Демьян уже распорядился принести теплые вещи, и утеплившиеся правители отправились в заснеженные Милокардеры.

Драконий пик напоминал огромный пень, наискосок срезанный взмахом острейшего клинка. На этом пеньке и вышла монаршия делегация. Вокруг него лежали горы перемолотого камня — с места, где находились короли, камни казались маленькими, но были там и громады размером с трехэтажный дом. Вершина горы съехала в ущелье, перегородив горную реку и превратив ущелье в широко разлившееся замерзшее озеро. И Владыка Валлерудиан снова вспомнил свое болезненное пробуждение. То, как из последних сил летел он к своему Истаилу, чтобы хотя бы умереть дома. То, как спасли его простые люди. Разве мог после этого он не пытаться отблагодарить их, дав жизнь Пескам?

— Они могут быть как в вершине, так и в оставшейся части, — глухо пророкотал дракон. Он единственный отказался от теплых вещей. — Больше всего должно быть внизу... многие уже успели приземлиться. Но вершина меньше.

— Даже если получится разрушить вершину, вода хлынет вниз, — хмуро отозвался Демьян. — Ниже по долине и дальше на равнинной части наверняка есть поселения. Погибнут люди.

— Воду я смогу усмирить, — певуче проговорила Иппоталия. — Закую полностью в лед, будет таять потихоньку. Но, Нории, гора огромная. Мы сильны, но не всемогущи... не уверена, что получится.

— Я все же попробую, — проговорил Демьян. Он присел на корточки, трогал снег, слушая камень под ним. — Василина, прошу, встань рядом. Когда я начну, коснись меня. Иппоталия... Великий император... коллеги. Мне нужна вся ваша помощь.

— Сколько смогу, Демьян, — понятливо отозвалась царица. Монархи выстраивались вокруг короля Бермонта в кольцо, прикрывали глаза, поднимали руки в стороны — и снег под ними, вокруг них начинал таять, и воздух уже подрагивал, гудел и искрил от общей, свободно льющейся в центр круга силы. Император невозмутимо кивнул:

— Синхронизирую. Начинай.

Демьян снова погладил землю, прижал к ней руки, прислушался — и Нории увидел, как заворачивается вокруг потомка Хозяина Лесов плотная и тяжелая сила. Василина растерянно положила руку ему на плечо — и полыхнул впитываемый и преобразуемый мощью Бермонта огонь. Король-медведь закрыл глаза, выдохнул и с силой ударил кулаками по снегу.

Срезанная гора под ними подпрыгнула едва заметно, заворчала, загудела — толстый слой снега стал трескаться, раскрывая неглубокие трещины в камне, а по склонам ее полились камнепады и потоки снега.

Бермонт сжал губы — на лбу его выступил пот — приподнялся и еще раз с выдохом-стоном впечатал кулаки в снег. Вокруг королей, взрываясь каменной крошкой и снежной пылью, заструились трещины, и каждый из монархов в этот момент почувствовал, как окутывает их сила разных стихий, как струится она к огненной королеве — и пламя усиливает совокупную мощь держателей Туры, жарким столбом вздымается вверх и перетекает в Демьяна.

Гора загудела так мощно, что у людей заболели уши и в глазах помутилось, затряслась... Бермонт вжимал кулаки в камень и что-то рычал, у Василины срывалось дыхание и дрожали руки — и Нории чувствовал, как истекает из него сила и пот струится по вискам. Камень трещал, выл и ревел, как раненый огромный зубр, двигался, скрипел и лопался толстый многометровый лед на озере, вставая бурунами — и вдруг как струна лопнула, раскидав отдачей монархов по снегу. И все затихло.

— Не хватает чуть-чуть, — рычаще сказал Бермонт, поднимаясь и отряхиваясь от снега и талой грязи. — Совсем неглубоко. Хотя бы одного еще сильного как мы. Или если бы у меня уже были дети... Слишком большой объем. Я не могу. Прости, Нории.

— Не за что прощать, — ответил дракон, помогая встать почтенному императору, который даже лежа в грязи ухитрялся выглядеть величественным. — Ты попытался. Не печалься, брат. У Песков есть еще возможность выжить. В конце концов, это не твоя ответственность, а моя.

Они вернулись в Бермонт, и Демьян настоял, чтобы уставшие и обессиленные коллеги отдохнули, переоделись и остались на обед. Отказываться после сблизившего всех дела никто не стал — вызвали своих камердинеров и горничных с чистой одеждой (Демьян предусмотрительно предложил Нории воспользоваться помощью слуг Бермонта), с удовольствием отдали дань сытной, изобилующей мясом, ягодами и грибами северной кухне. Известие о том, что через час вместо двух человек — короля с матушкой, — предстоит изысканно накормить с десяток первых лиц Туры, привело поваров замка в состояние тихой истерики — но вызов они приняли и блестяще справились с нелегкой задачей.

