Волчица и пряность. Том 21

— Только без нравоучений, хорошо?

Его намерение рассказать Миюри об учении Бога стало сразу неосуществимым. Но если он позволит её настроению испортиться ещё больше, её первое взрослое появление будет загублено.

— Очень хорошо. В таком случае... — Коул мучительно искал тему своего рассказа.

— Слушай, а когда ты попал в деревню? — вдруг через плечо спросила Миюри.

— Когда я попал в деревню?

— Я много раз слышала истории о тебе, матери и отце, о вашем большом приключении, но я вдруг поняла, что почти ничего не слышала, что произошло после, — пояснила Миюри и неожиданно из-за чего-то забеспокоилась, она схватила свою юбку и принялась обмахиваться ею. — Этого дома не было до твоего прихода, верно? Это действительно кажется странным, когда я думаю об этом.

Её вопрос стал обрастать смыслом. Под ним наверняка таились истории прошлого.

— Этот дом, что ж, давай об этом... Господин Лоуренс собрал много денег, а госпожа Хоро нашла источник, и тогда они построили в этом месте дом.

— Я тогда была там? — спросила она, прислонившись спиной к Коулу.

— Миюри, я не могу заплести твои волосы... Нет, тебя там ещё не было.

Он мягко подвинул её вперёд, она захихикала, извиваясь от щекотки.

— Первые два года... Или... может, и три... Я не очень хорошо помню, но мы сначала какое-то время вели подготовительные работы к строительству купальни.

— Это вы ямы копали?

Почему-то маленькие дети любят везде рыть ямки.

— Точно. Мы вырыли ямы под опорные сваи, под трубы для воды из источника... Я немного набрался сил от рытья.

— Хотя я бы не сказала, что ты выглядишь сильным.

Её неожиданное замечание было вдвойне обидней от того, что она, кажется, и не собиралась дразнить его. Коул неопределённо улыбнулся и продолжил:

— Я даже мостил пол камнями. И раздавал задания столь многим мастерам... Как сейчас помню. Каждый день был невероятно забит делами.

В голове Коула всплыли воспоминания, похороненные повседневной жизнью, он закрыл глаза и улыбнулся им. Миюри начала недовольно раскачиваться, решив, что о ней забыли.

— А потом? Что случилось после этого, брат?

— А, прости. Когда купальня была в основном закончена, мы пригласили много людей и отпраздновали её открытие. Вот тот символ купальни, что свисает с карниза, да? Этот символ тогда и появился.

— У-ух ты. А я тогда там была?

Казалось, Миюри интересовало, когда она появилась, потому что он говорил о том времени, которое ей было неизвестно.

— Тогда?.. А, полагаю, можно сказать, что ты была там — ещё в животе госпожи Хоро.

— А?

— Тебе дали имя Миюри на праздновании завершения строительства купальни.

Уши Миюри немедленно встали торчком.

— В самом деле?!

Она развернулась так резко, что волосы, которые Коул разделял на косички, выскользнули из его рук. Он молча повернул её лицом вперёд.

— В самом деле. Это имя одного из очень старых друзей госпожи Хоро, а ещё — отряда наёмников господина Руварда, который поддержал господина Лоуренса в его поездке. Я помню, что решение пришло довольно легко.

— А, ну надо же... Хи-хи-хи.

Миюри выглядела весьма довольной, узнав, как ей дали имя. Её пушистый хвост, приподняв юбку, раскачивался взад-вперёд.

— А потом, а потом? Когда я родилась?

— Ты родилась... в конце лета того года. О, да... правильно... [в тексте сказано, что Миюри родилась зимой того же года, но это не стыкуется с семнадцатым томом — прим. перев.]

Коул запнулся и прикрыл глаза, его руки, заплетавшие волосы Миюри, замерли.

— Хм? — произнесла она, недоумённо посмотрев на него.

В голове Коула проносились воспоминания о работе в этом таком живом доме.

— Эй, брат, что не так? — тряся его за руку, закричала Миюри.

