Словно, сделав его своим возлюбленным, Грандин каким-то образом подчинил Ири себе, восторжествовал над ним. И теперь пытался сделать Ири зависящим от себя и собственных прихотей. Словно мало Мистралю оказалось подчинить себе его тело, он хотел заполучить и душу. Заставить Ири принадлежать, выполнять собственные капризы. Но так не будет! Желание получить должно быть уравновешено желанием отдать взамен.
— Господин Блезир, если Вы разрешите, мы хотели бы самостоятельно подготовиться к предстоящему экзамену, — невозмутимо заявил Грандин, не замечая, что добавляет масла в огонь разгорающегося протеста любовника. — Молодость одна, и её не хочется упускать.
Учитель на мгновение оторопел. Мистраль всегда отличался независимостью мышления, но не наглостью. А сейчас его слова выходили за пределы приличий. Но отказывать лучшему ученику не было никакого смысла: если Мистраль сообщал, что желает заниматься самостоятельно, это значит, что он будет заниматься самостоятельно, и справится с этим, как всегда, великолепно и безупречно.
Судя по запылавшей малиновым физиономии Ара, становилось очевидным, кто стал инициатором отношений. Так же, как и не оставляло никаких сомнений, кто является в них лидером. Похоже, Ар потерпел сокрушительное поражение и безоговорочно примкнул к бессловесным обожателям ледяного принца.
— У меня такое подозрение, господин Мистраль, что влюбленность не пойдёт Вам на пользу, — осуждающе покачав головой, со вздохом отозвался учитель и коротко кивнул. Всё-таки сияющие глаза Мистраля были почти такой же редкостью, как и видимая покорность Ири.
— Если у господина Ара нет возражений, и это никак не скажется на блестящих результатах, которые от вас, несомненно, ожидаются, я не против отпустить вас. На данный момент, вы всё равно не способны учиться, — ехидно прибавил он, бросив суровый взгляд в сторону Грандина, который окончательно спятил, раз не пожелал убрать ладонь с плеча Ара, даже несмотря на присутствие преподавателя. — Надеюсь, к следующей нашей встрече вы придёте в нормальное состояние и сможете вести себя более подобающим образом.
Блезир постарался добавить строгости, но не смог и только махнул рукой, стараясь спрятать невольную улыбку. "Всё-таки молодость действительно одна", — подумал он.
— Можете быть свободны. Заявления напишите после окончания уроков.
— Премного благодарен, господин Блезир.
Грандин победно улыбнулся и, с независимым видом поднявшись, предложил ладонь Ири:
— Идём?
Однако Ар и не думал уходить с ним. Подняв взгляд, он с нескрываемым бешенством, посмотрел на Грандина, заставив Мистраля буквально задохнуться от промелькнувшей в синих глазах молнии, и отрицательно качнул головой.
— Я остаюсь, если тебя интересует моё мнение, — прибавил он холодно и принялся демонстративно листать учебник, читать который был не в состоянии, что выдавали подрагивающие кончики пальцев. Но следовать зову Мистраля, он явно не собирался. Воздух между ними моментально сгустился и потяжелел. Было просто невероятно смотреть и понимать, как эти двое умудрялись выводить друг друга из равновесия.
— Ири... Ты задерживаешь урок, — с опасной мягкостью заметил Мистраль, стараясь справиться с первыми признаками подступающей грозы.
Ири поднял голову и ответил Грандину таким красноречивым выражением лица, что без слов становилось ясно: для того, чтобы заставить его покинуть класс вместе с Мистралем, понадобиться нечто большее, чем желание самого Грандина.
Тащить упрямца силой или стоять и уговаривать, однозначно было немыслимо, хотя бы из-за присутствия посторонних.
Мистраль покорно склонил голову, как всегда мастерски превращая поражение в победу, лишь одним своим умением изобразить непередаваемую улыбку полную печального сожаления.
— Кажется, я излишне самонадеян, — театрально возвестил он, со вздохом вскидывая ладонь в знак примирения. — Прошу простить меня за причинённое беспокойство, господин Блезир. Вынужден покинуть вас, но, увы, в гордом одиночестве. Ири, встретимся... после занятий.
Он поклонился и вышел с независимым видом, заставив Ири проклинать спектакль в исполнении этого гениального актёра, потому что как только дверь за Грандином закрылась, Ар остался один под прицелом десятка насмешливых и, одновременно, сочувствующих глаз.
— Молодец, Ири! Не позволяй ему помыкать собой, — шепнул Ильт, перебираясь поближе, к явному неудовольствию Алеса, — иначе он тебе на шею сядет. Я знаю один способ, как... — он наклонился и что-то зашептал юноше на ухо. Ири мысленно застонал. Сейчас ему хотелось убежать или просто побиться головой о несуществующую стенку.
