01. Дзюсан. Академия-фантом

— Не покормишь товарища? — он очень постарался обаятельно улыбнуться, надеясь, что Сората не станет упрямиться и покажет уже, наконец, свое профессиональное мастерство. Японец молча отложил палочки и окинул Макалистер хмурым взглядом:

— Буфет открыт круглые сутки.

Впрочем, почти сразу поднялся и направился к плите:

— Могу приготовить яичницу. Будешь?

Пока Кимура деловито сновал возле разделочного стола, Генри внимательно за ним наблюдал, подмечал, каким уверенным он становится, оказываясь в родной стихии. Куда-то сразу пропадала вялость, ощущение того, что он плывет по течению. Такой Сората очень нравился Макалистеру, но одновременно и внушал опасение. А насколько же хорошо он его знает?

— Спасибо, — перед Генри возникла тарелка. — Уммм... Вкуснятина. Сора, ты гений.

Кимура с легкой улыбкой принял комплимент и, присев напротив британца, занялся собственным завтраком.

— Ты ведь не просто так зашел, — констатировал он факт, видимо, и не надеясь получить от еды должное удовольствие. На плите засвистел чайник, но Генри уже промокнул губы салфеткой и с сожалением поднялся:

— Да, ты прав. Мне нужна твоя помощь.

На счастливый исход я уже давно не смею и надеяться...'

История девятая,

в которой выясняется, что верить своим глазам можно далеко не всегда

Уволили старых слуг.

(Рансецу Хаттори)

'Можете ли вы назвать себя человеком с кристально чистой совестью? Я нет.

что наши глаза хотят видеть. А они частенько ошибаются'

(Акихико Дайске, мемуары)

— Твоя тяга к темным замкнутым пространствам начинает меня пугать, — вполголоса признался Кимура, рукой попробовав шаткую металлическую лестницу. На пальцах сразу же осела пыль и клоки невесомой, но очень липкой паутины, вызывающие желание как можно скорее вымыть руки. Узкая полоска света с трудом пробивалась сквозь щель в стеновой панели, и та почти сразу исчезла за широкой спиной Генри.

Попытка Сораты едко, уже почти по привычке, пошутить, прозрачно намекая на недавний инцидент в кладовке, шотландцем была просто проигнорирована. Вместо ответа тот щелкнул фонариком, и в грязно-рыжеватом свечении заплясали встревоженные пылинки. Сразу стало как-то труднее дышать, и на зубах заскрипел песок.

— Лезь вперед, — Генри вскинул голову и подсветил тронутые ржавчиной ступени.

— Почему я? Ведь это ты что-то хочешь там найти, — Сората попятился, врезаясь спиной в острый поручень, и едва не вскрикнул, когда на нос ему приземлился маленький паучок. Но вовремя сдержался и стряхнул с себя незваного гостя.

— Если я упаду, 'Дзюсан' останется без твоего непревзойденного кулинарного таланта, — Генри, казалось, успел заметить позорный испуг японца и победоносно ухмыльнулся.

— Я приму это как комплимент, — Кимура с досадой поморщился и спорить не стал. Нащупал замшевой сандалией узкую ступень и мысленно попрощался с очередными светлыми брюками, сделав в памяти зарубку обновить гардероб. — Но могу уверить, что мои скромные полцентнера веса при падении тоже вполне способны сломать твою могучую шею.

— Про шею я тоже почту за комплимент, — не остался в долгу Макалистер, поудобнее перехватывая фонарик. — Но дальше лучше промолчи, я могу не выдержать твоих двусмысленных пошлых шуточек.

Кимура, успевший подняться уже на добрую дюжину крутых постанывающих ступеней, от любопытства замер.

— И что тогда будет? — не удержался он и тут же получил фонариком по лодыжке.

— Сората!

— Ладно-ладно, — как можно равнодушнее согласился повар и продолжил восхождение. Длинный узкий лаз походил на давно пересохший колодец, один раз Сората не удержался от соблазна коснуться пальцами кирпичной кладки, а на следующем шагу уткнулся взглядом в узкую деревянную дверь, а лестница слилась с небольшой монолитной площадкой.

Неожиданный раскат, хоть и приглушенного стеной, но все еще звонкого девичьего смеха, заставил обоих вздрогнуть от неожиданности. Кимура посторонился, прижавшись спиной к холодной стене, и уступил место Генри.

Мужчины переглянулись и сразу поняли, что оказались на уровне второго этажа женского общежития, скорее всего, прямо возле комнаты ?8, если Сорате не изменяла память, мысленно нарисовавшая в голове план здания. Именно этим путем по ночам мальчишки проникали в комнату к своим подружкам. Небольшие часики с подсветкой на цепочке, выуженные Кимурой из кармана брюк, напоминали, что сейчас начнутся занятия, и припозднившиеся хохотушки вот-вот покинут свои апартаменты. И правда, спустя несколько долгих мучительных минут немого ожидания, послышался хлопок и звон ключей.

