Волчица и пряность. Том 21

ИСУНА ХАСЕКУРА

ВОЛЧИЦА И ПРЯНОСТЬ

Том 21

(Хроника купальни 4)

Перевод с японского на английский Жасмин Бернардт

Иллюстратор Дзю Аякура

Перевод с английского: Гугл, О.М.Г.

ВОЛЧИЦА И ТО, ЧТО СКРЫТО ЗА ПАРОМ

Моё пробуждение было резким, как удар топора. Лёжа под одеялом, я чувствовала, как колотится в груди сердце, мне точно приснился кошмар. И так продолжается уже несколько дней.

Я постаралась дышать медленно и ровно, устремив взгляд в точку на потолке, потом закрыла глаза. Здесь тебе не о чем беспокоиться, уговаривала я себе. Здесь, в комнате под настоящей крышей, в уютной кровати с надлежащим постельным бельём, в котором не водилось насекомых, под этими мягкими и тёплыми одеялами. От постели исходил слабый сладкий запах, вероятно, какого-то ароматического масла. Поистине благословенная обстановка, немыслимая во время моего долгого странствия.

По странному стечению обстоятельств я оказалась здесь, в деревне горячих источников Ньоххира, преодолев длинный путь, начавшийся далеко на юге. То, что меня взяли на работу в одну из самых престижных купален, в "Волчицу и пряность", было не просто удачей, а, скорее, маленьким чудом.

Может, потому, когда я лишь начала здесь работать, мне снились сплошные кошмары. Например, в одном из них я залезла в чей-то сарай в деревне, встреченной по пути, надеясь там прикорнуть, и вдруг оказалась среди бушующего со всех сторон пламени.

Среди своих страхов я всё не могла поверить в такую удачу, всегда была настороже, опасаясь рано или поздно лишиться подарка моей судьбы. Мне стало легче, когда долгая в этих северных землях зима Ньоххиры, наконец, сменилась временем зелёного возрождения окружавшего мира.

Если меня спросить, тяжела ли моя работа, я бы точно не назвала её лёгкой, но и особо страшного тоже не бы в ней не нашла. В прошлом я бралась за работу в торговых домах крупных городов, на деревенских фермах и загородных домах знати. Работа в купальне была чем-то вроде сочетания всех трёх этих разновидностей.

Сюда приходило много людей, а сделки велись порой на очень большие суммы, как это было в торговых домах. Здесь закупали, обрабатывали и хранили мясо, рыбу и овощи, а также сами занимались содержанием своих построек, чаще всего в свободные от гостей периоды, как раз готовясь к их приезду, что напоминало деревенские фермы. А сходство с усадьбой аристократа определялось необходимостью соблюдения определённого этикета, необходимого для надлежащего приёма гостей. Работники должны были делать бессчётное, как песчинки в пустыне, количество разных дел.

И за всё время меня никто ни разу не ударил, не кричал, что мне следует больше работать, мне не бросали с пренебрежением корку заплесневелого хлеба за целый день изнурительного труда. И даже если я ошибалась в чём-то, мой добросердечный хозяин не злился, а старался выяснить причину ошибки, а выяснив, помогал мне их не допускать.

Я перевернулась на бок и, когда мой взгляд скользнул по столу рядом с кроватью, мне на глаза попалось ещё одно доказательство ума и доброты своего хозяина. Лунный свет, проникший в щель между ставен окна, поблёскивал в круглых полированных стекляшках аккуратной формы. Они были скреплены вместе, образуя устройство, называемое очками, которые, если их надеть, позволяли ясно видеть даже самые мелкие надписи.

Я даже подумать не могла, что моё зрение настолько уступало другим, если смотреть на что-то рядом. Я всегда думала, что наталкиваюсь на предметы из-за своей неловкости, а вещи путаю и неправильно пишу по глупости. Когда хозяин купальни Лоуренс в первый раз дал мне очки, я была так счастлива и взволнована, что всю ночь читала при свете луны. В эту самую ночь мне впервые захотелось работать в этой купальне вечно. В тот момент, когда я смотрела сквозь стёкла на буквы в золотом свете луны.

Но...

Я закрыла глаза и вздохнула. В последнее время я ощущала какую-то подавленость. И мои сны снова стали ужасными испытаниями. Снова меня будили кошмары — хотя уже не те, что прежде.

— Фух...

Мне надоела собственная слабость. Уверена, что, если бы старший брат увидел меня в таком состоянии, он, несомненно, отругал бы меня. Но...

Я чувствовала себя виноватой и, уткнувшись лицом в подушку, крепко сжала её руками, пытаясь раздавить моё чувство. Конечно, это не помогло.

Я пыталась изо всех сил успокоить своё беспокойное сердце и посреди этой борьбы с собой услышала через окно шаги и плеск ведра, брошенного в колодец. Похоже, поднялась повелительница кухни Ханна, первая изо всех в доме. Всего лишь приготовить завтрак и подготовить всё для стола на весь день — это было уже достаточно нелёгким делом. Я должна была помочь ей. Перед тем как встать я в последний раз уткнулась в подушку и выдохнула в неё. После этого подняла голову и покорилась судьбе.

Настал ещё один день.

Поутру следовало принести воды, убраться, разжечь плиту и очаг, а ещё испечь хлеб — хлеб выпекался ежедневно, когда в купальню приезжали гости, или раз в четыре дня, когда гостей не было.

Я замесила теста, дала ему подняться и с восходом солнца отправилась к общественной хлебной печи деревни испечь хлеб. Любой, кто здесь пёк хлеб, приносил с собой дрова, но тот, кто начинал первым, когда печь ещё была холодной, должен был расходовать больше дров, чем остальные. И потому жители деревни тянули соломинки, определяя порядок. Конечно, мой хозяин Лоуренс никогда не будет сердиться, если мне достанется короткая соломинка. Мне незачем было стремиться быть первой, но у печи собиралась толпа деревенских женщин, весьма любопытных и к тому же любительниц посплетничать. Я, появившаяся ниоткуда под конец зимы, не могла не привлечь их внимание. Меж тем купальня "Волчица и пряность" и без того была для них неисчерпаемым источником тем для пересудов. Потому-то я и старалась быть среди первых. Вытянутая соломинка позволила мне печь четвёртой — достаточно неплохая позиция, — но всё ж я успела собрать немало стрел, пущенных языками сплетниц, пока выпекался хлеб. И на кухню я возвратилась в разгар утра, уже просто изнемогая от всей их болтовни.

— Я вернулась.

И положила корзину со свежим хлебом на кухонную полку. Ханна, дородная женщина, помешивая ковшом содержимое горшка, взглянула на меня.

— А, привет, — сказала она, отложила ковш и, приподняв ткань, прикрывавшую хлеб, удовлетворённо кивнула. — Совсем неплохо.

Я облегчённо выдохнула, на этот раз хлеб испечён безупречно. Мой нос лучше, чем у обычного человека, я могла следить за происходящим в духовке, не полагаясь на глаза. Но мне ещё не хватало умения, и, замешкавшись, я могла передержать в печи хлеб.

— Ты всегда меня поражаешь, госпожа волчица. Достаточно пропечено, но корочка не слишком потемнела. Ты могла бы вполне работать и пекарем в пекарне.

— Я лишь могу определять, когда пора вынимать хлеб из печи. Возможно, я смогла бы проследить за выпечкой по запаху, но у меня не хватит сил замешивать столько теста, — сказала я, улыбаясь от смущения — глупая, наверное, улыбка вышла.

Но Ханна улыбнулась в ответ. На вид я, может, и не отличалась от любой другой молодой женщины в деревне, но так казалось лишь людям, не Ханне. Моя истинная форма — белая волчица, обитатель леса, и я проживу дольше любого человека.

— Верно. Тебе нужно набрать немного веса, Селим. Твой завтрак там.

Моя рука в обхвате не потянет и на половину её руки. А в купальне полно ручной работы, мне бы хотелось по возможности стать выносливей в том, что составляет мои обязанности. Но меня как-то никогда не тянуло поесть, может, привычка от долгого путешествия со скудным пропитанием, может, просто я сама по себе такая — не знаю даже. А по утрам совсем не хотелось есть. Однако на кухонном столе меня ждали пшенично-ржаной хлеб, овощной суп и солёное мясо. Я взяла стоявший у стены стул и взяла ложку — ведь, в конце концов, Ханна приготовила еду для меня, а правильно поесть — это тоже можно считать частью моих обязанностей, однако потом я остановилась. Я убеждала себя поесть поскорей и заняться работой, а её хватит на весь день, и в этот момент сзади меня коснулась рука.

— Я смешала кипячёное козье молоко с вином, добавила немного мёда и измельчённых сухариков. Тебе бы этого хотелось, верно?

Я обернулась и встретилась с улыбкой Ханны.

— С-спасибо...

Такой напиток часто давали больным детям, но он, несомненно, придавал сил, и его сладкий запах сможет успокоить напряжённое горло.

— Ты уже давно сама не своя, — сказала Ханна, её улыбка стала чуть болезненной, когда она смотрела, как я потягивала сладкое козье молоко.

Мои плечи невольно напряглись, и она тут же довольно рассмеяться.

— Я тебя не ругаю. Ты очень усердна, Селим. Ты иногда слишком много думаешь, — устало вздохнула она, уперев руки в бока.

Уже не первый день Ханна беспокоилась за меня.

— Но... — заговорила я, однако в этот момент на кухню зашло двое мужчин.

Один был высоким, худым юношей, другой — невысоким и толстым мужчиной средних лет. Первый содержал решето с горными овощами, а второй — корзину с бобами.

— Госпожа Ханна, мы закончили с переноской овощей и лущением бобов... О, доброе утро, госпожа Селим.

-Д-доброе утро... — сжавшись, пролепетала я и направилась в угол кухни с деревянной чашкой козьего молока в руке.

— Ух ты, хлеб пахнет великолепно, — заметил низкий мужчина, а высокий быстро убрал принесённое сито и корзину. — Госпожа Ханна, чем нам сейчас заняться? Мы уже перевернули сыры и отчистили их сверху солёной водой. Сидр остыл за ночь, может, нам стоит ненадолго оставить его у камина.

— Спасибо вам обоим. Может, я поручу вам заняться вяленым мясом для хозяев, — великодушно ответила Ханна и взяла с полки большой нож.

Я с беспокойством посмотрела на неё.

— Вы же не собираетесь расплакаться и убежать? — решительно добавила Ханна, её вызывающая улыбка прекрасно подходила такой могучей женщине.

Мужчины переглянулись и ухмыльнулись.

— Нет, госпожа, конечно, нет. Хотя определённо было время, когда мне это было внове.

— Ха-ха-ха, у тебя это звучит, будто весь мир тебя закалял.

— Что ты пытаешься этим сказать, хм?

Подшучивая друг над другом, мужчины взяли свёрток оленины и большой нож, затем вышли через задний выход из кухни. Проводив их, Ханна повернулась ко мне.

— Вот правильное отношение, если ты спросишь меня. Я почти уверена, что с ними не будет ненужных забот.

Меня поразили её слова, я в ошеломлении посмотрела на Ханну, но потом снова опустила взгляд на чашу в руке.

Эти двое мужчин словно явились ко мне из прошлого, вместе с остальными они стали одной из причин моей подавленности в последнее время. Не потому что они мне сделали что-то плохое. Я просто никак не могла взять в толк, как мне с ними держаться. Я воплощение волчицы, а эти двое, к примеру, — кролик и баран.

— Я, может, и птица, которой в еду годны лишь орехи да фрукты, — заявила Ханна, — но не уступлю хозяйке ни в чём по части еды.

Гордая Ханна тоже не была человеком, как и Хоро, жена хозяина Лоуренса. Хоро была волчицей, схожей по сути со мной, но её когда-то называли мудрой волчицей, и она была поистине легендарным существом, могучим, огромных размеров и полным достоинства. Я ей многим обязана и, так как Хоро и её муж ничего не требовали взамен, чувствовала, что работала бы на них, пока моё тело не стало бы прахом, даже если бы Хоро была мышью.

Но это по-особенному приятно — то, что мы обе волчицы.

А потом пришло ещё восьмеро. Пришли поначалу как гости, но по одной причине остались здесь на некоторое время и стали помогать. Все они были лошадьми, кроликами, баранами и птицами, весь этот народ, в отличие от нас, питался зеленью, орехами и ягодами. А ведь я не только была волчицей, было и иное, затруднявшее отношения с ними. Мало того, что они не ели мяса, но я, хозяйка Хоро и хозяин Лоуренс ели мясо — мясо их родичей.

Я знала, что все они много странствовали и стали частью мира людей. Они не будут потрясены или обижены, когда кто-то ест родственных им животных. Иначе они бы никогда не пришли в купальню, где жила, как они слышали, мудрая волчица Хоро. И потому, в общем, поручить им заняться вялением мяса и дать им нож, как это сделала Ханна, ничем не отличалось от поручения вялить рыбу.

Я бы не сказала, что не желаю с ними работать. Летом купальни обычно заняты, приходило умопомрачительно много гостей. Наступавшая зима приведёт их в Ньоххиру ещё больше. Как бы там ни было, я благодарна за помощь дополнительных рук. Но в ответ на гордое высказывание Ханны я пожала плечами.

— Ладно, я думаю, ты не слишком похожа на того, кто умеет распоряжаться, — криво усмехнулась Ханна.

Я вздохнула. То же, что преследовало меня в снах. В моих руках ещё была чашка, но я почти забыла о её содержимом.

— О чём думают госпожа Хоро и господин Лоуренс? — вырвалось у меня против воли, к счастью, негромко.

Я в самом деле полюбила своих хозяев. Они спасли меня, когда я уткнулась лбом в беспросветность, встретившую нас после долгого пути на север за светом слабой надежды. Да даже если бы они не смогли помочь, полюбила бы их за то, какими они были сами по себе. Но, возможно, свою роль сыграло и то, что их жизнь была настоящей сказкой — торговец-человек и мудрая волчица отправились в великое путешествие, взявшись за руки, и, в конце концов, пришли в северные земли, чтобы открыть здесь купальню. В них было что-то невообразимое, и вот они однажды объявили что-то настолько немыслимое, насколько и неожиданное.

— Как они могли оставить меня ответственной за купальню?.. Что с нами будет через месяц, не говоря уже о шести?..

Вот отчего я почти не ела, видела по ночам кошмары и постоянно вздыхала. Это случилось однажды утром, когда я проснулась, готовая усердно работать, чтобы служить своим хозяевам. Хоро сообщила о предстоящих переменах:

"Слушай, мы отправимся в путешествие до весны или лета следующего года. Ты не возьмёшь управление купальни на себя, пока нас не будет? Не волнуйся, у тебя будет восемь новых пар рук!"

Именно Хоро и Лоуренс спасли меня с моими родичами, когда мы пришли сюда на север. Я не могла отказать ни одной их просьбе.

— Что ж, полагаю, любой опешит, когда ему вдруг скажут, что он отвечает за купальню. В конце концов, эти двое живут в своей собственной сказке, — от слов Ханны становилось чуть легче, так проявлялось её внимание. — Тем не менее, они тебя оставляют ответственным, потому что с их точки зрения проблем нет. Хозяин Лоуренс — торговец, избороздивший пути мира людей, а госпожа Хоро, ясное дело, — мудрая волчица. Конечно, она ведёт себя мило перед хозяином Лоуренсом, но... она сильная. Они не из тех, кто просит о чём-то без оснований.

Умом я понимала слова Ханны. Вероятно, она была права. Но было кое-что, что я не могла принять.

— Я... я просто не могу избавиться от чувства, что они ошиблись... переоценили меня...

— В самом деле? Думаю, то, что ты начала здесь работать, считать чем-то меньшим, чем удача для нас, нельзя.

Я посмотрела на Ханну, та пожала плечами и стала загибать пальцы.

— Смотри: ты работаешь с рассвета до заката без жалоб и почти без передышки. Кроме того, ты умеешь читать и писать. Даже расчёты тебе можно доверить. А это не то, с чем я справлюсь. Я больше десяти не сосчитаю.

Я не думала, что это так, но Ханна никогда не покидала кухни, возможно, у неё была натура ремесленника, стремящегося сосредоточиться на чём-то одном.

— А ещё ты в мгновение ока заменила Коула, взяв на себя всю эту сложную переписку, разве нет?

Коула я не знала, но по аккуратным записям, оставшимся от него, можно было сказать, что он усидчивый, способный и, вероятно, очень добрый молодой человек.

— Это... лишь потому, что они великодушно научили меня вести расчёты и делать заказы...

— Нет, нет, ты слышала, каким был Коул. Он был слабовольным, когда имел дело с госпожой Хоро и молодой Миюри. Иногда они заставляли его добавлять ненужные дополнения к нашим заказам. Эти дополнения раньше занимали целую полку здесь, на кухне, чтобы спрятать от хозяина Лоуренса, и этот парень беспокоил меня по этому поводу. Всё это прекратилось, когда ты занялась этим, госпожа Селим.

И Миюри, единственную дочь Лоуренса и Хоро, я тоже никогда не видела. Из того, что я слышала, Миюри казалась мне волчонком в расцвете своей шаловливости, что лишь доказывало, что она действительно являлась дочерью Хоро. Как я поняла, с того момента, как ведение книг перешло ко мне, все эти хитрости прекратились. Я тоже волчица и должна придерживаться определённых принципов.

— И, наконец, ты можешь делать свечи. Можешь сделать ремонт. Умеешь обращаться с сыром и варить эль.

— Мы жили, обходясь малым, всегда в пути, так что всё это просто...

— О чём ты говоришь? Я иногда болтаю с поварами из других купален, и у них полно болванов, неспособных луковицы почистить.

Как это так?

Я слаба и пыталась возместить слабость неуклонным усердием, чтобы не быть обузой старшему брату и остальной родне. Я никогда не считала это необычным, а хвалиться этим столь же бесполезно, как слушать разговор рыб на дне озера.

— Как бы ни было, эти двое решили, что купальня будет в твоих руках, госпожа Селим.

Вздох...

Я продолжала сомневаться в своей способности управиться с купальней. Большинство тех, кто будет под моим началом, чужие для меня. Хуже того, никто из них не ел мяса. И хотя всё здесь я знала лучше их, мой опыт еле-еле составляет шесть месяцев. В довершение ко всему у меня ещё не было опыта работы купальни в зимнее, самое напряжённое время. Изнывая от волнения, я услышала тяжёлый вздох Ханны и подняла голову.

Я встретила добрую, но обеспокоенную улыбку.

— Думаю, вопрос в том, сможешь ли ты обрести некоторую уверенность... Дай-ка я тебе скажу что-то забавное.

— Забавное?

По лицу Ханны расплылась озорная улыбка.

— Я сказала, что они живут в своей собственной сказке, так? Даже если купальня придёт в полный беспорядок к их возвращению, я сомневаюсь, что они будут сильно против этого.

— Что? — моему изумлению не было предела, а Ханна просто пожала плечами.

— Тебя ведь беспокоит ответственность за то, как будет работать купальня и насколько вообще всё будет в порядке, пока они не вернутся, верно? Я не думаю, что тебе следует слишком беспокоиться об этом.

— Н-но это же...

— Это то, что я думаю после того, как они столько лет пробыли у меня на глазах... Но, полагаю, тебе лишь надо это увидеть — и своими глазами.

В слова Ханны мне было сложно поверить. Как бы надёжна ни была она, её натуре, казалось, было свойственно не беспокоиться о мелких деталях. Похоже, она была из тех, кто чувствовал себя в порядке независимо от того, где и как складывалась жизнь. По её лицу было ясно, что она понимала, как я её воспринимаю.

— Представь себе, что ты мне поверила, и посмотри на этих двоих с этой позиции. И потом они сейчас в самом разгаре своей подготовки к пути. Я думаю, ты поймёшь, что я хотела сказать.

Меня всё это не убеждало, но Ханна хлопнула в ладоши, словно обозначив этим разговора.

— Ладно, заканчивай свой суп и спеши на работу. Хозяева готовятся к отъезду, а нам ещё учить желторотиков их работе. И пора готовиться к зиме.

Точно — вспомнила я про свои обязанности и вернулась к действительности. В моём сердце оставалась ещё куча вопросов и забот, но я постаралась утопить их в чашке с козьим молоком. Сладкий, тёплый напиток легко завершил еду и удобно устроился у меня внутри.

— С-спасибо.

Пожалуй, съела я всё же многовато, по горлу поднялся комок, пришлось его тут же глотком загнать обратно.

— Не стоит. Удачи в сегодняшних делах.

Ханна бы приготовила обед из того, что останется от завтрака.

Погрузившись в обычные дела, я продолжала думать над словами Ханны. "Следи за этими двумя, и ты увидишь..." — что это значит? Я думала и потирала полный живот, потом срыгнула лишнее — надо бы полностью собраться сейчас перед лицом своих опасений.

Сборы владельцев "Волчицы и пряности" в путешествие не укрылись от внимания деревни. Особенно если учесть, что Лоуренс всё ещё считался новичком и должен был заранее предупредить об отъезде, ведь он не сможет выполнять обязательства перед деревней, пока отсутствует. Он привёл меня к деревенскому складу, служившему и залом собраний, чтобы представить другим хозяевам купален как временного управляющего "Волчица и пряности".

По пути с юга на север я уже привыкла к презрительным и подозрительным взглядам: разве может что-то сделать эта маленькая девочка? Ведь мне нередко приходилось, чтобы получить работу, уверять, что я имею опыт в том, чем прежде никогда не занималась, или обещать выполнять то, чем закон запрещал мне заниматься. И я, как никто из собравшихся владельцев купален, знала, насколько мне далеко было до Лоуренса.

Но, несмотря на мою в том убеждённость, мой хозяин, похоже, ни о чём не беспокоился, а после этого моего представления, пути назад уже не было. Впрочем, кое-кто из владельцев проявил мне сочувствие и обещал помощь — явно из дружеских отношений к Лоуренсу, завоёванных им своим постоянным поведением.

Мне, конечно, не впервой готовиться к невыполнимой, по моей оценке, задаче, но теперь я чувствовала себя куда напряжённей, чем в те времена, когда подвергалась опасности сама моя жизнь. Я молила судьбу отложить отъезд Лоуренса и Хоро хоть на денёк и хоть на денёк раньше вернуть их домой.

Но мир никогда не подчинялся желаниям людей.

Лоуренс сидел со мной за учётными книгами, он читал вслух, а я записывала.

— Тридцать серебряных дивы от господина Генри, пять золотых люмионов и двадцать три серебряных тренни от господина Дадли...

Широкий конторский стол был весь заставлен, мы просто утопали в бумагах. Передо мной высились стопки невероятно ценных золотых и серебряных монет, к таким я почти и не прикасалась в своём путешествии. Ещё лежало несколько документов, выделявшихся чернотой ещё не высохших чернил.

— Пятьдесят три серебряных дивы и пятнадцать серебряных ранбурков от господина Хьюго...

Имена, перечисляемые Лоуренсом, принадлежали хозяевам купален Ньоххиры, а эти монеты они просили Лоренса обменять во время его путешествия. Золотые монеты и монеты с высоким содержанием серебра были слишком ценными для повседневных расчётов. Это неудобство вынуждало их владельцев обменивать монеты на медь или серебро попроще. А просили они Лоуренса об этой услуге из-за повсеместного роста торговли, что привело к постоянной нехватке мелких монет для размена и повседневных покупок, и это касалось всех, а не только Ньоххиры. Жители деревни хотели, чтобы Лоуренс заехал к менялам во внешнем мире, раз он всё равно собирается в путешествие. И потому благодаря известности Лоуренса кошели, набитые монетами, заполнили большой стол для расчётов в купальне.

— Сколько мы имеем сейчас? — ущипнув себя за переносицу, спросил Лоуренс.

Он проверял по перечню, в который были записаны все выданные монеты — во избежание возможных претензий потом. Весь день мы взвешивали на весах монеты, стараясь обнаружить заметные дефекты или подделки.

— Ум... У нас четыреста двадцать две серебряные дивы, сорок один золотой румион, двадцать два серебряных лютов, тридцать семь серебряных ранбурков, двадцать два серебряка принца-епископа Тидерина...

По листу в моих руках проходило бесконечное шествие серебряных монет, которых я никогда не видела и даже не слышала про них в своей жизни. Кроме серебра было необычно много золотых монет. Несколько позиций серебра в самом низу страницы включало по одной или, по две монеты.

Конечно, Лоуренс закрыл глаза не из-за усталости.

— Каждому, конечно, хватает наглости взвалить на меня то, с чем не хотел сам связываться ...

Я так и знала, — мелькнуло в моей голове.

Любой путешественник знает, что различных монет, с которыми приходится иметь дело, куда больше, чем городов, через которые они проходят. Попадая в другое место, можно обнаружить, что за ту же серебряную монету можно купить намного больше или намного меньше товаров. Определённые монеты временами в разных местах могли запрещать к использованию, это тоже усложняло ситуацию.

В Ньоххире многие гости были из дальних стран, здесь было обычным делом откладывать для последующего обмена монеты, не имеющие хождения в этих местах.

— Ладно, на самом деле я не против всех этих монет... Всё равно я не повезу их с собой.

Лоуренс был прежде торговцем и знал немало торговых чудес. Я вообще-то предполагала, что он так и отправится с тяжёлым мешком монет, но оказалось, он просто собирался записать их стоимость на бумаге под названием "дорожный чек" и взять с собой лишь его. Дорожный чек обеспечивал получение взамен него настоящих монет в соответствующих торговых домах. При умелом использовании он в городе становился инструментом сложных расчётов торговых домов между собой и заменял массу монет.

Мне, много дней проведшей в пути и никогда никому не доверявшей, доверие среди торговцев казалось ничем иным, как чудом.

— Настоящую проблему составляет вон то... — Лоуренс посмотрел через приоткрытую входную дверь на воплощения коней и оленей, работавших под карнизом купальни.

Они вскрывали мешки разных форм и размеров, сложенные под карнизом, нюхали содержимое, перемешивали его, проверяли вес и записывали на свои вощёные таблички.

— Ты собираешься всё это продать? — осторожно спросила я.

Лоуренс повернулся ко мне с видом обманутой собаки, его палец постукивал по весам, стоявшим перед ним.

— Если я не смогу продать всё это... мне всё равно придётся что-то с этим делать.

Вздох Лоуренса был вызван мешками, набитыми серным порошком. Это была не сама сера, а то, что оседало из вод Ньоххиры. Обычный подарок на прощанье в Ньоххире, он давал людям возможность насладиться ощущением знаменитых горячих источников в любом месте и в любое время, если его просто добавить в воду перед купанием.

Но каким бы спросом серный порошок ни пользовался, он в избытке выплёскивался с водой источников, поэтому селяне могли собрать столько, сколько хотели. Хозяева купален, узнав о путешествии Лоуренса, воспользовались возможностью и впихнули ему свои запасы порошка. Они рассчитывали, что он продаст всё, куда бы ни пошёл. При несомненном добросердечии Лоуренса, он был самым новым владельцем купальни в Ньоххире и не имел возможности отказать просьбам старожилов.

Проведя в странствиях немалую часть своей жизни, я прекрасно понимала, насколько трудно и в то же время важно новичку освоиться на новом месте. Любопытные взгляды, которыми меня обстреливали у общественной печи, могли легко и в любое время превратиться в горящие враждой.

— Само собой, часть денег, полученных от продажи, я могу оставить себе, чтобы покрыть мой труд, что является свидетельством доверия других купален ко мне. Я должен приложить все усилия, чтобы продать, что смогу, — сказал всегда оптимистично настроенный Лоуренс, на его лице появилась улыбка, и он вернулся к взвешиванию монет.

Я смотрела, как работает хозяин, и ничего не могла ему сказать. Даже мне иногда было неловко рядом с этим мучительно честным и надёжным человеком. Я хотела бы помочь моему столь добросердечному хозяину, но с огорчением понимала, что не смогу придумать ничего толкового. И в то же время меня снова охватило беспокойство при мысли, как легко я могла разрушить доверие, с таким усердием заработанное Лоуренсом в этой деревне. Если что-то пойдёт не так, когда я буду управляться с купальней, мне придётся представлять зохяина и на собрании в деревне.

Кроме того, до меня с трудом доходило понимание положения в деревне. Похоже, одной из причин того, что хозяин "Волчицы и пряности" не мог отделаться от положения новичка, сколько бы времени ни прошло, являлся невероятный успех его купальни, обошедшей больше половины купален деревни, несмотря на относительно недолгую свою историю. Многим не нравится успех вновь пришедших.

Я задумалась, как бы нам не дать другим хозяевам купален воспользоваться нами без противопоставления себя деревне, и невольно с лёгким укором посмотрела на своего доброго и мудрого хозяина — Не взваливай на меня такую ответственность.

И потом, теперь, когда Лоуренс был обременён продажей серного порошка и обменом крупных монет на мелкие, стало ясно, что он должен исполнить большую часть своих обязательств, если даже не все, прежде чем он сможет вернуться. Это существенно задержит их возвращение.

Понимая всё это, я хотела, чтобы он с Хоро вернулись как можно скорее. Я не хотела сидеть за этим столом в одиночку. Я очень хотела оправдать их доверие, но именно поэтому боялась величины проблемы, которую придётся решать. Если в чём-то меня постигнет неудача, то это навредит моему любимому хозяину, я готова была расплакаться от этой мысли, переполненная неуверенности в себе ещё до их отъезда. Мои мысли перебил звук знакомых шагов. Я подняла глаза и увидела Хоро, спускавшуюся по лестнице.

— Что ж, всё это выглядит довольно важным, — первым делом сказала она, посмотрев на стол.

Хоро выглядела не так, как обычно, она не прятала свои волчьи уши и хвост. Обычно её уши закрывала косынка, а хвост прикрывала юбка.

— Самое главное там, — ответил Лоуренс, показывая на приоткрытую дверь наружу.

Хоро фыркнула и пожала плечами.

— Я видела со второго этажа. Я уже предчувствую, как мой нюх заглушает беспрестанный запах серы.

Ванны были расположены позади дома. Интересно, что когда в воде никого не было, сильный запах серы проникал в остальную часть здания.

— Если честно, тебе пора научиться удерживать свою щедрость в определённых границах. Или ты не знаешь, как надо отказывать другим?

Было бы меньше серного порошка на продажу и монет на размен, они могли бы вернуться быстрее. Я в душе поддержала позицию Хоро.

— Это свидетельство ответственности и доверия. Это значит, что я занял кое-какое место здесь в деревне.

Ум Лоуренса обычно казался острым, но почему-то он всегда выглядел глупцом перед Хоро.

— Дурень. Они прекрасно научились делать из тебя посыльного мальчишку.

Хоро отвергла утверждение Лоуренса и подошла к столу. Я хотела встать, чтобы уступить свой стул, но она остановила меня рукой.

— Тебе ещё нужно время на всё это, нет? — спросила она, глядя на гору монет и весы на столе.

— Было бы быстрее, если бы ты помогла, а не сваливала всю свою работу на госпожу Селим.

Упоминание моего имени повергло меня в трепет, я робко встретилась глазами с взглядом Хоро. Она посмотрела на неё нежными улыбчивыми глазами, следующий взгляд Хоро — на мужа — был прохладен.

— Дурень. Из-за твоей скупости ты ничего не хочешь покупать в городе, поэтому мне придётся починить целую гору зимней одежды, чтобы было, что носить в дороге. Или, может, ты не против, чтобы я украла что-нибудь из этого золота?

В отличие от её истинной формы, в человеческом теле Хоро выглядела худенькой девушкой даже моложе меня. Её пальцы были такими тонкими, что напёрсток на её руке казался почти перчаткой. Осень быстро вступала в права, за ней последует зима, и ценность тёплой одежды станет невероятной.

— Я не против, но всё взятое тобой отразится на наших дорожных расходах на еду и напитки.

Лоуренс, конечно, был не из тех, кто сдастся без боя. Хоро поджала губы.

Мне нравилось смотреть на их отношения, я бы никогда не устала от этого. Это давало мне что-то вроде надежды, когда я видела тех, кто могли быть такими счастливыми в этом мире.

— И? Что ты хотела? Ты пришла, чтобы лишь посмотреть, чем мы занимаемся?

— Я лишь собиралась снять с тебя мерку для меховой одежды. Я слышала, утром в деревню пришёл портной, занимающийся мехами. Каждая купальня делает заказы на зиму, нет? Нам нужно поторопиться со своими, чтобы нам не шили из остатков, если до нас будет много заказано.

— Да, правильно... — ответил Лоуренс и бросил на меня быстрый взгляд. Виноватый взгляд, частый для этого доброго человека, всегда внимательного к тем, кто рядом.

— Я займусь всем остальным, — быстро сказала я.

— Прости... Спасибо.

Я улыбнулась, судя по взгляду Лоуренса, ему стало легче, он повернулся к Хоро.

— Сделай это побыстрей, пожалуйста.

— Это не было бы так хлопотно, если бы ты только сохранил свою фигуру.

— Угрр...

Всякий раз, когда Лоуренс терял самообладание, а в последнее время он всерьёз обеспокоился своими округлившимися боками, Хоро игриво улыбалась. Затем мудрая волчица, живущая веками и когда-то управлявшая огромным лесом, быстрым движением прильнула к Лоуренсу подобно молодой девушке, какой она казалась, и они вместе поднялись по лестнице.

Я проводила их взглядом, ощутив лёгкое раздражение, но вдруг ощутила, что напряжение чуть отпустило меня. Если меня ещё не раздавила лёгшая на мои плечи ответственность, то, в первую очередь, из-за моего стремления не стать преградой близким отношениям между этими двоими. Я не могла заставить себя сделать что-нибудь во вред их счастью.

Повторив про себя это, я вернулась к работе.

Время ужина теперь, когда добавилось ещё восемь ртов, заметно оживилось.

Как хозяин Лоуренс иногда разделял трапезы своих гостей, но Хоро почти не делала этого из-за своих ушей и хвоста. Могло показаться, что она держится отчуждённо, но я недавно поняла, что Хоро может быть даже стеснительней меня.

Однако сейчас за столом собрались не-люди, и хозяйка купальни могла не таиться. Хоро хвасталась с чашей вина в руке, что, как бы она ни опьянела, никто не смог бы усомниться в её ушах и хвосте, вызвав этим неодобрительный взгляд Лоуренса. При этом я бы не сказала, что Хоро действительно расслабленно наслаждалась едой. Она могла казаться беззаботной, но на самом деле была внимательнее всех. И она попросила меня встретиться с ней после ужина на улице.

Я убрала с обеденного стола, подготовила для завтрашнего дня всё, что требовалось, перед тем, как пойти спать, и вышла из дома. Хоро обнаружилась среди деревьев неподалёку от входа. Удивительно, но она была одна, возможно, Лоуренс приятно беседовал с остальными. Увидев её, я ещё раз убедилась в деликатности натуры хозяйки — та держала во рту какое-то вяленое мясо, отсутствовавшее на столе за ужином.

— Рагу без мяса едва пробудит во мне аппетит, — проворчала Хоро, возможно, заметив мой взгляд.

Судя по её поведению, она не могла справиться со сдерживаемым ею разочарованием, но, вероятно, она сама специально просила Ханну не использовать мясо в готовке с тех пор, как появились другие не-люди. Хоро казалась сердитой, но под этой сердитостью она могла скрывать смущение из-за подобной заботливости.

— В таком случае, мы попросим моего брата угостить нас мясом на своём постоялом дворе.

Когда Хоро звала меня на улицу, это обычно кончалось тем, что мы вместе отправлялись к постоялому двору моего старшего брата, находившемуся в двух горах к западу отсюда. Я подумала, что так будет и сегодня.

— Дурёха. Не для этого мы сегодня собираемся, — ответила Хоро, я в замешательстве покачала головой. — Я лишь хотела бы расспросить его и других о том, что касается предстоящей поездки. Ладно, мы скоро ещё поговорим... Давай пойдём. Будем задерживаться и терять наше время, оно воздаст кровью завтра.

— Д-да.

Людям было почти невозможно перейти горы ночью пешком, но мы отправимся в истинном волчьем виде. Когда мы стали торопливо раздеваться, Хоро вдруг спросила:

— Но для них не составит проблемы, если мы попросим мясное рагу, да?

Я в этот момент развязывала пояс, вопрос Хоро так противоречил сказанному ей раньше, что я замерла и ошарашено посмотрела на Хоро. У неё на лице играла застенчивая улыбка. Спроси меня в этот момент, что мне больше всего нравится в Хоро, я с уверенностью сказала бы — вот это.

— Я уверена, мой брат будет в восторге. Я слышала, он с остальными недавно добыл довольно крупного оленя, думаю, примерно в это время они собираются съесть его. Аромат будет сильнее, если мясо немного подсушить.

— Хо-хо. Не могу дождаться.

Хоро мигом разделась и обернулась волчицей. Её шерсть лежала великолепно, её волчья форма была величественной, как всегда.

— Что делать с твоей одеждой? Если нам предстоит тушёное мясо, похоже, мне следует взять её с собой.

Хоро обычно либо оставляла свои вещи Лоуренсу, либо прятала их в дупло одного из деревьев поблизости.

— Верно. Закрепи на моём хвосте.

Я кивнула и стала привязывать одежду поясом Хоро.

— И свою добавь туда же.

Я замерла, хозяйка понесёт мою одежду на себе? Пасть Хоро раздалась в клыкастой улыбке.

— Ты хочешь, чтобы я это попыталась это сделать с моими когтями?

Мне оставалось лишь улыбнуться в ответ. Справедливо, — отметила я про себя, добавила свою одежду и приняла волчью форму, и мы, две волчицы, устремились к тёмным горам.

Мы пронеслись через две горы, впереди показалась наша цель. Прежде там стоял монастырь, теперь его стены предоставляли жильё паломникам, приехавшим со всех концов посетить место упокоения святой, по слухам захороненную в здании на этой земле. Вспомнив, кто именно был той самой святой, я ощутила дрожь до самого кончика моего хвоста.

Мы ещё не добежали до постоялого двора, когда встретили старшего брата — он, почуяв наше приближение, вышел нас поприветствовать в человеческом обличье. Мне всегда казалось забавным, как хорошо накидки по типу одежды священнослужителей смотрелись на брате, в прошлом наёмнике.

— Прости за внезапное вторжение.

— Всё в порядке. Чем я могу помочь тебе сегодня? Нужно ещё мяса?

Чтобы сократить расходы "Волчицы и пряности", Хоро часто забирала долю охотничьих трофеев моего старшего брата, избавляя купальню от необходимости покупать мясо в городе. Взамен Лоуренс покупал всякую утварь и инструменты, необходимые брату, чтобы ему не надо было ездить в город за каждой мелочью.

— Если честно, я хочу кое-что спросить.

— О... — Арам несколько озадаченно посмотрел на меня, ожидая разъяснений.

Наши глаза встретились, я, слегка опустив голову, удивлённо посмотрела на него исподлобья, зная об этом не больше его.

— Ты занят?

— О, нет. У нас сейчас только два странных гостя, они нас не слишком напрягают.

— Тогда, прости, я займу немного твоего времени.

И Хоро вернула себе человеческий облик. В принципе она была сейчас так же не одета, как и в волчьей форме, однако Арам преданно отвёл глаза. Ей это показалось немного странным, но причину она поняла и исправила положение. Я последовала её примеру — тоже приняла человеческий облик и оделась.

Хоро поправила шерсть на звериных ушах и хвосте, растрепавшихся при одевании, и заговорила:

— На самом деле я хотела спросить о нашей родне.

— О нашей родне... Ты про наших собратьев-волков?

— Мы с Лоуренсом немного попутешествуем. И я подумала, что смогу использовать эту возможность пошире взглянуть на мир, — небрежно пояснила Хоро.

Но мне показалось, что её слова прозвучали чуть сердито. Арам, похоже, также это заметил и снова беспокойно посмотрел на меня. Он вывел Хоро из себя ещё на первой встрече, возможно, потому он беспокоился сильнее.

— Госпожа Хоро, — заговорила я тогда, — это же...

Судя по неловкой улыбке, мелькнувшей на губах Хоро, она, увидев нашу реакцию, решила, что этим бедным брату с сестрой трудно проследить за её мыслью. Что было недалеко от истины.

— А-ахх, мои извинения. Я просто задумала поискать одного старого друга.

Хоро когда-то жила в земле под названием Йойтсу. Она ушла из дома путешествовать и в итоге задержалась в далёкой стране. Однако, проведя целую вечность вдали от родины, Хоро потеряла и своего друга. Единственное, что до неё дошло через века разлуки, — коготь её друга с надписью "Давно не виделись". Теперь её дочь носила имя того друга, но сама Хоро по-прежнему не знала его судьбы.