Коул вернулся к действительности. Когда он вспомнил то время, вместе с ним в его груди ожило и его тогдашнее чувство раздражения. А источник этого чувства — Миюри — смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами.

— Я не думаю, что когда-нибудь забуду те пару лет после твоего рождения.

— Что? Ха-ха, правда? — полувосторженно-полусмущённо переспросила Миюри.

Её рождение, безусловно, было радостным событием, и купальня стала ещё чудеснее от этого. Что ж, может, это было слишком великолепно, говоря иносказательно. Если выбирать определение поточнее, пожалуй, слишком огненно подошло бы.

Миюри, конечно, никогда не узнает, как это было, в её глазах, устремлённых на Коула, светилось ничем не замутнённое счастье.

— Слушай, брат. Какой я была, когда была маленькой? Мама говорила, ты присматривал за мной.

— Что? Э... Ну да, присматривал. Господин Лоуренс и госпожа Хоро были полностью заняты, чтобы купальня, в конце концов, заработала как надо.

— Но как я ни пытаюсь вспомнить, мало, что вспоминается о том времени... — с некоторым разочарованием промолвила Миюри.

Она всегда просила Коула поиграть с ней, но ей всегда отказывали, и это кончалось очередным выговором, когда она совала свой нос, куда ни попадя, и её слова, возможно, подразумевали, что Коул на самом деле когда-то играл с ней, но она не могла вспомнить.

— То, что я помню... это странно... я в ловушке из сетки. Или это приснилось мне?

Она наклонила голову — просто сама невинность. Теперь, в красивой одежде, с причёской, она была просто прелестной, как он мог бы без преувеличения сказать. Она была всегда худенькой, а её лицо — вылитая Хоро. Сейчас она уже почти была той девушкой, на которой он мог бы жениться без смущения, но Коул знал, что кроется у неё внутри, поэтому он просто устало улыбнулся.

— Это не сон.

— Не сон? — невинно переспросила Миюри.

— Ты была слишком непоседливой... — пересилив зудящее чувство неловкости, ответил Коул. — Мы не знали, как с тобой управиться, и мы посадили тебя в сеть, которую подвесили под потолком.

— А... а? Что?! — уши Миюри резко выпрямились, она поджала губы. — Что за жестокость?.. Как ты мог, брат?!

— Я не жестокий. Ох уж, от одного воспоминания о том сердце болеть начинает...

Когда она так мала, что могла лишь плакать, если хотела есть, о ней заботилась в основном Хоро. Коул следил за ней, когда Хоро и Лоуренсу на это не хватало рук, но в своём младенчестве Миюри была просто милой малышкой. Если в то время что-то и доставляло проблем, так только унаследованные от Хоро уши и хвост, она ещё не умела их прятать, и саму её приходилось скрывать от всех.

Но как только она встала на ноги и пошла, от милой малышки ничего не осталось.

— У тебя наступил возраст, когда ты стала буйной. Ты всё хватала, бросала, ударяла обо что угодно, исчезала в момент, стоило нам отвернуться, и мы с бледным видом искали тебя повсюду, чтобы найти радостно заснувшей в совершенно неожиданном месте.

Услышав о своих безобразиях, которых она не помнила, Миюри отвернулась, словно не имела к ним никакого отношения.

— Но в этой своей люльке... ты была невероятно милой. Просто щенок в ловушке.

Коула разобрал смех, и Миюри живо повернулась к нему.

— Правда?

— Ты была такой крохой, твой хвост был размером с тебя саму. Ты так трогательно сворачивалась или копошилась в своей сети, цепляясь за свой пушистый хвост. Господин Лоуренс всегда с восхищением смотрел на тебя, а госпожа Хоро его за это ругала. Потом с какого-то времени ты перестала кусать свой хвост, верно?

Похоже, в то время у Миюри была потребность всегда что-то держать во рту, поэтому она кусала свой хвост, и он был из-за этого всегда влажным. Вероятно, ей было неловко вспоминать об этом, её плечи напряглись, а лицо покраснело.