— Не знаю, что ты хотел здесь найти, но лестница ведет дальше, — прокомментировал Сората. Он чувствовал себя слишком неловко, словно оказался заперт в шкафу женской раздевалки — и стыдно, и выдавать свое присутствие нельзя, а там и не воспользоваться возможностью поглазеть как-то глупо.

— Я и сам не знаю.

Старый особняк, коим было здание Академии, на высоту этажей никогда не жаловался, поэтому следующая монолитная площадка с дверью, идентичная предыдущей встретилась еще через метров пять, не меньше. На этом участке подъема было не просто пыльно — толстый налет жирной, почти въевшейся грязи покрывал ступени и шаткие перила винтовой лестницы. Длинные гирлянды паутины, из мух, пауков и прочей живности, свисали вниз и норовили залезть в глаза, рот и уши, липли к волосам и телу.

Излишне чистоплотный японец был готов взвыть от мерзкого ощущения, пауки, к которым он с некоторых пор питал отвращение, мерещились ему всюду. Иной раз он вздрагивал, слишком резко отмахиваясь от очередного клока грязи с давно засохшей листвой, неизвестно как здесь оказавшейся, отчего шаткая конструкция лестницы угрожающе пошатывалась и истерично взвизгивала.

— Ты там аккуратней, — не выдержал Генри. — Не хватало, чтобы ты действительно грохнулся.

Задерживаться на площадке третьего этажа они не стали, к тому же лестница на этом не закончилась и продолжила закручиваться дальше. Вверх Кимура уже старался не смотреть, напротив, опустил голову и, с трудом сдерживая брезгливость, шел напролом. Очень многое ему хотелось сказать сейчас британцу, но даже мысль о том, что, открыв рот, он попробует на вкус полугодовой рацион местных восьмилапых обитателей, приводила его в ступор и заставляла отложить возмущения на более удачный момент. Поэтому он недовольно сопел, пыхтел, пока не уперся головой в тяжелый металлический люк.

— Что там? — отозвался снизу Генри и принялся отплевываться. — Ну и мерзость.

Сората повел рукой, смахивая по окружности всю попавшуюся грязь, и попытался скатать ее с пальцев. Перед люком на уровне нормального человеческого роста также оказалась площадка, Сората соскочил на нее и ожесточенно заскреб ладонями о голые кирпичи. Потом вытерся лицом о собственное плечо, оставив липкое кружево на ткани водолазки, и, наконец, решился ответить.

— Люк. Предполагаю на чердак. Мне не открыть, — и сплюнул в сторону ненавистный песок. — Поднимайся. И что ты собираешься тут найти?

Макалистер поравнялся с ним, облизал узкой полоской света самого Сорату, ступени и уперся круглым пятном в ребристый металл двери. С краю пошатывался ржавый замок, на поверку чуть ли не рассыпавшийся в руках британца, но сам люк неуверенному напору не поддался.

Что там мудрил Генри, Сората не смотрел. Ему за эти от силы четверть часа впечатлений хватило, к тому же он неплохо представлял, сколько трухи посыплется на их головы, когда путь наверх все-таки откроется. И не ошибся.

Люк протяжно скрипнул, и жуткий стон ухнул по узкому лазу вниз. А следом за ним посыпался мусор: щепки, сор и, наверняка, мышиный помет. Сората поморщился, отряхнул волосы и полез следом за британцем. Удушливый, нагретый от крыши воздух дыхнул в лицо.

— Только что мы оповестили всю Академию о нашей проделке. Как думаешь, когда нас постигнет кара замдиректора? — Кимура пытался шутить. Это тоже было его обыденной привычкой — шутить и улыбаться каждый раз, когда сердце сжималось в болезненном предчувствии неприятностей. Ну или когда от него просто требовали серьезности.

— Может, не постигнет. Вдруг подумают, что это местное Кентервильское привидение.

— Не поздновато ли привидению громыхать спустя тринадцать лет с открытия 'Дзюсан'? — поинтересовался Сората, продолжая скрупулезно стряхивать с себя грязь и отцеплять клоки паутины. Осматриваться он не спешил.

— Думаешь, за время работы Академии никто не пользовался этим люком?

— На чердак есть более цивильный ход, — японец хмыкнул и, наконец, поднял взгляд. — К тому же ты сам видел замок. Его не трогали лет пятьдесят, не меньше.

Чердак был огромен. Именно так, как и полагалось чердаку в старом английском особняке конца девятнадцатого века. Об этом Кимура вспомнил случайно, когда сумел оценить масштаб строения. Еще в первый год своей работы в 'Дзюсан', когда старые боль и апатия уже схлынули, а новые еще не достигли своей вершины, он с увлечением интересовался всем, что могло хотя бы чуть-чуть притупить неприятное чувство в груди. В том числе и историей этого необычного места, о котором практически ничего не было известно.