— Я ведь не знаю, когда мне снова представится возможность попутешествовать, а большинство из нас скрывается в мире людей, так же? Я подумала, что вы что-то могли узнать за время долгого путешествия с обширного юга.

— Умм... — протянул Арам. — В таком случае, я сделаю всё возможное, чтобы помочь.

Хоро улыбкой передала ему свою благодарность.

— А, ещё одно.

Арам сразу же поправил свою осанку. Гневающаяся Хоро однажды действительно произвела неизгладимое впечатление на него.

— Я чуток проголодалась и не отказалась бы от мясного рагу, если бы оно у вас нашлось... — застенчиво сказала Хоро, став сразу невероятно обаятельной.

Эта игривость была адресована напрямую моему старшему брату, часто грубому и неловкому. Какое-то мгновение Арам неопределённо смотрел на неё, потом его лицо стало похожим на морду щенка, услышавшего: Апорт.

— Предоставь это нам. У нас есть оленина, которая дошла до лучшего состояния.

— О-хо.

Именно в такие моменты Хоро облизывала губы не для вида.

— Желаешь пообедать в монастыре?

— Здесь, на воле спокойней. Если мы разожжём костёр, он согреет нас.

— Очень хорошо.

Арам бросил на меня взгляд, я поняла. Сказав "прости меня", он направился обратно в монастырь. Идя следом, я думала о неожиданной причине, которой Хоро объяснила своё желание нанести сюда визит.

Прожив несколько месяцев рядом с Хоро и Лоуренсом, я могла сказать, что они делали всё возможное, чтобы быть вместе, втихую сметая различия в длине их жизней и особенностях под коврик. И я решила, что если Хоро отправится в путешествие в поисках своего старого друга, это будет, когда она решит расстаться с Лоуренсом. Начать с того, что шести месяцев недостаточно для тщательного поиска, даже если Хоро пробегает всё время на быстрых, сильных ногах своей волчьей формы. В мире больше сотни стран, по которым разбросаны сотни огромных городов. Число городов поменьше в десять, а то и в двадцать раз больше, а сёл — так вообще неисчислимые тысячи. Многие из древних зверей теперь жили среди людей, пряча свою природу. Поиск одного из них, отслеживая любые возможные предположения, — это взгляд в непростое будущее. Наша семья вот так же проводила время в пути, стараясь изо всех сил найти подтверждение любым слухам о родичах — по слухам, небрежно рассказанным кем-то и дошедшим до наших ушей в долгом путешествии.

Я вспомнила, что Хоро, сообщив, что мне придётся отвечать за купальню, предполагала вернуться где-то весной или к лету. Если верить её словам, их не будет несколько месяцев. Но теперь, готовя с братом и родичами рагу, я что-то поняла. Что, если Хоро не собиралась вернуться через полгода? Я не знала, собиралась ли Хоро так поступить с самого начала или, может, перерешила, увидев, каких забот навалили хозяева других купален на Лоуренса. В любом случае, я сочла, что для Хоро это отличная возможность. Каждый день она бродила по купальне с пером и бумагой в руке, надеясь, что произойдёт что-то интересное. Я видела, как она бесконечно расспрашивала о блюдах далёких стран, откуда приехали некоторые из гостей, а затем просила Ханну изготовить их и Лоуренса купить всякие недостающие составляющие.

Я также прекрасно понимала, что с деньгами и связями путешествие может стать отличным развлечением. Даже в моих путешествиях, даже будучи зачастую на грани голодной смерти, я плакала в восторге, случайно встретив поразительно красивый вид, или потрясённо разглядывала величественные сооружения. Незабываемо волнующие моменты. Лоуренс, когда-то умелый торговец, и Хоро могли в полной мере насладиться очарованием путешествия без особых трудностей, обычно сопутствующих ему. А если появится ещё одна важная причина для продления путешествия... Я почувствовала, что у Хоро и Лоуренса нет причин оставить купальню лишь на короткое время.

Но как бы я спросила их об этом? Мне не осилить даже что-то жалобное, вроде: пожалуйста, возвращайтесь скорее.

Я смотрела, как Хоро нарезает мясо, разбирает грибы и радостно предлагает помощь в тушении мяса. Я даже заметила, что Хоро тайком добавляет больше соли, чем это обычно делают. Вид её беззаботности, конечно, не мог не вызывать у меня тревоги.

Как она может так?.. Неужели она не понимает, каково мне сейчас?.

Когда мясо было готово, Хоро в том же настроении потянулась к нему и радостно раздала рагу. Затем впилась зубами в свою порцию мясо, вовсю размахивая хвостом. Она казалась такой счастливой, какой бывает невинная маленькая девочка, не задумывающаяся о мелочах.

Но я не воспринимала Хоро той, кто способен нарушать свои обещания, я ощутила себя слишком к ней привязанной и почувствовала некоторую обиду. И если Хоро действительно не собиралась возвращаться в обещанный срок, она должна была сразу же сказать это. Я не могла не представить себе, как буду переживать напряжённую зиму и с нетерпением ждать весны, с замиранием сердца гадая, вернутся ли эти двое, которых я так люблю, завтра? А послезавтра? Я видела, как моё тело тает с каждым днём. И чувствовала, что смогу это вытерпеть только благодаря вере, что Хоро и Лоуренс вернутся на следующий день и с обычными улыбками приступят к своей работе.

Что будет, если весна придёт и пройдёт, а они не вернутся? Я знала, что не вынесу этого. Даже эти восемь, эти кони и олени, оставшиеся в купальне, со временем её покинут. Я не могла вообразить завтрашний день хорошим, что бы ни случилось, перед моими глазами представало будущее, в котором когда-нибудь с неизбежностью всё пойдёт не так. Я могла вынести эту мысль лишь благодаря вере, что однажды они вернутся.

Но что, если они не?.. Я мучительно думала, не отрывая глаз от миски в руке и не видя её, и тут перед моими глазами появился черпак.

— Сидеть с таким лицом перед вкусным тушёным мясом — это оскорбление для него.

Я подняла голову и увидела лукавую улыбку Хоро, а миска наполнилась до краёв мясом и грибами в горячем соусе.

— Как бы там ни было, ты должна немного поесть. Мясо вернёт немного цвета твоему лицу, придаст сил телу и рассеет твой мрак, — убеждала Хоро, устраиваясь поудобнее на своём месте. — Будь у нас ещё что-нибудь выпить покрепче, больше и желать было бы нечего.

И она хихикнула.

"Гм..." Я прекрасно понимала, что не обладала столь яркой натурой, но в то же время не могла не думать: Ведь одна из двух причин, из-за которых так мрачно у меня на душе, сейчас сидит прямо передо мной. Пока я ворчала про себя на Хоро, сердито глядя в её сторону, всё вдруг сразу перевернулось.

— В конце концов, несчастные девушки — слабость этого моего дурня. Меня бы не обрадовало, если в твоей голове завелись бы кое-какие мыслишки на этот счёт.

— Что?!

Гхрк.

Я услышала странный звук и, подняв глаза, увидела задыхающегося Арама по противоположную сторону от котла.

— Кха... С-Селим, ты...

— Ты неправильно понял! — прокричала я, а Хоро от души рассмеялась.

— Хе-хе-хе. Если бы этот мой дурень влюбился в тебя, я бы первым делом разорвала его на куски.

Как бесцеремонно, — подумала я, глядя на Хоро, чьи удивительные красновато-янтарные глаза казались проказливыми и одновременно добрыми.

Затем мудрая волчица довольно блеснула клыками.

— Это потому, что я хочу, чтобы ты осталась в купальне. Почему бы не стать больше похожей на Ханну, чтобы он не влюбился в тебя?

Ханна была полнотелой, она вполне могла сойти за пекаря, следующего за армией к месту сражения во время войны. Несомненно, её фигура была одним из лучших достоинств купальни. Кроме того, Хоро волновалась за меня. Могло показаться, что она ни в грош не ставит манеры поведения, но относилась к окружающим она при этом с большим вниманием, чем кто-либо иной, потому-то, вероятно, и заметила, что я в последнее время очень обо многом тревожусь. Если мне и спрашивать, действительно ли они вернутся весной, сейчас самое подходящее время.

Я решилась и уже открыла рот...

— Если оставить шутки, я готова услышать даже скудные слухи о нашей родне. Я была бы рада, если бы ты записал всё подобное, — успела перейти к другой теме Хоро.

— Эм... Ладно, конечно, — нерешительным тоном ответил Арам, всё ещё пытливо изучавший меня, свою сестру.

Возможность спросить была упущена, видя брата окутанным нелепыми предположениями, я ощутила раздражение и отвернулась. Мой брат, способный со странной стойкостью отстаивать определённые принципы, несмотря на своё твёрдое убеждение, что каждый должен заботиться о себе, в конце концов, судя по его виду, сообразил.

— Тогда я принесу то, что ты просишь в ближайшие дни. Но часть этого будет касаться тех, кто не хочет общаться с посторонними, другая часть, видимо, окажется не более чем слухами.

— Если это не тебя не затруднит, пожалуйста, добавь свои пояснения. В конце концов, именно наёмники из рода людей унаследовали и сохранили для меня коготь моего друга. Кто знает, где ещё что-то может быть скрыто?

— Я понял.

— Спасибо, — Хоро улыбнулась ему несколько напряжённо, видимо, из-за слишком строгой манеры Арама себя держать. — Можно попросить у тебя немного вяленого мяса нам в дорогу? Этот дурень скуп. Просьба купить что-нибудь в городе, наверняка закончится ничем иным, как безвкусными отходами, столь же твёрдыми, как деревянные доски.

— Мы, конечно, сможем позаботиться об этом. Ветер сильный в это время года, поэтому мы сможем очень хорошо высушить мясо. Чуть добавить времени, и мы сможем его накоптить или сделать колбасу.

— Глупец. Твои гости что-то заподозрят, если будешь суетиться с мясом, пачкая руки алой кровью.

Арам ответил недоумённым взглядом, потом вспомнил, во что одет, в смущении опустил взгляд и почесал голову.

— Я ценю твоё чувство. Кроме того, наслаждение местными вкусностями является частью радости путешествия, — сказала Хоро и захихикала.

Вернутся ли в самом деле Хоро и Лоуренс, двое моих хозяев, весной? Ханна пыталась успокоить меня, но наблюдая за ними двоими, я только сильнее нервничала. И я впилась в свою оленину.

Богатый, крепкий аромат сразу распространился по всему рту.

Дни проходили без происшествий, но момент, когда эта повседневность закончится, становился всё ближе.

Лоуренс забрал всё, что ему хотели поручить хозяева других купален, записи о волках из их рода должны были тоже скоро подоспеть. Подготовка восьми новичков близилась к завершению.

Я не была изначально уверена в новых помощниках, но все они оказались невероятно честными и трудолюбивыми. Мне теперь оставалось лишь вести расчёты и договариваться с торговцами о поставках. Да и сама купальня будет, по сути, работать сама по себе. Ханна и остальные, улыбаясь, пытались меня успокоить: "Видишь, не стоило и беспокоиться", но мне по-прежнему было не по себе. И всё снились кошмары. Недавно приснилось, что я, брат и остальные родичи вышли в поисках ночлега к сараю в холодной деревне. Брат с остальными ушли на поиски еды, чтобы никогда уже не вернуться.

Мне было досадно, что мои переживания так заметны всем, но эти сны, конечно, отражали мои опасения. Сколь трудолюбивыми ни были эти кони и олени, они не останутся здесь навсегда. Не зная наверняка, что Хоро и Лоуренс вернутся весной, я, несомненно, в итоге не выдержу, переживая кошмар за кошмаром. Но, будучи только помощницей, я не осмеливалась попросить своих великодушных хозяев поскорей вернуться из поездки, которую они с нетерпением ждали, прямо сейчас готовясь к ней.

В один день я снова обедала с хозяевами, они уже готовили повозку для своего путешествия, а я, раздираемая противоречиями, продолжала надеяться, что эта подготовка продлится вечно.

— Милый, а ты не мог бы сделать повозку пошире?

— А зачем нам пошире? Мы теперь не торговать едем. Ты просто хочешь просторней спать в дороге.

— Дурень. Припомни-ка, кто из нас ужасный соня!

Несколько мастеров суетились, занимаясь ремонтом повозки и выслушивая взаимные колкости пары своих нанимателей. Лоуренс, похоже, в этой повозке ездил, когда был торговцем, но до недавнего времени на неё просто были свалены разные вещи для хранения. Этой весной для поездки в Сувернер Лоуренс одалживал другую повозку, но для дальнего путешествия он предпочёл эту.

Если я захотела бы спросить, почему он так поступил, вероятно, он ответил бы, что просто привык к старой повозке, но мне в этом выборе виделся более глубокий смысл. Возможно, выбрав старую повозку для долгого-долгого предстоящего путешествия, они будут ближе к тем их прошлым совместным путешествиям.

Я положила на повозку хлеб с жареным и вяленым мясом и сыром, а также медовуху, затем тихонько проглотила вздох.

— О, еда, — обернулась Хоро, принюхиваясь.

— Уже сейчас, что ли? Давай доберёмся до хорошего места для остановки, и ты сможешь этим заняться.

Хоро сразу же потянулась за едой, но Лоуренс первым делом предложил мастерам отдохнуть. Я тут же обеспокоилась, сумею ли быть столь же внимательной, как и он, когда буду отвечать за купальню? Мастера предложение одобрили и пошли к центру деревни, где можно было в эту осеннюю пору найти много дешёвой еды. Ремесленники удалились, и Хоро не преминула снять с головы накидку и освободить уши.

— И, дорогой, что будем делать с лошадью?

Когда она задавала вопрос, её уши двигались так, будто она ими вздыхала.

— Лошадь, хмм... В Сувернере есть лошадь, родившаяся от моего коня из тех старых путешествий... но я не знаю, одолжат ли её на полгода.

— Почему бы не купить её?

— Дурёха, — ответил Лоуренс на манер Хоро, его лицо отобразило некоторое затруднение. Лошади являлись дорогостоящим приобретением, и он, подсчитывая будущие расходы, вероятно, искал решение данного вопроса.

Я среди своих раздумий чуть со всей искренностью не предложила себя вместо лошади. Но вол тянет плуг, упряжка собак — сани, конечно, никто бы не озадачился бы запрягать волчицу в повозку.

— Я найду лошадь по оправданной цене. Дикие и буйные обычно дешевле, но и они, надо полагать, послушно сделают, как ты им прикажешь, верно?

— Они могут послушаться меня, но могут не послушаться тебя.

— Значит, тебе просто надо будет сидеть со мной на козлах. Не только бездельничать.

Хоро раздражённо отвернулась и откусила кусок хлеба. Если верить Ханне, до моего прихода она была намного вальяжней и часто позволяла себе подремать. А после появления такой же волчицы, как она, если верить Лоуренсу, Хоро стала меньше разрешать себе расслабляться. Не могло ли это стать одной из причин, по которой Хоро не хотела возвращаться в купальню?

— Что важнее, есть ли у нас эль? Я устала от разговоров и хочу выпить что-нибудь прохладное и освежающее.

— О, прости.

Я выбрала сладкую медовуху, потому что эти двое, оставаясь наедине, обычно предпочитали её, но, похоже, это оказалось ошибкой. Я хотела сбегать на кухню и уже повернулась, но Лоуренс меня остановил.

— Госпожа Селим, всё в порядке, — сказал он и повернулся к Хоро. — Сходи и возьми сама. Как ты собираешься управляться в дороге с таким отношением?

— Угррх... — прорычала Хоро и побрела на кухню.

Меня слегка удивило, что Лоуренс, оказывается, не всегда поддаётся прихотям Хоро, я почти не надеялась, что он сумеет не баловать её.

— Прости за это. Хоро всегда рассчитывает на тебя.

— Что? — его замечание застало меня врасплох. — О-о, нет, я...

Моя попытка возразить вызвала слабую улыбку на лице Лоуренса.

— Она может вести себя подобным образом, но она склонна опасаться чужаков. Может, поэтому — позволишь ей раз, она будет обращаться снова.

Я была полностью согласна с Лоуренсом, но в то же время не возражала против того, чтобы Хоро посылала меня за элем и вообще поручала сделать что угодно.

— Я... я... мм...

— Нет, всё хорошо. Могу поспорить, тебя удивило, что Хоро просила тебя присмотреть для нас за купальней, разве нет?

— Я...

Он был прав. И моё удивление не проходило, упрямо цепляясь за грудь и плечи и превращаясь в тупую боль.

— Хоро... В общем, она предложила, чтобы мы отправились в путешествие, ради меня, но я действительно не думал, что она попросит тебя и остальных присмотреть тут за всем, пока нас не будет.

Конечно, он был удивлён. Я, если рассудить, была ещё почти волчонком, ребёнком, нащупывавшим дорогу в мире людей, мой опыт работы в купальне насчитывал всего шесть месяцев с того момента, как я переступила порог в этом доме. Я знала, что это для меня стало возможностью. Я сейчас точно могла сказать это. И могла сказать Лоуренсу, что оставлять меня во главе было безрассудно именно настолько, насколько он думал, и что решение надо изменить.

Однако первым заговорил Лоуренс:

— Но огромным облегчением для меня — знать, что ты взялась за работу. Большое спасибо.

При виде его безоблачно-радостной улыбки я больше ничего не смогла сказать.

— Я знаю, что нам не о чем беспокоиться, оставляя всё в твоих руках. Мы обязательно повысим твоё жалование за всю дополнительную работу, что ты будешь выполнять.

Судя по голосу Лоуренса, всё уже решено, я буду следить за купальней, к тому ж он уже давно представил меня другим владельцам купален как замену себе. Сказать — Пожалуйста, не уезжайте или Я тоже пойду с вами после его слов стало невозможным. Тогда хотя бы...

Я посмотрела на Лоуренса, с удовольствием рассматривавшего повозку и ход её ремонта, жевавшего хлеб с мясом и, возможно, размышлявшего о предстоящем путешествии, затем изо всех сил сжала кулаки, стараясь взять себя в руки, хотя моё сердце билось так, что чуть не выпрыгивало изо рта. Чтобы, наконец, сказать.

— Умм.

— Да? — откликнулся Лоуренс, поворачиваясь ко мне, но мне было не под силу заставить себя взглянуть на него.

— Умм... я...

— В чём дело?

Я волновалась всё сильнее, он наверняка должен был подумать о чём-то очень странном. Я никак не могла на чём-то остановить свой взгляд. Наконец, мне удалось выдавить:

— Сера и всё такое... Ты собираешься... со всем этим... ехать?

Прославленная повозка, много лет прослужившая обычной полкой, сейчас обновляет свои потрескавшиеся доски, отчищает ржавчину с железных деталей, получает дополнительное оснащение и новые колёса. Вскоре она превратится в то, что выдержит и огромный груз, и большие расстояния.

Похоже, мой вопрос на мгновение озадачил хозяина, затем он рассмеялся.

— Ха-ха-ха, спасибо за твою заботу. Но всё будет хорошо. Пусть все считают, что я возьму всё это с собой, но, в общем, я не думаю, что смогу всё это продать.

— Что?..

— И... это только между тобой и мной, но...

Лоуренс посмотрел на здание. Хоро, должно быть, перехватывала что-то из еды на кухне — она всё ещё не возвращалась. Проверив, он лукаво усмехнулся.

— Есть причина, по которой я взял столько серного порошка на продажу и столько монет на обмен.

— Причина?

Разве это не следствие его заботы о своём положении в деревне? Именно положение в деревне заставляло меня так беспокоиться, опасение, как бы не испортить это положение, так старательно создававшееся Лоуренсом. Но он моё беспокойство встретил спокойной улыбкой.

— Да. Ты уже должна знать, что это. Хоро попросила нечто особенное у тебя и у твоих родичей, нет?

На миг я растерялась, но тут же вспомнила о просьбе хозяйки к брату.

— Арам пришёл сюда сегодня утром с этим. Хоро думала, что я расстроюсь, если узнаю, и поручила Ханне забрать то, что принёс твой брат.

Я слушала, но не могла понять, при чём тут порошок и монеты. И потом, Хоро отправилась на разговор с Арамом задолго до того, как Лоуренс согласился взять серу. Я ждала пояснений Лоуренса. Он, продолжая улыбаться, тихо вздохнул.

— Хоро редко показывает себя в истинном свете, а правда состоит в том, что она хочет найти своего старого друга.

— Тот...

— Конечно, она думала, что услышать это было бы для меня непросто, вот она и скрывала, но... именно поэтому она пытается на этот раз убить двух пташек одним камнем. К тому же, по словам наших гостей, она также, передав свою просьбу, при этом сумела очень вкусно поесть, так что, думаю, — три пташки.

Продолжая смотреть на повозку, Лоуренс доел хлеб с мясом.

— Кроме того, она упрямей мула. Допустим, она найдёт слабый след своего друга где-то посреди нашего путешествия. Если покажется, что это далековато, уверен, она просто решит не идти. Она будет твердить, что это слишком тяжело. Хотя она вечно дразнит меня по поводу покупки еды, именно тут будет единственный раз, когда уже она будет упирать на расходы, о которых я всегда беспокоюсь.

Мне оказалось непросто представила себе, что Хоро поведёт себя таким образом. Хозяйка по природе своей была, в основном, доброй, а её изначально стеснительная натура была, как я думала, её сильной стороной. Но мысль, что Хоро обнажила всё это своему любимому Лоуренсу, вызвала у ещё меня, ещё не знавшей любви, странное чувство — зависти, перемешанной с грустью.

— Вот почему я уложил так много серы. Вот почему я позвал мастеров, чтобы сделать эту повозку такой крепкой.

Разговор вдруг вернулся к началу, и я почувствовала, будто проснулась от сна.

— Я теперь могу сказать: Посмотри на всю эту серу, что нам оставили другие купальни. Мы не можем вернуться, пока не продадим её всю.

Стрела понимания поразило самое моё сердце — эта повозка наполнена чувствами Лоуренса к Хоро. Я думала, как же это чудесно, и не находила слов, чтобы передать своё чувство. В то же время слова Лоуренса создали впечатление, что путешествие хозяев продлится вечность. Я знала, что он отправится с Хоро на край света, если это будет ради неё.

— Из-за этого наше возвращение может немного задержаться... поэтому, пожалуйста, прости себялюбие Хоро и то, что я его поддерживаю.

Услышав эти слова Лоуренса, я сдалась судьбе и смущёно улыбнулась.

Затем Лоуренс попросил сходить за ещё не вернувшейся Хоро, и я пошла в дом. Мой путь показался бесконечным, меня переполняло плохое предчувствие, я уже видела себя одиноко сидящей за столом перед входом в купальню, в терпеливом бесконечном ожидании после того, как обещанный срок возвращения давно прошёл.

Спотыкаясь, я пересекла зал, затем прошла по коридору и добралась до кухни. И поразилась представшему передо мной зрелищу: Хоро сидела на кухне и усердно работала с иглой в руке над плащом.

— А, это ты, — сказала она, взглянув на меня и вернувшись к работе.

Я думала, что её хозяйка хотела что-то съесть, как и сказал Лоуренс, но ошиблась. Я вопросительно посмотрела на Ханну, та лишь пожала плечами.

— Эмм, хозяин Лоуренс зовёт тебя...

— Мм, — коротко ответила Хоро, встряхнула плащ и снова положила его перед собой.

Кажется, она что-то пришивала к нему изнутри.

— Я здесь быстренько приведу в порядок, пожалуйста, подожди чуть-чуть.

Рядом с ней на полке лежали пояс и другие предметы одежды. Я смотрела на неё, пытаясь понять смысл её действий, а Хоро опытной рукой пришила кусочек ткани того же цвета, что и плащ, а затем медленно впихнула в получившийся кармашек свернутый лист бумаги.

— О... — невольно произнесла я.

— Мм, мм. Это то, что принёс твой брат, — посмотрев на меня, подтвердила Хоро.

Она, судя по всему, прятала в своей одежде сведения о волчьей родне, полученные от Арама.

— Я забыла, насколько он надёжный. Хотя я довольна, что Ханна получила это для меня, но будет лишь ненужная суматоха, если увидит этот дурень.

— А? — не сдержалась я, вспомнив недавний разговор с Лоуренсом.

Значит, Лоуренс полон решимости делать вид, что не знает о намерениях Хоро. Иначе он бы не позволил Ханне принять записи от Арама. Мне казалось, что я схожу с ума — смогу ли я не дать чувствам отобразиться на лице? — но Хоро перевела взгляд на свои руки и продолжила:

— Это лишь всё усложнит. Знаешь, этот человек — настоящий дурень, — сообщила она, видимо, полагая, что я не могу найти слов лишь от удивления. — Вот почему я должна скоренько зашить всё это в одежду, прежде чем он узнает.

Бумаг было не так много, а Хоро ловко орудовала иглой, так что работа будет завершена довольно быстро. Однако я всё ещё не понимала, зачем Хоро делала это.

— Н-но, госпожа Хоро, — пересилив себя, обратилась я.

— Мм, хмм?

Взгляд Хоро заставил меня отпрянуть, я уж и сомневалась, стоит ли продолжать, но и молчать было бы странным.

— Эмм... я думаю, что хозяин Лоуренс был бы более чем рад помочь тебе найти наших родичей...

Даже без разговора с ним я была бы в этом уверена. Хоро внимательно посмотрела на меня, затем вдруг подняла бровь и мрачно улыбнулась.

— Именно. Он бы уж расстарался, и это ужасно утомило бы меня, — сказала она и высунула кончик языка, будто собиралась отрыгнуть. — Прошло уже так много лет, и я не собираюсь застревать на этом. Всё, что мне нужно, это небольшой след. И всё.

Такой неожиданный ответ... Я была просто поражена, и Хоро неловко улыбнулась.

— Вы были так внимательны ко мне, твой брат записал всё, что мог, со всеми подробностями. Но на самом деле у меня нет намерения всерьёз искать. В любом случае, в такой недолгой прогулке ничего бы не удалось найти.

Именно этого я и опасалась. Хоро была столь умна, что когда-то её прославляли как мудрую волчицу, и её глаза достаточно остры, чтобы видеть всё насквозь. Она уже хорошо знала, насколько широк мир на самом деле.

— Умм...

— И ты хочешь знать причину, нет?

Вопрос Хоро привёл меня в чувство, мои плечи невольно напряглись, когда я кивнула. Хоро, не переставая шить, заговорила беззаботным тоном:

— Это всё ради этого дурня, знаешь ли, — она обнажила свои клыки, будто пыталась с чем-то справиться, скорее всего, со своей застенчивой улыбкой. — Мы не можем вернуться в деревню, пока не закончим все дела, так?

Теперь Хоро говорила осторожно, аккуратно пришивая кусочек ткани. Потом она прищурилась, удостоверяясь, что место не бросается в глаза, вряд ли кто-то заметил бы, когда она наденет плащ.

— Тем не менее, он с такой серьёзностью относится к старому обещанию, которое он торжественно мне дал. Хмм, в те дни он был просто невероятным дурнем, кидавшимся в опасные дела, уверяя, что получит прибыль. По крайней мере, он говорит, что больше не будет этого делать. Но всё равно.

Хоро встала со стула и потянулась вверх, её уши и хвост задрожали от напряжения её тела.

— Я не хочу становиться ему обузой. И я не могу смириться с мыслью о том, что жители деревни будут говорить ему разные вещи, когда он однажды настоит на возвращении в деревню из-за меня. Именно тогда эти записи вступят в игру.

— О... — в растерянности произнесла я, Хоро сложила плащ с поясом и перевесила их через руку.

— Если я скажу, что мой друг может находиться в каком-то месте, этот дурень продолжит путешествие, со словами: "это всё ради тебя".

Я вдруг обнаружила, что стою с приоткрытым ртом. Не из-за самих слов Хоро, а из-за сходства этих слов с другими, услышанными совсем недавно.

— И поэтому я предполагаю, что наше возвращение может быть немного задержано из-за этого... Я надеюсь, ты простишь нас. Слово мудрой волчицы, мы тебе заплатим.

Они поступили одинаково в этой ситуации. Мне привиделась странная картина. Будто предо мной появилась лестница, поднимавшаяся, кажется, в самые небеса, а вокруг — множество странствующих уличных актёров, и все они кричат со всех сторон: "Необычайно, изумительно, волшебно!"

Лоуренс сказал, что решил взять много поручений жителей деревни, потому что Хоро хотела найти своего старого друга. А Хоро со своей стороны, увидев, как много поручений набрал Лоуренс, намеренно нашла причину продлить их путешествие, чтобы дать ему возможность всё выполнить. И они оба извинялись предо мной, опасаясь, что могут вернуться позже, чем обещали. Но оба считали, что истинная причина их задержки заключается в другом, оба полагали, что должны проявить заботу о другом.

— А, вот и дурень, — уши Хоро поднялись и, повернувшись к двери, пихнула мне плащ. — Вот, подержи это.

— О, мм...

Хоро пригладила уши, отряхнула хвост, проведя пальцами по шерсти, удовлетворённо хмыкнула и направилась к двери.

— А, вот и ты. Ты ещё долго будешь подкрепляться?

— Дурень. Я не делала ничего подобного.

— Точно? Я спрошу госпожу Ханну.

— Не возражаю, но будь готов обнаружить, что твои предположения ошибочны.

Я слушала их разговор в коридоре, прижимала одежду Хоро к груди и слушала, и рыдание почему-то подступило к горлу.

— О, небеса, жизнь в дороге с этим дурнем. Как мне вынести эту мысль.

— Я мог бы сказать то же самое.

Они обменивались зловредными словами, но, казалось, были готовы расхохотаться.

Они жили в своей собственной сказке.

Я посмотрела на Ханну, та, заметив взгляд, приподняла уголки губ в неопределённой улыбке и преувеличенно пожала плечами. Я была готова смеяться над собой, над своей тревогой за купальню, доводившей до ночных кошмаров.

Это потому что...

— Умм... — обратилась к ним я, выходя из кухни, и эта пара, идя рука об руку, разом повернулась ко мне.

— Мм...

Я проглотила ком в горле и сказала:

— Пожалуйста, вернитесь из путешествий побыстрее.

Слова, которые, как мне казалось, никто бы в моём положении не смог произнести, вылетели с невероятной лёгкостью. И как только Хоро и Лоуренс услышали это, они одновременно показали друг на друга, будто специально готовились к этому.

— Это зависит от... — сказали оба и сразу нахмурились.

— Почему ты показываешь на меня?

— Да, да, как раз я хотела спросить тебя об этом.

Они жили в своей собственной сказке. Именно тогда я поняла, что сумею позаботиться о купальне, пока их не будет. Потому, что поняла секрет прежнего её преуспевания.

— Хи-хи, — не удержалась я.

Лоуренс и Хоро ответили недоумённым взглядом, а затем принялись обвинять друг друга в том, что над ним смеются из-за другого.

А я смеялась и смеялась, за прошедшие годы уж и позабыла, что так можно смеяться.

Они вернутся, и все в этой купальне будут ждать их.

Эта купальня была создана, потому что они были очень счастливы, и люди приходили сюда посмотреть на их счастье.

Купальня "Волчица и пряность" в Ньоххире. Знаменитая купальня, про которую говорят, что она для всех источник улыбок и счастья.

ВОЛЧИЦА И УЛЫБКА ЦВЕТА ОСЕНИ

Если кто-то в путешествии захотел бы оживить долгую дорогу беседой с другим путешественником, оказавшимся поблизости, к его услугам имелось несколько обычных тем для разговора. Безопасность окрестных мест, местная цена тех или иных монет, качество еды в разных городах и так далее. Но была одна тема, которая всегда легко прилипала к тем, изнывал от нудного пути — в какое время лучше всего путешествовать.

— О, я ненавижу жару и холод.

— Тогда остаются весна и осень?

— Весна — это не так плохо, но я не выношу её этого ужасного беспорядка. В конце концов, даже зимний снег делает весну грязной, когда тает.

Одним из собеседников была молодая девушка, её голову полностью закрывал капюшон, она сидела козлах повозки и расчёсывала мех, лежавший на её коленях. В целом она выглядела просто, единственным её украшением был мешочек, висевший на её шее, но внимательный глаз заметит, что края её рукавов и её пояс не были обтрёпаны и казались новыми.

Вид этой девушки в простой, но хорошо сшитой одежде, её длинные льняного цвета красивые волосы, выглядывающие из-под капюшона, наводили на мысль, что она могла быть странствующей монахиней или даже аристократкой из хорошего рода, сопровождаемой в далёкую землю, где ей готовят пышную встречу.

Правда состояла в том, что эта девушка не была ни монахиней, ни аристократкой, ни даже просто человеком. Её звали Хоро. Она являлась воплощением огромной волчицы, живущей в пшенице. Когда-то она была повелительницей земли под названием Йойтсу, ей поклонялись как богине урожая на земле, лежащей далеко на юге. Мех, лежащий на её коленях, был не просто шкуркой, постеленной для согревания ног, это был её собственный хвост, росший от поясницы.

— В путь следует отправляться осенью, как сейчас. Когда дует прохладный ветерок, это приятно, а когда выглядывает солнце — тепло, а ночами мне очень нравится попивать подогретое вино. И этот спокойный, чем-то одинокий воздух, с которым приближается к нам зима. Разве это не подходит такой мудрой волчице, как я?

Хоро расчёсывала хвост на козлах и болтала, похоже, была в хорошем настроении. Может, именно поэтому мех на её хвосте казался пушистее обычного.

Рядом с ней сидел бывший торговец Лоуренс. Чуть ли не двадцать лет назад он совершенно случайно встретил Хоро, они пережили вместе немало приключений, да так вместе и остались. Они поселились в деревне горячих источников Ньоххира, и уже тринадцать лет прошло с тех пор, как он открыл свою купальню "Волчица и пряность".

— Правда, твой пушистый друг прекрасно сочетается с цветом осеннего леса.

Хоро гордилась своим хвостом и всегда была искренне рада, когда он хвалил волчий мех на нём.

— Но истинная причина, по которой ты любишь осень, в том, что в это время больше хорошей еды, разве нет? — добавил Лоуренс, криво улыбаясь.

Как раз в этот момент Хоро, не оставляя забот о хвосте, набивала рот жареными каштанами.

— В этом мире нет большего счастья, чем поесть хорошей еды.

Его поддразнивание не смутило её, она с радостной улыбкой буквально пожирала жареные каштаны и продолжала расчёсывать хвост. Лоуренс чуть устало вздохнул и крепче сжал поводья.

— Что ж, мы сейчас не трясёмся над каждой мелкой монеткой ради дохода. Мы наслаждаемся сами собой и едим всё, что найдём по дороге.

Хоро повернулась к Лоуренсу с расширенными, щенячьими глазами, сияя от восторга.

Если не считать поручений деревенской общины, ненадолго вытаскивавших их из деревни, прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как Лоуренс и Хоро в последний раз сидели вместе на грохочущей повозке.

До открытия заведения в Ньоххире Лоуренс едва ли мог представить себе подобный образ жизни — жить и жить в одной деревне. Странствующему торговцу было дано преодолевать огромные расстояния, и, конечно, он часто не мог дождаться, когда он сможет отправиться в следующее место.

Но управление купальней не оставляло времени для скуки и, что важнее, оказалось очень увлекательным. Возможно, уместнее сказать, что рождение их дочери не оставило Лоуренсу времени тосковать по дороге. Годы пролетели в одно мгновение. И потому не Лоуренс, а Хоро предложила оставить Ньоххиру и некоторое время попутешествовать.

В то же время именно Хоро была куда большим домоседом. Она была из тех, кому для полного счастья требовалось ничегонеделание, ванна и чаша с элем на протяжении всего дня, конечно, ей требовалась особая причина, чтобы предложить поездку.

— Хорошо, тогда... Сначала мы должны решить, куда ехать, но меня интересует, где сейчас эти двое... Последнее письмо пришло от них из города на юге королевства Уинфилд, нет?

Письмо лежало поверх карты, развернутой на коленях Лоуренса. Её украшали две подписи, одна принадлежала Миюри, его с Хоро единственной дочери. Сейчас Миюри уже исполнилось тринадцать лет, возраст, когда все вокруг начинают поговаривать о замужестве. Другую поставил Коул, молодой человек, отправившийся в своё путешествие в надежде стать священником. Его почерк показывал всю серьёзность его стремления к мечте. Лоуренс и Хоро встретили его во время своего путешествия, Коул помогал строить купальню, а после её открытия и управлять. Ещё следовало бы сказать, что он заботился о Миюри с самого её рождения. Когда они ещё были дома, было очевидно, что Миюри очень любила Коула и называла его братом. Хотя они не были друг другу родными, они были, как брат и сестра.

Зимой Лоуренс узнал, что только он, наблюдая за ними, воспринимал их отношения таким образом. А потом, когда Коул отправился вслед за своей мечтой стать священником, Миюри увязалась вместе с ним. Это вывело Лоуренса из неведения, но Хоро, его жена и мать Миюри, оказывается, уже давно всё знала. Она сама отпустила дочь, и Лоуренс ничего не мог поделать. Собственно, он ведь знал, что однажды ему придётся отдать дочь замуж. И если человек, за которого она выйдет замуж, оказался бы Коулом, у него не было бы причин жаловаться. Лоуренс пытался убедить себя в этом, но в душе он всё ещё не смирился.

— В начале весны нам пришло письмо из куда более холодных вод, чем в Ньоххире, — ответила Хоро, будто вдруг вспомнив и продолжая настойчиво укладывать шерстинки на конце хвоста, казалось, ей нет дела до переживаний Лоуренса.

— Верно. Те северные острова, на которых я никогда не бывал. Потом они отправились на юг в королевство Уинфилд, были там весной, может, и летом, и теперь они, вероятно, где-то на юге королевства... Меж их письмами всегда проходит так много времени... Я на самом деле думаю, что должны были принять участие в тамошних событиях, может, в сражениях, даже если они не пишут об этом...

Лоуренс хорошо знал об опасностях и трудностях путешествий. Он не мог сказать что-нибудь беззаботное вроде "Нет новостей — хорошая новость". По дорогам разгуливали разбойники, в городах таилось множество мошенников. Помимо этого можно было заболеть или пораниться. Если кому-то не повезёт быть застигнутым дождём или снегом, он быстро узнает, как легко умереть от холода или голода.

Сердце Лоуренса-отца разрывалось на части, когда он думал о своей милой единственной дочери, но Хоро говорила об этом почти с безразличием.

— О чём ты? У них, должно быть, есть более приятные занятия, чем писать нам письма, нет?

Лоуренс повернулся к Хоро. Похоже, в её уходе за хвостом настала пауза, зато она серьёзней занялась разламываем каштанов и поглощением их содержимого.

— Все письма, которые они посылают, пахнут весельем.

— Весельем... я думаю. Путешествовать — это весело. Вся эта вкусная еда и прекрасные виды вокруг могут запросто захватить твоё сердце.

Лоуренс говорил это больше себе, чем Хоро, которая бросила на него косой взгляд.

— Если ты в это веришь, мне сказать нечего.

Он посмотрел на неё глазами грустного щенка, с которым плохо обращались. Хоро не считала, что она отделалась отговоркой, в действительности её явно выводила из себя неспособность Лоуренса принять неизбежное.

Конечно, сам Лоуренс прекрасно осознавал сложившуюся ситуацию. Он готовился к этому с самого рождения дочери — однажды она наверняка уйдёт к кому-то другому.

— Пока они счастливы... Очевидно, я должен удовлетвориться этим... — сказал он высоким голосом.

Хоро усмехнулась, потом примостилась к нему.

— Как мне досадно видеть, как дурень страдает от таких дурацких мыслей, — сказала она, меж тем её прославленный хвост мягко шелестел. — Я единственная, кто всегда будет рядом с тобой. Неважно, что произойдёт.

Глядя прямо на него, она подарила ему добрую улыбку.

Хоро, неизменно пребывавшая рядом, часто требовала выпивки прямо с утра, а потом снова засыпала, каждый день она с трудом расставалась с одеялом или прямо заявляла, что не хочет сегодня работать. Иной раз закатывала истерики, услышав рассказ какого-нибудь гостя о редком заморском блюде и пожелав непременно его отведать. Из-за этого он часто забывал, что Хоро — мудрая волчица, прожившая столетия.

И эту поездку предложила именно она, предложила, думая о Лоуренсе. Возможно, они как-нибудь сумеют встретиться с Миюри и Коулом, чтобы успокоить тревогу в сердце Лоуренса или помочь ему принять вещи такими, какие они есть.

