01. Дзюсан. Академия-фантом

фрау Мейер

Даррел Дикрайн

учительница биологии

кухарка

— комендант женского общежития

* для японский имен действует следующий порядок: сначала фамилия, потом имя.

История первая,

в которой Академия принимает нового гостя

Не из обычных людей

Тот, которого манит

Дерево без цветов.

(Камидзима Оницура)

'Людям свойственно воображать, и умелый кукловод способен любую выдумку обернуть себе на пользу. Однако, поступая так, стоит лишний раз убедиться, что сказка — это только сказка, иначе сам рискуешь стать всего лишь ее персонажем'

(Акихико Дайске, мемуары)

Ворота Академии 'Дзюсан' с легким механическим шорохом закрылись за спиной последнего прибывшего — молодого рыжего британца. Багаж его был на удивление скромен и умещался в одном чемодане на колесиках и спортивном рюкзаке за спиной. Он сложил ладони козырьком и прищуренным взглядом оглядел уходящую из-под ног широкую гравийную дорожку, что вела сквозь классический английский парк до самого входа в Академию. Решительно взявшись за ручку чемодана, британец зашагал вперед.

День шел на убыль, и закатные лучи золотили воду в фонтане перед помпезным портиком с рядом мраморных колонн и пятью широкими ступенями. Молодой человек остановился и немного нерешительно покосился на закрытые двери. Его должны были ждать, однако встречающих видно не было.

— Вы меня не заставите! — раздался над головой пронзительный вопль, и следом за ним окно второго этажа распахнулось, и оттуда по широкой дуге вылетел цветочный горшок. — Только через мой труп! Вот!

Через подоконник перевесилась девушка с лицом, преисполненным явного намерения отправиться следом за несчастным горшком. Заметив невольного свидетеля, она передумала прыгать и, упершись в подоконник грудью, с интересом уставилась на гостя:

— А ты еще кто такой?

Говорила она четко и ясно, что существенно упрощало понимание чужого языка. Молодой человек неловко махнул в воздухе свободной рукой:

— Генри Макалистер, к вашим услугам, мэм.

— А, новый комендант, — поскучнела девушка и скрылась внутри. Генри не успел удивиться, как двери сами собой распахнулись, как бы приглашая войти, чем он не преминул воспользоваться. Если издалека Академия показалась вполне обычным учебным заведением, то теперь он начал понимать, что определенно попал куда нужно.

О японской Академии 'Дзюсан' ходили самые противоречивые слухи: одни хвалили ее за стремление помочь особенным детям приспособиться к жизни, другие обвиняли в мошенничестве, а третьи — и их было немало — с полной серьезностью уверяли, будто в стенах особняка на маленьком закрытом острове водится нечистая сила. Оказавшись один в просторном, чистом, но несколько мрачноватом холле, Генри Макалистер мог на личном опыте убедиться, что оснований для последнего было предостаточно. Цепкий взгляд бывшего полицейского в мгновение ока отметил все самые мельчайшие детали обстановки, однако же впечатление оказалось столь сильно, что оттеснило профессиональные навыки на второй план.

— Есть кто? — позвал Генри, убедившись, что встречающие к нему не спешили. Гулкое мощное эхо отразилось от высокого куполообразного потолка и вернулось к говорящему искаженным до неузнаваемости голосом, который легко можно было бы приписать существу потустороннему, но никак не человеку. Поежившись, точно от порыва холодного ветра, Макалистер начал восхождение по широкой парадной лестнице, укрытой мягкой ковровой дорожкой, гасящей звук шагов. Подобное отношение к приглашенному на работу новому сотруднику его смутило, но и только. Ожидая от 'Дзюсан' чего угодно, он решил относиться к игнорированию своей персоны философски.

Очень скоро Генри пришел к неутешительному выводу, что без плана здания или без чьей-либо помощи он рисковал сам превратиться в привидение и до скончания веков искать кабинет замдиректора. Пустые коридоры навевали неприятные ассоциации, а рожки ламп на стенах, будто назло светили еле-еле и изредка издевательски подмигивали. Когда молодой человек уперся в очередной тупик, дверь аудитории ?4 приоткрылась бесшумно, и оттуда показалась любопытная головка молоденькой ученицы с двумя забавными хвостиками.

— Слава Богу, я хоть кого-то встретил! — не сдержал Генри радостного возгласа. — Юная леди, не подскажите, как мне найти мистера Акихико?

— Мистера Акихико? — неуверенно повторила девочка и, ни с того ни с сего, залилась румянцем. — Вы новый комендант мужского общежития? Девочки про вас только и болтают!

— Про меня? — удивился Генри. — Не может этого быть.

— Говорят, что вы англичанин из Лондона и умеете варить настоящую овсянку, — весело защебетала девочка, но в коридор так и не вышла, по-прежнему выглядывая из-за двери. — Вот бы и нам такого коменданта! А привидений, привидений вы видели? Я слышала, в Англии их полным полно?

Макалистер от души рассмеялся:

— Конечно, нет! Их же не существует, — не моргнув глазом, солгал он. — И я на самом деле не англичанин, а шотландец. Эй, а как тебя зовут?

Вопрос повис в воздухе. Дверь чуть поскрипывала от сквозняка, а за ней никого не было.

Генри вошел в кабинет. Обычная учебная аудитория — три ряда столов, на возвышении кафедра преподавателя, свет из приоткрытого окна бросал солнечные зайчики на чистую белую доску.

Людей в помещении не было.

— Жаль, мы могли бы подружиться, — негромко произнес Генри и, подходя к двери, услышал в шорохе дрожащих занавесок тихое: 'Юми...'. Улыбнувшись, он вышел в коридор.

— Не меня ли ищете, мистер Макалистер?

Генри вздрогнул, застигнутый врасплох негромким проникновенным голосом, говорящим по-английски правильно, но с легким японским акцентом, скорее скрашивающим приятный глубокий тембр, чем портящим его.

— Если вы мистер Акихико, то да, — Генри с недоверием окинул взглядом хрупкую фигурку заместителя директора — черноволосого молодого японца, на вид совсем еще юноши, точно сошедшего со страниц какого-нибудь девчачьего романчика. Определенно, заместитель директора в его представлении выглядел совершенно иначе. Юноша в свою очередь внимательно изучил Генри:

— Далеко же вы забрались, — Акихико, если это действительно был он, прикоснулся к своему запястью, будто бы машинально поправляя манжет тщательно отглаженной рубашки. — Вы разве не видели план здания? Мой кабинет находится на первом этаже, как и ваша комната. Счастливая случайность, что мы с вами встретились.

— Прошу меня простить, — вежливо склонил голову Генри, — но мне показалось, что я увидел здесь ученицу.

Акихико приветливо улыбнулся, подошел ближе и, игнорируя все известные Генри стереотипы японского поведения, положил невесомую тонкую руку ему на плечо. От этого прикосновения по телу британца пробежала неприятная дрожь. Почему-то очень не хотелось, чтобы этот человек к нему прикасался. Волна инстинктивного отвращения схлынула, стоило юноше убрать руку, но собственная реакция настолько шокировала Генри, что он не сразу заметил, как Акихико подошел совсем близко и с интеллигентным любопытством заглядывает ему в лицо. Удивительного фиалкового оттенка глаза будто стремились прочесть его мысли.

— Не обращайте внимания на... странные звуки, — посоветовал он. — Это очень старый дом. Идемте за мной.

Он развернулся и пошел прочь, идеально прямой и до отвращения элегантный.

К удивлению Генри, обратная дорога сильно отличалась от того пути, которым он сам пришел сюда. Лестница скрывалась за поворотом — странно, что он ее сразу не заметил — и выходила совсем рядом с буфетом, судя по табличке на двери и дивным ароматам свежей выпечки. Генри неожиданно вспомнил, что провел в дороге почти весь день и с раннего утра совсем ничего не ел.

— Запоминайте, мистер Макалистер, — с обаятельной улыбкой обратился к нему замдиректора. — Наш шеф-повар превосходно готовит. Удовлетворит даже самый взыскательный вкус.

Почему-то после этих слов Генри покосился на юношу, если его все-таки можно было так назвать, с вновь вспыхнувшими подозрениями. Весь его прилизанный до приторности вид вызывал отторжение на уровне инстинктов. Считая себя нормальным здоровым мужчиной, Макалистер не мог иначе относиться к типам вроде Акихико. Замдиректора замер в пол оборота, оценивающим взглядом смерив странно покрасневшего Генри, отчего у того на миг сложилось впечатление, что Акихико совершенно точно знает, что происходило в его голове, и специально провоцирует.

— Д... да, спасибо большое, — запинаясь, поблагодарил Макалистер, чем заслужил еще одну сладенькую улыбочку от своего сомнительного работодателя.

Буфет остался позади вместе с манящими запахами сдобы и ванили, и, пройдя насквозь холл и следующий за ним коридор-близнец, мужчины остановились перед дверью с узкой позолоченной табличкой, удостоверяющей, что Акихико и впрямь тот, за кого себя выдавал.

— Я, надеюсь, мы с вами найдем общий язык, — выразил замдиректора надежду, незаметно перейдя на японский, и, кивнув на свободный стул, прошествовал вдоль Т-образного стола к шикарному кожаному креслу, в котором буквально утонул, умудряясь при этом сохранить деловой вид, что говорило о годах тренировок. — Вы привезли контракт?

Генри выложил на стол папку с подписанным экземпляром трудового договора. Акихико мельком взглянул на него и черканул на последней странице размашистую подпись дорогой перьевой ручкой. Строго говоря, как заметил Макалистер, в этом кабинете все было безумно дорогим, однако же не вульгарным, как это обычно водится за неопытными коллекционерами. К тому же, если глаза не обманывали бывшего полицейского, одну из стен украшала работа кисти Биссона, а позади владельца висело масштабное полотно, изображавшее типичную английскую семейную пару на прогулке. Картина была наполнена свежими теплыми красками и совершенно не подходила к образу, сложившемуся у мужчины в голове.

— Вам нравится? — Акихико прищурился, как довольный кот. — Предпочитаю оригиналы. От подделок за километр несет ложью, а я не люблю, когда мне лгут.

— Я учту, — кивнул Генри, немало озадаченный тем, куда зашел разговор. Да и сам замдиректора вдруг перестал походить на изнеженного мальчишку. Впрочем, метаморфоза длилась недолго.

— Если вам ясны обязанности, то мы непременно поладим. Недели хватит, чтобы освоиться? В следующий понедельник можете приступить к работе. Или, быть может, вам требуются разъяснения?

— Нет, — честно признаться, Генри не особенно вчитывался в договор, стремясь во что бы то ни стало попасть в Академию, и теперь эта поспешность вышла ему боком.

— Не забудьте забрать свой экземпляр, мистер Макалистер, — ненавязчиво напомнил Акихико. — Что-то мне подсказывает, что вам он пригодится, вздумай вы, к примеру, освежить утомленную долгой дорогой память, — и посмотрел на часы.

Генри проследил за его взглядом и торопливо вскочил:

— Я пойду. Приятно было познакомиться.

— Мистер Макалистер! — окрик настиг Генри возле самой двери. — Вы неплохо изъясняетесь по-японски, но настоятельно советую вам обратиться за помощью. Кимура для этого вполне подойдет.

Пристыженный и взволнованный, Генри отправился на поиски своей комнаты, даже не задавшись вопросом, как ему найти человека по имени Кимура, особенно если учесть, что он не представлял себе, мужчина это или женщина.

За дверью кабинета замдиректора коридор разветвлялся на три, один из которых вел к лестнице, а оставшиеся два в равной степени могли привести Генри к комнате коменданта.

— Вот мы снова и встретились, — внимание мужчины привлекла невысокая миловидная японка с торчащими во все стороны короткими темными волосами. Девушка присела в шутливом книксене и помахала рукой, — Макалистер-сан.

Генри узнал в ней шумную особу, швырявшуюся цветочными горшками. Девушка выжидательно уставилась на него и скрестила руки на груди. Молодому британцу даже показалось, что он что-то неверно перевел в ее речи.

— Простите, мисс, — начал он, тщательно подбирая слова, — я ищу коменданта, и быстро поправился, — комнату коменданта.

Она глубоко вздохнула:

— Какой невежливый. Кто же так с девушками знакомится? Я Асикага Руми, учительница литературы, — и она требовательно протянула руку, которую Генри с некоторым удивлением пожал. Укоренившийся в сознании типаж молчаливой и скромной азиатской женщины дал трещину. — Общежитие для сильной половины там. О! — Руми радостно хлопнула в ладоши. — Давай, провожу? Предыдущий комендант был редкостным занудой и никогда не приглашал меня в гости.

Видимо, в дружелюбии Генри она ничуть не сомневалась. Вслед за новой знакомой, он добрался, наконец, до искомой комнаты.

— Моя благодарность, — мужчина с облегчением отпер дверь и тут вспомнил кое о чем. — Простите, а где мне отыскать Кимуру?

— Кимуру? — удивилась Руми. — Зачем тебе? Хотя ладно, ерунда. Угловая под номером 3, не заблудишься.

Пообещав еще поболтать как-нибудь, Генри дождался, пока шумная девушка уйдет, и предпринял попытку достучаться до Кимуры. На стук никто не ответил. Решив, что это судьба, он вернулся к себе и без сил рухнул на постель.

Обязанности коменданта и впрямь были весьма подробно расписаны в одном из пунктов трудового договора. Его, а также ряд организационных документов, обнаруженных на письменном столе предыдущего коменданта, Генри изучил со всем возможным вниманием, однако же час был уже довольно поздним, и приглушенный свет настольной лампы настраивал на сонный лад. Макалистер смачно потянулся и зевнул. Доставшиеся ему апартаменты были недурны — светло-бежевые обои с нейтральным узором, темно-зеленые тяжелые шторы на двух выходящих соответственно в сторону парка и парадного входа окнах, постель, достаточно широкая для одного. Письменный стол только, по мнению Генри, стоило бы передвинуть ближе к окну, но это дело поправимое. Он еще раз душераздирающе зевнул и, бросив взгляд на большие настенные часы в ретро-стиле, засобирался в примеченную заранее душевую.

Вечерняя Академия производила еще более гнетущее впечатление. Пустые мрачные коридоры полнились эхом шагов. Переодевшись в домашнее, Генри вооружился блокнотом и ручкой и отправился в холл, изучить информационный стенд, пока была возможность сделать это в тишине и покое. Учебный год начался две недели назад, хотя здесь, в 'Дзюсан', программа обучения изрядно отличалась от привычной, и с ней Генри только предстояло познакомиться.

Как и ожидалось, холл был пуст, но лишь на первый взгляд. У того самого стенда, по левую сторону от парадной лестницы, стояла девушка и что-то внимательно читала. И первым бросилась в глаза стройная, по-мальчишески тонкая фигурка, а мягкие льняные брюки широкого кроя и спортивная куртка только придавали ей пикантности. Но больше всего Генри поразили волосы незнакомки — длинные, иссиня-черные, они гладкой блестящей волной спускались ниже лопаток. Девушка поменяла позу, расслабленно опершись на одну ногу и чуть прогнувшись в спине. Определенно, Генри предпочитал несколько иной типаж, но случая познакомиться упускать не собирался.

— Добрый вечер, мэм, — вежливо поздоровался он, подходя ближе. Сердце отчего-то волнительно забилось. — Я хотеть... хотел спросить...

Красавица медленно обернулась и изящным жестом заправила за ушко длинную прядь. 'Хорошенькая', — подумалось Генри, от волнения забывшему, на каком языке нужно говорить и умудрившемуся смешать вместе английские и японские слова. А потом девушка заговорила. Красивым, бархатистым, но совершенно точно мужским голосом:

— Добрый. Но вы, кажется, меня с кем-то перепутали.

Генри уже сам осознал ошибку, скользнув ошарашенным взглядом по белой майке-борцовке, ничуть не скрывающей явной мужественности 'таинственной незнакомки'. Такого позора он предвидеть не мог. А уж, казалось бы, после смазливого замдиректора стоило отовсюду ожидать подвоха. Сгорая от стыда, Макалистер молчал, мечтая, чтобы это оказалось дурным сном. Длинноволосый парень тоже не спешил оправдываться, взирая на британца открыто и немного смущенно.

— Вы в порядке? — на чистом английском спросил он после долгой паузы. И тут Генри все же прорвало:

— Нет, я чертовски не в порядке! Меня пугали призраками и духами, а про чертовых трансвеститов предупредить забыли!

Круто развернувшись, он унесся прочь. Причина бурной вспышки негодования проводила его задумчивым взглядом, передернула плечами и вернулась к изучению стенда. Вывесили афишу для весеннего бала в честь Дня Странствующих Душ.

Генри едва ли бы смог объяснить свое возмутительное поведение, более того, запершись в комнате, он принялся корить себя за неуместную эмоциональность, которая не пристала к лицу потомку кельтов. Было стыдно и неловко, и Макалистер надеялся, что в ближайшее время с тем парнем не встретится.

Судьба была не благосклонна к вспыльчивому британцу.

Занятия начинались в девять, однако персонал Академии приступал к работе на час раньше. Генри проснулся без будильника, сделал короткую зарядку и, убедившись, что семь часов уже миновало, переоделся в черные брюки, рубашку и жилет, тщательно пригладил вечно торчащую челку и отправился штурмовать комнату ?3. Однако все приготовления оказались напрасны, ибо на стук снова никто не вышел. Генри постучал еще раз и принялся ждать, нетерпеливо притоптывая ногой. Он уже подумал было, что Асикага Руми ошиблась, как за спиной послышались шаги.

— Простите, вы кого-то ищете?

Бархатистый мягкий голос показался мужчине знакомым и, оборачиваясь, он гадал, кого же увидит.

Давешняя 'девушка', в спортивном костюме и с наушниками, стояла у него за плечом. Генри снова почувствовал, что мучительно краснеет:

— Я... эээ... — он напрягся, отыскивая в памяти разом позабытые японские слова. — Нет, не ищу.

Парень прошествовал мимо, слегка припадая на одну ногу, видимо, поврежденную, и отпер дверь. На пороге обернулся и еще раз посмотрел на Генри:

— Вам точно ничего не надо? — и откинул с вспотевшего лица выбившиеся из высокого хвоста пряди. Генри бросило сначала в жар, потом в холод. Чувствуя себя последним дураком, он, сам того не замечая, перешел в наступление:

— Что мне вообще может быть надо от таких, как вы?!

Не дожидаясь ответной реакции, он поспешил удалиться, справедливо опасаясь наговорить лишнего. Впрочем, кажется, он это уже сделал.

С первого дня в стенах Академии 'Дзюсан' Генри Макалистер умудрился едва не попасть под обстрел цветочными горшками, опозориться перед эксцентричным замдиректора и испортить отношения с человеком, которого даже совсем не знал. Таков был список достижений, который такими темпами грозил только расти и полниться.

Неудачно начавшееся утро незадачливый комендант решил исправить сытным завтраком, не без оснований считая, что вкусная еда — решение всех проблем или, по крайней мере, большинства из них. Столовая, вход в которую прятался под лестницей в холле, была на удивление пуста. Сверившись с часами, Генри еще раз окинул взглядом ряды незанятых столиков. Конечно, он пришел несколько рановато для приема пищи, но накопившийся стресс требовал немедленной разрядки. Взяв поднос, британец прошелся вдоль столов раздачи и к выбранному для завтрака месту пришел уже изрядно нагруженным. Однако не успел он воздать должное стараниям местных поваров, как аппетит перебил радостный возглас:

— Макалистер-сан! Как чудесно, что и вы тут!

Определенно, складывалось впечатление, что кроме самого Генри в Академии проживало еще только три человека, и одна из них — Асикага Руми — лавировала с подносом прямиком к его столу. Шумно опустившись на стул, она грохнула поднос о столешницу и, будто бы разом о нем позабыв, уставилась на Генри.

— Ну, как устроились? Невеста на новом месте не приснилась? Или как там у вас, европейцев, говорят? — Руми озорно подмигнула и расплылась в дружелюбной улыбке, отчего ее и без того раскосые глаза превратились в две лучащиеся счастьем щелочки.

— Жених, — поправил Генри неосознанно. — У нас говорят, приснись жених невесте.

На этом месте он призадумался, а что такого ему снилось ночью? Выходило, что ничего хорошего, ведь едва ли можно назвать невестой парня из третьей комнаты, какими бы роскошными волосами он не обладал. А при мысли о загадочно подмигивающем лиловым глазом Акихико вообще пропадало желание завтракать.

— Нет. Я спал очень крепко.

— Это с непривычки, — непонятно к чему заметила Асикага. — Потом привыкнешь.

К чему Генри должен был привыкнуть, он так и не понял, однако девушка явно была не прочь поболтать, чем было грех не воспользоваться.

— А где все, мисс...

— Ой, да просто Руми, — отмахнулась она. — Тогда я буду звать тебя Генри-кун. Идет?

На вопрос это мало походило, скорее на утверждение.

— Идет. Так где все люди? Ученики, преподаватели? Вчера я встретил всего несколько человек.

Руми выхватила с тарелки намазанный джемом тост и, ничуть не смущаясь, слизнула с него весь джем, после чего отправила хлеб в рот. Пришлось дождаться, пока она прожует.

— Это норм... — Руми быстро отхлебнула чая. — Нормально. В субботу будет праздник Дня Странствующих Душ. Задействованы практически все, от первогодок до старожилов. Я на силу отмазалась.

Вероятно, имелась в виду та сцена с вываливанием из окна второго этажа. Что ж, подумалось Генри, шантаж — метод действенный.

— И мистер Акихико тоже будет участвовать? — закинул удочку мужчина.

— Дайске? Этот в первую очередь, он же у нас тут царь и бог, — то ли с восхищением, то ли с обидой ответила Руми. — Речь будет говорить.

— А что директор?

— А что директор? — пожала плечами девушка. — Ты его видел? И я не видела. Вот его зам, этот везде и всюду. Иногда бывает, в туалет заходишь, и так и кажется, он сейчас из-за сливного бачка выглянет, — прямолинейности Руми было не занимать. Она вдруг с заговорщицким видом поманила Генри и, навалившись грудью на стол, громким шепотом поделилась. — Говорят, он с директором в отношениях состоит, ну, понимаешь, каких. Иначе с чего бы ему вести себя в Академии как хозяину? Я, конечно, свечку не держала...

Асикага хихикнула, представив, видимо, себе такую картину, а вот Генри было не до смеха. Он тоже на воображение не жаловался, и увиденное повергло его в священный ужас. Так все же не зря Акихико показался ему таким подозрительным!

Руми перестала хихикать и, заметив кого-то в дальней части столовой, подпрыгнула и призывно замахала рукой:

— Сората! Сората, иди сюда, я тебя кое с кем познакомлю!

Это имя Макалистер слышал впервые и понятие не имел, кому оно могло принадлежать. Оборачиваться было как-то неловко, и он дождался, когда Сората, кем бы он или она ни был, подойдет к их столику.

— Я же просил не называть меня по имени, Асикага-сан. Тем более, когда я работаю.

Генри захотелось немедленно провалиться сквозь землю вместе с подносом. 'Красавица' из холла, парень из третьей комнаты Кимура и мужчина в костюме повара по имени Сората были одним и тем же человеком, и, если Сорате Генри ничего обидного сделать не успел, то с первыми двумя уже поругался.

— Это Генри-кун, он будет комендантом мужского общежития, — проигнорировала укор Асикага. — Соблюдай правила, Сората, иначе он тебя накажет.

Руми подмигнула повару и уткнулась в чашку с остывающим чаем. Макалистер догадался, что сейчас должен что-нибудь сказать:

— Доброй ночи... То есть доброе утро, мистер Кимура!

Японец сдержано кивнул, и Генри засомневался, нет ли у него случайно женственного и жеманного брата-близнеца?

— Доброе утро, Макалистер-сан.

— Ой, а вы что, уже успели познакомиться? — разочарованно протянула Руми. — Вчера что ли?

Генри поймал на себе серьезный взгляд карих глаз Кимуры:

— Мы не знакомы.

— Вы говорите по-японски лучше, чем я ожидал, — пояснил Сората, — но Акихико-сан дал мне четкие указания позаниматься с вами.

Руми косилась то на одного мужчину, то на другого, горя желанием знать подробности, однако они не спешили продолжить разговор.

— Прошу меня простить, я должен вернуться к работе. Приятного аппетита.

Когда Кимура удалился, чуть прихрамывая, как и заметил в их недавнюю встречу Генри, Руми перешла в наступление:

— Когда вы познакомились? Я же вижу, вы друг друга узнали.

— Это не совсем так, — ответил он, слегка раздосадованный тем, что теперь вопросы задавали ему, а подобная смена позиций была ему непривычна. — Я, пожалуй, тоже пойду. Приятно было увидеться.

Генри оставил нетронутый завтрак и поспешно покинул столовую.

— Ну а мне-то как! — крикнула вдогонку Асикага и накинулась на еду.

В тот день Генри предстояло ответственное дело, подойти к которому следовало с особым тщанием, если, конечно, британец намеревался задержаться в своей должности как можно дольше. Суета вокруг Кимуры неожиданно сильно затянула его, отвлекая не только от цели, ради которой он сюда прибыл, но и от работы, на которую подписался. А меж тем пришло время познакомиться со своими подопечными.

Подготовка к празднику вносила оживление в ряды учеников. Макалистер некоторое время постоял в дверях актового зала, присматриваясь и прислушиваясь, прежде чем, дождавшись перерыва в репетиции, подойти к группе мальчишек и девчонок, устроившихся в проходе между рядами, частично рассевшись на крайние кресла.

— Ты здорово поешь, Минако, — светловолосый парень с южным загаром хлопнул хрупкую девушку по плечу и лучезарно улыбнулся. Генри перевел взгляд на нее. Худенькая, черноволосая, в милой форме из коротенькой клетчатой юбочки и белой приталенной блузки с бантом из шелковой ленты на тоненькой шее.

— Микрофон просто ужасен. Сэм, ты должен что-нибудь сделать с этой допотопной аппаратурой! Жуткий звук! И почему Николь опять не пришла?

Стоящий чуть в стороне хмурый высокий парень скептически хмыкнул. На взгляд Генри, он казался более взрослым, нежели его друзья, но дело было скорее во взгляде, которым тот одарил коменданта, повернувшись в его сторону.

— Эй, кто вы такой? — недружелюбно спросил он, не расцепляя рук, скрещенных на груди. Его товарищ с любопытством обернулся:

— Кого ты увидел?

Девочки всполошились, и Генри услышал, как они шепотом произнесли его имя. Юми, похоже, не обманула.

— Меня зовут Генри Макалистер, я новый комендант мужского общежития, — заученно представился он, надеясь, что ничего не напутал в этом сложном языке. Учить его пришлось в изрядной спешке, но способности к языкам были у него в крови.

Мальчишки переглянулись. Брюнет кивнул, и блондин, будто получив мысленную команду, ответил за них обоих:

— Приятно познакомиться, я Сэм, а это...

— Минако, — девушка грациозно поднялась на ноги и протянула тонкую ручку. — Почему же вас не взяли к нам в общежитие? Какое досадное упущение.

Она буквально вцепилась в руку мужчины, и, воспользовавшись его минутным замешательством, парни сбежали. Макалистер сразу понял, что заслужить доверие детей будет очень непросто, и это стало очередной проблемой в его длинном списке.

Празднование Дня Странствующих Душ плавно перетекло в холл второго этажа, и разномастно одетая в свои национальные костюмы толпа приступила к наиболее приятной части мероприятия — танцам.

Появления Генри Макалистера в актовом зале часом ранее никто не заметил по причине его довольно существенного опоздания, впрочем, вступительную и весьма проникновенную речь замдиректора Акихико Дайске Генри застать успел.

— Я чрезвычайно рад видеть вас всех здесь, в стенах Академии 'Дзюсан', — мягко и вместе с тем прочувствованно вещал он со сцены, освещенный таинственным светом приглушенных рамп. Ряды удобных обитых велюром кресел были заполнены учениками, преподавателями и обслуживающим персоналом, в честь праздника освобожденных от своих обязанностей. Приятный голос зама разносился по залу, усиленный не только микрофоном, но и отличной акустикой самого помещения. Генри поймал себя на мысли, что слушает речь Акихико с большим удовольствием, и скривился, будто съел целый лимон. — Многим из вас известна древняя легенда острова Синтар, которая повествует о фуна-юрэй, призраках утонувших в море людей. Так вот, эта легенда гласит, что в далекие времена, когда остров носил свое истинное название — Онисэн, и его жители молились позабытым богам, одной весенней ночью, такой темной, что даже лепестков цветущей сакуры было не увидеть во мгле, море у берегов озарилось прекрасным голубым сиянием. Удивленные люди решили, что морские боги явили им свою милость и послали несметные богатства из своих подводных сокровищниц. Все, от мала до велика, отправились на побережье, в надежде отыскать те сокровища, однако их жадность была жестоко наказана, и не все в ту ночь вернулись к своим женам и матерям. А наутро на берегу нашли деревянные обломки с неизвестными рисунками. Великая скорбь охватила остров, но стоило наступить новой весне, как море вновь заиграло голубыми огнями. И вновь пошли рыбаки на верную гибель. Жители посчитали, что это души погибших мореплавателей, странствующих по мировому океану, не могли выбраться на сушу, и потому прибивались к берегам и притягивали живых людей блеском несуществующего золота. Тогда жители острова решили задобрить духов и раз в год, в середине апреля, на берегу устраивали гулянья, пели песни и бросали в воду цветы и пищу.

Голос Акихико постепенно затих, но эхо его завораживающей истории еще звенело в воздухе. Зам поднял на притихших слушателей затуманенный, будто унесшийся сквозь время, взгляд:

— Это очень старая легенда, передающаяся из поколения в поколения жителями острова Синтар. Сколько в ней вымысла, а сколько правды, кто теперь знает? Но традиция проводить каждую весну праздник Дня Странствующих Душ осталась. Мы не станем приносить даров, но пусть сегодня всю ночь звучит музыка. Да будет так.

После короткой концертной части, Генри, сидящий на самом последнем ряду, первым покинул актовый зал.

Он притаился у дальней колонны, встав так, чтобы видеть всех и самому быть как можно менее заметным. Просторный холл был наполнен светом, отражающимся в десятках зеркал, завешивающих стены. Музыка перекрывала веселые голоса, смех и цоканье каблучков по паркету. Наблюдать за танцующими было невероятно увлекательно — ученики и преподаватели стремились перещеголять друг друга в яркости и самобытности нарядов. Взгляд выхватывал из толпы то русскую красавицу в красном сарафане и вышитом кокошнике, то южанку, разодетую как настоящая Кармен. Были и разудалые юноши-викинги и сдержанные китайцы в струящихся шелках. Генри половину жизни провел в строгой школе-пансионате для мальчиков и такой размах тожества видел, возможно, впервые.

Наблюдая за игрой света в зеркалах, он не сразу заметил девушку, притаившуюся за колонной совсем рядом с тем местом, где стоял он сам. На ней не было маскарадного костюма, только простая юбка и вязаный свитер с пандами. Девушка не сводила взгляда с танцующих пар с легкой, как Макалистеру показалось, завистью.

— Привет, — решил он поздороваться. Девочка показалась ему очень грустной и одинокой. — Почему ты одна?

Она вздрогнула и большими темными глазами уставилась на мужчину. Генри ободряюще улыбнулся.

— Меня зовут Генри Макалистер, я новый комендант мужского общежития, — он протянул руку, и девочка немного испуганно ее пожала. — А как ты? То есть, кто ты?

— Ода Николь.

Сочетание имени и фамилии показалось Генри странным, но он пока слишком мало пробыл в Академии, чтобы составить свое мнение о принятой здесь нормальности.

— Почему ты не танцуешь, Николь?

Девочка упрямо поджала тонкие губы:

— Не хочу. Мне это ни к чему.

Макалистер не был выдающимся подростковым психологом, но догадался, что ее просто никто не приглашал.

— Хочешь потанцевать со мной? — он галантно протянул ей руку. — Я не слишком хорош в этом, но буду стараться.

Николь ответила не сразу.

— Вы странный, — наконец, произнесла она. — Но мне это правда совсем не интересно.

И девочка, круто развернувшись, сбежала по лестнице.

— Эй, смотри-ка, это же наш Генри-кун!

Асикага Руми обнаружилась в противоположном конце холла, но ее звучный голос с легкостью прорвался сквозь мешанину разнообразных шумов. Девушка живо замахала обеими руками и, подцепив за руку своего спутника, потащила за собой.

Они представляли собой весьма колоритную пару. Руми удивительно шло красное шелковое кимоно, опоясанное широким поясом-оби, а в мужчине Генри не без удивления признал Кимуру Сорату, этим вечером преобразившегося в настоящего самурая. С собранными в высокий хвост волосами он уже не выглядел невысоким тощим мальчишкой и производил впечатление. Одна его рука покоилась на рукояти деревянного меча.

— Добрый вечер, — Генри не сумел сдержать восхищения. — Мисс Асикага, вы великолепны!

— Вот! Вот! — она едва не выронила веер, так резко взмахнула руками. — Настоящий джентльмен. А ты все оби, оби...

Руми вдруг замолкла и в немом изумлении оглядела наряд самого Макалистера, скользнула по белой льняной рубахе, накинутому поверх пледу и юбке-килту в красно-зеленую клетку, и остановила взгляд на традиционной сумке-спорране, отделанной мехом:

— Что? — занервничал он и бросил взгляд на Сорату в поисках намека. Кимура молчал со скорбным видом. Асикага прижала ладони ко рту и прыснула со смеху:

— Ты тануки что ли косплеишь?

— Что я делаю? — Генри растерялся. — Что такое танкуки?

Кимура внезапно покраснел и выпалил, опередив девушку:

— Потом объясню! Идемте, Асикага-сан, я немедленно вас переодену.

Руми возмущенно шлепнула его сложенным веером по плечу:

— Это еще зачем, извращенец ты патлатый?!

Сората с трудом сдержался от того, чтобы схватиться за голову — Генри видел, как он борется с собой:

— Ваш оби завязан спереди.

— И что?

— Так носят замужние женщины.

— И что?

Сората вздохнул, как перед прыжком в воду:

— И женщины легкого поведения.

— И что? Я не поняла, тебе что дело, какое у меня поведение?

Генри начал потихоньку понимать суть разговора. Для него лично местоположение банта на ее платье никакой роли не играло, тем более он вообще с трудом представлял, как можно самой себе завязать пояс сзади. Однако слова Кимуры его смутили, да и на крики уже начали оборачиваться.

— Мисс Асикага, — осторожно начал он, но девушка его перебила:

— Замечательные коленки, — без тени смущения заявила она, и Генри впервые показалось, что доставшийся от отца килт коротковат. — Обожаю красивые мужские коленки. Так бы и...

— Руми! — одновременно взвыли мужчины, и девушка кокетливо стрельнула глазками:

— Ну а что не так? Я девушка незамужняя, шотландцев люблю. Наверное, — она задумалась. — Не знаю, не пробовала.

Ее замутненный, видимо, разыгравшимся воображением, взгляд вернулся к Кимуре:

— Хотел меня переодеть? Я согласна, можешь делать со мной, что хочешь! — она хихикнула и, подмигнув Генри, потащила Сорату прочь. Только длинный черный хвост взметнулся в воздух.

Почувствовав непреодолимое желание освежиться, Макалистер поспешил скрыться на балконе, пока искусительница в кимоно не вернулась, чтобы забрать его с собой третьим. По пути он едва не столкнулся с Акихико. Замдиректора был в своей обычной одежде, лишь из петлицы торчала свежая багряная роза. Дайске чуть заметно улыбнулся и кивнул, проходя мимо и оставляя за собой шлейф терпко-пряного одеколона.

Ночной воздух приятно охладил разгоряченную духотой наполненного людьми зала кожу. Ветерок ласковыми пальчиками пробежался по волосам. Балкон был пуст, под ним расстилался темный английский парк, а за ним по обе стороны от подъездной дорожки мрачнел густой лес, подступающий почти к самой полоске моря, светлым пятном выделявшейся на фоне сумрачного, затянутого грозовыми тучами горизонта. Подернутая туманной дымкой болезненно-желтая луна тревожно выглядывала, точно испуганная приближающейся бурей. Генри запрокинул голову, наслаждаясь прохладой и тишиной. Ему показалось вдруг, что он слышит еле различимый плеск волн о песчаный берег. Вглядевшись вдаль он увидел вереницу голубых искорок, тянущихся к берегу, будто огни Святого Эльма на мачтах призрачного корабля, который никогда не найдет свою гавань. Генри припал к перилам, стремясь разглядеть необыкновенное явление, но огни растаяли под гнетом надвигающейся тьмы. Сверкнула молния, расчеркивая небо пополам. Громыхнул отдаленный раскат грома.

Гроза была совсем близко.

— Мне страшно, — услышал Генри совсем рядом. Схватившись за перила бледными тонкими ручками, стояла Юми и озабоченно вглядывалась вдаль. Повернувшись к Генри, она повторила тихо. — Страшно. Вдруг они однажды все-таки придут?

Зябко обхватив себя за плечи, девочка медленно растворилась в воздухе, не оставив после себя ничего, кроме эха странных, пугающих слов.

Макалистер решил вернуться в холл, пока не пошел дождь.

Все было, как и прежде. Пары танцевали, играла музыка, сверкали ослепительно-ярким электрическим светом начищенные до блеска зеркала. Из бокового коридора вышли Руми и Кимура. Девушка устало обмахивалась веером:

— Вот не ожидала! — она поправила оби, на сей раз завязанный там, где надо. — Заводишься вполоборота, как неопытный мальчишка!

Сората что-то ей ответил, негромко, слов было не разобрать. Откровенность Асикаги как и всегда шокировала, но Генри чувствовал, что сможет к этому привыкнуть. И вдруг за спиной полыхнула зарница, кто-то из девушек громко взвизгнул, и весь свет одновременно погас.

В наступившей тьме вновь проявился проклятый дар Генри, и он отчетливо увидел, как закружились по залу призрачные силуэты давно мертвых танцоров. По телу пробежал холодок. Когда глаза привыкли к темноте, фантомы исчезли, Макалистер встретился глазами с напряженным Кимурой, сделал к нему шаг, и в этот момент пронзительно закричала одна из учениц.

— Прочь, прочь! — вопила она как резаная, кружась на месте и размахивая руками, будто защищалась от кого-то. — Не прикасайся ко мне! Прочь!

Генри бросился к девушке. В создавшейся суматохе сделать это оказалось не так просто. Все толкались, наступали на ноги, отталкивали в сторону. Наконец, ему удалось подобраться как можно ближе. Над упавшей девушкой склонился человек. Что-то в нем показалось Генри неправильным. И тогда незнакомец обернулся, сверкнув красными глазами из-под спутанной нечесаной гривы волос, оскалил звериные клыки и рассыпался осколками черного стекла. Ошарашенный увиденным, Макалистер не сразу понял, что был единственным свидетелем этому. Меж тем кто-то сообразил позвать на помощь, пострадавшую погрузили на носилки и без лишних слов понесли к выходу в левый коридор.

— Стойте! — крикнул им вдогонку Генри, едва ли сам себе способный объяснить, с чего так встревожился. Однако его никто не послушал.

Выбежав в коридор, полный дрожащих теней, он остановился, прислушиваясь. Сделал шаг вперед и едва не прошел сквозь возникшую на пути Юми:

— Не ходи! — высоким от страха голоском взмолилась она и вытянула перед собой руки. — Нельзя!

Генри посмотрел ей за спину. Едва ли теперь удастся проследить за подозрительными санитарами. Почувствовав это, Юми с облегченным вздохом исчезла. Генри почувствовал ледяное прикосновение ее пальчиков к своему запястью.

Голова уже вовсю заработала, обрабатывая факты и строя предположения. Генри повернулся, поднял глаза и увидел Кимуру.

— Мистер Кимура? — Генри нахмурился, не ожидая встретить его здесь. — Что вы тут делаете?

— Пошел за вами, — честно признался Сората. — Что произошло?

— Хороший вопрос, — протянул Генри.

Потому что реальных причин идти за ним у Кимуры быть не могло.

* * *

'Я никогда по-настоящему не задумывался над тем, что ждало меня в будущем. Для таких, как я, ненужных и странных, в этом будущем не было места. А потом все изменилось, и мои новые братья дали мне надежду.

Я буду вести этот дневник, чтобы когда-нибудь все узнали о пути, что нам пришлось пройти ради достижения благой цели.

Они нашли меня на рынке в Киото, где я как обычно подрабатывал разносчиком пирожков за жалкие гроши. Сказали, что знают о моих проблемах и могут помочь решить их. 'Средство есть', — сказали они, и я с радостью им поверил. Так я и узнал о существовании человека по имени Даррел Дикрайн

Дикрайн был широко известен в научных кругах, однако свой потенциал он направил на написание сомнительного труда, в котором утверждал об открытии им некой потусторонней энергии. Новую материю доктор назвал в честь себя — энергия Дикрайна или энергия Ди. Дикрайн был довольно убедителен и яро доказывал свою правоту, приводя массу примеров, ни один из которых, по сути, не являлся доказательством. Ученое сообщество подняло коллегу на смех, его работа подверглась критике, а спонсоры, на помощь которых он рассчитывал, отвернулись от него. Даррел потерял уважение среди ученых, и больше никто не относился серьезно к его дальнейшим исследованиям.

Дикрайн свернул свои исследования и в буквальном смысле исчез. Никто не слышал о нем до тех пор, пока через пять лет с ним не связался богатый английский лорд'.

История вторая,

в которой пропавшая ученица оставляет подсказку

Прощальные стихи

На веере хотел я написать -

В руке сломался он.

(Мацуо Басё)

'Границы непознанного настолько широки, что лишь глупец возьмется утверждать, что в мире возможно, а что нет. Но еще более глуп тот, кто входит в эти границы с закрытыми глазами'

(Акихико Дайске, мемуары)

Без Юлии в комнате стало совсем пусто и даже будто холодно. Прошло три дня. Николь педантично складывала забытые подругой вещи в картонную коробку, чтобы после передать замдиректора, и, так и не закончив свое занятие, опустошенно привалилась спиной к ножке кровати. До сих пор не верилось, что Юлия Шульц, жизнерадостная, веселая и энергичная, внезапно решила покинуть Академию, в то время как учебный год начался не более трех недель назад! В этом было что-то странное, но что, Николь пока понять не могла. Размышляя над этим, девушка все больше убеждалась, что поведение соседки ничем не намекало на столь неожиданное решение. Мысли меж тем погрузились еще глубже, туда, где хранились особенно болезненные воспоминания. Хироши уехал полтора месяца назад, совсем немного не дождавшись начала каникул, и даже не попрощался. Казалось, это было буквально вчера.

Внезапно взгляд Николь зацепился за плюшевый брелок-мишку. Безделушка завалилась за письменный стол, и, только сидя на полу, удалось обнаружить пропажу. Сам по себе мишка не представлял особой ценности, но Шульц воображала, что это ее счастливый талисман, и скорее ушла бы из Академии в одной пижаме, чем рассталась с ним. Николь почувствовала укол страха...

— Мисс Ода? — в дверь деликатно постучали. — Мисс Николь, вы здесь?

Девушка торопливо поднялась с пола, все еще сжимая в руке плюшевого мишку, отряхнулась и открыла дверь. На пороге стоял высокий незнакомый мужчина, однако, приглядевшись, Николь его все же узнала:

— Мистер Макалистер? — она была удивлена визитом и не знала, что говорить, благо Генри взял инициативу на себя.

— Простите за предупреждение... — он замолк, подбирая слова. — За вторжение. Извиняюсь, я еще не вполне...

— Можете говорить по-английски, — пришла на выручку Николь. — Я неплохо знаю ваш язык.

Мужчина благодарно улыбнулся, и Ода ощутила прилив горячего смущения из-за того, что стоит на пороге своей комнаты и беседует с ним. Если кто-то из девочек увидит, разговоров хватит на неделю.

— Проходите внутрь, — Николь подвинулась, пропуская гостя. От нее не укрылось, что первым делом он быстро оглядел обстановку, точно запоминая ее, но скорее не осознанно, а на автомате. Девушка не могла даже предположить, что ему от нее понадобилось, но поймала себя на мысли, что не испытывает страха. — Что вы хотели?

— Мне казалось, что попасть в женское общежитие сложнее, — вместо ответа произнес он и снова открыто улыбнулся. Николь не могла не улыбнуться в ответ:

— Вы путаете нас с женским монастырем, мистер Макалистер. До одиннадцати часов вечера никто не станет выгонять вас, если, конечно, вы не задумали чего-то дурного.

И она замолчала, выжидающе глядя на Генри.

— Сколько вам лет, мисс Ода?

— Что? — девушка оторопела. — Мне? Семнадцать.

— А мне двадцать семь. Существенная разница. Однако, — он провел рукой по пустому столу Юлии, — вы мыслите как взрослый человек, Николь. Я хотел бы поговорить с вами о вашей соседке, Юлии Шульц.

Ее никогда прежде не допрашивали полицейские, да и не был Макалистер похож на полицейского, скорее на частного сыщика из английских детективов, но Николь не обманули расслабленный вид и приятные манеры.

— Вы хотите меня допросить?

Мужчина удивленно распахнул глаза. Серо-голубые, как отметила про себя девушка:

— Что вы! Мне просто интересно ваше мнение. Я был на балу и видел, что с мисс Шульц случилось нечто нехорошее. Она была чем-то больна? Ее что-то беспокоило?

Николь вздохнула:

— Значит, все-таки допрос, — она кивнула на стул, а сама присела на край постели. — Нет, она была совершенно здорова и ни на что не жаловалась. Я спрошу прямо — вы считаете, она попала в беду?

Генри не спешил опровергать ее предположение.

— Не думаю, что стоит делать поспешные выводы, — после продолжительной паузы осторожно произнес он и пристально посмотрел на девушку. Та взволнованно стиснула подол юбки. — Однако есть основания полагать, что... Николь? Николь, что с вами?

Девушка неуверенно помотала головой, прогоняя так некстати возникшее головокружение. Ночью она плохо спала, и еще эта история с Юлией...

Генри опустился перед ней на корточки и заглянул в лицо. Его голубые глаза были так близко, что Николь увидела в них свое испуганное отражение. Резко отпрянув, она прижала руки к груди:

— Все в порядке!

Мужчина поднялся, все еще с подозрением глядя на девушку.

— У вас колени грязные. Что-то искали?

Ода снова почувствовала головокружение:

— Ничего. Что еще вы хотели спросить?

Макалистер улыбнулся:

— Я не спрашиваю, просто интересуюсь. Понимаете, мисс Ода, я хочу помочь мисс Шульц. Если что-то вспомните или найдете, — он явно на что-то намекал, — сообщите мне. Обещаю, все останется строго между нами.

Он кивнул на прощанье и подошел к двери.

— Стойте! — Николь набралась храбрости и все же спросила. — Как это касается вас? Вы же не просто так пришли ко мне и задавали эти вопросы? Вы знали Юлию?

Генри вдруг рассмеялся:

— Я был прав насчет вас, мисс Николь. Вы невероятно сообразительны и не по годам серьезны. Нет, я не знал Юлию, — он помрачнел, будто вспомнил что-то очень печальное, — но я тоже кое-кого потерял и хочу найти.

Николь стало стыдно за свое любопытство:

— Простите, мистер Макалистер, я не хотела причинять вам боль.

— Боль? — казалось, он удивился. — Не берите в голову. Кстати, возможно вы могли бы мне помочь. Здесь училась девушка вашего возраста по имени Филлис? У меня есть фотография, — он достал карточку и протянул ее Николь.

Она честно попыталась припомнить:

— Филлис? Нет, я здесь второй год и не помню никого с таким именем. Лицо тоже незнакомое. Простите, пожалуйста. Это... это случайно не ваша сестра? Такое сходство.

Генри на миг погрустнел, но вот уже очаровательно ей улыбнулся:

— Что ж, буду признателен, если вдруг вы что-то вспомните о ней или о мисс Шульц. И помните, что я вам сказал — можете доверять мне. Для вас я свободен двадцать четыре часа в сутки.

На последний вопрос он так и не ответил, и Николь поздно сообразила, что ни слова не сказала про брелок-талисман. Это наверняка было важно, но визит Макалистера так ее смутил, что в голове, казалось, не осталось ни одной дельной мысли. Однако бежать за мужчиной было бы уже слишком, и Ода решила назначить ему встречу позже. Успокоившись таким образом, она снова опустилась на пол перед полупустой коробкой. Что-то еще не давало покоя, перекатывалось в мозгу. Девушка взяла в руки мишку, сжала и вдруг нащупала внутри что-то твердое. Предмет был определенно металлический, продолговатой формы, и Николь принялась изучать брелок с новым интересом, пока не отыскала скрытую под густым мехом тоненькую молнию. Мишка раскрылся, как детский кошелечек, и внутри обнаружился небольшой ключ, не такой, как от комнаты — несколько меньше и другой формы. Николь задумалась, для чего Юлия так тщательно спрятала его и что он мог открывать.

Взгляд, свободно блуждающий по комнате, сам собой остановился на письменном столе Шульц, однако ни один из двух запертых ящичков не поддался. Тогда Николь перешла к прикроватной тумбочке, где обычно девочки хранили косметику и прочую мелочь. Впрочем, был там и крохотный выдвижной ящичек. Сама Николь им не пользовалась — уж слишком он был неудобный — но сейчас представила, что для хранения таких важных вещей как, к примеру, личные письма или дневник, такой ящичек подходил наилучшим образом. В этот момент все встало на свои места.

— Ты не будешь пользоваться своим ящичком? — поинтересовалась Юлия, отчаявшись впихнуть ворох самых разных вещей в слишком маленькую для этого тумбочку. Николь улыбнулась, наблюдая за мучениями подруги.

Ода согласилась, для нее это было несложно. Юлия что-то спрятала в ее ящик и, заперев, забрала ключ себе.

Вспомнив о том давнем эпизоде, Николь метнулась на свою половину. Ключ легко повернулся в замке, и девушка извлекла наружу тонкую тетрадку, завернутую в однотонную обложку.

'Личная собственность Юлии Шульц. Ни в коем случае не читать!'

Надпись на первой станице определенно была сделана рукой Юлии, этот корявый крупный почерк Николь прекрасно знала. Значит, все-таки личный дневник. Невозможно представить себе, как такую вещь можно было не забрать с собой. Определенно, с Юлией что-то случилось.

Занятий в этот день было мало. Новая преподавательница литературы оказалась немного странноватой и ее манера преподавания отличалась от той, к которой ученики привыкли, однако посещать занятия стало не в пример интереснее.

— Что бы вам сегодня такого рассказать, детки? — Асикага-сан прошлась по кабинету и, встав за кафедру, расслаблено налегла на нее. — Или лучше послушать вас? Кто-нибудь хочет поделиться впечатлениями от биографии японской поэтессы X века Исэ?

Позади Николь кто-то громко усмехнулся.

— Чандлер, вы что-то хотите сказать по этому поводу?

В голосе преподавательницы с легкостью угадывалась ирония, которую та не пыталась скрыть. Николь чуть повернула голову, чтобы понаблюдать за реакцией не к месту развеселившегося парня. Сэм, как и ожидалось, густо покраснел. Его лучший друг, сидящий за соседним столом, напряженно стиснул авторучку. Переживал. Вообще тесная дружба в Академии встречалась не часто, учащиеся здесь были в основном слишком неординарными и необычными личностями, чтобы уживаться друг с другом. Проще говоря, за пределами острова их легко бы назвали психами.

— Что, Чандлер? — Асикага подошла к его столу и склонилась к парню, — язык проглотили? Мне казалось, вам всегда есть, что сказать даме.

— Она была легкомысленной женщиной.

Асикага резко выпрямилась:

— Курихара? — она повернулась к терзающему авторучку ученику. — Потрудитесь-ка объяснить, почему вы пришли к такому выводу?

Сэм Чандлер облегченно выдохнул. Не то чтобы подобная близость молодой преподавательницы была ему так уж неприятна, но Хибики хотя бы знаком с этой самой поэтессой, в то время как Сэм свой вечер потратил с куда большей пользой.

Курихара Хибики спокойно встретил хищный взгляд Асикаги, будто почуявшей новую жертву для литературных споров.

— У нее было трое мужчин, ни с одним из которых она не была в законном браке. Я считаю, что такое поведение не достойно женщины.

— Как интересно! — Асикага с размаху уперлась руками в его стол. — А если предположить, что всех их Исэ любила?

— Это невозможно.

— Вы уверены, что понимаете, о чем говорите? — прищурилась Руми. — Не каждому везет с первого раза найти свою любовь.

Однако и Курихара не сдавался:

— Это не имеет значения. Важны лишь верность, честь и долг.

— А вы идеалист, Курихара, — с восхищением протянула преподавательница. — Я бы с удовольствием побеседовала с вами вне занятий. Но один вопрос я задам вам сейчас. Вы сами кого-нибудь любили?

Николь вздрогнула. Разговор зашел куда-то не туда, если судить по побледневшему лицу Хибики.

— Да. Если вам так нужно это знать, да, — поднявшись, выдавил из себя парень и быстро покинул аудиторию. Чандлер вышел вслед за ним.

После этого эпизода лекция стала просто лекцией, и Николь, бессмысленно водя ручкой по раскрытой тетради, вернулась мыслями к балу. Генри Макалистер был прав: ей действительно хотелось танцевать, но никто ее так и не пригласил. Юлия тогда еще смеялась, что, будь она мужчиной, непременно бы стала ее спутником, но саму Шульц вниманием не обделили, и Ода решила провести вечер в одиночестве. Однако ближе к полуночи девушка не выдержала и отправилась хоть одним глазком взглянуть на праздник. Юлия блистала, как звездочка. Думая об этом, Николь понимала, что у той не было причин так спешно покидать 'Дзюсан', иначе это бы хоть как-то проявилось — в поведении, в настроении, в разговорах. Просто придя с занятий на следующий день в их общую комнату, Николь обнаружила отсутствие соседки, ее полки в шкафу были пусты, остались только некоторые мелочи и несколько книг, которые Шульц, к слову, так ни разу и не пыталась прочитать.

Ода отправилась прямиком к коменданту общежития, и та сослалась на зама. 'Херр Дайске', как его за глаза называла немка Юлия, а вслед за ней и добрая половина Академии, благодушно принял Николь и объяснил, что на празднике с Юлией случился приступ, и ее пришлось срочно эвакуировать на материк, чтобы оказать необходимую помощь. А после родители изъявили желание забрать дочь к себе, та даже вещи едва успела собрать. И все же Ода уже тогда засомневалась в словах замдиректора, а Генри только помог ей убедиться в своих подозрениях. Вырвав из тетради листок, девушка принялась сочинять послание.

— Эй, Ода! — девушка подняла голову и сообразила, что занятие закончилось, и почти все разошлись. — Приходи завтра после полуночи в восьмую комнату.

— Зачем?

Николь не часто приглашали на подобные посиделки, зная, что она, скорее всего, откажется. К тому же у нее никогда не было ничего общего с этой девушкой — Минако. Типичная 'готическая лолита' по виду, она мнила о себе невесть что и с удовольствием принималась командовать другими.

— Будет интересно, — с таинственным видом произнесла Минако и, поманив за собой свиту, покинула класс.