Сам того не подозревая, Грандин отныне превратил его жизнь в ад, сделав объектом сплетен и пристального внимания, и за это Ири почти ненавидел его. Как, обладая дьявольской проницательностью, Мистраль не сумел понять, что яркая публичность Ири — не образ жизни, но защита, призванная отгородиться от людей, дать им то, чего не хватает, чтобы однажды они не пожелали взять это сами. Видя поверхность, не залезали в душу, потому что душа Ири, прозрачная и вывернутая наизнанку, представляла собой ранимую субстанцию. И сейчас по ней безжалостно топтался Грандин, не понимая, что, требуя, должен и предоставить что-то взамен. Желая проявления чувств, быть готовым к взаимности, отдать их самому. Вламываясь в чужую душу, предоставить свою для исследования. Но Мистраль не желал осознать, что Ири борется не с ним, а с самим собой, и всё упрямство, вражда и борьба Ара существуют с одной-единственной целью — не позволить Грандину поработить его личность. Мистраль не понимал, что такое любовь, превращая отношения в оду слепого эгоцентризма, где Ири, по умолчанию, подразумевался неким элементом, предназначенным вращаться исключительно по орбите чужого удобства и комфорта.
Ири не желал становиться обломком чужой самости, подстраивать свою индивидуальность в угоду чужому самодурству, не терпящему возражений, не желал быть любимым лишь за приятную внешность. Но он не понимал, что Мистраль аналогично боится разбиться о яркость его собственной личности, перестав быть собой, но сделавшись одним из многих, допущенных к телу Ара, но не имеющих абсолютно никакого значения.
Сознавали ли они, что сами загоняют себя в угол, испытывая страх потерять, но не желая признать, уступить и пустить друг друга в собственную жизнь, уцепившись за проявления эгоизма, где себе разрешается всё, но другому не позволено сделать ни одного неосторожного шага, потому что этот шаг воспринимается бунтом на корабле собственного мирного существования, попыткой ущемить права.
Ири готов был уступить, готов был любить, позволить себе стать всего лишь тенью... Вот только Мистраля никогда не привлекали тени, а превратиться в чужое подобие означало для Ара потерять себя. Он не мог быть другим, Мистраль не мог быть другим — они могли быть только самими собой. Их конкуренция оказалась неизбежной в своём противоречии, когда, желая мира, они неизбежно провоцировали войну, не понимая, что всё, что им требуется — это принять и признать чужое право Быть.
Как это часто бывает, сильнее всего люди отрицают то, что свойственно им самим. И в этом своём отрицании собственного махрового эгоцентризма Мистраль Грандин и Ири Ар оказались удивительно похожи.
* * *
* * *
Грандин захлопнул дверь и, не в состоянии успокоиться, прислонился к стене, не боясь испачкать дорогой камзол, полируя ничего не выражающим взглядом золочёную лепнину напротив, ощущая клокочущий в горле гнев и собственные непроизвольно сжимающиеся кулаки.
Желание во всех смыслах надрать симпатичную задницу Ири одолело с неистовой силой.
Почему его маленький глупый любовник так всё любит усложнять? Вместо того, чтобы, воспользовавшись снисходительностью Блезира, провести вместе великолепный день, Ири наперекор, и словно издеваясь, предпочёл остаться заниматься в холодном унылом классе, выставив Мистраля идиотом.
К последнему Грандин, впрочем, начинал привыкать, находя это почти забавным, что говорило о том, что несмотря на свою напыщенность, молодой человек не был лишён юмора и самоиронии. Но, вероятнее всего, Ири даже в голову не приходит, что Мистраль ощутил себя униженным. Разумеется, виноват во всём окажется, как обычно, исключительно он, и, судя по взгляду, полыхающему синими молниями, вечером состоится очередное противостояние характеров, которое могло бы показаться интересным, если бы не было таким ранящим и бессмысленным.
Почему Ири упрямо не желает понять очевидной истины? — Грандин не просто старше, но и гораздо опытнее и мудрей в житейских вопросах. И не только в них. Ведь являясь преемником Рандо, он не принадлежал самому себе. Мистраль прекрасно видит и понимает, что окажется лучше для них обоих. Но Ири, упрямый осёл, цепляется за какие-то глупые принципы не в силах уступить ему ни миллиметра позиций, и в итоге всё портит, расценивая каждый поступок Грандина как посягательство на свою личность, искажая каждое слово. Неужели им так сложно прийти к пониманию или компромиссу, построенному на взаимной договорённости... Стало смешно за самого себя — Мистраль, ищущий компромиссы, — почти забавно, если не считать, что к любому действию он подходил, как к задаче, которую предстояло решить, несмотря на повышенный уровень сложности. Трудно поступиться собственными принципами и убеждениями, пластом личного мирка, привыкшего к определённому укладу, и понять, что отныне всё уже не будет так, как раньше. Что в твоей жизни появился второй человек, достаточно важный для того, чтобы задуматься о том, что и у него есть собственные мысли и чувства, не совпадающие с твоими, но имеющие право на существование и уважение. И оставалось размышлять над тем, что из этого он мог допустить, а перед чем предстояло поставить Ара как перед некой данностью, с которой он не мог согласиться. Не потому, что не хотел, но потому, что, изменившись, перестал бы уважать себя, оставаться собой, что означало для него смысл существования. Благо Артемии превыше всего. Ири стоило понять, что Мистраль готов жертвовать и поступиться многим, готов уступить и сместиться в сторону — вещь, неслыханная ранее! — но есть и то, что Ири предстоит осмыслить самому, и, осознав, сделать шаг назад, понимая, что он переходит черту допустимого. Что Грандин способен терпеть, но его терпение не безгранично, и доводя его до предела, Ири Ар сам виноват в том, что Мистраль срывается. Как наступить на горло собственной гордости и сообщить Ару в лицо, что он может творить, что угодно, но Грандин Мистраль не мальчик и никогда не потерпит унижений и отказов? И отталкивая его в спальне, Ири мог бы хотя бы сделать вид, что ладит с ним на публике, не заставляя Грандина терять лицо и беситься от ярости в понимании, что всё закончится ссорой.