— Я... я уже так не делаю. Я больше не ребёнок.

— Ты права. Ты выросла.

Она росла десять лет. Выслушивала его выговоры, удивляла его и бесчисленное число раз заставляла смеяться. Пришёл момент, когда эта девочка должна была впервые примерить образ взрослой женщины. Он подумал, что она скоро перестанет щебетать вокруг него, беспрестанно окликать его, от этого стало немного грустно. Коул усмехнулся над собой — при её нынешнем поведении не стоило беспокоиться о её скором замужестве.

— Всё, я почти закончил с твоими волосами. Повернись лицом.

Волосы Миюри оставляли впечатление свежести, они распушились, когда он ещё пригладил их пальцами. Если, как следует, причесать, волосы приобретали блеск, поэтому заплетать их было довольно занимательно. Коул разделил волосы на три части — левую, правую и центральную, — сначала он справился с боковыми по отдельности и сплёл вместе, приподняв тем самым среднюю часть. Такой способ требовал времени, Он научился этому у танцовщиц, часто бывавших в купальне. Собравшиеся внизу будут смотреть на причёску круглыми глазами, когда увидят. Однако саму обладательницу этих волос её внешний вид, кажется, не заботил.

— Мне придётся, — протяжно вздохнув, сказала она, — носить эту одежду и это противное на голове всё время?

Маленькая Миюри ёрзала в сети, подросшая ёрзала в одежде, связывающей её с ног до головы.

— Нет, не каждый день, конечно. Ты бы не смогла помочь с работой в купальне в этом. Но тебе нужно выглядеть и вести себя женственнее, чем до сих пор.

Вместо ответа Миюри глубоко вздохнула.

— Ты не можешь всегда быть ребёнком.

Он привык к тому, что Миюри никогда не знала, когда остановиться. То, что она заставляла его волноваться, давно стало её частью, делавшей её такой милой. Он улыбнулся и принялся за последнюю косичку.

— И если думать о замужестве, то кое к чему надо учиться привыкать.

Миюри топнула ногами.

— Я не собираюсь замуж. Папа сказал, что я не обязана.

Слабым местом Лоуренса была его единственная дочь, и он иногда говорил такие вещи, а Хоро тихонько щипала его сзади. Коул понимал, что чувствовал и чему улыбался Лоуренс, и почти был согласен с ним. Но всё же вздохнул.

— Да, но это невозможно. Так устроен мир людей.

Пепел к пеплу, а прах к праху. Люди должны жить в одном течении с этим миром, течением, предопределённым Богом.

— Но я бы лучше просто осталась с тобой, — проныла Миюри, надувшись, и прильнула к Коулу.

Она не могла без него обходиться, всегда искала его, а Коул, конечно, души в ней не чаял. Но правдой было и то, что в его улыбке была горчинка.

— Это потому, что со мной ты можешь быть настолько себялюбивой, насколько захочешь?

Миюри посмотрела из-под его подбородка. Укоризненный, недовольный взгляд.

— Нет.

Коул пожал плечами, Миюри боднула головой его грудь и отвернулась. Он лишь улыбнулся и похлопал её по голове.

— На что я надеюсь, так это на то, что ты будешь с тем, кого ты найдёшь самым дорогим для тебя, и что вы будете жить счастливо.

— Но это и есть то, почему... — попыталась возразить Миюри, но Коул осторожно обнял её сзади.

— Если будешь всё делать правильно, ты станешь неотразимо желанной. Но тебе следует отполировать камень, чтобы добиться его сияния. Тебе надо полировать себя немного больше, чтобы тот, кого ты захочешь, заметил тебя и захотел обернуться.

Похоже, недовольство Миюри лишь возросло. Ей нравилось бегать по горам, держа во рту кусок вяленого мяса, возможно, она просто не понимала, о чём он говорит. Но это всё равно оставалось невероятно важным.