И так вышло, что в своей записке Николь просила Макалистера встретиться с ней в полночь в библиотеке — одном из немногих помещений Академии, не запирающемся на ночь. С другой стороны игнорировать приглашение Минако и других девочек с этажа было не очень хорошо, ведь с ними еще предстояло жить вместе, а рядом больше не было Юлии, чтобы поддержать и даже защитить, если понадобится. Одно ее присутствие вселяло в Ода уверенность. Окончательно запутавшись, девушка побрела на поиски Генри.

Отдать записку оказалось еще более сложной задачей, чем решиться ее написать. Открыто прийти в мужское общежитие, зайти в комнату коменданта и вручить ему послание представлялось Николь чистым самоубийством. Сунув записку между страницами томика стихов, девушка отправилась на прогулку. Свежий, пахнущий отцветающей вишней воздух слегка освежил голову, но не помог полностью избавиться от давящего чувства тревоги. Ода неторопливо брела по саду, загребая носками туфель опавшие лепестки. В этой части обширного сада царила японская весна, и та часть Николь, которая чувствовала зов своих азиатских корней, наслаждалась покоем, в то время как французская половина отчаянно жаждала приключений.

— Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро, не отпущу, пока не дашь мне ответ! Скажешь "да" или "нет"!

Николь вздрогнула от неожиданности. Кто-то продирался сквозь густые заросли, громко и фальшиво напевая известную шведскую балладу. Очень громко и очень фальшиво.

— Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро! — надрывался невидимый певец, и вот на дорожку вывалился растрепанный долговязый мужчина в замызганном темно-синем комбинезоне с заткнутыми за пояс резиновыми перчатками веселого оранжевого цвета. Садовник замолк, увидев замершую в нерешительности слушательницу, и всплеснул руками:

— Вот незадача! Я думал, что здесь нет никого, кроме Вилле и Халле!

— Вилле и Халле? — переспросила Николь и тут же пожалела об этом. Садовник Нильс Йохансон был не из тех людей, с которыми стоило вступать в диалог по причине не столько их многословности, сколько совершенной алогичности мышления. К примеру, Йохансон искреннее верил в существование садовых гномов, разговаривал с ними, подкармливал и периодически забегал в Академию, чтобы всем о них рассказать. Разговаривал он всегда громко, скорее даже кричал, не вылезал из грязного поношенного комбинезона и мыл голову максимум раз в две недели, при этом его бледно-рыжие волосы всегда были одинаково взлохмачены, будто причесывался он теми же граблями, которыми убирал опавшую листву. Впрочем, при всех этих несомненных странностях садовником Нильс, похоже, был отменным, потому как содержал огромное пространство сада и парка в почти идеальном порядке, и никто никогда не видел, чтоб ему кто-нибудь помогал. Разве что только его садовые гномики.

— Это мои друзья, — с готовностью сообщил швед и немного кокетливо пригладил сальные волосы. — Хотите, я вас с ними познакомлю?

— Нет, спасибо, — отпрянула девушка. — Может, в другой раз.

Йохансон к чему-то прислушался:

— Еще кто-то? В такую рань! — садовник смешно задрал голову. — Восточная тропинка, метрах в десяти от пруда с карпами. Высокий сильный мужчина, судя по шагам.

Николь пораженно выдохнула:

— Вы его слышите?! Это же так далеко!

— Там живет Олле, он нашептал мне, — расплылся он в улыбке. — Идет неуверенно, споткнулся. Новенький? Эй, фройляйн, вы куда?

Николь побежала в восточную часть сада, уверенная, что там найдет Генри Макалистера.

— Фею не разбудите!

Ода махнула рукой на бегу.

Дорожка, вымощенная светлым камнем, привела ее к аккуратному прудику с зелеными листами лотосов, покачивающихся на воде. На противоположном берегу располагалась круглая деревянная беседка с остроконечной крышей.

Макалистер стоял спиной к девушке, засунув руки в карманы брюк, и смотрел на беседку. Проследив за его взглядом, Ода поняла, про какую 'фею' говорил садовник.

— Мистер Макалистер, — позвала она.

Получилось несколько громче, чем девушка рассчитывала, и задремавший в беседке Кимура Сората сонно заморгал, поднимая голову. Генри, казалось, обрадовался Николь:

— Мисс Ода, вы что-то вспомнили?

Вместо ответа она, косясь на приглаживающего волосы Кимуру, который вроде бы пока их не замечал, протянула мужчине свою книгу. Генри взял подарок и удивленно повертел в руках.

— Я плохо читаю по-японски, мисс Ода. И стихи не слишком люблю. Но спасибо, мне приятно ваше отношение.

Николь вспыхнула до корней волос. Захотелось громко обозвать наглого шотландца дураком и убежать, но даже в таком смущенном состоянии девушка понимала, как глупо сама при этом будет выглядеть. Как влюбленная школьница, бегающая за преподавателем.

— Мисс Ода? — Генри окрикнул девушку, но она уже скрылась за деревьями.

Ближе к вечеру Николь с ужасающей ясностью поняла, какую глупость совершила, и самое страшное заключалось в том, что пути назад не было. Ровно в полночь Генри придет в библиотеку и будет ждать ее. Николь взвыла и с головой накрылась одеялом, но даже это не смогло прогнать из головы дурацкую мысль о том, как он будет выглядеть, во что будет одет, какими словами встретит ее. Девушка сбросила одеяло на пол, перекатилась на живот и зарылась носом в подушку. Рядом на тумбочке безжалостно тикал большой розовый будильник — подарок родителей на прошлый день рождения. Оставалось еще два часа до приведения приговора в исполнение. Обняв плюшевого зайца, Николь прикрыла глаза и не заметила, как задремала.

Без четверти двенадцать Николь села на постели и круглыми от волнения глазами уставилась на циферблат. На ней все еще была ночная сорочка с кружевами по подолу и теплые носки. Ода молнией метнулась к шкафу и принялась вытрясать оттуда вещи. Потом резко остановилась, рассердившись на себя.

— Это же не свидание, в конце концов, — строго напомнила она себе, украдкой бросив взгляд в зеркало. Из длинной неопрятной косы торчали волосинки, щека, к которой она прижимала ладонь во сне, все еще была красной. Юлия бы отвесила подруге подзатыльник за такой вид.

Николь взяла себя в руки, быстро переоделась в темные джинсы и водолазку и осторожно выглянула за дверь. В коридоре горел приглушенный свет. Девушка мышкой скользнула за угол, тихонько спустилась по лестнице и немного успокоилась только когда покинула крыло общежития и попала в основное здание. Здесь точно никого не должно быть в такой час. Проходя мимо лестницы на второй этаж, Ода услышала посторонний звук. Притаившись в тени, прислушалась. Звук повторился.

Кто-то шаркающими шагами передвигался по буфету.

Николь боялась даже вздохнуть. Шаги приблизились, из арки буфета показалась невысокая фигура и направилась в сторону холла. Как раз туда, куда нужно было самой Николь. Удивительно, но любопытство оказалось сильнее страха быть пойманной на месте преступления, и она, крадучись, пошла следом.

— Мистер Кимура?

Голос принадлежал Макалистеру, но его самого Николь видеть не могла, однако воображение уже нарисовало высокую подтянутую фигуру, короткие рыжие волосы и теплую, всегда будто бы немного извиняющуюся улыбку, впрочем, едва ли сейчас мужчина улыбался.

— Доброй ночи, Макалистер-сан, — спокойно поприветствовал его шеф-повар. — У вас плохой сон?

— Плохой сон? Не вполне понимаю...

— Мучают кошмары? Почему в такой час вы не в постели?

Николь придвинулась ближе и аккуратно выглянула из-за косяка. Посреди холла друг против друга стояли Кимура и Макалистер, и отчего-то девушке померещилось, как над ними сгущается атмосфера.

— Не знаю, на что вы намекаете, мистер Кимура. Мне незачем бояться кошмаров, моя совесть чиста.

Сората оперся на здоровую ногу, сместившись чуть влево, открывая обзор на напряженно вытянувшегося Генри.

— Аналогично. А вы поэтому бродите по Академии при полном параде?

— А вы в пижаме!

Ода вжалась в стенку, теряясь, то ли смеяться бессмысленному препирательству мужчин, то ли переживать, как бы дело не приняло нежелательный оборот.

— Вы невероятно наблюдательны. Я десять минут назад поднялся с постели. И это не пижама.

Приятный мягкий голос Сораты похолодел, и Николь решила, что сегодня едва ли удастся поговорить с комендантом. Уходя, она слышала отголоски дискуссии, перешедшей на тон выше.

— Я не желаю ссориться с вами, Макалистер-сан! Тем более среди ночи.

— А я с вами не ссорился, это вы почему-то стараетесь меня задеть. И у меня акклиматизация!

— Говорите или по-английски или по-японски, я вас не понимаю.

— Не делайте из меня дурака!

Николь дошла до лестницы и больше не могла слышать, о чем они спорили.

Следующим утром она проснулась гораздо позже обычного и тут же ощутила все прелести нечистой совести и нарушенного слова. Представив себе Генри, оставшегося ждать ее у входа в библиотеку, Николь захотелось исчезнуть из Академии без следа. Наверняка, думалось ей, мужчина счел ее легкомысленной вертихвосткой, не упустившей случая обратить на себя внимание. Именно подобная характеристика напрашивалась сама собой, и для Ода, серьезно относящейся к своей репутации, это было настоящим ударом по самооценке. Определенно, если срочно что-нибудь не предпринять, ситуация станет только хуже. Впрочем, девушка старалась не допускать крамольной мысли, что не хочет казаться ветреной глупышкой именно в глазах одного конкретного рыжего шотландца.

Ей непременно нужно было с ним объясниться, каких бы моральных сил это ни стоило.

Проводя много времени за чтением приключенческих книг, Николь и предположить не могла, что быть героиней одной из них так сложно. Девушка провела больше часа, планомерно прочесывая Академию в поисках коменданта, прогулялась по саду, несколько раз, с перерывом в пятнадцать минут, заглянула в читальный зал, будто бы Генри до сих пор мог дожидаться ее там, пока не пришло время отправляться на завтрак. Современная светлая столовая уже была полна людьми. Столик, который предпочитала Николь, был свободен, и девушка поспешила к нему. Место, расположенное возле одного из широких, забранных бело-зеленым тюлем окон, позволяло обозревать весь зал и при этом давало иллюзию уединенности. Напротив как раз закончили завтракать две ученицы, и Ода осталась наедине со своим подносом.

Минут через десять в столовую вошел Макалистер. Он оглядел зал хмурым, немного сонным взглядом, и увидел Николь. Девушка заметила, как преобразилось его лицо, как с него слетела совсем ему не подходящая мрачность и суровость, а глаза зажглись интересом. Мужчина резко поменял курс и собрался подойти к ее столику. Этого ни в коем случае нельзя было допустить!

Генри быстро миновал половину зала, лавируя между столиками и голодными учениками, как вдруг буквально из воздуха перед ним возник шеф-повар Кимура Сората. Столкновения, увы, было не избежать, все это понимали, в том числе и эти двое. Сората только успел чуть уклониться вправо, стремясь спасти поднос с чайными чашками, но Генри оказался не столь ловок, и его окатило горячей сладкой жидкостью. Макалистер угрожающе покраснел.

— Черт возьми, вы что творите?! — сдерживая крик, прорычал он по-английски. Светло-сиреневая рубашка пропиталась чаем насквозь и прилипла к телу, отвратительные коричневые подтеки устремились вниз, исчезая за поясом брюк, так же пострадавших от столкновения. Сората склонился в вежливом поклоне:

— Прошу прощения! Но здесь слишком людно, чтобы устраивать забеги, это может быть опасно.

Казалось, все перестали есть, ожидая ответа нового коменданта, а тот, казалось, потерял дар речи.

— Мистер Кимура, вы...

— Генри-кун! Генри-кун, что с вами сделал этот мерзкий тип?

Назвать милейшего и безобиднейшего Сорату мерзким типом мог только один единственный человек во всей Академии, и она уже спешила на выручку с салфеткой в руках. Налетев на остолбеневшего Генри, Асикага Руми принялась с маниакальным рвением промокать его рубашку. Николь, вместе со всей столовой ставшая свидетельницей пикантной сцены, смущенно отвела взгляд, не желая видеть, как учительница литературы буквально таранила Макалистера грудью. Ода бросила недоеденный завтрак и практически бегом покинула зал.

— Николь, — девушка притормозила, едва не вписавшись в парня, преградившего ей дорогу, — мы слышали странный шум. Что случилось?

Сэм Чандлер протянул руку, помогая девушке устоять на ногах, и она, выпрямившись, неловко отпрянула в сторону. Всем была известная репутация бабника и повесы, шлейфом тянущаяся за улыбчивым загорелым австралийцем. Его друг, Курихара, стоял чуть позади, молчаливый и сосредоточенный, как и всегда. Только Ода открыла рот, чтобы объяснить все, как Сэм перебил ее:

— Отлично выглядишь, Николь. Тебе очень идут платья, я тебе еще не говорил?

Хибики подошел ближе, спасая своим присутствием Николь от обязанности как-то реагировать на комплимент.

— Идем, Сэм, иначе не успеем на тренировку, — он устремил на девушку тяжелый, но вместе с тем лишенный хоть какого-то чувства, взгляд. — Увидимся вечером. Приходи в восьмую комнату.

Странно было слышать приглашение из его уст, но Ода отчего-то обрадовалась. Если Курихара считает, что стоит прийти, значит, планируется что-то действительно интересное. Но прежде нужно было решить одну проблему.

Посещение психолога было обязательной частью обучения в Академии 'Дзюсан'. В прежней жизни практически каждому из нынешних учеников приходилось проходить через это унижение, кому-то по своей воле, кому-то под давлением родственников. Семья Николь желала дочери только добра, но оно принимало странные формы, которые Николь долгое время не желала принимать. Не имея в характере должной храбрости для открытого бунтарства, она, тем не менее, как мола выражала протест, однако сдалась под напором родительской любви, густо замешанной на слезах, истериках матери и тщательно выстроенных доводах отца. Впрочем, если подумать, 'Дзюсан' была не таким уж плохим местом, выгодно отличающимся от частных клиник, чьим профилем были подростковые психические расстройства. И психолог здесь был не в пример деликатнее и ненавязчивее, чем те, которых успела повидать Ода за свою жизнь. Беседы с ним если не помогали, то хотя бы позволяли поговорить с кем-то, кто не станет смотреть на тебя искоса... Или вообще просто помолчать, бывало и такое. Сегодня Николь была намерена поговорить о том, что ее волновало. О тех, кто ее волновал.

В это время Генри Макалистер заглянул в педагогический кабинет на втором этаже, неподалеку от памятной аудитории под номером 4. Учительская оказалась просторной комнатой с двумя большими окнами, сквозь которые лился яркий и теплый солнечный свет. Одна из створок была приоткрыта, и ласковый полуденный ветерок играл с тонкой прозрачной занавеской, изящное кружево которой отбрасывало узорчатые тени на простые письменные столы и шкафчики с журналами. Возле одного такого стояла высокая, очень красивая женщина с привлекательными восточными чертами лица, совсем, по мнению британца, на учительницу не похожая, а за соседним столом сидел в непринужденной расслабленной позе светловолосый мужчина с резкими скулами и отвлеченным взглядом по-скандинавски ясных голубых глаз. Заметив Генри, оба преподавателя обернулись к нему.

— Здравствуйте, — Макалистер попробовал изобразить японский поклон, но вышло не слишком похоже. — Я новый комендант мужского общежития. Меня зовут...

— Генри Макалистер, — мужчина закончил за него скучающим тоном, потянулся и, взглянув на часы, поднялся. — Простите, нет времени, но я живу в соседней от вас комнате, можем как-нибудь поболтать на сон грядущий.

— Хенрик! — женщина одернула его недовольно. — Идем.

Когда Макалистер остался в учительской один, он быстро огляделся и прикрыл дверь, скрывая себя от посторонних взглядов.

Визит к психологу немного затянулся, и Николь, выжатая собственными переживаниями как лимон, выскользнула в коридор. Незаметно прошла половина дня, а ситуация, утром казавшаяся совершенно безвыходной, легче не стала. Девушка на минуту прижалась лбом к стене, успокаивая бешено скачущие мысли, и услышала громкие решительные шаги со стороны холла. Ода вскинула голову и встретилась взглядом с Генри Макалистером, который замер, точно бы боялся спугнуть ее неосторожным движением. Ода быстро огляделась по сторонам, убедилась, что кроме них в пустом коридоре больше никого нет, и побежала ему навстречу, напрочь забыв, что хотела вести себя достойно.

— Мистер Макалистер! — она остановилась в паре шагов от него и немного испуганно сложила руки перед грудью. — Мистер Макалистер, простите, мне так жаль! Мне очень жаль!

Николь склонила голову и опустила плечи, завитки густых русых волос пушистым облаком прикрыли пунцовеющее личико девушки.

— Не за что извиняться, мисс Ода, — голос коменданта прозвучал успокаивающе, почти нежно, отчего Николь еще ниже опустила голову. — Вы все еще хотите со мной поговорить?

— Да! — девушка выпрямилась, впрочем, все еще избегая смотреть Генри в глаза. — Но не здесь.

— Через полчаса в библиотеке, — предложил он. — Мне нужно вернуть вам стихи.

Ода с готовностью кивнула, и Макалистер тепло улыбнулся, а, проходя мимо, мимоходом тронул за плечо. Николь содрогнулась, как от удара молнии, и с испугом проводила взглядом удаляющуюся спину Генри, обтянутую черной тканью жилетки.

Через полчаса она стояла возле стенда с журналами и теребила в руках завернутую в бумагу тетрадь. Появление Макалистера застало ее врасплох, и девушка не шелохнулась, опасаясь выдать свое волнение.

— Вот ваша книга, — Генри протянул ей томик. — Мне не спалось, и я прочитал несколько стихов.

Николь приняла книгу и вложила ему в ладонь тетрадь.

— Это дневник Юлии, я не стала его читать. Понимаете, она не могла его оставить.

Мужчина нахмурился:

— Давайте пройдем в читальный зал.

Николь пошла за ним и в дверях врезалась в его спину. Ударилась и тут же отскочила.

— Что случилось?

— Он снова здесь.

Чтобы понять, о ком шла речь, Ода заглянула в зал и увидела за одним из столов Кимуру, с удобством расположившегося с книгой и чашкой чая в противовес всем библиотечным правилам. Неяркий свет настольной лампы с зеленым абажуром выхватывал из полумрака смуглое привлекательное лицо с опущенными, чуть подрагивающими длинными ресницами, будто Кимура почти дремал. Приоткрытые губы изредка шевелились, проговаривая вслух прочитанное. От кружки поднимался ароматный пар. Сората отвлекся, перевернуть страницу, и заметил, что за ним наблюдают. Ода спряталась за спину Генри, и тот, с вызовом вскинув голову, собрался подойти к повару, и едва ли бы из этого вышло что-то хорошее.

— Стойте! — она схватила мужчину за локоть. — Не надо!

Локоть дернулся, стремясь сбросить пальцы Николь, но она держалась отчаянно, и ее мольба достигла сознания мужчины. Кимура так и не понял, какого скандала избежал, и спокойно продолжил чтение.

В коридоре Генри сдержанно извинился и, взяв ладонь Николь обеими руками, с благодарностью сжал. Забыл, что подобный контакт шел вразрез с японским менталитетом, но Николь взволновало не это, а то, что прикосновение теплых мужских рук заставило ее затаить дыхание. Краска смущения еще долго не сходила со щек, даже когда Макалистер ушел.

На сей раз Николь не ложилась спать, размышляя, что ждало ее в комнате Минако и ее соседки Акеми. Хибики удалось, совершенно неосознанно, разбудить в ней любопытство, которое нарастало с каждым пройденным часом. Без десяти минут час Николь накинула теплую кофту — по ночам стены старого здания, казалось, источали холод, а гуляющие по коридорам сквозняки могли привести к простуде — и отправилась на встречу. Этаж был тих, все либо уже спали, либо были приглашены к Минако и тихо, не привлекая внимания комендантши, сидели там. Ода никогда не боялась узких коридоров Академии, хранящих законсервированное во времени мрачное очарование викторианской эпохи, однако же сейчас с тревогой прислушивалась к звукам собственных шагов. Мягкие тапочки осторожно ступали по тонкой ковровой дорожке густого винного цвета, такого, что казалось, будто пол залит кровью. Николь поежилась, невольно ускоряя шаг, и, стукнув для приличия, вошла в комнату номер восемь.

— Пришла все-таки, — не понятно было, удивилась Минако или расстроилась. А, может, просто констатировала факт. Несмотря на ночной час, она еще не смыла макияж — жирно подведенные черным карандашом и тенями глаза в упор смотрели на Ода, будто выискивая в ней что-то. Дневной наряд кокетливой японской школьницы Минако сменила на кукольное платьице черного цвета с пышным кружевным подъюбником, рукавами-фонариками и глухим воротом, сколотым яркой безвкусной брошью-черепом. 'Лолита' поднялась навстречу Николь и торжествующе улыбнулась:

— Теперь все в сборе. Я, Акеми, Сэм, Хибики и ты, Николь. Мы хотим, чтобы ты стала непредвзятым свидетелем проводимого мной спиритического сеанса.

Ода беспомощно оглядела собравшихся и обнаружила, что в комнате только трое. Мальчиков не было.

— А где Кури... — начала она, и с жутким скрежетом одна из декоративных панелей в углу отодвинулась, впуская внутрь припозднившихся парней.

— А вот и мы! — радостно возвестил Сэм и подмигнул девушкам. — Минако, детка, ты бы хоть изредка смахивала там пыль, мы с Хибики еле продрались.

Минако протянула ручку в кружевной перчатке, и Сэм припал к ней губами. Ода не успела отвернуться.

— Привет, Николь, — кивнул Курихара. Девушка кивнула в ответ.

— Давайте поскорее начнем, — подала голос Акеми, хотя раньше за ней не наблюдалось особого пристрастия к оккультным развлечениям. Типичная ботаничка, она всегда была подле Минако, потому что так ее никто не трогал. Соседство устраивало обеих, и как-то так вышло, что они практически подружились, если Минако вообще умела дружить.

Девушки погасили свет и зажгли несколько праздничных подсвечников со свечами, Минако положила на пол спиритическую доску уиджи с начертанными на гладкой лаковой поверхности буквами и цифрами и положила на ее планшетку.

— Садитесь вокруг на колени и возьмитесь за руки, — напутствовала 'лолита'. — Когда я скажу, расцепляйте круг и кладите одну руку на планшетку, сильно не давите, чтобы дух мог руководить нашими движениями.

Было похоже, что она искренне верит в то, что говорит и в то, что собирается делать. Николь послушно села на пол между Хибики и Акеми и с трепетом протянула руки, одну из которых не сильно сжал Курихара, не поворачивая головы в ее сторону. Его пальцы были тонкими и холодными.

— Кого вызывать будем? — не слишком почтительно спросил Сэм, с видимым удовольствием сжимая ручку Минако.

— Я слышала, что в Академии есть призрак девочки, которая умерла здесь давным-давно, когда 'Дзюсан' только основали, — рассказала Акеми. — Никто не знает, как ее зовут.

Николь чувствовала дискомфорт от близости Курихары, и вообще все происходящее отдавало дурацким спектаклем. Ода ни на секунду не верила, что у Минако получится вызвать даже самого общительного духа, и, задумавшись, услышала тихий шепот за спиной.

— Юми, — машинально повторила она. — Ее зовут Юми.

Однако Николь услышал только Хибики. Он повернулся, их взгляды встретились, и в глазах парня мелькнуло понимание и одобрение. Ода слабо улыбнулась, но Курихара уже отвернулся.

— Я призову дух, который отзовется на мой зов, — не слишком конкретно объявила Минако. — Приготовьтесь и думайте только об этом.

Она и Акеми прикрыли глаза, а Ода украдкой посматривала на Курихару. После спора с учительницей литературы личность Хибики показалась Николь довольно интересной и, увы, совершенно загадочной.

— Дух, который услышит меня! Дух, который придет на мой зов! Готов ли ты отвечать на мои вопросы?

По знаку Минако все расцепили руки и прикоснулись к планшетке. Николь ни на секунду не поверила, что та шелохнется. Сидела и терпеливо ждала, когда Минако сдастся. И вдруг затылка коснулся холодок, будто кто-то легонько дунул, ероша волосы. Ода вздрогнула от внезапно охватившего ее ужаса, рука дернулась, и вдруг с оглушительным звоном разбилась лампочка в прикроватном торшере. Акеми завизжала, Минако всплеснула руками, переворачивая доску, Сэм с готовностью распахнул объятия, в которые Минако поспешила упасть. Курихара вскочил, потянулся к выключателю, и в этот момент окно распахнулось от сквозняка, и в свисте ветра Николь послышалось ее имя.

— Что здесь происходит, молодые люди?

В мигающем свете коридорной лампы вырисовывался высокий сухопарый силуэт коменданта женского общежития. Она сурово скрестила руки на груди и по очереди оглядела всех участников сеанса. Николь почувствовала себя дурно и прикрыла лицо ладонями.

А в ушах по-прежнему пульсировало тихое шелестящее: 'Николь...'

Николь, Николь... Я здесь.

История третья,

в которой Кимура узнает, что боится пауков

Глубокою стариной

Засыпан палым листом.

(Мацуо Басё)

'Основное назначение всех историй — нести в себе какие-то жизненные уроки.

Но бывают такие истории, главный урок которых в том, что их лучше совсем не знать'

(Акихико Дайске, мемуары)

Весна уже полностью вступила в свои владения, накрывая остров покрывалом свежих, чуть сладковатых ароматов цветущей вишни, влажной земли и пробуждения. Срываемые ласковыми дуновениями ветерка лепестки, а иногда и целые бутоны сакуры, плавно кружились в воздухе и оседали на плотный ковер из своих собратьев.

Каждый прожитый в Академии 'Дзюсан' день был наполнен неспешными хлопотами и умиротворенными часами послеобеденного отдыха. По крайней мере, так было до недавних пор, пока в стенах школы не появился новый комендант мужского общежития Генри Макалистер и не внес в их привычный неспешный быт сумятицу.

Легкий бриз донес до сада солоноватый привкус океана и растрепал тяжелые от богатства соцветий ветви плодовых деревьев. Несколько розовых лоскутков, описав в воздухе незамысловатый узор, осели в пиалу с уже остывшим чаем, нарушив его покой ленивыми кругами.

Молодой мужчина, будто бы дремавший в плетеном кресле под навесом беседки с классически вздернутой японской крышей, подавил зевок и смахнул с колен россыпь лепестков. Его длинные, слегка растрепанные со сна волосы ниспадали на широкие, но несколько хрупкие плечи и грудь. Кимура, а это был он, приподнялся с кресла, неловко переступая на правую ногу, и спустился с невысокого порога беседки, тут же утопая по щиколотку в розовом ковре.

— Сората! Сората! — послышалось из глубины парка, разбитого аккурат позади здания Академии и уходящего вглубь острова, до того места, где глухой высокий забор отделял его от густого непроходимого леса.

Звонкий и от того режущий слух после сонной тишины голос принадлежал Асикаге Руми, и именно она сейчас спешила в сторону беседки, примыкающей к стене старого особняка. Кимура обреченно вздохнул.

— Что произошло, Асикага-сан? — вкрадчиво поинтересовался он, ловко отступая в сторону, дабы избежать лобового столкновения. Руми, тяжело дыша, согнулась пополам и уперлась ладонями в свои колени.

— Школьники... — выдохнула она, резко распрямляясь. В черных глазах плескался азарт. — Ушли! В лес!

Кимура с недоверием покосился на ее возбужденную улыбку, гадая, была ли это радость от неожиданного события или таким образом выражалось ее беспокойство. Степенный ход его мыслей был прерван грубоватым тычком в плечо.

— Как ушли? — встрепенулся он.

— Через дыру! В заборе! — Руми уже почти пришла в себя и теперь подпрыгивала от нетерпения. — Если этот... — она перешла на заговорщицкий шепот, — Дайске, узнает....

— Ни в коем случае, — Сората схватил со стола резинку и быстро собрал волосы в хвост. — Мы должны их вернуть, пока он не узнал об этом.

Сората крикнул в дверь кухни своим помощникам, чтобы в случае необходимости прикрыли его отсутствие перед замом, достал из одного из ящичков, которыми была оборудована задняя стена беседки, складной нож и фонарик. Зачем ему понадобился последний, взволнованный повар объяснить не мог, но интуиции он привык доверять.

— Мы еще можем догнать их, если поспешим, — Асикага без излишнего смущения схватила за руку и потащила за собой прихрамывающего Кимуру.

'Дыра' на самом деле оказалась узкой щелью отступившего от каркаса профильного металлического листа, отогнув который можно было преспокойно выбраться в лес. Сората на секунду задержался, осмотрев место крепления — содранная краска намекала, что отсутствие нескольких шурупов не случайно. Место для лазейки подобрано очень удачно, в самом глухом уголке сада, скрытом от парка густыми кустами шиповника.

— Интересно, а вас как сюда занесло, Асикага-сан? — поинтересовался Кимура, отгибая лист и пропуская девушку вперед. Та перепрыгнула через ригель каркаса и жеманно хихикнула.

— Неприлично такие вопросы девушкам задавать.

Сората не стал уточнять, что именно такого неприличного девушка могла делать посреди дня в дальнем конце парка, раз ему не стоит об этом спрашивать, и шмыгнул следом за Асикагой, едва не ударив отпружинившим листом по ногам.

За забором словно расстилался другой мир. Тишина нарушалась лишь шелестом свежей зеленой листвы и чириканьем птиц. Земля была укрыта толстым слоем прелых прошлогодних листьев и еловых игл, сквозь которые пробивались длинные стрелы молодой травы.

Косая дорожка перевернутого лиственного ковра и сломанных на уровне человеческого роста сучьев вела в глубь леса. Голосов слышно не было, из чего Кимура заключил, что студенты успели уйти достаточно далеко.

— Ну надо же, — Руми огляделась. — Кто бы мог подумать, что противный Дайске прячет от нас такую красоту. Может, тут и грибы есть? Ты умеешь грибы готовить? Хотя, кого я спрашиваю, — девушка махнула рукой и поспешила вперед.

Кимура покачал головой, оставляя ее риторические вопросы без ответов. Студентов, куда бы и зачем они не пошли, следовало вернуть до того, как их отсутствие мог обнаружить вездесущий замдиректора. Почему-то повар чувствовал ответственность за судьбу этих авантюристов.

Руми скрылась из вида и спустя несколько минут вынырнула из зарослей с пучком мелких цветов.

— Я нашла земляничную полянку, — похвасталась она, подсовывая под нос мужчине кулак с цветами, в одном из которых Сората распознал молодой кустик земляники. — Я люблю пироги с ягодами. И грибы люблю.

— Вы вообще очень любвеобильны, Асикага-сан, — Кимура улыбнулся одними уголками губ.

— Конечно, — довольно подтвердила Руми. — Живем же один раз, а вокруг столько всего, что нужно полюбить! Кстати, как тебе ваш новый комендант?

Вопрос застал Кимуру врасплох. Вот о ком, а о странном шотландце, успевшем уже неоднократно задеть его, Сората старался не думать. За несколько лет проведенных в стенах академии 'Дзюсан', он уже привык к странностям новичков, но Генри оказался особенным. И самой особенной была его необычная манера сталкиваться с поваром в самых разнообразных местах и обстоятельствах. Иногда Кимуре даже казалось, что он специально подкарауливал его, чтобы поставить в неловкое положение и наградить парочкой очередных, если не оскорбительных, то точно обидных эпитетов.

А однажды ему вообще хватило наглости заявиться посреди ночи и обвинить невесть в чем.

Сорату отвлек короткий стук в дверь. Бросив взгляд на настольные часы, показывающие без малого четверть первого ночи, он отложил расческу и отворил дверь, едва сдерживаясь от желания захлопнуть ее прямо перед носом коменданта.

Генри пулей вылетел в коридор, хлопнув за собой дверью, и не видел, как японец растеряно накручивал на палец длинную черную прядку.

— Занимательная личность, да? — Асикага притормозила, заглядывая в порозовевшее от стесняющего воспоминания лицо Кимуры. — Особенно коленки! Никогда не думала, что мужчины в юбках могут выглядеть так... соблазнительно.

— Асикага-сан, — попытался образумить ее Сората. Его вовсе не интересовали коленки нового работника Академии. Юбка и любые другие части его тела и гардероба тоже.

— Нет, ну ты только подумай! Кстати, — Кимура содрогнулся, узнав в интонациях ее голоса те самые нотки, отвечающие за новые абсурдные идеи этой непредсказуемой девушки, — тебе юбка бы тоже подошла.

— Давайте как-нибудь обойдемся без этих ваших... фетишей, — с мольбой простонал повар, но Руми хихикнула и снова унеслась куда-то вперед, скрываясь между деревьями. Они шли уже довольно долго, совсем потеряв счет времени. Лес впереди становился все гуще и мрачнее, сквозь плотно сплетенные лапы деревьев почти перестал пробиваться свет. Жухлая листва, более сырая и мягкая чем раньше, лежала впереди нетронутым слоем.

Сората остановился. Холодный неприятный ветерок пробежался вдоль позвоночника — они сбились с пути. Подростки, куда бы они ни подевались, этой дорогой точно не проходили, да и дороги-то тут не было и в помине.

— Асикага-сан, — негромко позвал Кимура, оборачиваясь. Оставленная им самим неровная борозда взбитой листвы пропадала где-то в зарослях молодого клена. Следов Руми не было нигде. — Асикага-сан, — позвал он уже громче, прислушиваясь к своему утопающему в фальшивой мягкости леса голосу, словно со стороны. В голых, едва тронутых зазеленевшими листочками ветвях, тревожно вскрикнула и забила мощными крыльями птица, срываясь в небо. Сверху на мужчину осыпалась пересохшая древесная труха, от которой он инстинктивно прикрылся рукой. Снова все шумы стихли, оставляя лишь звук его сбившегося дыхания. Сората прислонился к дереву, перемещая вес тела на левую, здоровую, ногу и закрыл глаза, прислушиваясь.

Дзы-ынь.

Тревожно, словно кто-то случайно задел струну сямисэна.

— Руми? — Кимуре показалось, что за стволами липы промелькнула и тут же скрылась тень. Он оттолкнулся от дерева, стараясь не спускать взгляда с того места, где только что успел заметить женскую, как был уверен, фигуру. Асикага? Или кто-то из убежавших студенток, завидев взрослого, поспешила спрятаться?

— Асикага-сан, это не самая удачная ваша шутка.

Коварные стебли молодых побегов цеплялись за брючины, обвивались вокруг носка ботинок, норовя уронить незваного гостя. Идти стало тяжелей, словно лес сам пытался его задержать.

Дзы-ынь, дзы-ынь.

Нет, не ослышался.

Черный шелк, блеснув в свете пробившихся солнечных лучей золотой паутиной вышивки, снова мелькнул за ветвями. Словно о камень стукнула подошва гэта.

— Прошу прощения, — попытался окликнуть девушку Сората. То, что это была не Асикага, он понял сразу, но рассмотреть незнакомку никак не удавалось.

Лес закончился неожиданно, деревья точно расступились, открывая небольшую опушку, залитую теплым закатным светом. Под ногами захрустели камни, обломки старого кирпича, бетона и изъеденных жучками и временем бревен. Кимура осмотрелся. На большой поляне, поросшей кустарником и высокой травой, сочно зеленеющей среди мрачных оттенков вечной осени, угадывались очертания длинных как амбары домов, выстроенных, будто по линейке. Стен давно уже не было, в самых редких случаях, похожие на могильные кресты, торчали обломки кирпичных печей и дымоходов, подпираемые гибкими стволами молодых осинок.

По коже пробежал неприятный холодок, но любопытство пересилило. Сората неловко съехал по куче рассыпающихся камней, едва успев удержаться за торчащий из земли сук сваленного дерева. Усыпанный прелым мусором пол предупреждающе проминался под неуверенными шагами, грозясь вот-вот провалиться. Чуть поодаль, с другой стороны ствола, виднелся засыпанный камнями и хворостом квадратный люк. Выглядел он неприятным и опасным, из неуютной черноты тянуло холодом, запахом отсыревшего кирпича и гнилью. Сората хотел обойти его, но что-то, какое-то пагубное любопытство, заставило его передумать. Повар попробовал дерево на прочность, аккуратно перевалился через него и заглянул в проем, но тот был почти полностью завален остатками давно просевшего строения. Странное желание отпустило, и, перебравшись через кромку хрупкого от сырости фундамента, Кимура оказался на широкой улице, если просторную и чистую прогалину между рядами жилых когда-то домов можно было так назвать. Солнце почти скрылось за высокой полосой леса, погружая поселение в унылую безликую тень, и лишь единственное уцелевшее здание успевало ловить золотящие лучи крышей высокой остроконечной колокольни с покосившемся шпилем. Сразу повеяло одиночеством и безысходностью, болезненно защемило в груди.

Дзы-ынь!

Кимура вздрогнул, на секунду замер, боясь пошевелиться, будто невидимые веревки крепко оплели его тело, порывисто вздохнул и завертел головой в надежде обнаружить источник звука. Золотая паутинка снова блеснула за широкой разлапистой елью, растущей прямо возле входа в небольшую церквушку, а следом Сората увидел девушку, миниатюрную и хрупкую, как молодое деревце сакуры в японском саду. Он видел ее со спины — черные густые волосы, собранные в высокую прическу, удерживаемую богатым кандзаси с россыпью мелких янтарных цветов, темное, практические черное кимоно с тонким рисунком золотой паутины, широкий оби из красного с желтым шелка. Узкие расслабленные плечики и соблазнительная тонкая шея, классически открытая воротом одежды.

Девушка дернула головкой, мелкие цветочки в волосах покачнулись в такт движению, и сделала первый шаг прочь. Из-под подола показалась маленькая ножка в белых таби и шлепнула пяткой по полированной подошве гэта.

— Постойте же! — крикнул Сората. — Я не желаю ничего плохого.

Незнакомка остановилась, встревоженный вздох сорвался с ее губ и растаял в почти звенящей тишине.

Она медленно обернулась, поднимая на мужчину испуганный взгляд черных, словно бездна, глаз. Гладкое, почти фарфоровое личико и маленькие, сочные, словно вишенки, губы. Она сложила ручки перед собой и низко поклонилась, открывая его взгляду соблазнительные изгибы шеи и обнажившейся до лопаток спины.

У Сораты перехватило дыхание.

— Прошу меня простить, господин, — прозрачный и чистый, будто журчание весеннего ручья, голосок заставил сердце колотиться как сумасшедшее. И снова показалось, что где-то натянулась и с надрывом простонала струна сямисэна. — Я не ожидала здесь встретить кого-то.

— Вы здесь... живете? — вопрос казался ему глупым, бессмысленным. Взгляд заволакивало туманом, мысли путались, запоминая лишь аппетитный, чуть приоткрытый ротик и золотой узор паутинки на блестящем черном шелке кимоно. Мужчина тряхнул головой.

— Мне одиноко здесь, — девушка передернула плечиком и отвернулась. — Я осталась совсем одна.

— Как вас зовут?

— Гумо.

— Гумо? — Сората нахмурился, словно силясь вспомнить, где он слышал это имя раньше, но стоящая перед ним красавица была куда интереснее всяких формальностей. Она поманила его за собой и скрылась в тени высокого свода церкви. Ему ничего не оставалось, как шагнуть следом.

Стремящиеся вверх стены, выложенные из камня в отличие от домов за пределами храма, казались крепкими, но деревянные конструкции перекрытия угрожающе нависали над головой. Легкий вечерний ветер, протяжно завывая, блуждал в застенках здания.

Обстановка церкви была удручающе скромной. Когда-то белые стены, теперь покрытые разводами и трещинами, осыпались под гнетом неумолимого времени. Распятие над алтарем, тоже пострадавшее от разрушительной силы природы, едва держалось на крюках, а отдельные его части не сразу угадывались среди осколков штукатурки и камня на полу. Приходские лавки, укрытые от дождя и ветра стенами, еще сохранили свою форму, но вряд ли теперь могли служить по своему назначению.

— Гумо... -сан? — позвал Сората. Звук его голоса вознесся к потолку и гулким эхом рассыпался по залу. От сводчатого окна с осколками витражей посыпалась каменная пыль, нарушая тишину храма множеством нарастающих ударов и заполняя собой почти все пространство. Кимура отступил назад, липкий страх окутал тело. Рваные силуэты окон и выросты колонн в плавно надвигающем полумраке выглядели угрожающе, словно готовились поглотить свою жертву и погрести ее под руинами безымянного храма.

— Не бойся, — убаюкивающий голос прозвучал прямо над ухом, но девушка оказалась далеко впереди, у входа в капеллу.

— Постойте, — мужчина уверено шагнул ей навстречу, минуя ряды лавок и лавируя между крупных обломков. Но когда Кимура почти достиг ее, Гумо успела скрыться в остроконечной арке.

Не останавливаясь, он юркнул следом. В ушах засвистел ветер, в глазах мгновенно потемнело, и мужчина рухнул вниз, стесывая кожу на ладонях о битые камни. Вокруг было темно, и глаза далеко не сразу привыкли к отсутствию света. Сверху, там, откуда он свалился, едва угадывались очертания высокого окна. Затхлый застоявшийся воздух хлынул в легкие, вызывая приступ лихорадочного кашля. И больше ничего. Кимура поднялся на ноги, болезненно присвистывая сквозь зубы от боли при попытке отряхнуть руки. Ничто не выдавало присутствия другого человека, но мужчина не сразу понял, что именно вызывало в нем смутное беспокойство. Он сделал шаг, споткнулся о камень, едва не упав, и только тогда вспомнил про фонарик в кармане куртки.

Блеклая полоска рассеянного света выхватила из темноты каменные своды подвала, едва ли не превосходящего по своему размеру главную залу храма. Тот, кто строил церковь, ценил ограниченное островное пространство и отвел подземелье для каких-то важных целей, но теперь вряд ли было суждено узнать, каких. Груда камня, с которой скатился Сората, когда-то служила лестницей, теперь же возвышалась шаткой непреодолимой преградой. Широкие колонны, тянущиеся под купол потолка, были оснащены держателями для факелов, вдоль коридора в ряд высились широкие пустые постаменты, упирающиеся в альмарию во всю стену. На тумбе перед шкафом, отсыревшие от времени, покрытые толстым слоем кирпичной пыли и паутины, но еще целые, лежали книги, окруженные баночками и чем-то еще, в чем Сората не без труда опознал письменные принадлежности. Таинственный дух старины, вместе с запахом земли и прелости, породил желание прикоснуться к этой истории, стать ее частью. Он положил на стол фонарик и взял в руки раскрытый переплет, смахнул с листов мусор. Выбранная книжка была небольшая, чуть меньше привычной тетради. Повар попытался подставить ее под свет, но все равно не смог ничего разобрать, поэтому с минуту подумав, спрятал томик во внутренний карман куртки.

Зябкий сквознячок пощекотал шею, и Сората неосознанно обернулся. Таинственная, постоянно пропадающая из вида девушка стояла позади него и ласково улыбалась, насколько можно было судить об этом в тусклом свете карманного фонарика, а тот лежал на гранитной столешнице. Ее черные глаза блестели, словно тысячи звездочек мерцали на чистом безоблачном небе, и от них нереально было оторвать взгляда.

— Когда-то здесь собирались хоронить господ, — Гумо положила ладонь ему на плечо, скользящим движением провела по руке, и Сората ощутил, как леденеет под ее прикосновением кожа.

— Кто ты? — воспитание не позволяло сбросить ее руку, уже ласкающую шею за ухом и обводящую четкий контур подбородка. В груди надрывалась тревога, но он словно не слышал ее. Теплая волна томительной истомы внизу живота глушила все предостережения, и он потянулся вслед прикосновению.

— Разве это важно? — девушка поднялась на носочках, обжигая его губы дыханием. Кимура затих, закрывая глаза в немом ожидании. — Я расскажу тебе историю этого места. Идем со мной.

Она взяла его за руку. Холодная сухая ладонь потянула его за собой, и ставшее неожиданно безвольным тело послушно приняло приглашение. Фонарик так и остался на тумбе.

Гумо провела его под низкой аркой и вывела в небольшое помещение, словно специально отделенное от остальных. Холодные пальцы выпустили его влажную от волнения ладонь, и он так и остался стоят на месте, где девушка его покинула.

— Однажды они высадились на эту землю и привезли своих людей, свою веру, свои порядки, — приятный голос Гумо окутывал Кимуру, усыпляя и погружая почти в небытие. Тихий шорох шелка и шлепанье гэта словно отдалились от него, и тонкая полоска едва уловимо блеснула впереди. Знакомый звук сямисэна предупреждающе всхлипнул, японец сквозь пелену забытья ощутил тонкие острые нити на своих запястьях и шее, но даже это не пробудило его. — Они отстроили храм и этот склеп, но так и не смогли никого похоронить.

В тягучем тембре ее голоса, уже не такого сладкого, как раньше, послышалась улыбка. Она снова щипнула струну, и новое лезвие резануло Кимуру по рукам и ногам, приковывая к стене. Он открыл глаза, всматриваясь перед собой, но только отблеск струн и шелка выдавал ее присутствие. Тонкая, словно волос, нить впивалась в шею, вынуждая мужчину задирать голову выше, но он уже чувствовал, как по коже ключиц и запястий поползли липкие полоски крови.

Дзы-ынь.

Все больше и больше нитей опутывали его, обхватывая талию, обвивая ноги и руки, плотнее приковывая к холодной неровной поверхности стены.

— Ты вкусно пахнешь, — хищный голос послышался совсем рядом, и Сората похолодел, осознавая смысл ее слов. — Не в пример вкуснее тех.

Японец прищурился, мутный силуэт девушки приобрел более четкие очертания. Гумо неестественно изогнула шею, до хруста, и Сората невольно вжался плотнее в стену.

— Что за черт? — только и смог вымолвить он. Пелена дурмана почти слетела с него, но какой теперь с этого толк, если он был плотно опутан острой липкой паутиной. И сразу вспомнилось, откуда он слышал ее имя. Как бы в подтверждение этих мыслей девушка сдавленно прохрипела, голос ее разбился на множество других, словно сквозь призму, и выпустила в сторону длинные лапы, увенчанные острыми жалами.

Кимура закричал.

Впервые за всю сознательную жизнь, выплескивая наружу все скопившееся за последние годы и скрепленное страхом неминуемой смерти, отчаяние. Национальная сдержанность и традиционное воспитание всегда требовали постоянного контроля над собой, но не теперь, в склепе под храмом в самом центре глухого леса, где кроме него и этой твари больше никого не могло быть.

Мягкие, словно живые, волоски пробежались по щеке. От его отчаянного вопля паучиха дернулась, нервно всаживая в плечо острое копье жала. Щиплющая боль пронзила руку, сознание поплыло. Из последних сил Сората дернулся, то ли желая вырваться из липкого плена, то ли борясь со страхом и болью.

Осознание того, что кошмар неожиданно закончился, пришло не сразу. Тусклый фонарик нарисовал перед ним красивое лицо Гумо, все те же аппетитные губки-вишенки, растрепавшиеся из прически густые волосы, узкие бледные плечи с тонкими руками и обнажившуюся грудь, плавно переходящую в мохнатое круглое пузо на восьми массивных лохматых лапах. Позади напряженно взвизгнула и лопнула струна сямисэна, чудовище разъяренно взвыло, запрокидываясь назад, и развернулась к Сорате огромной черной спиной.

— Не тронь! — множество разнотонных голосов, давно не принадлежащих девушке, рассыпалось по склепу, а в ответ снова лопнула струна, видимо доставляя Гумо не самые приятные ощущения. Инструмент был чем-то важным для нее, и паучиха стремилась защитить его любой ценой и расквитаться с противником, посмевшим покуситься на святое.

Кимуре показалось, что стискивающие его оковы ослабли, но все же оставались слишком крепкими, чтобы выбраться из них самостоятельно. Он ничего не мог сделать, только всматриваться в густую темноту, рассеченную совсем слабым светом фонарика. Блеснуло лезвие и последняя, третья, струна со стоном лопнула. Нечеловеческий крик прокатился под сводами подземелья. Огромная тень угрожающе пошатнулась, снова мелькнула сталь, и к ногам Кимуры тяжело упало тело паучихи, подняв клубы столетней пыли.

Сората зажмурился. Чувство опасности отступило, остался страх, боль и жжение в раненном плече. Ему было почти все равно, вместе с последним криком ушли все оставшиеся силы. Спаситель подошел, небрежно пытаясь отпихнуть массивное тело ногой в сторону, и заглянул в лицо смертельно бледного японца.

— Макалистер?

Комендант протянул вверх руку, видимо желая освободить Кимуру из плена режущих пут, но тут же отдернул ее, ругнувшись, и поднес большой палец к губам.

— Это еще что за черт? — пробормотал он раздраженно.

— Паутина.

— Пау.... что?

— Паутина, — терпеливо повторил Сората, но уже по-английски. Вряд ли это слово было в обыденном англо-японском разговорнике Макалистера. Лицо британца дрогнуло, словно он вспомнил тот неприятный момент, когда огромная тварь тянула к нему свои мохнатые лапы. Он поспешно достал нож и перерезал нити, подхватывая обессиленного японца — ноги Сораты, достигнув опоры неожиданно подкосились.

Справившись со всеми веревками, Макалистер подставил повару спину, и последний, скрепя сердце, был вынужден принять помощь. Появление шотландца из ниоткуда стало почти обыденностью и не вызвало ожидаемого удивления даже сейчас, когда он был на волосок от смерти.

— Какой черт вас сюда занес, мистер Кимура?

Сората тяжело вдохнул, чувствуя едва уловимый аромат свежевымытых волос и мыла, приносящий долгожданное ощущение уюта и безопасности. Он сдавленно всхлипнул, что вышло совершенно случайно, и оказался на ногах с другого конца храма, а не с парадного входа, через который попал внутрь. Ночь почти вступила в свои права, и воздух, наполненный приятными свежими запахами, был холодным и освежающим.

— Мы с Асикагой пошли за студентами, — сил препираться не было, к тому же, как бы не хотелось это признавать, он был обязан Макалистеру своим спасением.

Покалывающее беспокойство заставило японца насторожиться, но внутреннее чутье подсказывало, что все в порядке.

— Асикагой? — казалось, комендант думал о чем-то своем, совсем отстраненном. — Я видел ее пару часов назад, — тон Генри намекал, что тот ни на мгновение не поверил его словам. — Идемте, пока никто нас не хватился.

Он подхватил пошатывающегося от бессилия и усталости Сорату под локоть и неспешно повел через лес. Как бы японец не старался, ноги подкашивались, а темнота перед глазами расплывалась цветными кругами. Жгло плечо. Макалистеру временами приходилось перехватывать падающего мужчину и останавливаться, давая тому отдышаться, пока не заметил его безжизненные глаза.

— Вы вообще едите, мистер Кимура? — ставя Сорату в очередной раз на ноги, с легким раздражением, природа которого была японцу не понятна, поинтересовался комендант.

— Почему вы спрашиваете?

— Девушки вашей комплекции весят больше.

Если бы не темнота, Генри смог бы увидеть, как покраснело от возмущения лицо Кимуры, определенно не оценившего его тонкий британский юмор.

— Прекратите уже сравнивать меня с девушкой!

— А с кем мне еще вас сравнивать, если вы ведете себя как истеричная девица? — фыркнул Макалистер. — Слышали бы, как вы визжали.

— Это нормальная человеческая реакция на огромного паука, который пытается тебя сожрать, — сквозь зубы прошипел Сората. — А вот ваше спокойствие настораживает. Вы сами что забыли.... там?

Он замялся, не зная, какую характеристику подобрать тому месту, где волей случая оказался. Там когда-то кто-то жил или должен был жить. Гумо сказала, что они не успели. Бр-р-р. Кимура замотал головой, ощущая неожиданный прилив сил.

— Если вас хватает на то, чтобы препираться, значит, жить будете.

Об их существовании будто давно забыли — японская половина и двор перед кухней были пусты, лишь бодрое мурлыканье садовника под аккомпанемент шуршащих в траве кузнечиков слышалось из западной части сада. Небольшой навес и месяце подобная крыша беседки освещались высоким фасадным фонарем, мерцающим от множества мельтешащих мотыльков.

Парочка воровато огляделась и остановилась возле высокого деревянного настила беседки, шедшего почти вровень с порожком входа. Как и ожидалось, служебные помещения давно были закрыты, но обходить Академию и попасть под бдительное око камер видеонаблюдения не хотели оба. С легким пренебрежением Генри помог японцу принять устойчивое положение, и Сората в полной мере осознал свое унизительное положение.

Тяжелые мокрые рукава куртки мешали двигаться, картонно щелкая при движениях и, не смотря на ночную прохладу, порождали желание избавиться от этого груза. Из ящичка в стене Кимура извлек ключ и сосредоточенно повертел его в липких руках. Стараясь устоять на ватных ногах, словно пьяный, он снял куртку, аккуратно свернул ее и бросил в один из нижних ящиков. Ключ он вытер тут же найденной салфеткой и протянул Генри.

Яркий свет люминесцентных ламп, вспыхнувших под потолком, ослепил мужчин до цветных пятен перед глазами. Едва заметный шум светильников вытеснил навязчивое стрекотание сверчков, преследовавшее нарушителей весь обратный путь до особняка. Даже Сорате, привыкшему спать с открытым окном, казалось, что он никогда не сможет избавиться от этого навязчивого звука в голове.

Первое, что сделал Кимура, оказавшись в родной стихии — метнулся к одной из моек, спеша смыть с рук вязкую кровь. Позади нерешительно переминался с ноги на ногу комендант.

— Спасибо, Макалистер-сан, за помощь, — наконец, сумел выдавить Сората и неуверенно развернулся к своему спасителю. Тот был необычно бледен и смотрел на повара как на приведение. — Думаю, вы уже достаточно для меня сделали, не стоит больше рисковать...

Генри не дал ему договорить и, импульсивно раскинув руки, воскликнул, правда, тут же переходя на плюющийся шепот:

— Да вы себя видели со стороны вообще?

Только теперь Сората посмотрел на себя: на некогда светлой дорогой одежде багровели отвратительные пятна. Он вздрогнул, понимая, как жалко выглядел со стороны, словно до этого упорно пытался закрыть глаза на нелицеприятную правду. И именно жалость он видел сейчас в глазах Макалистера.

— Медпункт как раз напротив, идемте, я перевяжу раны, а потом катитесь ко всем чертям со своими благодарностями.

У повара не нашлось сил, чтобы разозлиться. От теплого, чуть застоявшегося в помещении воздуха кружилась голова, к горлу иногда подкатывала тошнота, оставляя в пересохшем рту неприятную кисловатую горечь. Левая рука болталась плетью и в месте укуса будто онемела.

Медпункт был одним из тех помещений, которые не закрывались на ночь. Кимура временами наведывался туда по ночам за анальгетиками, особенно в дни непогоды, когда травмированную ногу буквально сводило от боли. Они плотнее притворили дверь, чтобы не привлечь чьего-либо внимания шумом.