Затем высокие гости проведали королеву, под пышным дубом меланхолично догрызающую чьи-то окровавленные ребра и тихим ворчанием давшую понять, что делиться она не станет ни с кем — будь это хоть сам йеллоувиньский император. Понаблюдали за показательными тренировками гвардейцев ("Кто опозорит — поставлю нянькой в детский сад", — пообещал бойцам полковник Свенсен) и уж после этого наконец-то завершили затянувшийся совет, спеша вернуться в свои вотчины к тяжелым монаршим обязанностям.

Королева Василина, опечаленная неудавшимся вызволением драконов и весь день исподволь наблюдающая за Нории, первым делом отправилась к мужу в кабинет и поделилась с ним впечатлениями и своим расстройством.

— Мне кажется, — сказала она печально, — что он очень подошел бы Ани. Он так силен, терпелив и спокоен, а у нас ведь у всех характер не сахар.

Мариан сдержанно улыбнулся, глядя на свою мягкую королеву, после ледяного срыва на свой день рождения искренне считающую, что у нее тяжелый нрав.

— Ангелина разумна, — успокоил он супругу. — Если она хочет быть с ним, то разберется в себе, уверен.

— Да, — пробормотала Василина, прижимаясь к мужу. Сил не было, после обеда тянуло в сон. А впереди еще дела. Она сокрушенно вздохнула.

— Василек, — неожиданно сурово и требовательно произнес Байдек, — скажи мне, что вы, перед тем, как пытаться разрушать гору, подумали, как уберечься, если все получится и она пойдет оползнями из-под ваших ног.

— Демьян бы удержал нас, — возразила она неуверенно, потому что они это действительно не обговаривали. А Мариану, как всегда, важнее всего ее безопасность.

Руки на ее талии сжались почти до боли, и муж очень ровно проговорил:

— Я поговорю с Бермонтом при случае. Очень надеюсь, что он понимал, что делает. И что, жена моя, мне теперь одну тебя не отпускать — чтобы я всегда был уверен, что ты в безопасности?

— Не ругайся, — попросила она мягко и крепче обхватила его за шею, потерлась щекой о мундир. Супруг сердился, стоял напряженный — крепкий и мощный, — и руки держали как стальные, и синие глаза были серьезными, и взгляд хмурым.

— Ну что ты, ну не сердись, — шептала королева, дотягиваясь до его губ и целуя их, — я буду осторожней, Мариан. Ну поцелуй меня, Мар, поцелуй...

За дверью ходили слуги, придворные, а он не отвечал, не реагировал — и ведь прав был, прав! Пришлось отвлекать — провести губами по шее над воротником, прикусить, запустить руку в волосы и пробежаться пальцами по затылку — и пусть он стоял как скала, Василина сама уже таяла и загоралась, чувствуя, как жарко становится телу, как чувствительна сейчас кожа. Отклонилась назад, глядя ему в глаза.

— Сердишься?

Не ответил.

Поцеловала. Сладко и долго.

— Неужели все еще сердишься?

Она что-то шептала нежное, примирительное, и гладила его по плечам, и терлась о него, как котенок, — и синие глаза сына Севера все же дрогнули, потемнели, и руки стали нежнее, проскользили вверх по спине, опустились вниз, сжали ягодицы. Василина потянула с себя тонкий кашемировый свитер, подула на светлые вьющиеся пряди, упавшие на лицо — и сама не поняла, как оказалась на столе, с задранной юбкой, чувствуя ягодицами холодок дерева, отвечая на жесткий поцелуй и нетерпеливо дергая ремень на брюках супруга. Он так ничего и не сказал, когда жадно вбивался в нее, удерживая за спину и затылок и заставляя смотреть в глаза — да и не нужно было слов этим двоим. Только потом, когда она слабыми от удовольствия руками обнимала его, тяжело дышащего, навалившегося сверху, и пыталась прийти в себя — муж, целуя ее во влажную шею, сипло и тихо сообщил:

— Теперь я буду снова сопровождать тебя на советы, Василина.

Королева не стала спорить — повернулась к нему, ласково поцеловала во вспотевший висок. Главное — помирились. А касательно сопровождения — пусть, если ему так спокойнее.

Уже вечером, за ужином, Василина рассказала родным, что перед советом поговорила с императором Ши и он согласился встретиться с Ангелиной. И что время встречи сообщит секретарь его величества на следующей неделе.

— А зачем? — настороженно спросила Марина.

— По рабочему вопросу, Мари, — ровно ответила первая Рудлог. Марина хмыкнула и занялась ужином, а Ани продолжила: — Спасибо, Василина.

Рассказала королева и о попытке вскрыть Драконий пик — с некоторым беспокойством поглядывая на мужа, но Мариан лишь нахмурился, ничего не сказав. Внимательно посматривала Василина и на старшую сестру — та, в отличие от младших и отца, слушала о произошедшем задумчиво, вежливо и холодно, и ни разу руки ее не дрогнули при упоминании о Владыке Нории.

И только в конце в глазах ее появилась тревога и усталость — и тут же исчезла, сменившись привычной уверенностью и сдержанностью.