Он был невыразимо счастлив, что Хоро так беспокоилась о нём. Этому он был рад больше, чем возможности увидеть Миюри. Ему больше ничего не нужно, пока Хоро рядом с ним. Потому что он давным-давно поверил всем сердцем и протянул руку ей, волчице, похожей на человека. Улыбка зажглась на его лице, когда он принял искреннюю улыбку Хоро.

— Да, ты права. У меня есть ты.

Её улыбка стала ярче. Улыбка многовекового опыта и доброты мудрой волчицы. Лоуренс нежно обнял её за плечи и прижал к себе. Его руки сжали её чуть крепче, отчего её хвост радостно забился на её коленях. Отправиться в такое путешествие стоило бы хотя бы потому, оно позволит им больше времени побыть наедине друг с другом.

— О.

— Хм?

Хоро шевельнулась в объятии Лоуренса и посмотрела на него.

— Думаю, нам надо сначала отправиться в Сувернер.

— Сувернер?

Это был ближайший к Ньоххире большой город.

— Мм. Овцы, свиньи и куры должны были за лето обрасти жирком, нет? И этот дурень Милике тоже должен быть где-то там. Мне нравится, что у него всегда есть сладости.

Милике, ещё один не-человек, живущий веками, как и Хоро. Но он был волком лишь наполовину. И самым влиятельным лицом в Сувернере. Могло показаться, они не ладили, но в действительности были удивительно хорошими друзьями. Когда Хоро и Лоуренс были у него в последний раз, им подали засахаренные лепестки цветов.

— Мы удалимся от моря, если пойдём на Сувернер... — ответил Лоуренс, посмотрев в карту, и вдруг почувствовал взгляд, сверливший его щеку.

— Мы не спешим.

— Да, верно, это правда... — сказал Лоуренс, с прохладцей глядя на оживившуюся Хоро. — Не говори только, что ты только что была такой милой, чтобы уговорить меня поехать в Сувернер...

— Чт?.. — волчьи уши Хоро выпрямились, она, глядя расширившимися глазами, не находила слов. — Я... я просто думала о тебе...

Уши её прижались к голове, плечи опустились, хвост обвис, и вся она стала меньше. С её худеньким тельцем и зажмуренными глазами она выглядела так жалко, но разве не Лоуренс прожил с ней столько лет, чтобы чего-то ещё не видеть?

— Персики в меду.

Волчьи уши Хоро против её воли тут же ожили. Лоуренс, прищурившись, посмотрел на неё, и она снова открыла глаза и отвернулась.

— Это всё, что ты думаешь обо мне?!

Он никогда бы не усомнился в искренности беспокойства Хоро о нём, но её тайные побуждения оставались тайными побуждениями.

— Мы только лишь начали поездку. Если мы начнём роскошествовать с самого начала, у нас не останется денег на всё остальное.

— Ты дурень! Разве ты не должен продать твой груз, что позади нас? Город, полный людей, станет для тебя хорошей возможностью!

Хоро имела в виду мешки, сложенные в повозке и наполненные серным порошком из горячих источников Ньоххиры, их ему навязали другие владельцы купален, узнавшие о предстоящей поездке, этот порошок надо было продать по пути.

Пятнадцать с лишним лет прошло с открытия купальни Лоуренса, но он всё ещё считался новичком, его положение в деревне ещё не стало достаточно солидным. Когда главы общины просили его что-то сделать, он не мог отказаться. Лоуренсу надо было продать весь груз за время поездки, большое его количество лищь усложняло его задачу.

— Купальни Ньоххиры заказывают всё в Сувернере. У них полно серы из источников, особо там это не продать.

— Грр...

— Давай двинем на запад и спустимся по реке до портового города под названием Атиф. Все уловы должны быть доставлены в город к этому времени, город должен быть полон рыбой. Крупной, нагулявшей вес, в самом деле, хорошей.

— Рыба не насытит меня... О-о... фаршированные цыплята... жареный поросёнок... телячья лопатка... — стонала Хоро, напоминая служанку, которую держат впроголодь.

Вот только что она за обе щеки уплетала жареные каштаны — и Лоуренс почувствовал лишь раздражение. Ну, хорошо, возможно, она просто жаждала чего-то острого, обильно угостившись сладкими каштанами.

— Ты сейчас так говоришь, а я запросто могу увидеть, как ты просишь хотя бы чуть-чуть, чтобы познакомиться с этой рыбой, приготовленной в Атифе.

В затерянной в горах Ньоххире большая часть рыбы на столах, за исключением речной, была солёной. В основном селёдка, хотя иногда появлялась треска и камбала. Большинство людей не захотели бы есть это каждый день. А свежую рыбу, которую не найти за пределами приморских городов, можно было и варить, и жарить, и тушить.

— А если поискать место, где мы можем торговать, то тебе надо знать, что в Атифе, вероятно, есть молодое вино.

Уши Хоро вздрогнули.

— У них может найтись изюм или, если повезёт, настоящие виноградные гроздья.

Виноград можно было найти только в тех местах, которые связаны с тёплыми странами, поэтому в Атифе он должен был попадаться.

Хоро раздражённо отвернулась, не желая его слушать, но она невольно сглотнула.

— Договорились?

Она хранила молчание.

Было слышно лишь цок, цок из-под копыт лошади да грохот повозки.

Над дорогой, прорезавшей лес, пели пролетавшие птички.

Лоуренс смотрел, щурясь, в небо и радовался хорошей погоде. Его плечо ощутило удар головы Хоро.

— Дурень... — кратко сказала надувшаяся Хоро, явно сдаваясь.

Видя ребячливое поведение Хоро, Лоуренс почувствовал кривую улыбку на своих губах. Но что-то из его чувства относилось к нему самому. Конечно, в какой-то степени он сдерживал аппетит Хоро в купальне. Однако эта обязанность, как правило, выпадала Ханне, отвечавшей за кухню, так что Лоуренс так явно сделал это впервые за многие годы, это не только навеяло воспоминания, но и оказалось довольно забавным. Они всегда так вели себя в тех его торговых странствиях. Улыбка на его лице появилась, потому что он так любил эти разговоры.

— Наконец-то я, кажется, ощутил, что мы путешествуем.

Изменение его интонации заставило уши и хвост Хоро встать дыбом. Спустя короткое время Хоро с некоторой завистью посмотрела на Лоуренса.

— Тогда...

— Э-э, заставляя моё сердце трепетать, ты не заставишь меня ослабить шнур моего кошеля.

Хоро ответила унылым взглядом.

— Хммфф. Слишком досадно, когда обманывают с самого начала.

— Ты всегда это говоришь.

— И что это значит?

— Это ты о чём?

Они перекидывались словами, а повозка лениво катилась по дороге. Потом они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Через деревню горячих источников Ньоххира от гор протекала река, поэтому гости её часто добирались сюда или покидали это место на лодках, особенно если спешили или на дороги наваливало много снега. Но повозка с лошадью в лодке не поместятся, для них нужно нанимать судно должной вместимости с должной командой.

Оценив расходы и приняв во внимание иные соображения, Лоуренс и Хоро решили двигаться на своей повозке. Когда небо приобрело вечерний оттенок, они ещё ехали по дороге. Остановившись, они натянули грубое полотно между двумя деревьями. Вскоре Хоро уже сидела, обхватив колени и надувшись, у небольшого очага из собранных и уложенных камней.

— Остановка... уже здесь...

Они надеялись, постаравшись, успеть добраться до постоялого двора на ближайшей таможне, но за прошедшие годы отвыкли ездить на повозке по горной дороге и двигались медленнее, чем рассчитывали.

— Мягкая кровать... толстое одеяло... тёплая ванна... много мяса и вина... — бормотала Хоро, словно верила, что стоит ей закрыть глаза и попросить, и то, чего она хочет больше всего, наверняка тут же появится прямо перед ней. Однако Лоуренс, не обращая внимания на её жалобы, протянул ей кусок хлеба, темнее обычного — наполовину пшеничного и наполовину ржаного.

— Давай, это испекли специально для нас. Сюда добавлено немного ржи. Помнишь, наши ночлеги в старые добрые времена?

Во времена тех странствий Хоро и Лоуренсу редко доводилось есть белый пшеничный хлеб. Они часто размачивали твёрдый, как дерево, чёрный хлеб в эле, а то и в воде, чтобы его можно было разжевать. Хоро, до глубины души привыкшая к удобствам жизни в купальне, отнеслась к радостному оживлению Лоуренса с явным сомнением.

— А почему не просто обычный пшеничный хлеб?..

— Чистый пшеничный хлеб быстро портится. Он ещё может продержаться среди зимы, но сейчас ещё достаточно тепло, а ещё вернее это будет, когда мы спустимся с гор, — объяснил Лоуренс, подвешивая небольшой железный котелок над очагом и нарезая туда тонкими ломтиками вяленое мясо.

Хоро, удостоверившись, что на ужин будет и мясо, наконец, вздохнула и, смирившись, начала жевать хлеб.

— Нарезай потолще.

— Бережливость, бережливость.

Когда Лоуренс спрятал оставшийся кусок мяса, Хоро устремила на него взгляд, полный слёз.

— Если у нас что-то останется в запасе, это пригодится на обратном пути.

И он продемонстрировал Хоро свою улыбку торговца, в ответ живущая веками и называющая себя мудрой волчицей надулась и насупилась, как маленькая девочка.

— Ты дурень... Давай же, жарь мясо. Этот тёмный хлеб такой горько-кислый, что он в горло не лезет без мяса.

— Да, да, просто подожди чуть-чуть... Хак, хак... — Лоуренс нагнулся, ударил кремнем по кремню, но трут заниматься не желал.— Хм?

Он снова защёлкал кремнями, но искры получались слишком слабыми. Он никогда не разводил огонь в купальне и, похоже, потерял навык.

— Трут сухой, так?.. Сейчас ещё...

После непродолжительной борьбы с кремнями и трутом у Лоуренса заболели руки и свело спину, он со стоном потянулся. И тут он заметил холодный взгляд Хоро.

— Только... ещё немного...

— Надеюсь, что так, — вздохнула Хоро.

Лоуренс снова взялся за кремни, не собираясь сдаваться. Сбивая себе пальцы, он успел услышать три нарочито прозвучавших зевка Хоро, но огонь за это время всё равно не зажёгся.

— Мне надо было попробовать перед отъездом...

— Я беспокоюсь, что будет дальше.

Он с укором посмотрел на Хоро, но она отвернулась.

— Ммхх...

За то время, пока он, сидя на корточках, стучал камнем о камень, в его теле стало болеть всё, из чего оно состояло. Его суставы явно утратили гибкость. Он был поражён, поняв, наконец, что это такое — стареть.

— Вот честно, — вздохнув, заметила Хоро, вернув его из невесёлых размышлений. — Если бы гнев мог разжечь огонь, мне нужно было бы лишь раз подразнить тебя.

Хоро, похоже, сочла бесполезным ругать его дальше, и её отношение вывело Лоуренса из себя.

— Нет, если бы это было так, то куда легче было бы просто пригласить проходящую мимо пастушку поесть с нами.

— О, и что это должно означать?

— Великая мудрая волчица уже должна была бы знать, что это должно означать.

Лоуренс и Хоро посмотрели друг на друга и одновременно вздохнули.

— Ладно, всё в порядке, ещё не зимняя стужа вокруг, но... чёрствый чёрный хлеб и сырое вяленое мясо ввергают меня в ужас. Может, я быстренько сбегаю до купальни за горящими углями на сегодня?

Истинная форма Хоро — огромная волчица, которой несложно за ночь пробежать через три горы.

— Нет... Давай оставим на крайний случай... Но я ценю твоё предложение.

— Хмм? Очень хорошо, ладно. Я знаю, гордости у тебя, как у мальчишки, — поддразнила его Хоро, но он уже не верил, что сумеет разжечь костёр.

— Учитывая происходящее, я чувствую, что Миюри, покинув деревню, справляется лучше нас...

Лоуренса в самом деле расстроило, как жалко он себя проявил, и Хоро, добрая по сути своей, неловко улыбнулась.

— Так и есть. В конце концов, она может охотиться в горах в человеческом облике. Даже я не могу этого сделать.

Проявляя небывалую силу волка в требующих того ситуациях, в человеческом обличье Хоро обычно была не способна сделать больше, чем та юная девушка, какой она казалась.

А вот Миюри, такая же хрупкая и миниатюрная, как Хоро, ловко бегала по горам и в человеческом теле, не уступая обитателям леса. А самыми удивительными были её сообразительность и многочисленные навыки. Она умела устраивать ловушки, забивать добычу, обрабатывать шкуры, вялить мясо, она могла разжечь огонь, вращая палочку, прижатую торцом к дощечке, а пока мясо готовится на огне, натянуть на лук сухожилия животного своими тонкими руками. Она бы сама по себе не пропала бы в горах.

— Мм, самом деле. Этот маленькая дурёха как-то попробовала это, нет?

— Хм? — не понял Лоуренс.

Хоро встала, словно что-то вспомнив, вышла из-под навеса и подошла к повозке. Пока Лоуренс гадал, что происходит, она достала из вещей на повозке мешок.

— В общем, она как-то услышала, что жёлтым порошком можно разжечь огонь, и наделала немалого переполоха, попробовав сделать это в очаге, помнишь?

— Точно, — тут же вспомнил Лоуренс и улыбнулся половинкой рта, воспоминание о Миюри вернулось горечью во рту. — Она узнала об этом от господина Руварда, верно? Способ быстро разжечь огонь.

— И чего бы это не попробовать? Уверена, отвратительный запах — это не самое страшное... В общем, я немного отойду, — сказала Хоро и положила перед ним мешок — с тем самым серным порошком из источников.

— Слышал, лучше взять кусок чистой серы, но... Ладно, я пробую.

Он подозревал, что просто утратил навык использования кремня, но не только Хоро не хотела ночевать без огня. И, решив испробовать всё, он втёр порошок в трут и даже в сухую траву и веточки. Затем сел на корточки, ударил кремнями... Ярко-красное пламя вдруг полыхнуло из тряпичного трута.

— О-о! — хотя попытка Миюри произошла не так давно, он не смог не воскликнуть от восхищения.

Сера, вероятно, тут не сыграла особой роли, он был уверен, что просто восстановил силы после небольшой передышки. В любом случае, разгоревшемуся огоньку не стоило дать погаснуть, он прикрыл его рукой, немного раздул и, дождавшись, когда от трута начал подниматься дым, поднёс огонёк к сухой траве. Она вмиг вспыхнула.

Сущие пустяки, — собирался он сказать Хоро.

Лоуренс встал с сияющим видом и оглянулся. Хоро не было видно. Он внимательнее посмотрел вокруг и увидел, что она спряталась за довольно удалённым деревом, выставив из-за него лишь лицо.

— Не стоило так уж... — засмеялся он.

Но тут вдруг затрещало, будто что-то воспламенилось. Он обернулся и увидел, что от огня валит густой дым. Вокруг распространилось зловоние, и он закрыл лицо рукавом. Воняло жжёным железом — так пахла, сгорая, сера. Дым действовал не только на нос, от него стало противно во рту и разъедало глаза, вызывая слёзы.

И в памяти его запах был достаточно отвратительным, но встретившись с ним сейчас, Лоуренс нашёл намного более мерзким, чем тогда. Когда Миюри, не раздумывая, бросила порошок в очаг, Лоуренса неприятный запах преследовал почти неделю по всему дому, а Хоро страдала от него целый месяц.

Он не мог больше выносить дым и побежал к Хоро.

— Ты, дурень! Не иди сюда!

Хоро без тени игры оттолкнула его, словно никогда не было того дня, когда они обменялись клятвами любви, обещая быть вместе, пока их не разлучит смерть. Хотя Лоуренс немного пострадал, он остановился, увидев, что Хоро держала хлеб. Он тоже не хотел ужинать у этого адского огня, поэтому, задержав дыхание, вернулся к огню, забрал хлеб и бочонок с элем и бросился к Хоро. Та с сердитым видом сморщила свой носик, когда он приблизился, Лоуренс протянул ей бочонок, тогда она нехотя позволила ему сесть рядом. Но её лицо поминутно морщилось, она то и дело фыркала.

— Ты сегодня спишь сам.

Лоуренс впился в неё взглядом — а кто предложил воспользоваться порошком? — но Хоро уже обхватила свой ценный хвост, словно защищая от него. Похоже, ей было невыносимо, что её пушистый хвост будет плохо пахнуть, особенно с учётом того розового масла, которое она старательно наносила на свою шерсть.

До настоящей зимы было ещё далеко, ночи в горах были холодными. Иметь рядом пушистый хвост Хоро при том, что и её тело было теплее обычного человеческого, было весьма немаловажно. Однако если он станет настаивать, она может разозлиться. Лоуренс вздохнул, глядя на дым, поднимающийся от огня, и снова вздохнул. Первый день поездки внушал беспокойство относительно перспектив её продолжения.

Когда на следующее утро Лоуренс, чихнув, проснулся, он обнаружил Хоро уже сидящей на козлах. Она что-то увлечённо писала, вероятно, свой дневник, вечером она его написать не смогла, отказавшись приблизиться к огню. Ему даже стало немного страшно, когда он представил, какие проклятия и жалобы она пишет в связи с ним.

То ли порошок серы полностью сгорел, то ли его нос просто привык к запаху, но он умудрился ночью проспать у огня, к которому он вернулся, когда пахло уже не слишком ужасно. Теперь в белом пепле потухшего костра тлели красные угли.

— Запах улетучился? — спросил Лоуренс.

Хоро тяжело вздохнула. Было не особо холодно, но сыро, её белое дыхание заклубилось в лучах утреннего солнца.

— Как-то да. Честно говоря, эта вонь была бы весьма действенной, чтобы ты мог продавать это как средство от волков.

— Я подумаю об этом.

Хоро шутила, и откровенный ответ Лоуренса заставил её вздрогнуть.

— Думаю, нам пора позавтракать... Нам не удалось поесть чего-нибудь горячего вечером.

— Ты же съела мясо из котла, так? — пожал плечами Лоуренс, укладывая хворост поверх тлеющих углей.

— Я же сказала тебе, что оно пахло не так плохо, как я думала, но ты мне не поверил, — проныла Хоро и слезла с козел. — Сера в повозке не слишком ужасна, но тебе надо что-то срочно предпринять.

Ночью она явно спала в повозке меж мешков с серным порошком.

— Ты вечно сердилась в прошлой нашей поездке, что бы я ни положил в повозку. Рыбу, железо — что угодно.

Когда огонь разросся, Лоуренс поставил на него железный котёл, наполненный вяленым мясом и яйцами, взятыми из Ньоххиры. Пока скорлупа целая, яйца хорошо сохраняются и вносят разнообразие в еду, что придаёт им цену. Их часто помещают в муку или что-то подобное для лучшей сохранности. Нетрудно понять, что в этой поездке яйца были спрятаны в серный порошок. Если их держать не слишком долго, вкус и запах не успеют измениться от подобного соседства.

— Я бы так не сердилась, если бы ты возил что-нибудь повкуснее. Сушёные фрукты, например, или, может, засахаренные, — ответила она восторженно, её хвост дёрнулся.

— Дурёха. Сладости дороги, — передразнил он обычное оскорбление Хоро, отрезая ломоть хлеба и укладывая на него поджаренное мясо, яйца и сыр. — Вот, бери.

— Хммм, — Хоро взяла хлеб, но не стала сразу откусывать, как он ожидал, а пристально посмотрела на него.

— Что такое?

— Хмм, — произнесла Хоро, потом опустила голову, со значением посмотрела на еду и перевела взгляд на Лоуренса. — Я вчера не ела мяса. Полагаю, мяса должно быть больше, чтобы восполнить вчерашнюю недодачу.

Он был изумлён размахом её утреннего обжорства, ему пришлось взять себя в руки, чтобы постараться поддаваться её давлению.

— Нет. В поездках припасы рассчитываются. Ты знаешь из нашего прошлого путешествия, что, не придерживаясь расчётов, мы попадем в неприятность.

Похоже, Хоро всегда любила, чтобы все следовали её желаниям, но она понимала, что упрямство ничего ей не даст, и тогда умела отступить. Она прекрасно видела различия в поведении Лоуренса, который нередко баловал её, когда она давила на него. И когда он твёрдо возразил ей, Хоро осталась явно недовольной, однако нехотя кивнула.

— Из тебя вечно делали болвана.

— Просто назови это проявлением осторожности.

Хоро посмотрела на Лоуренса и пожала плечами. Пожалуй, она так выразила своё удивление его дерзостью так это называть, если вспомнить их прежние совместные приключения. Он тогда часто похвалялся своим торговым умением и по своей воле ввязывался в рискованные дела. Сверх того, он так назвал своё поведение сейчас, всего через несколько часов после случая с костром. Он в её глазах был не слишком убедителен.

— Вчера был лишь наш первый день в дороге за долгое время. Теперь всё пойдёт гладко.

Он не мог не сказать этого, хотя слова прозвучали лишь слабым оправданием. Хоро, вцепившись зубами в хлеб с яйцом, прищурилась, словно нехотя соглашаясь поверить ему.

После этого они отправились в путь и скоро добрались до первой речной таможни — первой или второй по величине на речном пути. Здесь было довольно оживлённо, что не удивительно, здесь завершались пути, начинавшиеся из многих южных краёв. Зерно, заготовленное мясо и изделия из металлов стекались сюда с юга, меха и дерево плыли из верховья реки, морские дары и товары из далёких стран приплывали по реке из порта.

Хоро и Лоуренс решили остаться на ночь на постоялом дворе рядом с таможней, но приехали они перед полуднем и просто немного подкрепились и скоро вышли. За это время хозяин двора успел предложить им судно, услышав об их намерении спуститься по реке до самого моря, что они путешествуют по реке, чтобы достичь моря. Он проявлял рвение, но постоялые дворы на реках часто были в доле с лодочниками, следовавшими вверх-вниз по водным путям, и, убедив гостя заказать проезд на их судах, хозяева могли заработать на гостях лишние деньги.

Монахи, не привыкшие к странствиям, могли охотно принять это предложение, но Лоуренс был когда-то торговцем.

Хоро была ненавистна мысль ночевать под открытым небом, она бы хотела принять предложение, но, когда Лоуренс сообщил, что качество еды снизится на стоимость поездки по реке, она скрепя сердце согласилась двигаться по суше.

Прошло четыре дня после отъезда из Ньоххиры.

— И?.. Что это значит? — спросила Хоро, сидя, ссутулившись, на козлах и опираясь подбородком на руку.

Лоуренс, держа карту в руке, озадаченно озирался вокруг.

— Я... заблудился... — проговорил он слабым голосом приговорённого к казни, со страхом глядя на Хоро.

Хоро не ответила ему милой улыбкой, но и не сердилась.

— Хм, я так и думала, что это может случиться.

— Может, действительно было бы лучше нанять судно, как ты предлагала...

Он знал, на чём споткнулся. Трудностей возникнуть не должно было, вдоль реки до самого моря была проложена дорога, но дорогу в одном месте перегородил ужасный оползень, и дорога, изображённая на карте, стала непроходимой. Они поехали по другой дороге, указанной местными жителями, но она вдруг разошлась на несколько дорог, которые использовали охотники или лесорубы, и здесь Хоро и Лоуренс, наконец, заблудились.

Лоуренс выбрал путь достаточно ровный и широкий для повозки, вдоль тропы были разбросаны хижины угольщиков, и он решил, что это торговая дорога. Когда до него дошло, что на такой новой дороге не могло быть старых хижин угольщиков, они уже миновали скалу, проехали перевал и, оказавшись посреди леса, которого вовсе не было на их карте.

— Это больше не моя территория. К счастью, поблизости, кажется, нет каких-либо неприятностей, — сообщила Хоро, поднимая к небу нос и нюхая воздух.

Вверх она, может, и могла смотреть, но растительность здесь была совершенно иной, не той, что населяла леса Ньоххиры — с невероятно высокими раскидистыми деревьями, ветви которых почти полностью закрывали небо. Свет едва доходил до земли, поэтому низких деревьев почти не было, что позволяло повозке неплохо продвигаться по тропе. По той же причине, несмотря на плотно росшие деревья, лес хорошо просматривался, и иногда Лоуренс ловил на себе странные взгляды и вздрагивал.

Эти взгляды принадлежали каким-нибудь лисам или оленям, и пока с ним была Хоро, властитель властителей леса, ему практически нечего было бояться. Но Лоуренс был человеком и чувствовал природный страх перед бездной леса.

— Кажется, в эту землю люди редко заходят. И это не тропа вовсе, а путь, проложенный потоками воды во время сильного дождя. Всё засыпало палой листвой, из-за этого трудно что-то утверждать наверняка.

Место здорово смахивало на ловушку для людей, подобную тем, что встречаются в горах. К счастью, в их повозке было полно мешков с ужасно пахнущей серой, а Хоро обладала волчьим чутьём. Если бы они смогли просто вернуться назад, проблема была бы решена.

— Давай вернёмся по нашим следам. Мы не сможем понять, куда ехать, потому что не видим солнца в столь густом лесу.

Лоуренс собрался сходить за лошадью, и тут до него кое-что дошло. Хоро держит себя совершенно бесстрастно. Лоуренсу стало стыдно за такую свою бестолковость.

— Ты, наверное, в бешенстве из-за меня, — сказал он.

Будь так, ему стало бы даже легче.

Хоро недоумённо уставилась на Лоуренса.

— Мм-хмм... В бешенстве?

Он обречённо пожал плечами, а Хоро огляделась вокруг и снова понюхала воздух.

— Для тебя в обычае похваляться, что ты позаботился обо всём.

Она не собиралась этими словами поддеть его или выместить на нём досаду, но от этого ему стало только больнее. И что хуже всего, у Лоуренса не было никаких оправданий, а значит и права препираться с ней.

— Кроме того, нет ничего ужасного в том, что мы попали сюда, — голос Хоро был спокоен, как лес под дождём. — Это прекрасный лес.

Несмотря на то, что они заблудились, пытаясь сэкономить на найме судна, на губах Хоро заиграла лёгкая улыбка. Эта улыбка обеспокоила Лоуренса куда сильнее жестоких придирок или издёвок, он ощутил страх, поняв в глубине себя, что Хоро может внезапно исчезнуть среди деревьев. Он поспешно помотал головой и снова огляделся.

— Прекрасный?.. По мне — лес как лес...

Без большого количества низких деревьев и кустов он казался Лоуренсу, скорее, не особо ценным. Ветру было нелегко пробиться внутрь сквозь шапку сплошной листвы, а значит, здесь мало грибов. Если большие деревья — единственная ценность здесь — кто-нибудь начнёт вырубать, вся земля скоро станет бесплодной.

— Он может показаться таким тебе, но... это запах.

Хоро закрыла глаза и глубоко вдохнула. Лоуренс последовал её примеру и ощутил странное спокойствие, вдохнув запах земли, но, в общем, запах был вполне обычным.

— Возможно, человеческий нос не может подсказать. Это запах сиропа. Весь лес пахнет сладким. Я думаю... эти большие деревья наполнены сиропом.

— Не похоже, что они наверху цветут, но... если сок? Если мы сможем добыть немного сока, мы сможем заработать пару лишних монет.

Смешав сок с клеем, можно было бы заделывать смесью щели, а ещё добавлять для аромата при перегонке спирта.

Однако Хоро посмотрела на него с напряжённой улыбкой, как всегда, когда он говорил как торговец.

— Ты только об этом и можешь говорить.

— Но это важно. Знаешь, у меня дома есть великий едок.

— А у моего хозяина нет чувства направления.

Лоуренс не мог спорить с ней в этой ситуации, и, отказавшись от контратаки, повёл лошадь шагом.

— Тебе надо сказать мне, куда идти. Или мы должны просто продолжим идти, надеясь, что встретим дорогу, ведущую к морю?

Хоро смотрела вглубь леса и, казалось, ей больше ничего другого не хотелось, потом она легко вздохнула.

— Если я обернусь волчицей, смогу сразу же найти правильное направление. Но если я это сделаю, эта повозка не сможет туда проехать. Полагаю, в результате всё равно будет быстрее для нас вернуться к дороге, проложенной людьми.

Лес, кроме скал, мог иметь и болота. Он сумел заблудиться, даже когда Хоро была рядом с ним, именно потому, что не каждая дорога должна быть прямой. Лоуренс хотел было извиниться за свою тупость, но Хоро вдруг насторожилась.

— Хм? — произнесла она и, сев прямо, посмотрела куда-то в пространство. — Что это?

Её уши рывком повернулись влево, вправо. Они вполне могли бы услышать, как кашляет блоха. Несомненно, Хоро сразу же услышала бы, если кто-то попытался подкрасться к ним.

— Что там такое? Медведь, какой-то бродяга? Или... разбойники?

Лоуренс тотчас же запрыгнул на козлы и вытащил кинжал из-под сиденья. Было невозможно вовсе избежать опасности во время путешествия. Когда он приготовился дать отпор, прозвучал голос Хоро:

— Это пчела. Необычно для этого времени.

— Пчела?

Вскоре и Лоуренс расслышал слабое жужжание. Он стал оглядываться, и тут рука Хоро внезапно схватила его руку, больно впившись ногтями.

— Чт-что?! Ой, что за?.. — воскликнул он, но расширившиеся глаза Хоро и вздыбившаяся, словно на жёсткой щётке, шерсть на её ушах и хвосте заставили его замолчать.

— О, а... о-о-о... — издавала, казалось, прямо из горла бессвязные звуки Хоро.

Лоуренс заподозрил, что она уловила приближение огромного пчелиного роя, однако из-за толстого ствола одного из деревьев просто вылетела единственная пчела. Он успел подумать, что всё это как-то странно.

— А-аххххххх! — вдруг закричала Хоро.

Лоуренс даже не успел изумиться этому крику, подобного которому никогда не слышал от неё прежде. Прижавшись к нему, она стала тереться лбом об его грудь, будто пытаясь зарыть свою голову в ней. Её уши прижались к голове, а хвост распушился так, что чуть искры не сыпались с него. Он не понимал причин такой тревоги. Всего одна медленно приближавшаяся пчела, не особо злая на вид. Пчела, скорее, казалась сбитой с толку присутствием людей.

Но по мере её приближения жужжание становилось громче, и Хоро дрожала сильнее. Это обеспокоило Лоуренса, он и подумать не мог, что она так могла бояться пчёл. Она обожала мёд и с удовольствием ела личинки пчёл, обжаренные в масле, горячие и очень вкусные, как бутоны лилии. Или, может, это была необычная пчела? Она действительно выглядела немного странно. С её обычного в чёрно-жёлтую полоску тела свисала какая-то белая нить.

Лоуренс наблюдал за пчелой, гудевшей наверху. Хоро дрожала в его руках, словно белка, испуганная яростным драконом.

Следя за пролетавшей над ними пчелой, Лоуренс сумел разглядеть то, что было на ней.

— О, это же... — он безотчётно протянул руку и без труда поймал нить, свисавшую с пчелы.

Он тут же снял свой пояс и быстрым движением накрыл им вырывавшуюся из руки пчелу. Слыша её ожесточённое жужжание, Лоуренс осознал, что Хоро, совершенно бледная, безотрывно смотрит на него.

— Ч-что ты делаешь?

У Хоро не было бы такого лица, даже если бы неожиданно он высыпал на землю всё, что было в его кошеле. Она искоса глянула на пояс, как на нечто ужасное, и тут же отвернулась.

— Выбрось сейчас же!

— В чём дело? Это просто пчела, — пожал плечами Лоуренс.

Хоро сразу напряглась. В ней было много девичьих черт, но он чувствовал, что боязнь пчёл была не из их числа.

— Только не говори, что это пчела — одна из подобных тебе?

То есть существо, живущее веками, понимавшее человеческий язык, дух леса. Будь так, думал он, ей это обращение показалось бы очень грубым, но Хоро сильнее прижала лицо к его груди и покачала головой. Её хвост продолжал подрагивать. Лоуренс с недоумением посмотрел на ткань, под которой сердито жужжала пчела.

— Я-я... я не могу...

— Хм?

— Я не могу... вынести это... — чуть слышно дрожащим от слёз голосом проговорила Хоро. — Одно насекомое поедает другое насекомое... разве нет? Мне плохо от одной такой мысли...

— О... О-охх, — вздохнул он, поняв, наконец.

У людей бывают сильные и слабые черты. Самый стойкий солдат может в ужасе замереть на краю пропасти, самый набожный монах, любящий всё творение Божье, может забыть про свою любовь при виде паука. Лоуренс никогда не слышал, чтобы Хоро не могла справиться с пчёлами или другими насекомыми. Но было нечто, непереносимое ею из самой глубины души. И, похоже, это когда насекомыми овладевают паразиты. Любой, путешествуя по горам и лесам, может встретить что-то тревожащее душу, свойственное этим местам, то, что можно было счесть тёмной стороной мира.

— Хм-м... Но ведь... — заговорил Лоуренс, приближая ткань к Хоро, та отдёрнулась, чуть не свалившись с козел.

— Эк!

— О-осторожней, эй.

— Н-нет! Нет! — не помня себя, кричала она.

Как она мила в своём отчаянии, подумал Лоуренс.

— То, что свисает с пчелы, не паразит. Это простая нить.

Хоро отчаянно мотала головой — твоя ложь меня не обманет. Лоуренс вздохнул, страдальчески улыбнувшись, и она, наконец, приподняла голову.

— Э-это правда?.. — по-детски жалобно спросила она.

Её вопрос всколыхнул в его сердце то, чего он никогда раньше не чувствовал.

— Да. Точно говорю.

Хоро должна была распознать, что Лоуренс не лгал, но он понимал, почему её ещё одолевают сомнения.

— Тогда... почему это... здесь?..

— Спрашиваешь, почему на пчеле нить, так? Ведь у медведей нет катушек, — у Лоуренса была одна мысль на этот счёт. — Ты сказала, в этот лес люди ходят мало, верно?

— Мм?.. Д-да, — ответила Хоро, подняв голову, но тут пчела в ткани снова зажужжала, заставив её замереть.

— Я думаю, где-то тут может быть браконьер, занимающийся пчёлами.

Хоро устремила на Лоуренса широко раскрытые глаза, затем посмотрела на ткань.

— Хочешь сказать, нитка — это метка?.. — мудрая волчица, самую малость успокоившись, конечно, сразу схватила, что он имел в виду. — Но я никогда не видела такого в Ньоххире...

— Это потому, что горы там коварны. Ты не сможешь идти за пчелой в тех горах. Но в этом лесу всё хорошо видно, ты можешь обвязать нитью пчелу, пометив её таким образом, и преследовать до самого улья. Но... если кто-то делает это здесь, он не захотел бы, чтобы его кто-нибудь увидел. Аристократы и землевладельцы, которым принадлежат леса... Чтобы добыть улей, надо заплатить им.

— Мм... Тогда это значит... — Хоро посмотрела на Лоуренса. — Улей... где-то рядом?..

— Я не знаю, много ли мёда будет в нём в это время года.

Ульи собирают с весны и до начала лета. Но ульи, наполненные мёдом до краёв, можно было найти и под конец зимы. Хоро вытерла мокрые глаза и шмыгнула носом.

— Улей...

— Это, конечно, подняло тебе настроение, — поддразнил он.

Хоро нахмурилась и посмотрела на него.

— Может, пойти за ней? — предложил Лоуренс.

Хоро со своими остроконечными ушами и пушистым хвостом вполне напоминала кого-то, готового со всей мочи рвануть вслед за брошенным кожаным мячом, набитым овечьей шерстью. Её приводило в ярость, когда с ней обращались как с собачкой, но её хвост уже беспокойно забил взад-вперёд.

— Но территория пчелы может быть большой. У нас... есть время?

Могло показаться, что Хоро всегда хотела, чтобы всё подчинялось её желаниям, но сейчас проявилась её истинная натура. Когда что-то, чего она действительно хотела, появлялось перед ней, она испытывала сомнения. И с Лоуренсом у неё было так же. Именно Хоро однажды предложила закончить их совместное путешествие, пока она не полюбила его ещё сильней, так сильно, что уже не сумела бы с ним расстаться.

А вот Лоуренс был торговцем. Он жадно тянулся ко всему, чего хотел, насколько ему удавалось осознать желание. А улыбка Хоро была для него тем, чего он хотел больше всего.

— Думаю, мы от путешествия пока получили не так много удовольствия, как ожидали, да? — ответил он. — Сначала мы намучились с огнём и дымом, теперь сбились с пути.

Хоро расправила плечи и хихикнула. Лоуренс лицедейским жестом провёл по щеке Хоро внешней стороной пальцев.

— А ещё я увидел черту моего партнёра по путешествиям, о которой я понятия не имел.

Он знал каждый завиток шерсти от самого основания хвоста Хоро, но никогда не думал, что она настолько не в состоянии вытерпеть, когда одно насекомое поедается другим, что это доводит её до слёз. Осознавая, что одна из её слабостей раскрыта, Хоро хмуро посмотрела на Лоуренса.

— Дурень...

Лоуренс был уверен, что не разлюбил бы её и через сто лет.

— Тогда, думаю, мы отправимся за пчелой. Если оставить здесь повозку, с ней всё будет хорошо, верно?

— Это не то место, куда ходят люди. Скорее всего, поблизости воров нет. Что же до того, где стоит сама повозка... Думаю, это место прекрасно отыщется из-за запаха.

— Верно, значит, сера. Может, взять мешок и сыпать порошок?

— Хм. Дай-ка подумать... А, ясно. Хе-хе-хе.

Лоуренс любовался, как восхитительно она хихикает.

— Это из сказки, нет? Дети заблудились в лесу, и они оставляли за собой кусочки хлеба, чтобы найти дорогу домой...

— Да, есть такая, но ты сама выглядишь, будто пришла из сказки.

Хоро моргнула и улыбнулась.

Лоуренс отдал пояс Хоро и, не медля, принялся собирать всё необходимое для добычи улья. Он захватил пустой льняной мешок, шест, которым можно было подпереть угол палатки, измерить глубину лужи или отогнать бродячих собак, взял ещё немного хвороста, трут и кремни. Затем он собрал все тряпки, что смог найти, чтобы замотать лицо и тело от пчёл. И напоследок мешок серного порошка, чтобы найти обратную дорогу.

— Всё, мы можем идти.

Хоро уверенно кивнула и развернула пояс.

Они опасались, что пчела в ярости может постараться их ужалить, но она, жужжа, сделала круг над их головами, приходя в себя, и улетела, направляясь вглубь леса. Хоро и Лоуренс следовали за ней без лишней спешки, но, следя за нитью, привязанной к пчеле, Лоуренс то и дело спотыкался и несколько раз чуть не упал.

В теле человека силы Хоро соответствовали силам юной девушки, которой она казалась, но её волчья природа всё же с очевидностью проявлялась в том, как умело она пробиралась по гористым местам. Она обернулась посмотреть, как Лоуренс очередной раз споткнулся, и, не переставая улыбаться, почти небрежно вернулась к нему.

— Ну же, тебе надо всем, что в тебе есть, держаться за мной.

Она развернулась и поскакала вперёд. Её пушистый хвост мелькнул перед ним, Лоуренсу пришлось руководствоваться её хвостом, чтобы не сбиться с пути. Он лихорадочно следовал за ней, лёгкой походкой шагавшей впереди, похрустывая листвой и огибая массивные корни деревьев. Время от времени она оглядывалась назад, дразня его счастливой улыбкой.

И в купальне Хоро часто дразнила его из-за его неспособности сохранить былую форму, и он старался сейчас хотя бы удержаться на ногах. Однако ей, похоже, нравилось наблюдать за его усилиями. Расстояние всё увеличивалось, пока в какой-то момент Хоро не остановилась, должно быть, пчела тоже где-то прервала полёт, и Лоуренс, наконец, догнал Хоро.

— Фух, хах... Я действительно не уверен, бежать ли мне дальше за пчелой и тобой.

Он тяжело дышал и тряс одежду на груди, чтобы воздух освежил его тело. Воздух в этом лесу почти не двигался, он ужасно взмок, пока они шли.

— Это потому, что ты всегда так восторгаешься моим хвостом? Тебя хорошо развлекает наша поездка?

Хоро не выразила ни капли признательности за его усердие, но Лоуренс заметил, что не отрывает глаз от её озорной улыбки.

— О, да, лучше не бывает, — ответил он с неудовольствием.

Хоро усмехнулась и, когда послышалось жужжание, подняла голову. Пчела взлетела с дерева, покачиваясь в воздухе.

— Продолжаем.

— Ладно, ладно.