Само здание давно было реконструировано, подогнано под современные требования и нужды учебного заведения, а вот чердак, точнее его ограниченная часть, предстал перед мужчинами почти в первозданном виде.

Через покрытые налетом стекла пробивалось солнце, рисуя сквозь пыль пятнистую тень на полу и предметах. Воздух казался здесь густым, как взболтанная речная вода. Крупные кружева паутины оплетали углы и перекрестья опорных балок, натягивались между давно ненужными никому вещами, сваленными в дальнем углу. Шкафы, сундуки, зеркала в массивных бронзовых рамах безжизненно взирали на гостей своими тусклыми померкшими поверхностями.

Веяло стариной, почти такой же, как в заброшенной церкви, только на чердаке было сухо и легким не хватало воздуха.

Генри шагнул вперед, всколыхнув пласт пыли.

— Лет пятьдесят? — завороженно переспросил британец, глядя куда-то под ноги. Местами ровный слой подергивался хлопьями, казался толще или, напротив, тоньше, так что сквозь серую вуаль отчетливо проглядывались доски пола.

— Если кто-то здесь и был после того, как чердак закрыли, это было очень давно, — Кимура разгадал ход его мыслей и осторожно продвинулся вперед. Было душно, и грязная кожа на лице и обнаженных участках рук тут же покрылась пылью и влажными дорожками пота.

Если Генри и планировал найти здесь следы своей сестры, то он глубоко ошибся.

— Лучше вернуться, пока нас не хватились, — холодок пробежался у Кимуры по шее, и он оглянулся. Но, разумеется, позади никого не было, а глухо застекленные окна не пропускали воздух. Сквозняка быть не могло.

— Раз мы здесь, давай хотя бы посмотрим, — возбужденно ответил Генри, проходя дальше. Его словно что-то манило вперед. На чердаке действительно было что посмотреть, но Сората не разделял его восторга.

— Любопытство кошку сгубило, Макалистер.

— Да ладно тебе. Разве не любопытство завело тебя в храм?

— Нет, — ответил Сората слишком резко и замолчал. Обсуждать этот неприятный эпизод ему совершенно не хотелось и вовсе не потому, что он боялся или стыдился его. Просто намного проще было представить, будто ничего не произошло.

К облегчению японца, Генри продолжать разговор не стал. Он увлеченно осматривался, касался старинной мебели кончиками пальцев, словно боясь повредить, заглядывал в ящики и шкатулки, откинул массивную крышку сундука и, разумеется, поднял столп пыли, закашлялся, чем усугубил ситуацию еще сильнее. Сората невольно закрыл рот ладонью и, подойдя ближе, заглянул в сундук.

Внутри было почти чисто. На фоне поблекших мертвых красок заброшенности атласная черная ткань с богатой вышивкой казалась настолько яркой, что резала взгляд.

— Что это? — поинтересовался Генри.

— Кимоно, — японец восхищенно коснулся ткани. — Куда качественней, чем тот реквизит, в который нас наряжала Асикага.

Кимура не был экспертом в тканях, но чтобы почувствовать разницу, им быть и не требовалось. Он присвистнул, вытаскивая наряд на свет и расправляя. Что-то выпало из ласково шелестящих складок и глухо шлепнулось на пол. Генри наклонился, чтобы поднять.

— Ручная работа, — выдохнул Сората, проводя пальцами по сплетению разноцветных нитей. — Это так странно. Откуда здесь взялось кимоно, если дом принадлежал английскому аристократу?

В руках Макалистера оказалась продолговатая лакированная шкатулка, украшенная традиционной японской гравюрой. Углы крышки, обклеенные тканью, от времени слегка обтрепались, а замочек, украшенный кисточкой, сломан. Генри не слышал Сорату, уши заложило, словно в самолете. Он провел рукой по чуть рельефной росписи, стирая остатки застарелой грязи, и приоткрыл крышку.

— Мама... мама ведь не придет больше? — по-детски звонкий голосок прорезал ватную тишину. Хриплые ноты из старой музыкальной шкатулки вторили ему незнакомой и незамысловатой мелодией. Макалистер обернулся, но вокруг никого не было.

Послышался всхлип, словно ребенок собирался расплакаться:

— Она больше не любит меня?

— Дитя, ты здесь совсем одна? — по-картонному ласковые интонации ответившего мужского голоса показались Генри смутно знакомыми.

— Мама уехала, она оставила меня, — снова всхлип. — Вдруг она больше не вернется? Мне страшно.

— Не бойся, дитя, мама обязательно придет.

Генри закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Голоса звучали совсем рядом, совсем как настоящие, но на чердаке не было никого, только он один. И Кимура.

— Правда? Ты не обманываешь?

— Конечно же, нет. Она ушла, потому что хотела тебя защитить, она сама мне это сказала.