Никто не обратил внимания и на непривычную молчаливость Алины — а, может, обратили, но посчитали, что сестричка и дочь просто вымотана прошедшими зачетами. Впереди был небольшой перерыв и экзамены. После ужина пятая Рудлог расстроенно побрела к себе в комнату. Ей сейчас все время почему-то хотелось спать. Но теперь она боялась засыпать, потому что снилось ей что-то жуткое, знакомое и удивительное, и холодно становилось, и просыпалась она среди ночи, долго приходя в себя и пытаясь вспомнить, что же видела. Но делать было нечего. Принцесса до упора сидела над билетами, пока глаза не начали слипаться, вздохнула и пошла в кровать. Мучилась, таращась в темноту, и не выдержала — позвонила Матвею.

— Что-то случилось, малышка? — спросил он тут же. В общежитии, видимо, была очередная вечеринка — гудели голоса, играла музыка.

— Опять страшно засыпать, — призналась она жалобно. — Кошмары снятся. Извини, что я так тебя отвлекаю.

Голоса стали тише.

— На балкон вышел, — объяснил Ситников. — Алин, ты мне звони, когда нужно. Не надо стесняться. Я бы посидел рядом, если б можно было.

— Ночью ко мне нельзя, — смущенно сказала она, — нехорошо это. Матвей... а ты не мог бы не отключаться хотя бы минут десять? Мне не так страшно будет.

— Конечно, — пробасил он так уверенно, что ей теплее стало на сердце. — Засыпай. Я тут.

Она слушала его дыхание. Как щелкает зажигалкой, как шуршит и ходит по балкону, как шикает на кого-то, кто попытался выйти к нему. Слушала и улыбалась. И заснула быстро, и ничего плохого ей в эту ночь не приснилось.

ГЛАВА 9

Катерина Симонова, Магуниверситет, вторник 30 декабря

— Екатерина Степановна!

Катя подняла голову — она переписывала начисто письмо, которое надиктовал ректор. Перед столом стоял воодушевленный шестикурсник, сжимая в руке букет цветов.

— Это вам.

— Благодарю, — и, главное, на лице ровное выражение. Не дать понять, что ты смущена или тебе приятно — иначе воспримут, как поощрение. — Поставьте в вазу, пожалуйста. Она в шкафу справа.

Студент с готовностью оглянулся, чуть потемнел лицом — в приемной уже стояло три букета, но послушно взял вазу. Дальше она не смотрела — дописывала письмо. Можно было бы напечатать, конечно, но особая корреспонденция — к главам других учебных заведений, к людям, занимающим высокие должности, — требовала в знак уважения писать от руки.

Студент помялся рядом и она снова подняла голову.

— Очень красивый букет, — сказала она мягко, но с вполне однозначным намеком.

Студент вздохнул.

— Павел. Судоплатов.

Катя посмотрела на часы. Но тут зловеще заухал филин — и за нее ответил ректор, появившийся в дверном проеме:

— Пара начинается через семь минут, господин Судоплатов.

— Да, Александр Данилович. Извините, — парень неохотно покинул помещение.

Катерина покосилась на начальника. Тот ответил насмешливым взглядом.

— Разбиваете сердца моим студентам, Катерина Степановна?

— Я ничего не делаю, — сдержанно ответила она.

— Да не сжимайтесь вы снова, — сказал Свидерский с досадой. — Я шучу. У меня такое ощущение, что вы меня побаиваетесь, Катерина Степановна.

Она не ответила. Что отвечать, если так и есть? Свидерский за все время, что она работает здесь, ни разу не повысил голос, даже когда поначалу она ошибалась по-страшному. Ни разу не выразил недовольство, был терпелив, все объяснял. Но ей все время казалось, что это ненадолго. Что все это маска, и вот сейчас он разозлится по-настоящему и проявит себя во всей красе. И понимала она, что это "наследие" от мужа, чтоб ему на том свете все воздалось, а поделать с собой ничего не могла.

Катя старалась не показывать своей настороженности, но ректор все равно замечал. И как она избегает прикосновений. И как нервничает из-за его оценивающих взглядов, которые он и не скрывал. Ей все время хотелось опустить глаза и отступить, и она сдерживалась и смотрела куда-то начальнику в переносицу.

— У меня для вас есть задание, зайдите, — Александр развернулся и отправился в кабинет. И Катерина, задержавшись на несколько секунд, чтобы посмотреть на себя в зеркальце и тронуть губы красной помадой, захватила блокнот и пошла за ним.

— Кофе, Катерина Степановна? — предложил Свидерский, когда она вошла в кабинет. Катя покачала головой.

— Разве это не моя обязанность, Александр Данилович?

Бывшая секретарь, Неуживчивая, номер которой Катерина первую неделю набирала по двадцать раз на дню и которая учила премудростям работы с терпеливостью монахини, позвонила сегодня, чтобы проконтролировать дела — и высказала свое негодование тем, что начальнику не варят кофе и не приносят обед. Катя пообещала исправиться.