На ходу Лоуренс иногда бросал на землю немного серы, чтобы они не потеряли дорогу обратно к повозке. Он уже понятия не имел, где она может быть. Они были настолько далеки от любых поселений, что оставь сейчас его Хоро, он наверняка умер бы в какой-нибудь рытвине. Но в то же время он сомневался, сможет ли вообще жить, брошенный ею, кривая улыбка пробежала по его губам.

— Слушай, — резко остановившись, сказала Хоро, заставив остановиться и его, в этот момент она что-то заметила на его лице. — Хмм? Что-то случилось?

Но он провёл рукавом по лицу, словно вытирая пот и одновременно стирая с лица свои мысли.

— Нет, ничего. А ты чего?

— Мм... хммм. Улей рядом. Гудит громко. Он довольно большой.

Её яркая, клыкастая улыбка была настолько очаровательной, что было невозможно поверить, что она совсем недавно дрожала в его руках. Их мирная, неизменная жизнь в купальне была, бесспорно, замечательной. Но совместное путешествие становилось чередой неожиданностей, давая возможность открыть друг другу неведомые доселе стороны. Особенно увлекательным это было с таким живым и непосредственным партнёром, как Хоро.

— Что теперь? — поинтересовалась она, выбрав из многообразия своих лиц одно из самых серьёзных.

И он мог уверенно сказать, что она не была такой серьёзной, какой казалась.

— Ты о чём? Лучше всего было бы тебе пойти и забрать улей в волчьей форме. У тебя такой густой мех. Тебя, вероятно, не так просто ужалить.

Повернувшись к нему с укоризненным взглядом, выдававшим её намерение полицедействовать, она изобразила на лице чарующую улыбку, улыбку девушки, уверенной в своей неотразимости.

— Решил положиться на мои волчьи силы?

Так оно и было, но это затрагивало и его гордость. Положиться на твои волчьи силы, чтобы взять улей из леса, — это не стало бы для меня проблемой — хотел бы он ей сказать, но спорить с ней — лишь понапрасну сотрясать воздух. И потом, это же он в первый же день не сумел разжечь огонь, из-за чего они провели очень неуютную ночь, а потом из-за него они заблудились. Если ему не удастся исправиться сейчас, трудно представить, какую компенсацию Хоро сможет вытянуть из него потом.

— Думаю, долг рыцаря — идти в пасть смерти ради своей принцессы.

Лоуренс снял вещи со спины, присел на корточки и стал готовиться. Хоро хихикнула и обняла его со спины.

— Какой ты ненадёжный рыцарь.

Лоуренс был рад её хорошему настроению. Он обмотал тканью лицо, шею, запястья и лодыжки, оставив только глаза, и занялся огнём. Загорелось сразу.

— Прогоним пчёл дымом? — уточнила согласная с его действиями Хоро.

Лоуренс соорудил на конце шеста из веточек что-то вроде птичьего гнезда, добавил тлеющих углей и положил сверху чуть влажные листья. Вверх поднялся белый дымок.

— Этот дымок — больше для собственного спокойствия.

— То есть?

— Если бы мы подожгли так сильно, что нам было бы трудно дышать, это точно сработало бы лучше, но... В общем, под ульем столько листвы, я уверен, что она загорится... В чём дело?

Хоро посмотрела куда-то вверх. Одно мгновение он думал, что ей могло стать жалко, что её мужа изжалят, но она показала рукой на его вещи.

— Почему бы не использовать это?

— Что?

Она предложила использовать этот дьявольский порошок, малое количество которого, добавленное в огонь, вызывает самый ад.

— Что ж, это... — запнулся Лоуренс, но решил, что может получиться не так плохо. — Мы попробуем. Ведь то, о чём ты говоришь, не делает ничего плохого никому в Ньоххире.

Запах серы пронизывал деревню, которую они называли своим домом. Немало деревьев увядало поблизости от неё, делая очевидной связь многих описаний ада с запахом горящей серы.

— И ещё.

— Мм? — безразлично посмотрела Хоро.

— Если все пройдёт хорошо, — с гордостью произнёс Лоуренс, — мы сможем начать продажу всего этого порошка в качестве средства, ранее совершенно не применявшегося.

Хоро, говорившая, что серный порошок будет очень действенен для отпугивания волков, мрачно улыбнулась.

— Ты бы стал зарабатывать деньги, даже попав в тот ад, о котором так часто говорит Церковь.

Какое счастье для Лоуренса как торговца услышать такую похвалу.

В результате улей они заполучили. Он оказался из разряда больших, и мёда можно было ожидать от него много.

Ему пришлось в итоге за это заплатить кашлем и жжением в груди, тремя укусами на лице, двумя на шее и пятью на руках и ногах, ну и, конечно, жгучим запахом серы, исходившим от него такими волнами, что он сам их чувствовал.

Но его награда?

Такая яркая улыбка Хоро, такие сияющие её глаза.

Улей был столь большим, что выкурить всех пчёл внутри было невозможно. Придётся подержать его пока в мешке, а заняться можно будет уже потом, но прежде чем спрятать улей, Хоро отломила кусок соты, сказав, что это "для проверки вкуса", и немедленно воткнула в неё ложку. Сразу потёк мёд, вязко прилипнув к ложке. Более глубокого цвета, чем тот, что обычно видел Лоуренс, он был похож на карамель.

Мёд оказался настолько хорош, что хвост Хоро ходил со всем размахом, когда она подносила ложку ко рту, а, проглотив, она не могла сдержать восторженный крик.

— Ммммм! Как сладко!

— Дай попробовать, — попросил Лоуренс, и Хоро, сидя на козлах, посмотрела на него, как на безжалостного сборщика налогов.

Прикрыв глаза в знак неохотного признания того, что она помнит, кто героически вызвался добыть ей этот мёд, Хоро протянула ему ложку. Устало улыбнувшись, Лоуренс подхватил немного мизинцем и попробовал. Он был сражён головокружительной сладостью, не противоречившей впечатляющему виду мёда. Этот мёд был не просто сладким, он содержал особый аромат, напоминавший запах прелого дерева, создавая впечатление, что вокруг растёт густой лес. Конечно, это придавало вкусу мёда особую глубину и неповторимость.

— Это невероятно. С чего он собран?

— Ты тоже смог ощутить, да? — ответила Хоро, смакуя мёд, слизанный с ложки. — Он рождён большими деревьями в этом лесу. Мёд деревьев.

— Мёд деревьев... Сок, а? Интересно.

Теперь он вспомнил, как пчела задержалась у дерева на пути к улью. В этот день Лоуренс узнал, что пчелы собирают нектар не только с цветов.

— Мне интересно, знал ли браконьер секрет здешнего нектара?

Кто-то же завязал прежде нить вокруг пчелы.

— Мне тоже интересно. Пчёлы могут перелетать невероятные расстояния. Возможно, она получила эту нить, заблудившись на далёкой горе.

Кто бы ни обвязал пчелу, этого своего рода проводника, улей он не нашёл, и сказанное Хоро было вполне возможным.

— Но, малыш, мы точно подцепили крупную добычу, — проворковала Хоро.

Лоуренс убрал всё, что он захватил с собой в поход за ульем, и сейчас разглядывал большой мешок на повозке.

— На какое-то мгновение я не был уверен в том, что там произойдёт.

Его поступка должно было хватить, чтобы оправдать своё имя после первых ошибок в поездке, он бы даже не удивился, если бы этого хватило с лихвой.

Хоро, продолжая жадно облизывать деревянную ложку, заметила обращённый на неё взгляд Лоуренса и фыркнула.

— Собираешься заслужить моё расположение сладостями?

Её красновато-янтарные глаза смотрели прямо на него, но Лоуренс не стал отвечать на её взгляд и, забравшись на козлы, сел рядом с ней. Она нарочито зажала нос и отодвинулась.

— Конечно. Если мы отвезём улей в следующий город, у нас будет целое ведро мёда.

— O-o-o-o.

Увидев загоревшиеся в предвкушении глаза Хоро, Лоуренс даже не потрудился криво улыбнуться. Он щёлкнул поводьями, и лошадь двинулась вперёд.

— Надо же, польза и невезение — и впрямь две стороны одной монеты, правда?

Великий человек однажды сказал, что добрая и злая судьбы переплетены в одну верёвку. Лоуренс был уверен в непререкаемой точности этих мудрых слов.

— Я бы предпочла, чтобы ты подыскал монету с удачей на обеих сторонах.

На язвительное замечание Хоро у Лоуренса был готовый ответ:

— Разве ты сама не желаешь чего-нибудь солёного каждый раз, когда поешь сладкого? Это то же самое.

— Может, ты и прав.

Затем Хоро положил свою руку на руку Лоуренса, державшую поводья и прижалась к нему.

— Мы заблудились, потому что кто-то солёный сэкономил на лодке. Я очень надеюсь, что в следующем городе ко мне хорошо отнесутся.

— А? Постой, это было...

— "Это было" — что, хм?

Лоуренс потерялся в словах, видя перед собой светлую улыбку Хоро. Она чуть кивнула, и ему, наконец, удалось выдохнуть.

— То, что мы получим за мёд. Это твой предел.

Лоуренс посмотрел на довольно просиявшую Хоро.

— Ха-ха. Какая весёлая поездка, нет?

Она крепче сжала его руки, прильнув к нему поближе.

Может, ему следовало сказать ей, что в такие моменты она никогда не жаловалась на его запах. Но даже если Хоро так вела себя вполне осознанно, это не обязательно означает, что с её стороны всё это одно лишь лицедейство. Лоуренс мог видеть разницу между искренней и показной улыбкой своей любимой жены.

— Да, это весело. Ужасно весело, — сказал он. — Я ведь с тобой, в конце концов. Конечно, это будет весело.

Глаза Хоро расширились, её уши и хвост пришли в движение.

Они были глубоко в лесу, далеко от любого человеческого поселения.

Не оправдываясь ни перед кем в частности, Лоуренс хотел, чтобы люди знали: если кто-то учует поблизости что-то особенно сладкое, то это может быть только улей в повозке — и ничего больше.

ВОЛЧИЦА И ЛЕСНЫЕ ЦВЕТА

Повозка медленно двигалась по дороге вдоль берега реки. Лес поредел, дорога стала ровнее. Через несколько дней после отъезда из деревни с горячими источниками Ньоххиры, про которую говорят, что она расположена на краю света, Хоро и Лоуренсу наконец-то начало казаться, что они возвращаются в мир людей. И всё же их дорога пока то петляла меж гор, подбиравшихся к самой реке, то уводила вглубь леса.

Стояла осень, повозка катилась по морю опавшей листвы, доходившей путникам до лодыжек, когда они шли пешком. Хруст листьев под ногами был приятен, а запах почвы, которой листве было суждено стать, бодрил. Правда, опавшая листва часто скрывала истинный путь и иногда создавала видимость дороги там, где её не было.

Они вдвоём не раз терялись на этих мнимых дорогах, уже покинув тот чудесный лес, в котором они тогда заблудились по-настоящему. Прежде чем они поняли, их повозка оказалась в месте, не отмеченном на карте — пугающая ситуация, заставившая их задуматься.

Сейчас Лоуренс сидел на козлах и держал поводья, хоть он был странствующим торговцем, но всё же не дровосеком, способным свободно бродить по лесам. Потерявшись в лесу, он, один, быстро умрёт и пойдёт на корм обитателям леса или на удобрение грибам.

— Ты, дурень, это не та дорога.

К счастью, рядом с ним сидел надёжный партнёр, иногда подсказывавший ему, куда повернуть. Этим партнёром была девушка с волосами льняного цвета, отлично вписывавшегося в цвета осеннего леса. У неё на коленях лежал мех одного цвета с её волосами, и она расчёсывала на нём шерсть. Только она не была той девушкой, какой казалась. На голове у неё росли волчьи уши, а мех в её руках был на самом деле её собственным хвостом. Рядом с Лоуренсом сидела Хоро, воплощение волчицы, жившей в пшенице, существо, жившее сотнями лет и ставшее дорогим спутником на всю жизнь.

— Меня пробирает озноб, как вспомню, что я ездил в одиночку, — сказал Лоуренс, направляя поводьями лошадь на правильный путь.

Хоро раздражённо вздохнула.

— Это потому, что единственное, что у тебя есть, это твоя удача.

Пушистый, тщательно ухоженный хвост Хоро переливался золотом на осеннем солнце. Розовое масло, которое она всегда втирала в шерсть, делало из её хвоста украшение, достойное усадьбы аристократа.

— Это точно. Я про то, что повстречал тебя на своём пути, правда?

Непринуждённость, с которой Лоуренс произнёс эти слова, застала её врасплох. Глаза Хоро широко раскрылись, но она тут же со смешком вернулась к уходу за хвостом, впрочем, движение её ушей показывало, что она не так бесстрастно восприняла его слова, как ей хотелось бы его в том убедить. Она была коварна, многое таила в себе и нередко проявляла свой глубокий запас мудрости и познания мира, и то же время она также находила радость в таких очевидностях, как та, о которой он упомянул. Лоуренс думал, что всегда мог бы быть рядом с ней и никогда не устал бы от неё благодаря этому.

— Нам, в самом деле, надо было спуститься на лодке.

Время от времени они могли видеть реку с извилистой, изобилующей поворотами дороги. Река текла от самой деревни горячих источников Ньоххира и потому была довольно оживлённой. Если бы они захотели потратиться, повозку можно было погрузить на судно и добраться на нём до моря за каких-то два дня, спокойно разглядывая небо и подрёмывая. Они не стали так делать ради бережливости.

Но была и другая причина. Дело в том, что Лоуренс чувствовал бессмысленность спешки. Это путешествие наедине с Хоро совершалось после перерыва длиной во многие годы, и он хотел, не торопясь, наслаждаться дорогой.

— Но, однако... как болит спина...

Лоуренс, выпустив поводьев, встал на козлах и потянулся. Конечно, он успел отвыкнуть от поездок на повозке, но кроме этого сказывался и его возраст.

— Ты слишком усердно следишь за лошадью. Больше доверяй ей, — упрекнула Хоро, тоже потянувшись и выгнув шею, и снова усевшись на козлы.

— Я действительно трачу много сил?

— Да. Почти с того самого момента, как я впервые села рядом с тобой.

Хоро искоса взглянула на него, улыбаясь озорной улыбкой.

Лет двадцать назад он путешествовал один и не был привычен к женскому присутствию, поэтому он вечно волновался, когда она, появившись рядом, дразнила его.

— Но думаю, сейчас немногое изменилось. Я снова затягиваю шнур своего кошеля потуже, чтобы ни монетки не потратить впустую, — ответил он с улыбкой.

Хоро тут же наступила ему на ногу.

— Ты дурень.

Словно этого было мало, она ещё боднула его в плечо, заставив его только шире улыбнуться.

— Честное слово, вот что мне делать с тобой?.. — пробормотала Хоро, собираясь вернуться к хвосту, но её уши вдруг ожили. — Что это?

Не успел Лоуренс повернуться к ней, Хоро легко спрыгнул с козел. Его глаза следили, как она шла по хрустевшим опавшим листьям, а потом она исчезла за огромным пнём, торчавшим из земли. Он, было, подумал, что его любимая девушка побежала за цветами, но она вернулась. В руках она держала несколько больших грибов, почти закрывавших её лицо.

— Этот лес открыт и хорошо продувается. Грибы здесь легко собирать.

Она была такой всю эту поездку, а повозка была переполнена едой. Лоуренс не мог сдержать новой улыбки, когда она, без перерыва виляя хвостом, склонилась над повозкой, чтобы уложить грибы в мешок.

Небо было чистым, а погода приятной.

Он искренне подумал, что лишь они одни могли наслаждаться таким прекрасным путешествием.

— Это весело, — вылетело из его рта, прежде чем он успел поймать свои слова.

Хоро суетилась с едой, но шерсть на её ушах и хвосте укоризненно вздыбилась. Когда же она обернулась, напряжение уже оставило её, и мех снова мягко лёг на своё месть.

— Мм, хмм.

Хоро снова заняла место на козлах и восторженно улыбнулась.

Они покинули Ньоххиру, и всего за несколько дней он успел опростоволоситься с разжиганием обычного костра, затем заблудился, поставив под вопрос дальнейшее путешествие, однако, как оказалось, поездка может быть и приятной.

Лоуренс глубоко вздохнул, наслаждаясь моментом безмятежности, и хвост Хоро юркнул к нему под одеяло на колени. Нет ничего теплее тщательно ухоженного меха. Как торговец Лоуренс загадал недорогое желание, чтобы этот момент длился вечно. Возможно, он предчувствовал, что что-то может произойти.

— Послушай, дорогой, — медленно сказала Хоро.

— Хм?

— Я хотела бы записать свои воспоминания, чтобы никогда не забыть о том, как приятно это время, — продолжила она, с улыбкой прижимаясь к плечу Лоуренса. — Я израсходовала все чернила... Когда я могу ожидать новые?

За её невинной улыбкой часто скрывались какие-то мотивы.

Хоро подлизывалась к нему, только чтобы чего-то добиться от него. Так же, как не бывает в странствии только лишь приятных сторон, не бывает его и без затрат. Она пыталась расположить к себе Лоуренса, чтобы он купил ей побольше письменных принадлежностей, потому что с самого начала путешествия она пребывала в хорошем настроении и, когда выпадало свободное время, записывала снова и снова.

Хоро может прожить ещё сотни лет, но Лоуренс — нет. Ради неё и из-за столь разной длины их жизней он предложил ей записывать события за день. Чтобы она потом могла бы вечно наслаждаться, возвращаясь к этим счастливым дням, если бы записала достаточно много, так, чтобы забыть начало раньше, чем дочитает до конца.

Лоуренс был не совсем уверен, насколько хорошо это сработает, но Хоро, по крайней мере, была в восторге от этой мысли. Можно сказать, она стала одержимой ею. В конечном счете, он был счастлив потратить для неё деньги на бумагу, перья и недешёвые чернила, хоть это всё стоило довольно много. Конечно, он не собирался забрать с собой монеты в загробную жизнь. И это его устраивало, но, в конце концов, Лоуренс оставался торговцем в глубине души. Он не мог пройти мимо того, что она израсходовала все чернила, записывая всё, что ей хотелось, в те несколько дней, когда их возможности были ограничены.

— Почему бы тебе не содрать с дерева немного коры и не нацарапать всё на ней?

Огромная волчица, которой в действительности являлась Хоро, могла получить столько коры, сколько захотела, одним движением своего когтя.

— Дурень, древесная кора не хранится долго.

— Ладно... Я не думаю, что мы сможем найти что-то для письма, пока не выйдем к морю и не доберёмся до портового города Атиф на его берегу.

— Где-нибудь там не бродят овцы или коровы? Заодно добыли бы немного мяса — двух пташек одним камнем. Чернил нет, но... Ладно, что-нибудь сделаем с этим.

Похоже, она была готова убить их своими страшными когтями, ободрать шкуру и получить из неё пергамент.

— Скажу сразу — как делать пергамент, я не знаю.

— Просто никуда не годишься.

Лоуренс был невероятно близок к ответу — А кто всё истратил попусту? - но сумел сдержаться. Хоро писала немыслимо много, размахивая своим хвостом, только потому, что в эти дни произошло так много занимательного.

У них повозке было несколько больших конопляных мешков с грузом. Ещё — щедроты осеннего леса, неуклонно собираемые Хоро по дороге, и мешок, издававший жужжание, явственно различимое любому внимательному уху. Несколько обитателей содержимого мешка недавно сумели сбежать, выбравшись через дырку в нём и прожужжав мимо Хоро и Лоуренса. В этом мешке лежал большой улей, добытый Лоуренсом ценой нескольких укусов в различные части тела.

— Благое несчастье... Ладно, это немного уведёт нас с пути, но мы можем туда заехать, — произнёс Лоуренс, разглядывая карту.

— О? — заинтересовалась Хоро.

— Вот сюда идёт ответвление. Думаю, рядом должен быть постоялый двор... Да, вот он. Люди по дороге в Ньоххиру останавливаются там, и я думаю, у них может быть запас бумаги и чернил.

Среди почётных гостей, приезжавших в деревню горячих источников Ньоххиру, значились аристократы, члены королевских семей, архиепископы из соборов, аббаты из великих монастырей, владевших обширными землями, и многие другие. Писать — главное занятие таких людей, не было бы странным, если в гостинице оказалось всё необходимое.

— Тогда едем этим путём. И каких похвал они заслужат, если предложат нам горячее рагу.

Лоуренс думал, что Хоро собирала по пути всё, что можно есть, в качестве возмещения истраченных чернил и бумаги, но сейчас, увидев, как она облизывает в предвкушении того, из чего может быть приготовлено рагу, он понял, что она просто тешит своё чревоугодие. В любом случае, если ей это было в радость, его всё устраивало.

— Прекрасно, давай проверим, — сказал он, искоса наблюдая за своей спутницей.

— Действительно, — удовлетворённо кивнула Хоро.

Лоуренс смиренно вздохнул и направил лошадь в северном направлении вместо прежнего западного.

Путь к постоялому двору не занял много времени. Похоже, когда-то здесь собирались лесорубы, с тех пор здесь осталось валяться несколько брёвен, предоставленных мху и плесени. Над постоялым двором был прикреплён её знак в виде топора. Всё здание заросло плющом и мхом — даже сильнее, чем брёвна.

— Мм, — принюхалась Хоро. — Это хорошее место.

Постоялый двор притаился в глубине леса, а само здание казалось очень старым, и создавалось впечатление, что они наткнулись на жилище лесных духов. Однако балки и колонны, поддерживавшие карниз, выглядели недавно установленными, в саду за оградой росли овощи, а на траве под лучами солнца лениво жевали козы и свиньи. Было очевидно, что место поддерживалось в хорошем состоянии. Однако Хоро восхищалась не этим, её привлёк запах хлеба, доносившийся с дымом из трубы.

— Может, остановимся здесь сегодня?

— Если у них окажутся свободные кровати.

Лоуренс дал такой осторожный ответ не из стремления сэкономить, переночевав в сарае. Он заметил трёх великолепного вида лошадей, привязанных в стойлах конюшни, и нескольких человек, увлечённых выпивкой и похожих на конную стражу. Весьма вероятно, что здесь остановились влиятельные люди.

— Ладно, я, по крайней мере, могу спросить о ночлеге где-нибудь под крышей.

— Может, я притворюсь больной?

— Они тогда могут пустить тебя посидеть у огня, но я не знаю, сможешь ли ты тогда рассчитывать на мясо и выпивку.

— О-о-о.

Лоуренс криво улыбнулся при виде искреннего огорчения на серьёзном лице Хоро из-за перспективы остаться без мяса и напитков. Он нашёл место для повозки и решил для начала открыть дверь.

— Прошу прощения, я войду.

Должно быть, работники готовились к обеду, потому что его тут же встретил сладкий аромат хлеба. Безошибочный запах чеснока и масла разбередил его аппетит. Хоро с громко урчавшим животом проследовала за ним.

— Надо же, не часто видим здесь таких людей, как ты. Путешественник, да? — встал из-за стола, прервав оживлённый разговор, мужчина, вполне похожий на владельца. В его бороде проглядывали седые пряди, и сам он выглядел в точности, как человек, живущий в лесу.

— Нет, я... — заговорил Лоуренс, собираясь представиться, но его перебил кто-то, сидевший за одним столом с владельцем.

— А, смотрите-ка, лопни моя... если это не господин Лоуренс!..

Лоуренс присмотрелся и узнал настоятеля монастыря, приезжавшего несколько раз к ним в купальню.

— Какая приятная неожиданность, отец аббат. Сам Господь свёл нас здесь.

— Какое совпадение. О, и твоя жена с тобой, — заметил аббат.

В ответ на приветствие Хоро с достоинством кивнула — в такие моменты она всегда была прекрасной лицедейкой.

— Уважаемый, это владелец купальни "Волчица и пряность" из Ньоххиры.

— Так, так, так. Только не говори, что ты собрался открыть поблизости купальню?

Все рассмеялись шутке хозяина и, пожав руку Лоуренсу, предложили новым гостям место за столом.

Один мужчина был достаточно высокого положения, он остался сидеть.

— А, господин Лоуренс, это господин Бивери, правитель соседней земли. Правитель Бивери, это господин Лоуренс, владелец знаменитой купальни в Ньоххире.

— А, купальня. Я слышал о ней. Купальня вечных улыбок, не так ли?

Хотя он, очевидно, был местным землевладельцем, с ним не было сопровождающих, и он охотно протянул руку Лоуренсу. Тот представился, обменялся рукопожатием и, в свою очередь, представил Хоро, после чего владельцы купальни заняли предложенные им места. Казалось, этот Бивери не слишком кичился своим положением.

— Но, господин Лоуренс, разве сейчас не время тебе готовиться к зиме? Или, может, ты отправился получить заказ?

Вопрос оказался совершенно неожиданным, но Лоуренсу было нечего скрывать насчёт Коула и Миюри. Поэтому он расслабился и сообщил, что они едут повидаться с будущим священником и своей дочерью, и настоятель низко кивнул.

— Понимаю. Слово даю, мы слышали о деятельности господина Коула. Рассказы повествуют, как мы чувствуем, о настоящем герое войны, но я не сомневаюсь, что вы беспокоитесь.

Коул покинул Ньоххиру, сказав, что он сделает всё возможное ради исправления Церкви, такой испорченной ныне. Их единственная дочь Миюри примкнула к нему, и, судя по всему, они вдвоём вершили великие дела.

— Отец аббат, ты сейчас следуешь в Ньоххиру?

— Да. Именно из-за действий господина Коула всю весну и всё лето голова кругом шла. Всё наконец-то успокоилось, и я решил отдохнуть, раз представилась такая возможность.

Именно сейчас владельцы церквей и монастырей были вынуждены пересмотреть свои позиции и имущество из-за влияния Коула и Миюри. Они разбирались с разнообразными разрешениями и имуществом, стараясь так их распределить, чтобы их не могли сделать жертвенными агнцами.

— Вот чёрт... извини, Коул доставил тебе столько хлопот.

— О, нет, проблема совсем не в нём. Это просто невероятная возможность. Трудно начать очищение без должного пинка.

Будучи тем, кого гости купальни из духовенства просили помочь с этим очищением, Лоуренс ощутил, что его тёплая улыбка в действительности довольно натянутая.

Посреди этой беседы Хоро вдруг легонько дёрнула его за рукав, намекая, что хватит болтать и пора переходить к тому, зачем они сюда пришли.

— О, ничего, если я спрошу о чём-то? — приступил Лоуренс. — Здесь можно найти лишние чернила и бумагу?

Не только аббат, но и владелец постоялого двора, принесший выпить, недоумённо уставились на Лоуренса.

— Чернила и бумагу?

— Мы записываем, что встречаем по пути, чтобы пополнить наш запас знаний, но у нас закончились бумага и чернила. Мы надеялись здесь найти одолжить немного, если у вас что-то есть.

Выслушав Лоуренса, аббат и владелец переглянулись, затем вдвоём посмотрели на него с неопределёнными улыбками.

— Что ж, мы как раз разговаривали об этом.

— То есть?

Аббат прочистил горло.

— Благодаря всему сделанному господином Коулом все хранилища в мире прямо сейчас буквально выворачиваются наизнанку. А господин Коул к тому же работает над переводом Священного Писания на общий язык, чтобы каждый мог его прочитать, верно? Это всё приводит к тому, что перья, чернила и всё остальное прямо слетает с полок, как только туда попадают.

Не так много народу умеет читать и писать, и обычно немногим требуются перья и чернила.

— Я спрашивал и в городах, где останавливался, везде всё это трудно найти, если у кого что и остаётся, цены просто ужасно высокие. Присутствующий здесь правитель Бивери, — настоятель показал на землевладельца, — купил этих вещей довольно много в прошлом году, и мы сейчас обсуждали, сколько он сможет выделить мне.

Слово "правитель" вызывало образ человека с величественными бородой и чертами лица, но при великолепной бороде глаза Бивери были миролюбивыми, может, поэтому у него был несколько сонный вид. Лёгкость, с которой он протянул руку для приветствия, возможно, свидетельствовала о его природном миролюбии.

— Просто я купил их у менестреля, случайно проезжавшего через мою деревню в прошлом году. Он сказал, что женился на танцовщице, которую встретил в Ньоххире, и возвращается в родной город. Он сказал, что ему теперь нужны не перья, а плуги.

Менестрели и танцовщицы не могли всю жизнь заниматься своим делом. Лоуренс уже задумывался, чем занимаются люди, развлекавшие гостей в купальнях, и теперь он знал один такой случай.

Однако аббат первым обратился к землевладельцу с вопросом о чернилах и прочих вещах, Лоуренс должен был уступить. Он уже стал думать, что Хоро придётся терпеливо ждать до самого Атифа.

— Но, правитель Бивери, несомненно, воля Господа привела господина Лоуренса на постоялый двор в поисках чернил и бумаги.

— Что? — вырвалось у Лоуренса.

Бивери, аббат и хозяин двора с улыбкой посмотрели на него. Хозяин заговорил первым:

— Правитель Бивери искал помощи. В конце концов, приход сюда знающих и образованных людей — весьма обычное дело.

— К сожалению, я не гожусь для этого, но, думаю, ты идеально подходишь для этой работы, господин Лоуренс, — сказал аббат.

Бивери сел на своё место и посмотрел прямо на Лоуренса. Это был взгляд, присущий обладателям власти.

— Я, Бивер, искренне молился Богу здесь, на земле, когда-то считавшейся еретической. Это истинная удача, что я встретил тебя, господин Лоуренс, такого выдающегося и опытного торговца, втайне поддержавшего компанию Дива.

Лоуренс был озадачен, он не мог понять, что вообще происходит, но Хоро рядом с ним неспешно потягивала свой напиток, значит, пока ничего опасного не было. Он прочистил горло, приосанился и спросил:

— Чем я могу быть тебе полезен, мой господин?

— Не мог бы ты спасти мою землю в её бедственном положении? С твоим таким острым чутьём торговца? — тихо сказал Бивери, бородатый, сонного вида землевладелец произнёс это умоляющим тоном, а затем посмотрел на сидевшего рядом аббата. — Я бы хотел подарить господину Лоуренсу немного чернил и бумаги в качестве благодарности. Ты не против?

— О, конечно, нет. Я уверен, этого желает и Бог.

Бивери кивнул и повернулся к Лоуренсу:

— И тогда это то, что я предлагаю. Что ты думаешь?

У ближайшего землевладельца появилась срочная нужда. С другой стороны, похоже, нехватка чернил и бумаги стала повсеместной, кто знает, найдутся ли они даже в самом Атифе. Его торговые тревожные колокола громко звонили, он гадал, не стоит ли ещё о чём-то расспросить, но от Хоро исходило давящее чувство, ответив отказом, Лоуренс должен был приготовиться некоторое время спать без хвоста своей спутницы.

— Очень хорошо. Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы помочь тебе.

— О, как замечательно! — сказал Бивери, вставая и сжимая руку Лоуренса обеими руками.

Аббат вознёс молитву, а владелец постоялого двора наполнил всем чаши вином.

У Лоуренса на лице была улыбка торговца, но ситуация его несколько тревожила. Что нужно было землевладельцу, завсегдатаю этого постоялого двора? Однако кроме тревоги Лоуренс ощутил и любопытство. Зачем-то понадобились его знание торговли и опыт торговца.

— Я бы хотел, чтобы ты без промедления приехал в мои земли. Я покажу тебе дары моего... — на этом добродушный Бивери остановился и посмотрел на владельца постоялого двора. — Это не нанесёт ущерба хранителю сего места?

Несмотря на серьёзный тон последнего вопроса, и владелец, и аббат разразились смехом и вместе покачали головами. Похоже, Бивери был из тех землевладельцев, которые любимы многими людьми. Даже Хоро, обычно строгая при оценивании людей, казалось, получала удовольствие от этой компании, сидя рядом с Лоуренсом.

— Тогда отправимся, пока солнце не село. Моя усадьба здесь недалеко.

Лоуренс почтительно опустил голову.

Земли Бивери действительно начались недалеко от постоялого двора. Собственно и сам постоялый двор, как узнал дорогой Лоуренс, был прежде лесопилкой, принадлежавшей семье землевладельца.

Деревья стали редеть, скоро они выехали на небольшую равнину среди лесов, там им встретилась традиционного вида деревня. Селяне кланялись Бивери, проезжавшему мимо них в сопровождении единственного конного стража. Деревня выглядела довольно простой — не было видно ни коров, ни лошадей, только несколько собранных вместе вьючных мулов, но в то же время она казалась мирной и, похоже, ей хорошо управляли.

— Господин Лоуренс, здесь есть серьёзная трудность, я хотел бы, чтобы ты позаботился о том, с чем пришлось столкнуться главе деревни, — заговорил Бивери, когда они проезжали между почти убранными пшеничными полями.

— С чем-то, требующим моих познаний в торговле?

— И даже очень.

Бивери по-доброму улыбнулся встреченному селянину, возвращавшемуся с работы в деревню, а затем продолжил:

— На самом деле никто из нас, включая и меня, ничего не знает о торговле, и потому мы не знаем, что делать...

— Но эта деревня кажется мне достаточно спокойной. Не заметно, что здесь что-то идёт не так.

Обычно было достаточно одного взгляда на деревню, чтобы увидеть, не погрязли ли её жители в долгах, став жертвой нечистоплотного торговца, не раздавлены ли они непомерными налогами, которыми их обложил всевластный землевладелец.

— К счастью, эта проблема не сказывается на повседневной жизни селян, но... может, потому мы и не думали об этом всерьёз — вздохнул Бивери. — Когда такие потоки большого мира — или, скорее, его волны — достигают нас даже в таких отдалённых от него деревнях, они увлекают с собой людей. Вот, и я тоже начал терять уверенность в том, что я всегда думал.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Лоуренс.

— Ну... что мы должны делать с этим лесом, который поддерживает мою землю и моих людей, — ответил Бивери, глядя уныло, будто он раскрывал какую-то постыдную тайну своей семьи.

— Лесом? — блеснули глаза Хоро, пьяные от вина на постоялом дворе.

— Да. Именно как сказал отец аббат, мир стремительно движется вперёд, и это не проходит мимо нас. По существу... — запнулся Бивери, взглянув вперёд.

Там, в конце дороги перед лесом, показался скромный на вид дом землевладельца.

— По существу мы спорим, как можно было бы получить наибольшую выгоду от нашего леса, — сказал непритязательный землевладелец, судя по его лицу, он был в настоящем тупике.

Этим вечером Бивери угощал их ужином, включавшим зайчатину, а также мясо перепела, бекаса и гуся. В городах были обычными те виды мяса, которые можно заготавливать, например, говядина или свинина, здесь же были представлены блага гор, которые идут в пищу немедленно после их добычи, затея поужинать чем-то подобным в городе заставила бы золотые монеты улетать из кошеля Лоуренса.

Хоро была, конечно, в восторге, но Лоуренс только почувствовал себя ещё более обязанным. А то, что рассказал за ужином Бивери, совсем не казалось чем-то легкоразрешимым.

— Фухх... давненько мне не перепадало такого вкусного мяса... — сообщила пребывавшая в полном удовлетворении Хоро, лёжа на кровати, поглаживая свой живот и размахивая хвостом. — Судя по этому мясу, лес за этим особняком невероятно как хорош. Помыслить своими руками вырубить его на древесину — верх глупости. Позиция бородача оставить деревья там, где они есть, достойна внимания.

Лоуренс, сидя на углу кровати, посмотрел на тихо отрыгнувшую Хоро и, снова повернувшись к свечам, вздохнул.

— Ты, возможно, права, но...

— Ты, что, на стороне дурней?

Неумолимость слов Хоро объяснялась её отношением к будущему этого леса. Пусть здесь была и не её территория, мысль об уничтожении столь изобильного леса была для неё невыносимой.

— Я понимаю чувства селян, когда они говорят, что хотят срубить деревья и продать древесину.

— Хм?.. — Хоро открыла один глаз и посмотрела на Лоуренса.

— Война с язычниками закончилась, торговля на резком подъёме, многое подорожало. По той же причине у нас в Ньоххире не хватает разменной монеты.

Перед глазами Лоуренса встала живая картина владельцев купален, услышавших о его с Хоро поездке и прибежавшими просить помочь в обмене денег на мелкую монету.

— Среди торговцев древесина пользуется большим спросом для лодок, повозок, ящиков и бочек, поэтому она подорожала. Использовать эту возможность, срубить несколько деревьев и заработать немного денег не является неразумным выбором.

Хоро повернулась вполоборота, приподняла голову и сердито стукнула хвостом о кровать.

— Дурень. Сделав это, они обратят такой красивый лес в пустыню. Ты уже забыл, каким вкусным было то мясо?

— Я ценю и это. Деревня живёт до сих пор так спокойно, вероятно, благодаря изобилию этого леса.

— Мм. Значит, ты это понимаешь, — сказала Хоро с таким гордым видом, будто её похвалили, вероятно, она была немного пьяна.

— Бивери представляется разумным и добросердечным землевладельцем. Его щедрость проявилась в том, что он разрешает селянам собирать грибы, мёд и даже дикие овёс и рожь из леса. И даже если случится неурожай, им никогда не придётся беспокоиться о еде.

— Ага. Это совсем не плохо... — проговорила Хоро, прикрыв глаза — возможно, из-за сытного ужина и выпивки, но к тому же она могла и устать, отвыкнув за годы от путешествий.

— Но следует сказать, что они не могут прожить без серебра. Деревня должна зарабатывать деньги для товаров, которые не могут производить сами.

— Мм-хмм... Но рубить и продавать деревья? Что за глупая затея...

Голова Хоро упала с ладони, на которую опиралась. Скоро её тело просто свернётся калачиком, поэтому Лоуренс со вздохом встал и стал снимать с неё плащ, в котором она лежала.

— Ррргх... Я могу спать и так...

— Да, ты можешь. Можешь порвать плащ.

— Дурень...

Движения Хоро замедлялись. Его поражало, что она могла вести себя так и в то же время настаивать на своём звании мудрой волчицы и великого существа, которому когда-то поклонялись как богине.

Он снял с неё плащ, потом снял с её шеи и положил на подушку мешочек с пшеницей. Она, тихо похрапывая, уже пребывала в мире снов.

— Какая же она маленькая, — вздохнул Лоуренс, сложил плащ и подошёл к окну.

Ночной осенний ветерок слегка холодил ему кожу, лес хранил под своей сенью глубокую темноту, которую был не в силах растворить лунный свет.

— Вырубленные деревья вырастут снова... поэтому им лучше продать древесину по высокой цене, пока это возможно, так, да?

Так думали вовсе не два-три жителя деревни. Но Бивери, несколько поколений управлявший этой землей, боялся, что опустошение леса ради моментальной прибыли будет означать, что они впредь не смогут полагаться на прежнюю благосклонность леса. Ели этот страх и был сродни суеверию, то уж не совсем и беспочвенным. Даже грибы перестали бы расти через несколько лет, если их полностью вырвать, насыщая свою жадность. Вырубишь деревья — изменишь направление воздушных потоков, воды потекут иначе, сменятся растения, изменятся условия жизни птиц и пчёл. А чтобы выросли новые деревья, потребуется больше одного поколения людей.

Так что было достаточно оснований для осторожности.

Но если ценность древесины начнёт падать, пока они будут рубить, а деревню в это время постигнет неурожай или пожар, или любое другое бедствие, и деревне потребуются большие деньги? Нетрудно представить, как они начнут ссориться, пытаясь продать древесину пораньше.

Землевладелец Бивери хотел уменьшить проблемы селян, сохранив при этом густой лес на будущее и оставив какие-то деньги на своей земле.

Тогда что же делать?

Лоуренс всматривался во мрак ночного леса, потом, наконец, вздохнул и закрыл окно. Эта проблема не из тех, что решится сама собой, когда немного подумаешь. Он должен был выслушать селян и при необходимости переговорить с главой деревни или другими представителями общины.

В целом Лоуренс сказал бы, что имеет дело с чем-то большим, чем просто торговая проблема, здесь играет роль управление людьми: поняв в точности, чего хотят люди, необходимо найти между ними согласие, удовлетворяющее всех. Тем, кто мог бы оказать большую помощь в такое время, была Хоро, мудрая волчица.

Обдумав это, Лоуренс со вздохом скрестил руки на груди.

Хоро свернулась калачиком, укутавшись в одеяло, и тихо похрапывала.

— И потому тебя называли великой мудрой волчицей.

Приподняв одеяло, он увидел её мирное спящее лицо, и края его губ приподнялись в улыбке. Он, поцеловав её в щеку, задул свечу и сам залез под одеяло, отложив все заботы на завтра.