Он очень осторожно похлопал Миюри по руке, чтобы придать весомость своим словам, и она вдруг шевельнулась в его руках.

— Слушай, это значит, что ты тоже так думаешь, брат?

— Хм?

Миюри обернулась и посмотрела на него. Она показалась ему взрослее обычного, может, из-за того, что её причёска была готова.

— Ты тоже хочешь жениться на девушке в красивой одежде?

Самый настоящий детский вопрос, Коул мягко улыбнулся и ответил:

— Я хочу быть священником в будущем... Но — несомненно. Мне бы хотелось, чтобы девушка была одета в подобающую одежду и обладала женственной улыбкой вместо того, чтобы одеваться подобно разбойнику и вытирать нос рукавом.

Миюри уставилась на Коула, будто была младенцем, впервые услышавшим человеческую речь. Затем, когда сказанное им достигло её разума, она посмотрела на него почти безропотно. Может, наконец, поняла?

У Коула чуть полегчало на душе. И тут Миюри вновь посмотрела на него. Странная сила светилась в её глазах.

— Хорошо, тогда я так и сделаю, — сказала она и улыбнулась.

Для неё было необычным послушаться сразу, и Коул ощутил себя счастливым.

— Ты понимаешь?

— Да.

Уши и хвост Миюри бойко шевелились, вызвав улыбку Коула.

— Теперь мы пойдём и покажем всем, как ты выглядишь, какая стала новая ты?

Он похлопал её по плечу, и она чуть неловко поднялась с табурета. Она была действительно красивой с уложенными волосами и в невероятном наряде.

— Ты выглядишь замечательно.

— Правда?

— Конечно, правда.

И она засветилась улыбкой.

— Ну, давай, было бы неприятно, если бы ты упала, обопрись на меня, — и Коул протянул ей руку, Миюри тихо приняла её и тут же перехватила поудобней.

А затем сильно сжала свои пальцы.

— Эй, брат? — сказала Миюри, когда они подходили к двери.

— Что? — посмотрел на неё Коул, но она просто улыбнулась и ничего не сказала.

Он недоумённо наклонил голову, и Миюри потянула его за руку и открыла дверь.

— Ничего. Хотя... я проголодалась!

— Миюри, это то, что тебе нужно исправить.

Она обернулась, озорно показала язык и хихикнула. Коул вздохнул, но нельзя сказать, что он ненавидел такое её поведение.

Они шли по коридору, снизу до них отчётливо доносился шум. Голоса людей, праздновавшие незабываемую веху, достигнутую купальней, которую построили бывший торговец и волчица, удостоенная когда-то звания мудрой волчицы. И вот, им явилась, спустившись по лестнице, новая женщина. Как её названный брат Коул почувствовал, как его сердце наполнялось счастьем, когда он вёл её за руку.

Но, может, именно поэтому он не заметил.

У Миюри на лице была особенная улыбка, когда она шла рядом с Коулом.

— Брат, ты сможешь снова заплести мои волосы?

Он не стал смеяться и напоминать, как ненавистно ей было это совсем недавно. Как куколка однажды вдруг превращается в бабочку, так и из девочек рождаются однажды неведомые существа.

— Да, конечно.

Плечи Миюри радостно приподнялись, и она прильнула к нему.

Когда они спустились и предстали перед всеми, царившее и без того оживление в большом зале просто вскипело.

Коул подумал, что Миюри вела себя более достойно, если её побаловать, и он лишь радовался, видя, насколько она выросла. Вот почему в результате Кол ещё долго не мог понять.

Только что зародилось новое чувство в маленьком сердечке маленькой волчицы.

И эта серебристая волчица была коварна и въедлива.

— Брат? — посмотрела на Коула Миюри, которую все восторженно встретили, будто новобрачную.

— Чего? — бесхитростно ответил Коул, и она улыбнулась улыбкой своей матери Хоро.

— Я немного смущена.

Коул, истинный агнец Божий, ответил, как и подобает барашку:

— Я очень горд тем, как ты выросла.