Макалистер усадил Сорату на кушетку и сам осмотрелся. От повара, пытающегося сохранить остатки сознания и от того сильнее всматривающегося в действия коменданта, не ускользнула его собранность и целенаправленность, с которыми тот изучал содержимое шкафчиков и полок. На стол перед Кимурой в ряд выстроились пузыречки, мотки бинтов, ваты и пластырей. Японец запрокинул голову, ловя в отблеске стекла одного из шкафов свое отражение — почти фиолетовые круги под глазами, побледневшая кожа и растрепавшиеся в хвосте пыльные волосы.

Генри с деловым видом открутил пробку с одного из пузырьков и, аккуратно схватив Сорату за запястье, подтащил к рукомойнику и плеснул жидкость прямо на порезы. Кимура порывисто втянул сквозь стиснутые зубы воздух и зажмурился. Из-под густых ресниц блеснула влага.

— Вы весьма деликатны, — хриплым шепотом пробормотал повар, со страдальческой брезгливостью наблюдая, как пенится на его руках перекись водорода. Порезы оказались на удивление тонкими, как волоски, и не глубокими, но их было много, они пересекались и находили друг на друга, занимая почти половину предплечья. Такие же полоски были и на шее. Остановив кровь, Макалистер наложил бинты и скептически осмотрел своего 'пациента'.

— У меня нет желания с вами церемониться. Рубашку снимайте, — скомандовал Генри.

Он наклонился и потеребил тяжелую от крови штанину. Кимура послушно расстегнул льняную рубашку с коротким рукавом и попытался скинуть с онемевшего плеча. Разорванная в месте укуса ткань прилипла к коже.

— Не слабо же вам досталось, — Генри, казалось, хотел отвлечь Кимуру от болезненных ощущений, но Сората неожиданно почувствовал, что в этом нет никакой необходимости. Рану чем-то обработали и заклеили специальным пластырем, после чего комендант сунул японцу в руку таблетку и стакан воды. — Выпейте.

— Что это? — поинтересовался Сората, но покорно проглотил лекарство.

— Аспирин. Это самое большее, чем я могу вам помочь. Если будет хуже, придется обратиться к врачу. А теперь давайте, я посмотрю ноги.

По настоянию коменданта Сората закатал брючины выше колен, инстинктивно задвигая правую ногу под кушетку, в тень. Низ штанин был порезан на лоскуты, держащиеся между собой лишь благодаря остаткам клейкой паутины и крови. Уже привычные ниточки порезов полосовали щиколотки и голень, и их обработка не заняла много времени. Но Генри задержал взгляд на правой ноге чуть дольше необходимого и с неверящим видом погладил небольшой круглый шрам. И только деликатное покашливание японца заставило его, наконец, отпрянуть от его ног.

— Вот, выпьете еще таблетку утром и в обед на всякий случай, — Генри оторвал от блистера несколько ячеек, потом подумал и вложил в руки японца вместе с несколькими батончиками в шуршащих пакетиках. — Это поможет быстрее восстановиться.

— Благодарю.

За ночь Кимура так и не смог сомкнуть глаз. Стоило только тяжелым от усталости векам опуститься, как в мыслях тут же вырисовывался яркий образ заброшенного склепа и огромной паучихи, возвышающейся над его головой. Вспоминалась красавица Гумо, щекочущая своим горячим дыханием его жаждущие поцелуя губы, и следом накрывало чувство отвращения, перемешивающееся со вкусом меда во рту.

Мелкая дрожь от холода, усталости и нехватки сна пробирала тело штормовыми волнами, то накатывая, доводя почти до бессознательного состояния, то отпуская на несколько минут, даря короткую и от того мучительную иллюзию покоя.

Промаявшись практически до самого утра, Сората поднялся, оделся в непривычную для него глухую водолазку с длинным рукавом и отправился на кухню. Изможденный организм сопротивлялся, но все же мужчина сумел пройтись по местам их блужданий и проверить наличие следов, которые они могли по неосторожности оставить.

В восемь утра, он по привычному своему порядку с подносом в руках постучался в кабинет Акихико, дождался ответа из-за двери и вошел.

— Что с вами, Кимура-сан? — поинтересовался зам, изучая своего подчиненного проницательным взглядом, свойственным только Акихико Дайске. Даже Сората, сумевший расположить к себе каждого обитателя Академии и находящийся у заместителя в числе доверительных лиц, чувствовал себя словно под холодным пронизывающим дождем. — Вы выглядите неважно. Никак простудились? Ночи еще холодные, стоит быть аккуратнее.

От его медового заботливого голоса по телу Кимуры пробежали мурашки. Он едва не опрокинул поднос, прежде чем поставил на стол перед Дайске кофе и тарелку с джемом и тостами. От острого желания спрятать свой взгляд заслезились глаза.

— Вы правы, Акихико-сама, — повар качнул головой в знак согласия.

— Что это у вас? — Сората дернулся, проследил за взглядом Дайске и нервно вскинул руку. — Кажется, паутинка прилипла. А, нет, показалось. Извините, похоже, я напугал вас, Кимура-сан. Боитесь пауков?

Повар помотал головой, чувствуя, как слова застревают в горле, будто сопротивляясь. Давящее, и оттого гнетущее чувство превосходства окутало тело, почти также как гипноз Гумо. Замдиректора поднялся со своего места и положил ладонь Кимуре на плечо. Ткань рабочей формы натянулась, немного приоткрывая перебинтованную шею, и Сората остался уверен, что от Дайске это совсем не ускользнуло. Словно убедившись в каких-то своих домыслах, Акихико улыбнулся и одобряющее похлопал по плечу. Повязка на месте укуса зашуршала.

— Отдохните сегодня после завтрака, Кимура-сан.

Вежливо раскланявшись, Сората поспешил покинуть кабинет замдиректора самым спокойным образом, но стоило ему оказаться в коридоре, как он льнул к стене и, жмурясь от боли, стиснул раненное накануне плечо. Ему стоило огромных усилий скрыть ту боль, которую Акихико, наверняка, намерено ему причинил, недаром говорили, что замдиректора знает все.

* * *

'Лорд Малберри, таинственный и богатый покровитель Дикрайна, по какой-то причине был заинтересован в продолжении исследований энергии Ди и предложил опальному ученому сотрудничество. Взамен лорд обещал предоставить оборудование, помещение и компетентных людей.

Объявив карантин, японцы блокировали остров. Больше эта колония в документах не упоминалась...'

История четвертая,

в которой Генри и Сората играют в детектива и подозреваемого

Будь внимательным!

(Мацуо Басё)

'Контроль есть основа всякого управления. Взявший на себя бремя власти,

Если вы не видите меня, это вовсе не означает, что я не вижу вас'.

(Акихико Дайске, мемуары)

Полумрак читального зала искусственно создавался тяжелыми бархатными шторами, из-за которых в помещение не проникал ни единый солнечный лучик. Плюшевая ткань создавала иллюзию легкого, едва уловимого запаха пыли, неотделимого от аромата старых, не раз читанных книг. На столах горели лампы с зелеными абажурами, направляющими поток электрического света ровно на книжные страницы, отчего узкие проходы между столами погружались в более густую темноту, чем она была на самом деле. Стеллажи с книгами и журналами жались к стенам, отблескивая стеклом дверок, несколько шкафов выстроились в ряд в задней части зала, отгораживая пространство для индивидуальных занятий, скрытое от чужих глаз. Именно туда Кимура Сората привел Генри на первое их совместное занятие японским языком.

— Будьте внимательны, Макалистер-сан, — Кимура возвышался над сидящим за столом британцем. — Смотрите на мое лицо. И не делайте такой мученический вид.

Генри постарался быть благоразумным и вести себя как подобает сотруднику серьезного образовательного учреждения, однако Сората, казалось, специально избрал такой стиль преподавания, чтобы как можно сильнее унизить и разозлить своего ученика, благо для этого даже стараться особенно не надо было. Тем более что голова британца была забита отнюдь не практикумом по японскому языку, а сведениями, почерпнутыми из дневника Юлии Шульц. Сам по себе он не нес особой информации, но последние записи были вполне оптимистичными и полными планов на ближайшее будущее. Будущее, связанное с пребыванием в Академии. Ни слова об отъезде, недомогании или депрессии. Одним словом, ничего, что указало бы на причину такого внезапного отбытия с острова. Николь что-то подозревала, но была довольно крепким орешком, чтобы расколоться сразу. Стоило поговорить с теми двумя мальчиками — Сэмом и Хибики. Чандлер кажется человеком, который дружит со всеми.

— Макалистер-сан, — голос Кимуры отвлек его. — Вы собираетесь меня игнорировать или все же соизволите поднять глаза?

— Зачем мне на вас смотреть? — недружелюбно пробурчал Генри, упорно опуская лицо в конспект. Завел он его скорее не из надобности, а по привычке, оставшейся еще с юных лет пребывания на должности младшего констебля самого захудалого и скучного района Лондона.

— Затем, что мы взялись за произношение, а не за грамматику, — терпеливо разъяснил Кимура. — Впредь на занятиях говорите только по-японски, — он не без любопытства заглянул в тетрадь Макалистера, и тот проворно прикрыл листы рукой. — И пишите тоже.

— Я не понял, — честно признался Генри и с опаской покосился на повара, впрочем, узрев только его живот, ибо выше голову упрямо поднимать не хотел. Сам не знал, к чему это детское упрямство, но сам факт существования Кимуры и его пребывания в непосредственной близости невероятно раздражал британца.

— Я догадался, — не сдержался Сората от колкости. — Потому что не смотрите на меня.

Он склонился к столу, оказавшись лицом к лицу с растерявшимся мужчиной:

— Слоги с буквой 'х' произносятся легко, с придыханием, представьте, что разговариваете с любимой девушкой, — произнес Кимура, буравя Генри немигающим взглядом карих глаз. — У вас же наверняка когда-нибудь была любимая девушка. Расслабьтесь и повторяйте за мной. Хикару, Хоцуин, Хирато, ну же, смелее.

Генри пересилил себя и внимательно всмотрелся в то, как двигаются губы Сораты. Действительно, так оказалось проще понять.

— Хибики, — внезапно выдал он, и Кимура одобрительно покачал головой:

— Уже лучше.

— Курихара Хибики, — повторил Генри, наблюдая за реакцией. — У меня есть подозрения, что он со своим товарищем в неурочное время посещает женскую половину. Вы что-то об этом знаете?

Если Кимура и удивился, то виду не подал:

— Вы комендант, а не я. Мне ни к чему следить за учениками.

— Вы плохо спите и могли что-то слышать или видеть.

Глаза повара на мгновение выдали что-то похожее на испуг:

— С чего вы взяли? Следите за мной?

— Еще чего! — Макалистер не слишком почтительно фыркнул. — Все и без того ясно. Я минимум дважды встречал вас после полуночи без единого сна в глазу, вы предпочитаете принимать душ ближе к двенадцати и после этого отправляетесь на кухню. При этом встаете раньше всех и выглядите при этом как привидение.

— Сна ни в одном глазу.

— Что?

Сората ровно повторил:

— Сна ни в одном глазу. Так, как выразились вы, не говорят. И нет, я ничего не видел и не слышал.

Сората отодвинулся и с отстраненным видом присел на стул. Генри понял, что пока не имеет смысла давить на него, хотя было совершенно ясно, что японец лукавил. Они оба слышали, как переговаривались ученики, спешащие из мужского крыла в женское, и лишь нежелание Генри объяснять свой поздний визит к Кимуре помешало ему взять их с поличным. Тут Макалистер невесело усмехнулся, напоминая себе, что давно перестал быть стражем правопорядка, хотя роль коменданта в чем-то имела схожие черты. Кимура молчал, и Генри вдруг подумалось, что происшествие в брошенном поселении странным образом видоизменила их отношения, с одной стороны еще больше отдалив друг от друга стеной невысказанных слов, а с другой дало им шанс хоть как-то примириться с помощью общей тайны. Ни то, ни другое не подействовало в полной мере, а получившийся коктейль был густо сдобрен подозрениями и сомнениями. Едва ли это способствовало продуктивным урокам. Генри опустил глаза в конспект и вспомнил, как два дня назад оказался втянут в действительно странную историю, которая теперь крепкой нитью привязывала его к Кимуре...

В тот вечер Генри неторопливо готовился ко сну. Переживания, вымотавшие британцу нервы, медленно оседали на дно сознания, придавленные усталостью и накатывающими волнами приятной дремоты. Генри оставил гореть только лампу на столе, подошел к окну и, прежде чем задернуть ночные шторы, выглянул наружу. Парк купался в слабом лунном сиянии, приглушенном перистыми темными облаками, и вызывал в душе мужчины досадное чувство тревоги. Генри резко задернул шторы и несколько долгих секунд смотрел на свою гротескно вытянутую тень. Вытянул руку, преграждая путь свету, и в темноте, прежде чем ладонь до боли нагрелась о раскаленный абажур, явственно почувствовал чужое присутствие. Оно холодило затылок, будто кто-то забыл закрыть дверцу морозилки. Макалистер обернулся.

— Привет, — не делая резких движений, поздоровался он. Неестественно меловое лицо девочки не дрогнуло, как и сжатые в трагическую линию бесцветные губы. Единственные цветные пятна — черные, распущенные по полупрозрачной спине волосы и следы под застывшими расширенными раскосыми глазами и на щеках, будто по ним постоянно текла густая и вязкая черная кровь. Ей же был испачкан подол белой ночной сорочки на бретелях, открывающих взглядам острые синюшные плечики и тонкие веточки опущенных рук. Первый призрак Академии 'Дзюсан', который выглядел как настоящий призрак.

— О чем вы думаете? — услышал Генри вопрос, и, вскинувшись, увидел сложенные на столе руки Сораты. Длинные рукава черной водолазки чуть задрались, показывая перетянутые бинтами запястья. Второй день Кимура изменяет своему стилю, пряча кровоточащие шрамы под темной закрытой одеждой. Отчего-то Генри казалось, что это настолько идет вразрез с натурой этого человека, что почти физически причиняет ему боль. Мотнув головой, британец постарался прогнать посторонние мысли, однако они навязчиво лезли, посылая яркие воспоминания той ночи...

— Что тебе нужно? — спросил Генри. Ему было не привыкать общаться с не нашедшими покой душами, и этот, пришедший в его комнату за полчаса до полуночи, был просто одним из многих. Кто-то из них умер так недавно, что его можно было спутать с живыми, кто-то блуждал по миру, теряя голос и все больше истончаясь, как бы стираясь с пленки жизни. Кто-то из них затерялся в мире людей так много лет, десятилетий или даже веков назад, что становился чем-то иным, едва ли помнящим, кем был раньше. Генри слышал и видел их всех, знал, каковы на ощупь их призрачные прикосновения, отличал простой сквозняк от леденящего присутствия страдающей души. Да, Генри уже очень давно понял, что все они так или иначе страдают, каждая по-своему.

Генри поудобнее перехватил фонарик и нырнул в лаз.

Макалистер устало провел ладонью по лицу, зарылся пальцами в волосы, ероша торчащую вверх челку.

— Давайте продолжим, мистер Кимура, — попросил он, но японец откинулся на спинку стула.

— Вы странно себя ведете, Макалистер-сан, — протянул он и покачал головой. — Пожалуй, на сегодня хватит.

Генри посмотрел на него и вздрогнул от неожиданности.

— Что? — Сората нервно подобрался. — Вы будто призрака увидели.

Генри улыбнулся призрачной девочке с полными черных слез глазами, замершей за левым плечом повара. Кимура излишне быстро обернулся, но, вполне естественно, никого не увидел. Макалистер почувствовал себя отомщенным:

— Что-то вроде того. Не бойтесь, она совершенно безобидна.

Сората рывком поднялся на ноги:

— Мне не нравятся подобные шутки. Считаю урок оконченным. Всего хорошего, Макалистер-сан.

— Подождите, — остановил его Генри. — Если вы так нервничаете из-за той паучихи...

— Я не хочу!.. — излишне громко начал Кимура и тут же, успокоившись, спокойно закончил, — об этом говорить. Еще раз, всего хорошего, Макалистер-сан.

Девочка бесшумно исчезла, и Сората, так ничего и не ощутивший, первым покинул читальный зал.

Первая неделя в Академии 'Дзюсан' не принесла ощутимых результатов в деле, ради которого Генри прибыл на остров, однако же была весьма насыщенна событиями. Макалистер понимал, что погружается в мир 'Дзюсан' куда более глубоко, чем планировал вначале, и этот мир оказался очень опасен.

После случая с Кимурой Соратой Генри решил сосредоточить силы на более важных вещах, потому что начал испытывать небезосновательный страх привязаться к чужим людям и воспринимать их жизнь и их проблемы, как свои. Раздражение, которое вызывал в нем Кимура, было ни чем иным, как первым звоночком будущей привязанности. Генри не желал, чтобы это случилось, поэтому поспешил взяться за расследование.

Генри потерял важного для себя человека и надеялся отыскать его здесь, на острове Синтар. Для полноты картины ему нужны были не только журналы из учительской, но и регистрационные тетради смотрителя маяка, исполняющего обязанности их привратника. Проблема была в том, что никто не должен узнать об интересе Макалистера. Смотритель помогал разгружать ящики с продуктами и отвозил их в Академию, именно это время — по самым скромным подсчетам, примерно час — Генри избрал для разведки. Он собрался, как для прогулки, и отправился на побережье, к пристани.

От ворот Академии вела широкая наезженная дорога, упирающаяся в пирс. Этим путем чуть больше двух недель назад Макалистер прибыл на остров и помнил аккуратный домик смотрителя с ярко-красной черепичной крышей, как любят рисовать на английских открытках. От него вверх по склону шла узкая тропа к маяку — монолитной высокой башне в традиционную красно-белую полоску. И от маяка, и от домика так и веяло сельской пасторалью, волны с тихим шелестом ударялись о бетонные сваи деревянного пирса, и на них мерно покачивалась привязанная канатом рыбацкая лодка. В безоблачном небе пронзительно кричали чайки. Генри прошел половину пути, остановился и, задрав голову, проследил за полетом буревестника. Солнце медленно клонилось к закату, вот-вот наступит тот момент, когда оно раскаленным боком коснется водной глади, чтобы исчезнуть в глубине за считанные минуты. Мужчина свернул с дороги, погружаясь в буйные заросли магнолии и жимолости, чей резкий запах, сладкий с цитрусовыми нотками, настойчиво лез в нос. Макалистер надеялся подобраться к домику смотрителя со стороны, незаметной для посторонних глаз, поэтому был вынужден мириться с царапающими лицо и руки колючими ветками и назойливым сильным запахом, от которого потом будет непросто избавиться даже самым душистым мылом. Тропинка возникла незаметно — только что Генри продирался наугад, интуитивно придерживаясь выбранного направления, и вот под ногами зазмеилась тропка, щедро присыпанная опавшими листьями и мертвыми головками цветков магнолии.

Маяк появился перед глазами внезапно, будто выпрыгнул из зарослей, специально поджидая заплутавшего путника. Перед этим тропинка начала петлять и потихоньку идти в гору, но так, что Генри этого сразу и не заметил, просто вдруг душные объятия желтых магнолий расступились, и он уперся в гладкую каменную поверхность. На ощупь она оказалась холодной, несмотря на жаркий весенний день, и чуть шершавой в местах, где строители не так тщательно затерли цементный раствор и сразу же покрыли стену краской. Генри обошел основание башни по кругу и обнаружил широкие порожки, ведущие к дубовой, обитой железом двери в виде старомодной арки. Вероятно, сам маяк был старым, а его нынешний вид — заслуга новых владельцев острова. Возле входа разбили небольшой цветник, но розовый куст одичал, и поросль дикорастущих ромашек облепила его со всех сторон. Генри подошел к обрыву и посмотрел вниз, где волны неторопливо набегали на россыпь острых камней, торчащих из воды, как зубы исполинского морского чудовища. Пена скапливалась между камнями, и птицы летали низко, чтобы поживиться тем, что щедрое море выкидывало на скалы.

К сожалению, любование несомненными красотами побережья не входило в планы британца. Он бросил последний взгляд с обрыва и, больше не оборачиваясь, направился по тропинке вниз по склону и скоро без проблем добрался до двери дома смотрителя. Как и ожидалось, хозяин отсутствовал, что развязывало руки бывшему полицейскому, для которого практически не существовало закрытых дверей.

Через полчаса Макалистер снова вышел на тропинку. Ничего не изменилось за это время, кроме его настроения, ставшего не в пример сумрачнее, чем было. Генри положил руки в карманы, ссутулился и быстрым шагом начал подъем в гору, собираясь вернуться в Академию тем же путем, что привел его сюда. Неудача огорчила мужчину, однако он не тешил себя иллюзией, что быстро достигнет цели. Впрочем, доводы разума слабо доходили до сердца.

Плачущие надрывные крики чаек и шум океана заполняли собой все вокруг, и Генри к своему стыду не сразу заметил присутствие еще одного человека, шагающего всего в паре десятков метров впереди. Макалистер едва не споткнулся, узнав в невысокой щуплой фигуре повара Кимуру, как всегда оказывающегося где угодно, но только не на своей кухне. Иногда у британца складывалось впечатление, что тот на рабочем месте не появляется вовсе. Сбавив темп, Генри постарался аккуратно отстать от японца, но, как назло, Кимура тоже приостановился, а потом неожиданно резко развернулся.

— Макалистер-сан? — раскосые карие глаза удивленно расширились. — Что вы...

— Нет, это вы что! — ринулся Генри в атаку, чувствуя, как при виде миленького личика шеф-повара в груди вскипает беспричинное раздражение, хотя на сей раз причина все же была. — Какого черта вы забрались так далеко от кухни?

Сората быстро взял себя в руки и совершенно спокойным тоном ответил:

— Не дальше, чем вы от комнаты коменданта.

Тут даже Генри не нашел, что возразить.

Мужчины замерли друг против друга — Кимура чуть выше, Генри почти у подножия тропы.

— Не знаю как вы, — сдержанно заметил Сората, — но я планирую вернуться в 'Дзюсан' до темноты.

И он продолжил путь, ничего не сказав, когда Макалистер догнал его и пошел рядом.

— Хотел извиниться, — зачем-то негромко пробормотал Генри. Сората вопросительно приподнял бровь. — Вы не визжали... тогда. Мне просто нужно было как-то удержать вас в сознании и я...

— Это все, за что вы хотите извиниться, Макалистер-сан?

— Черт возьми! Вы невыносимы! — воскликнул Генри на английском и добавил, поправившись. — Для начала этого вполне достаточно.

Тропинка вынырнула к маяку, и Кимура остановился перевести дух — восхождения с его больной ногой давались парню не так легко, как он желал бы показать.

— Я принимаю ваши извинения, — наконец, сказал он, прислонившись к холодному бетону стены. — И верю, что они искренни.

Генри отвернулся, сорвал с веточки набухший бутон шиповника и неловко покрутил в пальцах. За спиной зашуршал Сората и внезапно схватил Макалистера за плечо.

— Это еще что...

— Тише! — зашипел на него японец, и Генри тоже услышал приближающиеся шаги и приглушенные голоса. Кто-то еще направлялся вверх по дорожке, и, кто бы это ни был, ему никак не миновать двух нарушителей, преступивших одно из правил Академии — не покидать территорию 'Дзюсан' без разрешения замдиректора. Генри не мог допустить, чтобы его поймали, ведь это серьезно осложнит поиски. Что думал по этому поводу Сората, спрашивать было некогда, и британец в буквальном смысле силой втолкнул его в приоткрытую дверь маяка.

— Потрудитесь теперь объяснить, что это значит? — возмущенно, но не слишком громко потребовал Кимура, когда Генри закрыл тяжелую дверь. Мужчина убедился, что почти двухметровой толщины стены не пропустят наружу ни единого звука, и перевел дух.

— Вы хотите отчитываться перед мистером Акихико? Я нет.

— Не хочу. Но у меня есть причина быть здесь. А у вас? — Сората гордо вскинул голову и в упор глядел на собеседника.

— И что же это за причина? — полюбопытствовал Генри.

— Доставку продуктов задержали, — с небольшой запинкой пояснил Кимура. — Я ответственен за кухню, как вы верно заметили, и должен разобраться с нарушением графика.

Вранье Генри научился распознавать еще будучи простым патрульным. Так вот, Кимура лгал, неловко, неубедительно, будто сам стыдился того, что вынужден обманывать. Доставку не задержали, иначе Генри бы здесь не оказалось. Мужчина пристально вгляделся в решительные глаза японца и отступил:

— Что ж, ваше право. Предлагаю выждать время и по отдельности вернуться в Академию.

Генри ждал ответных расспросов, но отчего-то их не последовало. То ли ложь выпила из честного потомка самураев все силы, то ли дела Генри его совершенно не волновали. Впрочем, любой из вариантов был Макалистеру на руку.

— Давайте поднимемся наверх.

Первый ярус башни занимала трансформаторная с дизель-генераторами, подающими энергию наверх, к линзе Френеля. К серой стене примыкала каменная лестница с перилами по одному краю. Ступени вели сквозь всю сорокаметровую башню по спирали, туда, где должна находиться комната смотрителя и его помощников, которых у нынешнего смотрителя не было. Генри первым начал утомительный подъем. Через равные промежутки горели слабые лампы, а сквозь маленькие смотровые оконца пробивался тусклый свет тонущего в море светила. На одном из пролетов Макалистер остановился.

— Что случилось? — встревожено спросил Сората, идущий следом. Генри не мог объяснить приступ тревоги, охвативший его, однако гул грома, едва просачивающийся внутрь башни, легко его объяснил.

— Кажется, скоро начнется шторм. Не уверен, но, боюсь, мы с вами застряли здесь на какое-то время.

Искомое помещение располагалось почти на самой вершине, над ней была только линза под куполообразной крышей. Комнатка выглядела обжитой, но не слишком уютной, видно было, что ее обставляли кое-как, просто чтобы заполнить пространство и создать минимум условий для возможной ночевки. Деревянный стол посередине, коренастый и прочный, несколько стульев, придвинутых к нему, у одной из стен — открытый буфет с заставленными консервами полками, а напротив примостилась узкая металлическая койка на пружинах, прикрытая шерстяным пледом из шотландки. Чуть в стороне, ближе к окну, стоял рабочий стол с телефоном и другой техникой, нужной для управления маяком. На крючках висели несколько не слишком чистых полотенец и парусиновая куртка с капюшоном.

— Вы бывали здесь раньше, мистер Кимура? — Генри прошелся по комнате и выглянул в окно. — Я впервые на маяке, а вечер предстоит не из простых и приятных. Мистер Кимура? Вы меня слушаете?

Сората молча устроился на койке, привалившись спиной к обитой деревянными панелями стене, и явно приготовился терпеливо ждать.

В молчании прошло сорок минут.

— Мистер Кимура, — не выдержал Генри, уже примерзший к неудобному стулу. — Если мы никуда не торопимся, может, поужинаем?

Повар неохотно открыл глаза

— Вижу, вам неймется. Пропустили ужин и умираете с голоду?

В животе у кого-то громко заурчало, и Макалистер сконфуженно накрыл живот ладонью. Сората подошел к буфету, деловито закопошился на полках с продуктами и отобрал то, что можно было съесть на ужин без страха отравиться.

— Будете рисовую кашу с мясом? — он с сомнением покрутил в руке банку. — Я бы не советовал, но выбора у вас нет.

Генри вернулся к столу:

— А вы не будете есть? Раз уж мы все равно будем объедать смотрителя, — мужчина подумал о том, что японцу не помешала бы двойная порция, но вслух этого говорить не стал.

— Я не голоден, — отрезал Сората и вонзил острие открывалки в крышку консервы. Жест получился довольно угрожающим, и Генри решил не настаивать на совместной трапезе.

Погода окончательно испортилась. В стекло забили тугие струи дождя, сопровождаемые заглушаемыми толстыми стенами шумом ветра и раскатами грома. Здесь, внутри башни, звуки почти не доносились, и создавалось впечатление абсолютной уединенности, отрезанности от остального мира. Генри прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной, слышно было, как Кимура постукивает ножом по доске, нарезая хлеб. Пахло пылью, немного плесенью и хлебными крошками.

— Макалистер-сан?

Генри выпрямился и пододвинул к себе миску с холодной кашей. Выглядела она преотвратно и напрочь отбивала даже самый разыгравшийся аппетит. Мужчина неуверенно потыкал в густую белесую массу вилкой и вздохнул.

— Если шторм не пройдет стороной, у нас будут большие проблемы. Смотритель задерживается, и некому зажечь маяк.

Словно в подтверждение самых печальных предположений, стекло тонко звякнуло под порывом ветра. Генри решил выглянуть наружу и потянул на себя дверь, ведущую на первую смотровую площадку. За ней все терялось в мутно-серой пелене дождя. Порывы ураганного ветра бросили в лицо мужчине горсть колючих ледяных капель, и Генри торопливо скрылся, решив не выпускать Сорату наружу, чтобы не нагнетать обстановку.

— Смотритель не придет, это очевидно, — просто сказал он, оборачиваясь к другу по несчастью. — Уже совсем темно и остров не виден с моря. Нужно увеличить периодичность светового сигнала и включить сирену на всякий случай.

Кимура внимательно выслушал распоряжения:

— Нужно найти инструкцию или что-то вроде того. Она обязана быть.

Генри быстро оглядел комнату, прикидывая, откуда начать поиск, и тут его осенило:

— Телефон! — он ринулся к рабочему столу и достал из-под аппарата листок с отпечатанными на нем номерами. — Кому звонить? Береговой службе или Акихико Дайске?

Выбор был не из приятных, и при любом исходе оба нарушителя оказывались в дураках, и все же и тот, и другой понимали, что промедление в сложившейся ситуации опасно для проплывающих мимо судов. Генри сгреб трубку, но та безмолвствовала и не подавала никаких признаков жизни. Британец выругался.

— Не расстраивайтесь, Макалистер-сан, — Кимура подошел к столу, ободряюще улыбаясь. — Давайте вернемся к первоначальному плану.

Генри собрался. В некоторой степени ощущая себя ответственным за Сорату, он не мог сейчас опустить руки, тем более, когда рядом был человек, готовый ему довериться.

— Ищите на столе, а я займусь ящиками.

Не слишком заботясь о соблюдении порядка, Макалистер углубился в недра стола, сбрасывая на пол то, что было ему не нужно. Судя по всему, смотритель хранил всякий хлам и бумажный мусор, от которого уже много лет не было никакого проку. Озвучив эту мысль вслух, Генри узнал от японца, что нынешний хозяин маяка занимает эту должность всего полтора года или чуть больше. Пальцы Генри ловко пробежались по дну одного из ящиков, неосознанно проверяя на наличие тайника, и в момент, когда Сората радостно известил, что нашел искомое, Макалистер понял, что наткнулся на один из подобных тайничков.

— Написано по-английски и по-японски, — Кимура углубился в чтение, не замечая возбуждения британца. — Я мало что в этом смыслю, но, надеюсь, вдвоем разберемся.

Он, наконец, обратил внимание на Генри, по-прежнему стоящего на коленях в груде разбросанных по полу бумажек.

— Макалистер-сан?

— А? — он странно посмотрел на повара и рассеянно улыбнулся. — Тогда приступим.

Проходя мимо небольшого зеркала у входа, Генри поймал на себе взгляд прежнего смотрителя — серой тени с длинными обвисшими усами, выглядывающей из зазеркалья. На миг Макалистер увидел его таким, каким он был при жизни, и смог разобрать по губам короткое: 'Забери его', прежде, чем беспокойная душа растворилась в отполированной поверхности зеркала.

Даже вдвоем и с подробной инструкцией, расписанной по мельчайшим пунктам, справиться с маяком оказалось труднее, чем можно было бы предположить. Беготня по винтовой узкой лестнице утомила обоих, но результат вроде бы того стоил. Прислушавшись к низкому тревожному гулу сирены, Генри удовлетворенно закрыл за собой люк, ведущий прямиком к стеклянному куполу с линзой.

— От этого звука у меня все внутри начинает вибрировать, — пожаловался он и опустился на стул. — Ну и ночка же у нас выдалась, да, Кимура? Кимура? Сората, черт тебя дери!

Генри не успел остановить самонадеянного японца, и тот выскользнул за дверь, будто бы не догадываясь, что штормовая погода не лучшее время для прогулок под луной. Макалистер жутко разозлился и сразу же кинулся следом, благо смотровая площадка была относительно небольшой и огорожена металлическими перилами. В лицо ударили тугие струи дождя и шквалистый ветер. Генри прикрыл лицо рукавом и вдруг увидел, как Сората вжимается в ограждение, не в силах совладать с натиском урагана. Ветер отчаянно теребил его одежду и волосы, грозя вот-вот вышвырнуть парня за борт.

— Генри! — крикнул он, протягивая ему одну руку. Сырые пряди облепили лицо, на котором британец не заметил паники, такова оказалась настоящая японская выдержка. Макалистер высунулся из-за двери и попробовал дотянуться до Кимуры. Не вышло.

— Держись! — он ухватился одной рукой за косяк, а другой схватил первое, что попалось — развевающиеся волосы японца. Сората мужественно вытерпел резкую боль, и скоро оказался в безопасности. Генри разжал кулак и выпустил зажатый в нем хвост. С Кимуры ручьем стекала дождевая вода, но в целом он не пострадал.

— Вы идиот! — эмоционально выпалил шотландец, который и сам успел вымокнуть, впрочем, не до такой степени, чтобы походить на мокрого взъерошенного галчонка. — Какого черта вас туда понесло, а?

Мужчина решительно взял Кимуру в оборот, заставив стянуть насквозь мокрую водолазку. В одних широких штанах парень выглядел как-то по-особенному грустно — брюки держались практически только за счет ремня и, если бы не неожиданно рельефная мускулатура, его можно было бы без сомнений назвать тощим. Дышал Сората тяжело и глубоко.

— Вас нужно переодеть, — закончил Генри осмотр, — но сначала как следует вытереть.

Установив для себя порядок действий, Макалистер живо принялся за их выполнение, притащил пару полотенец, в одно ловко закутал парня, а второе накинул ему на голову, намекая, что сушить волосы тот должен самостоятельно. В глазах японца прочиталось облегчение, все-таки Генри имел понятие о личном пространстве и задетой мужской гордости.

— Благодарю, — сдержанно кивнул Кимура и принялся заниматься волосами, пока британец включал древний даже на вид масляный обогреватель и вешал на поставленный рядом стул сырую водолазку. Вернувшись к Сорате, он велел ему укрыться пледом, пока пронизывающий до костей холод не спровоцировал воспаление легких. Кроме залежей тронутых ржавчиной банок, за закрытыми дверцами буфета обнаружилось еще кое-что любопытное. Когда Сората в первый раз громко чихнул, Генри достал из шкафа пару бутылок красного и чайные бокалы.

— Я знаю, что вам поможет, мистер Кимура, — бодрым голосом, потонувшем в реве противотуманной сирены, сообщил мужчина и выставил свои находки на стол. — Простуду как рукой снимет, это я вам точно говорю.

О том, что для Сораты, при таком-то весе и в полуголодном состоянии, даже полстакана крепленого вина могли стать фатальными, Генри как-то не подумал.

Японец выпил предложенную дозу за пару глотков, как дети пьют невкусное лекарство. Очень скоро лицо его порозовело, будто вся оставшаяся в теле кровь — а ее было, похоже, немного — прилила к щекам. Глаза подозрительно заблестели, и парень хихикнул.

— Что смешного?

Сората прикрыл рот ладонью, но смех буквально лез из него наружу. Генри заинтересованно подался вперед:

— Что смешного? Я не понимаю.

— А вам не кажется это смешным? — Кимура бросил на собеседника хитрый взгляд. — Куда бы я ни пошел, всегда встречаю вас, даже там, где вас точно быть не может. Что вас понесло в лес и как вы оказались в храме?

— Я бы задал вам тот же вопрос.

— Думаете, я вам тогда солгал? Какой в этом смысл? — парень поджал под себя ноги и плотнее запахнул край одеяла. — Кстати, на следующий день я пытался поговорить о произошедшем с Руми, но она утверждает, что ничего не помнит с самого обеда. Странно, да? И если бы не это, — Сората продемонстрировал перевязанные руки и шею, секунду назад смеющийся голос поник, становясь затравленным, готовым вот-вот перейти в истерику, — тоже решил бы, что это просто дурной сон. Очень дурной сон. И знаете, мне до сих пор страшно, я постоянно вижу ее во сне.

Генри не знал, стоит ли что-то говорить. Он лично видел, как Руми возвращалась в Академию поздно вечером, и ее внезапная амнезия действительно была очень странной. Буря за окном набирала силу, ревела разбуженным зверем и плевалась острыми, как колючки, дождевыми струями, отчего казалось, будто в стекло кто-то стучал. Тепло от обогревателя осторожно лизало сырые ботинки, но выше воздух неприятно холодил кожу. Генри покрутил в руке полупустой бокал, подбирая слова:

— Понимаю, — кивнул он, сам не понимая, зачем желает утешить чужого себе человека. — Нет, правда понимаю. Я помню, сначала, в первый раз, от страха чуть в обморок не... — поймав на себе недоуменный взгляд Сораты, поспешил сменить тему. — Не важно. Скоро все забудется. Человеческая память странная штука. Так что просто представьте, что ничего не было.

Кимура замер на мгновение, а потом выдавил:

— Представить? Если бы я мог, именно так бы и сделал уже давно. Но от призраков прошлого просто так не избавиться.

— И много у вас призраков? — Генри не смог сдержать горечи в голосе. — Готов поспорить, меньше, чем у меня. Унылые японские приведения — вам бы они очень подошли.

— Что вы имеете ввиду?

Макалистер представил себе жуткую девочку, которая отчего-то решила опекать повара, и хмыкнул:

— Вы себя со стороны видели? Олицетворение самурайской гордости в мини-варианте. Не подумайте, что я имею что-то против. Мне вообще все равно. Я сюда по делу прибыл.

Серьезный тон, которым он закончил фразу, наверняка не укрылся от Сораты, но тот был, похоже, уже слишком расслаблен, чтобы насторожиться.

— Да вы тот еще затейник, Макалистер-сан. У всех, кто оказался на этом острове, найдутся свои причины. Но по делу сюда еще никто не приезжал.

— А вы, кажется, успели запьянеть, мистер Кимура, — с тихим смешком заметил Генри и отпил из своего бокала, чувствуя, как теплеет в груди. — Или мне называть вас моя фея? М? Интересно, а что с вами будет дальше? Пьяные излияния и слезы в жилетку? Учтите, я не самый лучший кандидат в утешители.

Кимура заерзал на койке, мерзко скрипя пружинами, и словно бы взял себя в руки:

— Хотите, чтобы я придумал для вас более подходящую роль? Что ж, как насчет детектива? Вы очень ловко жонглируете вопросами и избегаете ответов. И да, я пьян. Совсем уже забыл это нелепое чувство, — он, забывшись, дернул рукой, и красная жидкость из бокала выплеснулась ему на колени. — И не надо меня дразнить, вам это не идет.

Генри поднялся со стула и подошел к парню:

— Могу плеснуть еще, чтобы лучше вспоминалось. И себе заодно, чтобы не чувствовать себя единственным трезвым на студенческой вечеринке. Если понимаешь о чем я, — он вернулся к столу и наполнил бокалы. — Во что хочешь поиграть? В вопросы и ответы?

Сората, сжав бокал ладонями, задумчиво припал губами к его краю:

— Не понимаю, но вижу, что идея вам нравится. Мы наверняка застряли здесь надолго, и я не хочу отказывать себе в удовольствии лицезреть вас пьяным. Так будет честно. И поиграть тоже можно.

— Не дождешься! — Генри ударил по столу. — Шотландцам нет равных в распитии спиртных напитков, ты еще пожалеешь, что бросил мне вызов. Ну, кто начнет спрашивать первым?

— Вызов? — Кимура хитро прищурился. — Почему ты настроен ко мне так враждебно? Можешь считать это первым вопросом.

Никто из них не заметил, как они перешли на 'ты'. Ливень стучал по стенам, а откуда-то снизу доносился гул, волны накатывали на скалистый берег, стремясь сокрушить основание башни и сломить ее стойкое сопротивление стихии. Макалистер понял, что все это время задерживал дыхание, и прерывисто выдохнул:

— Первый удар и сразу так метко! Что бы мне ответить? По правилам, только правду, — он хотел придумать наиболее щадящее объяснение, но с языка сорвалось вовсе не то. — У меня есть цель, а ты меня отвлекаешь. Не спорю, без умысла, но я ничего не могу поделать с желанием отвлекаться на тебя. Сойдет?

Сказал и торопливо опустил глаза.

— Звучит несколько двусмысленно, — наконец, после некоторой заминки, протянул Сората. — Пока ты еще трезв, хочу внести ясность — я не трансвестит, не гей и вообще не тот, за кого ты меня принимаешь. Но ладно. Будем считать, что принято. Плесни еще.

Макалистер моментально встал на дыбы:

— Подожди! С чего ты взял, что меня волнует твоя ориентация? — от переизбытка чувств он побагровел, что свойственно всем рыжеволосым. — Да спи ты с кем хочешь, только меня не трогай! Я совершенно нормальный, понятно тебе?!

Он непримиримо вздернул подбородок и весьма воинственно уставился на Кимуру, будто надеясь, что тот начнет его разубеждать, что тот и сделал в своеобразной манере:

— Хочешь сказать, что это я ненормальный? Могу заверить, что предпочитаю спать один. Но если придется выбирать себе компанию на ночь, ты будешь стоять в списке последним.

Британец гневно прищурился:

— Почему же?! Чем таким, скажи, я тебя не устраиваю?

— Может, тем, что вы мужчина?

Горячность Генри моментально сошла на нет, прокашлявшись, он как ни в чем не бывало продолжил:

— Моя очередь, да? Тогда пока и ты еще трезв, скажи-ка, что сам забыл на этом острове?

И Генри приготовился наблюдать реакцию собеседника, потихоньку переходящего в разряд противников.

— Все еще изображаешь детектива? — ответил вопросом на вопрос Сората. — Подходящая роль, ничего не скажешь.

— Благодарю, я польщен, — Генри подвинул стул ближе к койке, чтобы иметь возможность следить за малейшими изменениями в лице 'допрашиваемого'. — И раз уж я, по-твоему, исполняю роль детектива, то кто ты? Преступник или жертва? Повар с простреленной ногой — диковина даже для такого криминального города как Лондон. Ты спасаешься от смерти или от наказания?

— О-о-о, какой серьезный настрой, он мне нравится! Чувствую, игры скоро закончатся, ты припрешь меня к стенке и, как истинный сыщик, огласишь все мои прегрешения. Я прав?

— А ты бы хотел? — Генри уперся одной ногой в каркас койки, откинувшись на спинку и раскачиваясь на стуле. — Это, кстати, попахивает мазохизмом. Или нечистой совестью. Игра превращается во что-то другое. Сыщик и преступник? Будем строить гипотезы? Кимура Сората — беглый убийца, совершивший убийство по неосторожности. Жертва — предположительно женщина, состоявшая с ним в родстве или интимных отношениях. Не доверяя полиции, Кимура меняет имя и устраивается поваром на край земли.

— Вы весьма проницательны, но ваша проблема в том, что вы заведомо считаете всех преступниками, — Сората заметно приуныл, торчащие из складок пледа кисти обвились вокруг бокала, удивительно бледные. Генри согнул ногу в колене и резко выпрямил, оттолкнувшись от кровати. Пружинный матрас печально скрипнул в унисон с деревянными ножками стула.

— Отрицать не стану, но это просто вопрос привычки. Я стал детективом, что уж теперь скрывать, для того, чтобы отыскать свою младшую сестру. Это и есть дело, приведшее меня в 'Дзюсан'. А теперь забудь, что мы играем в игру, и скажи, что в моей гипотезе было правдой? Я вижу, что частично попал в цель. Мы здесь одни, а я больше не представитель закона.

— Жаль, — кажется, Кимура и правда расстроился. — Игра была увлекательной. Но раз уж честность за честность... Я действительно скрываюсь, но я никого не убивал, хотя убийство имело место в этой истории. Она... была моей невестой.

Он замолчал, не желая продолжать, а, может, хотел, чтобы его заставили, вытащили из него слова, как пулю из раны.

— Неприятно вспоминать? — Генри перестал раскачиваться. — Как ее звали?

— Харука. Мы были обручены. Так решили мои родители, но она была замечательным другом. И, кажется, даже любила... меня.

— Сестру зовут Филлис, но мама называла ее Лилли, — Сората удивлено поднял голову, когда Генри внезапно заговорил другим, грустным, голосом. Он и сам это понимал, но скрыть, увы, не мог. — Когда отец попал под обвал на шахте, меня отослали в Лондон к маминой кузине. Мне было четырнадцать. Через год я приехал в гости на каникулы, потом еще раз, спустя пару лет, а потом просто перестал приезжать. Филлис я больше не видел.

Внезапная откровенность легко далась Генри — было еще немного непривычно, странно, будто кто-то дергал за натянутую в груди струну, и эхо рождаемого ею звука заставляло сердце болезненно сжиматься.

— Ты чувствуешь себя виноватым? — спросил он, и Сората отвел взгляд:

— Та пуля была предназначена мне. Она была не единственной, как ты уже понял, но я надеялся, что последней. Я позорно бежал, спрятался...

— Это нормально. Испугавшись возвращаться к прежней тяжелой жизни в шахтерской деревне, я не появлялся дома почти десять лет. Мама умерла, а семилетнюю Лилли отдали в приемную семью. Я спрятался от проблемы, но она не исчезла. С проблемами такое не срабатывает.

Кимура склонил голову к плечу:

— Теперь ты пытаешься ее найти? Почему здесь?

— Это долгая история. Ты заснешь, пока будешь слушать, — отмахнулся Макалистер, уже жалея, что начал эту глупую игру, но Сората вдруг потянулся и посмотрел на него с мягкой улыбкой:

— Может, хоть сегодня ночью я спокойно засну.

— Так ложись. Я пока посижу, вдруг за тобой явится призрак паучихи.

Генри усмехнулся собственной шутке, и, к его удивлению, парень поддержал:

— Но ты же меня снова спасешь от него.

Макалистер шутливо раскланялся, не поднимаясь со стула, но Сората уже на него не смотрел. Повалившись на бок, он мгновенно заснул.

— Спасу, конечно, — Генри залпом допил вино и вздохнул. — Это долг каждого порядочного рыцаря...

Мужчина протяжно зевнул и, придвинув стул к кровати, забросил на нее ноги и уснул.

Ему впервые ничего не снилось, ни мама, ни сестра, ни сгоревшие дома родной деревни в сердце Шотландии. В его снах они всегда горели, будто мстя ему за то, что он так и не вернулся домой. Генри резко проснулся, ощутив внезапный холод.

Рядом с кроватью стояла мертвая девочка и печально смотрела на спящего Сорату. Тот лежал на боку, скомкав край пледа и прижав его к подбородку, хвост растрепанных волос свисал вниз. Призрак перевела пустой взгляд на Макалистера, и мужчина тревожно подобрался:

— Зачем ты его преследуешь? Что ты от него хочешь?

Дух вздохнула, о чем можно было лишь догадываться по легкому колыханию груди, и снова повернулась к японцу. Парень мерно дышал и не подозревал, что происходит рядом с ним. Генри поднялся на ноги, скрипнув металлическими пружинами койки.

— Ты не можешь говорить, — догадался он. — Как же давно ты не можешь упокоиться? Несчастное дитя...

Призрак неуверенно подняла руку и, повернувшись к Кимуре, провела ею у него над головой. Повинуясь невесомому движению, на стене над койкой расплылись кроваво-красные крупные буквы. От них вниз потекли ржавые струйки.

— 'Спаси его'? — прочитал шотландец. — Спасти от чего? Почему ты...

Он перевел взгляд со стены и заметил, что дух переместился к выходу.

— Постой! — Генри забылся и едва не повысил голос. — Ты видела мою сестру? Ее зовут Филлис. Загляни в мой разум, я знаю, ты это можешь.

Он прикрыл глаза, пробуждая в голове полустершийся образ сестры. Призрак, естественно, ничего не ответил, но дверь на смотровую площадку приоткрылась, и оттуда сильно сквозило. Генри вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. С моря тянуло солью и прелыми водорослями, начался отлив, а небо было одного цвета с водой, так что горизонт терялся вдали. Мужчина подошел к бордюру и вгляделся в серо-сизую в утреннем сумраке гладь. Взгляд нашел темное пятно — безымянный островок, а на нем отблескивала мерцающая точка. Вернувшись в комнату за биноклем, он смог опознать в ней немой призрак девочки. Она стояла на песчаном пляже и тянула к нему руку. Но что она хотела этим сказать? Генри нахмурился, пытаясь понять странное поведение мертвой девочки.

А потом за спиной стукнула дверь, и хриплый со сна голос произнес:

— Макалистер-сан?

Генри резко обернулся. Сората стоял рядом, посвежевший и выспавшийся, только глаза напряженно поблескивали. Мужчина догадался, что он видел кровавую надпись, и испугался, однако Кимура казался внешне спокойным. Он подошел к перилам и, взглянув вниз, вдруг сказал:

— Макалистер-сан, спасибо, что были рядом.

История пятая,

в которой мертвый мальчик дает о себе знать

Иней его укрыл,

(Мацуо Басё)

'Ребенок, оставшийся без родительской нежности, все равно что

найти себя, но на самом деле лишь замыкаем их в собственном одиночестве'

(Акихико Дайске, мемуары)

Хибики с самого раннего детства учили гордиться тем, что он часть клана Курихара. Это проявлялось во всем — от одежды и поведения до выбора увлечений и друзей. Список книг для него составлял специально нанятый человек, которого в доме называли гувернером, он же выстраивал расписание для мальчика и следил за его выполнением. В свободное от учебы время Хибики занимался единоборствами, музыкой и рисованием акварелью. Он не знал иной жизни и его это устраивало.

На праздник цветения сакуры в том году все почтенные семейства собрались вместе в доме Курихара. Глава семьи, вдовец Курихара Риота, готовился к этому мероприятию заранее, выстраивая сценарий пошагово с тщательностью, присущей его традиционной натуре. Для сына он выделил роль на чайной церемонии, которую тому предстояло выучить и отрепетировать до автоматизма. Ничто не должно было испортить праздник. Пышный цвет сакуры покрыл обширный сад бело-розовым снежным покрывалом, и под сенью отяжелевших от ярких соцветий ветвей установили чайные домики, а у декоративного пруда с горбатым деревянным мостиком — сцену для приглашенных актеров театра кабуки.

Исполнив свою роль, Хибики послушно отправился к себе и переоделся. Выступление труппы его мало интересовало, однако это входило в программу праздника, составленную отцом, и подросток вернулся в сад, где на сцене уже развернулось действо под тревожный аккомпанемент сямисэна и хаяси. Высокий дрожащий звук бамбуковой флейты рождал в душе смятение, приковывая взгляды к одинокой фигурке танцовщицы в национальном одеянии. Ярко-алый летящий шелк кимоно с черным узором, будто по свежей розе стекают чернильные капли, подпоясан вышитым бисером оби. Солнечные лучики, просачивающиеся сквозь переплетение ветвей, играли на блестящих маэдзаси в волосах. Движения танцовщицы были плавными, чарующими, а раскрытый веер в тонкой руке порхал точно крыло райской птицы. Маленькие красные губки на выбеленном лице приковали взгляд юноши. Он понял, что влюбился, в тот короткий миг, когда его глаза встретились с ее — пронзительно-черными и сияющими, как агаты.

Вспоминая проведенное с ней время, Хибики научился видеть в этом определенную иронию. Сын богача и простая танцовщица, история, старая как мир и такая же горькая.

— Я буду называть тебя Сакурой, ладно?

Мэзуми рассмеялась и, зачерпнув ладонью воды из фонтана, плеснула ему в лицо. Хибики перехватил тонкое запястье, и жар нежной кожи испугал его, как пламя свечи пугает робкого мотылька. Все для него было впервые, и эта невинная встреча вечером, после занятий в школе, под косыми оранжевыми лучами, играющими в пенных струях фонтана. Девушка подсела поближе, прижимаясь к парню горячим боком, сквозь тонкую ткань сарафана он ощущал трогательную мягкость ее округлого бедра. Незнакомые чувства и желания смешались в его груди, и, повинуясь им, Хибики обнял Мэзуми за талию, гибкую, точно ивовая ветвь. Девушка обхватила его лицо ладонями и поцеловала. И наследник клана Курихара узнал, что есть жизнь куда более интересная и приятная, чем та, какую он вел на протяжении своих унылых пятнадцати лет.

Они стали встречаться чаще, в уединенных местах, посещать которые Хибики было не положено по расписанию. Он начал прогуливать курсы французского и спортивные секции, но зато музыка и рисование стали даваться юноше несравненно лучше, ведь перед глазами у него всегда была прекрасная муза в ярко-алом кимоно, такая, какой он запомнил ее с первого взгляда. Правда, Мэзуми была старше на два года и почему-то упорно не желала приходить в дом Курихара, но в этой ее робости Хибики видел только прекрасную чистоту скромности. Однажды их свидания едва не открылись. Отец вызвал Хибики в свой рабочий кабинет и в свойственной ему патетичной, немного неискренней, как теперь юноше казалось, манере напомнил ему про долг, честь и ответственность перед семьей. Хибики же больше не видел в этом того смысла, что раньше. Уходя, он полагал, что сумел скрыть изменения в себе, однако на следующий день Мэзуми не пришла на встречу. Хибики просидел на скамейке в городском парке до самого закрытия. Пошел не по-весеннему холодный дождь, и легкая одежда юноши пропиталась влагой и леденила кожу, но беспокойный холодок в груди беспокоил его куда сильнее.

Не пришла Мэзуми и следующим вечером, и через день и даже через два. Тогда Хибики вдруг понял, что совсем ничего не знает об этой девушке, ни ее телефона, ни адреса, ни родственников, ни друзей. В театре, где она была ученицей, сказали, что Мэзуми оставила танцы. Хибики казалось, что мир рушится под его ногами.

— Нам надо поговорить, сын.

Риота никогда не называл его по имени, если этого можно было избежать. Имя Хибики дала мать, погибшая в прошлом году, и о ней не принято было упоминать. Хибики приготовился к очередной порции нравоучений, но отец удивил его:

— Сын, ты будущий наследник семейного дела Курихара. Ты получаешь блестящее образование и воспитание. Я могу, наконец, спокойно заняться своей жизнью, — он нахмурил брови, точно ожидая упреков. — Сын, сегодня вечером я познакомлю тебя со своей будущей женой.

Хибики привык повиноваться. Слово отца для него было все равно, что приказ для солдата, но то, что юноша услышал, привело его в ужас.

— И не смей перечить. Свадьба — дело решенное.

До самого вечера Хибики просидел в своей комнате, и мысли о Мэзуми не давали ему покоя. И вот настал час, когда служанка оповестила о приезде гостьи — будущей хозяйки дома. Воображение юноши успело нарисовать некий абстрактный образ мачехи, почерпнутый в основном из литературы, и, спускаясь к ужину, он полагал, что готов к чему угодно.

Ярко-алый шелк платья ослепил его.

— Хибики! — позвал кто-то по имени суровым голосом. — Хибики, поприветствуй госпожу Накано Мэзуми.

Она была очаровательна как никогда, но куда делась невинная чистота взгляда и естественная легкость движений? Мэзуми казалась великолепной куклой в красном платье, точно специально подобранном в тон того самого алого кимоно, в котором она давала свое выступление среди цветущей сакуры. Хибики не вынес ее взгляда и выбежал вон.