В то же мгновение он уснул.

И Лоуренс, и, что необычно, Хоро проснулись рано. Это было с её стороны ни похвальным рвением, ни благодарностью за мясо, которым их угощали за ужином, ни чем-нибудь ещё в этом роде. Скорее, это было негодование при мысли, что обильный лес мог быть уничтожен, что побудило Хоро действовать без промедления.

Сейчас она неслась впереди него по направлению к лесу.

— Эй, Хоро... подожди!

— Ты что, перепил вечером?

При движении по дикой местности, похоже, важнее не сила или выносливость, а умение двигаться. Хоро шла поистине волчьей походкой, она почти летела над землёй. Это было слишком для владельца купальни Лоуренса. Впрочем, примерно так же он отставал от неё и в Ренозе много лет назад, когда она тащила его от дома Делингов.

— Но ты... кха, кха... Чего ты так взвинчена?

Горло Лоуренса сжалось, он выпил прохладной воды из захваченного меха. Хоро оглянулась, её красные глаза горели.

— Я не взвинчена. Я просто думаю, что те, кто осмелился бы погубить такой лес, неисправимые дурни!

Было бы бесполезно ответить, что это именно то, что называется взвинченностью. Лоуренс вздохнул и перехватил деревянную вощёную дощечку, которую он держал под мышкой. На ней заострённой палочкой он подробно записал, как селяне относились к лесу.

— Как бы ни было, лес Бивери действительно выглядит вечным. Здесь у нас... хм... здесь место, где они собирают дикие зёрна.

Рожь и овёс можно найти в лесу. Не столь качественные, как взращиваемые людьми на полях, но они прекрасно годились для пивоварения или на корм вьючным животным.

— Мм. Лес достаточно открыт солнцу, и с того холма хорошо стекает вода. Я могла бы прогнать оленей и кабанов и обеспечить урожаи на тысячу лет.

Хоро была воплощением волчицы, живущей в пшенице, так что её слова должны быть правдой.

— Некоторые полагают, что вырубка деревьев в этом месте не слишком скажется на лесе.

Лоуренс думал, что в таком случае селяне смогут расширить свои поля.

— Хмпф, они действительно дурни, — обернулась Хоро и посмотрела на эту поляну в лесу, её хвост сделал резкое движение, будто отмахнулся от такого замысла. — Вперёд, вырубите здесь деревья. Ветер в ненастье придёт и уложит все колосья пшеницы. И останутся лишь слишком короткие и самые толстые, только они что-то принесут. Через несколько лет не останется ничего, кроме колючек, которые нельзя ни варить, ни жарить.

Хоро веками жила на пшеничных полях деревни Пасро, а прежде властвовала в месте под названием Йойтсу, упрятанным в горы глубже, чем сама Ньоххира. Она, несомненно, сама видела вековые изменения лесов, чего он не мог себе даже вообразить.

— Понятно. Давным-давно люди в деревне, куда я приехал торговать, жаловались, что вдруг лишились лесных благ. Полагаю, что-то такое тогда и случилось.

— Да. Лесное изобилие для них — это данность, потому я не заблуждаюсь насчёт их мыслей: их удача, мол, будет с ними, что бы они ни сделали. Но лес чувствительней ваших весов для всякой мелочи.

Хоро присела, подобрала пучок соломы и по-ребячьи отшвырнула его прочь.

— Куда теперь?

— Участок к востоку отсюда... Хм? — удивлённо воскликнул Лоуренс, глядя в записи рассказов селян на дощечке.

— В чём дело?

— В общем, — Лоуренс повернул доску к Хоро, — тут предупреждают о пчёлах.

У него ещё не прошли укусы пчёл, полученные, когда он добывал улей. Он втирал в места укусов мазь, замешенную на свином жиру, а там, где он не доставал, втирала Хоро, и она не могла не знать его боль. Но она была и ненасытной волчицей.

— Ты о том, что нам нельзя упускать такую возможность?

— Нет! Я больше не буду собирать ульи!

Если он не откажется сразу, она будет давить, пока он не отправится ещё за одним ульем. Хоро усмехнулась, куснула соломинку, которую держала в руке, и указал на восток.

— Тогда идём туда.

Следуя за бодрой Хоро, Лоуренс почему-то ощутил ещё большую усталость. К счастью Хоро с осторожностью пошла по тропинке, сбегавшей с небольшого холма. Она показала ему ямы, скрывавшиеся под опавшей листвой, и выглядевшие твёрдой почвой, прикинула направление ветра и нашла, как легче их обойти.

Лес становился всё гуще и гуще, а воздух — более тяжёлым и влажным. Здесь росло много хвойных деревьев, закрывавших солнце. Какой-то шум и треск веток производили, вероятно, птицы, которых он не мог видеть, или белки с мышами, быстро скрывавшиеся с глаз. Вокруг валялось много желудей и шишек, пусти сюда свинью, она быстро бы растолстела.

— Чем дальше идём, тем лучше этот лес, — восхищённо вздохнула Хоро, и Лоуренс кивнул, соглашаясь. — Это объясняет, почему жители деревни не слишком усердны на полях.

— Хм... Не видно, чтобы поля в деревне были в столь плачевном состоянии. Это действительно так?

— Они не задумываются об этом. В конце концов, жители деревни могут найти еду, если захотят, просто гуляя по лесу, так что, конечно, это неизбежно. Что ж, тем сильнее меня поражает, почему они спорят, как поступить с лесом. Его потеря привела бы столь многих в трудное положение, — сказала Хоро, наблюдая за белкой, пробежавшей по ветке дерева.

— Это потому что лесные блага не равны для каждого.

— Хм?

Хоро подобрала на сей раз палку, а не пучок соломы, и, поворачиваясь к своему спутнику, стукнула ею о корень дерева. Возможно, просто от нечего делать. Лоуренс увидел под ногами траву, помогающую при лихорадке, и раз Бивери позволил им взять из леса всё, что они захотят, он сел на корточки и охотно собрал траву.

— Эти травы, грибы и орехи полезны для всех. Но деятельность людей сложна.

Хоро промолчала, но показала глазами — продолжай говорить. Лоуренс выпрямился, и они пошли рядом.

— Блага леса могут быть обильными, но есть очень многое, что можно превратить в монеты.

— Мёд и всё такое?

— Да. Я думаю, мёд — это лучший пример еды. Ты можешь продавать эль или сидр — в зависимости от возможностей, но если вода в этом месте не очень хорошая, то об этом никто и не помыслит. А когда ты так далеко от населённых мест, доставка будет стоить времени и денег. Жидкий товар тяжёл, поэтому перевозка груза обойдётся дороже всего. Если вкус не слишком хорош, едва ли товар удастся продать на рынке.

Лицо Хоро приняло задумчивое выражение, возможно, она вспоминала торговое путешествие с Лоуренсом.

— Можно, скажем, привезти из города овец и свиней и пустить здесь пастись, но расстояние и тут станет проблемой.

В этот момент Хоро внезапно вытянула шею и посмотрела вглубь леса.

— Что там?

— Запах углей...

Он на миг обеспокоился, не начался ли пожар, но Хоро была для этого слишком спокойна. И он тогда понял, откуда запах.

— Запах остался от пережигания дерева на древесный уголь.

Он указал небольшую грязную кучку.

Чтобы получить древесный уголь, дрова обычно укладывали слоями в яму в земле, чередуя с мокрыми листьями, и поджигали. Затем присыпали сверху землёй, оставляя отверстие для воздуха. Пережигание занимало одну-две ночи.

— Уголь нужен всем, но есть люди, которым он нужен больше других.

— Может, мяснику?..

Лоуренс фыркнул, таким забавным показалось ему предположение Хоро, чем заслужил её пристальный взгляд.

— Прости, прости. Мясо, поджаренное на углях, конечно, очень вкусное.

Хоро раздражённо отвернулась и поковыряла кучу палкой.

— Больше всего уголь требуется кузнецам.

— А-а-а... Те, кто постоянно жжёт уголь в лесу, и от них расходится лязг железа, нет?

— Это, вероятно, кузницы побольше. Но да, что-то в этом роде.

— Значит, это они хотят вырубить деревья? — Хоро глянула на дощечку в его руке.

— Иногда и они. Особенно учитывая, насколько вырос в цене уголь сейчас, ведь от этого дорожают и товары из железа. Имея такой густой лес, они могут решить, что нашли хорошую возможность разбогатеть.

— Какое корыстолюбие.

— Не упусти свою возможность, говорят они.

Хоро фыркнула и вздохнула.

— В общем, как я говорил, трудно превратить все блага, которые селянам посчастливилось бы получить из леса, в деньги. И эти блага не были бы поделены со всеми.

Больше всех заработают лесорубы, которые вырубят деревья, а также те, кто доставит древесину. За ними идут угольщики и кузнецы. Конечно, не все деньги пойдут им. Придётся заплатить налоги Бивери, что пойдёт в доход деревне. Но большие деньги, получаемые в первую очередь, заставят немногих их получателей возгордиться, и в деревне быстро выстроится лестница, ступени которой селяне займут по их доходам. Что совсем не обрадует тех селян, которые не заняты денежным делом, — тех, кто в лесу охотится или собирает то, что вносит столь ценное разнообразие на обеденные столы жителей деревни, и, конечно, тех, кто проливает пот на полях. А волнений в деревне Бивери боялся больше, чем опустошения леса.

— Должен найтись более лёгкий способ заработать деньги.

— Мм, — Хоро закрыла глаза, будто внимательно прислушиваясь к происходящему вокруг, затем заговорила. — Верно. Что насчёт мехов?

Она был воплощением волчицы, а волчьи шкуры иной раз выставлялись в лавках на рынке. Это была деликатная тема, но именно Хоро её затронула, и он должен был ответить.

— Меха — это одно из немногого, что можно было бы обменять на деньги, но... большинство охотников согласны с вырубкой деревьев.

Хоро нахмурилась.

— Они полагают, так им будет легче преследовать добычу, поэтому они хотят, чтобы деревья исчезли.

Хоро изумлённо опустила плечи, а потом с силой ударила палкой, что она держала в руке, по стволу дерева.

— Люди — сплошь дурни и ничего более.

— Но скорняки против вырубки деревьев, думаю, они с охотниками просто уравновесят друг друга.

— Хм? — произнесла озадаченная Хоро, вероятно, не понимая мотивов скорняков.

Чем больше будет добыто животных, тем больше будет работы с мехами.

Лоуренс стал объяснять работу мира людей.

— Тебе нужно будет продубить шкуры, верно? А для этого требуется место в глубине леса. Вот почему... — он посмотрел на деревья, растущие вокруг, и тут до него кое-что дошло. — О, точно. Думаю, они, предупреждая о пчёлах, имеют в виду это. Да. И... полагаю, ты хотела бы увидеть не таких пчёл.

— Фи-и... Ты про те, что роятся над коровами?

Она говорила о кровососущих оводах. Похоже, лишь насекомые не подчинялись волкам, повелителям леса. Лицо Хоро выражало явное отвращение.

— Нет, те, что собираются на деревьях.

— Это... не те? Пчёлы, которые собирают нектар? Так они собирают, где угодно.

Улей, который они добыли не так давно, был тоже полон нектара, собранного как раз с деревьев со сладким соком. Но насекомым деревья были нужны не только ради сока.

— Те, что устраивают себе дома внутри деревьев. Ты не видела странные семена, растущие на деревьях?

Хоро недоумённо посмотрела на него, затем неуверенно кивнула.

— Да... случалось. Это которые растут прямо из веток деревьев, да? Но называть их "семенами"... это странные наросты на деревьях. И в еду не годятся.

Она высунула язык и скривила лицо, возможно, она когда-то попробовала такой.

— Они растут, потому что именно там те пчёлы откладывают яйца. Можно сказать, что это их колыбель.

Хоро, до слёз испытывавшая отвращение к насекомым, паразитирующим на других насекомых, побледнела, услышав об этом. Но в то же время она всегда нахваливала личинки пчёл, находя их восхитительными на вкус, и её любопытство, похоже, победило.

— И? Как это относится к мехам?

— Самым прямым образом. Скорняки отрезают эти наросты, заливают водой, кипятят и дубят шкуры этим отваром.

— О-о-о. И потому... Понятно. Гора мехов великолепна, но только не без чего-то, чем можно дубить шкуры.

— Точно. И мех — это один из немногих товаров, который можно легко продать за деньги. Такое может подействовать на селян сильнее всего, чтобы пытаться спасти лес.

Хоро кивнула и посмотрела на него так, словно им, наконец, показался лучик надежды, но затем, видимо, она о чём-то подумала.

— Но, дорогой, если выбрать между мехами и древесиной — что принесёт больше денег?

Он не ожидал меньшего от мудрой волчицы — нет, от жены бывшего торговца.

— Конечно, древесина, без тени сомнения.

Хоро раздражённо вздохнула и отшвырнула палку. Затем она огляделась вокруг, сложив руки на груди, словно она управляла этим лесом. Даже ей было понятно, какую роль играет обещание большой прибыли.

— Но, как я сказал сегодня утром, нам нужна твоя мудрость.

Они пришли в лес с лучом надежды найти что-то денежное, способное перекрыть продажу древесины или поддержать позицию скорняков и пока не очень продвинулись. Как Лоуренс знал все входы и выходы в торговле, так и селяне с рождения жили рядом с этим лесом. Самонадеянно думать, что он может заметить то, что не увидели они.

— Хмм... я могу говорить о преимуществах сохранения леса в целости и о вредных последствиях вырубки деревьев...

— Так, или мы могли бы содрать с тебя верхний слой.

Хоро надула губы, её уши и хвост недовольно качнулись.

— С этой моей формы сдирать нечего.

— Тогда, может, точнее сказать, что мы должны покрыть тебя ещё одним слоем меха?

Истинной сущностью Хоро была огромная волчица. Если жители деревни увидят её мельком и услышат её вой на луну, страх перед властителем тёмных лесов может поселиться в их душах. Убоявшись её гнева, они, возможно, не осмелились бы прикоснуться к деревьям в лесу.

— Но места себе не найду, если слабая маленькая девочка или кто-то ещё будет отправлен в лес... Я не смогу всегда приходить сюда в этот лес.

Люди, знавшие прежние верования, существовавшие до распространения учения Церкви, знали и то, что следует делать, сталкиваясь с гневом повелителя леса и не только его, но и духов, населявших горы и источники. Лоуренс почти представил Хоро в волчьем теле, растерянно обнюхивавшую рыдающую девушку, принесённую ей в жертву. Это показалось ему забавным, но смеяться он не мог. И потом, если люди станут бояться леса и перестанут ходить в него, их жизнь стала бы намного тяжелее. Лоуренс с Хоро пошли бы против своего отношения к жизни, создав ради сохранения леса ситуацию, когда никто не смеет прикоснуться к его благам.

— Красноречие — это, скорее, твоя специальность, разве нет?

Он не хотел слышать это от Хоро, выпрашивавшей еду любыми уловками, и, несомненно, она прочла всё по его лицу. Она подошла к нему и очень осознанно наступила ему на ногу, затем отошла на несколько шагов и скрестила руки на груди.

— Это твоя специальность, разве нет?

— Да, это так, — вздохнул он со стоном.

— Мммм... Всё сводится к деньгам, нет?.. Я не поверю, что в таком богатом лесу не найдётся ничего, что стоило бы каких-то денег...

До селян земель Бивери, вероятно, доходят разные слухи, но если кто-нибудь направился бы на юг вниз по течению, он легко увидел бы нынешнее состояние мира с позиции своей ситуации. Повсюду развивалась торговля, которой требовалась древесина, и она сплавлялась вниз по реке. Было бы странно не задуматься об участии в этих доходах. Лоуренс и сам думал, что было бы хорошо срубить немного деревьев, чтобы подзаработать деньжат. Но озвучивать эту мысль он не стал из-за Хоро.

Она проявляла взрывной характер всякий раз, когда дело касалось леса, а изначальной причиной, по которой он предложил помочь Бивери, была нужда в бумаге и чернилах, чтобы Хоро могла продолжать записи о своём путешествии.

И конечно, умница Хоро не забыла об этом. Она некоторое время смотрела на колыхавшийся над ними от ветра зелёный навес из листвы деревьев, потом сказала:

— И я тоже не могу сопротивляться мощным течениям. Если мир людей желает блестящих монет, я не могу идти против них.

— Хоро?

— А чтобы писать, нужны серебро и золото, нет? В этом случае я не могу думать, что будет правильным встать на пути жителей деревни, желающих заработать немного денег. У них есть свои желания, как и у меня.

Естественно, селяне не собирались продавать древесину ради приобретения предметов роскоши. Они просто не хотели упустить хорошую возможность получить немного столь ценных монет. Если деревня поднакопит деньжат, они смогут в неурожайный год поехать за продуктами в ближайший город, смогут купить железный инструмент, необходимый для работы в лесу и в поле. Или, может, установить новую водяную мельницу в ручье поблизости. Деньги прямо улучшили бы жизнь этих людей и сделали бы их богаче. В Священном Писании говорится, что люди не могут жить единым хлебом, вот и селяне не могут всё необходимое взять лишь из благ земли.

Хоро безвольно стояла у кучи, в которой пережигали дерево на уголь, и казалось, что от неё тоже остались лишь угли.

— Я думала, что давным-давно оставила мысль защищать леса, — с горькой улыбкой сказала Хоро, подходя к Лоуренсу и беря его за руку вместо того, чтобы снова наступать ему на ногу. — Как тебе было трудно разжечь огонь и крепко держать поводья, отправившись в первое за долгие годы путешествие, так и я тоже слишком долго отмокала в ваннах и забыла о движении мира.

Иногда нужно просто делать вид, что отводишь взгляд, когда видишь мир не таким, каким хочешь его видеть. И Лоуренс, двигавшийся когда-то по стезе торговца, и Хоро, которая могла лишь стоять и смотреть, как изменялся мир, прекрасно осознавали это.

Лоуренс сжал маленькую ручку Хоро, наклонился и поцеловал в основание её волчьих ушей.

— По крайней мере, Бивери — добрый землевладелец. Возможно, он не хватит через край, управляя этой землёй.

— Мм, — кивнула Хоро и прилипчивой кошкой прижалась лицом к его груди.

Желаниям Хоро и правителя Бивери, искавшими спокойствия для леса, не было суждено сбыться. Правитель Бивери обладал сочувствием, если Лоуренс извинится и подарит ему этот огромный улей в качестве извинения, тогда вполне можно было бы рассчитывать получить немного бумаги и чернил.

Дойдя в размышлениях до этого, он ощутил прилив вдохновения.

— Точно. Взяв чернила и бумагу у господина Бивери, мы могли бы продать всё по высокой цене для него, это могло бы помочь.

Как бы там ни было, но в этом удалённом захолустье было немного умевших читать и писать. Если бы всему этому богатству предстояло просто сгнить без пользы, следовало бы хотя бы подумать о том, чтобы обменять его на деньги. Чтобы восполнить неудачу в просьбе, принятой им с такой готовностью, лучше всего суметь обратить всё, что можно, в серебро. Когда он всё объяснил, Хоро криво улыбнулась.

— Даже если бы ты упал, ты бы не встал бесплатно.

— В конце концов, я же торговец, — пошутил он.

Хоро усмехнулась, а затем вздохнула.

— Тогда мы должны начать с извинений, да? Возможно, сегодня у нас не будет вкусного мяса.

— Может, ты запишешь свои воспоминания о нашей поездке на какой-нибудь коре дерева, как на этой доске? Мы купим немного бумаги и чернил, когда сумеем.

— Мм. Или этот древесный уголь сгодится для этого?

Лоуренс посмотрел на оставшуюся кучу.

— Один лишь древесный уголь сразу размажется. Я видел, как его смешивают с клеем и применяют вместо чернил, но чтобы сделать клей, нужно долго варить кости и сухожилия животных. Ну, ещё нужны деревья из леса... или что-то в этом роде.

— Ладно, уголь не поможет совсем! — нарочито громко прокричала Хоро, и Лоуренс не мог не улыбнуться. — Но, дорогой, а как делают чернила, которыми я всегда пишу?

— Хмм? Ладно, тебе надо варить эти кусочки с деревьев, имеющие форму семян, их называют жёлтыми орехами. Их также используют для дубления шкур... А?

— О?

Хоро и Лоуренс посмотрели друг на друга.

— Дорогой, — сказала Хоро, и улыбка туго растянула губы Лоуренса.

— Ответ может быть у меня в голове, но я не всегда могу его вытащить.

— Очень похоже на твой кошель.

Это не одно и то же, — хотел сказать он, но вместо этого не удержался от новой улыбки при виде заблестевших от предвкушения глаз Хоро, и её заходившего взад-вперёд хвоста.

— Селяне, вероятно, тоже пропустили такую возможность.

Единственным умевшим читать и писать был землевладелец Бивери. А может, и сам Бивери не умел. Это было обычным явлением для удалённых от городов мест, поэтому селяне мало что могли сделать, если бы мысль не принёс кто-то ещё.

— Они говорили, что чернила стали довольно дорогими из-за малыша Коула и Миюри, нет?

— Да. А тебе нужен густой лес, чтобы на деревьях было много наростов.

— Дорогой, — усмехнулась Хоро.

Случается, мир бывает и таким.

— Это защитит лес, но в то же время будет полезно для жителей деревни. Если они смогут приготовить много дорогих чернил, то будут зарабатывать деньги куда дольше, чем продавая древесину — дерево срубить можно лишь один раз.

— И всё это означает чернила для меня!

Лоуренс и Хоро бок о бок вышли из леса, рассказали Бивери о своих изысканиях и о том, как делать чернила и какова их цена. Чернила были отличным товаром: небольшие вложения давали большую отдачу. В отличие от выпивки, можно было ожидать большой доход даже при отправке в отдалённые места, и даже дети могли собирать чернильные орешки и работать с ними. Также это дело не стало бы разделять селян во время работы и получения дохода, что защитило бы спокойствие в деревне.

— Я и не ожидал меньшего от знаменитого господина Лоуренса!

Бивери отнёсся к гостям с безмерной признательностью и угостил их вечером ещё одним невероятным ужином.

Хоро сразу же записала всё, что им довелось съесть, записала чернилами, которые дал Бивери, и когда Лоуренс взглянул на неё в очередной раз, она уже дремала на месте от выпитого. На листе он увидел своё имя и фразу — Дурень иногда бывает полезным.

— Ты могла оставить дурную часть вне упоминания.

Он криво улыбнулся, поднял Хоро с кресла, в котором она задремала, и отнёс в кровать. Уложив вечную принцессу в постель, он вернулся к залитой лунным светом стопке бумаги. В будущем эту бумагу наполнит ещё много слов. Иногда истории будут захватывающими, а иногда не очень.

— Но все они станут хорошими воспоминаниями, — пробормотал Лоуренс, положив руку на подоконник.

Он закрыл эту историю, как закрывают книгу.

Лишь одна история их долгого, долгого путешествия.

ВОЛЧИЦА, ИКРА И НАЧАЛО ПУТЕШЕСТВИЯ

Ветер сегодня был несколько прохладным. Прошло почти две недели с тех пор, как они покинули деревню горячих источников Ньоххира и отправились в путешествие. И более шестнадцати лет с тех пор, как бывший торговец Лоуренс в последний раз катил с Хоро в повозке. Поначалу у него не всё ладилось, но теперь, наконец, к нему вернулось чувство дороги. Извилистые горные тропы вывели их на плоскую равнину, ничто не закрывало им вид, и они в полной мере наслаждались мирскими радостями путешествия.

— Уа-а-а-у-у, — прозвучал среди окружающего спокойствия мощный зевок.

Издал его не Лоуренс, а лежавшая позади него в повозке на куче одеял Хоро, его спутница. Она весь день изысканно грелась под лучами солнца и делала это с большим удовольствием.

— Дорогой, мы... уа-а-у... ещё долго?...

Воздух был прохладен, напоминая об осени, но солнечный свет на полях вокруг них создавал какую-то видимость лета. Ничто не сравнится с удовольствием ощущать ласку прохладного ветерка на щеке, чуть взмокшей под тёплым солнцем.

Хоро дремала при каждой возможности даже в Ньоххире, расслабляясь в свою волю. Но сегодня она предавалась неге до самозабвения, томно потягиваясь на одеялах подобно домашней кошке. И не зря её рука лежала на небольшом бочонке. Она достала немного мёда из улья, попавшего к ним, когда они дней десять назад заблудились в лесу, и смешала его с вином. Затем она накрыла бочонок одеялами, и через несколько дней её медовуха была готова.

Сегодня она проснулась довольно рано и поскорей достала бочонок и вытащила пробку. Чуть опьянев от порции медовухи, она задремала, затем снова проснулась и повторила свой ритуал, а потом снова и снова. Это был верх роскоши.

— Уже почти. Когда выйдем на главную дорогу, встретим много людей. Будь осторожна.

— Дурень... Не так уж много... я и... а...

Последние слова она пробормотала совсем уж неразборчиво. Лоуренс глянул через плечо — Хоро спала лицом к небу с приоткрытым ртом.

Она выглядела девушкой лет пятнадцати — с закрытым ртом, но это небрежное поведение вполне было ей к лицу. Было что-то романтичное в блеске на солнце её льняных волос и мягком шелесте её чёлки на ветру. Однако не было причин скрывать всё это от посторонних глаз. Всего лишь своевольная девушка, вкушающая радости своего путешествия.

Но в действительности Хоро была не просто обычной девушкой, одной из тысяч. У неё были не только красивые льняные волосы, блестевшие на солнце и танцевавшие на ветру, ещё она обладала остроконечными ушами на макушке и хвостом с красивой густой шерстью, который рос у неё из поясницы. Хоро была воплощением волчицы, живущей в пшенице, с огромным телом в своей истинной форме, и она будет веками жить, сохраняя своё достоинство. По крайней мере... так она говорила.

— Благое несчастье... — вздохнул Лоуренс при виде её невинно спящего лица, но не удержался от улыбки, тронувшей один край его губ.

Она называла себя мудрой волчицей, и её мудрость и проницательность действительно впечатляли, но когда она разыгрывала бесхитростность, он становился слабовольным.

— Какая же она маленькая, — пробормотал он под нос, улыбнувшись половиной рта и не зная, кому обращены его слова.

Пожав плечами, он достал кусок вяленого мяса из небольшого льняного мешочка, лежавшего рядом на стопке бумаги, и сунул его в рот. Листы бумаги были заполнены записями ежедневных событий, Хоро, дремавшая сейчас в повозке, каждый день усердно описывала их, стараясь ничего не упустить,.

Она будет жить вечно, и как бы Лоуренс ни старался, ему придётся оставить свою любимую жену в этом мире одну. И потому он предложил записать из их жизни столько всего, сколько она сможет, чтобы, дочитав до конца, она уже забывала начало. Записать до того печального момента, который неизбежно придёт. С того дня Хоро ревностно занялась записями, а Лоуренс, конечно, должен был этому радоваться, но было кое-что, что ему было нелегко принять.

Хоро стала явно получать удовольствие от своего занятия, и она нередко писала о том, что случалось лишь в её воображении, а не в действительности. Это походило на увлечение мечтательной знатной девушки, живущей в монастыре. С этим занятием расход её письменных принадлежностей оказался весьма велик, на днях у неё кончились чернила и бумага. К счастью, один встреченный землевладелец оказался достаточно щедр и дал им немного и того и другого. Лоуренс не мог даже помыслить, сколько этого она ещё заставит его купить в будущем.

Хотя он и был готов сделать для неё всё, что мог, но в душе оставался торговцем. И не мог, взглянув на стопку бумаг, не подумать сразу о столбике серебряных монет соответствующей высоты. В то же время он понимал и чувства Хоро, когда она покрывала бумагу словами. Воспоминания — штука зыбкая, в скольких словах ни опиши это на бумаге, невозможно точно передать, насколько приятен полуденный сон.

Лоуренс хотел, чтобы она делала так, как ей хотелось, чтобы ей удалось сохранить хотя бы что-то в этих кусочках её жизни. Ведь со временем Хоро останется одна. При этой мысли его губы сами собой шевельнулись.

— Должен быть способ получше.

Он имел в виду не только возможность собрать больше воспоминаний, но и стоимость этой возможности.

От этих мыслей его отвлекла дощечка, прибитая к столбу, установленному в конце ровной дороги. Это был указатель пересечения дороги с главной, значит, они были близко к своей цели. Поднимется волнение, если люди увидят уши и хвост Хоро. Лоуренс повернулся лицом к телеге, чтобы разбудить спящую принцессу.

— Эй, Хо...

— Город?! — воскликнула Хоро, вскочив в один миг, чем повергла Лоуренса в изумление, он невольно дёрнул поводья, и лошадь недовольно заржала.

Хоро, не теряя времени, натянула капюшон плаща на голову и заскочила на козлы. Лоренс не успел спрятать мешочек с вяленым мясом, и Хоро тут же его схватила и отправила в рот кусочек.

— Давненько мы не были в большом городе. Нам надо съесть как можно больше вкусной еды!

Всего несколько дней назад они пировали за щедрым обеденным столом в поместье земледельца, а сегодня она целый день пила свою свежеприготовленную, роскошную медовуху, но... он знал — что бы он ни сказал, это ничего не изменит. А увидев её повеселевшие глаза, он потерял всякую охоту сердиться на неё.

Лоуренс, вздохнув, улыбнулся, сел на козлы поудобней и сжал крепче поводья.

Он не мог остановить бессердечный поток времени. Но мог, по крайней мере, осторожно вести повозку ради той, кого любит.

Они поехали прямо на запад от горной деревни горячих источников Ньоххира и затем вдоль реки по течению. Их целью был портовый город Атиф с собором и архиепископом. Размеры города позволяли ему считаться самым большим городом в этих землях. Атиф вошёл в историю тем, что когда-то являлся линией, разделявшей в войну Церковь и язычников, город также преграждал пиратам путь вглубь страны. Свидетельствами этого прошлого служили массивные шпили, возвышавшиеся над городом по обе стороны реки и видимые отовсюду, а также огромная цепь, протянутая от берега до берега. В опасное время её можно было опустить в воду, перекрывая пиратским кораблям путь вверх по реке. Лоуренс объяснял всё это, пока они с Хоро проходили досмотр у городских ворот, впрочем, внимание той притягивала еда в лавках, и она отвечала рассеяно и невпопад.

— Может, тебе было бы легче слушать меня, если бы я надел эту цепь тебе на шею, — пробормотал Лоуренс, подумав, что такая цепь могла бы прекрасно подойти Хоро в обличье огромной волчицы, и его спутница, не способная пропустить подобное мимо ушей, наступила ему на ногу.

— Так и какие особые местные блюда мы можем найти здесь?

— Проклятье... — прошипел Лоуренс, потирая ногу. — Рыба, конечно. Здесь навалом свежей рыбы. Особенно в это время года, когда уже холодает, вся рыба становится очень жирной и вкусной. Солёная, запечённая, отварная — в любом виде хороша.

— Ры-ыба? — слегка протестующее протянула Хоро, словно давая понять, что волки и рыба не подходят друг другу.

— Ты не можешь просто сказать, что тебе это не нравится. И да, слышал кое-что интересное о торговле сельдью в этом городе. Хочешь пойти посмотреть?

— Нет. Я не собираюсь смотреть на сушёную селёдку.

Для людей, живущих в глубоких горах, местная рыба добирается до обеденного стола, без сомнения, в солёном и вяленом виде. Сельди в этих местах было столько, что, как нередко говорили, воткнув меч в море, можно нанизать на него сразу несколько рыбин, и её можно недорого поставлять даже в отдалённые горные деревни. Эта рыба была драгоценна тем, что давала пропитание очень многим людям в мире, но этим же она всем и надоедала.

— Но свежеприготовленная, не вяленая сельдь весьма хороша.

— Это ты так пытаешься наполнить мой живот дешёвой рыбой, — проговорила Хоро, с подозрением глядя на него.

Она становилась жадной, когда речь шла о еде, и Лоуренсу оставалось лишь пожать плечами. Впрочем, сельдь действительно была дешевле любого мяса. Он прочистил горло.

— Представь, что ты нальёшь в котёл много масла.

— Хм?..

— Огонь поначалу должен быть слабым, ты укладываешь в котёл потрошёную рыбу, головы и всё остальное. И всё начинает понемногу шипеть.

Хоро недоверчиво смотрела на него, задаваясь вопросом, зачем он это говорит, но Лоуренс не обратил внимания на её подозрение и продолжил.

— Как только ты решишь, что рыба почти готова, ты добавляешь в огонь дрова. Масло сильно разогреется, и шипение котла станет необыкновенно приятным.

Хоро полностью захватило описание Лоуренса, она громко сглотнула.

— Ты прожариваешь рыбу до хруста, так что её можно будет есть вместе с костями. И тогда ты достанешь рассыпающуюся на части рыбу из масла и приправишь солью...

Его пальцы изобразили этот процесс, и взгляд Хоро метнулся к ним подобно кошке в погоне за угощением.

— И вот, твои зубы впиваются в голову.

Хвост Хоро поднялся и чуть не вылез из-под её плаща.

— Что может быть лучше чудесного масла с солью на твоих губах и прохладного эля, который омоет потом твои губы?.. О, ой!

— Мы должны идти прямо сейчас. Сельдь, да? Сейчас она в самом соку, разве нет?!

Хоро крепко сжала руками его тело сквозь одежду, и ему удалось оторвать её с немалыми усилиями. Пожалуй, ему удалось пробудить в ней интерес к дешёвой сельди и, возможно, даже слишком хорошо.

— Но до этого нам нужно явиться в компанию Дива и нанять корабль, указав место назначения. Сейчас лето сменяет осень, и трюмы торговых кораблей забиты доверху. Нам придётся ждать до зимы, если мы не поторопимся.

В отличие от памятного времени торговых странствий Лоуренсу и Хоро теперь было куда вернуться. Их купальня с горячим источником в Ньоххире сейчас пребывал в руках кого-то другого, и они не могли слишком беззаботно путешествовать. Он хотел со злости высказать ей всё это, но, взглянув на Хоро, осёкся.

Её глаза налились слезами, она закусила нижнюю губу.

— Ладно, хорошо. Я пойду в компанию сам, а ты возьми вот это и купи столько, сколько захочешь.

Он не без некоторого колебания вынул из кошеля серебряную монету сравнительно невысокого достоинства. Когда-то, через пару дней после их первой встречи, он дал ей серебряный тренни, в котором было столько серебра, сколько его могло вообще быть в монете, а она накупила яблок на всю стоимость той монеты. Слово "бережливость" вылетало у неё в окно при первом намёке на хорошую еду.

Но как только Хоро, просияв взором, взяла серебряк, она улыбнулась Лоуренсу. Он был прекрасно знаком с этим её оружием, тем не менее оно снова выстрелило ему прямо в сердце. Его досада ограничилась лишь словами:

— Моя доля включена в этот серебряк, ладно?

— Знаю, дурень, — ответила она, уже обшаривая глазами всё вокруг в поисках подходящей лавки, она скрывала хвост под юбкой из плотной ткани и плащом, но хвост двигался с такой силой, что Лоуренсу это было видно.

— Ну, надо же... — сказал он, видя её готовность рвануться бежать за своей добычей, а ему ещё надо было уговориться с ней о месте встрече, но вдруг Хоро, в нетерпении облизывавшая губы, вытянула шею, заглядывая ему за спину.

— Хмм?

— Что такое?

— Мм, — её уши мощно двигались под капюшоном, сама же она, не поворачивая головы, притянула к себе Лоуренса за рукав. — За тобой, через улицу.

Хоро, воплощение волчицы и повелительница леса, среди самой оживлённой толпы, даже когда её душа рвалась к жареной рыбе, всегда была настороже.

— Ты думаешь, это означает проблемы?

Повозка была наполнена грузом, а улица полна народа. Даже если они не лишатся всего из-за вора или налётчика, избежать ущерба было бы затруднительно. Путешествовавшие с женщинами были особенно лёгкой мишенью.

— При них нет оружия, но... они такие же, как те, что часто приезжают в нашу купальню.

— Священники? Погоди, только не говори, что ты...

Её лицо приняло виноватое выражение.

— Возможно, я выпила слишком много медовухи...

Хоро была воплощением волчицы, не-человеком с волчьими ушами и хвостом. Церковь считала, что такие существа, как она, одержимы демонами и не должны существовать в этом мире. Сегодня она целый день пила медовуху, к тому же ей давно не приходилось уже ездить по дорогам, возможно, кто-то мог видеть её уши и хвост по пути. Хоро куснула ноготь большого пальца и сжала крепче серебряк, что ей дал Лоуренс.

— Что случилось, то случилось. Они будут преследовать меня в любом случае, и мой единственный выбор — бежать. Готовь корабль и двигай на юг, как мы собирались. Если я побегу вдоль побережья, мы сможем встретиться в каком-то городе.

— Да, но...

— Пожалуйста.

Хоро не зря называли мудрой волчицей, она могла быстро выбрать лучшую возможность, когда что-то случалось. Он не мог сосчитать, сколько раз её сообразительность спасала его. Но, даже понимая, что оценка Хоро была совершенно правильной, Лоуренс колебался, ему была ненавистна сама мысль расстаться с ней. Она бы, конечно, разозлилась, скажи он ей это, и он знал, что не всё так ужасно — за этим расставанием будет и встреча.

— Не пей на всю эту монету.

— Дурень, — улыбнулась Хоро и перепрыгнула с козел в повозку.

Небольшая группа перешёптывавшихся на другой стороне улицы людей начала прокладывать путь к ним через толпу. Часть из них по одежде можно было отнести к духовным лицам, некоторые даже походили на монахов, другие выглядели хорошо одетыми торговцами.

Лоуренс глубоко вздохнул, готовясь к роли человека, случайно подобравшего Хоро по дороге. Наглое представление было для бывшего торговца прекрасной возможностью продемонстрировать своё искусство. К тому же его дело дало ему связи с людьми, наделёнными довольно значительной властью. Если всё пойдёт плохо, ему надо будет лишь положиться на них, так что особо волноваться было не о чем.

Он следил за Хоро, пытавшейся затеряться в толпе, и усиленно думал, когда услышал совершенно неуместное в этих обстоятельствах имя.

— Пожалуйста, постой! Ты не госпожа Миюри?!

— А? — переспросила Хоро, останавливаясь, поражённая подобно Лоуренсу прозвучавшим именем их единственной дочери, она с озадаченным видом повернулась к Лоуренсу, ожидая его решения. — Дорогой?

Лоуренс быстрым движением показал Хоро ладонь и повернулся к подходившим людям, чтобы рассмотреть их. Он наблюдал, как они, пытаясь пробраться через толпу, отшатывались от окриков вспыльчивых ремесленников и жадных на вид торговцев — для лицедейства это было чересчур. Они не выглядели плохими людьми. По крайней мере, не было похоже, что они спешат расправиться с языческой богиней.

— Может, нам стоит их выслушать, — сказал Лоуренс и вздохнул. — Вероятно, нам следует собрать всё, что сможем, чтобы узнать, что задумал этот сорванец.

В конце концов, эта девчонка унаследовала кровь Хоро... подумал Лоуренс и оставил эту мысль при себе.

Подбежав к ним и увидев Хоро спереди, священники сразу поняли, что ошиблись.

— Твои... твои волосы?..

Льняные волосы Хоро были подобны осеннему лесу, в то время как волосы их дочери Миюри отливали прекрасным серебром силой крови Лоуренса. Их нельзя спутать друг с другом.

— Хмм? Что это означает? — изобразила недоумение Хоро.

Ещё не вполне понимая ситуацию, Хоро с Лоуренсом не стали раскрывать своего родства с Миюри.

— П-прошу прощения, — сказал один из обескураженных священников. — Может, ты?..

Этот вопрос прозвучал, как последняя их надежда, и Хоро наклонила голову с улыбкой. Их плечи разочарованно расслабились, но они продолжали всматриваться в лицо Хоро, словно не желая сдаваться.

— Она действительно выглядит, как та, хотя...

— Правда, да, правда.

— Умм, может, ты её сестра?

Хоро медленно покачала головой — она была матерью, а не сестрой. Со своей стороны, Лоуренс увидел, как её хвост радостно дёрнулся взад-вперёд от их слов. Ей было несколько веков, но она никогда не выглядела на свой возраст в своей человеческой форме. И вместе с тем она совсем не казалась несчастной, если её с дочерью принимали за сверстниц. Девица останется девицей, сколько бы она ни прожила.