Неужели любовь, выглядит так?
Мистраль прикрыл глаза, не желая признавать для себя подобной истины. Ему казалось, что найдя точки соприкосновения, они пришли к некоторому идеальному пониманию, но как оказалось, это было лишь началом трудного тернистого пути... А имело ли смысл идти по нему вообще?
Грандин вновь стиснул кулаки, почти до боли впиваясь ногтями в кожу ладоней. Если бы он мог обойтись без Ири, если бы не существовало этой невыносимой, непреодолимой тяги к нему, бухающей кувалды в собственной груди, каждый раз, когда они пересекаются между собой... Если бы... если бы...
Как же смешно и отвратительно понимать собственную жалкую беспомощность перед другим человеком, собственную убогую неспособность контролировать самого себя, неспособность вести тщательно рассчитанную обдуманную игру, непревзойдённым мастером которых он всегда был, потому что слишком страшно окажется проиграть в ней. Сознавать, что всё это время сам был лишь игрушкой в чужих руках. А если и не был...
Ири Ар, как же сложно тебя понять, почти невозможно! Что же за игры ты ведёшь? С какой целью?
Мистраль с трудом отлепился от стены и заставил себя идти в заданном направлении, впрочем, направления собственного пути он впервые очевидно не понимал.
Уезжать в город в одиночестве не казалось правильным, точно так же, как и возвращаться в класс, демонстрируя внезапно проснувшуюся тягу к знаниям.
В душе, не желая утихать, кипели раздражение и злость на Ири, самого себя, на то, что он так легко позволяет себе поддаваться на провокации.
Неужели Ири не догадывается, что на всех этих лекциях Грандин присутствует только ради него?
Понимая, что ещё немного, и он дозреет до того, чтобы ворваться в класс и вытащить Ара из-за парты, Мистраль сделал единственное, что ему оставалось, — убрался из Академии, про себя решив послать Ара к чёрту.
Возможно, ночь, проведённая в холодной постели, пойдёт Ири на пользу, заставив задуматься над тем, чего он может лишиться, и принять, наконец, единственно правильное решение.
Глава 23
Однако наутро, в отличие от невыспавшегося досадующего Мистраля, Ири выглядел бодрым и сияющим, обращая на Грандина внимания не больше, чем на оранжерейный вазон с цветами.
Более того, прибыв в Академию, Мист с бешенством констатировал, что его ангел не только не демонстрирует признаков раскаяния или минимальной тоски, но Просто оскорбительно доволен жизнью и — Абсолютная наглость — демонстративно окружён свитой воздыхателей. Разумеется, Эльресто Ал занимал среди них первое место.
— Ты должен что-нибудь сделать с этим, — заметил Александр неодобрительно, приветствуя Мистраля в коридоре.
Собственно, не наткнуться на Мистраля представлялось сложным.
Недружелюбно разогнав зевак, он обосновался у мраморной колонны, являя мрачный памятник самому себе и мысленно изобретая подходящее наказание для Ара.
То, что Ири пожалеет о своём поведении, лично у него не вызывало никаких сомнений. Не пожалеет — значит Мистраль заставит его пожалеть, и плевать на способы, если цель оправдывает средства.
Разумеется, помахав ему издалека, Ири даже не соизволил подойти, заставив Мистраля прикусить губу с выражением лица, означающим "подожди, дай только доберусь до тебя".
— Нас он всё равно не послушает, — подключился Ильт, со вздохом впиваясь крепкими зубами в яблоко, вытащенное из-за пазухи.
Любому другому Мист незамедлительно высказал бы замечание, но Эргет и Алес всегда проходили "вне категории", умудряясь поразительным образом нарушать условности и не раздражать щепетильность Грандина.
Даже сейчас стоявшим в обнимку мирным голубкам в голову не приходило разъединиться, и они, уютно сплетясь ладонями, пикетировали засаду Мистраля, очевидно решив поделиться опытом собственных, длящихся несколько лет отношений.
В Академию студиозы прибыли сложившейся парой, и представить этот неразлучный тандем врозь было решительно невозможно.
Именно по этой причине Альф, слывший категоричным натуралом, регулярно пытался заигрывать с Эргетом, подчеркивая очевидную несерьёзность подобных приставаний, в этой ситуации рискуя получить разве что по башке.