Он испугался. Испугался того, о чем подумал, глядя в глаза девушки, которую любил. На долю секунды в его голове промелькнули обрывки черно-белых картинок, вереницы бессвязных фраз, среди которых он сумел выцепить главное. И очень скоро оно получило подтверждение.

— Сын, я долго терпел твое безответственное поведение, — строго начал отец, вызвав Хибики к себе несколько дней спустя. — Ты перестал посещать школу и больше месяца не являлся на дополнительные занятия. Я закрывал на это глаза. Но теперь Мэзуми ждет моего ребенка, и он может унаследовать мое состояние вместо тебя, потому что ты слишком мягкотелый для этого. Я не могу поверить, что ты плоть от моей плоти.

Хибики не сразу понял, что губы отца давно не шевелятся, и последние слова он не произносил, и все же они читались в его глазах. Юноша невольно сделал шаг назад.

— Отец, я...

— Я думал, что ты верно усвоил важность чести и долга в жизни мужчины. Если Мэзуми родит мне сына, я смогу воспитать его лучше твоей матери.

И снова последнюю фразу мужчина не произносил, но Хибики слышал ее так же четко, как если бы сказал ее сам. Его захлестнула волна гнева и жгучей, невыносимой обиды.

— Да это не твой ребенок! — выкрикнул Хибики. По лицу Риота пробежала тень.

— Ребенок? Кто тебе сказал?!

Юноша понял, что каким-то образом услышал, о чем думал отец, и не смог остановиться:

— Она сама не знает, от кого его нагуляла! Она же тебя обманула, ты что, не понимаешь?! Спала с тобой, потому что ты ей подарки делал!..

Хлесткая пощечина опрокинула Хибики на пол. Отец навис над ним, красный от гнева, но отчего-то Хибики было не страшно, а смешно. Он смеялся, когда его схватили за грудки и рывком вздернули на ноги, смеялся, когда новый удар ожег щеку. Смеялся и не замечал, что уже давно не смеется, а плачет.

— Наглый щенок! — рычал Риота, руки его дрожали. Юноша улыбнулся ему в лицо:

— Я ее любил, отец. А что делал с ней ты?

Тренировочный меч синай с размаху врезался в мягкую преграду, и сдавленный стон Сэма вывел Хибики из транса.

— Я же без доспеха! — парень потер ноющее плечо. — Курихара — ты монстр!

Хибики опустил меч и провел рукой по лбу, как бы сбрасывая ненужные мысли. Чандлер понимающе покачал светловолосой головой:

— Что на этот раз? Свои или чужие?

— Свои...

Хибики отпустил рукоять и прижал обе ладони к лицу. Дрожь, вызванная нахлынувшей яростью — постоянным напоминанием о той боли — все равно бы не дала ему продолжить тренировку. Сэм подошел к нему:

— Я могу помочь.

— Нет! — Хибики отшатнулся. — Ты не должен переживать то же самое, что и я.

— Дурак, — Сэм не обиделся на резкость. Привык. — Я сам решил разделять все с тобой, помнишь? Давай же, совсем немного. Я даже ничего не замечу.

И он без предупреждения обнял парня.

Хибики застыл столбом, чувствуя, как через дружеские прикосновения уходят тоска и бессильный гнев. Руки Сэма крепко сжимали его плечи, а взъерошенная голова упиралась макушкой ему в грудь.

— Хватит, — Хибики отстранил блондина и поспешил смягчить грубость. — Мне уже лучше.

— Я, конечно, даже представить не могу, что ты чувствуешь, — серьезно начал Сэм, — но не стоит замыкаться в этом. Правда, не стоит, я же с тобой. Я не Мэзуми.

— Не произноси ее имени, — Хибики отвернулся, возвращая на лицо прежнее отстраненно-спокойное выражение. — Прости, я ударил тебя сильнее, чем собирался. Идем в комнату.

Сэм немного задержался и, убедившись, что друг его не видит, зябко обхватил себя руками за плечи, прогоняя навязчивый холод. Так было всегда, когда он брал на себя часть чужой боли. К горлу подкатили слезы, и парень через силу улыбнулся, заставил себя это сделать, чтобы Хибики ни о чем не догадался. Они обещали не оставлять друг друга, потому что нуждались один в другом, каждый по-своему, но одинаково сильно.

К занятиям по литературе Курихара подходил серьезно, и сразу же после тренировки по кэндо устроился за столом с книгой. Его часть комнаты была по-спартански лаконична, и его строгая прямая фигура отлично вписывалась в скудную обстановку. В отличие от товарища, Сэм предпочитал забить свою половину всяким мусором, по выражению Хибики. Одежду он складывать не любил, предпочитая сваливать ее на кровать или на спинку стула, учебники неровной горкой высились на краешке стола, открывали их редко и с большой неохотой. Зато под кроватью лежал баскетбольный мяч, а на стене висели боксерские перчатки. Сам Чандлер лежал на постели животом вниз и дремал, изредка приоткрывая один глаз, чтобы убедиться, что Хибики все так же прямо сидит за своим столом и читает.

— Хочешь поразить госпожу Асикагу? — закинул удочку Сэм, но Хибики даже не повернул головы.

— Ерунда. Она всего лишь женщина и при том не самая умная.

Сэм потянулся и расплылся в довольной ухмылке:

— Женщина. И какая, скажу тебе, женщина! Стоит только вспомнить ее роскошную...

В дверь негромко постучали.

— ... лекцию.

Курихара отвлекся от чтения и переглянулся с соседом.

Поздним гостем оказался новый комендант, принявшийся-таки за выполнение своих прямых обязанностей. Не спрашивая разрешения, он прошел в комнату и критическим взглядом пробежал по мусорке, коей выглядела изрядная ее часть.

— Вечерний обход, — сообщил Макалистер. — Решил поближе познакомиться с подопечными.

— Наши личные данные хранятся в документах прежнего коменданта, — заметил Хибики не слишком любезно. — Можете изучить их, не выходя из-за стола.

Мужчина спокойно выдержал его пристальный взгляд.

— Меня интересуют не данные, а люди.

Сэм поднялся с постели и первым протянул руку:

— Да вроде знакомились уже. Я Сэм Чандлер, тихий сумасшедший. А это Курихара Хибики, может быть очень буйным, если его разозлить. А вас за что к нам заслали?

— А я сам, по собственному желанию, — он усмехнулся и пожал протянутую ладонь. — Генри.

Хибики проигнорировал дружественный жест. Его раздражало присутствие в комнате постороннего, и он стремился как можно скорее от него избавиться. Впрочем, визит грозил затянуться.

— Я видел, как вы занимались в спортзале сегодня, — Генри, не смущаясь, присел на край стула, с которого свисали мятые брюки и край футболки. — В Академии есть тренер по восточным единоборствам?

Сэм сел прямо на стол:

— Меня учит Хибики, но иногда приходит Сората и дает советы.

— Сората? — удивился Макалистер. — Повар Кимура Сората?

— Ага. Он охрененно дерется. Ой! — Сэм быстро заткнулся, но комендант не обратил на его оговорку никакого внимания. Подавшись вперед, он полюбопытствовал:

— Отличные условия для учебы, да? Наверняка, попасть сюда стоит больших денег?

Сэм немного неуверенно покосился на Хибики, и тот ответил вместо него:

— Вы не слишком хорошо осведомлены. Академия существует за счет спонсорской помощи. Главный источник средств — наш шеф-повар, богатенький дурачок, которому нечем заняться и некуда потратить деньги. А еще есть такие, как мой отец. Те, кто желает отослать свои проблемы подальше от себя и готов за это щедро платить.

— Хибики...

— Разве я не прав? Причем платить настолько щедро, что хватает на содержание всех остальных, к кому жизнь оказалась не так 'добра'.

— Ты заткнешься или нет? — неожиданно зло перебил его Чандлер и, спрыгнув со стола, навис над другом. — Ты за полчаса ни разу страницу не перевернул! Хватит уже над собой...

Он резко замолчал. Выпрямился и пробормотал извинения. Макалистер, ставший свидетелем неприятной сцены, никак ее не прокомментировал, напротив, к вящему удовольствию Сэма, решил сменить тему разговора.

— Здание такое старое, вам не холодно бывает зимой?

— Нет. У нас хорошо топят.

Генри задумчиво провел пальцем по столешнице, будто бы намеренно не глядя на ребят:

— Странно, почему тогда ученики в таком количестве покидают 'Дзюсан' прямо посреди года? Я видел списки — только с января без объяснения причин уехало двое, — мужчина поднял голову и по очереди оглядел юношей. — Странно, да? Мне просто стало интересно, может, я чего-то не знаю важного? Например, Накамура Хироши. Вы же одного возраста, наверняка дружили.

Курихара не изменился в лице, а вот Сэм заметно стушевался:

— Как вам сказать. Он был странным парнем, из комнаты почти не вылезал, ни с кем не хотел общаться. Чудак, одним словом, даже на фоне всех нас, — парень хотел еще что-то добавить, и тут его осенило. — Вы лучше с Ода поговорите! Николь к нему подход знала. Николь — это такая...

— Я знаю, — остановил его Макалистер и поднялся. — Спасибо за помощь, молодые люди. И помните про комендантский час, если вдруг решите прогуляться ночью по коридорам.

Когда за ним закрылась дверь, Чандлер недоуменно уставился на соседа:

— Что это такое сейчас было? Ты что-нибудь понял?

Хибики равнодушно покачал головой:

— Мне все равно. Здесь все немного сумасшедшие. Одним больше, одним меньше.

Он вернулся к книге и сразу перевернул зачитанную до дыр страницу, совершенно не помня, о чем та была.

В это время в другой части Академии не могла заснуть Ода Николь. Девушка безуспешно закрывала глаза, которые тут же, без желания хозяйки, открывались. Часы шли, а сна все не было, а когда он пришел, Николь пожалела об этом, промучившись от кошмаров до раннего утра. Хироши звал ее по имени, но она так и не увидела его лица.

На столе стояла коробка с вещами Юлии. Николь в последний раз заглянула в нее и запечатала. Давно нужно было отнести ее замдиректора.

Ранний час еще не успел наполнить коридоры Академии голосами, девушка добралась до кабинета Акихико, так никого и не повстречав, о чем нисколько не жалела. Единственное, что ее немного смущало — Генри Макалистер, точнее перспектива пересечься с ним наедине. Миновав холл, девушка увидела неподалеку от кабинета зама повара Кимуру Сорату. Мужчина выглядел больным и бледным, прислонившись к стене, он устало провел рукой по лбу и начал медленно сползать по ней на пол. Девушка поначалу испугалась, потом подбежала к нему и озабоченно поинтересовалась:

— Кимура-сан! Кимура-сан, что с вами?

Повар с благодарностью оперся о плечо Николь и выпрямился.

— Благодарю, все хорошо.

Однако весь его вид говорил об обратном. Ода заметила голубоватые тени под глазами и лопнувшие капилляры, придавшие белкам воспаленный и мутный оттенок. Ладонь Кимуры была холодной и твердой, и Ода испугалась, как бы мужчина не потерял сознание, хотя сегодня ей показалось, что она бы смогла без труда поднять его на руки.

— Кимура-сан...

Но минута слабости прошла, Сората отошел в сторону и склонился в вежливом поклоне:

— Спасибо, Ода-сан, мне уже гораздо лучше.

Мужчина направился в сторону кухни, прямой и собранный, хотя ему наверняка еще нездоровилось. Николь искренне за него переживала, ведь Кимура был практически единственным человеком во всей Академии, кто умел найти общий язык с каждым, с удовольствием помогал и поддерживал и являлся, по мнению Ода, добрым духом-хранителем 'Дзюсан'. Его невозможно было не любить и с ним невозможно было поругаться. Девушка улыбнулась, вспоминая случайно подсмотренную сцену ночью в холле, и мысленно поправилась. Один человек мог поругаться с Соратой, причем горячо и на пустом месте.

Визит к Акихико прошел быстро, к вящему удовольствию Николь, которая всегда рядом с замом чувствовала неловкость и дискомфорт. Дайске не зря в шутку называли вампиром — глядя в неподвижные фиалковые глаза мужчины, несложно было бы представить, как он пьет человеческую кровь из фужера.

— Вы хотели что-то спросить, Николь?

Вкрадчивый голос Акихико заставил девушку нервно вскинуть голову:

— Юлия... Юлия Шульц выздоровела? — робко пролепетала Ода, опуская взгляд. — Она не вернется в Академию до конца учебного года?

Дайске скорбно покачал головой:

— Увы. Ее родители забрали документы, и Юлия не вернется сюда. Мне тоже очень жаль, но с этим придется смириться.

Слова зама крепко засели в мыслях Николь. Она думала об этом целый день, пообедала через силу, почти ничего не съев со своего подноса. Кимура несколько раз появлялся в столовой, лично обошел пару столиков, но очень быстро скрылся. Ода немного посидела в библиотеке, но книга, которую ей когда-то посоветовал Хироши, совершенно не отложилась в голове. Девушка оставила томик на столе и почти бегом покинула читальный зал.

Вечер выдался по-летнему теплым, и косые рыжие лучи солнца мягко затухали, запутавшись в ветвях отцветающей сакуры. Узкие тропки были густо усыпаны опавшими лепестками, и казалось, будто сад пронизан сетью нежно-розовых ручейков. Николь всколыхнула нетронутый ковер, неспешно гуляя по саду. Очень скоро ноги снова вернули ее к зданию Академии, со стороны мужского общежития. Здесь цветущие кустарники подступали так близко, что местами касались стен. Николь остановилась, бездумно глядя на ряды окон, и тут одно из них открылось, и наружу выглянул Генри Макалистер. Мужчина уперся локтем в подоконник, рассеянно провел рукой по волосам и, поведя носом, чихнул. Цветки желтой магнолии качнулись, точно смеялись над ним. Генри что-то сердито сказал и отмахнулся от ветки, настойчиво тянущейся к окну. А потом он заметил Ода.

— Мисс Николь! — воскликнул Макалистер, высовываясь еще сильнее. — Мисс Николь, мне нужно...

Девушка прижала палец к губам и кивнула в сторону сада. Генри ее понял и скрылся в комнате. Занавески колыхнулись напоследок, и ставни захлопнулись.

Николь дождалась мужчину на каменной скамейке возле декоративного фонтанчика в виде замшелой чаши, увитой плетьми дикого винограда. Генри остановился напротив и протянул тетрадь:

— Возвращаю. К сожалению, я не нашел ничего, что объяснило бы внезапный отъезд мисс Шульц. Прошу прощения.

— Ничего, — девушка подвинулась, приглашая сесть рядом, но Генри остался на ногах. — Я так и знала. Она не должна была уезжать. По крайней мере, не сказав об этом мне. Она была моей лучшей подругой.

— А Накамура Хироши?

Николь вздрогнула и сжалась, закрывая лицо волнистыми волосами.

— Кто вам сказал про Хиро?

— Я изучил записи прежнего коменданта. Ученики уезжают без видимых причин прямо посреди года, и это никак не комментируется руководством Академии. За обучение были отданы немалые деньги, чтобы вот так выкинуть их на ветер, — Генри с сомнением покачал головой. — Вы дружили с Хироши? Что толкнуло его на отчисление? Неужели его здесь совсем ничего не держало?

Вопросы сыпались из Макалистера, ударяя девушку, как камни. Она подняла голову, чтобы ответить достойно, но поняла вдруг, что не может выдавить ни звука.

— Он... он... Хироши...

И, прижав ладони ко рту, она заплакала. Тихо, чуть поскуливая и стесняясь, что ее видят такой. Горячие слезы пощипывали лицо, и Николь не могла пошевелиться, чтобы их смахнуть, тело будто парализовало.

— Николь! — Генри упал перед ней на колени. — Николь, что с вами? Что случилось?

Девушка помотала головой, силясь остановить истерику, и, пусть не сразу, у нее это получилось. Руки мужчины лежали на скамье по обеим сторонам от девушки, и Макалистер озадаченно и немного испуганно вглядывался в ее заплаканное лицо. Ода моргнула, прогоняя слезы.

— Нормально. Я правда дружила с... с Хироши.

Генри молчал, ожидая продолжения.

— Хироши был...

Мужчина насторожился первым, а потом и Николь услышала нечто крайне странное.

Генри переглянулся с девушкой, и они оба поспешили на голос.

Деревья расступились, и крик стал громче.

— Фея! Моя фея умирает! На помощь! Феечке плохо!

Это было бы даже забавно, если бы не отчаяние, с которым невидимый страдалец выкрикивал эти загадочные слова.

— Держитесь, моя фея!

Генри опередил девушку, и первым увидел садовника, бережно прижимавшего к груди хрупкое обмякшее тело, голова беспомощно покоилась на сгибе локтя, и длинные черные волосы свисали вниз блестящим водопадом. Йохансон увидел людей и радостно воскликнул:

— Я знал, что кто-нибудь придет! Помогите моей фее!

Николь застыла, не зная, смеяться ей или нет, а вот Генри отреагировал мгновенно:

— Фея? — хмыкнул он не слишком-то доброжелательно. — Вы смеетесь что ли?

Садовник осторожно положил Кимуру на траву, расправил его распущенные волосы, едва не роняя над ним слезы. Повар был без сознания и дышал слабо и тихо.

— Что с ним? — Макалистер опустился рядом на колени и, склонившись к груди мужчины, прислушался к сердцебиению. — Где вы его обнаружили?

Девушка подошла ближе, с надеждой следя за манипуляциями коменданта. Кажется, тот не видел причин для паники, и это успокаивало, все-таки она сильно переживала за Кимуру. Нильс достал из кармана замызганного комбинезона мятый носовой платок и шумно высморкался:

— Олле следил за феей, — садовник шмыгнул носом. — Она спала, а потом начала умирать!

Макалистер грубо прервал бредовые излияния Йохансона:

— Никто тут не умирает! — он прижал ладонь к лицу Кимуры, а потом, скептически хмыкнув, хлестко ударил по щеке. — И вы хотите убедить меня, что это охрененно дерется?

Ресницы мужчины задрожали, и он медленно открыл глаза:

— Хотите проверить? Тогда уберите от меня руки, пожалуйста.

Кимура сел и поморщился, прикоснувшись к виску. У Николь от сердца отлегло:

— Кимура-сан! Вы нас так испугали!

Нильс уронил платок и рухнул перед поваром пластом:

— Фея! Вы живы, слава богам! — он схватил Сорату за руку и принялся осыпать ее поцелуями. — Какое счастье!

Сората рванулся в сторону, в глазах заплескался самый настоящий ужас.

— Макалистер-сан, уберите его от меня!

Николь с удивлением наблюдала за разворачивающейся перед ее глазами драмой или, вернее будет сказать, комедией. Кимура отклонился, потихоньку отползая назад, а садовник буквально впал в религиозный экстаз.

Макалистер схватил Нильса за плечи и оттащил от повара, который, как девушке показалось, готов был снова потерять сознание. Николь подбежала к нему и помогла подняться на ноги.

— Я вас понесу! — рвался Йохансон, но комендант держал крепко. Николь переглянулась с Генри и, аккуратно поддерживая Сорату за локоть, повела прочь. Возможно, все это было к лучшему, потому как дальнейший разговор с Макалистером грозил обернуться новыми слезами, а больше такого позора Николь не желала.

День клонился к завершению, и едва ли готовил новые каверзы. Так полагала Николь, отправляясь в душевую перед сном. Короткий махровый халатик веселого желтого цвета хорошо защищал от сквозняков старого сырого здания, но даже сквозь подошву тапочек и мягкий ковер от пола поднимался холод и леденил голые лодыжки. Это показалось девушке странным — апрель выдался в этом году на редкость теплым и безветренным, но Николь преследовали сквозняки, даже в постели ей с трудом удавалось согреться, будто этот холод засел глубоко внутри нее и не желал уходить. Шум воды слышался лишь в одной из кабинок, и Николь, повесив халат на крючок и обернувшись полотенцем, вошла в дальнюю кабинку, включила горячую воду, чувствуя, как покрытая мурашками кожа радостно отзывается на тепло. Прикрыв глаза, девушка подставила лицо под струю и провела ладонями по тяжелым мокрым волосам.

Генри Макалистеру удалось заставить ее почувствовать вину за то, что она хотела забыть Хироши. Всего парой слов, невинными, по сути, вопросами он вывернул ее наизнанку. Жестокий человек с добрыми глазами. Николь сжала в руках пенную губку, сердясь на себя, потому что жестоким был не Генри, а она.

Кабинка быстро наполнилась горячим паром, мутное стекло запотело. Ода бездумно водила губкой по телу, стараясь выбросить из головы все посторонние мысли. Пена стекала вниз, немного щекоча кожу. Девушка перекрыла кран, вздохнула и повернулась к двери. Влажный налет исказил ее отражение, и, когда Николь подняла руку, чтобы протереть стекло, с той стороны к нему прижалась человеческая ладонь и тут же исчезла. Девушка отшатнулась, громко взвизгнув, поскользнулась и больно ударилась о стенку. На крик прибежала Акеми, уже вышедшая в раздевалку.

— Николь! Почему ты кричала? — она помогла девушке подняться и завернула в полотенце. Ода дрожала так, что слышала стук собственных зубов. — О! У тебя кровь!

Акеми прикоснулась к ее затылку, и на пальцах остались красные капельки. Николь вцепилась трясущимися руками в халат подруги:

— Он был здесь. Он бы здесь, понимаешь?

— О ком ты говоришь? Я никого не видела.

— Хироши!

Николь действительно верила в то, что говорила, пусть никто ей и не поверил. Ладонь, несомненно, принадлежала Хироши — единственному другу Николь, покинувшему ее столь внезапно. Быть может, гораздо больше, чем просто другу. Тонкое серебряное колечко на большом пальце напомнило девушке день, когда она, смеясь и подшучивая над парнем, надела ему на палец симпатичную безделушку в знак их дружбы. Накамура никогда не снимал колечко, он мог его потерять, а значит... Николь уставилась на пустую стену, не в силах признаться в собственном сумасшествии. Голоса, что она слышала с раннего детства, она почти убедила себя, что это галлюцинации. Они не могли принадлежать мертвым людям, бабушка, скончавшаяся, когда Николь было десять, не могла поздравлять ее с днем рождения, а двоюродная сестра — заговорить с ней во время школьного урока. Девушка не видела никого из них, но их голоса преследовали ее повсюду, пока сильные успокоительные средства не справились с этой ее особенностью. Ненадолго.

Ей нужно было пойти к психологу, все рассказать, но Ода оттягивала момент. Врача тоже не оказалось на месте — прежний доктор отбыл на большую землю вместе с Юлией, а новый еще не приступил к обязанностям, так что Акеми сама помогла ей обработать ссадину на затылке и отвела в комнату.

— Если что, зови, — напутствовала она. — Мы с Минако ложимся поздно.

И вот Николь сидела на кровати в пустой темной комнате, подсвеченной только торшером на прикроватной тумбе, и тупо смотрела в окно. Хотелось, чтобы Юлия была здесь, рядом. С ней никакие призраки — живые или мертвые — не смогли бы ей навредить.

Занавеска слабо колыхнулась под порывами незримого ветра, со стола мягко спланировали ничем не закрепленные листки и с шорохом осели на пол. Николь моргнула, прогоняя набежавшую сонливость, и спустила ноги с кровати. Тапочек на месте не оказалось, и голые ступни девушки коснулись короткого ворса ковровой дорожки. Холод лизнул подошвы и поднялся выше, ледяным языком обхватывая тонкие икры. Этот холод был ненормальным, совершенно ненормальным. Николь представлялось, что это белесые руки призраков, пытающихся утянуть ее в свой мир. Ее охватил ужас, девушка рывком пересекла комнату и нажала на кнопку верхнего света, вмиг озарившего комнату теплым желтым сиянием. Вполне естественно, никаких привидений не обнаружилось. Ода отвела в сторону край шторы и выглянула в окно, парадный подъезд был тускло освещен парой уличных фонарей, в полумраке мигали красные точки камер наблюдения.

Все было спокойно.

Сначала Николь увидела себя в отражении на стекле — глаза широко распахнуты, губы трагически изогнуты — и только потом осознала, что чувствует на плече чужую холодную руку. Тело сковал невероятный страх, но вместе с тем девушка ощутила прилив нежности, захотелось склонить голову и прижаться к этой руке щекой.

— Хироши... — простонала она, глотая слезы. — Ты же не умер... Не умер, да?

Призрачная тяжесть с плеча исчезла, оставив после себя легкое морозное покалывание, и Николь в изнеможении опустилась на пол. Если Хироши мертв, она должна слышать его, но почему он молчит? Почему не пришел к ней тогда, в вечер перед своим внезапным отъездом?

— Хиро! — она поднялась на ноги и позвала друга. — Ты же Хиро, да?

В дуновении ветра из открытого окна и шелесте тюлевой шторки ей почудилось свое имя, похожее на вздох.

Николь...

— Хироши! — Ода бросилась к двери и выскочила в коридор, сквозняк увязался за ней, ероша распущенные пышные волосы и играя с подолом ночной сорочки. Девушка шла очень быстро, будто кто-то невидимый указывал ей дорогу.

Николь...

Он вел ее за собой, этот шелестящий голос, вниз, на первый этаж, потом по коридору, прочь из крыла общежития. И снова наверх. Босые ноги совсем замерзли, голые руки покрылись гусиной кожей. Николь остановилась на последней ступеньке, словно бы не понимая, как здесь оказалась. Вверх вела узкая чердачная лестница, ходить туда ученикам запрещалось, однако Николь тянуло к запертой решетке.

— Николь?

Девушка вздрогнула, но голос, позвавший ее, не принадлежал Хироши. Курихара Хибики стоял неподалеку, недовольно скрестив руки, на нем была темная пижама, на ногах — мягкие тапочки с задниками. Парень выглядел непривычно потрепанным.

— Почему ты не спишь? — спросил он так, будто она нарушила какие-то правила. — Я заметил тебя на первом этаже. Ты что-то ищешь?

Голос Хироши навязчиво звал ее дальше, наверх, и Ода бросила на Курихару затравленный взгляд:

— Да. Прости, я должна идти.

Девушка начала подъем, обжигая пятки о ледяной бетон. Решетка на двери, обшарпанная, с ободранной краской, была заперта на висячий замок. Ода пробежалась пальцами по металлическим прутьям и досадливо прикусила губу. За спиной послышались шаги, и Хибики, встав рядом, тоже прикоснулся к решетке:

— Ты замерзнешь.

— Я должна найти это! — в отчаянии воскликнула девушка, не зная, как объяснить свое поведение, однако парень не стал ее высмеивать.

— Посмотри под низом. Я бы спрятал там, если бы мне понадобилось что-то прятать.

Николь присела и зашарила под решеткой ладонью. Кожи касались лохмотья паутины и бархатистые, нетронутые залежи пыли. Николь закусила губу, прижимаясь к прутьям, и тут пальцы нащупали что-то. На свет появилась потрепанная толстая тетрадка с надорванной обложкой.

— Это ты хотел мне показать? — девушка выпрямилась и, смахнув с тетради пыль, открыла на первой странице.

'20 августа 20** года. Я так больше не могу. Во всем, что случается, винят только меня, говорят, что я притягиваю несчастье и смерть, но.... Разве я сам этого хотел? Разве я просил или вынуждал себя спасать? Почему кому-то всегда приходится жертвовать собой ради меня? Я был им не нужен, никому. Может, будет лучше просто прекратить все это?..'

Хироши был здесь. Тогда и сейчас. Николь чувствовала его присутствие и поэтому, забыв про невольного свидетеля, сказала тихо:

— Ты был нужен мне.

История шестая,

в которой Кимура выясняет, что болезнь — это не всегда плохо

Совсем исхудал,

(Мацуо Басё)

'Многие бы отдали все, чтобы избавиться от воспоминаний. Заводят новое имя,

как исчезнешь под снежно-белым покровом'

(Акихико Дайске, мемуары)

На рассвете всегда было холодно. Воздух, влажный и свежий после ночного шторма, особенно холодил легкие и разгоряченную со сна кожу, пощипывал щеки и тонкими пальчиками щекотал шею, игриво пробираясь под тонкое одеяльце, которым был укрыт Сората. Он поежился, натягивая тряпицу до самого подбородка и тут же почувствовал, как настойчивые щупальца сквозняка наметили новую жертву, обвивая открывшиеся стопы.

Приятная пелена сна медленно растворялась. Сората поежился от холода, откинул с лица спутанные космы и приоткрыл глаза. И если бы не горечь во рту и неприятная тяжесть, окутывающая горло, Кимура мог со всей честностью сказать, что чувствует себя намного лучше, чем обычно. Уж выспавшимся точно. Он зевнул, повел плечом и сел, непонимающим взглядом ощупывая незнакомую, немного мрачноватую обстановку — старый обшарпанный стул, с висящей на спинке его водолазкой, стол, с открытыми консервами не самого аппетитного вида, две початые бутылки с вином и два бокала — и память услужливо подсунула ему подробности прошедшего вечера.

Он не удержался от короткого смешка, возможно потому, что точно знал — никто его сейчас не видит. Особенно недавний собутыльник.

Сората давно не пил. Вся его молодость, которую сложно было назвать бурной, проходила в постоянной учебе и работе, составлении новых планов, общении с клиентами и, конечно, готовке. То, что Генри в их ночном разговоре назвал 'студенческой вечеринкой', японцу тоже было знакомо только понаслышке. С десяток встреч с деловыми партнерами, когда нельзя было расслабиться, чтобы не потерять бдительность, и несколько не совсем успешных попыток забыться после смерти Харуки, только и всего. Алкоголь развязывал язык, расслаблял, но совсем не хотел стирать из памяти неприятные моменты и отключать способность соображать. Но даже просто выплеснуть все, что накопилось за последние годы, оказалось жизненно необходимым, поэтому он так легко позволил себя напоить и поддержал эту нелепую игру, которую, кажется, сам и придумал. Вот только полностью открыться так и не получилось.

Кимура приподнялся с койки, едва удерживая равновесие. Выпитое накануне, не ожидая такой подлости, подкатило к горлу, пустой желудок недовольно сжался, напоминая о себе и горячем завтраке, в котором Сората никогда себе не отказывал. В чем угодно, но только не завтраке. Он пошатнулся, хватаясь рукой за край стола, и поднял голову, шумно вдыхая воздух. Взгляд упал на стену над старой койкой, на которой повар провел ночь, и тошнота прошла сама собой, буквально застряв в горле и комом упав обратно в желудок. Кровавые крупные буквы с драматично-киношными подтеками буквально молили: 'Спаси его'. Сората побледнел, справляясь с равновесием, поежился и решительным шагом вышел на смотровую площадку, на ходу натягивая теплую от обогревателя водолазку. Комендант стоял возле перил с биноклем в руках, и Кимура, проследив за его взглядом, тоже заметил небольшой островок вдали, слабо различимый на фоне мутного предрассветного неба.

— Макалистер-сан?

Мужчина дернулся, оборачиваясь. Выглядел он потрепанным, встревоженным и уставшим, словно и не сумел за последние несколько часов сомкнуть глаз, и Кимура немного устыдился, что сам-то как раз чувствовал себя не в пример лучше.

— Макалистер-сан, спасибо, что были рядом.

Неловкая благодарность сама собой сорвалась с губ, против воли, и японец поспешно отвел взгляд вниз, перегнувшись через перила смотровой площадки. Внизу, в вязком тумане будто бы виднелась человеческая фигура. Кимура негромко позвал шотландца ближе.

— Посмотрите, вам не кажется... — но договорить ему не удалось. Неприятная тяжесть навалилась на тело, голова наполнилась шумом, словно испорченный телевизор. Сил хватило ровно на столько, чтобы схватить коменданта за локоть и потянуть обратно в комнату. И только когда дверь закрылась, шипение стихло, став почти фоновым. Судя по испуганным глазам британца, он почувствовал то же самое.

— Что это было?

Японец с силой сдавил виски, массируя их указательными пальцами. Сейчас ему казалось, будто в самый последний момент он успел разглядеть в размытой фигуре очертания замдиректора, тот шел в сторону берега, потом неожиданно остановился и не спеша, как в замедленной съемке, поднимал голову. Но Сората был уверен, что не мог этого видеть, однако навязчивый образ прокручивался в голове, словно кадры из старого черно-белого кино.

— Мне кажется, там был Акихико, — впервые Кимура опустил вежливое обращение, настолько был встревожен. Его трясло, мысли путались, возникало ощущение, словно кто-то уверенной рукой сдавливал легкие, не давая вдохнуть. Сколько продлилось это пугающее чувство, Сората сказать не мог, но в один миг тиски словно исчезли, воздух хлынул в грудь. Мужчины одновременно вдохнули и с облегчением рухнули кто куда — японец приземлился на стул, судорожно сжимая пальцами спинку, Макалистер на старую койку, протяжно взвизгнувшую от такой несправедливости.

— И это... в порядке вещей? — поинтересовался комендант, отдышавшись. Кимура без труда понял, о чем он, и покосился на него не без интереса — британец выглядел настолько напуганным, что не был похож на того себя, к которому успел привыкнуть повар — самоуверенному, хамоватому и почти постоянно смущенному.

— Мы с вами провели ночь на маяке в шторм без смотрителя, а это уже 'не в порядке вещей'. И эти буквы... — Сората вспомнил про кровавую надпись и поднял голову, но на стене ничего не было, лишь рыжеватые подтеки от сырости и старости.

— Что? — Макалистер задрал голову. — Какие буквы? Там ничего нет.

— Но... — японец несколько раз моргнул, словно это должно было помочь, потом вздохнул и взял себя в руки. — Не стоит нам здесь задерживаться, если мы не хотим новых сюрпризов.

Им несказанно повезло, и по дороге к особняку не встретилось ни души. Разошлись молча, будто бы не желали снова затрагивать темы, поднятые этой ночью. Лишь однажды, по пути, когда Сората запутался волосами в кустах пахучей жимолости, Генри упрекнул его за неуместную для повара прическу.

— К чему вам такие косы, мистер Кимура? — нервно ворчал Макалистер, выпутывая свалявшиеся пряди из ветвей. Сората шикнул от боли — после очередной попытки спасти хвост из плена кустарника в руках коменданта осталось несколько длинных черных волосинок.

— Давайте оставим эту душещипательную тему до следующих откровений, — огрызнулся Кимура.

— Думаете, такие еще будут?

— Не хочу, чтобы вы решили, будто бы меня это радует, но меня не покидает чувство, что от вас так просто не избавиться.

Сората не считал их постоянные встречи простым совпадением — это было бы слишком очевидно. Но и обвинить Генри было не в чем, разве что в его постоянном стремление задеть японца за живое.

Акихико Дайске тоже оказался не слишком доволен странной тягой мужчин друг к другу. Вслух он, разумеется, сказал несколько иное, но весь его вид говорил повару именно об этом.

— Вы заставляете меня волноваться, Кимура-сан, — Дайске расхаживал по кабинету взад-вперед, отчитывая вжимающего голову в плечи Сорату, словно застигнутого в уборной с сигаретой во рту старшеклассника. — Вы выглядите неважно, изменили свой стиль, кажетесь... напуганным. Не новый ли комендант виноват в последних переменах с вами? Может, я поторопился назначать вас его наставником по японскому языку? Кстати, как у него успехи?

Кимура судорожно сглотнул — за пару прошедших недель они успели провести всего одно занятие — но все же сумел ответить без дрожи в голосе. Замдиректора, при всей своей хрупкости и миловидности внушал страх, и повар чувствовал себя нашкодившим котенком, но никак не взрослым, состоявшимся в жизни мужчиной.

— Его произношение немного улучшилось, в остальном он не так... плох, — укоризненный взгляд Дайске заставил Кимуру запнуться и замолчать.

— Кимура-сан, вы стали рассеянным. Вас что-то беспокоит? Если вы не можете довериться мне, вам стоит навестить Новака, предполагаю, он уже успел забыть, как вы выглядите.

Алеш Новак, штатный психолог, действительно удивился, завидев на пороге своего кабинета повара. Сората помялся в нерешительности, но Алеш тут же улыбнулся, спасая пациента от неловкости.

— Вы на себя не похожи, Кимура-сан.

— Мне уже сообщили об этом, — пожаловался Сората, усаживаясь на край кушетки и сосредоточенно глядя на свои ноги, а не, как следовало бы, на доктора. От Алеша, внешне добродушного, чуть расплывшегося в щеках, но крепкого телосложения, мужчины, не ускользнуло необычное поведение японца.

— И, разумеется, вы знаете причину столь резких перемен? — Новак откинулся на спинку удобного крутящегося кресла и, сцепив пальцы рук на животе, окинул Сорату изучающим взглядом, под которым последний буквально сжался. Он всегда умудрялся вытащить наружу все то, что японец старательно прятал как можно глубже, но еще никогда визит к психологу не казался Сорате таким мучительным. Рассказывать о своих последних приключениях он просто боялся, хотя сеансы были строго конфиденциальны, а заместитель директора, вероятно, и так был в курсе всего, а если и не был, то точно догадывался. А признаться в постыдном нарушении правил, первом за два с лишним года, Кимура не решался.

— Думаю, я зря пришел...

Сората выдохнул, откидываясь на спинку кушетки. Перед глазами возник почти привычный идеально белый потолок с узорной лепниной вдоль стен, закругленные углы и тонкая, будто совсем свежая паутинка, колыхнулась и отразила падающий от высокого арочного окна свет. Кимура дрогнул от неприятной ассоциации и отвел взгляд.

— Вы не желаете поделиться со мной? — вопрос Алеша прозвучал больше как утверждение, впрочем, Сората спорить с ним не собирался. Доктор слишком точно угадывал его мысли, доставал из глубин потаенные страхи, хотя и действовал весьма деликатно. — Мне казалось, в прошлый ваш визит мы почти сумели достичь взаимопонимания. Я здесь для того, чтобы вам помочь, но я не смогу этого сделать, если вы в очередной раз будете молчать. Вы не доверяете мне?

— Доверяю, просто...

— Вы боитесь, что я буду осуждать вас?

— Пожалуй.

— Почему? Вы сделали что-то такое, что может затронуть мои чувства?

Кимура замолчал, обдумывая последние слова Алеша.

Отец всегда делал такое суровое лицо, когда маленький Сората, совершив ошибку, пытался оправдаться. Мальчика не страшили наказания, но серьезный взгляд отца заставлял раскаяться и осознать свою неправоту.

— Ты вырастешь публичным человеком, всегда будешь на виду, и ты должен быть идеален. Для себя, а не для них. В чем бы тебя ни обвинили, ты должен быть уверен, что прав. Только тогда ты сможешь уверенно смотреть людям в лицо, а, значит, тебе будут доверять.

— Нет. К вам это не имеет никакого отношения, мистер Новак, — Сората повернул голову, впервые позволив себе посмотреть прямо на доктора.

— Вы замыкаетесь в себе, не подпускаете никого ближе отведенной вами же черты. Вы разрушаете сами себя, я говорил уже об этом. Отбросьте страх, он мешает вам развиваться, не дает открыться. Вы ведь хотите этого.

— Я здесь уже третий год, мистер Новак, — японец не смог сдержать досады. — Люди не идут на сближение, как бы я ни старался. Вы хотите помочь, но разве мы здесь не потому, что сами захотели запереть себя, спрятать от остальных?

— А вы сами шли на сближение? Вы сами хоть раз открылись, смогли честно ответить человеку, пожелавшему узнать о вас больше?

Кимура вздрогнул, переводя взгляд на собственные ладони. Вспомнилась ночь на маяке и их странный с Генри диалог, больше похожий на допрос, нежели на дружескую беседу. Как бы Сората не хотел открыться, он продолжал сопротивляться, снова и снова увиливая от ответов и водя собеседника за нос. А много ли еще найдется людей, готовых столь упорно пробивать такую оборону?

Японец неожиданно улыбнулся, прикрывая ладонью рот и стараясь не рассмеяться.

— Делаете успехи, Кимура-сан. Расскажите, что вы чувствовали в тот момент?

— Отчаяние.

— Отчаяние? — Алеш удивленно приподнял одну бровь.

— Именно. Я хотел... довериться, но не получалось. Мне казалось, еще пару слов и я перестану быть ему интересным. — Сората горько ухмыльнулся. — Или он не поймет меня, осудит, посмеется, разочаруется.

— А он?

— Я не умею читать мысли, мистер Новак. Природа обделила меня этой способностью, может даже к счастью. Скорей всего он просто не захочет больше иметь со мной дело, и я не могу его за это осудить. Мы оба сделали вид, что этого разговора не было, думаю, я ему неприятен. Впрочем, это было очевидно с самого начала.

— Но что-то же произошло, что побудило его заговорить о вас. Этого не произошло, если бы вы были ему неприятны.

— Мы были... не совсем трезвы.

— Вы... пили? С этим человеком? — Алеш растерянно пожевал губу. — Вы жалеете, что так получилось?

— Как ни странно — нет. Может быть, я еще успею пожалеть об этом, но пока что меня все устраивает.

— Но ведь вы хотите вернуться и повторить? Вспомните эмоции, которые вы испытывали в те моменты. Вы ведь готовы к этому?

— Снова нарушить правила? Нет, простите, это не по мне.

— Вы ошибаетесь, Кимура. Вы привыкли жить по правилам, ваш быт выверен до мельчайших деталей. Даже нарушение сна имеет свое расписание. Выход за рамки, встряска — может это именно то, что вам необходимо?

— Вы толкаете меня на преступление? — Сората раздраженно поднялся с кушетки. Слова Алеша казались ему бредом, но в то же время он находил в них смысл. А это злило еще сильнее. — Простите, Новак-сан, мне пора идти. По моему расписанию сейчас приготовления к обеду.

Повар традиционно поклонился и решительно открыл дверь.

— Кимура, — окликнул его психолог, и Сората замер на пороге, обернувшись, — небольшие вольности — это не преступление. Если вам тесна стала ваша клетка — не пора ли ее покинуть? Подумайте об этом.

— Обязательно, — японец еще раз кивнул и излишне импульсивно закрыл за собой дверь.

Слова Алеша не выходили у него из головы, хотя стоило Кимуре перешагнуть порог кабинета, как он тут же преисполнился решимости забыть весь разговор, вместе с последним советом. Может, это было случайностью, а может просто везением, но за весь день он ни разу не встретился с Макалистером, даже в столовой в его присутствии тот не появлялся. Сам того не замечая, японец стал чаще смотреть по сторонам или прогуливаться по коридорам, оправдывая себя тем, что из-за последних приключений почти перестал бегать по утрам, а это расслабляло и нарушало дисциплину.

В тот же день, к вечеру, Сората почувствовал слабость, а горло будто посыпали песком. Не привыкший болеть с детства, он списал это на усталость, принял горячий душ и провел мучительную бессонную ночь, кутаясь в одеяло и борясь с приступами тошноты и головной боли.

Из привычной колеи его окончательно выбил неожиданно проснувшийся на следующий день аппетит. В столовой после обеда было привычно пусто, лишь несколько запоздалых студентов убирали свои подносы.

— Как думаешь, у Дайске есть ключ? — Кимура замер, прислушиваясь к голосам. Он стоял у стола раздачи за широкой колонной, и вполне естественно, что дети его не видели.

— Не думаю. Возможно, он даже не знает о ходе, — в тихом шепоте Сората признал голос Курихары, а его друг, Сэм, возбужденный беседой, совсем не сдерживал эмоции:

— А, может, у него есть ключ, а он даже не знает от чего! Прикинь? Лежит где-нибудь в ящике, а за даже не подозревает, что у девчонок ход есть!

— Тс-с-с, чего ты вопишь? Вдруг... Вон, Макалистер явился, опять вынюхивает что-то, — шикнул на друга Хибики. Услышав фамилию коменданта, Сората невольно дернулся, роняя из рук столовые приборы, рассыпавшиеся по плиточному полу с характерным звоном.

— Ой, Кимура! Что это вы там делаете? — Сэм кинулся было помогать, но Курихара дернул его за рукав, и мальчишки быстро убежали, не дожидаясь, пока комендант подойдет к столу. Сората, собрав вилки с ложками, выпрямился и столкнулся нос к носу с Генри.

— Проголодались? — Кимура взял себя в руки и нарисовал на лице дежурную улыбку, давшуюся ему с некоторым трудом. Руки чуть подрагивали от напряжения, слова Алеша сами настойчиво лезли в голову, и без того гудящую от пока еще не опознанной простуды. Макалистер скользнул по нему безразличным взглядом и потянулся за первым блюдом.

— Караулите кого-то, мистер Кимура? — на подносе появилась одна тарелка, затем следующая. Холодный озноб прокатился по телу, Сората покачнулся, на мгновение закрывая глаза и хватаясь рукой за колонну. Ложки снова посыпались на пол, и на шум из двери кухни показалась чья-то голова в белой косынке.

— Что с вами? Да вы весь горите, — холодные руки легли ему на плечи, настойчиво направили к столу и усадили на стул. Сората поднял взгляд на склонившегося над ним Генри и что-то невразумительно пробормотал.

— Мистер Макалистер, — помощница, невысокая коренастая девушка в белом костюме, потянула коменданта за локоть и что-то зашептала, эмоционально жестикулируя. Британец выслушал ее и согласно кивнул.

— Мистер Кимура, вы идиот, — Сората не нашелся, что возразить, как Генри подхватил его под локоть, силком поднимая со стула. — Хотя я уверен, что уже говорил это. Идемте, я отведу вас в медпункт.

Занятия уже начались, и в холле было удручающе пусто. Двое запоздавших учеников пронеслись по лестнице вверх, и снова стало тихо. Кимура выпрямился во весь свой скромный на фоне коменданта рост и честно попытался идти прямо, но его так шатало, что Макалистеру пришлось поддержать его за плечо.

— Генри, от тебя магнолией пахнет, — мимоходом заметил повар, уловив в воздухе похожий на цитрусовый аромат.

— Видимо не выветрилось еще, — поспешил оправдаться комендант, и Сорате показалось, что тот смутился. — Очень стойкий и омерзительный запах.

С сомнением Кимура покачал головой, но спорить не стал. С кожи запах смывался легко, а одежда на нем была свежая, а значит тот снова ходил за территорию.

— К тому же она растет у меня под окном, — продолжал оправдываться Генри. — И кто догадался посадить в саду желтую магнолию?

— Эй, Генри-кун, Сората, — мужчины вздрогнули, услышав из другого конца холла голос Асикаги Руми — девушки, не сдержанной на язык и без регулятора громкости. — А чего это вы в коридоре обнимаетесь? Ой, Сората, что с тобой? Ты совсем неважно выглядишь.

— Благодарю за комплимент, Асикага-сан, — проворчал Кимура, стараясь держаться от Макалистера как можно дальше, насколько это позволяла хватка коменданта, несколько ослабленная после появления учительницы.

— Ой, брось! Дай угадаю: ты набезобразничал, а Генри тебя наказал? Ах, наш Кимура такой хорошенький, что влюбил в себя не только всю женскую половину 'Дзюсан', но и даже нашего сурового коменданта. Какая потеря! — воскликнула Руми, артистично заламывая руки. — Вы смотрите, я все видела! Будете плохо себя вести, расскажу все Дайске.

— Влюбил в себя всю женскую половину? — недоверчиво переспросил Генри, будто и не слыша продолжения, и покосился на Сорату. Руми, женщина-ураган, меж тем уже скрылась за поворотом.

— Вас это удивляет? — ехидно оскалился японец, наслаждаясь выражением его лица.

— Меня это шокирует, — оскорбленно признался Генри, удобнее перехватывая больного и продолжая путь по коридору, предусмотрительно спеша его завершить.

— Что именно? Что я нравлюсь девушкам или то, что помимо девушек я нравлюсь только вам? — в карих глазах ритуальные танцы отплясывали озорные бесенята, японец даже позабыл о своем дурном самочувствии. Но Макалистер не был настроен шутить на эту тему.

— Вырвать бы вам ваш острый язык, Кимура!

— Может, откусите? — Сората ребячливо показал язык, почти не скрывая своего приподнявшегося настроения. Генри покрылся пунцовыми пятнами.

— Еще одно слово, Сората, и медпункт вам уже не понадобится!

— Вы опоздали на каких-то десять секунд, мы уже пришли.

На короткий предупредительный стук из кабинета тут же отозвался тоненький женский голосок. Генри толкнул дверь, пропуская вперед Кимуру. За столом, на котором менее недели назад Макалистер выстраивал ряд медикаментов, склонившись над журналом, сидела худенькая девушка. Лица ее не было видно из-за длинных крупных локонов, окрашенных в естественный, темно-рыжий цвет, и лишь по фигуре он мог судить о возрасте. Но когда она подняла голову, оба признали в ней ровесницу.

— Добрый день, — Генри, взявший на себя шефство над ситуацией, первый попытался привлечь ее внимание, проследив, чтобы Сората успешно уселся на кресло для пациентов. Японец про себя подумал, что коменданту следовало бы идти воспитателем в детский сад, а никак не комендантом и уж тем более не детективом.

— Добрый, — отреагировала женщина, дописывая что-то в журнале, и, только завершив запись, подняла голову. — Сората?

Японец всмотрелся в знакомое лицо и от удивления чихнул.

— Сакураи-сан?

— Тебя не узнать, — она соскочила с кресла и приблизилась. Она-то как раз почти не изменилась, такие же живые черные глаза, широкая улыбка человека, желающего помогать ближним. — Как ты похудел...

В стороне саркастично хмыкнул Макалистер, невольно привлекая к себе внимание.

— Вы что, знакомы?

— А вы, простите, кто? — она перевела взгляд на шотландца, словно до этого его не замечала.

— Генри Макалистер, комендант мужского общежития, к вашим услугам, мэм, — представился он, картинно раскланявшись, но это не произвело должного впечатления.

— О, мистер Макалистер, спасибо, что помогли Сорате. А теперь не могли бы вы покинуть кабинет? Мне нужно осмотреть пациента.

В дверь третьей комнаты неуверенно поскреблись. Часы показывали начало двенадцатого ночи, и Кимура считал, что это не самое подходящее время для визитов, грешным делом подумав о Макалистере. Но на пороге его ждал сюрприз иного рода.

— Кику? — Кимура от удивления приоткрыл рот и поторопился втянуть медсестру в комнату, прежде чем кто-то станет свидетелем ее позднего визита. Сакураи выглядела необычно. Строгий костюм и форму медсестры сменил короткий, чуть выше колен, хлопковый халат, на ногах изящные домашние туфли с помпоном. Волосы тугими спиральками рассыпались по узким худеньким плечикам, отдельные пряди шаловливо прятались в глубоком декольте. Мужчина оглядел гостью и взволнованно вздохнул — слишком неосторожно и слишком вызывающе с ее стороны было явиться к нему в такое позднее время, да еще в таком виде. — Что-то случилось?

Кику приподняла голову, словно прислушиваясь, потом подлетела к окну, отвела рукой штору и захлопнула створку. Повар вздохнул, сжимая в руках влажное полотенце, и приготовился к порции нравоучений.

— Сората! — ему нравился ее голос, становившийся в такие моменты чуть капризным, немного ребячливым, к тому же Кику, стараясь не шуметь, сдерживала рвущиеся наружу эмоции, и звонкие нотки перемежались с волнительным придыханием. Ее аппетитный силуэт в приглушенном свете настольной лампы казался особенно соблазнительным. — Ты же только после душа, ты снова можешь простыть.

— Ты пришла, чтобы проверить, открыто ли у меня окно? — он облизнул неожиданно пересохшие губы.

— Дурачок, — улыбнувшись, она мягко приземлилась на край кровати, матрас с готовностью спружинил, откидывая полы и без того короткого халата и оголяя стройные ножки. Но Кику даже и не подумала прикрыться. — Зачем еще я могла прийти?

Сората запустил ладонь в волосы и, сжав их между пальцев, дернул, приводя себя в чувство. Стоило отдать Кику должное, последние две недели она провела рядом с Соратой, сперва заботясь о его, ставшем неожиданно слабым, здоровье, потом проводя с ним почти все свободное время.

Сакураи, будучи единственным на всем острове человеком, который знал Кимуру до трагических событий, неосознанно для него самого стала важным кусочком распадающейся мозаики, единственной частичкой прошлой жизни, воспоминания о которой с каждым годом становились все прозрачней и прозрачней и грозили исчезнуть совсем. И Сората, хватаясь за нее, как за спасательную соломинку, сам не заметил, что подпустил намного ближе отведенной черты, а их отношения переросли дружбу.

Часто во время обеда и по вечерам они прогуливались в японском саду. Сакураи рассказывала последние новости из родного Киото, Кимура в ответ делился рассказами о делах Академии.

— Но почему ты здесь? — во время последней их прогулки поинтересовалась Кику, до этого обходившая щекотливую тему стороной, и ловко подхватила его под локоть. Кимура, держащийся всегда прямо, с достоинством, неожиданно сник, ловя ее ладошку на сгибе своей руки. — Как же Харука? Такая милая девушка, вы же собирались пожениться.

За два с лишним прошедших года Сората успел похоронить в себе эти малоприятные воспоминания, и ничего, кроме смутного чувства вины не испытывал. Но Сакураи словно всколыхнула его, поднимая со дна эмоции, которых, казалось, не было.

И Сората рассказал ей все, напрасно переживая, что она неправильно воспримет его сухость. Но умная женщина поняла все именно так, как следовало, позволив себе отреагировать немного эмоциональней, чем того требовали приличия.

— Прости! Я не знала.... я не думала, — она отшатнулась в сторону, испуганно прикрывая рот ладошкой, потом шумно всхлипнула и бросилась ему на шею, громко разрыдавшись. А он успокаивал ее такую хрупкую, кажущуюся одинокой и потерянной, и сам не понял, когда ощутил соленый вкус горячих губ, таких же страстных, как ее рыдания. И если бы не шорох, привлекший его внимание, кто знает, во что бы переросли его успокоительные действия. Рыжая шевелюра будто бы мелькнула меж деревьев, стремительно удаляясь.

Сората ловкими движениями собрал все еще влажные волосы в косу и присел рядом с Кику, почти не оставляя между ними свободного пространства. От нее приятно пахло сиренью и мандаринами, смешанными с запахами чистой кожи и лосьона для тела.

— Значит, мои окна тут не причем? — он задумчиво цокнул, наклоняя голову и касаясь губами ее плеча, ожидая подтверждения, что правильно понял ее игру.

— Не причем, — Кику игриво дернула головкой, сбрасывая с плеча волосы и обнажая неприкрытую халатом шею. Томный вздох, сорвавшийся с ее губ, стоило Сорате коснуться языком кожи, спровоцировал лавину — повинуясь импульсу, он опрокинул женщину на спину и вжал в матрас. Она обвила его шею руками.

Из коридора послышался шорох, потом коротко постучали. Сората замер, прислушиваясь и робко надеясь, что ему послышалось, но стук уже более настойчивый повторился.

— Мистер Кимура.

Сората узнал голос Макалистера, и от живота хлынуло раздражение. Кику поспешно выбралась из-под мужчины, запахивая халат и приводя волосы в порядок. Кимуре ничего не оставалось, как расправить майку и приоткрыть дверь ровно настолько, чтобы показать неготовность принимать гостей.

— Ну слава Богу, мне нужно с вами поговорить, а вы не открываете. Это очень срочно, — Макалистер сделал было шаг в комнату, но японец уверенно преградил ему путь. Непонимающий взгляд коменданта скользнул мимо темной макушки и зацепился за смущенную фигурку медсестры. Та улыбнулась и растеряно кивнула. Не дожидаясь реакции, Сората вытеснил визитера в коридор и закрыл дверь.