— Никогда бы не подумал, что найдётся кто-то, кто так похож на неё...

Они восхищённо вздохнули, и Лоуренс поспешил вмешаться:

— А что такое с этой госпожой Миюри?

Лоуренса и Хоро и отправились в поездку, чтобы увидеть свою единственную дочь, носившую это имя. Когда Коул, молодой человек, много лет проработавший в их купальне, будучи вдохновленным своей верой отправился в путь, Миюри заставила его взять её с собой. Они вдвоём явно произвели большое волнение во всём мире, путешествуя вместе, но от них уже несколько месяцев не поступало вестей. Хоро говорила, что беспокоиться не стоит, но Лоуренс не находил себе места, и они собирались проверить, в порядке ли их дочь.

— С госпожой Миюри? Э-э... простите нас, но вы ведь недавно сюда приехали?

— Да. Обычно мы содержим скромный постоялый двор в уединённом месте в горах... Мы приехали в город впервые за долгое время.

Это не было ложью, да и его одежда соответствовала словам. Привыкнув к жизни в горах, Хоро и Лоуренс были одеты в более плотную одежду и выделялись из толпы.

— Понятно. Тогда вы можете не знать, — сказал одетый священником и прочистил горло. — Знаете ли вы, что мир накрыла огромная волна людей, которые ищут истинную и праведную веру?

— Э-э... да. Что-то слышал...

Всё началось с большого противостояния между королевством Уинфилд и папой, главой Церкви. Долгие годы Церковь собирала налоги под предлогом преследования язычников, но даже годы спустя после окончания войны, она продолжала их взимать. Королевство Уинфилд тому воспротивилось, так всё и началось, вскоре уже многие стали возмущаться чрезмерным богатством, накопленным Церковью, а также мздоимством и распутством многих духовных лиц. Здесь и там вспыхивало пламя реформизма, приводя священников в растерянность. Отзвуки событий докатились и до Ньоххиры, в купальни которой приезжали высокопоставленные священнослужители.

— Церковь в этом городе также сошла с пути веры. Именно преподобный Коул, Предрассветный кардинал, и поддерживавшая его святая Миюри указали нам новый путь.

"Святая Миюри". Лоуренс и Хоро невольно переглянулись.

Миюри, до боли знакомая девочка-сорванец, почти раздетой бегавшая в диких горах, голыми руками ловившая лягушек, змей и ещё много каких существ, чтобы привязать к шнуру, бросить в озеро и поймать на эту наживку огромного сома. Как далеко всё это от образа святой.

— Рассказывают, что преподобный Коул и госпожа Миюри получили своё первое Божье благословение именно в этом городе. Вот, где всё началось, — поведал монах средних лет с гордой улыбкой.

Лоуренс вспомнил, что в их письме было написано нечто подобное.

— Но, как мы слышали, Предрассветный кардинал и госпожа Миюри направились на юг. И мы просто подумали, как бы нам сохранить здесь какую-то память о чуде.

Хоро чуть вздрогнула от слов "сохранить здесь какую-то память". Обычно все события в мире записывались в хроники такими священниками.

— А потом мы услышали, что городские врата миновала женщина, которая выглядит точно так же, как госпожа Миюри, и мы бросились сюда. Мы знали, что это должно быть Божьей волей.

— Эмм... у... — Лоуренс и Хоро растеряно переглянулись.

Кто-то из священников посмотрел на одного из довольно хорошо одетых торговцев. Тот стал сдирать ткань с чего-то большого, квадратного и плоского, что он до этого держал в руках бережно, как младенца.

— Мы, слуги Церкви, заказали это, и оно наконец-то прибыло сегодня. И то, что такая женщина, как ты, приехала в город именно в этот день, не оставляет нам сомнений в свершении Божьего промысла.

Обёрточная ткань упала на землю, глаза Лоуренса и Хоро расширились.

— Что вы думаете? Увидев это, каждый сразу поймёт, каким чудом был благословлен этот город!

В руках торговец держал картину в деревянной раме.

Пасмурное небо и скалистые горы делали изображение довольно тёмным. Но рассветные лучи пробивались сквозь тучи на горизонте, и к этому свету тянулся молодой мужчина. Рядом с ним тихо молилась благочестивая девушка, а вокруг них плыли ангелы с трубами в руках... Обычная картина для такой тематики, но эти двое на картине были, несомненно, Коулом и Миюри.

— Хорошо, да? Как жители места, где всё началось, мы даже думаем создать по этой картине большую настенную роспись в церкви Атифа.

Мастерски исполненная сцена притягивала взор, впрочем, Лоуренс больше интересовался ценой, чем исполнением. Краски были настолько дорогими, что детали напоминали срезы драгоценных камней. Он недоверчиво покачал головой, и священники, истолковавшие это как признак его душевного волнения, с гордостью посмотрели на него.

— Примерно через десять дней Церковь представит картину и соберёт людей для молитвы. Просим вас присутствовать, мы будем признательны. Вы непременно достигнете прекрасного состояния духа и получите защиту на вашем дальнейшем пути.

На приглашение, сделанное с дружеской улыбкой, трудно ответить "нет". Не имея выбора, Лоуренс с отсутствующим видом дал согласие, и священники с большой радостью дотронулись до его с Хоро рук и ушли пружинистой походкой.

Лоуренс, оставшись с Хоро, испытывал неопределённые чувства, но, взглянув на свою спутницу, он внезапно заметил, что её лицо выглядит довольно серьёзным.

Хоро пришла из эпохи лесов и воплощений, её называли мудрой волчицей из Йойтсу. Она могла счесть неприемлемым, что на стене церкви, в которой усердно молились люди, было размещено изображение её дочери, унаследовавшей её кровь.

— Дорогой, — сказала Хоро низким голосом.

— Хоро, погоди...

Таков ход событий. Он хотел просить её смотреть на эту картину как на изображение кого-то, всего лишь похожего на их дочь, но она перебила его.

— Слушай, дорогой.

— Да?

— Я тоже хочу такую! — сказала она, глядя вслед уходящим священникам.

Её волчьи принадлежности танцевали под юбкой и капюшоном. Она схватила его за руку и посмотрела на него сверкающими красными глазами:

— Закажи и нам картину!

Мудрая волчица Хоро никогда не стареет, она будет вечно выглядеть как девушка. По своей природе несовместимая с ходом времени в мире людей, она неизбежно будет одинокой. Она могла лишь записывать на бумаге слова — свои и Лоуренса, события и воспоминания. И как бы она ни сокращала свои слова, чтобы написать поподробней, запись никогда не сравнится с действительностью. Трудно вспомнить яблоко, если его не доводилось видеть прежде. А если будет картина?

— Дорогой, я... — Хоро смотрела на Лоуренса, ее губы были поджаты, а глаза наливались слезами.

Вопреки своему возрасту Лоуренс не мог не быть взволнованным такой чувствительностью Хоро, но его богатый жизненный опыт не позволил ему с готовностью согласиться. Прежде чем задуматься о деталях, он ответил, как бывший торговец:

— Ну же, это же несуразно.

— Что?!

Хоро, казалось, собиралась укусить его, но у него, конечно, был готов ответ.

— Знаешь... сколько стоит картина?

Картины — товары для знати, и потому не случайно тот торговец был хорошо одет. Картины — это не тот товар, что обычный хозяин купальни мог запросто себе позволить.

— Нет, но ведь... — слёзы уже переполняли её глаза, обращённые вслед ушедшим священникам.

В той стороне, за плотным скоплением зданий, они видели колокольню собора Атифа. Картина, заказанная, вероятно, людьми богатой Церкви, была превосходного качества. Казалось, кто-то волшебством взял настоящие небо и горы вместе с людьми и положил на холст. Как бы крепко ни сжимала перо Хоро, её записи никогда с этим не сравнится, такой мощью обладало это изображение. Вот почему аристократы стремились увековечить на полотнах себя, а Церковь — сцены из Священного Писания.

— Нет, нет. Всё что угодно, но не это.

Взгляд Хоро ещё несколько раз метнулся между церковью и Лоуренсом, но потом её плечи разочаровано опустились. Она часто пускала в ход свои уловки, чтобы ослабить завязки его кошеля, но она знала, сколько там лежит и никогда не просила ничего по-настоящему возмутительное. Она должна была понять, сколько стоит картина, по реакции Лоуренса. Её уши и хвост опустились под капюшоном и юбкой. Если бы она увидела просто картину, она, без сомнений, не захотела бы её с таким отчаянием. Она их повидала немало во время путешествия и никогда раньше не просила. Но на сей раз ей попалась та, на которой она видела свою дочь, обладавшую тем же лицом, что и она, и видела Коула, которого знала ещё ребёнком. Конечно, она захотела такую картину.

— Эй, не делай такое лицо, — положил ей руку на плечо Лоуренс, но она не ответила.

Он вздохнул, порылся в кошеле с монетами и вытащил ещё один серебряк.

— Ты сможешь на это купить много пергамента и хорошей еды в городе, а потом описать свой пир.

Обычно в таком случае её глаза начинали сиять, но сейчас они безрадостно смотрели в землю. И всё же с монетой в руке она казалось не такой подавленной.

Лоуренс немного поразмыслил и заговорил:

— Или мы могли бы попытаться поднакопить на краски, не тратя деньги на то, что нам не нужно. К счастью, у нас есть один художник, с которым мы встретились в нашем старом странствии.

— Та свинья, нет?

— Господин Хьюг, баран.

Лоуренс зарабатывал больше денег, чем раньше, и потому то, что он мог высвободить из своего кошеля, чтобы угодить Хоро, стало значительно большим. Если сэкономить на этом, получилось бы очень даже немало.

И даже с мокрыми глазами Хоро оставалась мудрой волчицей. Скорее всего, она со своими обвисшими волчьими ушами думала сейчас именно об этом. В этом случае ей приходилось бороться сейчас со своими желаниями.

— Ты... возьми это... — сказала Хоро, протягивая ему серебряки обратно.

Лоуренс был удивлён, но не тому, что её рука дрожала. Она так хотела отведать жареную селёдку и прохладный эль, но всё же выбрала бережливость.

Хоро! Выбирающая бережливость!

Лоуренс был тронут чувствами Хоро, но он не забыл своего практичного, торгового решения.

— Как насчёт одного на сегодня? — сказал он, взяв серебряки и возвращая один обратно. — Путь в тысячу миль начинается с первого шага. Нам надо держаться этого это каждый день.

Её свежая жареная сельдь и эль вернулись к ней, она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. И затем с видом, словно уже ни за что не отпустит этот серебряк, она взяла монету обеими руками и прижала к груди. Лоуренс не мог сдержать улыбки, увидев такое её поведение, и удостоился её взгляда.

— Ты всегда находил способ быстро разбогатеть и постоянно нарывался на неприятности, ты не смеешь смеяться надо мной!

— Да, прости за это...

— Хммпф! — сердито отвернулась Хоро, не выглядя, впрочем, расстроенной.

Они могли проложить такой путь, который в итоге приведёт к картине, но не исключит вкусную еду. Хоро однажды сказала, что воздержанность не всегда даёт хорошие результаты. Отказ от одного ради другого не обязательно будет правильным выбором.

— Хорошо, тогда иди к лавкам. Я найду для нас корабль в компании Дива. Ты в порядке, верно? Помни, ты можешь спросить у людей, куда идти.

— Я Хоро, мудрая волчица. Я не ребёнок.

— Да, конечно, — ответил Лоуренс и продолжил, — и раз ты не ребёнок, обязательно захвати сельди на мою долю.

Хоро краем глаза посмотрела на него и сказала:

— И ты мне вернёшь за это.

— Но это был мой... — начал он возражать, но отступил, когда она обнажила клыки и зарычала на него. — Хорошо, я понял. Удостоверься, что эль холодный.

— Я знаю! Дурень! — ответила Хоро, спрыгивая с повозки. — Дерьмо, не заставляй так плакать ту, что носит звание мудрой волчицы.

Хоро была хитрой, но иногда вела себя как ребёнок даже больше, чем Миюри.

— Ладно, думаю, именно поэтому я никогда не устану от тебя, — пробормотал он насмешливо и почесал голову. — Но картина?..

Он отказал Хоро, когда она просила его со слезами на глазах, не из-за мелочности. Картины действительно стоили ужасно дорого. Он перелистал в голове свои возможности, но средств на картину явно недоставало. Нанять художника, который будет рисовать, купить краски и многое другое — это выльется в невероятные деньги.

Вот почему кое-что привлекло его внимание, когда он узнал, что эти священники заказали картину. Пусть они действительно хотели повесить картину, ведомые своей верой, но денежная мощь, позволившая им так легко заказать её, и то, что им не пришлось думать дважды о деньгах, показали, что при всех разговорах о реформе и праведной вере их положение оставалось привилегированным. Однако не было смысла оправдывать их отсутствием у них чувства изменений в мире. Ему нужно было подумать о своём денежном положении.

— Если этого у нас нет, нам просто надо это получить.

Лоуренсу нужно было добыть большие деньги и достаточно быстро. Хоро решительно протестовала против его попыток много заработать, но он ещё сохранил гордость торговца. К тому же в этом городе было отделение компании, которую он всегда держал в голове.

Лоуренс взялся за поводья и направил шагом лошадь в сторону компании Дива.

Дива являлась огромной компанией, охватившей все северные земли своим влиянием и своими отделениями. Здесь, в Атифе, Дива располагала великолепным торговым домом.

Восемнадцать лет назад Лоуренс и Хоро выручили эту компанию, попавшую в тяжёлое положение из-за внутреннего раскола, с тех пор с руководством Дивы завязались тесные личные отношения. А в одном письме Коула и Миюри говорилось, что они останавливались в торговом доме Дивы в Атифе, так что Лоуренс имел повод к ним заехать и поблагодарить за заботу.

Управляющий торговым домом встретил Лоуренса, конечно, очень гостеприимно, даже, кажется, чрезмерно гостеприимно. Лоуренс мог поручиться, что за напряжённой улыбкой управляющего таится страх. Особенно он проявлялся при упоминании имён Коула и Миюри.

В письмах говорилось, что, несмотря на череду удач и неурядиц, путешествие Коула и Миюри в целом протекало хорошо. Лоуренса волновало, не утаивали ли что-то от него эти письма, но ему было неловко давить на управляющего, опасливо следившего за каждым движением Лоуренса и выказывавшего высочайшее уважение. И потому, оставив это, он после выполнения положенных формальностей попросил разрешения остановиться в торговом доме. Тут же получив в своё распоряжение лучшую комнату в здании, Лоуренс занёс вещи, а затем расспросил управляющего.

Исходя из того, что тот ему рассказал, Лоуренс направился к одному из самых оживлённых причалов в портовом городе Атиф, его целью было место, упоминание которого взволновало бы любого торговца. У причала находилось несколько лавок, представительств торговых домов и даже ряд ремесленных мастерских, Лоуренс шёл в здание на углу, украшенное железной вывеской в виде сельди. Место походило на таверну, торговавшую морскими продуктами, но это было не так. Когда он открыл дверь, ему в лицо ударили громкие голоса и душный, жаркий воздух.

— О-о-о! Посмотри! Компания Габона точно заявила так много!

— Эй, кто-нибудь?! Кто-то что-то будет заявлять?!

— Что, компания Габона что-то поймала?!

— Не-а, это было ещё до праздника урожая, я без понятия, что будет с морем весной. Как я могу знать, что за рыба ожидается в своенравных южных морях?!

— Рекомендации, советы, кому советы?! Кому нужны советы прямо из северных морей?!

Удушающим жаром веяло от возбуждённых людей, набившихся внутрь и сидевших перед горами жареной рыбы с какой-то, похоже, очень крепкой выпивкой в руках. С потолка почему-то свисала копчёная сельдь, ещё больше сгущавшая воздух запахом.

Собравшиеся походили бы на заядлых игроков, если бы не были одеты в красивые одежды. Но им не было присуще изящество того торговца, который занимался картиной для церкви, они были безумны деньгами, теми, кто непременно стал бы обрезать края своих серебряков, появись у них время для этого.

— Эй, у тебя лицо не из тех, кого мы видим здесь, — крикнул кто-то Лоуренсу, вставшему в дверях, у крикнувшего за каждым из ушей торчали перья, его рука лежала на толстой книге для записей, заполненной цифрами и сокращёнными до начальных букв именами. — Если думаешь, что здесь таверна, иди дальше своей дорогой.

Причалы собирали типов грубого рода, каждый всегда был готов к стычкам. Немного опешивший Лоуренс быстро взял себя в руки.

— Компания Дива предоставила мне право участвовать.

— Хм? — бородатый мужчина с нетрезвым, измазанным жиром лицом, взял предъявленный Лоуренсом пергамент, прочтение которого, однако, разбавило грубость его лица чем-то вроде благоговейной улыбки. — Порядок, с сегодняшнего дня, ты один из нашей шайки. Но я не могу обещать, что ты попадёшь в рай. Или даже в ад!

Мужчина разразился смехом, чувствительно хлопнул Лоуренса по плечу и достал из-за уха перо.

— И ты пришёл в самый раз! В этом году торги начались лишь несколько дней назад, потому пока нет речи, куда тебя направят. Наступает самое интересное в году! Что нас ждёт? Цены там!

Одну стену закрывала огромная доска, от пола до потолка испещрённая бесчисленными числами рядом с весьма неплохими рисунками рыб. Подручные мальчики залезали на лестницу, прислоненную к доске, и без устали меняли числа. Такое иногда можно было увидеть на рыночных торгах, хотя и были отличия.

Даже Лоуренс, гордившийся своим торговым прошлым, путешествиями по миру и сделками почти со всеми видами товара, лишь краем уха слышал о тех, которые здесь обсуждались.

— Подходи и заказывай, подходи и заказывай! А по весне смейся или плачь! На всё воля нашей матери — моря!

Этим подбадриванием разогревали присутствующих.

Место, куда пришёл Лоуренс, занималось не самой сельдью, а её икрой. Сельдь можно ловить в больших количествах. Огромными косяками. Она была доступной добычей, благодаря чему стоила достаточно дёшево даже в самых отдалённых горах. Все когда-либо её ели, но кое-что многим не доводилось даже попробовать. Это икра сельди.

— В прошлый год был плохой лов, в позапрошлый год был хороший лов, а в поза... поза... ну, ещё годом раньше был снова хороший лов, а до этого пять лет подряд — просто невероятный лов. Значит, в этом году, в худшем случае, будет хороший лов, а если судьба повернётся мордой, может быть просто безумный лов.

— Ты, бестолочь, хороший лов сельди, плохой — это всё до заднего места. Важно лишь, сколько икры в животе селёдки в итоге, верно? Сельдь мясистая, соберут в этом году — просто с ума сойти. Они, вероятно, будут так набиты икрой к концу зимы, что будут лопаться от неё!

— Эй, ты дитя что ли, первый раз торгуешь? Это торговля, она существует, потому что есть покупатели и продавцы. Мы можем говорить про сельдь весь день, но не узнаем, сколько это будет стоить без главных покупателей. Всё покажут сардины.

— Говоришь, получил известия с юга?

— Хе-хе-хе, а если и так?

— Проклятье, он что-то знает!

Подобные разговоры не прекращались за каждым столом. Обсуждали сведения о сельди, слухи с юга, особо — летнюю погоду и лов чего-то, называемого сардинами.

Люди не ели икру сельди, но использовали как приманку для сардин. И так как лов последних был намного менее предсказуем, чем сельди, ценность придонной приманки — икры сельди — менялась в крайне широких пределах. А скачущие цены привлекают торговцев, как скачущие лягушки кошек, торговец будет прыгать за ценами, пока ему хватит сил.

— Приятель, был бы я рыбой, поплыл бы прямо в южные моря и расспросил бы самих сардин! — прокричал кто-то, и все разразились смехом.

Все торговцы здесь добрались в Атиф из разных отдалённых мест поставить деньги на цену икры сельди, которую соберут весной. В большинстве своём это были состоятельные торговцы. Лоуренсу казалось, что они ставили головокружительные деньги довольно случайно.

Пшеница также сильно менялась в цене, но азартная игра на её будущую цену запрещалась каждым городом, что было необходимо для повседневной жизни. Мошенники могли бы загрести себе всю торговлю, разоряя город, потому им была уготована дорога на плаху.

А сардинам, поедающим икру сельди, всё равно, эта икра получена через одного торговца или многих. А раз эти торговцы не в кости играли и не в карты, Церковь позволила им заниматься этим делом. Тем немногим из очень немногих видов сделок, которое было объявлено дозволенным торговцам свыше.

И поэтому здесь собралась масса торговцев. Говорят, что Атиф смог так опередить другие портовые города благодаря этой торговле икрой сельди. Когда богатые торговцы собрались вместе, они принесли с собой в город большие деньги, а вместе с ними возможность двигать вперёд и другие виды деятельности, привлекая к ним ещё больше людей.

Лоуренс пришёл на эту биржу с её почти праздничным настроением не только наблюдать, но и вложить деньги.

— Тогда я буду покупать. Однако меня немного смущает скромный размер вложения.

— Хех, а-а, не стоит. Даже те, кто выкладывает румионы стопками на столе, тоже начинали с одного серебряка. Некоторые теряли всё, вплоть до одежды прикрыть задницу, но находили начальные деньги, набирали икры из животов сельди, отринув былые неудачи, и возвращались, готовые идти снова. Храни тебя Господь!

Человек взял серебро Лоуренса и записал сумму в свою книгу, он выглядел действительно довольным происходящим.

— Но ты действительно хочешь купить? — спросил он, записав заявку Лоуренса на покупку. — Я слышал, что в южных морях весь год было ясно. Когда так солнечно, улов сардины на следующий год обычно выдавался плохим.

Он играл на страхе Лоуренса, чтобы либо получить с него компенсацию за отмену заказа, либо вытащить из него какие-то сведения. В любом случае, Лоуренс не был столь неопытен, чтобы повестись на его усилия.

— Мне пришло Божье откровение.

Рот мужчины изогнулся в усмешке.

— Ладно, я принимаю заказы всё время. Весенний день признательности завершает время сделок. Но никто не станет принимать заказы так долго.

Из услышанного в компании Дива Лоуренс знал, что большинство торговцев здесь сами икрой сельди не занимались. Они лишь старались заработать на изменении цен, и большинство из них, очевидно, прекращали делать ставки на какой-то момент в пределах установленного времени. В последний день этой великой суматохи являлись те торговцы, которые действительно обрабатывали, перевозили и продавали икру сельди рыбакам и компаниям на юге, забиравшими её по указаниям с юга.

Это была странная сделка, но благодаря этой бирже рыбаки, добывавшие сельдь, могли продавать ещё не собранную икру, получая оплату заранее. И даже если лов сардин на юге окажется просто ужасным, а цена их корма — икры сельди — резко упадёт, рыбаки, уже получившие оплату, могли чувствовать себя спокойнее, в противном случае они испытают некоторую досаду, но всё равно, скорее, предпочтут безопасность.

А торговцы, подходившие к этому делу с противоположной стороны, с безрассудной увлечённостью с осени до весны вкладывали свои судьбы в икру сельди, чтобы лишь весной узнать настоящий спрос на неё.

— Да хранит Господь твоих партнёров на твоём новом корабле, — сказал мужчина, хлопнув Лоуренса по плечу, и повернулся в сторону следующего торговца.

Значения на доске продолжали меняться. Животы сельди ещё были пусты, не было тех сардин, которые должны были съесть икру. Все торговали здесь воображаемой икрой. Этот странный мир торговцев почти заставил Лоуренса забыть о своей купальне, оставшейся далеко в горах Ньоххиры. Он глубоко вдохнул воздух этого места и ощутил улыбку на лице и восторг в душе.

Но он пришёл не ради воскрешения памяти о былом и в то же время не собирался делать ставки наугад. У него был шанс на успех.

Множество гостей с юга приезжало в купальни Ньоххиры, и он, хозяин заведения в отдалённых северных горах, не пребывал совсем в неведении о ситуации в южных морях. От своих гостей с юга он слышал, что добыча сардин зависит от дождей, выпадавших в верховьях рек.

У Лоуренса был и обнадёживающий союзник. Та, кому он поклонялся, чей хвост он восхвалял, и кому обеспечивал каждый день выпивку и вкусную еду. Та самая Хоро, что управляла урожаями пшеницы, кого даже считали богиней. Как-то, когда она прикорнула, он спросил её о связи сардин и дождями. И узнал, что дожди смывали питательные вещества с гор, которые с водой рек спускались к морю и помогали по дороге раскормиться речной рыбе. А дальше эта благодатная вода попадала в море, и не было бы ошибкой связать дожди в верховьях рек с хорошим уловом морской рыбы.

И, как он слышал, этим летом было довольно дождливо. Пшеница в результате плохо уродилась и подорожала, и он знал, что её примеру последует и прочее продовольствие. Несомненно, вылавливаемые сардины будут дорого стоить, значит, подорожает и приманка для сардин. Собрав всё это воедино, он предвидел победу.

К тому же в отличие от того, что называется азартными играми, как бы он ни ошибся в своих оценках, вложенные деньги, по крайней мере, принесут ему какое-то количество икры сельди. В отличие от памятной его неудачи с доспехами он не сможет потерять всё, пока икру сельди не начнут раздавать даром. Он мог считать свой расчёт превосходным.

— Я всё ещё могу действовать как торговец. И всё это подойдёт её желанию поразить двух пташек одним камнем.

Внутри Лоуренса всё пело от довольства самим собой, но он, конечно, решил действовать очень осторожно. Не вкладывать всё, что имел, как сделал бы давным-давно, он скромно выложил лишь несколько серебряных тренни.

Если бы он добавил подобные операции в ограниченный набор того, что он мог бы использовать в будущих заработках, тогда, вероятно, удалось бы заказать небольшую картину. Хоро наверняка была бы счастлива.

— Может, я это и делаю ради неё, но я пока должен держать сделку в секрете. Кто знает, что она скажет?

Хоро часто могла выглядеть беззаботной, но была на удивление постоянна.

Лоуренс покинул биржу и принюхался к своей одежде. Хоро никак не могла не заметить запах выпивки и жареной рыбы, она непременно спросит, куда он ходил. На обратном пути в компанию Дива он постоял подольше в дыму жарившейся телятины, и купил для Хоро прутик жареной рыбы, приправленной чесноком и прочими специями.

Первый день их пребывания в компании Дива был отмечен радушным приёмом, и они встали довольно поздно.

Однако корабль ещё не был загружен товаром и отправиться не сможет ещё, по крайней мере, дней десять, спешить поэтому было незачем. До этого они ночевали под открытым небом, сейчас представилась прекрасная возможность дать отдых своим усталым телам. И хотя проснулся Лоуренс по своей привычке с восходом солнца, но, конечно, не стал подниматься, а снова заснул. Ему было так удобно, что он прекрасно понимал ворчание Хоро, с которым она пробуждалась. Подумав так, он позволил себе беззаботно заснуть и окончательно проснулся, когда солнце уже поднялось высоко в небе.

Он знал, что уже надо вставать, и привычно пошарил под одеялом. Вчера они взяли у компании немного горячей воды, чтобы тщательно вымыться, и хвост Хоро стал таким же пушистым, каким был в купальне. Держать в объятиях тёплое тело Хоро с её пушистым хвостом — что может быть лучше для лёгкого утреннего сна? Но... Порывшись под одеялом, он, наконец, открыл глаза

— Хоро?

Её, обычно была готовой спать вечно, если бы ей позволили, под одеялом не было. Он посмотрел на спинку стула у кровати и увидел, что на нём висит лишь его одежда, плаща Хоро не было так же, как и её самой. Он думал, что она проспит до полудня, учитывая, сколько они выпили вечером, и теперь терялся в догадках, куда она могла пойти.

— Может, она скоро вернётся... — пробормотал под нос Лоуренс и зевнул.

Без Хоро он вмиг по ней соскучился в эти первые минуты своего сознания. Лоуренс перевернулся в кровати и закрыл глаза. Но теперь, зная, что Хоро ушла, он ощутил, что под одеялом холодно, а в комнате слишком тихо. Он даже чихнул и недовольно свернулся калачиком. Разве он не может уснуть сам по себе? Он закрыл покрепче глаза и опробовал снова уснуть, но сон бежал прочь от него. От тишины звенело в ушах, и было как-то не по себе.

Не нужно упрямиться, думаю, надо идти искать её.

С этой мыслью он собрался встать, и тут дверь открылась.

— Как, ты ещё спишь? — первым делом спросила Хоро, появившись в дверях и встретившись с ним глазами.

Лоуренс в Ньоххире высыпался тогда, когда в купальне ничего не происходило, и именно он обычно будил Хоро. Даже в этой поездке он вставал первым после ночлега на стоянках, а встав, разжигал костёр и готовил завтрак. Его разочаровало пробуждение в одиночестве, но по Хоро не было похоже, чтобы она была против этого. Она дотянулась до бочонка, стоявшего у окна, налила в чашу оставшееся со вчерашнего вечера вино, выпила одним глотком и отрыгнула.

Он был раздражён её бодростью, несмотря на её ранний подъём. Вытерев рукавом рот, Хоро живо обернулась.

— Давай же, не спи целый день. Нам надо идти!

Ещё не выбравшись из-под одеяла, Лоуренс насмешливо наморщил лоб.

— Идти?... Куда?

— В город, конечно! Я присмотрела кучу заслуживающих внимания мест, — ответила Хоро, и теперь Лоуренс заметил смятый лист бумаги в её руке. — Ты тоже согласился прошлым вечером.

— Прошлым вечером?.. Что?..

Лоуренс медленно встал и стал рыться в смутных воспоминаниях вечера. Они насытились дарами моря, выпили сладкой медовухи, которой ещё немало осталось, Хоро со своим вымытым хвостом сидела у него на коленях. Они были расслаблены, зная, что их ждёт сон под крышей, на кровати, и потому позволили себе много выпить. Медовухи в итоге не хватило, и он вспомнил, как откупорил спирт. После этого он ничего не помнил.

К счастью, он не испытывал похмелья, но Хоро, стоя у кровати со скрещёнными на груди руками, смотрела на него сердито, словно злилась на своего опять перепившего мужа. Лоуренс пожал плечами, и она, вздохнув, бросила ему плащ. Он, не торопясь, стал выпутываться из-под тяжёлой ткани..

— До отплытия корабля у нас есть время, разве нет?

— Хмм? Да, похоже, им ещё надо немало погрузить... Они торгуют пшеницей летнего урожая с юга и северными мехами. Мм... и? Мы могли бы за день увидеть всё, чем славится город, ещё я мог бы заказать у Дивы для тебя письменные принадлежности...

Но Хоро продолжала сжимать в руке какую-то бумагу. Похоже, ленивая волчица поднялась спозаранку и ушла что-то узнавать. Лоуренс сдержал зевок и посмотрел на своего временами неистового партнёра по путешествиям.

-Так чем мы займёмся?

Хоро фыркнула, вздохнула и ткнула бумагу в лицо Лоуренса.

— Я буду работать не покладая рук!

Похоже, ты ещё не протрезвела с вечера, подумал он.

Они вышли в оживлённый город, Лоуренс зевнул, а Хоро с нетерпением посмотрела в свою бумагу, всю исписанную её обычным корявым почерком, насколько он разглядел, там были перечислены обычные работы в городах.

Хоро была гордой волчицей, но судить о её прилежании было крайне трудно на этом основании. Работа отняла бы у неё много времени, ей пришлось бы отказаться от местных достопримечательностей, от прогулок и наслаждения местной едой. Судя по её ответу на его вопрос, причина крылась в разговоре накануне.

— Я, как дитя, ныла, что хочу картину, но ты не можешь создать что-то из ничего. А твой кошель предназначен покупать мне еду и питьё в конце дня.

— Я очень рад, что ты разглядела действительность. Вот бы ты узнала об этом, когда я ещё был странствующим торговцем.

— Дурень. И я спросил о цене картины, и, ладно... я понимаю, почему ты сразу мне отказал.

В целом Хоро была проницательна и умна и понимала рыночную цену вещей куда лучше любой девушки, разгуливающей по городу.

— Но если просто воспользоваться углём и тканью, мы могли бы заказать кому-нибудь картину с нами, её нарисовали бы пером и акварелью всего за несколько дней.

Хоро посмотрела на Лоуренса.

— Почему эта маленькая дурёха Миюри получит что-то такое чудесное, а моё лицо должно быть намазано углём?

Великая мудрая волчица, живущая веками. Но Лоуренс очень хорошо знал Хоро. За её страшными волчьими клыками скрывалась девушка, в которой девичьего было куда больше, чем в её дочери Миюри.

— Верно. В привлекательности ты Миюри не уступишь, но на картине ты смотрелась бы куда ярче в ореоле своего благородства.

Он не осмелился бы и звуком упомянуть её детское поведение и потому так высказался. Конечно, в его словах не было лжи, и Хоро, чьи уши могли её уловить, была в восторге.

— Похоже, ты, в конце концов, понял.

— Да, в конце концов, — ответил он, лицедействуя, Хоро не могла удержаться и разразилась смехом, а Лоуренс к ней присоединился. — Значит, ты собираешься где-нибудь поработать? В таком оживлённый городе, я думаю, тебе будет не слишком трудно найти какую-то временную работу... Кажется, ты тут что-то отметила?

— Мм, эта работа, которая, я считаю, подойдёт мне.

Работа, подходящая для Хоро, мудрой волчицы. Лоуренс повторял это про себя, просматривая записи, которые ему показывала сияющая гордостью Хоро, и улыбался довольно сухо, не разделяя её довольства собой.

— Продавщица пекарни, разносчица в таверне, продавщица колбас и мясных изделий... Всё это связано с едой.

— Разве это не хорошо?

Он не стал спрашивать, чем это хорошо. Она, кажется, полагала, что сможет что-то жевать весь день на работе. Но вслух он сказал иное:

— Уверен, владельцы магазинов будут рады тебя нанять, чтобы привлечь покупателей к своей лавке.

— Действительно!

С её неповторимой личностью и чарующей улыбкой она могла бы встать перед лавкой в фартуке, прикрыв голову платком, и все взоры тут же устремятся к ней. Лоуренс в этом не сомневался, но он знал то, чего не знала Хоро. Что ж, учитывая их совместное прошлое торговое странствие, возможно, было бы уместнее сказать кое о чём, ею не принятом во внимание. Однако скажи он ей это, Хоро, вероятно, отказалась бы признать его правоту.

В мире много того, чему надо учиться, чтобы уметь это делать.

— Ладно, удачи, — сказал Лоуренс и вернул бумагу Хоро. — Твой пьяный, бесполезный муж сможет предаться лени в своей комнате.

Хоро блеснула великодушной улыбкой, а потом рассмеялась.

Её наняли продавщицей в пекарне. Помимо того, что в это время года сюда приезжало немало путешественников, в порт одно за другим приходили суда, и люди, которым успели приесться твёрдые сухари, толпами приходили за свежим хлебом. Хоро кратко поприветствовали и сказали сразу же встать перед входом.

Помахав Хоро, взволнованно завязывавшей фартук, Лоуренс покинул магазин. Он прошёлся по порту, изучая цены и качество товаров, приходивших в Атиф, посетил торговые дома, в которых постоянно делал заказы. Затем зашёл в несколько торговых домов, занимавшихся мукой в городе — в Ньоххире недавно были трудности с заказом пшеницы, ещё он предполагал найти там ячмень — дешевле, чем у оптовиков, у которых его всегда покупали. А деревни вечно то увеличивали площади под ячмень, то сокращали.

И вообще Лоуренс ощущал особое волнение, когда просто рассматривал лавки оживлённого города. Управлять купальней было довольно захватывающим делом, но думать, как заказать невероятное количество продуктов и где их продать по самой высокой цене — нечто совсем иное.

Он пообедал на улице у каких-то продуктовых лавок, затем, ощущая себя снова новичком, он обошёл всё вокруг, внимательно присматриваясь к торговле в Атифе. Он решил заглянуть на биржу икры сельди и там усмехнулся, увидев, что цена понемногу растёт.

Время пролетело незаметно за этими делами, к действительности его вернул громкий звон церковного колокола, ознаменовавший конец дня, а с ним конец работы большинства лавок. Хоро скоро закончит работу. Представив, что она весь день была на ногах и говорила без перерыва, Лоуренс купил, как ему сказали, яблочный сидр этого года и вернулся в компанию Дива. Служанки сообщили, что Хоро уже вернулась.

Лоуренс открыл дверь в комнату и устало улыбнулся.

— Неплохо ты поработала сегодня.

Хоро разбросала свою тёплую одежду и повалилась на кровать лицом в лёгкой повседневной одежде. Она не сдвинулась ни на дюйм, шерсть, которой она так гордилась, прилипла к хвосту. Комната была наполнена запахом свежего хлеба, и источником запаха, вероятно, была сама Хоро. Если её сейчас обнять, запах от неё, несомненно, будет невероятно хорош.

— Что бы ты хотела съесть? — спросил он, но она не шевельнулась.

Лоуренс решил, что она вряд ли спит, и поставил на стол небольшой бочонок сидра. На столе лежал мешок. Он развязал завязки, там лежало немного хлеба, принесённого ею, вероятно, в качестве подарка от владельца пекарни. Хлеб выглядел восхитительно, но, похоже, она к нему не притронулась. Ненасытная Хоро никогда бы не сочла особо похвальным дождаться своего дорогого мужа.

— Это всё только первое время пахнет замечательно, не так ли? — понимающе улыбнулся Лоуренс.

Возможно, она вообразила, как приятно пролетит время работы среди таких приятных запахов... Но бывает, что хорошего слишком много.

— Ты... знал... — донёсся с кровати голос из её пересохшего горла.

От этого голоса заболело его собственное горло.

— Конечно, но ты бы не поверила, если бы я сказал тебе.

Шерсть на её пропылившемся хвосте приподнялась и снова безжизненно поникла.

— Не помню точно, когда это было, но ты как-то продавала мясо и хлеб работникам, строившим водяную мельницу, помнишь? Не забыла, что ты лишь в самом начале ты с удовольствием ела то, что продавала?

Хоро что-то сказала в подушку, пнула ногами кровать и затем вытянула их. Это означало: заткнись и разомни мне ноги.

— Теперь ты видишь, как трудно зарабатывать деньги, — сказал он, садясь на кровать, Хоро тут же пнула его босыми ногами.

Рядом с кроватью стояла лохань с тёплой водой и тканью для мытья, это, вероятно, позаботились служанки, но Хоро настолько обессилила, что была не в состоянии побеспокоиться о себе, её хватило лишь на то, чтобы снять верхнюю одежду и повалиться на кровать лицом вниз. Поэтому он намочил ткань в воде, выжал и стал растирать её ступни. Такие маленькие и тонкие.

— Но это хорошее событие, чтобы его записать и вспоминать, не так ли? — улыбнулся Лоуренс, занимаясь её правой ногой, и тут же получил пинок в плечо левой. — Завтра пойдёшь?

Её нога дрогнула в его руке. Она подняла голову, и их глаза встретились.

— Имя мудрой волчицы будет опозорено, если я сбегу, проработав один день... — с болью в голосе проговорила она.

Лавки, как правило, не возражали против того, чтобы нанять путешественника на один день, а то и на половину дня, но у Хоро была своя гордость.

— Ладно, завтра ты сможешь, как следует, работать, а потом мы можем просто сказать, что тебя позвала на работу другая лавка.

Хоро закрыла глаза и глубоко вздохнула, затем медленно села и вцепилась в Лоуренса.

— Я так не смогу заниматься твоими ногами.

Ему предстояло растереть ещё её левую ногу, но Хоро не двигалась и не отпускала его, как маленький ребёнок. Она сама прошла полмира, но всего один день работы в пекарне довёл её до такого состояния. Лоуренс понял, что улыбается, в то же время он был счастлив, что она вот так открывает ему свои слабости.

— Тебе надо немного отдохнуть. В это время года в порту огни горят всю ночь, мы можем осмотреть здешние места, когда пойдём поесть.

Он потрепал Хоро по голове, и её острые волчьи уши пришли в движение, при этом с них, словно чешуйки с крыльев бабочки, посыпалась мука, и он смог представить, насколько утомительной была её работа.

— Ну, хорошо, я хотел немного поговорить со здешним управляющим о моей рабо...

Он попытался встать и тут же рухнул обратно на кровать, Хоро даже не оторвала головы от его груди. Она словно целый год щедро источала на посетителей пекарни своё обаяние. Теперь она была смущена тем, что ей надо было восполнить всё истраченное работой по привлечению посетителей.

На лице Лоуренса появилась добрая усталая улыбка, он тоже её обнял, и её хвост легко застучал по кровати. Кое-кому всегда было нужно его счастье торговца. Вскоре он услышал её тихое похрапывание.

В итоге Хоро из гордости проработала в пекарне три дня, заработав лишь около половины серебряка тренни. С ней расплатились мелкими монетами, что было для них кстати. Впрочем, заплатили ей больше обычного в таких случаях — то ли в награду за её усердие, то ли пекарня достаточно процветала.

Взамен Лоуренс был занят заботой о Хоро, особенно о некоторых частях тела, имевших привычку собирать пыль. Проснувшись утром, он расчёсывал ей волосы, одевал её, отрывал кусочки хлеба, чтобы накормить её, трепал по голове, когда она падала духом, нахваливал её хвост, почти желая какого-то вознаграждения за свои усилия, но не возражая проводить иногда так своё время.

Хоро, покончив с работой в пекарне, провела два дня, предаваясь лености и чревоугодию, и лишь тогда она смогла, наконец, вернуть себе бодрость.

— Если честно, что за ужас я пережила! — сказала Хоро, разрывая колбасу во время обеда в комнате, в которой они остановились.

Можно было подумать, что это Лоуренс заставил Хоро работать, но если обратить на это её внимание, её нытьё надолго найдёт в нём мишень, поэтому лучше было смолчать.

— Но я не смогла заполучить себе даже блестящего серебряка, как ужасно много времени на это нужно...

— В зарабатывании денег нет места спешке, есть только много работы.

Хоро услышала в городе и записала на бумаге те виды работ, которыми могли заниматься путешественники, ожидавшие благоприятного ветра для своего судна или попутной повозки, или внезапно оставшиеся без достаточных денег. Обычными из этих видов были: работа грузчиком в порту, или погонщиком свиней или овец, привезённых в порт или отправляемых куда-то. Ещё требовались те, кто мог производить уборку на судах или чинить паруса — обычные работы для портового города. Конечно, нужны были продавщицы, а те, кто умел читать и писать, несомненно, могли бы найти работу в гильдии нотариусов.

— Хватит с меня работы с едой, — сказала Хоро, щедро приправляя горчицей колбасу, прежде чем откусить кусок от неё.

Её плечи от горчицы сразу напряглись, а шерсть на хвосте встала дыбом.

— Тогда остаётся ремесленная работа или тяжёлый труд.

— О-о-о-о... больше ничего? Чего-то лёгкого и простого. Проверка вин или что-то в этом роде.

Несмотря на болезненный опыт работы среди изобилия еды она явно не усвоила урок.

— Ты могла бы очень помочь, если бы попалась работа по вынюхиванию смешанной муки.

Однажды в купальне Хоро с Миюри своими волчьими носами распознали доставленную смешанную муку.

— Ты дурень. Если я займусь такой работой, я десять дней не смогу чуять запахи.

И не сможешь разобрать, что ешь дешёвую еду, что было бы большой помощью... — тихо пробормотал Лоуренс.

И тут его взгляд упал на одну строку в собранном ей списке работ.

— А вон то?

— Мм?

Странствующие торговцы ездили в разные страны и по обстоятельствам вели дела повсюду. И потому он был достаточно уверен в своём знании мира, но о такой работе Лоуренс не знал.

— Девушка-мешальщица?

— А, да, она самая, — сказала Хоро и, набив рот хлебом с грецкими орехами, хлопнула в ладоши. — Я услышала об этом от девушки, которая весь день шила в этом торговом доме. В порту есть такая работа.

— Будешь что-то смешивать, судя по названию? Что же?

— Я слышала, что чаще всего это пшеница. Да. Звучит вполне подходяще для меня.

Это не прибавило ясности.

— Значит, будешь помогать пекарю? — спросил Лоуренс, и Хоро запила еду вином и с глубоким удовлетворением выдохнула.

— Я уже сказала, что больше не буду этим заниматься, нет? Эта работа означает заботу о пшенице до того, как её размелют в муку. Ты с пшеницей что делал? Загружал в свою чудесную, холодную повозку и вёз, вот почему ты не знаешь, — Хоро вытерла рот, живо дотянулась до соответствующего кармана плаща и взяла еду из доли Лоуренса. — Ты ведь знаешь, что пшеница быстро портится в сыром месте, да? В деревнях то же самое. Поэтому при хранении её нужно перемешивать дважды в день для проветривания. Самую на вид влажную оставляют сохнуть сверху.

— А, этого я не знал. Меня интересовало качество пшеницы, но я никогда не задумывался, как она сохранялась.

— Хммм, — скрестила руки на груди Хоро и почему-то с укором посмотрела на него. — Воистину ты всегда так себя ведёшь.

Пушистый хвост Хоро нарочито помахивал взад-вперёд за её спиной. Густой мех никогда не подводил его холодными ночами.

— Разве ты не пишешь всегда о том, как я забочусь о твоём хвосте, как лелею его?

И это было даже вдвойне справедливо в отношении его заботы об её основной части, из которой хвост рос. Она уже забыла его заботу о ней вчера и позавчера?

— Дурень, этого недостаточно, — сказала она, Лоуренс лишь пожал плечами. — И всё же. У меня есть опыт заботы о пшенице, а рынки, хоть в городе, хоть в деревне, считают, что это женская работа.

— Вот почему это называется "девушка-мешальщица".

В каждой работе есть свои обязанности и своё место. Даже в городах, про которые Лоуренс думал, что он знает о них всё, было то, чего человек никогда не заметит.

— Я слышала и песни, что поют, перемешивая пшеницу. Звучат они восхитительно.

Хоро нечасто участвовала в праздниках в купальне, но иногда пела и танцевала. Он представил, как она ворошит в мешке пшеницу и весело напевает при этом, и нашёл это милым.

— Не потеряй осторожность и не начни вилять хвостом.

— Я не собака! — в упор посмотрела на него Хоро, их руки переплелись, и они пошли к порту.

Расспросив людей в порту, они направились в место, заставленное складами, там-то и можно было найти работу, о которой они говорили. Конечно, среди множества грузчиков и торговцев тут и там стояло несколько женщин. Лоуренс уже видел их, когда был в порту, но ему не приходило в голову, что за работу они могут выполнять. Для работы девушки-мешальщицы, это было очевидно, требовались короткие рукава, причём даже среди зимы, поэтому, увидев, что у всех женщин рукава короткие, он ощутил смущение из-за своей невежественности.

Расспросив людей, проходивших по улице, они нашли в нотариальной конторе у складов невысокого старика с пером в руке, следившего за работой девушек-мешальщиц.

— А, ты будешь работать, госпожа?

На первый взгляд он показался обычным добрым стариком, но его страшно обветренную, загоревшую под солнцем кожу покрывали бесчисленные шрамы, а кости его пальцев были необычайно широкими. Вероятно, в более молодом возрасте он был грузчиком, сейчас же он следил за обработкой товаров.

— Нам всегда нужно много людей в это время года. Ты раньше работала с пшеницей, госпожа?

— Если попросишь меня создать колос на любом стебле пшеницы, я смогу сделать это сразу, даже если он не готов.

Хоро, мудрая волчица, жившая в пшенице и управлявшая её урожаями, на самом деле могла это сделать, но старик, конечно, только улыбнулся.

— Как обещающе. Тогда я сразу дам тебе начать работать. О, но засучи рукава, пожалуйста. Вот тебе передник для этой работы. Все остальные девушки с короткими рукавами придут к тебе на помощь, если увидят, что у тебя неприятности с кем-то из грузчиков.

— Ага.

Наблюдая, как Хоро радостно закатывает рукава, Лоуренс почувствовал на себе взгляд старика.

— А ты здесь, чтобы помочь с грузами? Похоже, ты умеешь читать и писать, поэтому сможешь учитывать работу. У нас много и той и другой работы.

— Э-э, я... — заволновался Лоуренс, когда вдруг обратились к нему.

У него хватало забот. Надо было продать серный порошок, привезённый из Ньоххиры, а также раздобыть для деревни немного столь не хватавшей мелочи для размена денег.

— Хмм? О, прости меня, вы не женаты, нет?

— У-у, в общем... — замямлил Лоуренс, но тут вмешалась Хоро.

— Этот дурень пьянствует целыми днями в комнате, заставляя работать только меня.

— Эй!

Лоуренс занимался письмами и другими бумагами в адрес разных компаний, это точно не называется бездельем. Но, работая, он потягивал медовуху, поэтому боялся последствий в случае серьёзных возражений с его стороны.

— Ох-хо. Ладно, у каждого свои вкусы, не буду тебя винить, что ты запала на бездельника, но работа будет у тебя тяжёлой.

— Да. Мне это хорошо известно.

Хоро и старик улыбнулись друг другу, и Лоуренсу оставалось лишь вздохнуть.

— Ладно, многие мешальщицы такие. Это уж без разговоров, однако.

— Ладно, и я бы сказала — если их наберётся больше горсточки, будет весело.

Старик досадливо улыбнулся и позвал следующую девушку в очереди за ними.

— И потому я буду работать превосходно.

— Уверен, — со вздохом ответил Лоуренс, улыбка Хоро была восхитительно яркой.

Работа девушки-мешальщицы, похоже, вполне подошла Хоро. Пшеница самых разных видов проходила через порт со всего света, просто увидеть всю её — уже было в радость властительнице пшеницы, ещё большим удовольствием стало прикасаться к ней, перемешивать и изучать её. Пшеничная шелуха налипла на её пушистый хвост, а Хоро, не обращая на то внимания, восторженно вносила в свои записи впечатления о работе и разговаривала с Лоуренсом, пока не уснула.

А вечером второго дня она заговорила с ним и о других девушках, вместе с которыми работала. Среди них оказалась странствующая танцовщица, работавшая также и в Ньоххире, встреча в таком месте удивила обеих. В эту пору в Ньоххире ещё не было гостей, и танцовщица работой по перемешиванию зерна перехватывала немного денег на текущие расходы.

Конечно, большая часть девушек-мешальщиц здесь была из местных, как правило, из бедных семей или из вдов. Понятное дело, на перемешивании пшеницы много денег не зарабатывал никто. Мужчин на работу не брали, чтобы не лишать женщин и этих денег, ведь женщинам больше негде было зарабатывать, эта работа помогала им не пойти по неверному пути и избежать падения.

Хоро рассказала, и на это намекал при приёме на работу старик, что многие, ставшие девушками-мешальщицами, прошли через тяжёлые времена, влюбившись в ни на что не годных бездельников, тративших последние деньги на пьянство и или азартные игры. А наутро, бодро шагая на работу в сопровождении Лоуренса, она вдруг сказала:

— Они очень похожи на меня, — и Хоро притворно вытерла глаза, а затем радостно махнула хвостом.

Если она так дразнила Лоуренса, значит, пребывала в лучшем настроении. В шутке Хоро есть доля истины, подумал он.

Лоуренс как раз закончил писать письмо компании, с которой давно поддерживал отношения, когда в его комнату пришёл работник Дивы и сообщил о событиях, происходивших на бирже икры сельди. Услышав об этом, Лоуренс немедленно помчался туда и обнаружил, что всё это место взбудоражено разговорами о закрытии биржи, все яростно что-то кричали друг другу.

— Что это всё значит? Они закрывают биржу?!

Крики торговцев сотрясали здание. В такой момент было не до выпивки и закуски, Лоуренс лишь пристально вглядывался в доску с ценами на икру сельди.

— Бог запрещает гадание. А азартные игры — не более чем гадание, — возвысил голос один из тех, кто казался совершенно неуместным здесь на бирже, где прокручивались огромные деньги и правила свой бал корысть.

Несколько священников в своих обычных одеждах стояло среди толпы торговцев.

— То, что здесь происходит, это торги икры сельди, а не азартные игры! — закричал один из торговцев, и все плотнее окружили священников, пожирая их глазами.

Но всё же... нет, именно из-за этого священники — их было человек пять — не отшатнулись и сохранили своё достоинство, а один из них ответил:

— Весьма своеобразно. Вы торгуете икрой сельди, которой ещё нет. Это ничем не отличается от чтения предзнаменований будущего.

Молодой человек, само олицетворение серьёзности, говорил чётко и последовательно. Судя по его одежде, он был главным среди священников. Его возраст указывал либо на его высокое положение, либо на невероятный талант, а возможно, его выдвинула Церковь, следуя требованиям грядущих изменений. Его товарищи были священниками среднего возраста.

— Ещё я слышал, что ни один из вас здесь никогда не принимал участия в настоящей сделке с икрой сельди — это так?

Лоуренс чувствовал, что торговцы с сожалением проглотили свои слова. Никто в этом здании никогда не видел икру сельди своими глазами. Они не интересовались настоящим товаром и пришли так издалека лишь потому, что прыгающие цены сделали этот товар лучшим для их торговли. Должно быть, где-то в их головах мелькнула мысль, что делают что-то странное, и они поняли, что для других это выглядит ещё причудливей.

— Но эта система такая старая и важная, потому что она поддерживает жизнь рыбаков, живущих на северных островах! — выкрикнул кто-то поумней, и все вокруг согласились. — И для торговцев нормально покупать и продавать ещё не существующие товары! Мы всегда покупаем наперёд пшеницу, виноград и всякие фрукты! Если вы хотите упрекнуть нас за то, что мы никогда не касались икры сельди своими руками, то что вы скажете о шахтах?! Торговцы, оплачивающие разработку шахт, никогда не возьмут кирку и не пойдут туда сами! Почему только нас вы называете игроками?!

Рукоплескания, пронёсшиеся по комнате, резанули по ушам.

Но ни чёрточки не двинулось на лицах священников, окружённых толпой разгневанных торговцев. Их жёсткая непреклонность показывала, как сильно они были привержены вере, привнося что-то освежающее в душный воздух биржи.

— Это вопрос справедливости, — тихо произнёс молодой человек, странная сила голоса которого заставила торговцев отшатнуться.

Его манера держаться очень напоминала Лоуренсу Коула, который столько раз спорил с теологами в купальне в Ньоххире.

— Некоторые из вас получат огромное богатство здесь на этой бирже. Но все те, кто ловит сельдь, обрабатывает её и перевозит, никогда не получит подобные деньги, не пролив ни капли пота, подобно вам. Я не могу вам всё высказать, но что-то не так с тем, что здесь происходит.

Многие из торговцев округлили глаза и плотно сжали губы от его презрительного упрёка, их лица покраснели, на висках взбухли вены.

Лоуренс понял рассуждение. Биржа икры сельди была лишь игрой богатых.

Тихий голос прервал молчаливое противостояние торговцев и священников.

— Но биржа приносит свою пользу городу, — возразил тощий торговец с наполовину побелевшей бородой, выглядевший побогаче прочих, странной силой веяло от его спокойной манеры себя вести. — Многие торговцы собираются здесь в городе ради торговли икрой сельди, они здесь живут и оплачивают своё пребывание здесь. А раз торговля икрой происходит здесь, рыбаки с севера доставляют сюда больше сельди. Если биржа икры сельди переместился в другое место, туда же уйдёт и сама сельдь, и все работы по её обработке. Говорят, сам город Атиф возник и развился благодаря торговле икрой сельди. Это традиция, которая поддерживает город.

Кто-то выкрикнул: "Точно!", за ним последовали другие одобрительные крики, помещение захлестнула новая волна рукоплесканий.

Даже если священники пришли исправлять пороки этого места, они представляли церковь в Атифе, которая содержала здания на пожертвования горожан, заказывала мебель и нанимала людей. И в каждом городе, явно или тайно, Церковь участвовала в торговле. И священник никак не должен был препятствовать развитию города. Именно эта уловка позволила Церкви иметь отделения по всему миру в большем количестве, чем любая самая крупная компания.

Торговец говорил спокойно, уверенный в этом, как и другие торговцы, которые его слушали. Возможно, священники собирались что-то изменить во имя догматов веры, чтобы ввести налоги или получить иные выгоды с биржи. Услышав перешёптывание стоявших рядом торговцев, Лоуренс нашёл подобные мотивы очевидными. Он всегда поражался деловыми навыками священников, ещё будучи странствующим торговцем, и ожидал, что сейчас произойдёт то же самое.

— В согласии с духом писания Божьего, мы решением глав Церкви постановили закрыть эту биржу, дабы город не был более ложем порока, — упали на присутствующих совершенно невероятные слова.

Вся комната потухла, словно костёр, залитый потоком воды, и на сей раз ни один не разразился яростным рёвом.

— Мы признали всё происходящее на этой бирже именно извратными гаданиями, азартными играми и ростовщичеством, признанными Богом кощунственными.

Многие торговцы открыли рты. Да были ли эти пришельцы священниками на самом деле? Они что, действительно решили выкорчевать денежное дерево и выбросить его из города? Церковь, погрязшая в деньгах? Зачем?

Среди всеобщего безмолвного замешательства вновь прозвучал голос тощего торговца, вероятно, от потрясения его голос прозвучал жёстче.

— Многие в городе выступят против закрытия биржи икры сельди. Ты понимаешь, сколько доходов потеряет из-за этого город?

Серьёзность лица молодого священника почти внушало ужас.

— Большинство горожан не из тех, кто столь открыто, как ты, захочет играть с золотом и серебром, — выплюнул он. — Они проливают пот, работают честно и зарабатывают свои медяки. Этот город держится их честным трудом. А в вас многие из горожан видят развращённых торговцев.

Священник дал понять торговцам о серьёзности своих намерений. Они промолчали.

— Есть ли что-нибудь в этом мире важнее праведной веры?

Это место, пропитанное алчностью, должно выслушивать проповеди. Торговцы даже не удосужились скрыть своё отвращение. Но открыто перечить священнику никто не стал. Как торговцы они лучше других улавливали веяния времени.

— До нынешних времён учение Божье в этом городе также было предано забвению. Но мы вернули праведную веру. Мы будем каяться. Вместе. Господь простит даже ваши грехи.

Веяние времени несло реформирование Церкви и веры. С реформой были согласны и горожане. Вот почему все праздники были отменены. Но даже если эту биржу закроют, где-то будет всё же совершенно необходимо будет проводить торги икры сельди. Переместить биржу хлопотно, но это не значит, что торговцы больше никогда не смогут торговать.

Молодой священник увидел, как торговцы обдумывают ситуацию и просчитывают возможные последствия, и нанёс решающий удар:

— Исходя из этого и в согласии с Божьим учением, главами Церкви было также решено конфисковать из этого гнезда порока все грязные деньги, использовавшиеся в азартных играх.

— Что?!

Все подняли глаза на священника, некоторые повскакивали со стульев. Они были готовы встретить многое, даже закрытие места их игрищ, но происходило сейчас то, что торговцы, даже самые уравновешенные, самого спокойного поведения, не стерпели бы никогда. У них отбирали их золото и серебро. Единственное, перед чем они не отступятся. Единственная территория, на которую они никому не позволят вторгнуться.

Именно здесь было много тех, кто поставил огромные деньги. Многие вложили в удачу больше денег, чем сами имели. Обстановка накалилась и была готова взорваться.

— Но Господь всегда прощает вас. Если вы принесёте своё покаяние церкви, ваши грехи получат прощение, а ваши деньги очистятся и вернутся.

Старая уловка Церкви — объявить суровое наказание и дать возможность принести покаяние. Предлагая добрую волю за изрядную цену, они продавали благосклонность. Они говорили, что вернут взятые деньги, но не приходилось сомневаться в удержании части из них за чтение молитв и прочие подобные обряды. Но всё же это было несомненно лучше, чем потерять всё.

Лоуренс почти слышал щёлканье счётов в головах торговцев.

— Горожане видят в вашей извратной азартной игре ваш отказ от Господа. Вы собираетесь продолжать свою торговлю, даже когда жители такого праведного города смотрят на вас с таким презрением?

Теперь, когда поиск праведной веры был на подъёме, торговцы, щедро вкладывавшие деньги в азартные игры с рыбным душком — вроде торговли вокруг икры сельди, приобретали ужасную репутацию. А Церковь, прислушиваясь к разговорам людей, обнаружила хорошую возможность. Они могли наказать торговцев, заодно продемонстрировав горожанам свою деятельность.

Похоже, исход был ясен.

— Когда вы вернёте нам деньги? — спросил кто-то.

Лицо молодого священника украсила сердечная улыбка, которую показывал бы такую в утренней молитве. И снова он чем-то напомнил Коула.

— Всего через два дня мы проведём мессу в честь прибытия картины с изображением Предрассветного кардинала, зажегшего огни праведной веры в этом городе и в этом мире, и святой Миюри, поддерживающей его. Приходите на это событие.

Большинство торговцев, похоже, приняли неизбежность навязываемых им действий, Лоуренс же был среди тех, кто выглядел подавленным. И ему было прекрасно известно, что творилось в душе торговцев, разделявших его состояние.

— Поведай свои грехи Церкви и молись, и Господь защитит твоё дело.

Молодой священник доброжелательно улыбнулся, и в его голосе не было слышно ни тени иронии или сарказма, казалось, он действительно молился за души торговцев.

Но когда Лоуренс представил, что он выполняет волю Церкви, его лицо покраснело, а тело покрылось липким потом. Он не исповедовал ереси, поклонявшейся жабам или другим подобным божествам. Ему не претила мысль склонить голову перед Церковью ради возврата своих денег. Праведной он веры или нет, ему, бывшему торговцу, приходилось это делать много раз.

Но у него было много знакомых в этом городе. Большинство из помрачневших людей было, видимо, из местных торговцев. Кто бы из них был бы рад предстать болваном перед своими торговыми партнёрами?

Кроме того, Хоро тоже была приглашена на представление людям картины. Лоуренс представил свою будущую исповедь ради возврата денег, вложенных в эту прискорбную, скрытую от своей спутницы сделку, и ощутил, что его голова пошла кругом. Он не мог вообразить, как она разозлится на него и сколько будет над ним издеваться. Мало того, на всё с картины на стене будут смотреть его дочь Миюри и мальчик, который был ему как сын — Коул!

Лоуренс уже не слышал каких-либо подробностей после этого, он ощутил зыбкость своего положения в деле с икрой сельди. Он знал, что ему что-то надо делать, но внутри себя он уже знал ответ. Денег он вложил недостаточно, чтобы как-то повлиять на дело, но и просто отбросить немалую работу нескольких недель он не мог ради собственной гордости и того усердия, с которым работала Хоро.

Что ещё важнее, решив отказаться от денег, вложенных игру, и исповеди, он не был уверен, что сумеет всё утаить от своей спутницы. У неё было необычайно острое чутьё в таких ситуациях. И чтобы не заставлять её саму всё разнюхивать и узнавать, он предпочёл бы сказать ей напрямую. Это единственное, до чего он додумался.

Но... Лоуренс тихо простонал.

В отличие от игры в кости, в торговле икрой нельзя проиграть всё. В случае удачи он бы получил прибыль, а если бы всё пошло плохо, потери были бы не слишком страшными. Он никак не ожидал встретить такой подвох... Он почти захотел проклясть самого Бога, но чуть запоздало вспомнил, что такого рода вещи случаются в торговле.

Лоуренс вышел, посмотрел в небо и, застыв на месте, вздохнул. Ему захотелось напиться до потери сознания.

Хоро в тот день пришла домой с хвостом и волосами, густо облепленными пшеничной шелухой. Она принялась весело рассказывать о событиях дня, пока Лоуренс вычищал шелуху с её хвоста. Она радостно напевала песни мешальщиц, выученные ею, и вида не подавала, что видит его дурацкое состояние и странное поведение, но было трудно поверить в подобную её слепоту. Должно быть, она всё поняла, но старалась вести себя обычно. Когда Хоро повернулась спиной и попросила размять её плечи, Лоуренс не выдержал груза и, наконец, признался.

Но, в отличие от былых времен, почти все деньги, которые он потерял, вернутся к нему, и в будущем их дело не будет поставлено под угрозу существованию. Вероятно, самым большим ущербом станут издевательства Хоро, когда они будут делать заказы. И самое главное — он пошёл на это ради неё. Ему не нужно было ей разъяснять это, чтобы она поняла. Вот почему Хоро не подняла брови, не обнажила клыки и даже не назвала его дурнем. Она сидела на кровати, скрестив ноги и молча глядя на Лоуренса, сидевшего тут же с взглядом, придавленным к полу стыдом. Ему только и оставалось, что повесить голову. Это было почти что дрессировкой собачки.

— Вот честно... у меня ощущение, будто сейчас ругаю Миюри, — вздохнула Хоро, и Лоуренс, наконец, поднял голову. — Я всегда говорила, как сильно она похожа на тебя.

Они всегда спорили, на кого из них больше похожа вредная Миюри, и теперь её слова заставили его лучше осознать свои недостатки.

— Мне стыдно.

Хоро бросила на Лоуренса короткий взгляд и ещё раз глубоко вздохнула. Затем соскользнула с кровати и остановилась перед ним.

— Ты всё такой же неугомонный, глупый щенок. Нюх-нюх — а, где-то пахнет хорошо, — прыгаешь сразу туда!

Не в силах отрицать, Лоуренс отвернулся. Но Хоро подобралась ближе, и ему пришлось таки посмотреть на неё. Её красные глаза оказались прямо перед его лицом, и в его голове мелькнула отвлечённая мысль — какие красивые у неё глаза. Он бы никогда не захотел, чтобы его дочь увидела его в таком положении.

Хоро встала и почесала голову, её досада, похоже, имела источником не его, а её саму.

— Если честно, поверить не могу, что я влюбилась во что-то такое, — Хоро наклонила голову и глубоко вздохнула, а Лоуренс снова опустил голову. — Но и от пёсиков бывает польза.

— А?

Он поднял голову — она протягивала ему руку. Это значило — вставай. Он схватил её руку и с недоумением поднялся.

— Мои подруги на работе вздыхали, теряя свою работу.

— Подруги на работе?

Уши Хоро недовольно дрогнули.

— Девушки-мешальщицы.

— А, да, верно... И?

Возможно, это как-то связано с биржей икры сельди.

Хоро скрестила руки на груди и заговорила серьезным голосом:

— Некоторые из нас, как та танцовщица и я, попали в этот город по случаю, но большинство — бедные девушки-горожанки. Все они добрые и честные работницы.

— Вот как, понятно, — удивлённо произнёс Лоуренс.

Хоро нечасто кого-то хвалила.

— И... кажется, всех нас тянет к похожим самцам, — добавила она, брезгливо отводя взгляд.

Лоуренс припомнил теперь, что старик, следивший за работой девушек, сказал нечто похожее. Большинство женщин оказались среди девушек-мешальщиц, потому что влюбились в мерзавцев.

— Как бы там ни было, я не могу пройти мимо них. Я просто думала поговорить с тобой о том месте, про которое ты рассказал.

— Биржа икры селёдки?

— Да. Девушкам от неё перепадает немало работы. Её закрытие будет бедой для них. Когда мы услышали о закрытии, ты не представляешь, что там началось.

Он взглядом подтвердил, что понял, и она, вздохнув, почесала основание уха.

— Всё из-за суматохи, что устроили малыш Коул и эта дурёха Миюри, нет? Если девушки из-за них не смогут зарабатывать, мне придётся отказаться от звания мудрой волчицы.

Коул начал странствие ради возвращения людям истинной веры, а Миюри ушла вместе с ним. В картине Миюри была той, кто самозабвенно поддерживала Коула, но Лоуренс сомневался, что она смирилась бы оставаться на вторых ролях, а значит, немалая ответственность лежала и на ней. В таком случае их родители должны были исправить некоторые последствия деятельности своих детей.

Такой честной была Хоро в своих рассуждениях.

— Но я знаю недостаточно много о мире людей. Это уже твоя территория.

Хоро была требовательна к Лоуренсу, называла его болваном, и ещё во многом проявлялась её требовательность, но она верила в само его существо. Огонь вспыхнул в его сердце, её вера делала его счастливым, и потом, он получил хорошую возможность смыть свой позор.

— Можешь рассказать поподробней?

Хоро поведала ему о судьбе тех, кто работал в самых низах общества, и это было ведомо немногим.

Скорее всего, участников биржи не заинтересовало когда-либо, как они связаны с девушками-мешальщицами, и без сомнения, люди Церкви были такими же. Что означало, что они также были среди привилегированных, неспособных видеть людей из низов.

— Что думаешь? Сможешь помочь?

Он посмотрел на Хоро, которую жизнь на короткое время свела вместе, и которая ощутила их боль, и сердце Лоуренса также заболело. И он положил руки на её узкие плечи. Пусть он теперь был неповоротливым владельцем купальни, но внутри его жил пресловутый торговец, некогда завоевавший сердце волчицы, прозванной когда-то мудрой.

— Я смогу.

Лицо Хоро тут же просияло. Когда-то в её глазах тлел мрачный огонёк после сотен лет забвения на деревенском пшеничном поле без всякой благодарности за её помощь, тогда она думала лишь о своём доме. Лоуренс взял её за руку и повёл в большое путешествие, чтобы её прекрасные красные глаза обрели свет. Он вспомнил, как молод был тогда, и сказал:

— Я торговец. Я верну свои потери.

Ещё он оправдается от участия в глупой сделке, только рассердившей Хоро.

Она улыбнулась, тронутая его настроем.

— Ты тот самец, которого я полюбила. Мне было бы стыдно, если ты упал и поднялся, не вернув утраченного.

Точно. И пока с ним было то, о чём сказала Хоро, у них оставалась возможность справиться со всем.

— Хорошо тогда, — подытожила она.

— Да, — подтвердил Лоуренс. — Единственная глупость, которую я должен избежать, — это каяться потом перед Миюри на этой картине.

Хоро рассмеялась, чуть досадливо подняв бровь, и похлопала Лоуренса по спине.

Закладывать фундамент своих действий Лоуренс должен был именно с торговли икрой сельди. Он хотел, чтобы Церковь отменила своё решение, но при этом большинство торговцев могли опасаться возможных последствий со стороны Церкви. Здраво рассуждая, было бы хорошо не будить спящих собак до возврата денег, вложенных в икру. С учётом того, что Лоуренс уже давно не вёл торговых переговоров, он пробирался к бирже, заметно нервничая. В пустом здании присутствовало лишь несколько торговцев, среди них был тот, кто записал в книгу деньги, вложенные Лоуренсом.

— Эта биржа в твоём ведении? У меня есть мысли по поводу произвола Церкви.

Глаза того человека расширились, губы раздвинулись в улыбке.

— Приятно увидеть, что у кого-то ещё есть хребет. Все остальные просто пожали плечами и ушли... Но главный тут — вот он, — мужчина указал на торговца в годах, который пытался в спокойной манере возражать священникам, объявлявшим свою волю. — Мы не гильдия или что-то в этом роде, поэтому никто на самом деле не управляет здесь, но... если он что-то скажет, большинство торговцев послушаются. В прошлом он был влиятельным лицом в альянсе Рувик. Сейчас он отошёл от дел в альянсе, но на пике своей деятельности он управлял несколькими транспортными судами дальнего следования, и люди называли его главным распорядителем.

Альянс Рувик был крупнейшим в мире торговым союзом, охватывавшим большое число торговых городов. Лоуренса удивило, что кто-то такой важный присутствовал здесь, а этот мужчина сидел теперь за столом один и вяло потягивал что-то из чашки. Он напоминал надувшегося ребёнка, у которого отобрали игрушку. Лоуренс ощутил, что ему близко состояние этого человека, несомненно, бывшего торговцем до глубины души и тем, кто не мог отказаться от соблазна торговли, даже уйдя от дел.

— Простите. Можно? — спросил Лоуренс, подойдя к столу торговца, мужчина посмотрел на него спокойными глазами.

— У тебя есть соображения, как разобраться с этой ситуацией? — спросил он, обнаружив превосходный слух, он не стал смотреть на Лоуренса свысока и был рад услышать на свой вопрос настоящий ответ торговца, полезный и обстоятельный. — Я уже попробовал предложить подарок.

Один из руководителей крупной компании в прошлом, что удивляться, что он начал с предложения взятки?

— Но Церковь сейчас пребывает в самом процессе принятия реформ, поэтому они отказали меня. Этот молодой человек, кажется, видит себя Предрассветным архиепископом.

Лоуренс представления не имел, какое пламя горело в груди того человека пред лицом алчности Церкви, но было весьма неудобно, что чудодейственное средство денег не могло помочь, когда в этом возникла потребность.

— Они даже отвергли предложение уплатить налог. Кажется, они действительно пришли сюда лишь потому, что увидели здесь препятствие для веры. Они прикрывают нашу веселую игру.

Главный распорядитель вздохнул и потянулся, хрустнув шеей.

— У нас нет иного выхода, кроме как склонить головы, как нам было велено, и взять наши вложенные деньги в другом месте.

— Но как только вы проявите повиновение, они в следующий раз, когда представится возможность, ударят ещё сильнее и нанесут ещё больший ущерб. Они даже могут вторгнуться туда, куда вы сбежите.

В какой бы город торговцы ни отправились, там будет Церковь, а во взаимоотношениях хоть людей, хоть организаций проявивший слабость подставляет себя под новые удары. Вот почему начало столь критично.

— Я уже испробовал все старые трюки, у тебя что-то есть?

Голубые глаза мужчины посмотрели Лоуренсу в лицо, тот с готовностью встретил взгляд.

— Конечно. В конце концов, люди Церкви также живут в мире приличий.

— Хм?

— Есть кое-кто, с кем нам надо поработать.

Были места, в которые не мог проникнуть взгляд такого человека, которого когда-то называли главным распорядителем, именно из-за высоты его положения. Лоуренс изложил предложение, подготовленное им с Хоро, и лицо великого стареющего торговца сразу напряглось, а выслушав Лоуренса до конца, он ударил себя по лбу.

— Говорят, самое тёмное место находится под самым маяком! За все мои сорок лет торговли со мной работало множество погрузочных компаний. Но, верно... между складом компании и кораблём оставался некоторый разрыв.

Даже Лоуренс, занимавший куда более скромное положение, не знал о некоторых видах сдельной работы. Они оба всё время торговали, не привлекая к своей деятельности женщин и, конечно, не знали мест, принадлежащих только женщинам.

— Мы объединим девушек и привлечём их к нам, а потом я хотел бы пойти на переговоры с Церковью вместе с несколькими предложениями. Полагаю, мы бы смогли достичь успеха, но согласятся ли все здешние торговцы?

Если бы Лоуренсу вернулись лишь деньги, вложенные им в эту игру, сохранность биржи его самого бы уже не волновала, но, задумав помочь девушкам-мешальщицам, вместе с которыми работала Хоро, он должен был добиться работы биржи.

— Постой-ка. Дай, я прикину... Да, выйдет дешевле, чем платить налог Церкви. И что ещё лучше — мы не будем кланяться им. Это отличный обмен, а не покаяние. Обмен подразумевает переговоры о доходах и расходах, а переговоры о доходах и расходах — это то, что все, вероятно, легко примут, и я не позволю, чтобы всё это тянулось без конца. Они не смогут закрыть место нашей игры!

Главный распорядитель встал и без колебаний, как человек моря, протянул руку.

— Я не перестану зарабатывать деньги до своего последнего дня. Ты такой же?

Лоуренс схватил его за руку и ответил:

— Мне моя жена всегда говорит завязывать с этим.

На лице главного распорядителя мелькнула ухмылка пирата, впрочем, на него тут же вернулось прежнее выражение.

— Но, думаю, стоит придать этому месту немного большей привлекательности. Как ни извиняйся, не скажешь, что здесь просто такое причудливое место для молитвы.

Возможно, необычное возбуждение, сопровождавшее вложением немыслимых денег в будущую игру, сподвигло на эти странные украшения на бирже — с потолка свисали сушёные сельди, на стене висел символ Церкви, завёрнутый в рыболовную сеть, а к стенам были прибиты стилизованные деревянные фигурки всех святых покровителей, которые могли только прийти в голову. На противоположной от символа Церкви стене висела сделанная углём картина, изображавшая двух огромных рыб, уткнувшихся головами навстречу друг другу, одна — селёдка, окладывающая икру, а другая — сардина. Казалось, вокруг плещется вода, но, приглядевшись, можно было разглядеть серебряные монеты. По скромному разумению, здесь следовало молиться за победу племени торговцев в их битве.

Но у Лоуренса при виде этого возникла мысль.

Это всё во имя биржи.

— Мы можем изменить кое-что. Например...

Даже если торговец упадёт, он не поднимется бесплатно.

Собрание торговцев, этих вечных игроков, была назначена сразу после обсуждения деталей. Затем Лоуренс сразу отправился на склады в порту, где поговорил с девушками-мешальщицами, собранными Хоро. Конечно, у них не было возможности отказаться. Они согласились с живостью, способной посрамить погрузочную компанию.

Но было бы опасно действовать без каких-либо средств поддержки, и у Лоуренса в секрете была ещё одна задумка. Ему понадобится сотрудничество с Хоро и связи, завязавшиеся в купальне.

На следующий день торговцы выстроились в линию и направились к церкви Атифа. Возглавлял эту процессию самый достойный из всех — главный распорядитель. Его борода и волосы закрепил яичный белок, его одежда высочайшего качества была так накрахмалена, что могла треснуть от неловкого прикосновения. В таком виде он был бы вполне уместен и при дворе короля. Вёл он себя под стать своему виду.

Горожане за дверями церкви готовились к особой мессе, которая должна была состояться на следующий день.

— Падре внутри? — спросил главный распорядитель.

Рабочий, с которым он заговорил, чуть не выронил позолоту, которой украшал церковные двери.

— Внутри, — еле выговорил он и снял шляпу, возможно, приняв собеседника за кого-то из знати.

Но его глаза расширились ещё больше при виде тех, кто шёл за толпой торговцев.

Внутри церкви тоже кипела работа: здесь и там высились строительные леса, на которых работали ремесленники.

Пришедшие пробились сквозь эту сутолоку и браво углубились в неф.

Под высоким потолком, способным, казалось, всосать людей в свою высь, на красной ковровой дорожке, развёрнутой по проходу, стояли высокопоставленные священники, вероятно обсуждая, где повесить новую картину.

— А, это ты... — обернулся молодой священник, прозванный Предрассветным архиепископом.

Он обвёл глазами на всех торговцев, его взгляд посуровел.

— Если это насчёт вчерашнего, то всё уже решено. И мы не будем сбиты с пути ничем, лишь благо, исходя... — стал предупреждать он, думая, похоже, что его снова хотят подкупить, и стал подходить ближе, но главный распорядитель поднял руку, прервав и его движение, и слова.

— Нет. Мы были тронуты твоей верой, падре, и у нас открылись глаза. И мы решили также следовать Священному Писанию и действовать в согласии с волей Бога.

— Что означает?..

Пришло время прочистить горло.

— Именно Господь нам сказал делиться тем, что имеем. И поэтому мы решили кормить бесплатно тех участников торговли сельдью, кто более прочих обездолен.

Молодой священник поднял брови и повернулся посмотреть на священников рангом выше, стоявших рядом.

— Это похвальный образ мысли, но...

— Конечно, на самом деле, я не могу попросить тебя о чём-то столь эгоистичном, как сохранение биржи в этом городе только ради этого. Мы будем следовать святому решению, к которому пришёл ты и главы церкви.

Все торговцы, тихо собравшиеся для этой встречи, своим поведением не оставляли сомнений в том, что никак и ничего не могло скрываться за его словами.

Священники пошептались друг с другом, и молодой священник заговорил как их представитель.

— Тогда почему вы пришли?

— Мы пришли проложить путь некоторым заблудшим агнцам.

— Что?

— Это те, у кого есть слова для вас.

Торговцы расступились в стороны, открыв путь до входа в неф. Священники посмотрели вниз вдоль этого живого коридора, их лица приняли насмешливое выражение. У входа в неф стояли, взявшись за руки, девушки-мешальщицы с их короткими рукавами и пшеничной шелухой, налипшей на руки.

— Падре, когда твои облатки в этом городе отправляют в печь, ты когда-нибудь задумывался, как издалека добирается до нас пшеница?

— Что?.. Пшеница?..

Священники с их бледной кожей, вряд ли знавшей прикосновение лучей солнца, с их тонкими, изящными пальцами, и этот хорошо одетый, умный молодой священник были, конечно, взволнованы. Они, вероятно, сызмальства изучали устав Церкви и редко соприкасались с обычным обществом во всём его многообразии.

— Обмолоченное зерно складывают в мешки, перевозят на повозках, грузят на корабли и отправляют в долгий путь. Но есть те невидимые люди, которые заполняют пробелы во всей этой череде. Вот эти девушки. Если бы эти девушки со всем усердием не приходили с утра до ночи перемешивать пшеницу, засыпанную в мешки и убранную на склады, зерно скоро покроется плесенью, и болезнь поразит хлеб, что мы едим каждый день.