— Вы на часы смотрели? — Кимуру трясло мелкой дрожью, которую практически невозможно было скрыть, кончики пальцем оледенели от напряжения. Генри растеряно хлопал глазами, силясь что-то возразить.

— Это очень важно, — в голосе не было уже былой уверенности.

— Как бы там ни было, вы очень не вовремя. Уходите, — Сората с трудом сдерживался, чтобы не обрушиться на нежданного гостя проклятиями, а тот помялся, раздумывая, но, так и не решившись возразить, развернулся и ушел в направлении своей комнаты.

Сакураи стояла у окна, обнимая себя за плечи, и казалась невыносимо одинокой. Она тут же обернулась, стоило входной двери закрыться.

— Что он хотел? — Кику изо всех сил скрывала свое недовольство, но Сората заметил пролегающую меж бровей морщинку и упрямо поджатые губы. При мысли о том, от чего их отвлекли, стало совсем неловко.

— Не знаю. Но видимо что-то очень важное, раз он пришел в такое время, — Кимура заключил Кику в объятия, и та шумно вздохнула, пряча лицо у него на груди. Он погладил ее по спине.

— Тогда тебе стоит пойти к нему, — наконец, выдавила Сакураи, и это решение явно далось ей с трудом.

— Ты отпускаешь меня? — с легким сарказмом удивился Кимура, подавляя улыбку. Происходящее напоминало семейную постановку, где умная и волевая женщина Кику играла роль его жены. И на долю секунду эта мысль Сорате понравилась.

— Разумеется. Я не прощу себя, если ты будешь меня в чем-то винить. И не посвящай меня в детали, не хочу вмешиваться в эти ваши мужские тайны, — и, вынырнув из его объятий, она уверенным шагом направилась к двери, но была ловко перехвачена за руку. Мужчина не мог так просто смириться со сложившейся ситуацией, особенно наблюдая за реакцией Сакураи. Ее характер, поведение и то, как она подавляла и выражала свои эмоции — все это пробуждало в нем новые чувства. Ему хотелось... укротить ее.

Замок не закрытой до конца двери громко щелкнул, когда Кимура припер к ней Кику. Аромат сирени приятно защекотал нос, Кику сладко простонала прямо ему в губы и попыталась отстраниться.

— Сора, иди же, — и в опровержение своим словам крепко обхватила его руками за шею. Томительная пытка продолжалась еще с минуту, прежде чем она смогла открыть затуманенные желанием глаза. Кимура разочарованно вздохнул, но все же не удержался от галантного поцелуя, поднося к губам ее тонкие пальчики.

— Спокойной ночи, Кику.

В комнату коменданта Кимура вошел без стука, что на чрезмерно воспитанного японца было слишком не похоже и в чем он тут же себя укорил. Его мучила досада. Последние недели почти не получалось встретить Генри, тот словно избегал его, но и сам Сората нарочно не искал встречи, у него были свои заботы, а теперь еще и новое увлечение, которое по мнению японца стоило того, чтобы уделить ему большую часть своего времени. Но неожиданный визит Макалистера выбил из колеи, из того нового заданного событиями темпа. И не смотря на легкое раздражение от мысли, что его самым наглым образом прервали, Кимура испытал облегчение, придав словам Новака новый смысл.

Генри сидел за столом, подсвеченным мягким светом настольной лампы, и сосредоточенно смотрел в разложенные на столе бумаги, и только когда мужчина поднял глаза, Сората понял, что он был раздосадован не менее самого японца. Такие пустые глаза встречались у людей, пытающихся отвлечься чтением, но полностью уходящих в свои мысли. Тяжелые глубокие тени растекались по комнате, создавая ощущение чужого присутствия и придавали обстановке особенно угнетающий вид.

— Я готов вас выслушать, Макалистер-сан, — Кимура остановился возле двери, взгляд коменданта принял осмысленное выражение.

— Черт возьми, Сората, ты что творишь?! — воскликнул Генри, вскакивая со своего места, словно только и ждал момента, когда можно будет выплеснуть на повара все свое негодование. Однако Кимура его возмущений не разделял и считал оскорбленным именно себя.

— Не вашего ума дело, Макалистер-сан, — холодно отрезал Сората, скрещивая на груди руки. — Не вам указывать, что я должен делать, а что нет.

— Ты... Да ты хоть понимаешь, что совсем не знаешь эту женщину? Чего она хочет, о чем думает, что замышляет...

— Замышляете здесь только вы! — не выдержал Кимура, крепче сжимая руки и впиваясь пальцами в ткань рубашки. В голове никак не хотело укладываться, что Кику, его Кику, могла вызывать подозрения. — Это мое личное дело, мне решать, кого я хочу видеть рядом с собой. Или до вас еще не дошло?

Макалистер пораженно выдохнул:

— Это все из-за меня, да? Из-за того, что я говорил тебе разные обидные вещи? Сората, ты...

Японец ошарашенно раскинул руки, стискивая пальцы в кулаки.

— Что вы о себе возомнили? Кто вы такой, чтобы я надрывался, доказывая вашу неправоту? — он поднял на Генри оскорбленный взгляд. — Это же... это смешно.

— И вовсе даже не смешно, — Генри подался вперед, протягивая руку, но так и замер в нерешительности, глядя Сорате прямо в глаза. — Я просто не хочу, чтобы ты делал над собой усилие, чтобы опровергнуть мои слова. И еще. Я не доверяю ей. Поверь моему опыту, это плохо кончится.

— Мне не привыкать. Вы все сказали? — Сората нахмурился, желая прекратить этот бессмысленный разговор. Но Генри вовсе не собирался успокаиваться и, казалось, лишь сильнее распалялся.

— Нет. Ты знаешь, что я прав и что ты форсируешь события специально, возможно, сам того не сознавая. Я не представляю пока, что на уме у этой докторши, но поддаваясь соблазну, ты рискуешь увязнуть в ее паутине.

Японца передернуло от неприятной ассоциации, сравнение оказалось слишком удачным, чтобы задеть его, но он взял себя в руки.

— Я ценю вашу заботу, Макалистер-сан, но ревность — это уже слишком, — ровным голосом произнес Кимура, почти забывая, зачем пришел.

— Дурак! — вспылил Генри, размахиваясь и ударяя кулаком в стену. Кимура сжался, отступая назад и упираясь спиной в дверь. Повисла долгая пауза, нарушаемая лишь мурлыканьем садовника за окном и напряженным дыханием.

— Прости, я погорячился, — японец потянулся к лицу, инстинктивно убирая выпавшие из растрепанной косы волосы за ухо. Генри неожиданно хмыкнул, видимо, наконец, привык к этому жесту и перестал воспринимать его как угрозу. — Ты хотел поговорить?

— Да, — напряжение еще не схлынуло, и видно было, что Генри пересиливал себя. Кимура осмотрелся и заметил в углу небольшую тумбу с электрическим чайником, пакет с печеньем и остатками булочек. По столешнице щедро были рассыпаны крошки и обрывки салфеток. Сората коротко ухмыльнулся и по-хозяйски взялся за салфетку, опережая любые возмущения коменданта.

— Ну и бардак у тебя на столе, — покачал головой Кимура, а Генри сразу взбеленился, оживляясь и приходя в свое привычное расположение духа.

— У меня хотя бы бардак на столе, а у тебя в жизни.

— Кто бы говорил, — отбил японец, ловко собирая мусор и стряхивая его в мусорную корзину. — Я сделаю чай, а ты расскажешь, что произошло, — голос его был спокоен и привычно дружелюбен, словно и не он несколько минут назад чеканил холодной сталью, иногда позволяя себе излишнюю горячность.

— Смотри, что я обнаружил, — с возбужденным блеском в глазах Генри подвинул Сорате журналы, а сам, обхватив руками кружку, стал ждать реакции. Кимура, склонившись над столом, внимательно проследил за указанием Генри и заскользил взглядом по строчкам. Первая книга, более свежая и аккуратная, заполненная аккуратным почерком, вторая же выглядела потрепанной, чернила местами расплылись от влажности. От усердия длинная коса соскользнула с плеча и упала на пожелтевшую от старости страничку.

— Что это?

Генри будто ждал этого вопроса. Он отставил бокал в сторону и приподнялся, почти сталкиваясь с японцем лбами.

— Год, когда моя сестра пропала. Это журнал регистрации Академии, было зачислено пятнадцать студентов и принято два новых преподавателя, Лилли среди них нет, — его палец проплыл над строчками и ткнулся в потрепанную страницу. — А это журнал учета прибывших на остров, всего двадцать человек.

Кимура отодвинул его руку — тень от лампы неудачно закрывала указанную строку — и прочитал: 'Макалистер Филлис'.

Возможно, я напрасно продолжаю верить в чудо...'

История седьмая,

в которой Генри в очередной раз убеждается, что не все на самом деле является таким, каким кажется

О, с какой тоской

(Мацуо Басё)

'Мы надеваем на себя маски по разным причинам. Они помогают нам скрываться, защищаться,

какой вы на самом деле, если вы сами уже об этом забыли'.

(Акихико Дайске, мемуары)

Двое мужчин замерли бок о бок за столом, залитым желтоватым электрическим светом. Прежде, чем поделиться измышлениями, Макалистер подошел к двери, прислушался и, резко толкнув, выглянул в коридор. Вернувшись за стол, он был уже более уверен в том, что разговор останется строго между ними.

— Что это значит? — Сората поднял голову, чуть отстраняясь и глядя на Генри, и выглядел при этом весьма загадочно, подсвеченный с одной стороны, с другой — скрытый тенью.

— А то и значит, — отрезал Генри и скрестил руки на груди. — Несовпадение. Три человека то ли есть, то ли их нет. Но вот что особенно интересно. Думаю, ты тоже оценишь.

Он порылся в завале бумаг и жестом фокусника извлек из-под них копию журнала учета смотрителя, но более новую и аккуратную.

Кимура с живым интересом проследил за манипуляциями коменданта. Когда тот вытащил журнал и положил перед ним, японец склонил голову на бок, обдумывая ситуацию.

— Предлагаешь сравнить?

Он взял журнал, бегло пролистал, но, прежде чем приняться за детальное изучение, поднял глаза на Генри и спросил:

— Где ты это взял?

— Это? — Макалистер хитро улыбнулся. — У смотрителя, правда, без его ведома. Как я понимаю, сюда он вносит всех прибывших на остров. И тут-то мы сталкиваемся с тем, что называют 'черной бухгалтерией'. Понимаешь, о чем я?

— А санкции на обыск у вас есть? — усмехнулся Кимура, еще раз повертел в руках журнал, осмотрел обложку.

— Ну я же здесь неофициально! — делано возмутился британец. Ему до дрожи хотелось поделиться успехами и получить от Сораты похвалу, хотя бы завуалированную. — Я их сравнил, и вот что получается, — он подсунул японцу листок с тремя столбиками имен. — 15 фамилий в журнале из учительской, столько же записано в официальном учете смотрителя за вычетом двух новых преподавателей. А в этой тетради — восемнадцать прибывших учеников. Трое студентов на остров прибыли, но до Академии не добрались.

Сората откинулся на спинку стула и пожевал губу, Генри наблюдал за ним с возрастающим волнением, будто подсознательно настраивал себя — все зависит от мнения этого человека.

— Интересно, — протянул повар. — А старый журнал у тебя откуда?

— На маяке взял, бывший смотритель показал, — не подумав, ответил Макалистер, не сразу сообразив, что ни словом не обмолвился о своей не совсем нормальной способности.

— Шутишь? — Кимура вздрогнул, едва не свалившись со стула, на котором имел неосторожность раскачиваться. — Предыдущий смотритель умер год назад.

— Да? — Генри нервно вскинулся, но тут же поспешно и, скорее всего, не слишком натурально улыбнулся — Ну... Когда мы искали инструкцию, я случайно обнаружил, хм, подсказку. Так что это я так, фигурально выражаясь. Ммм... Метафора, да?

Собственный бессвязный лепет был Генри противен, ровно, как и необходимость обманывать Сорату, который пришел к нему ночью, несмотря на совсем другие планы. От этого шотландцу было и приятно и немного стыдно, впрочем, он старательно гнал это чувство прочь.

— Метафора, — Сората недоверчиво кивнул. — Что ты теперь собираешься с этим делать?

— Уверен, тут происходит что-то незаконное, — мигом переключился бывший детектив. — Торговля людьми, изъятие органов, секта с жертвоприношениями, да что угодно! И Филлис... — Генри запнулся, пытаясь взять себя в руки. — И Лилли скорее всего пострадала от этого. Если я не найду ее, то вычислю виновников. Клянусь честью. Они сгниют за решеткой.

— Но... — начал было Кимура, однако тут же замолчал. Он снова подался вперед, кладя ладонь ему на плечо и ободряюще сжимая. — Допустим, 'лишние' студенты до сих пор на острове, но мы никогда не узнаем, где их искать.

Генри на миг прикрыл глаза, впитывая тепло чужой ладони и искреннее участие, исходящее от нее. Увы, долго это продолжаться не могло, и Макалистер сквозь приоткрытые веки проследил за тем, как японец убирает руку и садится на свое место.

— Мы не можем знать наверняка, — вздохнул Генри, усилием воли возвращаясь к теме беседы. — И трое — это только за прошлый год. Я долго изучал слухи вокруг 'Дзюсан'. По самым скромным подсчетам люди исчезали здесь на протяжении не меньше десяти лет? Людей, готовых рассказать все, я заставал либо уже мертвыми, либо лишившимися рассудка. Они не осознавали ни себя, ни окружающую действительность. Несчастные случаи, внезапные. Понимаешь? Кто-то идет на все, чтобы замести следы.

Кимура поежился:

— У людей, так или иначе попавших на остров, не осталось жизни там. Их либо никто не будет искать, либо они сами не хотят быть найденными, — он задумчиво потеребил кончик косы. — Смею предположить, это очень удобно. Но не странно ли, что при такой защите тебя подпустили так близко?

— Хороший вопрос. Думаешь, я попал в мышеловку?

Эта мысль уже посещала Генри, однако отступать было поздно с того момента, как он сошел на причал острова Синтар.

— Не могу сказать наверняка, ты и так огорошил меня этими новостями, — Сората отвернулся к окну. Одна створка была приоткрыта, и легкий прохладный ветерок мягко колыхал тонкую ткань занавески. Душный аромат магнолий смешивался с терпким запахом остывающего чая и не слишком свежих печений. Генри скользнул взглядом по четкому профилю и, сглотнув скопившуюся от волнения слюну, негромко произнес:

— Допустим, это так, и я подвергаю себя и тебя опасности. Ты ведь будешь на моей стороне?

— А почему ты уверен, что я не на их стороне? — Сората сцепил пальцы и положил на них подбородок. Занавеска вздыбилась, порыв ветра подхватил темную гладкую прядку, набросил на лицо, и Кимура привычным жестом убрал ее за ухо.

— Моего предчувствия достаточно? — Генри понимал, что не сможет доходчиво объяснить свои, по сути, довольно сумбурные эмоции, даже помня все ситуации, в которых Кимура вел себя странно, и его вечные недоговорки. — Я в тебя верю. Я тебе верю. Разве у тебя нет похожего... ощущения? Я не хочу тебя подозревать, хотя, каюсь, и такое тоже было, и не раз. Но впредь я больше не собираюсь этого делать.

— Неважный из тебя детектив, — вздохнул Сората, расплетая пальцы и теребя выбившуюся прядь, — доверчивый. Мне уже терять нечего, если я оказался здесь, значит, не просто так. Неприятно сознавать, что я проработал в этом месте два года, словно я сам ко всему этому причастен. Думаю, у меня нет причин от тебя отстраняться, только чем я могу помочь?

— Если честно, пока не знаю, — Макалистер задумчиво поворошил бумаги, приводя их в еще больший беспорядок. — Можешь просто меня слушать. Пока это именно то, в чем я особенно нуждаюсь. Практичный взгляд со стороны.

— Приятно, что ты столь высоко ценишь мое мнение. Хорошо, я готов тебя слушать.

— Отлично. Перевод журнала из учительской занял чертову уйму времени.

— У-м-м, вы сами перевели журнал? — Кимура с удивлением подался вперед, извлекая из завалов листок с записями. — А вы большой молодец. Как давно изучаете грамоту? Кажется, вот тут вы слегка ошиблись, — Сората ткнул пальцем в страницу.

— Наверное, потому что учитель у меня так себе, — привычно огрызнулся Генри, хотя на самом деле ни капли не обиделся.

— А мне казалось, у вас посещаемость хромает.

— Хочешь меня разозлить? Не выйдет, — они уже отвернулись от стола и сверлили друг друга глазами. — С этой дурацкой косой ты похож на школьницу. Как можно на тебя злиться, — с ухмылкой выдал Генри и, не сдержавшись от желания увидеть злость на лице повара, подколол. — Кстати, может тебя переплести? Я умею.

Сората не остался в долгу:

— Насколько я помню, сестру в школу собирать вы не успели, откуда же такой опыт?

— Не успел, — Генри резко замолчал, отстраняясь и пряча лицо в тени. Заигравшись, не заметил, как получил болезненный укол, вдвойне обидный из уст того, кому так хочется доверять.

Сората прикусил губу, мгновенно осознав свою оплошность.

— Генри... Бога ради, простите, — тихо пробормотал он. — Я вовсе не хотел... С вами я совсем забываю о тактичности.

— Забудь. Ты прав, я слишком долго трусил. Вот и дождался. Рад, что ты говоришь мне то, что думаешь.

— Ты не прав, я так не думаю.

— А что ты думаешь? — Генри склонил голову, глядя на парня исподлобья. — Я ведь на самом деле даже не могу себе этого представить. Какой ты на самом деле, Сора?..

В ночной тишине вопрос прозвучал уместно, будто все с самого начала затевалось именно из-за него.

— Я думаю, — медленно, точно собираясь с мыслями, начал Кимура, глядя на свои колени, — что ты смелый и самоотверженный человек, ведь признание своих ошибок требует именно смелости. Склонить голову и снова поднять, глядя проблемам прямо в лицо. Отец учил меня не совершать ошибок, держать свою совесть чистой, и я упустил момент, когда перестал чувствовать себя живым. Какой я? — он внезапно вскинул голову, и Макалистер встретил его затравленный внутренней тоской взгляд. — Наверное, скучный.

Он смотрел так, будто видел на месте Генри всех тех, кто методично, без жалости, делал из него другого человека, противного его натуре. Генри дернул рукой, но заставил себя сохранять спокойствие, хотя внутри все переворачивалось от обиды за него. Кимура всю жизнь терпел чудовищное насилие над своей личностью, и, возможно, он, Генри Макалистер, причинял ему боль тем, что пытался вытащить наружу оригинал. Но вместо унизительных слов жалости, он вымученно пошутил:

— Вот тут позволю себе не согласиться. С тобой что ни день, то... хм, скандал. Или это я такой особенный, что вызываю у тебя бурю эмоций? — Генри сумел рассмеяться, откидываясь на спинку стула, тот покачнулся, и мужчина поспешно ухватился за край стола, чтобы удержать равновесие. — А если серьезно, я слышал, ты 'богатенький дурачок'. Это правда? По тебе и не скажешь.

— Мне доводилось слышать такую версию. В этих стенах слухи — самое доступное развлечение, — только усмехнулся Сората. — Вы слышали о сети ресторанов 'Аэлита'?

— Да, был там один раз с друзьями, а так зарплата не позволяет. Не позволяла то есть. И что, ты там работал?

— Я хозяин.

— Э... Правда что ли? — британец фыркнул в кулак. — Большой маленький босс? Забавно.

— Намекаете на мой рост? — резко выпрямился Кимура.

— И на возраст тоже.

— Право слово, я бы показал паспорт, если бы носил его с собой. Мне 28 лет, вполне сознательный возраст, хотя, конечно, без поддержки семьи не обошлось, но кое-чего я добился и сам.

Генри присвистнул:

— 28? Ты уверен, что нигде не обсчитался? — выглядел Сората лет на пять моложе.

— Если собираетесь язвить в том же духе, я лучше пока еще чаю налью. А печенье ваше черствое сами ешьте, — Кимура переместился к кухонному столику и загремел посудой.

Макалистер улыбнулся, наблюдая за тем, как быстро тот освоился в его комнате.

— И мне налей, — громко попросил он, пряча улыбку. — Я еще не все рассказал.

За второй порцией чая они обсудили случай с Юлией Шульц, Хироши Накамурой и другими студентами, беспричинно решившими покинуть Академию. Время незаметно приблизилось к четырем утра, Кимура откровенно зевал, неловко прикрывая рот ладонью. Генри тоже клонило в сон.

— Было необыкновенно интересно, Макалистер-сан, — протянул Кимура, убирая чашки. — Но еще полчаса и вам придется нести меня в постель на руках.

Генри поспешил проводить припозднившегося гостя и, закрыв за ним дверь, с облегчением растянулся на кровати.

На следующее утро у него была назначена встреча со штатным психологом. Генри поднялся пораньше, что после бессонной ночи было весьма и весьма непросто, и возле душевой столкнулся с Хенриком Ларсеном из соседней комнаты. Улыбчивый датчанин, с которым Генри познакомился в день кражи учительского журнала, на ходу сушил короткие светлые волосы полотенцем, небрежно накинутым на голову. Завидев британца, мужчина остановился и помахал ему рукой:

— Генри! Что так рано? Тоже боитесь попасть в очередь? — он кивнул в сторону душевой. — Не переживайте, я застолбил для вас кабинку.

Макалистер не собирался тратить времени на дружеские беседы, но общительный скандинав был настроен поговорить. Генри почти удалось от него отделаться, как Ларсен, подмигнув, заметил:

— Вижу, вы не выспались. Вчера было шумновато, да? — он перестал терзать уже почти сухие волосы и накинул полотенце на шею. — Хорошо, что вы завели себе друга, в 'Дзюсан' с этим довольно напряженно. Быть может, и меня как-нибудь пригласите на чай, а? Я живу как раз между вами, как удачно!

Шотландец на мгновение похолодел от страха. Однако Хенрик никак не выказал, что слышал их с Кимурой разговор и понял его суть. С самым беззаботным видом химик распрощался и, что-то насвистывая, направился к себе, а Макалистер, проводив его подозрительным взглядом, продолжил свой путь.

Спустя полчаса, Генри стоял перед кабинетом психолога и медлил в нерешительности. Белая дверь с простой табличкой внушала ему определенные опасения. Безусловно, Акихико не имел в виду, что Макалистеру нужна психологическая помощь, однако у мужчины сложилось неприятное впечатление, что он стал актером в постановке замдиректора.

— Специфика нашего учебного заведения в том, что мы помогаем детям с психологическими травмами и проблемами адаптироваться к обществу, — мягкий голос замдира проникал прямиком в мозг. — Разумеется, никто не считает, что вам нужна помощь психолога, однако его посещение — обязательная часть пребывания в Академии, — Дайске опустил подбородок на сплетенные пальцы и бросил на коменданта, замершего на своем стуле с идеально прямой спиной странный взгляд. — Вы же читали контракт, не так ли?

Акихико, несомненно, знал что-то о похождениях Макалистера и, возможно, его периодических встречах с Кимурой и смотрел так, будто видел его насквозь.

Генри постучал и решительно толкнул дверь.

— Добрый вечер, мистер Макалистер, — навстречу ему поднялся крепкий высокий мужчина с добродушным взглядом огромного пса. — Меня зовут Алеш Новак. Присаживайтесь. Вы хорошо устроились?

— Приятно познакомиться, мистер Новак, — Генри пожал протянутую руку. — Говорите, пожалуйста, по-японски. На этом настаивает мой учитель.

— Хорошо, присаживайтесь, — психолог перешел на японский, почти идеальный для европейца, как показалось Макалистеру, и кивнул на кушетку. — А вы очень добросовестно относитесь к занятиям, это похвально.

Генри опустился на предложенное место и облокотился о мягкую спинку:

— Благодарю, планирую здесь задержаться. Скажите, зачем мне нужны эти сеансы? Я прекрасно себя чувствую. Кроме того, мне немного некогда, — Макалистер совершенно не выспался и мог думать лишь о двух вещах — сне и планировании дальнейшего расследования, а расслабленная улыбка Новака выводила его из равновесия.

— Это же замечательно, — Новак обаятельно улыбнулся, обнажая в улыбке ряд белоснежных зубов. — Значит, наши беседы не будут вам в тягость. Поделитесь впечатлениями? Как вы проводите свободное время?

— Гуляю, — британец пожал плечами, разглядывая белый потолок. — Знаете ли, люблю проводить время на свежем воздухе.

— Да, в наших краях замечательный климат. Не то, что в Лондоне. Вы со мной согласны?

— Абсолютно, — Генри перевел взгляд на психолога. — Мы будем разговаривать о погоде?

— А о чем бы вы хотели поговорить?

— Психолог-то вы. Я ни разу не был в подобной роли и понятия не имею, что должен делать. Объясните мне.

— Вы сопротивляетесь, — Алеш откинулся на спинку своего кресла. — Зачем? Боитесь меня?

— Нет. С чего бы?

— Я задал вам несколько вопросов, но вы промолчали. Я лишь предоставил вам право выбора, но вы замкнулись в себе. Давайте вернемся в самое начало.

— В начало чего? — Генри начал раздражаться. — Я приехал работать комендантом, мне здесь нравится. Все просто чудесно.

— Расскажете о себе?

— Меня зовут Генри Макалистер, я родился в Шотландии, а вырос в Англии. У меня нет девушки. Это важная информация?

— Вы не чувствуете себя одиноким?

— Одиноким? Вокруг полно людей.

Взгляды мужчин пересеклись, и Алеш вопросительно приподнял одну бровь:

— Вы успели с кем-то подружиться? Я правильно понял?

— Я этого не говорил. У меня нет времени на общение. И еще эти занятия японским с Кимурой, — Генри почувствовал себя планомерно загоняемым в угол, причем так деликатно, что даже не заметил, как начал путаться в собственных словах.

— Вам нравятся уроки? А сам Кимура?

— Почему он должен мне нравиться?

— Потому что вы заговорили о нем.

— Я бы посоветовал вам уделять Кимуре больше внимания, — хмыкнул Макалистер, вспоминая несколько особенно напряженных моментов их с Соратой встреч и парочку саркастичных комментариев длинноволосого повара. — Кажется, он страдает от какой-то душевной травмы. Ему нужна помощь гораздо больше, чем мне.

— Вы переживаете о нем? — Новак экспрессивно развел руками. — Может, вы его обидели? И теперь чувствуете вину?

— Ни в чем я не виноват! — Генри дернулся, подскакивая на кушетке. — Разве я виноват, что он — одна сплошная неприятность? Кто-то же должен за ним приглядывать.

Произнеся последнюю фразу, он осознал свою ошибку. Так раскрыться перед незнакомым человеком было на него не похоже. И Алеш заметил брешь в обороне пациента:

— Почему вы хотите взвалить на себя это нелегкое бремя?

— Но я не хочу! — Генри взял себя в руки. — Как можно помочь человеку, который всеми силами отгораживается от жизни? Скажите мне как психолог. Это же ваша работа, — Генри устало прикрыл глаза, мысленно возвращаясь в прошедшую ночь. Они с Кимурой почти не ссорились, а короткие пикировки, кажется, приносили удовольствие обоим. А потом японец точно сбросил маску, и Генри хотел бы забыть его слова и взгляд, но не мог. — Что вы от меня хотите? Какого откровения?

— Например, скажите, почему вы упорно молчите о себе, но так зацикливаетесь на проблемах чужого человека?

Макалистер запустил руку в волосы, ероша жесткую челку, и нехотя проговорил:

— Сората кажется таким потерянным, что хочется взять его за руку и показать дорогу. В фигуральном смысле, конечно, не подумайте дурного. Я совершенно нормальный мужчина!

— Хотите сказать, вас что-то притягивает? Может, это судьба?

— К черту такую судьбу! — Генри выпрямился и сел, свесив вниз ноги. — Я не привык за кого-то отвечать. Предлагаете мне теперь не только за собой следить, но и за ним?

— Боитесь ответственности? — предположил Новак. — Или повторения боли от старой утраты?

Макалистер вздрогнул, вцепившись пальцами в мягкую обивку кушетки, и процедил сквозь зубы:

— Я вас не понимаю. И не вижу причин, по которым должен копаться в себе. У меня нет проблем, я уже говорил.

Разговор вышел из-под контроля, Генри не желал его продолжать, но отчего-то не находил в себе сил уйти, пока не стало слишком поздно. Метроном на столе мерно отсчитывал время, в клетке на подоконнике щебетала желтая канарейка. Кабинет был напоен солнечным светом и запахами полированного дерева.

— О, интересное заблуждение! Те, у кого нет проблем, выбирают работу поспокойнее, — наставительно заметил психолог. — Вы видите в Кимуре кого-то, кого хотите защищать. В этом нет ничего страшного, необычного или... хм... ненормального. Меня больше волнует, почему вы упорно переводите разговор с себя на него?

— Это не так, — британец опустил голову и еле слышно добавил. — Я устал и хочу закончить сеанс.

Новак скрипнул креслом:

— Попробуйте отпустить свои страхи и довериться людям, которые вам небезразличны. Не пытайтесь заменить истинные чувства теми, которые более удобны и безопасны.

Генри поднялся и сразу направился к выходу.

— Макалистер-сан, — Алеш улыбнулся и кивнул на прощание. — Вы еще научитесь быть откровенным, а пока начните с малого. Посмотрите в глаза самому себе.

Вместо того чтобы следовать странным советам психолога, который ему, как полагал Генри, вовсе не был нужен, британец выкроил время для новой попытки попасть на островок, что указал призрак. Сделать это оказалось не так-то просто — строгие правила Академии не позволяли покидать территорию без особого разрешения Акихико, и попадаться в поле его зрения было Макалистеру не на руку. Однако кроме этой проблемы, вполне решаемой при должном старании, выявилась другая, объяснения которой у Генри пока не было. Дело в том, что даже в бинокль, украдкой позаимствованный на маяке, он никак не мог разглядеть на ровном морском горизонте вожделенную точку земли. Островка будто бы никогда там не было.

Генри перерыл библиотеку, задерживаясь там, в том числе и после занятий с Кимурой, но скудных сведений едва ли хватало, чтобы объяснить происходящее. Британец готов был поклясться, что клочок земли ему не привиделся — уж в таких вещах он давно научился разбираться, — а спросить об этом Сорату не представлялось удобного случая. Измученный бессонными ночами, дневной суетой и ненавистным запахом магнолий, сквозь заросли которых ежедневно приходилось продираться, Макалистер едва стоял на ногах. Он нуждался в отдыхе и, поддавшись искушению, позволил себе короткую передышку.

Стук в дверь, требовательный и настойчивый, вырвал Генри из объятий полуденного сна куда раньше, чем планировалось, и, оторвавшись от подушки, он побрел открывать дверь.

— Что так долго? — шикнула на него Асикага Руми и змейкой просочилась в комнату. — Что, не выспался?

Девушка плюхнулась на постель и многозначительно скрестила руки на груди, плотно обтянутой трикотажным топом. Генри растерянно развел руками:

— Нет, все отлично. Но что вы...

— Врешь, мелкий обманщик! — палец Руми обличающе указал на удивленного, все еще сонного мужчину. — Я все знаю! Да, я знаю, чем вы с Соратой занимались тут до четырех утра.

Макалистер почувствовал, как внутри все похолодело. Едва ли Асикага что-то поняла из того, что они обсуждали с Кимурой, но могла специально или случайно донести эту информацию до Акихико, и тогда всем планам придет конец. Именно сейчас, когда все стало налаживаться, в деле появились зацепки и добровольный помощник. Видимо, эти переживания отразились на его лице, потому как Руми торжествующе вскинула лохматую голову:

— Что ж, мне все ясно. Я с самого начала подозревала что-то подобное. Интересно, а Дайске уже в курсе?

При этом она так посмотрела на Генри, что тому не пришлось долго теряться в догадках.

— Что бы вы себе не придумали, без доказательств это лишь слова и ничего больше.

Руми широко улыбнулась и сунула руку в карман бесформенных спортивных штанов. Покопавшись для виду, она бросила на постель несколько мятых полароидовских фотокарточек:

— А теперь это слова и фотографии, — она выбрала одну и продемонстрировала Генри. — Что у нас тут, а? Шесть утра, а они уже идут откуда-то вместе. А тут вы шушукаетесь в библиотеке. А тут что? А это вообще бомба! Скрываться вы с Соратой мастера, но меня не проведешь. Я все-таки не дура.

Генри вырвал снимок из ее руки и едва не зарычал. Судя по всему, они тогда возвращались после ночи на маяке. И не знали, что одна любопытная девица всюду совала свой нос. Если она слышала хотя бы что-то из их вчерашнего разговора...

— Что вы хотите за молчание?

— Шикарно! — она хлопнула в ладоши. — Правильный подход. Я скажу позже, когда придумаю. Но знайте, я всегда буду следить за вами, нарушители порядка.

Девушка вальяжно прошла мимо Макалистера, покачивая бедрами, и, вдруг хихикнув, ткнула его кулачком в плечо:

— Ты мастер маскировки, Генри-кун. Подумать только, проворачивать такие делишки за спиной зама... Я в восторге!

И с таким странным заявлением она покинула комнату, оставив мужчину осмысливать услышанное. Тот постоял немного, подумал и поспешил на поиски Кимуры — донести до него всю глубину готовящейся катастрофы.

Повара он обнаружил в беседке, где тот пил послеобеденный чай, и сразу, глотая слова от волнения, выпалил:

— Она все знает!

Сората спокойно отхлебнул из чашки и смерил коменданта критическим взглядом:

— У вас такой вид, будто вас уличили в чем-то неприличном. Учтите, я тут не при чем.

— При чем! — Макалистер эмоционально взмахнул рукой. — Асикага утверждает, что все слышала. У нее куча снимков. Ты понимаешь, чем это грозит? Мне стоило большого труда попасть на остров, чтобы вылететь отсюда так глупо.

— Она так и сказала? Что все слышала? — уточнил Кимура.

— Нет, — Генри вспомнил ее точные слова. — Она сказала, 'я знаю, чем вы с Соратой занимались тут до четырех утра'.

Кимура склонил голову к плечу, откидывая с лица волосы, и поднялся из кресла.

— Вы как всегда поспешны, Макалистер-сан. Быть может, Асикага-сан имела в виду что-то другое? На тех фото мы с вами и все? Этот факт вовсе ничего не говорит о том, что ваша тайна раскрыта.

Ослепленный досадой и раздражением, Генри не предполагал иного варианта, чем тот, что первым пришел ему в голову, и сейчас, после слов Кимуры, немного поостыл.

— Думаешь? Но что ей тогда показалось?

Сората пожал плечами, и его вид, расслабленно умиротворенный, почудился британцу подозрительным.

— Почему вы так на меня смотрите, Макалистер-сан?

Генри второй раз за это утро почувствовал, как сердце ухает куда-то в пятки.

— Макалистер-сан, вы побледнели.

Генри моргнул, прогоняя мельтешащие перед внутренним взором пугающие картинки, но они не желали исчезать. Мужчина помотал головой для верности и выдавил хрипло:

— Боюсь, все еще хуже, чем я предполагал.

— Вы меня пугаете, — Кимура действительно встревожено заглянул Генри в глаза, и британец резко отшатнулся, выставляя пред собой руку:

— Не приближайся!

Сората невозмутимо отошел назад:

— Вам надо к врачу или сразу к психологу. Вы спали слишком мало, вернитесь в постель.

Генри, наконец, взял себя в руки и перешел к сути проблемы:

— Похоже, Руми и впрямь ничего не слышала, — мужчина со вздохом опустился на раскиданные по полу подушки. — Но она видела тебя, выходящего от меня в неположенное время, и сделала свои выводы. И мне они нравятся даже меньше.

Генри исподлобья посмотрел на японца и с удивлением увидел, что тот прячет улыбку. Поняв, что раскрыт, Кимура улыбнулся открыто. Макалистер сердито поинтересовался, что такого смешного тот нашел в сложившейся ситуации.

— После всего, что между нами было, вы просто обязаны на мне жениться. И оправдания не принимаются.

— Ты... — у Генри просто не нашлось слов, чтобы выразить обуревавшие его чувства. — Ты сумасшедший.

— Все мы немного сумасшедшие. И мы с вами в первую очередь, — философски заметил Кимура. — Мне понятно ваше волнение, но постарайтесь взять себя в руки и мыслить позитивно. Ваш секрет еще не стал достоянием общественности, и уж точно никто не выгонит вас из Академии только за... нетрадиционные вкусы. А с этим мы как-нибудь разберемся.

Отчего-то Генри стало немного легче, будто Кимура мановением волшебной палочки снял с него груз подозрений, хотя ситуация сама по себе совершенно не изменилась. Более того, реакция Сораты нервировала мужчину — очень подозрительное спокойствие. Однако шотландец слишком устал, чтобы накручивать себя и дальше, поэтому просто вернулся к себе, не подозревая о сюрпризе который готовила им Асикага.

Все разъяснилось на следующий день.

Генри не мог понять, зачем Кимура согласился на условия Асикаги, тем более что предмет шантажа был полностью, от начала и до конца, выдуман, однако, стоит признать, заинтриговать девушка умела. Пользуясь отсутствием в Академии Акихико, она назначила обоим 'жертвам' встречу в костюмерной студенческого театра, она ни словом не обмолвилась о сюрпризе, который приготовила. К тому же Генри немного припоздал и не сумел пересечься с поваром, чтобы выверить с ним оптимальную линию поведения. Мужчина вошел в полутемное помещение, заставленное вешалками с одеждой, присесть было негде — все завалено цветастыми тряпками, и огляделся. В дальней и самой темной части костюмерной стояли расписные ширмы со стилизованными лилиями и цаплями. Из-за ширмы доносился подозрительный шорох, а потом кто-то сдавленно вскрикнул, и голос, принадлежащий неугомонной учительнице литературы, строго отчитал:

— Прекрати немедленно, и вовсе это не больно! Тебе наверняка к таким вещам не привыкать.

Генри напрягся. Тон Руми подсказывал, что грядут неприятности, и не только для Сораты, с которым неизвестно что сейчас происходило, но и для самого британца. Тем временем Кимура снова издал странный звук, и Асикага язвительно прокомментировала:

— Мда... Теперь ясно, куда у тебя весь рост ушел. Да не стони ты так! Ты меня смущаешь.

Генри не хотел слышать, что еще словоохотливая девушка могла рассказать, поэтому деликатно прокашлялся. Возня за ширмой приутихла, и из-за нее выглянула взлохмаченная голова Руми.

— О, ты уже тут? А мы немного увлеклись. Готовься, скоро твоя очередь. Я и камеру взяла.

— З... зачем? — Макалистер невольно попятился. Улыбка на лице Асикаги была уж слишком многообещающей — к такому он был не готов. Если бы не поиски сестры, черта с два его заманили в это адское место. Девушка вышла из-за ширмы полностью и театрально взмахнула рукой:

— Ради искусства! Так, выйди-ка, я еще не закончила.

Генри послушно вышел в закулисье, прикрыв за собой дверь так осторожно, будто опасался, что она взорвется. И через пятнадцать минут ожидания та с тихим скрипом отворилась.

Она стояла, скромно спрятав кисти рук в широких рукавах голубого кимоно, расписанного цветами и узорами. Широкий желтый пояс-оби обхватывал тонкую талию и был украшен роскошным бантом за спиной. Из-под голубого шелка выглядывала более темная ткань нижнего платья. Генри неверяще поднял взгляд выше — милое личико с очаровательно-красными пухлыми губками пылало трогательным румянцем, гладкая волна черных волос лежала на плече, присобранная на затылке толстым алым шнурком, оставляя пару идеально-гладких прядок обрамлять лицо. Красавица смущенно опускала глаза, длинные загнутые ресницы чуть дрожали. С губ ее сорвался тихий вздох, возвращая заглядевшегося Макалистера к действительности.

— Асикага-сан, вы...

— Я здесь.

Она выглянула из-за плеча черноволосой искусительницы и озорно подмигнула. Пол под ногами мужчины опасно дрогнул:

— Ки... Кимура? — выдохнул Генри и обреченно прикрыл глаза ладонью, однако видение девушки в голубом никак не желало покидать его голову. — Скажите, что это не вы.

— Увы, — голос точно принадлежал повару. — Просто смиритесь с этим. Главное, что Акихико-сама этого не увидит.

Сората был разным. В поварской форме он казался серьезным и собранным, в спортивном костюме — похожим на подростка. Генри видел его веселым, спокойным, слегка нетрезвым и даже спящим. Но таким... Генри не знал, что Сората может быть таким.

Макалистер постарался взглянуть на него более не предвзято и потихоньку начал узнавать знакомые черты — разрез глаз, чуть более европейский, чем у той же Руми, вздернутая верхняя губа, правда, сейчас покрытая толстым слоем красной помады. К тому же разворот плеч явно не вязался с образом утонченной японской красавицы, хотя рост и худоба отлично подходили для подобных метаморфоз. Сората неловко переступил с ноги на ногу, всколыхнув длинный подол платья.

— Прошу прощения, у меня не было выбора.

Генри понял, что должен как-то отреагировать, иначе его молчание могут неправильно расценить, если уже не сделали этого:

— Ммм... — протянул он озадаченно. — Голубой тебе очень идет.

Асикага громко захлопала в ладоши, подпрыгивая на месте от восторга:

— Я знала, что тебе понравится, Генри-кун! Скажи мне спасибо.

Сората отвернулся и украдкой закатил подведенные тушью глаза. Генри отчаянно захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда, потому как ситуация буквально балансировала на грани абсурда. Руми, извинившись, вернулась в костюмерную, оставив мужчин наедине. Генри смущенно кашлянул, избегая смотреть в лицо парню.

— Прости, кажется, в этом есть и моя вина. Мне жаль, что тебе пришлось...

Сората пожал плечами:

— Не стану спорить, здесь мало приятного, но Руми не из тех людей, с которыми стоит спорить.

Генри не выдержал и все-таки улыбнулся:

— Но стоит признать, женское платье тебе к лицу.

Кимура бросил на него хмурый взгляд и хмыкнул

— Я бы на вас в корсете и кринолине посмотрел. Уверен, вы выглядели бы не хуже.

Озвучивать подобные мысли в такой близости от Асикаги было небезопасно, поэтому Макалистер предпочел тему не развивать, к тому же девушка как раз снова появилась и поманила британца пальцем. Провожаемый полным философской смиренности взглядом Кимуры, он отправился прямо в хищные объятия Руми и вернулся обратно вылитым самураем, только рыжим и под два метра ростом.

— Теперь вы отлично гармонируете, — удовлетворенно выдала мучительница и шикнула на Сорату. — Руки не прячь, девушки так не делают!

Кимура покорно опустил руки, переплетя пальцы, но Руми тут же протянула ему веер.

— Идемте, я вас фотографировать буду, — скомандовала она. — Сората, если устанешь, можешь опереться на Генри-куна. Ну, пошли что ли.

Генри хотелось смеяться, но от шагающего рядом парня исходили волны сдержанного напряжения, и он так сопел от усердия, полагая, что этого не заметно, что желание веселиться моментально отпадало. Кимуру было даже немного жалко — британец и представить боялся, что тот испытывал, помимо неудобств чисто физического свойства. Поэтому, даже видя, как тот медленно передвигается на деревянных гэта, не предлагал помощь. Боялся оскорбить.

— Кимура-сан, вы ли это?

Сората испуганно вскинул голову, а Генри отвлекся от своих размышлений. Дорогу разряженной процессии преградил замдиректора, хотя, по словам Асикаги, он отбыл с острова по делам. Это резко осложняло ситуация, которая из нелепой и смущающей сразу перешла в раздел откровенно опасных И, похоже, Дайске нашел увиденное забавным. Он в притворном изумлении приподнял брови:

— Неужели наконец-то нашли свое счастье? Стоит признать, у вас отменный вкус на мужчин, — Акихико прицокнул языком и покачал головой. — И да, голубой вам очень к лицу.

— Мужчин? — голос Сораты дрогнул, и японец поспешно раскрыл веер, неловко хлопая себя по губам. — Ах, благодарю, Акихико-сама. И не думал, что вам придется по вкусу.

Кимура ловко замаскировал смятение под кокетство, чтобы все выглядело игрой, но Генри бросило в жар, будто это над ним сейчас так жестоко подтрунивали.

— Вы со мной заигрываете? Не боитесь, что ваш... друг будет ревновать? — Дайске бросил на Генри многозначительный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Определенно, желал спровоцировать на ответную дерзость. Макалистер гневно сверкнул глазами, собираясь проявить твердость, но с губ уже слетело возмущенное:

— Что вы несете...

— Я в чем-то ошибся? — по-змеиному холодный взгляд уперся в Сорату, хотя отвечал Акихико именно коменданту. — О, у меня на такое нюх, — он постучал себя по носу и улыбнулся, и улыбку эту едва ли можно было назвать доброй.

Руми растерянно моргала глазами, пока не определившись, на ее стороне замдира или нет.

Кимура покраснел, старательно пряча лицо за веером и пытаясь справиться с собой.

— Я... — он отступил на шаг, захлопнул веер, излишне эмоционально всучив, почти швырнув его Генри, развернулся и поспешно удалился, едва не спотыкаясь и путаясь в узком подоле кимоно. Он убегал, и Генри не винил его в этом. Мог бы остаться и врезать обидчику от души, но, возможно, тот на это и нарывался.

Руми удивленно проводила его взглядом и повернулась к Макалистеру:

— Что это он?

Генри же не сводил глаз с ухмыляющегося Акихико:

— Да как вы... как у вас язык повернулся? — едва справившись с внезапным приступом ярости, выпалил Генри. — Вы вообще сознаете, как его сейчас оскорбили?

— Считаете себя непричастным?

Генри замолчал. Простой вопрос оказался для него слишком сложным. Потом швырнул злосчастный веер Асикаге и, чертыхнувшись по-английски, поспешил вслед за Соратой. Руми что-то крикнула вдогонку, ей вторил спокойный голос зама, но Генри не стал вслушиваться, иначе без мордобоя точно бы не обошлось.

Кимура яростно сдирал с себя детали женского наряда, когда Генри ворвался в костюмерную. На скрип двери Сората не обернулся, стоя в развязанном халате посреди комнаты, и выпутывал из волос красный шнурок, руки не слушались, но он упорно дергал тугой узел. Оби валялось на полу желтой змеей.

— Дай помогу, — Генри, не дожидаясь неминуемого отказа, подошел и потянул за край шнурка. Узел легко развязался, и освобожденные волосы рассыпались по плечам и спине. — Ты... ты как? Слушай, не принимай близко к сердцу, завтра все забудется, я уверен.

Сората дернулся, порываясь отбить руку, но не успел, и кисть рассекла воздух.

— Забудется? — он отскочил в сторону, скидывая с себя остатки кимоно. — Конечно, забудется! Это же не тебя... — он едва не задыхался от обуревавших его эмоций и не договорил. Тыльной стороной ладони стер с губ помаду, оставляя на руке алый след почти до самого локтя, и все-таки выкрикнул зло. — Не тебя одевали в женское кимоно!

В этом возгласе было столько отчаяния, что Макалистер догадался — дело не только в дурацком переодевании, сумасшедших идеях Руми и стычке с Акихико. Он слишком долго копил в себе обиды, и чаша переполнилась.

— Отнесись к этому как к спектаклю, игре, — Генри честно пытался изображать спокойствие и легкость, но мучения Сораты отчего-то воспринимались как свои собственные. — Черт! — мужчина с силой ударил по стене кулаком. — Вот же урод! Я заставлю его извиниться! А ты, — он сгреб со стула аккуратно сложенную одежду Кимуры и бросил ему, — одевайся.

Глаза повара, подведенные тушью, влажно блестели, полные злых слез, и Генри страстно хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуть им прежнее ехидное выражение. Здесь они были вдвоем, как тогда на маяке, как в медпункте после сражения с Гумо или ночью в комнате коменданта за разбором журналов. Им вроде бы незачем было таиться друг от друга, но Кимура упорно сдерживал себя, кажется, будто он сам не знал до конца, на что был способен, ослабь он этот постоянный контроль.

— У меня этот спектакль уже в печенках сидит, — огрызнулся Кимура, но уже спокойнее, чем минуту назад, поймал одежду и отвернулся, старательно стирая с глаз остатки расплывшейся туши. — Каждый считает, что вправе сказать мне любую гадость. Знаешь, кем я уже успел побывать? — чувствовалось, что, борясь с завязками на брюках, Сората снова начал заводиться. — Хотя нет, трансвеститом меня назвать догадался только ты!

Он замер, зло сверкая глазами на Генри:

— И как? Почувствовал себя... удовлетворенным?

Генри мысленно перевел дух, хотя последнее замечание повара было довольно ядовитым. И все же, похоже, что Сората потихоньку успокаивался. Лучше пусть ругается и кричит, в некоторой степени Генри даже льстило, что именно ему выпала честь стать свидетелем срыва гордого 'самурая'.

— Вполне, — он кивнул. — Значит, ты еще в обиде, да? Может, мне извиниться? Признаю, я был не совсем прав.

— Вам даже смелости не хватает, чтобы полностью признать свою вину! — воскликнул Сората, эмоционально взмахнув руками, не замечая, как переходит на официальный тон, что в его случае, как заметил Макалистер, означало крайнюю степень раздражения. — Думаете, извинения решат проблему? Думаете, можно оскорбить кого-то, а потом просто взять и извиниться? Вы... — он набрал в грудь побольше воздуха, но сумел сдержаться. Перевел дыхание и почти спокойно, чуть дрожащим голосом сказал. — Знаете, Генри, довольно, — Сората стер салфеткой грязные разводы с лица. — Идите к черту. Видеть вас больше не желаю.

— И ты правда думаешь, что я сейчас вот так уйду? — без тени насмешки спросил Генри. Было больно где-то в груди, как будто из нее выбили весь воздух. — Нет. Это мой выбор. Я решил, что мне необходимо именно сейчас быть именно здесь, и ничто меня не убедит, в том, что я поступаю неправильно. Если извинений недостаточно, можешь меня ударить, но не думай, что я не отвечу. Я... я правда хочу как-то помочь, — тут он сбился, порозовел и с вызовом посмотрел Кимуре в глаза. — Я не умею красиво изъясняться, даже по-английски. Но, надеюсь, ты меня хоть немного понял.

Сората отбросил в сторону грязную салфетку и, скрестив руки на груди, посмотрел на Генри, но ничего не ответил.

— С огромным удовольствием уложил бы вас на лопатки, — наконец, выдохнул Сората, вымучивая улыбку, впрочем, и без нее было заметно, что сбивчивая речь британца задела его за живое.

— С удовольствием дам тебе такую возможность, — на самом деле Генри был рад, что все вышло именно так. Он чувствовал, что сказал лишнего, хоть и собирался до последнего отрицать возрастающую симпатию к Кимуре. В том, как тот поменял тему, Макалистеру почудилось понимание. Быть может, время играть в открытую еще не пришло. Им обоим еще только предстояло расстаться со своими 'щитами'.

— Идем в спортзал, — Генри первым подошел к двери. — Я покажу тебе, на что способны настоящие шотландцы.

После ужина, на котором Макалистеру, как и его будущему спарринг-партнеру, поприсутствовать не удалось, Академия будто бы пустела. Генри привел Сорату в спортзал, мысленно празднуя фееричную победу, у него не было ни капли сомнения, что невысокий и тоненький японец уступит яростному напору настоящего горца, коим Генри себя искренне считал. В самом деле, они же не в азиатском боевике.

Сората тут же принялся за дело — расстелил татами и разделся до майки. Генри, тоже успевший переодеться в костюмерной обратно в свое, хмыкнул и закатал рукава рубашки.

— Вижу, ты настроен серьезно? — насмешливо протянул он, нарочно окидывая противника взглядом свысока. Нужно было поддерживать в Кимуре эту злость, она успешно вытесняла неприятные воспоминания. Подумав об этом, Макалистер мысленно обозвал себя сентиментальным дураком за то, что носится с Соратой, будто ему есть до него какое-то дело, как будто за это скажут спасибо.

— Серьезней некуда, — вскинул голову повар и ловко завязал волосы в низкий хвост. — А ты?

Генри выставил вперед кулаки, согнулся, машинально принимая боксерскую стойку. Сората нехорошо ухмыльнулся, что уже должно было насторожить, сделал шаг и перенес вес на одну ногу. Его плечи и вытянутые в направлении Генри руки были расслаблены, колени чуть согнуты, прищуренные глаза излучали ледяное спокойствие.

— Сейчас и проверим, — парировал Генри и выбросил кулак вперед, метя в лицо, но Сората легко уклонился, почти не изменив позы. Генри тут же ударил с другой стороны. Кимура чуть сместился вправо и, пропуская кулак над ухом, схватил за запястье. Кулак разжался. Генри не успел ничего понять, просто почувствовал острую боль в выкрученной кисти. Перед ним мелькнула спина Кимуры, и вот он уже валяется на татами, а японец на одном колене сидит рядом и прижимает его руку к полу.

— Что, черт побери, ты сделал?! — Макалистер дернул кистью, но захват был слишком крепким, стало только больнее.

— Захват одной рукой, айкидо, — пояснил Кимура. — Шихо наге ура, если тебе важна терминология.

— К черту терминологию! — огрызнулся британец. — Как ты вообще смог!

— Ах так! — Сората отпустил его конечность, и Генри охнул от внезапно навалившейся тяжести. Кимура сел на него верхом и крепко зажал коленями. — Все еще сомневаешься?

Генри уставился на него с ужасом, с такого ракурса он парня еще не видел.

— Ты что задумал, мерзавец?

Сората громко хмыкнул в ответ и будто бы специально поелозил задом, устраиваясь поудобнее, потом наклонился, заблокировал одну руку Генри, а потом достал что-то из кармана. Макалистер вытянул шею, чтобы рассмотреть маленький предмет и, когда сумел, принялся активно вырываться:

— Ты сдурел?! А ну живо слез с меня! Придурок!

Сората разразился поистине демоническим хохотом и потянулся к лицу мужчины открытым тюбиком красной губной помады.

— Представь, что это всего лишь игра, — гнусно ухмыляясь, уговаривал он, стремясь дотянуться до губ, в то время как Генри отчаянно размахивал свободной рукой и даже пару раз смазано съездил своему мучителю по физиономии. С большим трудом грубая сила все-таки одержала верх, Генри высвободил руку и, обхватив Сорату за пояс, перекатился на бок, подминая парня под себя. Кимура сдавленно пискнул, ощущая на себе немалый вес шотландца, который, пыхтя и отдуваясь, вытянулся на нем во весь рост. Японец уперся ладонями ему в грудь, силясь оттолкнуть:

— Ты тяжелый... Отпусти!

— Черта с два.

Генри приподнялся на руках, с победоносным видом нависая над парнем, покрасневшим от напряжения, волосы выбились из хвоста, черные прядки прилипли к вспотевшему лицу. Решив, что перегнул палку, Макалистер отвлекся всего на секунду, которой хватило Кимуре, чтобы снова оказаться сверху. Тяжесть на животе была уже почти привычной, и Генри издевательски выдохнул:

— Что-то ты легкий. Цветочной пыльцой питаешься, феечка?

Сората схватил его за воротник, приподнимая, и мужчина уперся руками в пол, помогая ему.

В такой позе их и увидели два ученика, зашедшие в спортзал.

Сэм Чандлер издал восхищенный вздох:

— А чем это вы занимаетесь?

Его друг, Курихара, дернул блондина за локоть:

— Пошли, все равно потренироваться не получится.

На его вечно серьезном лице не отразилась ни грамма эмоций, как будто шеф-повар, сидящий верхом на коменданте мужского общежития, стискивающий его бока коленями и тянущий его к себе за воротник — это обычное дело, ничего, что стоило бы внимания. Генри показалось, что еще немного, и он сгорит от стыда вместе с татами и половиной спортзала в придачу, а Сората так и не удосужился отпустить его рубашку.

Хибики вышел за дверь, и Сэм, подняв вверх большой палец, подмигнул мужчинам и поспешил за другом.

Генри обессилено упал на мат и раскинул руки. Кимура, судя по легкости, слез с него и лег рядом.

— Позор, — лениво пробормотал Макалистер. — Это конец.

Сората повернул голову, и Генри услышал его голос прямо над ухом:

— Боюсь, только начало. И, Макалистер-сан, признайте поражение.

— Ни за что, — он поднял руку и, не глядя, придавил ею парня. — Шотландцы не сдаются.

Это относилось не только к скоротечной драке, и Кимура, похоже, это понял и не возражал. Генри вздохнул с чувством выполненного долга и закрыл глаза.

История восьмая,

в которой темнота обнажает тайные страхи Генри

Запад ли, Восток...

(Мацуо Басё)

'Одиночество преследует нас с самого рождения. Мы вольны думать, что это не так,

которую кто-то давно назвал человеческой душой'

(Акихико Дайске, мемуары)

Прежде Макалистеру не приходилось жаловаться на бессонницу, но, похоже, общение с Соратой накладывало свой отпечаток, и мужчина ворочался в постели, пытаясь заснуть, но сон бежал от него. И тогда Генри сердито откинул одеяло, не с первого раза влез в тапочки, не включая ночника, и отправился в туалет, скорее для того, чтобы проветрится, чем по необходимости.

План Академии уже давно успел уложиться в памяти, Генри позволил ногам свободно нести его, и вышло так, что после непродолжительного бесцельного блуждания, он вышел в холл, как тогда, в свой первый вечер в 'Дзюсан'. Мозаичный пол был залит слабым электрическим светом, а дальние углы тонули в густом сумраке, информационный стенд был подсвечен с двух сторон мертвенно-голубым сиянием ламп. В полной тишине слышались шорохи и скрипы, не замечаемые днем и так обостряющиеся ночью, но кроме них Генри уловил и нечто постороннее. Совсем рядом кто-то тихо-тихо плакал, не напоказ, чтобы заслужить жалость, а по-настоящему горько, сдавленно и безутешно. Мужчина обошел одну из четырех широких колонн с примостившимися к ней мягкими кожаными диванчиками и увидел сжавшуюся в комочек хрупкую девичью фигурку. Растрепанные светло-русые волосы завешивали лицо, но Генри ее узнал.

— Мисс Николь? — он подошел ближе и осторожно тронул девушку за вздрагивающее плечо. — Вы в порядке?

Безусловно, он понимал, что вопрос глупый, но не знал, как иначе привлечь к себе внимание, к тому же плачущие женщины ввергали его в панический ступор, побороть который не всегда удавалось даже по профессиональной надобности. Николь подняла голову и увидела склонившегося над ней мужчину. Темные глаза испуганно сверкнули.

— Макалистер-сан?.. — она сглотнула слезы и провела ладонью по щеке. — Что вы здесь делаете?

— Нет, это вы что здесь делаете в такое время? — Генри присел на корточки. Ода поджала ноги, и ее круглые голые коленки оказались как раз перед его глазами. — Куда смотрит ваш комендант, интересно?

— В это время она смотрит сериал, — охрипшим от рыданий голосом объяснила девушка и мило покраснела. — Мы уже выучили ее расписание.

Генри ободряюще улыбнулся и положил руку на ее неожиданно холодную ладошку.

— Так, прекращайте плакать. Я отведу вас в вашу комнату.

— Нет!

Мужчина нахмурился, а Николь плотнее вжалась в спинку дивана. Огромные, влажно блестящие глаза наполнились неподдельным ужасом:

— Нет! Я туда не пойду! Ни за что, пожалуйста, не заставляйте меня туда возвращаться!

Генри беспомощно поднял руку, и девушка вдруг, тонко всхлипнув, бросилась ему на шею, крепко обхватила и уткнулась носом в плечо. Ее волнистые мягкие волосы защекотали британцу лицо. Неуверенно он положил ладонь ей на спину, и Николь заплакала громче. Слезы душили ее, сотрясали гибкое тонкое тело. Макалистер принялся вполголоса бормотать что-то утешительное, первое, что приходило в голову.

— Ладно, вставайте, — он поднялся на ноги и потянул Ода за собой. — Вам нужно успокоиться. Идемте.

Он рисковал, приводя ученицу в свою комнату в начале двенадцатого ночи, однако иного выхода из ситуации Генри не видел, к тому же Николь немного напоминала ему сестру, не внешностью и даже не характером — Филлис была бойкой шумной девочкой с копной огненно-рыжих волос. Наверное, дело в том, что они были одногодками и обе страдали от того, что рядом не было тех, кто мог бы их защитить.

Генри включил настольную лампу и усадил девушку на кровать.

— Я налью воды, — он плеснул в стакан из графина и протянул ей. — Выпейте.

Николь, припав к стакану, залпом его осушила. Зубы постукивали о край. Генри достал из шкафчика чистый носовой платок и дал Николь, она промокнула зареванное лицо и улыбнулась:

— Спасибо.

— Почему вы боитесь возвращаться к себе? Вас кто-то обижает?

Девушка резко побледнела и прижала платок к лицу. Похоже, снова собиралась плакать, но, не успел британец испугаться, как она негромко ответила:

— Нет. Все из-за меня. Хироши... — она порывисто вздохнула. — Он рассержен на меня, я точно знаю.

— Хироши? — Генри уже слышал это имя. — Хироши Накамура?

Ода кивнула. У нее уже не осталось сил для разговоров.

— Я побуду у вас немного? — попросила она и, не дожидаясь разрешения, легла. Через пару минут ее дыхание выровнялось, девушка подтянула ноги к животу, обхватила руками подушку и уснула.

Генри сидел напротив, под светом лампы, и думал, чем для него может обернуться это вечернее приключение. Его взгляд против воли задерживался на длинных ногах, едва прикрытых чулками и короткой школьной юбочкой в складку. Николь застонала во сне, крепче стискивая подушку. Макалистер поспешил накрыть гостью одеялом, под которым сам недавно лежал. Поправляя его, провел рукой по разметавшимся русым прядям, отводя их с лица. Пальцы случайно коснулись прохладной влажной от непросохших слез щеки, и Николь чуть повернула голову, будто специально поощряя его действия, и Генри отдернул руку.

Его ждала очередная нелегкая ночь.

За полчаса до подъема Генри разбудило шуршание одежды. Поскольку кроме него не должно было быть никого, кто мог бы издавать подобные звуки в холостяцком жилище, мужчина резко распахнул глаза и, щурясь, оглядел комнату, блеклую и серую в тусклом свете разгорающейся зари. Сонный взгляд нашел замершую на кровати девичью фигурку, и память услужливо подсказала, что происходило накануне.

— Доброе утро, — Макалистер потянулся, поднимаясь со стула, где продремал всю ночь, завалившись на столешницу. Тело ломило. — Как спалось? Успокоилась?

Николь зарделась и впилась пальцами в край одеяла.

— Д... да, немного, — она не знала, куда смотреть, глаза бегали из стороны в сторону, а трогательный румянец красиво оттенял светлую кожу. — Простите, Макалистер-сан!

— Простить? — не понял он. — За что?

— Из-за меня у вас могут быть проблемы. Простите меня, пожалуйста!

Генри махнул рукой. Он не особенно переживал, если учесть, что самое, в его понимании, страшное с ним уже случилось, и Хибики с Сэмом тому живые свидетели. Мужчина подошел к столику и поставил электрический чайник греться. Комната наполнилась уютным потрескивающим шумом.

— Я заварю кофе, растворимый, естественно, другого нет. Могу сделать бутерброд... — он зашарил по столу и обнаружил печенье, которое они с Кимурой тогда не доели. — О, есть сладкое. Ты любишь сладкое?

Он обернулся и увидел, что Ода выбралась из постели и уже подошла к двери.

— А кофе?

Девушка замерла, как напуганный зверек:

— Мне надо скорее вернуться к себе, пока моего отсутствия не заметили. Прошу прощения за беспокойство.

Она выскользнула в коридор, и окрик Генри заставил ее испуганно вздрогнуть.

— Ты больше не боишься Хироши?

Он вышел вслед за ней, немного стыдясь того, что не самым благородным образом шантажировал девушку, почти так же, как совсем недавно Руми шантажировала их с Соратой.

— Спасибо вам, мистер Макалистер... — выдохнула Николь и отвернулась. — Я пойду.

Генри прислонился к стене и скрестил руки на груди. Нужно было надавить на Ода, выяснить все, но ее худенькая спина вздрагивала в такт учащенному, беспокойному дыханию. Ее было жаль.

— Увидимся позже, Николь.

Неподалеку хлопнула дверь, и из-за поворота показался Кимура Сората. Он был занят наушниками, а когда поднял голову, практически лицом к лицу столкнулся с Николь. Девушка прижала руки к груди:

— Кимура-сан!

Сората поздоровался и кивнул Генри. Тот почувствовал, что самое время взять удар на себя, потому что проблемы, о которых предупреждала Ода, кажется, уже приближались.

— Доброе утро, — обратился он к японцу. — Собрался на пробежку?

— Доброе, — Сората улыбнулся и добавил после паузы с интонацией, которая Генри совсем не понравилась. — Макалистер-сан.

Николь опустила голову и стрелой пронеслась мимо мужчин, быстро исчезая из поля зрения. Генри отошел от стены и грозно скрестил руки на груди, глядя на Кимуру сверху вниз:

— Что?

— Ничего.

— Нет, ты что-то хочешь сказать, — Генри был готов к отпору и, что скрывать, жаждал защищаться.

— Да ничего я не хочу, — Сората откровенно веселился. — Что вы так завелись, Макалистер-сан? Снова не выспались?

— На сей раз не твоими стараниями!

— Это еще кто из нас больше старался, — Кимура демонстративно нацепил наушники. — Всего хорошего, Макалистер-сан.

Несколько дней выдались на редкость спокойными, настолько, что даже навевали определенные опасения. Скучная рутина навевала тоску поначалу, отчего непоседливая натура шотландца изнывала от вынужденного бездействия, однако постепенно новые заботы захватили его. Как оказалось, работа коменданта тоже требует внимания, усилий и труда. Генри получил несколько уроков от коменданта женского общежития — высокой, почти с него ростом, сухопарой властной женщины с непомерно большим лбом, кажущимся особенно огромным за счет стянутых в тугой пучок волос. Она происходила родом из Германии и явно унаследовала педантичность и строгость своей нации. При первой же встрече она произвела на Макалистера сильное впечатление, пусть и не слишком приятное. Кто бы мог подумать, что по вечерам в одно и то же время 'железная фрау' Мейер превращается в домохозяйку, прилипшую к экрану портативного телевизора, и ничто не способно отвлечь ее от этого занятия. Получив целый ряд инструкций, выраженных в форме приказов, Генри второй вечер подряд около десяти часов вечера отправлялся на обход по второму и третьему этажам, познакомился со всеми учениками, заодно ненавязчиво расспрашивал их о том, что его интересовало. О результатах было говорить пока рановато, но и торопиться нельзя.

Этим вечером Генри вышел из своей комнаты ровно в десять, и в большинстве своем все учащиеся уже сидели по своим комнатам. Мужчина предвкушал скорый поход в душ и мягкую свежую постель, поэтому был не слишком внимателен и не заметил возникшую на его пути девочку. Желудок ухнул в пропасть, по телу пробежала волна ледяных мурашек. Макалистеру было отлично знакомо это мерзкое ощущение, он затормозил, болезненно морщась. Девочка была уже позади и ухватила его за локоть призрачной рукой:

— Стой! Не ходи туда!

Прикосновение было похоже на порыв ветра, лизнувшего влажную кожу.

— Юми? — душа девочки с двумя хвостиками давно не показывалась на глаза, и мужчина уже успел забыть, насколько сильна ее связь с реальностью. — Почему ты это говоришь?

Она приложила пальчик к губам и поманила его в тень. И практически сразу Генри услышал приближающиеся шаги и негромкие голоса. Кто-то спорил.

— Вы перегибаете палку, Сакураи-сан, — первый голос принадлежал Акихико. — Вам так не кажется?

— Нет, — грубо отрезала его собеседница. — И это не ваше дело.

— Ошибаетесь, — от угрозы, промелькнувшей в приятном мягком тембре, Генри пробрала дрожь. — Вам велено присматривать за ним, а не соблазнять. Присматривать. Вам знаком смысл этого слова? Вы заигрались. Или хотите все испортить?

— Выбирайте тон, когда разговариваете со мной! — доктор Сакураи была первой на памяти Генри, кто позволял себе повышать голос в присутствии замдиректора. — Ничего не изменится, в том числе и в моем к нему отношении. Или вы мне не верите?

Они остановились совсем рядом, за углом. Генри вжался в стену, чувствуя холодок, исходящий от Юми.

— Не доверяю. Здесь — моя территория, и вы, Сакураи-сан, пытаетесь навязать свои правила. Мне нужно продолжать?

— Это излишне, — от женщины сильно пахло ненавистными Макалистеру цитрусами, запах которых преследовал его повсюду. — Я вас поняла, но, Акихико-сан, не пытайтесь мне угрожать. Надеюсь, и вы меня поняли?

Она пронеслась мимо, едва не задев Генри развевающимися полами белого халата. Юми исчезла, и Макалистер, дождавшись, когда шаги докторши стихнут, рискнул пошевелиться.

— Выходите, мистер Макалистер, хватит играть в прятки.

Голос Акихико, еще немного звенящий от гнева, заставил Генри покраснеть от волнения. Покинув свое убежище, он предстал перед заместителем директора и опустил голову, как провинившийся школьник.

— Меня искали?

Генри уцепился за возможность оправдаться:

— Да! По поводу мистера Кимуры.

Акихико чуть заметно улыбнулся, поправляя манжет кипельно-белой рубашки:

— А, вероятно, из-за того досадного недоразумения с маскарадом, — юноша оставил манжет в покое и посмотрел Генри прямо в глаза. Насыщенно-фиолетовый цвет радужки легко угадывался даже в полутьме коридора. — Я не отказываюсь от своих слов, но не переживайте. С Кимурой мы уже все обсудили и пришли к согласию. Это не стоило того, чтобы шпионить за мной, мистер Макалистер.

С этими словами он обогнул мужчину и скрылся в своем кабинете.

Желание оправдаться застряло в горле вместе с остальными словами, когда, проходя мимо, Акихико слегка задел его плечом. От зама исходили удушающие волны ярости, так тщательно скрываемой, что она, казалось, от этого становилась только концентрированнее. Хлопнула дверь, слишком громко, чтобы быть случайностью. Генри почувствовал, что напал на след. Женщина, которая позволяла себе так вольно и дерзко разговаривать с Акихико Дайске, не могла быть всего лишь очередным доктором, приглашенным с большой земли. Сакураи Кику не понравилась Макалистеру с первого взгляда, в ее поведении сквозила дешевая наигранность, которую никто не замечал, она крутила Кимурой, как своей игрушкой, и этот факт особенно злил шотландца.

На следующий день он после завтрака направился в медпункт и, стукнув для приличия, вошел в знакомый уже стерильный светлый кабинет, где за столом сидела Кику и листала больничные карточки.

— На что жалуетесь? — ровным голосом спросила она, не поднимая головы. Генри мог видеть только сколотые заколкой-крабом на затылке рыжеватые волосы. Разумеется, крашеные. Даже это в ней было ненастоящим.

— На головную боль.

Сакураи подняла голову, и в ее остром взгляде читалось сомнение:

— Давно это у вас?

— Со вчерашнего вечера, — Генри придвинул стул и сел. — Наверное, услышал что-то не то.

— Очень интересно, — протянула Кику, откидываясь на спинку стула и скрещивая на груди руки. — Впервые встречаю такой диагноз. Что же вы могли услышать, что спровоцировало мигрень?

Она понимала, о чем речь, но не спешила раскрываться, и Макалистер вынужденно отметил, что Сората притягивает сильных женщин.

— Например, чей-то спор. Очень громкий. До сих пор в ушах звенит.

Он посмотрел женщине в глаза, и та твердо встретила его испытующий взгляд. Вдруг Кику усмехнулась:

— Все ясно. Вы совершенно здоровы, но склонны к паранойе. Советую вам отправиться к себе и как следует выспаться. У вас синяки под глазами.

Она поднялась, показывая, что разговор окончен. Генри тоже выпрямился:

— Ответьте мне на пару вопросов, доктор Сакураи.

— С какой стати? Вы полицейский? — она упрямо поджала губы. — Покиньте мой кабинет, если не собираетесь прямо сейчас умирать. У меня много работы.

Твердой рукой Кику указала на дверь, и Генри вышел, ибо в его планы пока не входила открытая конфронтация, однако кое-чего он своим визитом добился. Сакураи что-то скрывает, и ее нужно вывести на чистую воду.

Об этом он размышлял и во время урока с Кимурой Соратой.

Упоминание Николь имени Накамуры Хироши не было случайностью, однако как покинувший остров несколько месяцев назад мальчик мог настолько испугать Ода, что та предпочла провести ночь в постели мало знакомого мужчины, но только не в своей комнате, в одиночестве? Накамура был одним из ребят, срочно и без причины отчислившихся из 'Дзюсан', его фамилия, как и фамилия Юлии числилась в официальном журнале смотрителя, в отличие от Филлис. Отбыли ли они по своей воле или им пришлось это сделать? Живы ли они или стали жертвами неведомого злоумышленника? Генри прикрыл воспаленные глаза. Хотелось спать, но мозг упорно пытался разобраться в хитрой головоломке. Призрак Юми и девушки в белом. Жуткое видение на балу в честь Дня Странствующих Душ. Их что-то должно было объединять...

— Если вы сейчас уснете, я вам этого не прощу, Макалистер-сан.

Голос Кимуры ни на йоту не изменился, но последняя фраза в противовес остальной лекции заставила британца вздрогнуть и открыть глаза. Сората недовольно скрестил руки на груди и, склонив голову к плечу, внимательно изучал Генри.

— Знаете, я бы не советовал в ближайшее время приводить поздних гостей. Вам просто необходимо выспаться, — без тени иронии заметил он. Это можно было бы принять за заботу, не знай Генри японца так, как, смел полагать, успел узнать.

— К твоему сведению, — ядовито парировал он, — я не спал, а размышлял. Это разные вещи.

— В вашем случае, практически идентичные.

— Слушай, ты невыносим! — взвился Макалистер и захлопнул тетрадку, в которой изредка делал пометки и просто бездумно черкал ручкой. — Может, я тебе чем-то не нравлюсь, но это не повод вечно пытаться выставить меня идиотом!

Поднявшись, Генри возвышался над Соратой, но отчего-то складывалось нехорошее впечатление, что, несмотря на разницу в росте, Кимура умудрялся выглядеть доминирующе. В такие моменты Генри невыносимо хотелось съездить ему кулаком по лицу, чтобы насладиться тем, как выражение спокойного превосходства сползет с него вместе с кровью из разбитого носа. Будто что-то чувствуя, Сората развел руками:

— Ничего не могу поделать. Мы же вроде выяснили, как влияем друг на друга. Просто привыкайте.

При этом он выдал очаровательную улыбку, которая смягчила бы и непробиваемого замдира.

— Продолжим?

Макалистер сжал скрученную в рулон тетрадку в кулаке.

— Возможно, мне и правда стоит поспать, — признал он. От резкого движения немного закружилась голова, но, вроде бы, это осталось незамеченным. Макалистер вышел из-за стола и буквально в дверях столкнулся с Николь. Девушка застыла перепуганным зверьком, переводя взгляд с одного мужчины на другого, и было похоже, что она надеялась застать здесь только одного из них.

— Прошу прощения, — она склонила голову. — Мистер Макалистер, я виновата перед вами, из-за меня вам пришлось оправдываться, — Ода повернулась к Сорате и снова поклонилась. — Простите, Кимура-сан! Это было недоразумение, просто случайность. Не думайте плохо о мистере Макалистере, он помог мне, когда... когда... — в этом месте девушка замялась и порозовела, однако Генри было интересно знать именно то, что она никак не могла произнести. — Мне было страшно, и мистер Макалистер позволил мне остаться у него. Мне очень стыдно!

Кимура удивленно приподнял брови, но никак не прокомментировал услышанное, и Генри с облегчением выдохнул — язвительных замечаний японца сейчас только и не хватало.

— Присядь, Николь, — Генри подвел девушку к стулу и усадил. — Уверен, Кимура ни на секунду не допустил о тебе дурной мысли. Да, Кимура? Вот видишь, ты зря переживала.

Ода подняла глаза и встретила доброжелательный взгляд повара, и это придало ей уверенности. Макалистер присел рядом на край стола.

— Мне только до сих пор непонятно, причем здесь Хироши? Разве он не покинул Академию два месяца назад? — заметив, как она покосилась на Кимуру, поспешил успокоить. — Сората в курсе всего, можешь ему доверять.

— Я слышала его голос, — глухо пробормотала девушка. — Голос Хиро... С тех пор, как Минако с ребятами решила устроить тот дурацкий спиритический сеанс. Я правда его слышала, вы мне верите? Мне кажется, он постоянно ходит за мной, от этого мне холодно и очень страшно. Когда Хироши уехал, я ничего не сделала, чтобы выяснить причину, даже не попыталась с ним связаться. Обиделась, ведь мы должны были встретиться накануне, а он не пришел. Больше я его не видела. Ну разве я не дура? Теперь он не даст мне покоя.

Генри мгновенно забыл и про сон и про усталость.

— Вы должны были встретиться? Это Накамура назначил встречу?

— Да, — Николь опасно шмыгнула носом, и британец испугался, что она снова заплачет. — Я пришла вовремя, а он так и не появился. Утром сказали, что он уехал. Но ведь он не мог так со мной поступить! Я уверена!

Генри переглянулся с Соратой. Судя по взгляду, тот тоже догадался, что молодые люди были влюблены друг в друга.

— Ты стала слышать Хироши после так называемого спиритического сеанса? — уточнил Сората, до этого молча стоявший поодаль, возле книжных полок. Ода кивнула. — Почему ты считаешь, что это связано? Эти сеансы устраивают для того, чтобы вызывать духов, ведь так?

— Вы еще не поняли? — Николь нервно стиснула пальцами край юбки. — Хиро мертв!

Сората опустил голову, пряча взгляд, а Генри, напротив, внимательно наблюдал за ними обоими. Сейчас и Кимуру, и Ода объединяло нечто общее, и это был страх. Николь ни секунды не сомневалась, что слышит голос призрака, а вот Кимура... После происшествия в заброшенном храме, где гигантская паучиха едва не сожрала его, японец ни словом не обмолвился о случившемся. Казалось, он вообще предпочел сделать вид, что тот кошмар ему приснился. И Генри казалось, так будет лучше, он замял историю с кровавыми буквами на стене маяка и ни разу не попытался рассказать о своей связи с потусторонним миром. И тут Николь так уверенно заявляет, что ее пропавший друг является в виде бесплотного духа.

Для Сораты это наверняка было потрясением.

— Ты уверена, что тебе не показа... — начал Генри, но девушка его жестко перебила:

— Не показалось! Еще я слышала голос девочки по имени Юми. Я постоянно их слышу, с самого детства, поэтому меня поместили сюда. Думаете, почему мы все здесь? Потому что нас считают ненормальными!

Ода уже почти кричала, но слез не было, впрочем, возможно, они бы принесли облегчение. Макалистер понял, что стоит пока дать ей успокоиться.

— Кто еще был на спиритическом сеансе?

Николь растерялась:

— Сеансе? Зачем вам? Ну, я, Минако со своей соседкой и Курихара с Чандлером.

— Курихара и Чандлер? — Генри склонился ниже, заглядывая девушке в лицо. — Ночью на этаже женского общежития? И что, их никто не заметил?

— Ну они же не по коридору шли... — Николь замолчала, осознав, что выбалтывает чужой секрет. — Мне пора на занятия! Асикага-сан не любит опозданий!

Ода выбежала прочь.

— Вот так завершение урока, да, Сората? — Генри устало провел рукой по лбу, отводя волосы. Кимура не ответил. — Сората?

Японец был бледен, как мел. Его невидящий взгляд с трудом сконцентрировался на шотландце, но все равно как будто его не заметил. Генри это вовсе не понравилось, он слез со стола и подошел к Кимуре.

— Эй, что с тобой?

— Все хорошо, — повар взял себя в руки и даже сумел улыбнуться. — На сегодня вполне достаточно, следующее занятие завтра в это же время.

И он быстро покинул библиотеку, хотя Генри было необходимо обсудить с ним новую информацию. Мужчина покачал головой и поморщился от боли. В таком состоянии у него едва ли получится что-то придумать, поэтому, прикинув план ближайших действий, Генри вернулся в свою комнату, завел будильник и лег вздремнуть, быстро провалившись в глубокий и крепкий сон без сновидений.

Генри давно нужно было взяться за этих двоих всерьез. После того, как их с Соратой, выражаясь грубо, застукали в компрометирующей позе в пустом спортзале, желание припереть Чандлера и его молчаливого товарища к стенке стало невыносимым. Случайная оговорка Николь навела бывшего полицейского на мысль о засаде, эта идея плотно обосновалась у него в голове, и британец тут же принялся разрабатывать стратегию. К тому же стоило хоть ненадолго выбросить доктора Сакураи из мыслей, иначе это снова грозило обернуться жуткой головной болью.

Согласно планировке здания, для своих ночных походов непутевая парочка студентов могла выбрать только один маршрут, который пролегал мимо комнаты коменданта, от одной лестницы к другой, находящейся на подступах к холлу. Прямо рядом с подъемом на второй этаж Макалистер присмотрел неприметную кладовку, тонкая дверь которой могла бы послужить ему укрытием, не заглушая звуков из коридора. Дождавшись отбоя, Генри вышел из комнаты и быстро добрался до кладовки. Свет включался снаружи, но мужчина заранее убедился в том, что он не проникает сквозь щели, и притаился. Если от бесбашенного австралийца Сэма всегда ожидаешь чего-то подобного, то Хибики его удивил. Бесстрастный, спокойный, даже равнодушный парень с холодным отстраненным взглядом меньше всего вязался с образом ночного посетителя женской половины. Однако операция уже вошла в решающую стадию. Послышались шаги и приглушенные голоса.

— Если Минако опять устроит какую-нибудь потустороннюю фигню, я пас, — на повышенных тонах заявил Сэм. — Достало уже. Привидения, привидения... — он противно взвыл и тут же перешел на сдавленный смех.

— Мне казалось, от нее ты готов терпеть любую блажь, — подколол Курихара. Парни как раз подходили к кладовке.

— А ты послушно идешь со мной, как только слышишь упоминание о малышке Николь.

— Заткнись!

— Учти, ее сегодня не будет. Наша французская конфетка совсем умом тронулась после ухода Накамуры, — Генри припал к двери, жадно вслушиваясь в излияния Сэма. — А жаль, такая мордашка пропадает...

— Все сказал? — глухо огрызнулся Хибики и, судя по шлепку, несильно ударил друга по коротко стриженому затылку. — Тогда шагай молча, пока ни на кого не нарвались.

— Скажем, что в туалет пошли. Вместе. Такое иногда случается. Ай! Больно же!

Они поравнялись с кладовкой, Генри отступил вглубь, случайно задев прислоненные к стене швабры, ловко их поймал, не дав упасть, но шум все равно должен был спугнуть мальчишек. Макалистер разозлился на себя за неосторожность, такая засада и все зря.

И тут свет погас.

Стал так темно и тихо, что звук вырывающегося из груди, ставшего вдруг поразительно хриплым дыхания казался неимоверно громким. Генри прижал ладонь ко рту, борясь с нахлынувшей дурнотой. Никто не мог знать, что он с детства страдал клаустрофобией, никто не мог специально выключить свет, оставив его одного в тесной, два на два метра клетушке. Генри заставил себя дышать ровно, отнял руку от лица и сделал шаг к двери. Толкнул. Не получилось.

— Черт! — он налег на преграду всем весом. — Проклятие!

Руки затряслись, а ноги внезапно стали ватными. Генри вцепился в дверную ручку, но липкие потные ладони соскользнули с нее. Воздуха не хватало, легкие горели огнем, а с пересохших губ срывались судорожные полу-вздохи полу-всхлипы. Генри охватывала давящая паника, которая стирала из головы все разумные мысли. Кромешная тьма вгрызалась в мозг сотней острых игл, храбрый шотландец сполз по стене, разом превратившись в десятилетнего мальчишку, которого случайно заперли на ночь в холодном сыром погребе. У него был низкий каменный потолок, с которого изредка срывались тяжелые капли, а к массивному деревянному люку вела приставная лесенка. Маленький Генри долго плакал, звал маму, а потом просто вцепился руками в ледяные металлические перекладины и, прижавшись к ним всем телом, часто дышал, уставший от рыданий и измученный страхом. Отец всегда учил Генри быть сильным и храбрым, и Генри честно старался стать настоящим шотландцем, чтобы с гордостью носить фамилию Макалистер. А тогда он плакал, как девчонка, навзрыд, стыдился сам себя, сжимал кулаки, но темнота окутывала его черным плащом, и он тонул в ней, как в растопленной смоле. Темнота забивалась в нос и горло, не позволяя дышать. Генри сполз на пол, чуть присыпанный влажной соломой, и расширенными от ужаса глазами уставился вверх, на вожделенный выход. И тогда впервые увидел мертвеца.

Разумеется, он испугался, но сил было так мало, что на полноценный испуг их не хватило, к тому же девочка, хоть и была полупрозрачной и мягко мерцала, вовсе не казалось страшной. Она присела на корточки рядом с ним и заглянула в глаза. Генри никогда прежде не видел таких глаз, как у нее — бесцветные, будто выцветшие, как и вся ее фигура, и в них будто закручивались водовороты, свинцово-серые, как зимнее море.

— Привет, — поздоровался Генри. — Ты кто? Я тебя знаю?

Она покачала головой, а потом вдруг упала вперед, прямо на него. Генри почувствовал, как сквозь сердце проходит невыносимый холод, кожа леденеет и все внутри него точно покрывается коркой льда.

Утром мальчика обнаружили, достали и отогрели. А когда он рассказал про сияющую девочку и описал ее, мама разрыдалась, а отец рассказал, что это была ее сестра, утонувшая в море в раннем детстве.

Макалистер сжал голову руками и тихо заскулил. С тех пор он приобрел эту позорную фобию, которую приходилось тщательно скрывать. Хорош же будет бьющийся в истерике полицейский, застрявший в обесточенном лифте. Только один человек был в курсе, но она надежна как скала. Генри пытался зацепиться за мысль об оставшейся в Англии подруге, но сознание плыло, и мужчина больше не мог сопротивляться удушающему ужасу.

— ... Генри! Посмотрите на меня. Ну же... Генри...

Макалистер открыл глаза, но не увидел ничего, однако было мягко и тепло, и тихое шуршание ламп внушало надежду.

— Генри, не пугайте меня так.

Затылка что-то легонько коснулось, Генри дернулся и обнаружил, что сидит на полу, уткнувшись лицом в колени Кимуры. Будучи совершенно дезориентированным, британец несколько раз растерянно хлопнул мокрыми ресницами, соображая, что с ним произошло. Потом вспомнил и судорожно схватил Сорату за края расстегнутой спортивной куртки.

— Боже, Сора! — с трудом подавил всхлип. — Это ты...

— Точно подмечено, — ровным тоном подтвердил он, аккуратно пытаясь отодрать пальцы шотландца от своей одежды. — Возьмите себя в руки и скажите уже, как оказались заперты в кладовке? Эй, меня в руки брать не надо, — он дернулся было, но Генри отцепился от куртки и стиснул парня в излишне крепких объятиях. — Да что на вас нашло?!

— Я... Ох, Сора...— Макалистер втянул носом исходящий от повара запах ванили и нехотя отстранился. — Прости.

Генри уперся руками себе в колени и опустил голову. Ему должно было быть стыдно за то, что его застали испуганным и плачущим, но пережитое все еще не отпускало его, а присутствие Сораты внушало такое спокойствие, какое Генри не испытывал уже много лет.

— Никому не говори, ладно?

— Можно было и не просить, — Кимура поднялся и протянул руку. — У всех свои страхи, в этом нет ничего такого, чего стоило бы стыдиться.

Генри с благодарностью ухватился за руку и поднялся. На выходе Сората обернулся и с лукавой улыбкой спросил:

— А кто такая Кейт?

Макалистер понял, что, видимо, в бреду произнес это имя, и покраснел.

— Ладно, — Кимура передернул плечами. — Должна же и в вашей сумбурной жизни быть хотя бы одна дама. Хотя, если честно, я уже начал сомневаться.

И поспешно выскочил в коридор, не дожидаясь ответа.

Генри с радостью покинул кладовку, а в голове уже крутились планы мести. Курихара и Чандлер еще поплатятся за свои шуточки.

Не было еще и шести утра, поэтому громогласный стук в дверь стал для парней полнейшей неожиданностью. Генри прекрасно понимал, что время для допроса должно быть подходящим, и пришел так рано, как смог, чтобы застать шутников врасплох, что ему с блеском удалось.

— Что случилось? — Сэм появился на пороге, сонно щурясь и яростно почесывая всклоченную блондинистую шевелюру. — Пожар? Землетрясение? Директор появился?

Макалистер проигнорировал идиотские вопросы и прошел в комнату. Хибики сидел на кровати, свесив ноги, и мрачно наблюдал за вторжением.

— Эй! — возмутился Чандлер, силясь сбросить с себя остатки сна. — Это произвол! Я же еще в пижаме!

— Это не пижама, — машинально поправил Генри, учитывая, что Сэм стоял перед ним в одних трусах.

— Тем более!

— Потише, Сэм, — спокойно перебил Курихара и поднялся. — Что вы хотели, Макалистер?

Уважения в его голосе не было совсем. Казалось, даже с соседом по комнате он разговаривает приветливее, хотя Генри предполагал, что слово 'приветливость' напрочь отсутствует в его лексиконе.

— Где находится потайной ход в женское общежитие? — наудачу спросил шотландец и, похоже, попал в цель, судя по тому, как сдавленно охнул за спиной Чандлер. Более сдержанный Хибики только упрямо вскинул голову:

— Какой ход? Мы ничего не знаем.

Генри не планировал уходить ни с чем, он уселся на стол, чем изрядно разозлил Курихару, и саркастически усмехнулся, подражая Кимуре:

— Я подожду, пока вы вспомните, а если нет, спрошу у Акихико. Уж он-то наверняка мне поможет, правда, придется для начала рассказать ему о ваших похождениях и спиритических сеансах, если фрау Мейер этого еще не сделала. Времени до завтрака еще полно.

— Вы... вы просто ужасны, — поразился Сэм и бросил на друга испуганный взгляд. — Если Дайске узнает...

Губы Хибики презрительно дрогнули:

— И ты так легко все расскажешь?

Мальчишки переглянулись, и Генри почудилось, что они общаются между собой без слов, по крайней мере, отведя глаза, Курихара уже не казался таким надменным, а Чандлер — напуганным.

— Давайте заключим договор, — сказал он. — Мы показываем вам ход, а вы держите его в секрете. Идет?

— Почему я должен согласиться? — прищурился мужчина. Он чувствовал подвох, и не ошибся.

— Потому что нам тоже есть, что рассказать зама. Например, о том, что вы интересуетесь отчислившимися учениками, — с этими словами Курихара протянул руку. — Договоримся?

Генри медлил. Чандлер переглянулся с другом и вредным голосом испорченного подростка добавил:

— И про вас с Соратой тоже не расскажем.

Генри решился. Безусловно, что бы ни вообразили эти двое, едва ли их слова заинтересуют Акихико, и все же дурацкие слухи не входили в планы британца. Он пожал ладонь:

— Договоримся. Но вы показываете ход немедленно. Оба.

Толстые стены Академии были точно созданы для подобных лазеек, Генри это отметил сразу же по прибытии, а место, в которое его отвели ученики, привлекло его внимание не так давно. В этом углу холла, прямо за массивной колонной, постоянно перегорала лампочка.

— Там пыльно и кругом пауки, — предупредил Чандлер. — Лезьте сами, если хотите, но условный стук мы вам не...

— Заткнись уже, — Курихара отвесил другу подзатыльник. — Мы уходим.

Макалистер остался один перед темным узким лазом в стене, скрытым декоративной панелью. Узкий луч карманного фонарика едва осветил металлическую винтовую лестницу, шаткую и непрочную на вид. От прикосновения она пошевелилась и заскрипела, странно, что этого звука раньше не было слышно. Определенно, одному туда лезть было опасно.

Сората после общего завтрака сидел на кухне и готовился приступить к трапезе. Перед ним стояли две пиалы, с рисом и мисо-супом, лежали палочки, и повар вдыхал приятный дразнящий аромат. Работники кухни разошлись на перерыв, и Кимура был предоставлен самому себе. Взяв в руки палочки, он приготовился насладиться заслуженной трапезой, как вдруг вздрогнул от звука хлопнувшей двери.

— Генри, что вам здесь надо? — не слишком приветливо осадил он Макалистера, ворвавшегося в святая святых шеф-повара. Шотландец предпочел не вступать в бессмысленную дискуссию, прекрасно зная, каким вредным может быть Кимура, если он не в духе. Мужчина подошел к его столу, осмотрел скромную трапезу, втянул исходящий от нее аромат и только сейчас заметил, что пропустил завтрак. Странно, но, несмотря на страстную любовь к еде, особенно вредной и мясной, в Академии ему частенько приходилось голодать, поэтому Генри решил отложить приведшее его сюда дело хотя бы на полчасика.

— Не покормишь товарища? — он очень постарался обаятельно улыбнуться, надеясь, что Сората не станет упрямиться и покажет уже, наконец, свое профессиональное мастерство. Японец молча отложил палочки и окинул Макалистер хмурым взглядом:

— Буфет открыт круглые сутки.

Впрочем, почти сразу поднялся и направился к плите:

— Могу приготовить яичницу. Будешь?

Пока Кимура деловито сновал возле разделочного стола, Генри внимательно за ним наблюдал, подмечал, каким уверенным он становится, оказываясь в родной стихии. Куда-то сразу пропадала вялость, ощущение того, что он плывет по течению. Такой Сората очень нравился Макалистеру, но одновременно и внушал опасение. А насколько же хорошо он его знает?

— Спасибо, — перед Генри возникла тарелка. — Уммм... Вкуснятина. Сора, ты гений.

Кимура с легкой улыбкой принял комплимент и, присев напротив британца, занялся собственным завтраком.

— Ты ведь не просто так зашел, — констатировал он факт, видимо, и не надеясь получить от еды должное удовольствие. На плите засвистел чайник, но Генри уже промокнул губы салфеткой и с сожалением поднялся:

— Да, ты прав. Мне нужна твоя помощь.

На счастливый исход я уже давно не смею и надеяться...'

История девятая,

в которой выясняется, что верить своим глазам можно далеко не всегда

Уволили старых слуг.

(Рансецу Хаттори)

'Можете ли вы назвать себя человеком с кристально чистой совестью? Я нет.

что наши глаза хотят видеть. А они частенько ошибаются'

(Акихико Дайске, мемуары)

— Твоя тяга к темным замкнутым пространствам начинает меня пугать, — вполголоса признался Кимура, рукой попробовав шаткую металлическую лестницу. На пальцах сразу же осела пыль и клоки невесомой, но очень липкой паутины, вызывающие желание как можно скорее вымыть руки. Узкая полоска света с трудом пробивалась сквозь щель в стеновой панели, и та почти сразу исчезла за широкой спиной Генри.

Попытка Сораты едко, уже почти по привычке, пошутить, прозрачно намекая на недавний инцидент в кладовке, шотландцем была просто проигнорирована. Вместо ответа тот щелкнул фонариком, и в грязно-рыжеватом свечении заплясали встревоженные пылинки. Сразу стало как-то труднее дышать, и на зубах заскрипел песок.

— Лезь вперед, — Генри вскинул голову и подсветил тронутые ржавчиной ступени.

— Почему я? Ведь это ты что-то хочешь там найти, — Сората попятился, врезаясь спиной в острый поручень, и едва не вскрикнул, когда на нос ему приземлился маленький паучок. Но вовремя сдержался и стряхнул с себя незваного гостя.

— Если я упаду, 'Дзюсан' останется без твоего непревзойденного кулинарного таланта, — Генри, казалось, успел заметить позорный испуг японца и победоносно ухмыльнулся.

— Я приму это как комплимент, — Кимура с досадой поморщился и спорить не стал. Нащупал замшевой сандалией узкую ступень и мысленно попрощался с очередными светлыми брюками, сделав в памяти зарубку обновить гардероб. — Но могу уверить, что мои скромные полцентнера веса при падении тоже вполне способны сломать твою могучую шею.

— Про шею я тоже почту за комплимент, — не остался в долгу Макалистер, поудобнее перехватывая фонарик. — Но дальше лучше промолчи, я могу не выдержать твоих двусмысленных пошлых шуточек.

Кимура, успевший подняться уже на добрую дюжину крутых постанывающих ступеней, от любопытства замер.

— И что тогда будет? — не удержался он и тут же получил фонариком по лодыжке.

— Сората!

— Ладно-ладно, — как можно равнодушнее согласился повар и продолжил восхождение. Длинный узкий лаз походил на давно пересохший колодец, один раз Сората не удержался от соблазна коснуться пальцами кирпичной кладки, а на следующем шагу уткнулся взглядом в узкую деревянную дверь, а лестница слилась с небольшой монолитной площадкой.

Неожиданный раскат, хоть и приглушенного стеной, но все еще звонкого девичьего смеха, заставил обоих вздрогнуть от неожиданности. Кимура посторонился, прижавшись спиной к холодной стене, и уступил место Генри.

Мужчины переглянулись и сразу поняли, что оказались на уровне второго этажа женского общежития, скорее всего, прямо возле комнаты ?8, если Сорате не изменяла память, мысленно нарисовавшая в голове план здания. Именно этим путем по ночам мальчишки проникали в комнату к своим подружкам. Небольшие часики с подсветкой на цепочке, выуженные Кимурой из кармана брюк, напоминали, что сейчас начнутся занятия, и припозднившиеся хохотушки вот-вот покинут свои апартаменты. И правда, спустя несколько долгих мучительных минут немого ожидания, послышался хлопок и звон ключей.

— Не знаю, что ты хотел здесь найти, но лестница ведет дальше, — прокомментировал Сората. Он чувствовал себя слишком неловко, словно оказался заперт в шкафу женской раздевалки — и стыдно, и выдавать свое присутствие нельзя, а там и не воспользоваться возможностью поглазеть как-то глупо.

— Я и сам не знаю.

Старый особняк, коим было здание Академии, на высоту этажей никогда не жаловался, поэтому следующая монолитная площадка с дверью, идентичная предыдущей встретилась еще через метров пять, не меньше. На этом участке подъема было не просто пыльно — толстый налет жирной, почти въевшейся грязи покрывал ступени и шаткие перила винтовой лестницы. Длинные гирлянды паутины, из мух, пауков и прочей живности, свисали вниз и норовили залезть в глаза, рот и уши, липли к волосам и телу.

Излишне чистоплотный японец был готов взвыть от мерзкого ощущения, пауки, к которым он с некоторых пор питал отвращение, мерещились ему всюду. Иной раз он вздрагивал, слишком резко отмахиваясь от очередного клока грязи с давно засохшей листвой, неизвестно как здесь оказавшейся, отчего шаткая конструкция лестницы угрожающе пошатывалась и истерично взвизгивала.

— Ты там аккуратней, — не выдержал Генри. — Не хватало, чтобы ты действительно грохнулся.

Задерживаться на площадке третьего этажа они не стали, к тому же лестница на этом не закончилась и продолжила закручиваться дальше. Вверх Кимура уже старался не смотреть, напротив, опустил голову и, с трудом сдерживая брезгливость, шел напролом. Очень многое ему хотелось сказать сейчас британцу, но даже мысль о том, что, открыв рот, он попробует на вкус полугодовой рацион местных восьмилапых обитателей, приводила его в ступор и заставляла отложить возмущения на более удачный момент. Поэтому он недовольно сопел, пыхтел, пока не уперся головой в тяжелый металлический люк.

— Что там? — отозвался снизу Генри и принялся отплевываться. — Ну и мерзость.

Сората повел рукой, смахивая по окружности всю попавшуюся грязь, и попытался скатать ее с пальцев. Перед люком на уровне нормального человеческого роста также оказалась площадка, Сората соскочил на нее и ожесточенно заскреб ладонями о голые кирпичи. Потом вытерся лицом о собственное плечо, оставив липкое кружево на ткани водолазки, и, наконец, решился ответить.

— Люк. Предполагаю на чердак. Мне не открыть, — и сплюнул в сторону ненавистный песок. — Поднимайся. И что ты собираешься тут найти?

Макалистер поравнялся с ним, облизал узкой полоской света самого Сорату, ступени и уперся круглым пятном в ребристый металл двери. С краю пошатывался ржавый замок, на поверку чуть ли не рассыпавшийся в руках британца, но сам люк неуверенному напору не поддался.

Что там мудрил Генри, Сората не смотрел. Ему за эти от силы четверть часа впечатлений хватило, к тому же он неплохо представлял, сколько трухи посыплется на их головы, когда путь наверх все-таки откроется. И не ошибся.

Люк протяжно скрипнул, и жуткий стон ухнул по узкому лазу вниз. А следом за ним посыпался мусор: щепки, сор и, наверняка, мышиный помет. Сората поморщился, отряхнул волосы и полез следом за британцем. Удушливый, нагретый от крыши воздух дыхнул в лицо.

— Только что мы оповестили всю Академию о нашей проделке. Как думаешь, когда нас постигнет кара замдиректора? — Кимура пытался шутить. Это тоже было его обыденной привычкой — шутить и улыбаться каждый раз, когда сердце сжималось в болезненном предчувствии неприятностей. Ну или когда от него просто требовали серьезности.

— Может, не постигнет. Вдруг подумают, что это местное Кентервильское привидение.

— Не поздновато ли привидению громыхать спустя тринадцать лет с открытия 'Дзюсан'? — поинтересовался Сората, продолжая скрупулезно стряхивать с себя грязь и отцеплять клоки паутины. Осматриваться он не спешил.

— Думаешь, за время работы Академии никто не пользовался этим люком?

— На чердак есть более цивильный ход, — японец хмыкнул и, наконец, поднял взгляд. — К тому же ты сам видел замок. Его не трогали лет пятьдесят, не меньше.

Чердак был огромен. Именно так, как и полагалось чердаку в старом английском особняке конца девятнадцатого века. Об этом Кимура вспомнил случайно, когда сумел оценить масштаб строения. Еще в первый год своей работы в 'Дзюсан', когда старые боль и апатия уже схлынули, а новые еще не достигли своей вершины, он с увлечением интересовался всем, что могло хотя бы чуть-чуть притупить неприятное чувство в груди. В том числе и историей этого необычного места, о котором практически ничего не было известно.

Само здание давно было реконструировано, подогнано под современные требования и нужды учебного заведения, а вот чердак, точнее его ограниченная часть, предстал перед мужчинами почти в первозданном виде.

Через покрытые налетом стекла пробивалось солнце, рисуя сквозь пыль пятнистую тень на полу и предметах. Воздух казался здесь густым, как взболтанная речная вода. Крупные кружева паутины оплетали углы и перекрестья опорных балок, натягивались между давно ненужными никому вещами, сваленными в дальнем углу. Шкафы, сундуки, зеркала в массивных бронзовых рамах безжизненно взирали на гостей своими тусклыми померкшими поверхностями.

Веяло стариной, почти такой же, как в заброшенной церкви, только на чердаке было сухо и легким не хватало воздуха.

Генри шагнул вперед, всколыхнув пласт пыли.

— Лет пятьдесят? — завороженно переспросил британец, глядя куда-то под ноги. Местами ровный слой подергивался хлопьями, казался толще или, напротив, тоньше, так что сквозь серую вуаль отчетливо проглядывались доски пола.

— Если кто-то здесь и был после того, как чердак закрыли, это было очень давно, — Кимура разгадал ход его мыслей и осторожно продвинулся вперед. Было душно, и грязная кожа на лице и обнаженных участках рук тут же покрылась пылью и влажными дорожками пота.

Если Генри и планировал найти здесь следы своей сестры, то он глубоко ошибся.

— Лучше вернуться, пока нас не хватились, — холодок пробежался у Кимуры по шее, и он оглянулся. Но, разумеется, позади никого не было, а глухо застекленные окна не пропускали воздух. Сквозняка быть не могло.

— Раз мы здесь, давай хотя бы посмотрим, — возбужденно ответил Генри, проходя дальше. Его словно что-то манило вперед. На чердаке действительно было что посмотреть, но Сората не разделял его восторга.

— Любопытство кошку сгубило, Макалистер.

— Да ладно тебе. Разве не любопытство завело тебя в храм?

— Нет, — ответил Сората слишком резко и замолчал. Обсуждать этот неприятный эпизод ему совершенно не хотелось и вовсе не потому, что он боялся или стыдился его. Просто намного проще было представить, будто ничего не произошло.

К облегчению японца, Генри продолжать разговор не стал. Он увлеченно осматривался, касался старинной мебели кончиками пальцев, словно боясь повредить, заглядывал в ящики и шкатулки, откинул массивную крышку сундука и, разумеется, поднял столп пыли, закашлялся, чем усугубил ситуацию еще сильнее. Сората невольно закрыл рот ладонью и, подойдя ближе, заглянул в сундук.

Внутри было почти чисто. На фоне поблекших мертвых красок заброшенности атласная черная ткань с богатой вышивкой казалась настолько яркой, что резала взгляд.

— Что это? — поинтересовался Генри.

— Кимоно, — японец восхищенно коснулся ткани. — Куда качественней, чем тот реквизит, в который нас наряжала Асикага.

Кимура не был экспертом в тканях, но чтобы почувствовать разницу, им быть и не требовалось. Он присвистнул, вытаскивая наряд на свет и расправляя. Что-то выпало из ласково шелестящих складок и глухо шлепнулось на пол. Генри наклонился, чтобы поднять.

— Ручная работа, — выдохнул Сората, проводя пальцами по сплетению разноцветных нитей. — Это так странно. Откуда здесь взялось кимоно, если дом принадлежал английскому аристократу?

В руках Макалистера оказалась продолговатая лакированная шкатулка, украшенная традиционной японской гравюрой. Углы крышки, обклеенные тканью, от времени слегка обтрепались, а замочек, украшенный кисточкой, сломан. Генри не слышал Сорату, уши заложило, словно в самолете. Он провел рукой по чуть рельефной росписи, стирая остатки застарелой грязи, и приоткрыл крышку.

— Мама... мама ведь не придет больше? — по-детски звонкий голосок прорезал ватную тишину. Хриплые ноты из старой музыкальной шкатулки вторили ему незнакомой и незамысловатой мелодией. Макалистер обернулся, но вокруг никого не было.

Послышался всхлип, словно ребенок собирался расплакаться:

— Она больше не любит меня?

— Дитя, ты здесь совсем одна? — по-картонному ласковые интонации ответившего мужского голоса показались Генри смутно знакомыми.

— Мама уехала, она оставила меня, — снова всхлип. — Вдруг она больше не вернется? Мне страшно.

— Не бойся, дитя, мама обязательно придет.

Генри закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Голоса звучали совсем рядом, совсем как настоящие, но на чердаке не было никого, только он один. И Кимура.

— Правда? Ты не обманываешь?

— Конечно же, нет. Она ушла, потому что хотела тебя защитить, она сама мне это сказала.

Генри не сдержал улыбки. Мужской голос, такой теплый и приятный, был пропитан той спасительной ложью, которой убаюкивали детей в приютах. Хотелось верить, что за этими словами стояли действительно добрые намерения.

— Я спою тебе колыбельную, которую пела мама, — и мужчина запел. Тихим, ласковым, почти потусторонним голосом, отбивающимся от стен множеством слоев эха.

День убывает.

Осень пройдет.

Сората встрепенулся. Голос Генри звучал словно с того света, а слова, тронутые неуверенностью и акцентом — из другой, доакадемической жизни. Сердце замерло, прежде чем снова пропустить очередной толчок крови.

— Генри, что это? — он тронул коменданта за плечо, тот сморгнул и сфокусировал взгляд на растерянном японце:

— Тебе она знакома? Эта песня?

— Мне в детстве ее пела мама, — Кимура убрал руку и смущенно отвел взгляд. Не в его духе было пускать в свои сокровенные воспоминания посторонних, но атмосфера буквального требовала честности. Врать Генри Сората почему-то был не в силах. — А ей — бабушка. Это семейная колыбельная. Откуда ты знаешь ее?

Сората стоически выдержал испытывающий взгляд британца. Генри взвесил что-то в уме, а потом развел руками.

— Не помню. Где-то услышал, а сейчас будто само вырвалось, — неловко отмахнулся Макалистер, и Кимура полностью убедился, что тот врет. Его выдавала поспешность, излишняя небрежность и легкий румянец на щеках, но Сората не стал его упрекать. Британец был замкнутым и куда более скрытным, чем сам Кимура, насколько, конечно, он мог об этом судить.

— А в шкатулке что? — чтобы не смущать коменданта, он поспешил сменить тему и с любопытством заглянул за плечо. Генри извлек из углубления старые снимки, давно пожелтевшие, покрытые разводами, словно кто-то проливал над ними горючие слезы.

Разделив небольшую стопку на две части, одну он протянул Кимуре. На доставшихся японцу снимках был запечатлен мужчина в строгом европейском костюме того времени, достаточно дорогом, насколько мог судить Сората и насколько позволяло качество фотографий. Он был или один, или с семьей, но всегда на острове. На групповом снимке мужчина, высокая чинная женщина в строгом английском платье и двое мальчиков-подростков стояли на песчаном пляже на фоне моря. Неумелый фотограф зацепил край шатра и деревянную мостушку с привязанной лодкой. Вдали, на фоне предрассветного неба, виднелся небольшой островок. Тот самый, который утром они с Генри видели с маяка.

— Сора! — японец вздрогнул и оторвался от просмотра. Генри подсунул ему под нос карточку, на которой уже знакомый Сорате мужчина стоял возле сидящей на стуле японки в праздничном кимоно, очень дорогом и очень красивом. — Руми тебя больше никогда не переодевала?

Вопрос звучал странно, это понимал даже сам Макалистер — повар никак не мог быть запечатлен на снимке, которому исполнилось не меньше века. Однако самого Сорату поразило совсем не это.

— Мама?