Главный распорядитель представил такими словами девушек, и те изящно склонились. Эта учтивость ярко контрастировала с их изношенной одеждой.

— Падре, — главный распорядитель вышел вперёд и встал на колени перед священниками — жест знатного верующего, будто сцена из пьесы, разыгранной на празднике. — Мы, конечно, алчные торговцы. Это то, чего я не могу отрицать. Но эти женщины — другое дело. На них, невидимых всеми, держится существование жителей этого города, и я верю, что именно их должен омывать свет Божий.

— Э-э... хм?.. — священник смущённо кивнул и повернулся к женщинам.

Каждая из них держала перед собой символ Церкви, с потупленным взором они выглядели такими набожными, их поведение было бы приятно любому, кто бы ни посмотрел на них.

— Н-но, но... и что? Я понимаю, кто они, но как они связаны с вами? Вы... имеете дело с икрой сельди, верно? А они разве они не перемешивают пшеницу?

Глаза великого торговца, бывшего главного распорядителя, загорелись.

— Пшеница — это продукт, который поступает не весь год, а значит, есть время, когда они не перемешивают пшеницу. Когда они справятся с пшеницей для посева озимых, знаешь, что они начнут перемешивать?

— А? Н-нет...

— Икру сельди, — сказал главный распорядитель.

Именно поэтому Хоро обратился к Лоуренсу, когда ей рассказали об этом другие девушки. На бирже икры сельди имелись торговцы, которые следили за ставками до самого конца, но сами участия в игре не принимали. Именно эти торговцы собирали икру из сельди, которую рыбаки привозили сельдь в этот город. Как и пшеница, икра сельди не могла просто лежать в бочках и не портиться. Многие торговцы не знали об этом, а тем более духовенство, никогда не евшее эту икру, поэтому они с такой лёгкостью решили участь биржи.

— Существует два вида бирж икры сельди. Просто потому, что мы имеем дело с двумя видами икры сельди.

— О-о?

— Во-первых, сушёная икра. Для её сушки подходят лишь солнечные дни, и девушки каждый день усердно занимаются этим, а ещё перемешивают уже высушенную, тогда она не будет портиться.

— О-о...

— Далее идёт солёная икра. Икра сельди идёт на приманку сардин в южных морях, солёная больше привлекает сардины, потому она и стоит намного дороже, но она и сложнее в работе. Представь себе большую бочку с солёной водой, в которую поместили икру сельди. Эти хрупкие девушки берут слишком большие для них мешалки и перемешивают без счёта целый день. О, падре, будь милосерден. Они работают каждый день с таким усердием, что не только этот город, но и все жители юга могут получить сардины на свои скромные обеденные столы.

Священнику нечего было возразить против плавной речи главного распорядителя. Затем Лоуренс, как было условлено прежде на встрече, еле заметно двинул рукой. Одна из девушек-мешальщиц по этому сигналу, тут же встала на колени.

— Если ты имеешь сочувствие к нам, тогда, пожалуйста, протяни нам руку, чтобы сельдь и дальше могла попасть сюда, в этот город...

Её прочувственная мольба стала примером другим девушкам, которые тоже опустились на колени и присоединили свои голоса к мольбе.

— Пожалуйста, будь милосерден к нам...

Священники, вымещавшие на бирже свой гнев во имя воздержания и справедливости, не находили в растерянности слов перед этими несчастными девушками. Без биржи все сделки, связанные с сельдью, уйдут из города, что лишит девушек средств к существованию.

Настал момент, кода Лоуренс счёл, что непреклонный молодой священник должен был сказать — Что есть зло, то зло или что-то подобное.

— Падре, — прошептал он священнику в ухо, — вода озера кажется чистой, потому что вся грязь осела на дно.

— Чт?..

— Говорят, в чистой воде рыба не водится, — прошептал в другое ухо главный распорядитель.

— И снова — мы обещаем еду бедным... работникам-подёнщикам вроде девушек-мешальщиц, обещаем переделать убранство биржи, превратив её в то место, где мы никогда не забудем нашу веру. Конечно, — генерал-губернатор выпятил грудь, — мы услышали твои упрёки, падре, они пробудили веру в наших душах. Это доказательство твоей праведности как священника будет жить в бирже многие поколения.

Нельзя скопить деньги и взять их на небеса, но можно копить добродетель. И если они не приняли взятки в деньгах, на священников должно было подействовать другое зелье, таков был план Лоуренса. Но губы священника оставались плотно сомкнутыми, его лицо напряглось в мучительном вопросе, не было ли какого-то подвоха? Не обмануло ли его красноречие торговцев?

Ради пущей уверенности главный распорядитель вынул из нагрудного кармана лист бумаги и показал священнику.

— Вот, как мы собираемся изменить внутреннее убранство биржи, к слову. Мы надеемся, что здесь будешь изображён ты, падре.

Глаза священника расширились, он невольно обернулся в ту сторону, где люди, свисавшие на верёвках, привязанных к потолку, вешали картину.

А на листе бумаги, который показал главный распорядитель, было в общих чертах приведено содержание ещё одной картины. Очень типичный религиозный образ, подобный картине Коула и Миюри, которую церковь размещала на стене прямо сейчас. Там, на фоне горы сельди были показаны торговцы и девушки-мешальщицы, благочестиво стоявшие на коленях и молившиеся. И перед ними молодой священник, указывавший мужчинам и женщинам путь к небу.

Главный распорядитель, назвавший молодого священника Предрассветным архиепископом, попал в точку. Лоуренс, заботившийся о Коуле много лет, хорошо это знал. Этот молодой человек явно пытался подражать Коулу.

— Что вы думаешь, падре?

Молодой священник вернулся к действительности.

— А, мм... ммм... — попытался со своими сомнениями обратиться к старшим по иерархии молодой священник, но другие торговцы уже вовлекли тех в разговор о том и о сём. Никто не превзойдёт алчных торговцев в вовлечении священников в благостные разговоры.

— Падре? — снова спросил главный распорядитель, и взгляд молодого священника переметнулся от него на Лоуренса и девушек-мешальщиц. Наконец, он с мукой закрыл глаза.

— Я... понимаю... я отзову свои распоряжения. Биржа останется открытой...

Больше всех его словам обрадовались мешальщицы, их лица и жесты могли вдохновить кого угодно. Но священник всё ещё выглядел немного ошеломлённым, впрочем, сейчас он не мог взять слова обратно. И его глаза то и дело обращались к наброску картины.

— Ес-если на то пошло... — тихо заговорил священник.

— Да? — подбодрил его благожелательной улыбкой главный распорядитель.

— Видимо, там буду я?

Трудно прожить свою жизнь, начисто отрешившись от желаний. Вот почему Лоуренс и подобные ему торговцы существовали в этом мире.

— Конечно, — сказал главный распорядитель.

Не выпуская молодого священника из своей хватки, он втянул того обсуждение деталей картины, напомнив змею, завораживающую мышь, и Лоуренс решил, что ему беспокоиться уже не о чем. Похоже, ситуацию удалось выправить, поэтому он вздохнул с усталым облегчением и направился к входу в неф.

Молодые и не очень, все мешальщицы радостно держали друг друга за руки. Одна из них, та самая танцовщица, заметила Лоуренса, с соблазнительной грацией проскользнула вперёд и откровенно театрально обняла его.

— О, хозяин!

Лоуренс криво улыбнулся знакомой по Ньоххире танцовщице. Конечно, та она много знала о "Волчице и пряности". Она тут же отпустила его и подтолкнула к настоящему владельцу. Перед ним стояла Хоро, и сказала она именно то, что должна было сказать:

— И чего это ты выглядишь таким смущённым?

Мешальщицы вокруг них были, похоже, в полном восторге.

— Деньги, что я вложил, возвращаются. Конечно, я смущён.

В ответ на его слова Хоро приподняла подол юбки и пнула Лоуренса в ногу. Обычно отношения жены с сильным характером и мужем-подкаблучником именно так и изображались в уличных представлениях. Лоуренс ответил мешальщицам скорбной улыбкой, а затем вывел Хоро и танцовщицу из нефа в проход.

— Но ты на самом деле помогла нам. Позволив тебе придумать всё это представление, мы получили от тебя нечто фантастическое.

Хотя танцовщица только что действовала в унисон с другими девушками-мешальщицами, её сельский наряд казался лишь маскарадным костюмом. Она была одной из лучших танцовщиц и наверняка прекрасной лицедейкой. Высокопоставленные гости собрались в Ньоххире, соперничество среди танцовщиц было жёстким.

— Ничего особого. Мне приходилось развлекать много таких твердолобых, какие приезжают в Ньоххиру. Линия нажима и выгодных вложений — моя сильная сторона.

В отличие от Хоро танцовщица излучала чувственную улыбку.

В этих событиях главный распорядитель дал ей в общих чертах характер ситуации, а она подсказала, как ему следовало себя вести, и мешальщиц тоже научила, как держаться в церкви. Как пшеница проходит многие руки по пути от поля до стола, так и это представление, развернувшее ход событий, стало итогом усилий многих.

— И ты представишь меня этому бородатому торговцу, верно? Кажется, у него в кошеле совсем не пусто.

— Да, конечно.

И танцовщица сама назвала цену. Это была сделка хорошего торговца.

— Мне нужно заставить его купить мне горностаевых мехов до моих зимних выступлений, — заявила она, истинная охотница по своей сути.

Лоуренс напряжённо улыбнулся, а потом его дёрнули за рукав.

— Дорогой, — проворковала Хоро, которая в косынке на голове и с закатанными рукавами для работы мешальщицей стала похожа на местную девушку-работницу, в такой её свежий образ нельзя было не влюбиться снова. — Я немного голодна.

Танцовщица намёк поняла и, чуть улыбнувшись, вернулась в неф к другим девушкам-мешальщицам. А Лоуренс вздохнул, взял Хоро за руку и вышел из церкви. Спешные работы по подготовке церкви к завтрашнему событию продолжались вовсю.

— Вот честно, клянусь тебе, мы, кажется, расчистили немного из того, что устроили Миюри и малыш Коул, — сказала Хоро, потягиваясь руками, будто они устали — не иначе, она изображала истинную и праведную девушку-мешальщицу.

— Я не потерял вложенные деньги, значит, всё разрешилось, — ответил Лоуренс, щурясь из-за яркости улицы после церковного полумрака.

— Ты никогда не меняешься... хотела бы я сказать, но это и помогло нам на сей раз.

— Я думаю, — ответил Лоуренс и улыбнулся.

Между ними упала странная тишина. Лоуренс понял, что она вела себя странно. Сколь откровенной ни была она во многом, кое-какие странные темы она предпочитала избегать. Но такой она показалась ему весьма милой, и он сделал вид, что ничего не заметил.

— Тогда мы должны где-нибудь выпить и вернуться к себе? — специально с этой целью предложил он.

Хоро рывком подняла голову, словно возвращаясь к действительности, и невнятно пробормотала что-то утвердительное. Лоуренс, глядя на неё, не смог удержаться от улыбки, глаза Хоро тут же открылись шире.

— Ты настоящий злодей!

— Ха-ха, я не желаю слышать это от тебя, — засмеялся Лоуренс.

Хоро с силой шлёпнула его по руке. Затем ухватила его запястье и спросила:

— И? Что же это?

Она может и впрямь рассердиться, если он будет излишне её дразнить.

— Они будут с тебя рисовать женщину на картине для биржи.

Глаза Хоро расширились, а уши под косынкой заметно затрепетали.

— Я бы хотел, чтобы ты похвалила мой ум, ведь это я предложил переделать биржу, чтобы решить проблему поскорее.

Он не мог заказать картину за свои деньги, но смог за чужие. На этой бирже было много очень богатых людей, которым Лоуренс вряд ли мог хотя бы нести подсвечник.

— И они сказали, что я буду впереди молящихся торговцев.

Хоро ошарашено посмотрела на него и чуть не споткнулась на каменной лестнице. Лоуренс поспешно поддержал её, с напряжением подхватив за спину, но объяснять не перестал.

— Говорят, картины, написанные на стене, пробудут не меньше ста лет. Сколько времени ни пройдёт, если ты придёшь сюда когда-нибудь, ты...

Лоуренс не решился договорить. Когда в следующий раз Хоро одна приедет в этот город посмотреть картину, Лоуренса не будет в живых. Не было необходимости говорить это. Вместо этого он сказал:

— Ладно, если у тебя к картине есть ещё запросы, сейчас самое время.

Хоро шмыгнула и подняла голову.

— О-о?..— её глаза намокли — то ли от радости, что они будут жить вместе вечно на картине, то ли от мысли, что им придётся когда-то расстаться, и он улыбнулся ей.

— Например, не хочешь, чтобы твоя грудь на картине была больше, чем у Миюри?

Изумление пробежало по лицу Хоро и в мгновение исчезло, будто по волшебству, она схватила Лоренса за бородку.

— Ты дурень! — громко прокричала она перед церковью на глазах входивших и выходивших людей.

Люди повернулись к ним и увидели девушку, одетую как типичная мешальщица, эта девушка ругалась с неотёсанным торговцем — обычное дело для них. Просто ссора парочки — все вернулись к своим делам. Лоуренс подождал, пока на них перестанут глазеть, и снова повернулся к надменной Хоро.

— Я хочу, чтобы меня нарисовали немного моложе, — ответил он, потирая подбородок, болевший после наказания Хоро.

Хоро раздражённо изогнула бровь, её губы, укоризненно кривясь, шевельнулись, но вслух она это слово — "болван" всё же не произнесла. Вместо этого она устало вздохнула и взяла Лоуренса за руку.

— Я вижу, ты останешься таким же, пока не умрёшь.

Хвалила она его или ругала? Лоуренсу осталось лишь ответить:

— Это ты говоришь мне?

— Хммпф. Я подобна камню, пронесённому водой по длинной реке, я не могу стать более круглой или гладкой, чем уже есть. Здесь нечего исправлять.

— Но ты попала в кучу проблем, дающих основания для этого.

— Прошу прощения? У тебя нет права говорить это мне. Ты снова ринулся в азартную игру и скрыл это от меня!

— Но всё закончилось хорошо, не так ли? Что в том плохого?

— Ты дурень, это лишь потому, что я работала мешальщицей. Без меня ты...

Хоро собиралась яростно продолжать свои обвинения, но Лоуренс нагнулся и подхватил её на руки, как новобрачную.

— О да, верно. Без тебя я бы уже умер в канаве, и я бы не хотел больше путешествовать один.

Красные глаза Хоро расширились и уставились на в лицо Лоуренса. Её лицо медленно смягчилось.

— Дурень.

Они были прямо перед церковью. Хоро приникла к шее Лоуренса, и в этот миг с колокольни ударил полуденный колокол, будто благословляя их.

— О, уже обед. Я хочу на обед мяса, — сказала Хоро, немедленно вернувшись в своё обычное состояние.

— И что это с моей невинной невестой?.. — спросил Лоуренс, но Хоро пожала плечами и жестом предложила ему поставить её на место.

Он поднял её на руки, будто они только что обвенчались, и был разочарован холодным ответом Хоро, но выбора у него не было, он подчинился. Хоро подвигала шеей, будто избавлялась от усталости, а затем нахально улыбнулась.

— Я лишь надеюсь на праздник, что поспорил бы со свадебным пиром.

Кошмары, одолевавшие его, когда они обменивались клятвами, вернулись, чтобы преследовать его вновь. Лоуренс подумал, что он человек, а она волчица. Ясно, кто тут главный.

— Два серебряка, не больше, — сказал он.

Хоро подскочила к нему, стараясь прильнуть к его руке подобно игривой девушке.

— Нет нужды быть таким скупым. Твои вложения всегда заканчиваются хорошо, разве нет? О, ты раньше для этого решил откармливать сардин?

Хоро, мудрая волчица, всегда ухватывала такие вещи.

— Три серебряка...

— Пять, — она не собиралась с ним договариваться.

Но её хвост радостно дёргался взад-вперёд.

Лоуренс посмотрел на солнце и вздохнул.

— Прекрасно, пять.

— Ммм! — довольно откликнулась Хоро и потянулась. — Вот почему я тебя выбрала, дорогой.

Затем она поцеловала его в щеку. Это было приятно, но стоило ему пять серебряков. Ему оставалось лишь посмеяться над неудачей в сделке.

— Я тоже буду пить. Эти пять на двоих.

— Прошу прощения? Ты можешь выпить и за свой счёт.

— Ну же...

Перекидываясь словами, Лоуренс и Хоро исчезли в толпе. Как бы их ни толкала толпа, как бы они ни переругивались, они крепко держались друг за друга.

Их долгожданное путешествие только начиналось.

Всего лишь эпизод в портовом городе под ясным небом и прохладным ветром, ещё полном летних отголосков.

ВОЛЧИЦА И ДРУГОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Это история из тех времён, когда две прекрасные волчицы ещё жили в затерянной среди северных гор деревне Ньоххира, деревне, окутанной паром горячих источников...

Стояла ранняя весна, днём становилось уже довольно тепло, а ночи были весьма прохладными. Все купальни деревни горячих источников отдыхали — их зимние гости разъехались по домам. Но в одной, врезавшейся в самые горы, свет горел до поздней ночи.

В большом зале "Волчицы и пряности" собралось много людей. Довольно хорошо одетые торговцы, мужчины в возрасте, казавшиеся на первый взгляд монахами, и даже немало наёмников, напоминавших диких зверей, шрамы украшали их щеки. В Ньоххире собирались самые разные люди, но даже для этого места разнообразие людей было поразительным. Объединяло этих представителей разных слоев общества то, что они без проблем отдыхали вместе. Проводили день в ваннах до захода солнца, потягивая вино, чтобы не перегреться.

Но сегодня они наслаждались не только вином. В тот день они собрались в этой купальне ради поздравлений.

— С вашего позволения.

Гости, праздно проводившие время в большом зале, обернулись к хозяину купальни Лоуренсу. Он прокладывал свой путь в этом мире как странствующий торговец, и вот уже десять лет прошло, как открылась его купальня. И теперь он себя вёл так, как полагалось хозяину купальни.

Следом за Лоуренсом в центр зала вышел Рувард с коротко подстриженными волосами, он своими движениями напоминал зверя. Командир доблестного отряда наёмников, известного во всех северных землях, развернул свёрток из алой ткани, лежавший у него на руках, что-то маленькое изящно лежало посередине.

Рувард был из тех, кто стоял бы на своём, даже представ перед Богом, но он встал на колени перед Лоуренсом, остановившимся перед очагом, и протянул ему руки.

— Я твой должник, — с оттенком шутки в голосе произнёс Лоуренс, протянув руку к маленькому предмету, лежащему алой ткани, подобный волку наёмник ухмыльнулся.

Предмет оказался золотой монетой, на которой был изображён профиль женщины с длинными волосами, её взгляд был опущен, на губах играла улыбка, над её головой висел свёрнутый в венец туго набитый зёрнами колос. Эту монету Лоуренс заказал специально, её торговая ценность не превышала стоимости золота, из которого она была изготовлена.

Но эта монета имела особое значение. Переполненный чувствами, Лоуренс вставил монету в дощечку, прибитую над очагом. В ней имелось несколько круглых мест, предназначенных для установки таких золотых монет. Сначала это было задумано как средство на крайний случай. Если с купальней не удалось бы достичь успеха, это золото позволило бы вернуться к торговле. Но купальня произвела хорошее впечатление с самого своего открытия, с каждым годом становясь всё оживленнее, иногда даже приходилось отказывать гостям, когда им не хватало места.

На дощечке можно было разместить десять монет, каждый год размещалось по монете, и вот теперь Лоуренс заполнил золотой монетой последнее свободное отверстие.

— Поздравляю, — сдерживая улыбку, с восхищением сказал Рувард, могло показаться, что он был вассалом Лоуренса.

Все гости, собравшиеся в большом зале, присоединились к поздравлению, и Лоуренс соответствующим образом ответил.

— А теперь выпьем за новые странствия! — прокричала, грациозно улыбнувшись, женщина, словно вышедшая из помещённой в дощечку монеты.

Это была Хоро, насчитывавшая немало веков мудрая волчица, жившая в пшенице и обладавшая волчьими ушами и хвостом, а ещё она было той, кто трудился рука об руку с Лоуренсом над этой купальней.

Лоуренс, обычно упрекавший Хоро за её любовь к выпивке, сегодня не стал суетиться по этому поводу. И когда Хоро без промедления наполнила все чашки вином, Лоуренс подхватил её на руки, словно невесту. Гости что-то восторженно кричали им, Хоро отчаянно пыталась не пролить ни капли из своей чашки, а Лоуренс поцеловал её в щеку, заставив покраснеть сильнее, чем от любого напитка.

Можно было ли кому-то их не услышать из-за двери — нет, из-за окна?

Коул, помощник Лоуренса в купальне, улыбнулся в своей тихой комнате, слыша эту суматоху внизу. Все в купальне были его давними близкими знакомыми, поэтому их не смущало, что кто-то услышит этот шум. Кто-то принёс музыкальные инструменты, Коул уловил оживлённую мелодию. Он не сомневался, что на следующее утро все они будут лежать в похмелье, наполняя купальню своими стонами.

— Может, мы уже можем пойти, брат? — проканючил кто-то рядом с Коулом, это была девочка, сидевшая на табурете и смотревшая в его сторону. — Вся еда исчезнет, если мы не поспешим спуститься.

Она капризно раскачивалась на табурете, не пытаясь скрыть своё нетерпение. Лицо, смотревшее через плечо на Коула, было таким же, как и у её матери, Хоро, веселившейся внизу, только волосы были другие — словно кто-то перемешал кусочки серебра с золой, ещё её отличала исходящая от неё живость сорванца.

— Миюри, с сегодняшнего дня ты должна быть со всем этим намного осторожнее.

— Че-го-о-о?..

— Я объяснял тебе это очень много раз, — сказал Коул, заставив Миюри нахмуриться. — Сядь ровно, смотри вперёд.

Девочка неохотно подчинилась, но её напряжённые плечи показывали, что она готова взбунтоваться. Она была единственной дочерью тех двоих, на которых он работал. Он был рядом с ней с самого её рождения и относился к Миюри, как младшей сестре. Коул расчесал надувшейся девочке волосы и устало улыбнулся.

— Купальне этой весной исполняется десять лет, и ты тоже подходишь к важному возрасту в этом году, верно?

Миюри не ответила и не обернулась. Лишь тихо шелестели её пушистый хвост и настороженные уши, унаследованные от матери.

— Теперь всему твоему дикарству пора положить конец. Тебе пора входить в мир других взрослых женщин.

Когда ей исполнится десять лет, придёт время задуматься, за кого выйти замуж, пусть даже она и не дочь знатного рода. Даже самые смелые девушки, которые бегали по дикому лесу, размахивая палкой, должны научиться готовить, шить, вести домашнее хозяйство.

Миюри и Коул сидели в комнате и готовились к праздничному посвящению Миюри в мир взрослых. Если её приятели-соседи увидели бы её в этой одежде, они бы катались по полу со смеху или потрясённо молчали, глазея на неё.

На Миюри была надета пышная многослойная юбка, всякие застёжки, заколки и ужасающее количество завязок были рассредоточены по платью, удерживая всё на месте, жакет, отделанный массой декоративной ткани, и, наконец, плащ, символ её целомудрия — ничего из того, что она надевала обычно.

Вся эта одежда была пошита одним из старых знакомых Лоуренса специально к этому дню, превосходная одежда, обычно недоступная дочерям семей, не относящихся к знатным родам или не владевших огромными компаниями. Однако Миюри, увидев её, высунула язык с видом девушки, которую ужасно тошнит от предложенного наряда, одеть её в это оказалось достаточно сложно. То уговаривая, то запугивая, то успокаивая, Коул, в конце концов, как-то заставил её надеть всё это, и теперь она теперь беспокойно ёрзала в кресле и стучала ногами о его ножки.

— Миюри, сиди прямо и держи ноги вместе.

Её скрещённые под юбкой ноги сердито выпрямились и сошлись вместе.

Когда Миюри рассказали об этом дне, она упиралась, как петух, которого тащат на кухню, но когда её мать Хоро поговорила с ней, ей нехотя пришлось подчиниться. Сейчас осталось лишь привести в порядок её волосы.

Пока Коул осторожно причёсывал её, Миюри снова начала беспокойно стучать ногами.

— Посиди ещё немного, — раздражённо попросил Коул.

Она выдала преувеличенный вздох, возможно, ей было неловко, что так сильно сопротивлялась, одеваясь.

— Тогда расскажи мне что-нибудь интересное.

Миюри никогда не было дела до её внешнего вида, расчёсывание волос она воспринимала, как что-то безнадёжно скучное и совершенно бессмысленное. Коул молился, чтобы эта часть её постепенно изменялась, а пока принял условие девочки-непоседы.

— Тогда...

— Только без нравоучений, хорошо?

Его намерение рассказать Миюри об учении Бога стало сразу неосуществимым. Но если он позволит её настроению испортиться ещё больше, её первое взрослое появление будет загублено.

— Очень хорошо. В таком случае... — Коул мучительно искал тему своего рассказа.

— Слушай, а когда ты попал в деревню? — вдруг через плечо спросила Миюри.

— Когда я попал в деревню?

— Я много раз слышала истории о тебе, матери и отце, о вашем большом приключении, но я вдруг поняла, что почти ничего не слышала, что произошло после, — пояснила Миюри и неожиданно из-за чего-то забеспокоилась, она схватила свою юбку и принялась обмахиваться ею. — Этого дома не было до твоего прихода, верно? Это действительно кажется странным, когда я думаю об этом.

Её вопрос стал обрастать смыслом. Под ним наверняка таились истории прошлого.

— Этот дом, что ж, давай об этом... Господин Лоуренс собрал много денег, а госпожа Хоро нашла источник, и тогда они построили в этом месте дом.

— Я тогда была там? — спросила она, прислонившись спиной к Коулу.

— Миюри, я не могу заплести твои волосы... Нет, тебя там ещё не было.

Он мягко подвинул её вперёд, она захихикала, извиваясь от щекотки.

— Первые два года... Или... может, и три... Я не очень хорошо помню, но мы сначала какое-то время вели подготовительные работы к строительству купальни.

— Это вы ямы копали?

Почему-то маленькие дети любят везде рыть ямки.

— Точно. Мы вырыли ямы под опорные сваи, под трубы для воды из источника... Я немного набрался сил от рытья.

— Хотя я бы не сказала, что ты выглядишь сильным.

Её неожиданное замечание было вдвойне обидней от того, что она, кажется, и не собиралась дразнить его. Коул неопределённо улыбнулся и продолжил:

— Я даже мостил пол камнями. И раздавал задания столь многим мастерам... Как сейчас помню. Каждый день был невероятно забит делами.

В голове Коула всплыли воспоминания, похороненные повседневной жизнью, он закрыл глаза и улыбнулся им. Миюри начала недовольно раскачиваться, решив, что о ней забыли.

— А потом? Что случилось после этого, брат?

— А, прости. Когда купальня была в основном закончена, мы пригласили много людей и отпраздновали её открытие. Вот тот символ купальни, что свисает с карниза, да? Этот символ тогда и появился.

— У-ух ты. А я тогда там была?

Казалось, Миюри интересовало, когда она появилась, потому что он говорил о том времени, которое ей было неизвестно.

— Тогда?.. А, полагаю, можно сказать, что ты была там — ещё в животе госпожи Хоро.

— А?

— Тебе дали имя Миюри на праздновании завершения строительства купальни.

Уши Миюри немедленно встали торчком.

— В самом деле?!

Она развернулась так резко, что волосы, которые Коул разделял на косички, выскользнули из его рук. Он молча повернул её лицом вперёд.

— В самом деле. Это имя одного из очень старых друзей госпожи Хоро, а ещё — отряда наёмников господина Руварда, который поддержал господина Лоуренса в его поездке. Я помню, что решение пришло довольно легко.

— А, ну надо же... Хи-хи-хи.

Миюри выглядела весьма довольной, узнав, как ей дали имя. Её пушистый хвост, приподняв юбку, раскачивался взад-вперёд.

— А потом, а потом? Когда я родилась?

— Ты родилась... в конце лета того года. О, да... правильно... [в тексте сказано, что Миюри родилась зимой того же года, но это не стыкуется с семнадцатым томом — прим. перев.]

Коул запнулся и прикрыл глаза, его руки, заплетавшие волосы Миюри, замерли.

— Хм? — произнесла она, недоумённо посмотрев на него.

В голове Коула проносились воспоминания о работе в этом таком живом доме.

— Эй, брат, что не так? — тряся его за руку, закричала Миюри.

Коул вернулся к действительности. Когда он вспомнил то время, вместе с ним в его груди ожило и его тогдашнее чувство раздражения. А источник этого чувства — Миюри — смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами.

— Я не думаю, что когда-нибудь забуду те пару лет после твоего рождения.

— Что? Ха-ха, правда? — полувосторженно-полусмущённо переспросила Миюри.

Её рождение, безусловно, было радостным событием, и купальня стала ещё чудеснее от этого. Что ж, может, это было слишком великолепно, говоря иносказательно. Если выбирать определение поточнее, пожалуй, слишком огненно подошло бы.

Миюри, конечно, никогда не узнает, как это было, в её глазах, устремлённых на Коула, светилось ничем не замутнённое счастье.

— Слушай, брат. Какой я была, когда была маленькой? Мама говорила, ты присматривал за мной.

— Что? Э... Ну да, присматривал. Господин Лоуренс и госпожа Хоро были полностью заняты, чтобы купальня, в конце концов, заработала как надо.

— Но как я ни пытаюсь вспомнить, мало, что вспоминается о том времени... — с некоторым разочарованием промолвила Миюри.

Она всегда просила Коула поиграть с ней, но ей всегда отказывали, и это кончалось очередным выговором, когда она совала свой нос, куда ни попадя, и её слова, возможно, подразумевали, что Коул на самом деле когда-то играл с ней, но она не могла вспомнить.

— То, что я помню... это странно... я в ловушке из сетки. Или это приснилось мне?

Она наклонила голову — просто сама невинность. Теперь, в красивой одежде, с причёской, она была просто прелестной, как он мог бы без преувеличения сказать. Она была всегда худенькой, а её лицо — вылитая Хоро. Сейчас она уже почти была той девушкой, на которой он мог бы жениться без смущения, но Коул знал, что кроется у неё внутри, поэтому он просто устало улыбнулся.

— Это не сон.

— Не сон? — невинно переспросила Миюри.

— Ты была слишком непоседливой... — пересилив зудящее чувство неловкости, ответил Коул. — Мы не знали, как с тобой управиться, и мы посадили тебя в сеть, которую подвесили под потолком.

— А... а? Что?! — уши Миюри резко выпрямились, она поджала губы. — Что за жестокость?.. Как ты мог, брат?!

— Я не жестокий. Ох уж, от одного воспоминания о том сердце болеть начинает...

Когда она так мала, что могла лишь плакать, если хотела есть, о ней заботилась в основном Хоро. Коул следил за ней, когда Хоро и Лоуренсу на это не хватало рук, но в своём младенчестве Миюри была просто милой малышкой. Если в то время что-то и доставляло проблем, так только унаследованные от Хоро уши и хвост, она ещё не умела их прятать, и саму её приходилось скрывать от всех.

Но как только она встала на ноги и пошла, от милой малышки ничего не осталось.

— У тебя наступил возраст, когда ты стала буйной. Ты всё хватала, бросала, ударяла обо что угодно, исчезала в момент, стоило нам отвернуться, и мы с бледным видом искали тебя повсюду, чтобы найти радостно заснувшей в совершенно неожиданном месте.

Услышав о своих безобразиях, которых она не помнила, Миюри отвернулась, словно не имела к ним никакого отношения.

— Но в этой своей люльке... ты была невероятно милой. Просто щенок в ловушке.

Коула разобрал смех, и Миюри живо повернулась к нему.

— Правда?

— Ты была такой крохой, твой хвост был размером с тебя саму. Ты так трогательно сворачивалась или копошилась в своей сети, цепляясь за свой пушистый хвост. Господин Лоуренс всегда с восхищением смотрел на тебя, а госпожа Хоро его за это ругала. Потом с какого-то времени ты перестала кусать свой хвост, верно?

Похоже, в то время у Миюри была потребность всегда что-то держать во рту, поэтому она кусала свой хвост, и он был из-за этого всегда влажным. Вероятно, ей было неловко вспоминать об этом, её плечи напряглись, а лицо покраснело.

— Я... я уже так не делаю. Я больше не ребёнок.

— Ты права. Ты выросла.

Она росла десять лет. Выслушивала его выговоры, удивляла его и бесчисленное число раз заставляла смеяться. Пришёл момент, когда эта девочка должна была впервые примерить образ взрослой женщины. Он подумал, что она скоро перестанет щебетать вокруг него, беспрестанно окликать его, от этого стало немного грустно. Коул усмехнулся над собой — при её нынешнем поведении не стоило беспокоиться о её скором замужестве.

— Всё, я почти закончил с твоими волосами. Повернись лицом.

Волосы Миюри оставляли впечатление свежести, они распушились, когда он ещё пригладил их пальцами. Если, как следует, причесать, волосы приобретали блеск, поэтому заплетать их было довольно занимательно. Коул разделил волосы на три части — левую, правую и центральную, — сначала он справился с боковыми по отдельности и сплёл вместе, приподняв тем самым среднюю часть. Такой способ требовал времени, Он научился этому у танцовщиц, часто бывавших в купальне. Собравшиеся внизу будут смотреть на причёску круглыми глазами, когда увидят. Однако саму обладательницу этих волос её внешний вид, кажется, не заботил.

— Мне придётся, — протяжно вздохнув, сказала она, — носить эту одежду и это противное на голове всё время?

Маленькая Миюри ёрзала в сети, подросшая ёрзала в одежде, связывающей её с ног до головы.

— Нет, не каждый день, конечно. Ты бы не смогла помочь с работой в купальне в этом. Но тебе нужно выглядеть и вести себя женственнее, чем до сих пор.

Вместо ответа Миюри глубоко вздохнула.

— Ты не можешь всегда быть ребёнком.

Он привык к тому, что Миюри никогда не знала, когда остановиться. То, что она заставляла его волноваться, давно стало её частью, делавшей её такой милой. Он улыбнулся и принялся за последнюю косичку.

— И если думать о замужестве, то кое к чему надо учиться привыкать.

Миюри топнула ногами.

— Я не собираюсь замуж. Папа сказал, что я не обязана.

Слабым местом Лоуренса была его единственная дочь, и он иногда говорил такие вещи, а Хоро тихонько щипала его сзади. Коул понимал, что чувствовал и чему улыбался Лоуренс, и почти был согласен с ним. Но всё же вздохнул.

— Да, но это невозможно. Так устроен мир людей.

Пепел к пеплу, а прах к праху. Люди должны жить в одном течении с этим миром, течением, предопределённым Богом.

— Но я бы лучше просто осталась с тобой, — проныла Миюри, надувшись, и прильнула к Коулу.

Она не могла без него обходиться, всегда искала его, а Коул, конечно, души в ней не чаял. Но правдой было и то, что в его улыбке была горчинка.

— Это потому, что со мной ты можешь быть настолько себялюбивой, насколько захочешь?

Миюри посмотрела из-под его подбородка. Укоризненный, недовольный взгляд.

— Нет.

Коул пожал плечами, Миюри боднула головой его грудь и отвернулась. Он лишь улыбнулся и похлопал её по голове.

— На что я надеюсь, так это на то, что ты будешь с тем, кого ты найдёшь самым дорогим для тебя, и что вы будете жить счастливо.

— Но это и есть то, почему... — попыталась возразить Миюри, но Коул осторожно обнял её сзади.

— Если будешь всё делать правильно, ты станешь неотразимо желанной. Но тебе следует отполировать камень, чтобы добиться его сияния. Тебе надо полировать себя немного больше, чтобы тот, кого ты захочешь, заметил тебя и захотел обернуться.

Похоже, недовольство Миюри лишь возросло. Ей нравилось бегать по горам, держа во рту кусок вяленого мяса, возможно, она просто не понимала, о чём он говорит. Но это всё равно оставалось невероятно важным.

Он очень осторожно похлопал Миюри по руке, чтобы придать весомость своим словам, и она вдруг шевельнулась в его руках.

— Слушай, это значит, что ты тоже так думаешь, брат?

— Хм?

Миюри обернулась и посмотрела на него. Она показалась ему взрослее обычного, может, из-за того, что её причёска была готова.

— Ты тоже хочешь жениться на девушке в красивой одежде?

Самый настоящий детский вопрос, Коул мягко улыбнулся и ответил:

— Я хочу быть священником в будущем... Но — несомненно. Мне бы хотелось, чтобы девушка была одета в подобающую одежду и обладала женственной улыбкой вместо того, чтобы одеваться подобно разбойнику и вытирать нос рукавом.

Миюри уставилась на Коула, будто была младенцем, впервые услышавшим человеческую речь. Затем, когда сказанное им достигло её разума, она посмотрела на него почти безропотно. Может, наконец, поняла?

У Коула чуть полегчало на душе. И тут Миюри вновь посмотрела на него. Странная сила светилась в её глазах.

— Хорошо, тогда я так и сделаю, — сказала она и улыбнулась.

Для неё было необычным послушаться сразу, и Коул ощутил себя счастливым.

— Ты понимаешь?

— Да.

Уши и хвост Миюри бойко шевелились, вызвав улыбку Коула.

— Теперь мы пойдём и покажем всем, как ты выглядишь, какая стала новая ты?

Он похлопал её по плечу, и она чуть неловко поднялась с табурета. Она была действительно красивой с уложенными волосами и в невероятном наряде.

— Ты выглядишь замечательно.

— Правда?

— Конечно, правда.

И она засветилась улыбкой.

— Ну, давай, было бы неприятно, если бы ты упала, обопрись на меня, — и Коул протянул ей руку, Миюри тихо приняла её и тут же перехватила поудобней.

А затем сильно сжала свои пальцы.

— Эй, брат? — сказала Миюри, когда они подходили к двери.

— Что? — посмотрел на неё Коул, но она просто улыбнулась и ничего не сказала.

Он недоумённо наклонил голову, и Миюри потянула его за руку и открыла дверь.

— Ничего. Хотя... я проголодалась!

— Миюри, это то, что тебе нужно исправить.

Она обернулась, озорно показала язык и хихикнула. Коул вздохнул, но нельзя сказать, что он ненавидел такое её поведение.

Они шли по коридору, снизу до них отчётливо доносился шум. Голоса людей, праздновавшие незабываемую веху, достигнутую купальней, которую построили бывший торговец и волчица, удостоенная когда-то звания мудрой волчицы. И вот, им явилась, спустившись по лестнице, новая женщина. Как её названный брат Коул почувствовал, как его сердце наполнялось счастьем, когда он вёл её за руку.

Но, может, именно поэтому он не заметил.

У Миюри на лице была особенная улыбка, когда она шла рядом с Коулом.

— Брат, ты сможешь снова заплести мои волосы?

Он не стал смеяться и напоминать, как ненавистно ей было это совсем недавно. Как куколка однажды вдруг превращается в бабочку, так и из девочек рождаются однажды неведомые существа.

— Да, конечно.

Плечи Миюри радостно приподнялись, и она прильнула к нему.

Когда они спустились и предстали перед всеми, царившее и без того оживление в большом зале просто вскипело.

Коул подумал, что Миюри вела себя более достойно, если её побаловать, и он лишь радовался, видя, насколько она выросла. Вот почему в результате Кол ещё долго не мог понять.

Только что зародилось новое чувство в маленьком сердечке маленькой волчицы.

И эта серебристая волчица была коварна и въедлива.

— Брат? — посмотрела на Коула Миюри, которую все восторженно встретили, будто новобрачную.

— Чего? — бесхитростно ответил Коул, и она улыбнулась улыбкой своей матери Хоро.

— Я немного смущена.

Коул, истинный агнец Божий, ответил, как и подобает барашку:

— Я очень горд тем, как ты выросла.

Миюри лукаво усмехнулась.

Перед Лоуренсом, прослезившимся при виде повзрослевшей дочери, перед хихикающей, уже изрядно отдавшей должное вину Хоро, перед Рувардом, глядевшего на Миюри с такой мягкостью, словно она была его племянницей, словом, перед всеми Коул искренне думал то, что сказал. Но рядом с ним улыбалась дочь мудрой волчицы.

Купальня преодолела важную веху. Девочка Миюри переступила свой рубеж на пути взросления.

Дни волнений нового рода только-только начинались для Коула.