— Мама? — переспросил Генри, выдергивая из рук японца карточку и снова рассматривая ее. Красивая женщина, если подумать, и впрямь была удивительно похожа на Кимуру, каким он предстал перед Генри в голубом кимоно, с присобранными волосами и подкрашенными глазами. Но теперь, всмотревшись, британец смог увидеть различия, что казалось непривычным — в первые дни после прибытия в 'Дзюсан' Генри с трудом отличал японцев друг от друга, выделяя из них только Руми и Сорату. Первая обладала коротко стрижеными волосами, что для азиатских девушек в его представлении было несказанной смелостью, а второй — необычным разрезом глаз и по-мальчишески хрупкой фигурой, совсем не соответствующей не только возрасту, но и должности. Не знай Генри, что этот длинноволосый юнец — шеф-повар, принял бы в лучшем случае за студента, в худшем — за не очень складную студентку.

Женщина на снимке выглядела старше.

— Вы очень похожи, — выдавил из себя Макалистер.

— Генри, этому снимку не меньше ста лет. Ты и правда думаешь, что это моя мать?

— Ну-у-у, это может быть кто угодно. Вы японцы все так похожи.

Сората насупился, вырывая из рук коменданта карточку. Про "узкоглазых" он тоже был уже наслышан, а из уст Генри такое стереотипное мнение звучало особенно обидно.

— Это вы, европейцы, как с конвейера сошли, — огрызнулся он. — А это кто?

Возле женщины стояла девочка, тоже японка, с длинными черными волосами, в ситцевом пальтишке, в каких ходили дети прислуги. Длинные худые ноги торчали из-под укороченной юбки, открывая острые колени. Царапины, больше похожие на дефекты пленки, покрывали тонкие лодыжки. По лицу Генри было заметно, что она ему знакома.

Макалистер вскинул голову, глядя куда-то Сорате за спину и закусил губу.

— Нам пора уходить, — он резко сгреб снимки, собрал их в шкатулку и спрятал за пазуху. Теперь его вязаная жилетка некрасиво топорщилась на груди.

— Это воровство! — упрекнул его Сората, пытаясь скрыть собственное волнение. Он кожей ощущал собственный страх, видел его плескавшимся в голубых глазах Генри, и, казалось, что-то темное отражалось в расширенных зрачках. Кимура обхватил себя за плечи и поежился, не решаясь обернуться и посмотреть за спину. Макалистер видел кого-то за его спиной. Снова. И снова жестоко скрывал это от него.

— Это изъятие улик, — Генри с охотой поддержал игру, безжалостно комкая кимоно и утрамбовывая обратно в сундук.

— А я, получается, понятой?

— В лучшем случае — да. В худшем — соучастник, — британец больше не смотрел на Сорату. Он торопился покинуть чердак, пока еще не отдавая себе отчет в том, что по-настоящему напуган.

— Макалистер, ты... — Кимура поймал коменданта за рукав возле самого люка. Генри растеряно покосился на японца, но тот лишь поджал верхнюю губу и поднял вверх указательный палец. В ту же минуту снизу послышался шум звонка. — Лучше дождаться, пока начнется следующая пара.

Из-за их с Генри маленькой проделки, вопреки ожиданиям, ничего не изменилось. В Академии все так же кипела жизнь, немного странная и необычная в привычном понимании, но самая настоящая. В аудиториях проходили занятия, в коридорах сновали работники, в кухне и столовой начинались приготовления к обеду. Но, как любой человек, совершивший что-то вопреки правилам, Сората чувствовал себя обманутым. В каждом взгляде, в каждом сказанном ему слове, он видел подозрение, насмешку или, того хуже, издевку.

Новак был не прав. Нарушая привычные устои, Кимура получал совершенно не ту встряску, в которой нуждался. Она рождала в нем не превосходство и жажду жизни, а страх быть уличенным и опозоренным.

— Эй, Сората, — Руми поймала его на пороге буфета. Мужчина как раз направлялся в медпункт за совершенно другой разновидностью 'встрясок', более подходящей для одного местного повара, а заодно и за обезболивающим для разнывшейся ноги. Глаза учительницы литературы горели возбужденным огнем, короткие волосы были взлохмачены, на белой блузе из-под деловитого галстука-бабочки выглядывало застиранное пятно от кофе. Девушка подхватила мужчину под локоть, резко разворачивая к витринам, и заговорщически зашептала:

— Есть предложение для вас с Генри. Что ты делаешь сегодня вечером?

Сората удивленно изогнул бровь. Еще ни одна идея Асикаги не закончилась хорошо, а значит, следовало избежать положительного ответа. Вот только он и рта раскрыть не успел.

— Сегодня вечером он занят, — холодный тон Сакураи был способен заморозить стены. Но холодок по воздуху все-таки пробежал, повар едва сдержался от игривого желания посмотреть, идет ли изо рта пар. — И завтра. И послезавтра тоже.

Любая другая женщина, встретившись с враждебно настроенной медсестрой, испуганно сжалась бы и поспешила покинуть поле боя, настолько угрожающе та выглядела. Кто угодно, но только не Асикага. Напротив, Руми обернулась и смерила Кику взглядом с высоты своего роста.

Несколько студентов замерли в коридоре, поглядывая на безмолвную игру взглядов.

— Крутяк! Бабы Кимуру не поделили, — возбужденно прошептал Чандлер своему другу, но вышло достаточно громко, чтобы его слова услышал Сората. Услышал и мучительно покраснел, не то от стыда, что попал в такую ситуацию, не то от негодования, что какой-то мальчишка позволяет себе отвешивать в его адрес подобные комментарии.

— Плевать, — отреагировал Хибики, ничуть не пытаясь скрыть раздражения — место, которое выбрали женщины для выяснения отношений, как раз находилось на пути в буфет. — Я есть хочу!

— До обеда еще полтора часа, — позади материализовался Хенрик Ларсен, учитель химии, и оперативно развернул студентов в обратном направлении. Только Чандлер напоследок сумел вывернуться и подмигнуть Сорате, тут же побледневшему в противовес предыдущему своему состоянию.

Встревать в безмолвные разборки женщин ему не хотелось. В конце концов, Руми еще не успела озвучить свою идею, а Кику вела себя слишком резко, и, в общем-то, была не права. Но встать на сторону одной из них было чревато.

Усталый взгляд коснулся стен. Те, кто готовил старый особняк к использованию в качестве пансиона, подошел к делу с особой заботой. Стены, разделенные рейкой чуть выше полутора метров, снизу были обклеены уютными темными обоями в полоску с орнаментом, а не окрашены монотонной унылой краской, как часто бывало в таких строениях. Немного выше, на беленых стенах выстраивался ряд затемненных бра, а под высокими потолками горели плафоны. При качественном освещении, даже днем, эта часть коридора словно погружалась в уютный, совершенно домашний полумрак, и из общей картины выбивался только план эвакуации рядом с дверью в медпункт.

Смутная догадка мелькнула в голове у Сораты.

— Ладно, — Руми, наконец, вскинула руки, — тогда я загляну чуть попозже, когда твой семейный доктор пойдет окучивать других клиентов. Обещаю ничего не говорить Генри.

Последнюю фразу она прошептала Кимуре почти на ухо и была такова, будто ее тут и не было. Сората, не проронивший за эти несколько минут ни слова, глубоко вздохнул.

— Прости! Мне срочно нужно отойти, — Кимура наклонился, целуя ошарашенную Кику в уголок губ, и, прихрамывая, поспешил в противоположную от Руми сторону. Сейчас его волновала неожиданно посетившая мысль и, пролетая мимо спорящих с Хенриком мальчишек, пропустил мимо ушей очередную колкость Чандлера:

— Сбежал! Довели-таки!

Остаток дня для привыкшего к неспешному и размеренному существованию Сораты прошел по-настоящему суматошно. Целый час до обеда и несколько — после Кимура провел в уютном бархатном полумраке библиотеки, таком сонном и приятном, что, в конце концов, задремал за одним из столов, обложившись подшивками старых газет и планами здания. Правда, отдохнуть ему удалось не больше четверти часа — вернувшийся на рабочее место неизвестно где пропадавший все это время библиотекарь поспешил растолкать повара и сообщить, что его давно и безрезультатно разыскивает доктор Сакураи.

Объясняться с Кику в его планы не входило. По крайней мере, не сейчас.

Собрав свои записи, Кимура сделал нужные копии и поспешил проскочить мимо холла и юркнуть в западное крыло особняка. Ему не терпелось поделиться с Генри своими идеями, но коменданта у себя не оказалось. Не было его и в саду, и в столовой, и даже в спортзале. Обошел Сората и все три этажа мужского общежития и к ужину почувствовал себя настолько убитым и раздраженным, что предпочел отложить результаты своих изысканий на потом. Травмированная нога очень навязчиво напоминала о себе и о Сакураи, необходимость поговорить с которой никуда не исчезла. А женщина, наверняка, была зла, и эта мысль угнетала.

Возле входа Сората притормозил, задумчиво разглядывая вывеску возле арки буфета и перебирая в голове все возможные варианты развития предстоящего непростого разговора, и не сразу заметил, что дверь в медпункт призывно приоткрыта и выпускала в коридор отголоски раздраженного голоса Акихико. Излишне резкий тон по отношению к женщине (тем более его женщине) и сами слова заставили Кимуру отбросить в сторону принципы и прислушаться.

— Эти двое слишком сблизились, что может выйти для нас боком.

Сората напрягся. Он сразу понял, о ком шла речь, хотя в словах замдиректора не было на это ни единого намека. Их неожиданная и по-своему трепетная дружба с Генри успела вызвать интерес у штатного психолога Алеша Новака, а там, где Алеш, и до Акихико было недалеко.

Кимура виновато оглянулся, пропуская мимо сонного студента, и погладил пальцем золоченый узор на дорогих тканевых обоях.

— Почему вы говорите это мне? Это ваша забота, разве не так? — в голосе Кику перемешались возмущение, раздражение и сомнение. Повара охватило волнение, он даже на секунду перестал дышать, тяжело сглотнул и облизнул вмиг пересохшие губы. В груди неприятно зашевелился червячок подозрения.

— Потому что вы имеете влияние на Кимуру, — холодно пояснил Дайске. — Не мне вас учить, что нужно делать в такой ситуации. Поняли меня?

В кабинете повисла пауза, Сората прямо-таки ощутил поглотившее собеседников напряжение. Наконец, Кику сдержанно выдавила:

— Поняла.

Кимура поежился от звуков подавленного голоса, еще никогда он не слышал у Сакураи такой интонации. Интуитивно он сделал несколько шагов назад и как раз вовремя. Дверь распахнулась, и высокая изящная фигура Дайске возникла прямо перед Соратой, преграждая путь.

— Кимура-сан, неважно выглядите, — он прищурился, окидывая повара своим фирменным пронзительным взглядом, от которого по спине пробежал мороз. — Опять нога разболелась?

Сората покосился в открытую дверь на опущенную голову Кику, готовую вот-вот вскинуться на его голос, и отступил на шаг.

— Есть немного, — неловко улыбнулся он, — но я, пожалуй, позже загляну. Нужно... работать.

И самым позорным образом сбежал.

Перерывы между занятиями были относительно небольшими, и Генри хватило сил не показать своего испуга перед Соратой, потому как слышал то, что японец, к счастью, слышать не мог. А еще на чердаке, перед самым уходом, он видел жуткую девочку в белой ночной рубашке, она стояла за левым плечом Сораты и... улыбалась. Улыбалась тепло и ласково, отчего казалась еще более несчастной и печальной. Она словно хотела что-то сказать, протягивала руку.

Само по себе было несколько странно, что Макалистеру так и не удалось увидеть манифестацию призрака, однако собственные ощущения подсказывали, что конкретно этот дух ему уже знаком. Теперь многое вспоминалось иначе — казалось, будто бы в застывших чертах девочки было нечто, отдаленно похожее на Сорату. И та ее улыбка... От нее стыла кровь в жилах, но вместе с тем, в ней не было угрозы, только холодная любовь мертвеца, а с ней Генри был знаком как никто другой.

Оказавшись в своей комнате, мужчина первым делом вытащил прихваченную с чердака шкатулку и вывалил на стол фотокарточки. От волнения и предвкушения важного открытия покалывало кончики пальцев. Если повезет, он сможет разгадать тайну маленького островка, который впервые увидел со смотровой площадки маяка. Если это несчастный клочок суши есть на фото, значит, Генри просто плохо его искал, и предыдущие неудачи стоило смело списать на собственную безалаберность.

На большей части снимков была запечатлена уже виденная Генри пара — джентльмен с роскошными усами и баками, одетый по последней лондонской моде конца позапрошлого века, и дама, вероятно, его жена. Красивая женщина в дорогом изысканном туалете. На некоторых снимках на оборотной стороне стояли даты и короткие подписи на английском. Похоже, они оба были большими любителями утренних прогулок — аккуратная надпись 'Рассвет на Синтаре' доминировала над прочими. Макалистер откинулся на спинку стула, обдумывая план. День подошел к середине, ученики и преподаватели собирались на обед, и Кимура, само собой, все ближайшее время будет в столовой. У Генри появится отличная возможность сначала самому все разузнать, прежде чем делиться с 'соучастником' результатами своеобразного следствия.

Вспоминая о первопричинах своего появления в 'Дзюсан', Генри с какой-то мрачной обреченностью думал, что опоздал с самого начала, с того момента, как в последнем приюте услышал, что Филлис там больше нет. И хоть след ее уходил на отдаленный японский остров, мужчина сердцем чувствовал, что будь она здесь, он непременно бы ее нашел. Замерев над фотографиями, испещренными ажурной тенью льнущих к окну магнолий, он вдруг задался вопросом — зачем? Стоит ли продолжать? И сам себе ответил, что стоит, если не ради сестры, то ради Сораты, который нуждался в спасении ничуть не меньше, просто, возможно, сам еще об этом не подозревал.

Таким образом, убедившись, что столовая на ближайший час превратилась в самое оживленное место Академии, британец сменил строгую белую рубашку на менее официальную, с короткими рукавами — благо, жара к тому располагала — и, спрятав несколько фотокарточек и украденный с маяка бинокль в сумку-планшет на длинном ремне, выскользнул из здания через заднюю дверь.

Путь к маяку, который Генри взял за отправную точку, был ему уже знаком. Полосатый исполин все так же высился над обрывом, кричали чайки, и внизу с рокотом накатывало на валуны беспокойное море. Мужчина вновь не удержался и бросил взгляд с высоты, туда, где блестели на солнце облизанные волнами острые камни. Голова вмиг стала легкой, ее наполнили плеск и шепот моря, будто говорящего ему, что все проходит, и в конце останется только он один. Хотя, скорее всего, эти мысли принадлежали самому Генри, и никто иной не мог точнее выразить терзающие его страхи. Поборов пугающее желание сорваться вниз, он повернул и отправился дальше вдоль берега, надеясь отыскать безопасный спуск к воде.

Увы, скоро тропка вильнула в глубь зарослей, окунув несчастного британца в удушающие объятия кустов магнолии, таких густых и высоких, что в них можно было потеряться, как в лесу. Их желтые и розовые восковые цветки казались искусственными, наподобие тех лилий, что кладут на могилы. Генри едва вырвался на свободу, злой, чихающий, с застрявшими в волосах лепестками, а перед ним уже расстилался перелесок, пока еще не слишком густой, но грозящий постепенно перейти в настоящую чащу. Насколько Генри помнил, где-то в этой стороне начинался смешанный лес, однако британец надеялся, что не придется слишком в него углубляться. Тропинка снова ушла из-под ног и обнаружилась уже гораздо ближе к берегу. Тут отлично слышался рокот моря и клекот голодных, низко летающих в поисках пищи, птиц. Макалистер не засек время, но рассудил, что идет уже не меньше двух часов, и вот деревья расступились, и дорожка резко пошла вниз, превращаясь в песчаную насыпь. Это произошло так неожиданно, что мужчина не удержался — ноги заскользили по рыхлому песку, и Генри от неожиданности сел и в таком положении съехал вниз, пачкая одежду и царапая ладони. Поднявшись и наспех отряхнувшись, он оглядел дикий пляж, на который, наконец, набрел.

Это был тот же пляж, что и на фото, на что указывали металлические сваи давно сгнившей мостушки. Косая полоска суши плавно перетекала в лазурную синеву моря, лениво накатывающего на светло-желтый песок с серыми вкраплениями разбросанной гальки. Деревья бросали тень по краю, солнце красиво играло в чистейшей воде, и было странно, что такое чудесное место до сих пор никак не использовалось для отдыха жителей острова. Лично Макалистер бы с удовольствием провел здесь день вместо того, чтобы страдать от июльской жары в четырех, пусть и довольно прохладных, стенах. Пожалуй, это действительно отличная идея. Когда все закончится, они вернутся сюда вместе с Соратой.

Однако Генри все же пришел сюда не отдыхать. Устроившись в тени, он бросил на песок сумку, поднес к глазам бинокль, уверенный, что теперь-то островку от него никуда не деться. Осмотрел блестящий в свете солнечных лучей горизонт.

Он был совершенно чист. То есть абсолютно чист. Ни намека, ни крохотного пятнышка на идеальной глади. Генри вглядывался до рези в глазах, до выступивших слез, но так ничего и не увидел.

— Черт! — выругался он на английском и добавил на родном гэльском наречии. — Проклятье! Чтоб я сдох!

Пнул камешек, подняв тучу брызг в прибрежной полосе. Чайки, точно насмехаясь, разразились крякающим хохотом.

— Чтоб вас всех!.. — напоследок пробормотал Генри и, подхватив сумку, направился в обратный путь.

В голове Сораты творился самый настоящий хаос. Изученные планы Академии, кое-какие газетные вырезки, на которые раньше он не обращал внимания просто потому, что это было без надобности, странный разговор Кику с Дайске, больше выбивший его из накатанной колеи, нежели удививший, странное поведение Генри на чердаке... Все это перемешалось, сбилось и к концу дня больше походило на сумбурный кошмарный сон, чем на правду. Занимаясь подготовкой к ужину, Сората старался не думать, но навязчивые мысли сдобренные разочарованием, обидой и, как ни странно, страхом, не давали покоя.

Он что-то упустил, что-то очень важное, и будет за это наказан.

На ужине Сората не появился, из кухни проследил за столпотворением в столовой и, не найдя там взлохмаченной рыжей макушки, поспешил уйти, стоило только появиться доктору Сакураи. Если бы он знал, что ей сказать, непременно бы сделал это, но голова неожиданным образом стала пуста. Или это было самым удачным оправданием его нерешительности.

Наскоро заварив себе чай и положив остатки запеканки, он с подносом направился в свою беседку — единственное место после кухни, где чувствовал себя в своей стихии. Солнце уже ушло за полоску леса, и японская половина сада, вместе с его вьющимися меж клумб, фонариков и бонсаев дорожками, заросшим прудиком и деревьями вишни и сливы погрузились в безликую тень. Пышные цветы пионов начали подбирать лепестки, готовясь к ночи.

— Генри?

Сората замер на пороге беседки, упираясь локтем в створку седзи. Макалистер сидел на подушках, скрестив ноги по-турецки, и сосредоточенно записывал что-то на разбросанных по столу листочках. Он был в растрепанных чувствах и, судя по отрешенному лихорадочному взгляду, куда более растрепанных, чем рыжие волосы, требующие срочного вмешательства расчески.

— А, Сората, это ты.

В нос ударил резкий лимонный запах, и Кимура с удовольствием вдохнул этот аромат.

— Интересно, кого еще ты ожидал увидеть у меня в беседке? — Кимура саркастически хмыкнул, ставя свои светлые кожаные мокасины возле черных туфлей коменданта, подсознательно отмечая их явную дешевизну и потрепанный вид. Видимо, это была любимая пара обуви, как те домашние тапочки, у которых давно отвалилась подошва, но выкинуть и заменить на новые не поднимается рука.

Генри промолчал, поджимая губы. Кимуру это смутило. Подхвати Генри их привычную игру в перебрасывание ничего не значащих фраз, за которыми часто скрывалось нечто больше, чем просто слова, Сората не задумался бы, когда успел настолько обидеть коменданта, если сам уже успел накопить целую кипу претензий.

— Ты опять обнимался с магнолией? — Кимура отодвинул в сторону бумажный хлам, раскиданный по поверхности в неожиданно огромных количествах, и поставил на освободившееся пространство поднос. Потом задвинул створки, характерно прошуршавшие в напряженной тишине, и сам опустился на подушки напротив британца.

Генри поморщился, недовольно принюхался и без единой ноты сарказма огрызнулся:

— Если бы мне было кого обнять на этом проклятом острове, я бы непременно это сделал.

Сората стиснул пальцами собственные колени. Генри был зол? Почему? Этот вопрос оказался куда важнее негодования.

— Что-то произошло, — вслух сделал он вывод. — Что, Генри?

— Ничего. Черт побери, ничего не произошло, в том-то и дело! — сердито воскликнул мужчина. — За весь этот чертов день я не смог сделать ничего полезного.

— Если бы ничего не произошло, — Сората сглотнул, — ты бы не ругался. Давай я налью тебе чаю, пока не остыл, и ты все расскажешь?

Не дожидаясь ответа, Кимура наполнил чашку и подвинул ближе к Генри.

— Спасибо, — тот кивнул, но к напитку так и не притронулся. — Я не ругаюсь. То есть, ругаюсь, но ты тут не при чем.

Сората выдохнул, одно из его опасений не оправдалось, и стало хоть капельку, но легче.

— Тогда кто при чем? Или что?

Генри почувствовал, что перегнул палку, вымещая на друге скопившееся раздражение, но быстро успокоиться не получалось:

— Я сам виноват, поспешил. Хотел предъявить тебе результаты, а не таскать за собой, заставляя выслушивать свой бред, — он отхлебнул из чашки, обжегся и выругался, забывшись, на языке своей горной родины. — Прости. В общем, я пошел искать место, откуда можно было бы увидеть тот островок, что мы видели с маяка. Помнишь? Он еще был на старых фотокарточках. Мне нужно туда попасть.

— Я не буду спрашивать, зачем, — Кимура дернулся, словно мог чем-то помочь, но спохватился. — И не нашел?

— Я бы с удовольствием все бы тебе объяснил, — Генри взъерошил волосы и устало вздохнул. — Ты мне веришь? Но пока могу сказать только одно — есть основания полагать, что там я могу найти что-то, связанное с Филлис. Довольно, хм... призрачные основания.

— Если бы я тебе не верил, ты бы тут не сидел, — Сората нахмурил брови, справедливо обижаясь на такой вопрос. Он чувствовал, что где-то подсознательно Генри не доверяет ему полностью или просто не готов поделиться чем-то очень личным, и в этом Кимура обвинить его не мог. — Ну так что?

— Не нашел. Что б его... — Генри склонил голову, ругаясь вполголоса. — Не понимаю. Он же существует. Я видел его в то утро на маяке, он есть на фотографиях. Ну не затонул же он, а, Сора?

— Постой! Ты снова был на маяке?

— Да нет же! Точнее, почти был. Я прошел вдоль береговой линии через лес и вышел на дикий пляж. Кажется, это единственный участок, где можно спуститься к воде. Оттуда остров должно быть видно, как на ладони. Но, клянусь, его не было!

От напряжения у Сораты свело ноги, и он съехал на бок, приземляясь на подушки в более непринужденной и удобной позе, и потер лодыжку.

— Я тебе верю, хотя звучит очень... сомнительно. Ты уверен, что ты был на нужном месте? Давай посмотрим фотографии?

Генри подвинулся, предлагая японцу присесть рядом, и разложил фото веером:

— Давай. Но едва ли ты увидишь то, чего не увидел я.

Сората, не поднимаясь на ноги, подполз к Генри. Фотографий было немного, некоторые из них он уже видел на чердаке, другие, видимо, при разделении оказались в другой стопке. Фотографию с островом он запомнил хорошо, темным пятном на ней выделялся треугольник шатра, полностью убивающий композицию кадра. Семейное фото на рассвете, когда море и небо еще едины. Кимура повертел его в руках, прочитал надпись на обороте и задумчиво вздохнул. Пожевал губу и окинул взглядом остальные снимки, мысленно отмечая среди них уже знакомые, пока не наткнулся на еще один снимок на фоне моря, только теперь рядом с мужчиной запечатлена та самая японка. Стояла она немного странно, чуть выгнувшись вперед и перенося весь тела на одну ногу, плечи расправлены, а не расслаблены. Острова на фоне не было, но Сората все равно повертел снимок в руках.

— Что? — Макалистер навалился сбоку, вглядываясь в желтоватую картинку. — Ты что-то заметил? Говори сразу, любая мелочь может быть важна, — он сильнее вжался в его плечо. — Мне показалось, что с этой женщиной что-то не то, хотя я мало японок видел в жизни. Руми не в счет. И будто бы еще что-то... Не могу уловить мысль, только ощущение... — он поморщился. — Знаешь, словно краем глаза ловишь движение, а увидеть его не можешь. Так раздражает.

— Не прижимайся, — Сората легонько толкнул его плечом, но скорей полушутя, — тяжело. Лучше смотри, не вот это ли тебе мешает?

Он положил фотографии рядом, чтобы была возможность сравнить. Первая, семейная, была горизонтальной, вторая, с японкой — вертикальной, но было в них что-то общее, мешающее. В левом углу полосатый край шатра на контрастном, сделанном явно в полуденное время снимке, не привлекал такого внимания, как на рассвете. А справа край деревянной мостушки.

— Это одно и то же место! — Макалистер хлопнул себя по лбу. — Сора, ты моя добрая фея! — он возбужденно хлопнул Кимуру по спине. — Но если это так, то что же получается? Как остров может быть утром, но не быть в обед? Хотя, о чем я. Это же 'Дзюсан', Академия, окутанная целых ворохом загадок, как реальных, так и выдуманных. Подумаешь, остров-невидимка.

Под конец тирады энтузиазм Генри снова сошел на нет, и он, забрав из рук Сораты снимки, снова принялся напряженно разглядывать.

— Еще раз назовешь меня феей, получишь в глаз, — пробурчал Кимура, не без удовольствия наблюдая, как британец воспрянул духом, хоть и ненадолго. Выждав немного, склонился набок, заглядывая в снимки сбоку. — Тебе не кажется, что женщина в... интересном положении? Странно, правда? На одном фото мужчина с семьей, на втором с чужой замужней женщиной?

— С замужней ли? — Генри с сомнением покачал головой, полностью игнорируя первое высказывание Сораты. — Не возьмусь судить, но едва ли бы восточная женщина в положении стала бы фотографироваться с чужим мужем в отсутствие своего супруга. Его ведь нет ни на одном снимке. Скажи, тебе ведь виднее, это вообще возможно?

— Утверждать я ничего не могу, но существуют некоторые особенности, допустим, в одежде. Цвет, длина рукава, оби говорят о том, что она замужем. Я бы предположил, что девочка, — Кимура вытащил фотографию женщины с девочкой в ситцевом платье, — ее дочь. Они довольно похожи.

— Едва ли это оправдывает ее нахождение в компании этого джентльмена, — Генри взглянул на фото девочки, потом на Сорату. Нахмурился. — Она, может быть, не знаю, как сказать... содержанкой? Цвет и оби могут сказать тебе, жив ли ее собственный муж?

— Джентльмена ли? — Сората саркастически хмыкнул. — К сожалению, не имею ни малейшего представления. Ты полагаешь, она вдова? Или ваш английский 'джентльмен' польстился на восточную экзотику?

Взгляд Генри скользнул по расслабленной фигуре Кимуры, и британец передернул плечами:

— Насчет последнего ты вполне можешь оказаться прав. Но мы можем строить предположения до утра. Нам нужна информация, я хочу побывать на том островке, даже если для этого придется дежурить на пляже сутками. Ты со мной?

Сората, поймав взгляд Генри, предпочел отодвинуться.

— Упустить возможность побывать на пляже? В июльскую жару?

Как Кимуре казалось, продолжать смысла не было. Вот только терзающая его последние пару часов мысль снова начала зудеть в мозгу. Они привлекали слишком много внимания.

— Только не стоит с этим спешить. Я не знаю как это объяснить, — он замялся, подбирая слова. Сказать про разговор Кику с Дайске или не стоит? Если он скажет, значит признает, что Сакураи замешана во всем, что творится на острове. Помня об отношении британца к медсестре, Сората предпочел промолчать. Прежде, чем бросаться обвинения, он должен во всем разобраться. — Я не знаю как это объяснить, но нужно стараться не привлекать к себе внимания.

— Понимаю, — помолчав, ответил Макалистер и потянулся, с трудом подавив зевок. — Меня это не слишком радует, но мы действительно стали слишком шумными. Кстати, ты плохо выглядишь. Может, стоит лечь спать пораньше?

— Черт! — Сората хлопнул себя по лбу. — Я с ног сбился, пока тебя разыскивал!

— Ну извини, — раскаяния в голосе британца не было ни грамма. — Не мог ждать. Выходит, ты меня искал? Как интересно. А зачем?

— Хоть вид сделай, что тебе стыдно, — Сората вытащил из широкого кармана поварского костюма, в котором так и остался после ужина, сделанные в библиотеке копии. — Когда мы спустились с чердака, меня посетила одна мысль. Здание старое, в ней есть тайные ходы, возможно, существуют и скрытые помещения. В одном из них мы уже побывали, думаю, эта женщина им пользовалась... Для тайных встреч или... Нет-нет, — он похлопал себя по губам, — я не должен так думать.

— Я тебя понял, — поспешил Генри прийти на выручку. — Значит, под Академией есть кое-что интересное. Что ж, ты молодец, Сората, провел время с большей пользой, чем я.

— Спасибо. Я сделал копии с плана эвакуации, и сумел отыскать дубликат проекта реконструкции, с него тоже сделал копии, для сравнения. Я даже их свел и попробовал отметить точки входа, но это ты сам увидишь. Если эту информацию хотели скрыть, то библиотека была не самым удачным местом. Кстати, там тоже есть ход... в церковь.

При упоминании заброшенного храма Кимура заметно сник, невольно ныряя в не самые приятные воспоминания. Не хотел бы он снова оказаться в неиспользованном господском склепе, где подобрал книгу.

— После такого ты вправе требовать от меня чего угодно, — усмехнулся Генри и, заметив смену настроения Сораты, заглянул тому в лицо. — Я очень тебе благодарен.

Сората выдал подобие улыбки и все с тем же растерянным видом накрутил выбившуюся из прически прядь волос на палец. Все происходящее в тот вечер после того, как Генри буквально вырвал его из лап Гумо, казалось размытым и почти нереальным, но он хорошо помнил, как забрал из храма потрепанный томик, в который даже не заглянул. И его волновал не вопрос 'зачем?', а куда он его дел, после того, как вернулся.

— Подожди. Есть кое-что еще, — Сората потер шею, припоминая подробности ночи, на миг просветлел и отполз в сторону ящичков. Дернул нижнюю дверцу и вытащил засохшую пропитанной кровью белую куртку и сам удивился своей небрежности.

— Если ты кого-то убил, не обещаю, что смогу прикрывать тебя вечно, — не слишком удачно пошутил Генри. Разумеется, он сразу понял, что куртка принадлежала Сорате, большому поклоннику белого цвета в одежде. — Боюсь, ее уже не спасти.

Кимура предпочел проигнорировать шутку, вместо ответа развернул сверток. Бордовая шелуха, словно от потрескавшейся краски, осыпалась на дощатый лакированный пол, но ему было не до мусора. Объемный томик все так же лежал в кармане. Сората подержал его в пальцах несколько секунд, будто это могло помочь ему вспомнить что-то еще, и протянул Генри.

— Я нашел его в подземной части церкви, прежде чем... — он осекся.

— Это было сто лет назад! — Макалистер проворно вырвал у него из рук книжку. — Ты когда планировал мне ее показать?

Томик выглядел не просто старым, а почти древним. Пожалуй, насчет ста лет британец не сильно ошибся. Пожелтевшие от времени страницы слиплись, обложка по краям осыпалась трухой.

Сората задумчиво развернул безнадежно испорченную куртку, потрогал ссохшиеся рукава, местами порванные тонкими, словно женские волосы, нитями.

— Я забыл про нее, — неуверенно признался он.

Макалистер рассеянно покивал, будто и не укорял его только что за забывчивость, и уже пытался осторожно разлепить страницы. Взгляд его упал на нож с подноса с едой:

— Можно? — и, не дожидаясь согласия, просунул лезвие между листов. Бумага с сухим шорохом поддалась, и книга раскрылась.

История десятая,

в которой Генри решается облегчить душу

Все волнения, всю печаль

(Мацуо Басё)

'Облегчать душу нужно вовремя, иначе, отяжелев от секретов, больших и мелких

Возможно, рядом просто не было подходящего человека'

(Акихико Дайске, мемуары)

Во всей Академии не было такой активной и деятельной особы, как Асикага Руми, и от деятельности ее всегда страдало как минимум два человека, состав которых никогда не менялся. Ими были Генри Макалистер и Кимура Сората. Оба они недоумевали, чем сумели так приглянуться взбалмошной учительнице литературы, однако факт оставался фактом — каждая ее затея оборачивалась, по меньшей мере, для одного из них неприятностями.

На сей раз стук Асикаги Генри узнал с трех ударов, первый из которых был сильным и громким, а вторые два — быстрыми и будто суетливыми. Мужчина взглянул на часы, уже даже не удивляясь позднему времени, которого для девушки, казалось, не существовало вовсе.

— Доброй ночи, Асикага-сан, — сонно поприветствовал Генри, но Руми не была намерена выслушивать дежурные любезности. В ее глазах бушевал азарт, причину которого британцу знать не хотелось.

— Нет еще и часу! — чрезмерно громко возразила она и ухватила мужчину за локоть. — Идем скорее, пока самое интересное не пропустили.

Эффект неожиданности едва не сыграл ей на руку, однако Генри был внутренне готов к чему-то подобному и вместо того, чтобы вывалиться в коридор, лишившись шанса спастись, втянул Руми в комнату.

— Будьте благоразумны, черт побери! — он одернул мятую футболку, будто это могло придать ему солидный вид. — Почему вы вечно разгуливаете по ночам? Вас Сората покусал?

— А он мог? — тут же переключилась девушка на игривый лад. — Интересно, а за что он тебя кусал и при каких обстоятельствах?

— Ни при каких! — Генри заподозрил, что неверно применил устойчивое сленговое выражение, хотя более вероятно, что Руми предпочла понять его превратно по собственной инициативе. — Не понимаю, на что вы намекаете.

— Ой, да ладно тебе, — она отмахнулась, коротко хихикнув. — Но я же не за тем пришла, чтобы в вашей личной жизни копаться. Там твои студенты отжигают. Не хочешь сходить посмотреть?

На сей раз она выдала что-то совершено непереводимое, и Макалистер почувствовал беспокойство:

— В каком смысле, отжигают? Кто-нибудь пострадал?

Асикага залилась беззаботным смехом, сквозь который умудрилась невнятно, но все равно довольно обидно прокомментировать умственные способности Генри. Перебрав в уме все подходящие значения, британец немного успокоился. В том смысле, который, вероятно, имела в виду Руми, молодые люди наверняка устроили себе очередное развлечение, идущее вразрез с правилами Академии. Или кто-то чрезмерно деятельный им это развлечение подсказал.

— Да не стой ты столбом! — взорвалась Руми и принялась активно выталкивать Генри из комнаты, чем только подогрела его подозрения. — Живо, живо, живо!

Макалистеру пришлось подчиниться. Помня слова Сораты о том, что есть люди, с которыми проще согласиться, он выбрал из двух зол меньшее, учитывая, что вопли Асикаги способны были разбудить дракона. А если и не его, то Акихико Дайске точно, что едва ли бы упростило ситуацию.

В коридоре Генри невольно покосился на дверь комнаты ?3, но та осталась нема к его беззвучной мольбе о помощи. Ее владелец уже либо спал, что маловероятно, либо блуждал по зданию без особой цели, отчего отловить его превращалось в настоящую проблему.

Стоило только покориться и пойти за Руми, тащившей его за руку, точно непослушного ребенка, как дорогу им преградила хрупкая фигура. Выйдя из тени, она откинула с лица длинные волосы и смерила пару немного удивленным взглядом.

— Генри? Асикага-сан? Куда это вы направляетесь в такой час? — Кимура прикинул что-то в голове и понимающе выдохнул. — Ясно. Не стану вас задерживать.

— Это вовсе не то, что ты подумал! — у Генри возникло неприятное чувство, что в присутствии Сораты он слишком часто прибегает к этой фразе, но поделать, увы, ничего не мог.

— Молчи и иди за нами, — велела Руми и повела свой увеличившийся отряд дальше, через холл, в сторону столовой.

— Не поздновато ли для экскурсий? — поинтересовался японец, чуть поотстав от девушки и под локоть тормозя Макалистера.

— Само собой, — огрызнулся Генри шепотом. — Я и сам не очень понимаю, что происходит, но, боюсь, ход в стене не единственный способ учеников разнообразить свой досуг.

Сората покивал. Генри обрадовался, что не придется оставаться с Асикагой наедине, отчего-то ее общество ввергало его в смущение, хотя, быть может, дело в крохотных пижамных шортиках, открывающих крепкие стройные ноги учительницы литературы во всей красе. По мнению британца, даже слишком, что, однако не мешало ему украдкой бросать на них взгляд. Сората вдруг оступился, тяжело оперевшись на его локоть, и Генри заметил, что тот слегка порозовел, хотя в коридоре было весьма прохладно.

— Что, засмотрелся? — не удержался Макалистер от мелкой колкости, отчасти чтобы отвести подозрения от себя. Кимура выпрямился и ответил вполголоса:

— Не больше вас, Макалистер-сан. И не забывайте, что по вашей гениальной теории я гей со стажем.

Генри не нашелся, что возразить, и, возможно, именно поэтому не заметил, как они подошли к закрытым дверям спортивного зала. В этой части коридора было по-особенному темно, только над уходящей вверх лестницей по левую руку мигала лампочка. Руми призвала мужчин к молчанию, и Генри услышал едва различимый гул голосов изнутри, однако из щели под дверьми не проникало ни грамма света. Кимура хмыкнул, скрестив руки на груди и ожидая продолжения, видимо, решив взять себя роль простого наблюдателя.

Генри убедился, что правила, которые он обязан был блюсти, снова нагло попраны, и протянул руку к дверной ручке, однако Руми его остановила. Игриво подмигнув, неслышно толкнула створку, просочилась в зал и поманила спутников за собой. Сората прошел мимо Макалистера и тоже скрылся в приглушенном мраке спортзала.

— ... оно называется дзикининки, — негромко рассказывал глубокий проникновенный голос Курихары. Самого парня толком было не разглядеть — ученики сидели полукругом на матах вокруг обернутого синей бумагой масляного фонаря. — Эти существа выглядят как гниющие человеческие тела с длинными руками и когтями, которыми они раскапывают могилы. Дзикининки питаются мертвечиной. Их взгляд парализует тело и разум, зубы способны перемалывать кости. Существует легенда, что один монах пришел в деревню, где умер человек. Жители сказали ему, что нужно переждать ночь в другом месте, однако монах не послушался, и в полночь к нему явился монстр, который схватил труп и принялся раздирать зубами на части. Но самое страшное, — Хибики намеренно сделал паузу, и кто-то из девочек шумно вздохнул, — самое страшное, что дзикининки [1] все понимают и страдают от того, что им приходится есть разлагающуюся плоть...

— Хибики! — напуганный девичий голосок возмущенно зазвенел в наступившей тишине. — Вечно ты всякие мерзости рассказываешь!

Парень усмехнулся и промолчал.

Генри история тоже впечатлила, но более его взволновала атмосфера в зале. Было прохладно, будто от гуляющего под потолком сквозняка, трепещущий язычок огня под слоем стекла и бумаги отбрасывал на стены и лица сгрудившихся вокруг подростков зловещие синие тени. Казалось, они существуют сами по себе, беспрестанно шевелясь и переползая с места на место, а синий свет навевал мысли об огоньках с моря, символизирующих души погибших моряков. Сората стоял рядом, почти невидимый в темноте, но Генри чувствовал его присутствие и этим немного успокаивался. Море с его обманчивыми огнями было далеко.

— Я знаю еще пару историй, Акеми, — меж тем произнес Курихара, чуть подавшись вперед. — Например, про рокуроккуби [2].

— Это что за фигня? — Сэм Чандлер заинтересованно придвинулся к другу. Для него традиционные японские ужасы — кайдан — были в диковинку, как, впрочем, и для Макалистера. А голос Хибики для подобных историй подходил как нельзя лучше.

— Я знаю, — подала голос Минако. — Это ёкаи [3] с длинной шеей.

Девушка была чрезвычайно довольна собой, но Сэм смотрел на Курихару, ожидая пояснений от него.

— Рокуроккуби действительно ёкаи, но не обычные, — будто бы нехотя заговорил Хибики, хотя Генри отчего-то догадывался, что внимание ему все же льстит. — Ими становятся женщины, которых прокляли, и участь их незавидна. По ночам их шеи вытягиваются настолько, что головы разгуливают по дому отдельно от тел и пугают людей.

Парень вытянул руку, отчего голубоватый свет фонаря померк на миг, и стало абсолютно темно.

— Есть легенда о бывшем самурае, который остановился на ночлег в деревенском доме, а посреди ночи проснулся и увидел рядом пять обезглавленных тел, шеи их были обрублены гладко, и ни капли крови не было на срезах. Поняв, что перед ним страшные ночные гоблины, самурай спрятал тела, и на рассвете головы вернулись и умерли в мучениях, не найдя своих тел.

Курихара затих.

— А почему только женщины? — спросил кто-то. Чандлер громко фыркнул:

— Потому что они достаточно любопытны, чтобы вляпаться в какое-нибудь проклятие.

Судя по звуку, Сэм получил ощутимый тычок от одной из девушек. Минако, перехватила инициативу:

— Я тоже могу рассказать, — она выпрямилась, принимая более подходящую для страшной истории позу. — Про ямаороши [4].

— Кого? — со смешком перебил ее Сэм. — Что за дурацкое название?

— Нормальное название, — обиделась девушка. — Это цукумгами [5], который получается из тёрки, отслужившей ровно сто лет. Я видела такого — у нас на кухне. У него худенькое тельце, ручки и ножки, а вместо головы — тёрка...

Генри чуть не поперхнулся, услышав подобную глупость. И тут Руми не выдержала:

— Да это же был наш Сората! — хихикнула она. — Иногда он бывает таким контуженым, что кажется, у него на плечах вместо головы действительно тёрка.

И включила свет.

Ученики встрепенулись как перепуганные тараканы, загомонили, повскакивали с мест, даже отрешенный Курихара. Завидев Асикагу, он странно побледнел и отвел глаза.

— Что здесь происходит? — Генри решил, что пришло время и ему высказаться. Ребята посмотрели на него, будто только что заметили и не сразу узнали, что, впрочем, не удивительно, ведь прежде они наблюдали коменданта исключительно в отглаженных брюках, рубашке и жилете, а никак не в растянутых штанах и мятой футболке. Пижамы Генри не любил с детства.

— А мы тут это, — Сэм замялся и, виновато улыбнувшись, признался, — играем.

Девочки инстинктивно прижались ближе друг к другу, и Макалистер отметил, что среди них не было Николь.

— Что за игры посреди ночи? — Генри не понимал, и это его раздражало. Казалось, что над ним специально издевались, выдавая сложные фразы, смысл которых доходил до него не в полной мере. Неожиданно подключился Кимура:

— Ао-андон. Да?

Курихара нехотя кивнул.

— Да. Это не запрещено правилами.

Однако Генри был непреклонен:

— Однако запрещено в ночное время находиться в помещениях, предназначенных для учебных занятий. И что это вообще за игра такая, этот ваш андон?

— В эпоху Эдо была такая игра — хяку-моногатари, — откликнулся Сората. — Люди рассказывали друг другу страшные истории вокруг синего фонаря, а Ао-андон — имя демона, который может явиться под утро последнему рассказчику.

— Какая глупо...

Руми наступила мужчине на ногу пушистой тапочкой и прошипела:

— Заткнись, Генри-кун, и не порть удовольствие, — и, обращаясь к ученикам, предложила. — Страшные истории, значит? Играете в хяку-моногатари, и история, рассказанная последней, оживет перед рассветом? Мне это нравится, хочу поучаствовать!

Генри был чрезвычайно удивлен. Выходит, что экстравагантная учительница притащила их с Соратой в спортзал не для того, чтобы помешать нарушению правил, а поспособствовать ему?

— Почему вы им потворствуете? — строго спросил он.

— И почему моя голова похожа на тёрку? — негромко, больше сам у себя, поинтересовался Сората, стоящий ближе всех к дверям. Руми не ответила, бодрой походкой прошествовала к центру зала и плюхнулась на маты. Макалистер беспомощно переглянулся с Кимурой, и тот, озорно улыбнувшись, протянул руку и щелкнул выключателем.

Зал снова погрузился в темноту, слегка разгоняемую зловеще синим светом одинокого фонаря.

Генри вздрогнул, когда кто-то, скорее всего, Кимура, подтолкнул его в сторону матов. Ему вовсе не хотелось слушать страшные истории, учитывая жуткие вещи, творящиеся в этих стенах в реальности, однако его спутники уже устроились вместе с учениками, пока еще тихими и явно испытывающими неловкость. Макалистер подошел к ним и, мысленно ругая себя за сговорчивость, опустился между Руми и Соратой. С одной стороны его касался острый локоть парня, с другой — горячее круглое колено Асикаги. Прямо напротив сидели Курихара и Чандлер, и если последний не сдерживал нетерпения, то его друг всем своим видом демонстрировал недовольство. Руми хлопнула в ладоши:

— Ну, кто следующий?

Девочки переглянулись, и Минако подняла руку:

— Наверное, я, — Генри видел ее очень редко, только запомнил кукольный наряд с кружевом и траурными черными лентами, вроде тех, что любят надевать помешанные на готике девицы. — Есть такая легенда, что если ночью прийти в школьный туалет на третьем этаже и трижды у третьей кабинки позвать призрак мертвой девочки Ханако-сан, то она отзовется. Говорят, будто бы когда-то она была обычной школьницей, но на нее напал маньяк, надругался над ней и бросил умирать в школьном туалете. С тех пор дух Ханако-сан появляется в женских уборных и пугает учениц.

— О, это я слышал, — перебил Сэм и сделал страшное лицо. — Она выползает на руках, потому что у нее отрезаны ноги, и требует их вернуть. Если не успеешь убежать, она изрежет тебя на кусочки.

Минако прижала ладони ко рту:

— Фу, придурок! Ты это только что придумал.

Парень засмеялся:

— Но ведь так гораздо веселее.

Девушка так не считала, да и Макалистеру шуточки Чандлера пришлись не по душе. Асикага погрозила блондину пальцем:

— Придумывать нельзя. Эх, молодежь, — она потянулась, в темноте задев британца рукой, — ничего вы не знаете. Вот, вас сейчас Сората пугать будет. Ну, давай.

Генри повернулся налево, глядя на профиль повара. Японец под пристальными взглядами чуть смутился и машинально заправил прядь за ухо. Потом покосился на Генри, и тому показалось, что этот взгляд ему что-то говорил.

— Издавна в Японии существовали легенды о мстительных духах несправедливо обиженных людей. Они носят название онрё и приходят с того света к тем, кто нанес им оскорбление, — его взгляд, уже не стесняясь, буравил Генри, и тот догадывался, что эта история была предназначена специально для него. — Они являются в белых погребальных одеждах, с распущенными черными волосами и с лицами, будто бы покрытыми белым гримом. Онрё преследуют свою жертву до тех пор, пока не отомстят.

Макалистер поежился. Безусловно, в Кимуре до сих пор жива обида на многие неприятные слова, что говорил ему Генри, но ведь он не мог знать, насколько точно описал мертвую девочку, всюду следующую за ним. Однако не было похоже, что она хочет Сорате смерти, напротив, ее намерения, хоть и туманные, скорее направлены на защиту. Как бы странно это ни выглядело.

Все притихли, а Руми же, напротив, еще больше взбодрилась, подавая ученикам дурной, по мнению Генри, пример.

— Жуть. Меньшего от тебя и не ожидала, — она убавила огонь в лампе, и света стало до неприличия мало. — Вот я вам сейчас кое-что интересненькое расскажу. Бьюсь об заклад, такого вы еще не слышали, — она устроилась поудобнее, сложив ноги по-турецки и снова пнув коленом британца. — Была такая история. В одной благопристойной семье родилась дочь, умница, красавица, и выросла старикам на радость. Но то ли проклял ее кто, то ли наоборот, одарил, но была у девушки странная привычка облизывать мужчин. Язык у нее был длинный и шершавый, как у кошки. И вот однажды нашелся юноша, который так полюбил ее, что решил жениться. И вот, представьте себе, первая брачная ночь, — Руми развела руками, как бы намекая на размах трагедии. — Жених уже готов, невеста тоже. И тут Намэ-онна высовывает свой язык и начинает облизывать возлюбленного, начиная с лица — шею, плечи, грудь, живот... — она хихикнула. — Ну и все остальное, вплоть до пяток. Парень испугался и сбежал. Больше его не видели. Бедняжка осталась одна.

Курихара и Чандлер переглянулись.

— Это случаем не факт из автобиографии? — поддел Хибики, и Сэм одобрительно хмыкнул.

— Хочешь подтверждения? Тогда иди-ка сюда, если не боишься, — и Руми демонстративно провела языком по губам.

Генри прикрыл пылающее лицо ладонью. Асикага не изменяла себе, и даже ее история имела какой-то подозрительный подтекст. И тут по спине пробежали мурашки — кто-то провел рукой линию вдоль позвоночника, заставляя мужчину резко выпрямиться. Он завертел головой и остановил негодующий взгляд на Кимуре, благо шутка была как раз в его стиле.

— Что вы на меня так смотрите? — шепотом осведомился повар. — Не бойтесь, я не собираюсь вас облизывать, уж не сейчас, это точно.

Генри хотел бы ответить, что вообще не желает, чтобы его облизывали, тем более Сората, но благоразумно промолчал, опасаясь, как бы их тихое перешептывание не стало достоянием общественности. Отвернувшись, он вперил взгляд в пол.

Масло в фонаре медленно прогорало, его запах пропитал воздух и въедался в кожу и волосы. Сквозь толстые затемненные стекла окон проникал отдаленный звук громовых раскатов. Приближалась гроза.

— Раз уж все равно все молчат, — заговорила Руми снова, — то я напоследок расскажу вам еще одну милую историю.

— Если там опять кто-то будет кого-то облизывать, меня стошнит, — поделился Чандлер, и Генри мысленно был с ним солидарен. Девушка обиженно дернулась:

— Злые вы! Совсем меня не уважаете.

Она грозно свела брови, но через секунду вновь пришла в прежнее возбужденное состояние, точно вернулась в свои собственные школьные годы:

— Это правда жуткая история. Точно вам говорю. Она про женщину-паучиху, которую называют Дзёро-гумо.

Макалистеру даже не пришлось оборачиваться, чтобы почувствовать, как напрягся Кимура и со свистом втянул в себя воздух. Казалось, он был на волосок от того, чтобы подняться и уйти, однако японец пересилил себя, хотя расслабиться все же не сумел.

— Красавица Гумо обитает в безлюдных местах, где подкарауливает молодых привлекательных парней, встречая их при полном параде — в черном шелковом кимоно с золотым узором и сямисэном в руках. Говорят, в нем содержится ее сила. А кроме того эта людоедка ослепительно хороша и соблазнительна, так что ни один мужчина не способен устоять перед ее чарами. У нее белая кожа и алые губы, и стоит ей произнести только одно слово, как мужчины буквально теряют последние мозги. А потом Гумо превращается в огромного черно-золотого паука и пожирает своего любовника. Такая вот сказка.

Макалистер сглотнул вязкую слюну. Теперь ему стала понятна реакция Кимуры — описание Руми не оставляло шансов на ошибку. Имя Гумо ни разу не прозвучало в ту ночь, но это, несомненно, была она. Генри целую неделю снились кошмары, страшно представить, какого пришлось Сорате. Мужчина покосился в его сторону, но профиль Кимуры был строг и неподвижен.

— На этом предлагаю закончить, — Генри нарочито громко хлопнул себя по коленям, привлекая внимание. От резкого звука все подпрыгнули в испуге, даже Курихара заметно вздрогнул. В открытую форточку влетел холодный порыв ветра, синяя бумага вокруг фонаря отогнулась, и язычок пламени качнулся, погаснув на миг. В ту же секунду погруженный во мрак зал осветился призрачным светом промелькнувшей молнии, такой яркой, что смогла проникнуть сквозь затемненные стекла. И в этой секундной вспышке на фоне темного прямоугольника двери явственно проступили очертания человеческой фигуры — худенькой девочки в белом с распущенными длинными волосами. Промелькнул и исчез, точно его и не было, двери с грохотом распахнулись и под визг девушек голос доктора Сакураи строго произнес:

— Что здесь происходит?

Все случилось быстро. Когда синий свет масляного фонаря вновь осветил лица ребят, Генри с облегчением решил, что никто ничего не заметил. В конце концов, лишь он один здесь был наделен горьким даром видеть невидимое. Однако при беглом взгляде на Сорату, мужчина заподозрил, что все не так просто.

Сухо щелкнул выключатель на входе, раз, другой, третий. Отчаявшись справиться с барахлящим электричеством, женщина упрямо вскинула голову, окинув прищуренным взглядом мутные силуэты присутствующих.

— Я спрашиваю, что здесь происходит?

Оба мужчины сидели к ней спиной, и участь быть разоблаченными несколько откладывалась, благо Руми моментально отреагировала на вызывающе властный тон.

— Тебе сказать забыли, — Асикага встала аккурат между доктором и Генри с Соратой, грозно уперев руки в бока. На взгляд Макалистера, грубить все же не стоило, однако он был рад, что нашелся кто-то, чтобы взять объяснения на себя. Опыт общения с доктором Сакураи подсказывал ему не вступать с ней в конфликт, хотя что-то в британце упорно стремилось сделать это. Кроме того она все еще была под подозрением.

— Асикага-сан, — обманчиво спокойно протянула женщина, — почему вы перед учениками в таком... в таком виде? Вы знаете, что это совершенно неприемлемо?

— Ах... — начала было Руми, но пересилила себя. — У нас семинар по народному фольклору, обстановка, приближенная к реальности, — она сделала шаг вперед, тесня противницу. Откуда такая неприязнь, Генри мог только догадываться, но прекрасно ее понимал. — Ты в мою педагогическую практику не лезь, без тебя ученая. Уйди и не мешай. Понятно?

Женщины увлеклись бессмысленной перепалкой.

— Генри.

Макалистер обернулся к Кимуре и вдруг почувствовал, как тот тяжело облокачивается на его плечо. Голос прозвучал хрипло и как-то безжизненно.

— Генри, мне... нужно уйти отсюда. Давай уйдем?

Просьба оказалась неожиданной, и было в ней что-то отчаянное, какая-то мольба. Теряясь в догадках, Генри все же поднялся, осторожно помогая японцу встать на ноги. Кимура с благодарностью ухватился за протянутую ладонь, и Генри ужаснулся, какой она была холодной.

Мужчины подошли к двери, воспользовавшись тем, что Кику прошла вперед, открыв путь к отступлению, однако, стоило им только проскользнуть в коридор, как Сакураи окликнула их:

— Сората?

Кимура замер, и Генри тоже пришлось остановиться, хотя он бы предпочел как можно скорее оказаться в своей светлой уютной комнате. К счастью, Асикага вновь отвлекла на себя внимание доктора, и Сората потянулся вперед, увлекая британца по коридору прямо, в сторону женского общежития. Неизвестно, как комендант следила за порядком, но и ночные посиделки, и двоих взрослых мужчин, без особого стеснения проходящих мимо ее двери, она не заметила. В любом случае, Генри был благодарен судьбе за это, потому как приключений с него на сегодня было предостаточно.

Они вышли на улицу, под свет установленных над крыльцом электрических ламп. Воздух был вязким и горячим. На лбу быстро выступил пот, и не было ветра, чтобы осушить его. Ночное небо со стороны моря плотно затянуло свинцовыми тучами, то и дело прошиваемыми острыми жалами молний. Генри поднял голову, ощущая первые, робкие пока, порывы прохладного ветерка. Тучи приблизились настолько, что почти накрыли собой старинное и мрачное здание Академии.

— Ты как? — Макалистер покосился на молчащего японца, вид которого все больше начинал пугать. Казалось, со смуглого лица сбежали все краски, даже губы побледнели. А глаза — Генри поспешил отвести взгляд — смотрели в одну точку, большие и почти черные от расширившихся зрачков. Хотя, быть может, дело было в сумраке надвигающейся грозы.

— Мне нужно... — голос Сораты звучал монотонно и глухо, как на старой магнитофонной записи, — поспать.

— Само собой, — шотландец выдавил из себя улыбку, больше похожую на нервный смешок. — Идем, пока твоя докторица не кинулась в погоню.

Кимура не отреагировал на ядовитую шутку, и Генри забеспокоился всерьез. Тот выглядел как человек, увидевший привидение. Так говорили в народе, и Макалистер опасался, что в данном случае иносказание могло оказаться жуткой реальностью. Уже не думая о камерах и о том, как потом станет объяснять ночное 'свидание', он проводил Сорату до его комнаты и с тяжелым сердцем вернулся к себе.

Кто-то, возможно, сам Сората, сказал, что последняя история, рассказанная в ходе этой странной игры, к утру может сбыться. Но ведь паучиха мертва, Генри лично от нее избавился, как бы ни было мерзко это вспоминать. И стоит ли верить глупым суевериям чужой земли?

Генри вспомнил сямисэн, чьи струны шевелились сами по себе, вспомнил черную махину с восемью мохнатыми лапами и Сорату, прикованного к сырой кирпичной стене твердой как проволока паутиной. И решил, что все же стоит.

То ли тяжелые тревожные мысли, то ли раскаты грома и блеск зарниц за окном и скрежет веток ненавистной магнолии по стеклу так и не дали Генри заснуть. На него это было не похоже, еда и сон — две вещи, жертвовать которыми он не привык, однако факт оставался фактом. Часы мерно отсчитывали минуты, безжалостно сокращая время до подъема. Дождь пошел недавно, в начале четвертого, и не смолкал уже час. Мужчина ворочался с боку на бок, но не мог найти удобное положение. Смяв простыни, взмокшие от пота, он скинул одеяло и со вздохом поднялся. Он любил шум дождя, под него было особенно приятно засыпать, но почему-то не сегодня. Досадно. Генри достал из шкафа полотенце и отправился в сторону душевых — освежиться и заодно привести в порядок мысли.

Коридоры были пусты и безжизненны, Генри почувствовал легкое беспокойство, прислушиваясь к эху собственных шагов в тишине. Теплая вода немного успокоила измотанное недосыпом тело, мужчина слегка промокнул влагу полотенцем и натянул одежду. С сырой челки капала вода, волосы противно липли ко лбу, но, кажется, усталость отступила. Можно было еще раз попытаться заснуть. Генри вышел из душевой, прошел с десяток метров и, не доходя по комнаты ?3, услышал доносящиеся оттуда звуки. В первую секунду щеки коменданта покрылись румянцем, и он решил, будто доктор Сакураи все-таки добралась до Кимуры и вовсе не для того, чтобы отчитать за ребячество, однако очень быстро Генри понял свою ошибку. С Кимурой что-то происходило, что-то нехорошее. Макалистер не стал размышлять, предпочитая сразу перейти к действиям, чтобы не дать себе времени передумать. Он постучал в дверь, но та от первого же удара легко распахнулась.

— Сората? — позвал Генри тихо, входя внутрь. Здесь шум дождя и ветра был слышен особенно сильно, из-за открытого окна. Преступная забывчивость — оставить все нараспашку. Макалистер закрыл створку, стало гораздо тише и теплее. Кимура лежал в постели, раскинув руки, и громко, болезненно стонал. Приоткрытые губы пересохли и растрескались, влажные волосы разметались по подушке черными змеями. Парень изредка вздрагивал, стискивая кулаки и снова разжимая, а зрачки под прикрытыми веками бешено вращались, будто стремились уследить за чьими-то молниеносными движениями.

Генри наклонился к нему, протягивая руку:

— Сората, — позвал он еще раз. — Проснись.

Кимура внезапно распахнул глаза и с резким вскриком вцепился в его руку. Генри от неожиданности отшатнулся и едва не упал. Сората бездумным взглядом, еще находясь во власти сна, обвел комнату и остановился на мужчине, точно пытаясь припомнить, кто он. А, узнав, с облегчением выдохнул:

— Это ты. Всего лишь ты...

— А ты кого интересно ожидал увидеть? Привидение? — Генри не нашел ничего лучшего, как попытаться отшутиться. Реакция Сораты напугала его, как и все, происходящее этой ненастной ночью. Кимура медленно, точно через силу, разжал пальцы, и Генри поспешно отдернул руку.

— Я бы предпочел сейчас никого не видеть, — парень потер глаза, хлопнул себя по щекам, прогоняя сонливость, и сел. — Как неловко... Что ты тут делаешь и... и как давно?

Этого вопроса, вполне, к слову, закономерного, Генри боялся больше всего, потому что не знал, как на него ответить. По-любому выходила какая-то ерунда.

— Мимо проходил, — наконец, выдавил он, отворачиваясь и зажигая торшер на прикроватной тумбе. — Услышал, как ты стонешь. Приснился кошмар?

Кимура поморщился, закрываясь от яркого света:

— Просто не очень приятный сон. Ничего особенного, — он смущенно отвернулся, теребя пальцами край одеяла. — Спасибо за беспокойство.

Конечно, это было неправдой. Генри достаточно наблюдал за японцем, чтобы заметить, когда тот нервничает — начинает бездумно теребить волосы или вот так, как сейчас, искать, чем бы занять руки. Макалистер хмыкнул:

— Неудивительно, в таком-то холоде, — он прошел к окну и закрыл ставни. — Ладно, тогда я, пожалуй, пойду. Если тебе ничего не нужно. Кричи, если что.

Не получив ответа, мужчина потянулся к двери, и вдруг с тихим щелчком погас свет. Стало так темно, что он перестал видеть собственные пальцы, сжимающие дверную ручку.

— Что... — голос Сораты дрогнул. Он так и замер, свесив босые ноги с кровати. — Что произошло?

— Проблемы с электричеством, полагаю, — Генри вернулся к постели. — В старых домах такое не редкость, особенно в грозу. Но после тех жутких историй как-то не по себе, да?

Вспышка молнии осветила бледное лицо Кимуры с обведенными черными кругами испуганными глазами. Ошибки быть не могло, в них плескался самый настоящий страх.

— Не напоминай. Пожалуйста!

Кимура вскочил, но в темноте и спросонья не удержал равновесия и едва не рухнул. Генри пришлось удержать его за плечи и усадить обратно.

— Что такое? Боишься призраков?

Сората упрямо вскинул голову и отрезал уязвлено:

— Боюсь. Хочешь посмеяться надо мной? Пожалуйста, я привык.

И он действительно приготовился к насмешкам. Генри это глубоко задело, ведь он помнил, как часто на самом деле по его вине Кимуре пришлось проглатывать обиды.

— По мне заметно, что я смеюсь? — Макалистер помрачнел, и это не могло не укрыться от японца. — Ты видел мой страх, так что я последний, кто может тебя обвинять.

Не выдержав сурового взгляда, Сората потупился и ответил, будто бы оправдываясь:

— Извини, защитная реакция, — вскинул вверх руки, будто сдаваясь. — Обычно люди над этим смеются.

Сверкнула молния, а следом громыхнул оглушительный раскат грома. Кимура чуть дернулся, но скорее от неожиданности, потому что на сей раз лицо его не исказил страх. Генри передумал уходить. Спать ему все равно не хотелось, Кимуре, кажется, тоже. Макалистер хмыкнул, признавая, что скоро подобные ночные посиделки прочно войдут в привычку. Когда он закончит свои дела в Академии, придется привыкать жить без них.

— Ерунда. Ты, в конце концов, тоже человек, — серьезно сказал он, садясь рядом и тут же сползая вниз, устраиваясь поудобнее. — Я раньше тоже привидений боялся.

— А потом? — Сората чуть сдвинулся, давая коменданту больше места. — Подружился с ними?

Генри покосился на окно, почти без перерыва подсвечиваемое белыми вспышками.

— В некотором роде, да.

Он вздохнул, припоминая тот, самый первый контакт в его жизни, в сыром подвале родительского дома. Над ним тоже смеялись. Дети из других семей, взрослые, даже мать с отцом смотрели странно, будто он был чем-то болен. Ему несложно было понять Сорату, а вот Сорате понять его — едва ли.

— В некотором? — тот подобрал ноги, усаживаясь по-турецки и случайно соприкасаясь с Генри коленями. — Не хочешь... поделиться?

Наверное, впервые он интересовался Генри так легко, не вынуждаемый обстоятельствами. Макалистер прикрыл глаза, чтобы не выдать неуместной радости. Вместо этого лениво протянул:

— Не уверен, что это то, что ты действительно хотел бы знать. Обо мне, да и вообще, — он поднял лицо к потолку, на котором вспышки рисовали узоры тенями от бьющихся в стекло веток. — Это связано только со мной, тебя это не должно интересовать.

Сората пожал плечами, даже в полутьме это движение ощущалось Генри так отчетливо, точно он видел это. Хотя по-прежнему смотрел в потолок.

— Если ты не хочешь говорить, я не стану настаивать, — проронил Сората тихо. — Но неужели ты думаешь, что я совсем ничего не замечаю?

Генри вытянул руку, наблюдая за тем, как мелко подрагивают пальцы, и сжал их в кулак:

— Ты ведь видел, да? Мертвую девочку. Сегодня, — и сам себе ответил. — Видел, значит.

— На долю секунды. Даже не успел разглядеть, — Кимура опустил голову и принялся нервно накручивать длинную прядь на палец. В этот момент гром ударил особенно громко, стекла задрожали, и Кимура ойкнул, слишком сильно дернув себя за волосы.

— Ясно, — Генри кивнул. Что ж, он ожидал чего-то такого, даже странно, что этот разговор не зашел раньше. Например, недавно на чердаке. Странно получается, он так долго таился, скрывался, боялся непонимания, а все вышло так... легко. Быть может, стоило давно заговорить об этом. — А я вот вижу их постоянно, с самого детства. Назовешь меня психом? Фриком? Сумасшедшим?

Генри горько вздохнул, вспоминая, сколько раз ему приходилось через это проходить. Уже даже не обидно. Просто немного досадно.

— Понимаешь, некоторые души задерживаются на земле по только им ведомым причинам, а может и вовсе без них. Бродят среди живых, порой незаметные, как тени, а иногда озлобленные и полные ненависти. Люди, такие, как я, могут их видеть, слышать или чувствовать. И, скажу тебе, удовольствие это ниже среднего. Я заметил, что они тянутся к тебе, и едва ли это случайность. Черт, — выдохнул он и сжал кулаки. — Не знаю, зачем я тебе все это говорю. Может, потому что ты слушаешь.

— Видеть, слышать или чувствовать? — уточнил Сората. — Но я не могу ничего из этого!

— А я все сразу, — неожиданно для себя зло отрезал Генри и поспешил извиниться. — Прости. У меня нет объяснения для тебя. Все еще думаешь, что стоило интересоваться? Видишь, я не самый приятный человек, еще не поздно представить, что ничего не было.

— И снова продолжить не договаривать и юлить друг перед другом? — Сората развернулся лицом к Генри. — Тебе это нравится?

Генри ожидал иной реакции, скорее, он ее боялся. И понимание Сораты сбивало с толку. Чего он, черт побери, добивается?

— Думаешь, я за себя переживаю? — голос почти сорвался на крик. — Я твою жизнь портить не хочу. Ты еще можешь жить, как нормальный человек, когда уедешь отсюда.

Макалистер чувствовал жгучий стыд за приступ абсолютно детской истерики. Кимура не такой, как другие. Он не станет смотреть жалостливо, как мама, или сурово, с тенью опаски, как отец. И Генри давно не нужно, чтобы его держали за руку.

— Не переживай, — Сората прикоснулся к его плечу, мимоходом, тут же убрав руку, но этого было достаточно, чтобы помочь Макалистеру собраться. — Нормальных людей здесь точно нет. Меня больше беспокоит, когда ты молчишь. Это очень страшно, знать, что рядом может быть 'что-то', а ты даже не представляешь, где оно и чего хочет.

Он поежился, неосознанно обхватывая себя одной рукой, отчего Генри испытал острое желание утешить его, как ребенка.

— Не бойся, — мягко успокоил он. — Она не желает тебе зла. Напротив, один раз даже спасла тебе жизнь, указав мне, где тебя искать.

Глаза Сораты взволнованно расширились:

— Генри... Ты можешь ее описать? Как она выглядит?

— Хм, — Макалистер посмотрел ему за плечо, где в самой густой тени стояла призрачная девочка. — Длинные черные волосы, почти как твои, простенькое белое платье. Не знаю, что еще сказать. Я не патологоанатом, но могу предположить, что она умерла от удушья, но странгуляционной борозды не видно. Может, утопленница. Мне сложно сказать, она приняла форму, близкую к прижизненной, — Генри помотал головой. — Прости за терминологию. Ну как? Она тебе кого-то напомнила?

Кимура, казалось, почти ничего не услышал. Резко обернувшись, попытался проследить за взглядом Макалистера.

— Она здесь?

Получив утвердительный ответ, он потерянно сжался:

— Нет, я ее не знаю, — закрыв лицо ладонью, Сората хрипло выдавил. — Она с тобой говорила?

Генри покачал головой:

— Не уверен, что она вообще способна говорить. Наверное, умерла слишком давно. А что?

— На чердаке ты видел ее? — продолжил допытываться Кимура. Такой подозрительный интерес насторожил Макалистера. В очередной ослепительной вспышке он разглядел, как напряженно Сората закусывает нижнюю губу.

— Ожидал, что это твоя... невеста?

Спросил, и мгновенно пожалел об этом.

— Прости, не мое дело. Кстати, в твоих словах есть смысл. Если подумать, то твой призрак и девочка-служанка со старых фотографий могут быть одним и тем же человеком. Общие черты определенно есть, — Макалистер подтянулся на постели, подбирая под себя ноги. — Знать бы точно, от чего она умерла. Книгу, что ты принес из церкви, в ужасном состоянии, мне нужно еще минимум дня два, чтобы восстановить все записи. Скорее всего, их вел приходской священник, так что в них должна быть зафиксирована вся мало-мальски важная информация из жизни острова.

— Тебе важно знать, как она умерла? — Сората чуть развернулся, встречаясь с Генри взглядом, и робко предложил. — Может, мне самому у нее спросить? Раз уж я ей зачем-то нужен... Если она ответит, ты услышишь.

Парень опустил глаза, будто в ожидании приговора, и Генри стало ужасно стыдно за то, что он позволил себе проявить слабость и утянуть за собой во тьму живого человека.

Макалистер поднялся с кровати и встал перед Соратой.

— Нет. Я благодарен тебе за понимание и... за все. Но все равно считаю, что напрасно открылся тебе. Не потому, что не доверяю. Ты же знаешь, не можешь не знать... — он заставил себя замолчать, чтобы не сказать лишних, необдуманных слов. Проклятая сентиментальность. — Моя жизнь из разряда тех вещей, которых лучше не касаться.

Макалистер подошел к двери и повернул ручку.

— Мы еще поговорим об этом, так ведь? — Сората тоже поднялся, но остался стоять на месте. — Я гораздо любопытнее, чем ты думаешь. Особенно, когда дело касается людей, которые... важны мне.

Генри кивнул и стремительно вышел.

В комнате под номером пять на втором этаже мужского общежития никак не мог заснуть Сэм Чандлер. Прислушиваясь к шуму дождя за окном и раскатам грома, он напрасно жмурил глаза — вспышки зарниц все равно проникали сквозь прикрытые веки.

Сэм не любил грозу. Его родители погибли в одну из таких ночей, возвращаясь в родной Хелсвилл из Мельбурна. Дорогу совсем размыло весенними ливнями, и машина, съехав в кювет, перевернулась несколько раз, пока не ударилась о дерево. Женщина скончалась сразу, мужчина был еще жив, когда приехали спасатели, но ветка, пробившая легкое, не оставила ему шансов. Выжил только Сэм, придавленный умирающим отцом. Мальчик не разговаривал до самых похорон, и никто не знал, что в ту ночь, наблюдая за смертью родителей, он с мучительной четкостью ощущал все, что ощущали они. Неверие, страх, боль, отчаяние, паника, жажда жизни, обида. И пустота. Она напугала Сэма больше всего. Жестокое ничто без мыслей и желаний. Такой он запомнил смерть, такой, какой она проникла в него в момент, когда сердце отца перестало биться.

Потом была приемная семья, психиатрическая лечебница, жалостливые взгляды и огромная зияющая дыра в сердце, которую ничем не получалось заполнить. Все вытекало из нее, как из дырявого ведра. Тогда Сэм нашел способ заполнить этот вакуум — наркотиками, сомнительными друзьями и сиюминутными удовольствиями. К шестнадцати годам он перепробовал почти все. Но дыра не затягивалась.

И однажды случилась передозировка. Больница, полная болезненных эмоций, пропитанная страданиями и слезами. И женщина, которая улыбнулась и сказала, что теперь все будет хорошо. Она на самом деле в это верила. Сэма нельзя было обмануть.

Свой первый день в 'Дзюсан' юный австралиец отметил дракой. Парень, к которому его подселили, оказался редкостным занудой и ханжой. От него несло холодом и злобой, которую никто не замечал. Сэму хватило одного случайного прикосновения, чтобы это понять. Много, очень много злобы. И много слез. А Сэм терпеть не мог слезы. Он ударил парня по лицу со всей силы и, получив сдачи, успокоился. Он понимал, что такое равноценный обмен.

Ну вот, опять. Следом за слепящей вспышкой ударил громовой раскат, и Чандлер обреченно застонал.

— Нельзя ли потише? — Хибики приподнял голову, недовольно глядя на соседа из-под одеяла. Сэм оскорбленно вскинулся:

— Эй! А гроза тебе, значит, не мешает.

— Нет, — коротко ответил Курихара и отвернулся к стенке.

— Ты спишь? — через пять минут позвал Чандлер. Хибики, не глядя, махнул в воздухе рукой, и Сэм выбрался из постели и пересел к нему в ноги. — Мне вот не спится.

Курихара смирился с тем, что поспать все равно не удастся, и повернулся к другу лицом:

— Почему?

— Ну... — Сэм почесал затылок. — Стремно как-то. Все эти ужасы, синий фонарь и все такое.

Хибики усмехнулся:

— Испугался? Правда, испугался?

— Будто тебе не страшно было! — поспешил оправдаться Сэм. — Ты что, не веришь в призраков?

— Ни капельки, — Хибики тоже сел, отчаянно борясь с зевотой. Ему хотелось поскорее вернуться ко сну. — Их не существует.

Сэм смущенно опустил белобрысую голову. Хибики устало вздохнул:

— Ладно, трусишка. Давай я тебя обниму, а потом ты вернешься к себе и сразу уснешь. Идет?

Обычно инициатива шла от самого Чандлера. В Хибики он нашел неиссякаемый источник эмоций, которые, не проявляясь внешне, были настолько сильны и искренни, что Сэм сумел, наконец, заполнить собственную пустоту и спасти друга от излишков разъедающего его яда. Но сам Хибики никогда его об этом не просил.

— Ну так что? — он развел руки в стороны, и Сэм с готовностью принял помощь. От Курихары шла ровная приятная прохлада, с мерцающими вкраплениями сонного спокойствия и расслабленности. Сэм потянулся к этим чувствам, впитывая их как губка. Страх отступил, но уходить пока еще не хотелось.

— Слушай, — сказал он, отстраняясь, — можно я пока с тобой полежу? Пока гроза не кончится.

Хибики пожал плечами и лег на бок, лицом к стене. Сэм втиснулся под одеяло, прижавшись спиной к спине Курихары. Его окутало облако умиротворения, почти радости. Сердце было ею переполнено.

— Эй, Хибики, — сонно позвал он. — Ты ведь меня не бросишь, да?

— Конечно, нет, — в ровном голосе парня не было ни грамма сомнения. — Пока я рядом, с тобой ничего не случится. Обещаю. И спи уже давай, надоел.

Сэм подтянул одеяло к груди и закрыл глаза. Хибики правда верил в то, что говорил. Сэма нельзя было обмануть, даже ему. Особенно ему.

примечания:

[1] дзикининки — существо из японских мифов, людоед, пожирающий трупы.

[2] рокуроккуби — существо из японских мифов, чаще представляется как женщина с невероятно длинной шеей.

[3] ёкаи — общее название всех демонов японского фольклора.

[4] ямаороши — волшебное существо, имеющее облик маленького человечка с головой в виде тёрки.

[5] цукумгами — существа из японских мифов, рождающиеся из артефакта, который прослужил ровно 100 лет.

История одиннадцатая,

в которой заблудиться можно не только в лесу, но и в себе

Что глупей темноты!

(Мацуо Басё)

'Я много раз приходил в отчаяние от того, что рядом не было человека,

Потому от них следует вовремя избавляться'.

(Акихико Дайске, мемуары)

Гроза не заканчивалась всю ночь и почти весь следующий день.

За стеклами бесновался ветер, кусты магнолии теряли листья, желтые восковые лепестки безжалостно срывало тугими порывами. Генри специально разгородил шторы, чтобы видеть, как жалко и беспомощно трепещут тонкие веточки. К утру обещали возвращение теплого антициклона, однако дождливая погода была британцу больше по душе, напоминала о ветрах горной Шотландии, где он родился, и промозглых серых дождях Англии, где он вырос. Иногда Генри даже казалось, что он и сам — просто серая дымка, сползающая с крутых склонов. Когда выйдет солнце, она развеется без следа.

Вздохнув, Макалистер отложил бумаги, отпер ящик стола и спрятал их под замок. Невелика защита, но другой он придумать не смог. Ветер бросил в окно горсть дождевых капель особенно громко, Генри вздрогнул и на долю секунды в черном стекле, среди переплетения едва различимых в ночи веток, увидел девичье лицо. Только белый овал и блестящие глаза, больше ничего. Но этот дух его по-настоящему пугал, до потных ладоней и учащенного сердцебиения. Или с ней было что-то не так, или сам Генри стал слишком слабым и мягким, а мир мертвых такого не прощает.

Вечерний обход давно закончился, студенты спали на своих этажах, из-под двери Хенрика Ларсена по соседству пробивалась полоска света — датчанин по своему обыкновению ложился поздно, слушал радио в наушниках, как он охотно объяснял всем желающим и не желающим тоже.

После истории с Ао-Андон, травлей страшилок и явлением Сорате мертвой девочки они с Кимурой не перемолвились ни словом. Строго говоря, они даже не виделись, поскольку наутро после откровенного разговора Макалистер жестоко раскаялся в своем поступке. И был уверен, что и Кимура не рад таким новым знаниям. Однако же этой ненастной ночью единственное, о чем Генри мог думать — как поскорее увидеться с японцем и рассказать ему все, что по крупицам удалось вынести из полу религиозной шелухи, описанной в старинной книге.

Чтение оказалось насколько увлекательным, настолько и устрашающим. Вполне правдоподобные вещи в этой своеобразной летописи переплетались с мрачными суевериями, отжившими свое еще до правления королевы Виктории. К слову, и язык, которым велось повествование, заставил поломать голову, таким замысловатым, устаревшим и полным метафор он был. К тому же чернила от времени поплыли, и некоторые места вовсе не удалось восстановить. Получившийся конспект занимал три рукописные страницы неаккуратного размашистого почерка, и ими Генри спешил поделиться с соучастником своего несанкционированного расследования.

Уже возле самой двери комнаты ?3 он остановился и прислушался, с внутренним отторжением опасаясь, что услышит голос доктора Сакураи, но, по счастью, стояла абсолютная тишина. То, что Сората мог уже спать, Генри не сильно беспокоило, ведь наблюдения показали, что раньше трех тот не ложится. Если только не отправился бродить по Академии.

Генри тихо стукнул в дверь, и почти сразу она открылась, впуская британца в полутьму, чуть разогнанную тусклым светом ночника.

— Генри? — японец рассеянно теребил волосы на затылке, пока еще свободно распущенные. Выходит, действительно еще не планировал ложиться.

— Как видишь, — мужчина прикрыл за собой дверь, по выработанной в Академии привычке напоследок внимательно оглядев пустой коридор. Густые тени, скопившиеся по углам, едва ли могли выдать их, поэтому Макалистер удовлетворенно кивнул и вернулся в комнату.

— Мне кажется или мое разрешение тебе уже не нужно? — ехидно осведомился Сората, быстро собирая волосы в косу, только смуглые пальцы ловко порхали между гладких прядей. — Если это свидание, то я к нему не готов.

Генри пропустил последнее замечание мимо ушей:

— Но я больше не могу ждать! Мы и так упустили столько времени.

По скептичному взгляду Кимуры он понял, что сморозил глупость.

— Что?

— Генри, Генри... — парень прижал к губам кулак и совсем по-мальчишески хихикнул. — Зря вы забросили уроки японского, из-за этого вас могут понять неверно.

— Да плевать, — британец продемонстрировал другу свернутые в рулон листы. — Я принес кое-что, что не терпит отлагательств.

— Счет за коммунальные услуги? — снова пошутил Сората и, сразу вернув лицу серьезность, кивнул на кровать. — Садись и рассказывай. Не выгонять же тебя.

Генри принял приглашение не сразу. Немного помялся на пороге, но с мебелью в комнате японца было весьма печально, да и глупо постоянно искать в его словах двусмысленный подтекст — каждая фраза Сораты казалась такой, даже самая будничная. Мужчина прошел к постели и сел на край. Матрас глубоко промялся под непривычно большим весом.

— Ты тоже садись, — Генри похлопал ладонью рядом с собой, но Кимура уже подтащил свой единственный стул поближе и оседлал его. Окно оказалось точно позади, и Генри мог лицезреть лишь четкий темный силуэт.

Сората шевельнулся, привлекая внимание, и британец протянул ему свой конспект:

— Я изучил книгу, что ты мне дал, — он уперся руками в матрас, приподнимаясь и усаживаясь с комфортом. — Интересное чтиво, правда, за правдивость изрядной части текста я бы не поручился. Если в двух словах, то в 1877 году остров, который тогда назывался Онисэн, выкупил какой-то английский лорд. Как его там звали...

Сората сверился с листками и подсказал:

— Малберри.

— Точно. Он распорядился организовать на острове английское поселение, построил церковь — первое строение на острове, кстати. Но вскоре после того, как владелец с семьей переехал в свой новый дом, в колонии разразилась эпидемия неизвестного заболевания. Как мне удалось понять, это было что-то вроде массового помешательства, — Генри замолчал, взвешивая в уме, стоит ли описывать другу крайне неприятные подробности, на которые автор летописи определенно не поскупился. Подумал и решил, что Сората все же не юная девица. — Люди сходили с ума, устраивали кровавые бойни, расправы над 'виноватыми', сжигали себя и свои дома.

— Думаю, подробности излишни, — перебил его Кимура. — Что было с островом дальше?

— Подожди, самое интересное впереди. Местный священник со своей верной паствой решили, что в бедах поселения виновны потусторонние силы. И нашли 'ведьму', — Генри вспомнил, как читал об этом впервые, какой бессильный гнев охватил его тогда. Не угас он и сейчас. — Никогда не догадаешься, кем она была.

Сората, уже заранее напрягшись, сухо спросил:

— Кем?

— Девочкой-японкой из господского дома. Ты ее уже знаешь, это призрак за твоим левым плечом, — Генри улыбнулся, но, видя, как переменился в лице Кимура, поспешил извиниться. — Прости, не хотел снова тебя пугать. Правда, прости.

Сората рефлекторно вскинул голову, оглядываясь, и задержал дыхание. Разумеется, он никого не увидел, просто не смог бы этого сделать, да и не было там никого. Сейчас они с Соратой были совершенно одни.

— Шутка из разряда не самых удачных, — укорил японец, расслабляясь. — Ну так что с ней? Кто она такая?

Макалистер не мог понять причину, по которой Сората так легко принял на веру его признание, будто он сказал, что не призраков видит, а втайне носит контактные линзы. Какие же страшные секреты таит в себе сам Сората, раз это не кажется ему таким уж странным?

— Ее звали Акияма Мика, — вместо так и просящегося на язык вопроса, произнес британец.

— Акияма? Ты сказал — Акияма?

Ветер воспользовался возникшей паузой и заунывно завыл в трубах, заставляя обоих мужчин поежиться от холода, который существовал скорее лишь в их воображении. Стук дождевых капель смешивался с шумом дыхания.

— Да, так и сказал, — подтвердил Генри и увлеченно подался вперед, упираясь локтями в колени. — Тебе знакома эта фамилия?

Сората, напротив, выпрямился, точно специально отстраняясь от Генри. На его лице промелькнула странная эмоция. Испуг? Недоумение?

— Говори, если что-то знаешь, — надавил британец. — Это важно.

— Акияма — девичья фамилия моей матери, — нехотя выдавил Кимура и вновь облокотился на спинку стула, обнимая ее руками. Больше он не выглядел испуганным, скорее немного взволнованным и встревоженным. — Но это не более чем совпадение, Генри. Я уверен.

Само собой, Макалистер придерживался иного мнения. Совпадения в такого рода делах слишком редкое явление, к тому же родство — самая подходящая причина для духа оберегать живого человека. Чаще им просто нет до них дела. Фотокарточка с чердака запечатлела Мику при жизни примерно в том возрасте, в котором та погибла. Если все так, то фамильное сходство на лицо, и Сората не мог об этом не задумываться. Однако пока Генри решил отложить этот вопрос на потом.

— Малберри взял в особняк служанку — вдовую японку с дочерью. Девочка была, как говорится, не от мира сего. В какой-то момент пошел слух, что ее мать забеременела от хозяина, ее выслали с острова, и Мика осталась одна. Во время эпидемии нашлись свидетели ее общения с 'бесами'. Хозяин не стал ее защищать, и при попытке спастись с острова, Мика утонула. Или, что не исключено, — Генри вздохнул, — утопилась сама. Такая вот невеселая история.

Мужчины немного помолчали, слушая мерный шум дождя за окном. Каждый задумался о своем, и Генри, чрезмерно живо представляя себе последние минуты жизни брошенной всеми девочки, невольно подумал о том, не размышляет ли Сората о том же самом?

— Так что стало с колонией?

Вопрос разбил стеклянную тишину, и она разлетелась гулкими дождевыми каплями о стекло. Генри вскинулся, возвращаясь к реальности:

— После смерти Мики поселение тоже долго не протянуло. Японские власти изолировали остров на карантин, и пока он длился, почти все жители погибли. Было бы неплохо разузнать о его дальнейшей судьбе, до того, как на нем открыли Академию, но для этого нужны ресурсы. Интернет, газетные подшивки...

— Есть библиотека,— напомнил Кимура.

— Библиотека... — Макалистер взъерошил челку. — Хорошо, но есть идея получше. Отведи меня на руины поселения. Однажды ты нашел туда дорогу, найдешь еще раз.

Сората непроизвольно сжал пальцы.

— Если ты этого хочешь, — по голосу не было слышно и капли согласия, но Кимура действительно готов был пересилить себя. Генри это льстило, но вместе с тем и расстраивало. Неприятно было заставлять друга ради него идти против себя.

— Я передумал. Пойду сам, через камин в библиотеке, там есть тайный ход в заброшенную церковь.

— Ты дурак, Генри, — внезапно выдал Сората, поднимаясь со стула и возвращая британцу исписанные листы. — Один ты не пойдешь.

— Завтра в девять вечера?

— Да, и, — японец подошел к поднявшемуся навстречу Генри и, педантично расправляя замявшийся воротник рубашки, серьезно заглянул в глаза снизу вверх. — Ты не против, если я все-таки посплю? Один.

Генри перехватил его руки и отцепил от своей одежды:

— Отлично. Выспись как следует, у меня большие планы на тебя.

Как только за Макалистером закрылась дверь, Сората спрятал лицо в ладонях и порывисто вздохнул. Тени в углах, будто в насмешку над взволнованным японцем, пугающе сгустились, собрались неопрятными чернильными кляксами, а дождь и ветер безостановочно сотрясали стекло и, казалось бы, стремились ворваться внутрь. Свист и перестук капель сделались вдруг ему невыносимы, Кимура с досадой дернул себя за упавшую на щеку прядь и нырнул под одеяло, даже толком не разобрав постель. Босые ноги пощипывало от холода — почти привычное ощущение, но теперь к нему добавились ледяные ладони. Сората зажал их между коленей, почти утопая в накрахмаленном, пахнущем кондиционером белье. Хотелось как-то по-детски сжаться и скрыться с головой под ворохом одеял, чтобы ни одно чудовище, реальное и вымышленное, до него не достало.

Стоило бы предложить Генри поговорить подольше, но это прозвучало бы слишком жалобно. Поэтому пришлось солгать про сон. Спать Сората уж точно не хотел. Не теперь.

Генри же, вопреки ожиданиям, заснул, едва забрался в постель. Ночью было немного прохладно, зато к утру тучи разошлись, и выглянуло вполне жаркое июльское солнышко. Комендант выглянул в окно и увидел, как по парку гуляют ученики, наслаждаются теплом после затяжного ненастья. Меж зеленых кустов, особенно ярких и сочных после дождя, мелькала светловолосая макушка Сэма Чандлера, его друг с наушниками и плеером сидел на скамейке и щелкал кнопками. Девушки дурачились, брызгая друг в друга дождевой водой, как самые обычные девчонки их возраста. Не было видно только Николь.

— Смотри, Минако! — Чандлер помахал красавице рукой, а, дождавшись, когда она посмотрит в его сторону, жестом фокусника вытащил из-за спины букетик, цветы для которого он, похоже, нарвал со всего парка. Хибики отвлекся от плеера и неодобрительно покачал головой, зато Минако пришла в настоящий восторг. Ребята о чем-то заговорили, активно жестикулируя и смеясь. Генри приоткрыл створку и облокотился на подоконник. Шаловливый солнечный лучик упал на нос, и мужчина чуть сдвинулся, прислоняясь головой к откосу. И из этого положения внезапно разглядел стоящую поодаль от сокурсников девушку.

Николь неуверенно переминалась с ноги на ногу, цепляясь за свой локоть, обнимая себя за плечи и снова безвольно опуская руки. Позади нее темнело пятно, плохо различимое, как блик на фотографии. Макалистер подобрался, подался вперед, выглядывая из окна. Ода подняла глаза и увидела его.

— Чокнутая Николь пришла! — Минако указала на нее пальцем и заливисто расхохоталась. — Намиловалась со своим воображаемым другом?

Курихара поднялся и пошел прочь.

Генри нахмурился. Солнечная теплая картинка рухнула, как карточный домик, после нарочито громкой и обидной реплики. Ода сжалась, обхватила себя за плечи и развернулась, чтобы уйти. Тень за ее спиной колыхнулась легким облачком и растворилась.

После этого Сэм принялся что-то доказывать Минако, но недостаточно громко, чтобы его слова можно было услышать из здания, а Николь уже скрылась в густоте английского парка.

Все произошло довольно быстро, и вот уже смотреть из окна стало просто не на кого. Генри с сожалением покинул наблюдательный пост и, одевшись, отправился в столовую, откуда планировал не спеша начать свой рабочий день.

До места назначения он не дошел всего ничего — столкнулся с Чандлером на повороте и едва устоял на ногах, так торопился юный австралиец. Его мрачного друга видно не было, никого другого тоже, и лучше момента для разговора не придумаешь.

— Постой-ка, Сэм, — Макалистер преградил парню дорогу, буквально блокируя узкий коридор своим телом. — Не расскажешь ли мне, что за инцидент у вас сейчас произошел с Николь?

Сэм дернулся вправо, потом влево, не смог обойти коменданта и обреченно вздохнул:

— Какой еще инцидент? — он кинул взгляд Генри за плечо, но, похоже, ничего, что могло бы его спасти, не увидел. — Не было никакого инц... как его там? Инцидента. Не было ничего. Пустите в столовую, очень есть хочется!

Однако Генри был неумолим, хотя и сам бы сейчас не отказался от сытного завтрака, вышедшего из-под руки Кимуры.

— Только если будешь отвечать на вопросы быстро и честно. Почему вы игнорируете Николь?

Сэм тоскливо взвыл:

— А, черт!.. Ну вы сами посудите, — он замялся, подбирая слова, — стали бы вы общаться с человеком, у которого не все дома? То есть, у нас всех кукушка поехала, но не так, как у нее. Она сказала Акеми, — парень понизил голос до интригующего шепота, — что видит призрак Накамуры Хироши. Типа, он вроде как умер, а вовсе не отчислился. Прикиньте? Это ж как надо головой тронуться? Нет уж, увольте. Я со своими тараканами едва справляюсь, чтобы чужих приваживать.

Воспользовавшись замешательством британца, Сэм проскользнул мимо и унесся в направлении столовой, оставив Генри переваривать поток бессвязной информации.

Сората весь день до самого вечера, на который имел планы, его отнюдь не радующие, чувствовал себя неспокойно. Желание как-то помочь Генри никуда не делось, но въевшееся под кожу стремление отгородиться от чужих проблем, чтобы не думать о своих, заставляло его раз за разом возвращаться к мысли — нужно ли ему это делать?

В послеобеденный час, сидя в беседке с чашкой теплого зеленого чая, он размышлял о том, что, возможно, судьба дала ему шанс устроить свою жизнь так, как он и не мечтал, так, как боялся даже вообразить. С Кику он готов был покинуть свою скорлупу. Такая женщина заслуживала этого и даже более. Она могла бы гордо нести фамилию Кимура, и ни один из членов его семьи не нашел бы достойного повода для сомнений. И как только мысль Сораты доходила до самого приятного в этой цепи рассуждений, как в голове всплывали отрывки подслушанного разговора. Как истолковать их — он не решался и предположить. Если быть с собой до конца честным, то определенные догадки на сей счет у него имелись, но поверить им, допустить в нарисованный подсознанием маленький уютный рай и дать ему расколоться на части не мог. Боялся обрезаться об острые края, как уже бывало не раз.

Вечер, как водится в ожидании чего-то неприятного, подкрался незаметно. Генри наверняка готовился к их поздней вылазке, и Кимура тоже не стал откладывать дело в долгий ящик. Совместные с неугомонным британцем приключения печальным образом сказались на гардеробе Сораты: белых вещей в нем стало прискорбно мало, а темные, которых было по пальцам пересчитать, нагоняли тоску. Сората влез в одежду, тщательно заплел волосы в косу и, посмотрев на себя в зеркало, глубоко вздохнул.

Никакие катакомбы, подземные ходы и мерзкие насекомые не заставят его бояться. К тому же с ним будет Генри, а ничто так, как присутствие другого человека, не заставляет держать лицо.

Кимура шел знакомым до каждой неровности ковровой дорожки путем, погруженный в свои мысли, и оттого звонкий окрик прозвучал для него особенно неожиданно и громко.

— Сора! Сора, подожди!

Только два человека во всей Академии имели смелость называть его так и походили они друг на друга не более чем лед похож на огонь.

— Сора, — Кику догнала его и прислонилась к плечу, переводя дух. От женщины исходил специфический медицинский запах, но сквозь него упрямо пробивались легкие цитрусовые нотки, от которых во рту становилось сладко, как от глотка лимонада. — Ты снова пытаешься от меня сбежать? Не выйдет.

И она подтвердила свои слова решительным поцелуем, буквально захватив Кимуру в плен тонких рук. Не то чтобы он опасался быть замеченным, как курящий в туалете школьник, но все же Кику вела себя слишком смело.

— Эй, — он мягко отстранил ее от себя и погладил по щеке, — я никуда не убегаю, тем более от тебя.

Сакураи опустила пушистые ресницы и прижалась к его ладони:

— Убегаешь. Ты постоянно бежишь от меня, Сора, — она вдруг оттолкнула его руку и открыла глаза. — И мне кажется, ты что-то от меня скрываешь.

Едва ли она имела в виду их с Генри расследование, однако в груди у Сораты похолодело.

— Это Макалистер? Во что он тебя втянул? — Кику вскинула острый подбородок, будто была готова отвоевывать Кимуру у коменданта силой. И, пожалуй, она могла бы. Только... не было ли это частью чьей-то игры?

— Сора? — Кику протянула руку и коснулась его груди. — Ты будто не здесь.

Японец перехватил ее кисть и нежно сжал, поднося к губам:

— Здесь, но... мне еще нужно уладить одно дело, прости.

Послышались приближающиеся шаги, Кимура дернулся, но Кику прижалась к нему, обхватывая свободной рукой за шею. Шаги превратились в уверенную твердую поступь, так подходящую ее владелице — Асикаге Руми. Девушка стремительно приблизилась и притормозила как раз возле обнимающейся пары.

— Вот так дела! — чрезмерно громко воскликнула она и всплеснула руками. — Вы только поглядите, какая срамота творится!

Сакураи ожгла Асикагу ледяным взглядом:

— Иди куда шла, мы хотели бы побыть наедине, если ты не заметила.

Руми фыркнула:

— Это ваше 'наедине' надо за закрытыми дверями делать.

И она строевым шагом удалилась. Нарочитый топот ее обутых в расхлябанные балетки ног звучал укоризненно. Кику довольно улыбнулась и снова прильнула к Сорате:

— Она меня раздражает, — призналась с досадой. — Полное отсутствие культуры. Но в одном она права. Давай пойдем куда-нибудь... К тебе? Или ко мне?

Ее голое колено, будто невзначай, потерлось о его ногу, а прохладные пальчики скользнули под косу, зарываясь в волосы.

Кику ждала ответа и отказа тут не подразумевалось.

Когда скрипнула дверь библиотеки, Макалистер уже отчаялся дождаться Кимуру и собирался его искать. Однако Генри вновь подстерегало разочарование, и вместо Сораты к нему спешила Асикага с самым решительным выражением на лице.

— Генри-кун, есть разговор, — заявила она без лишних предисловий. — Насчет докторши.

Начало весьма заинтриговало мужчину. Бросив быстрый взгляд на дверь, он предложил девушке присесть, но она покачала головой:

— Некогда. Сейчас эта парочка нацелуется и разойдется, а дело у меня срочное, — Руми прищурилась и поманила Генри пальцем. Он наклонился, чтобы лучше слышать ее заговорщицкий шепот. — В общем, вот что я тебе скажу. Мне эта Кику поперек горла стоит, стерва крашеная. Поверь моей женской интуиции, она неспроста появилась в 'Дзюсан' и прилипла к Сорате, как пиявка, — тут Генри открыл рот, чтобы перебить ее, но Руми прижала к его губам пальчик. — Подожди, я еще не все сказала. Мы оба не хотим, чтобы Сорате навредили, ты, может, даже в особенности. Так вот, это я все к чему, — девушка хитро улыбнулась. — Предлагаю тебе сотрудничество. Я слежу за докторшей, выясняю, что у нее на уме, а ты потом громогласно ее разоблачаешь в глазах Сораты и всей Академии. Идет?

— Подождите, — Генри заставил себя мыслить скептично, как и подобает детективу. — С чего вы вообще взяли, что Сорате угрожает какая-то опасность? И причем здесь доктор Сакураи?

Едва ли Руми предполагала, насколько серьезны могут быть замыслы Сакураи и какой вред реально могут причинить, если уже не причинили. Даже сам Генри представлял себе это весьма абстрактно, однако решимость девушки определенно играла ему на руку. Один он просто не успевал везде, и лишняя пара глаз ему бы точно не помешала. Но прежде стоило все для себя разъяснить.

— Ой, Генри, ну ты как маленький! — экспрессивно взмахнула руками девушка. — Это же ясно как божий день. Появилась и в первый же день окрутила Сорату, как... как прыщавого мальчишку.

— Допустим, они были знакомы и раньше, — припомнил Макалистер. — Она лечила Сору до его приезда на остров.

— Ты спишь со всеми своими врачами?

— Вы исключаете чувства?

Руми шикнула на него и погрозила пальцем:

— Не путай меня, пожалуйста. Эта ваша Кику всюду рыщет и все вынюхивает. А ты хоть раз слышал, как она с Дайске разговаривает?

Генри слышал, и это действительно наводило на подозрения.

— И еще, Генри-кун. Я хочу счастья для вас с Соратой, — Асикага погладила британца по бедру, отчего тот непроизвольно дернулся и едва не опрокинул соседний стул. — Раз уж он все равно не достался мне. Понимаешь?

— Нет! — Генри вспыхнул до корней своих ярко-рыжих волос. — Выкиньте уже из головы этот бред! Я не такой.

— Тогда просто доверь мне следить за Кику, — взгляд Руми вновь принял молящее выражение. — Если я права, мы вытурим ее из Академии. Если нет, я публично принесу этой стерве извинения. Идет?

— Идет, — с тяжелым сердцем согласился Генри. — Мне тоже не нравится доктор Сакураи, но наши ощущения неубедительны и фактически ни на чем не основаны.

Асикага хлопнула его по плечу и подмигнула:

— Не бойся, я что-нибудь нарою, обязательно. Мы прижмем нахалку к стенке.

Так у Макалистера совершенно случайно появился еще один сообщник.

— Только не перестарайтесь, — он неуверенно пожал протянутую руку. — Мы оба можем ошибаться на ее счет.

За дверью послышались шаги, и Асикага быстро прижалась к Генри:

— Положись на меня, Генри-кун.

Так же быстро отстранившись, она беззаботной походкой поплыла на выход и там столкнулась с Кимурой.

— Уже ухожу, — обрадовала она его и, игриво ткнув кулачком в плечо, удалилась.

Сората не трогался с места, пока ее шаги окончательно не стихли в тишине вечерней Академии, после чего как-то робко приблизился к замершему у камина Генри. Против воли британец принялся изучать его лицо, будто желая прочитать на нем чистосердечное признание.

— Что? — Кимура провел рукой по щеке, пригладил челку и убрал непослушную прядь за ухо. — Что-то не так?

— Н... нет, — с заминкой ответил Генри и отошел от камина, чтобы им обоим было удобнее его осматривать. — В ту ночь я немного спешил, поэтому плохо помню, как открыл ход. Кажется...

Он присел на корточки и принялся пальцами исследовать декоративную лепнину, тем самым найдя удобный повод скрыть выражение своего лица, зная за собой неумение хорошо прятать эмоции. Мрамор был холодным и гладким, пальцы скользили по нему как по морской гальке, Макалистер постарался сосредоточиться и припомнить в подробностях первый раз, когда ему пришлось пользоваться этим путем, но лишь усугубил ситуацию. Нервы были на взводе, темнота и теснота тоннеля пугали до дрожи.

— Генри.

Мужчина вздрогнул, царапнув ногтями по мрамору.

— Генри, ты уверен, что это необходимо? — спросил Сората, подойдя ближе. Макалистер чувствовал его присутствие за спиной, ровное тепло, как от горящей свечи. — Я имею в виду, мы можем сделать это в другой раз.

Почти сразу вслед за его словами щелкнул механизм, и задняя стенка камина отъехала в сторону. Пахнуло холодом и запахом сырой земли и камня. Генри включил фонарик, но темный провал точно пожирал малейшие крупицы света, и тонкий электрический луч просто потонул в вязкой черноте. Ладони взмокли, но, памятуя о том позорном случае в кладовке, Генри не мог позволить себе снова показать свой страх.

— Не думаю, что это хорошая идея, — он постарался придать голосу должную уверенность, но и в этом, похоже, оказался не силен. — Разве тебе самому не интересно? Не хочется узнать, как все было на самом деле?

— На что ты надеешься? — Кимура шевельнулся, Генри почувствовал это так же ярко, как если бы увидел. — Это просто мертвый храм, там нет и не было ничего, что помогло бы тебе в поисках... в поисках сестры.

Макалистер выпрямился, размял затекшие мышцы:

— Никогда не узнаешь, пока не попробуешь.

Оба мужчины встали напротив камина, старательно не глядя друг на друга. Темнота клубилась в узком проходе, будто бы просачиваясь в библиотеку откуда-то из другого мира.

— Не уверен, что это то, что я хотел бы непременно попробовать, — пробормотал Сората и вцепился пальцами в кончик косы. Макалистер скосил на него глаза и только собрался придумать достойный ответ, как его прервал скрип половиц в коридоре. Похоже, в этот вечер не только им одним спокойно не спалось.

Шаги приблизились к двери, потоптались немного, снова удалились, но спустя минуту вновь проскрипели совсем рядом. Макалистер осторожно сдвинулся с места, но Кимура схватил его за плечо, останавливая. И вовремя.

— Генри? Кимура-сан? — Хенрик Ларсен заглянул в библиотеку, сонно моргая и борясь с зевотой. — Ищете, что почитать перед сном?

Взгляд датчанина метнулся Генри за спину, и, чтобы скрыть камин, Сорате пришлось вплотную придвинуться к другу.

— Я помешал что ли? — Хенрик еще раз попытался разглядеть, что они прячут, не сумел и озадаченно поскреб подбородок. — Ладно, удачи тогда. Генри, предложение поболтать после работы еще в силе.

Когда за ним закрылась дверь, Макалистер негромко, но прочувствованно выругался. Сердце только-только начало нормально биться, а до этого колотилось как бешеное.

— Сдаюсь, — он незаметно вытер ладони о брюки. — Идти подземным ходом — не лучшая идея, — и, опережая воспрянувшего духом японца, продолжил. — Проведешь нас лесом. Вместе как-нибудь отыщем дорогу.

В ясную погоду темнело на острове довольно поздно, однако, миновав парк и японский сад, Генри засомневался в верности принятого им же решения. Когда забор вырос перед ним из сумрака, он на долю секунды испугался, но сумел довольно быстро взять себя в руки.

— Здесь есть дыра, — Сората ничего не заметил, нагнувшись и отогнув край профлиста, обернулся к британцу. — Я первый, наверное?

Генри кивнул, и Кимура быстро юркнул в лаз, мужчина последовал за ним без промедления, будто опасался, что дыра затянется за его спиной. Совсем глупое, детское чувство.

Лес, в который они оба попали сразу же, был темным, страшным и скрипучим. Генри он показался дремучей чащей из сказок братьев Гримм. Плохо различимые во мраке острые ветки цеплялись за одежду, кололи кожу, оставляя на ней занозы и не слишком глубокие, но очень досадные царапины, а ноги то и дело скользили на палой гниющей листве и путались в траве, оплетающей кроссовки. Британец быстро понял, что фонарик мало чем может ему помочь, но упорно подсвечивал узкую, едва заметную тропинку между деревьев, но все же не заметил, как она, вильнув напоследок, растворилась в диком буйстве природы. Генри остановился, огляделся, луч его фонаря запрыгал по покрытым мхом и плесенью стволам, выхватывая из темноты то сморщенную кору, то раскоряченные ветви. Этот лес был болен и очень стар, Макалистеру чудилось, что он пытается избавиться от чужаков, остановить их, направить на неверный путь.

— Мне кажется, Генри, это неудачная затея, — Сората шел следом, шурша палой подгнивающей листвой, и вертел головой, пытался восстановить в памяти маршрут. Но, вероятно, тщетно. — Мы с Руми шли туда, — он махнул рукой вправо. — Но в темноте все направления похожи. Прости, я едва ли смогу помочь. Ты сам помнишь, как мы тогда возвращались?

— Смутно, — Макалистер поводил фонариком по сторонам, но это нисколько не рассеяло сгущающийся мрак. Напротив, тот будто стал только гуще и неприятней. — Ладно, давай вернемся. Попробуем снова в другой день.

Генри развернулся и пошел туда, откуда, по его мнению, они только что пришли. Сората, прихрамывая, догнал его и подцепил под локоть. Пришлось изрядно замедлиться, чтобы подстроиться под шаг японца, по буеракам натрудившего больную ногу.

Лес становился гуще, непроходимее, злее. Генри с трудом продирался сквозь колючий кустарник диких ягод и почти тащил на себе притихшего Кимуру. Ночные звуки и запахи дурманили рассудок. Чтобы хоть как-то развеять чары ночного леса, он решился затронуть сложную, но очень важную для себя тему:

— Почему ты делаешь это? — Сората вскинул голову, прислушиваясь, и Генри ровно повторил. — Почему ты делаешь все это? Помогаешь мне, слушаешь. А ведь мог бы просто послать мои дела к черту, особенно после того... после того, что я тебе рассказал.

Он так и не смог подобрать нужных слов, но Кимура понял, о каком рассказе тот говорил. Ободряюще сжал пальцы на сгибе его руки:

— Что в твоем откровении такого, что могло бы заставить избегать тебя?

— Да все, — хмуро бросил Генри, глядя прямо перед собой, хотя уже почти ничего не видел. — Ты, наверное, еще не понимаешь, не осознаешь до конца, насколько это все страшно. Со мной что-то не так и это не лечится. Разве нормальные люди не должны сторониться... — он запнулся и выдавил через силу, — уродов?

— Генри! Кто вбил тебе в голову эту чушь?! — Сората был искренне возмущен или именно такую реакцию искренне считал верной. Он чуть притормозил, удерживая Генри за локоть. Макалистер остановился и опустил луч фонарика вниз. Стало почти абсолютно темно.

— Скоро и ты начнешь считать так же. Рано или поздно это происходит со всеми.

Сората раздраженно ущипнул его за руку:

— Не стану. Что за дурная привычка грести всех под одну гребенку?

Генри дернулся, хотя боль была вполне терпимой, скорее, отрезвляющей. Он накрыл пальцы Сораты ладонью, при этом едва не выронив фонарик:

— Спасибо, — и почти сразу, одумавшись, отдернул руку. — Но я не могу не чувствовать вину за то, что ты теперь причастен ко всему этому. Но рад, что ты еще на моей стороне.

Кимура промолчал, и эта не напускная деликатность была как никогда к месту. Генри понимал, что позволил себе лишнего, Сората, скорее всего, тоже не привык выказывать мысли и чувства столь открыто.

— Идем дальше, — он потянул Генри вперед. — Мне не нужна благодарность. Просто пойми, что человек — это тот, кто не оставит друга в беде, а я все же хочу оставаться человеком.

Некоторое время беседа не клеилась. Хлесткие ветки быстро отбивали желание отвлекаться, а земля, вздыбленная и неровная, как окаменевшая змея, существенно замедляла движение. Скоро Генри совсем отчаялся, но вдруг фонарик мигнул, упираясь лучом желтоватого электрического света в высокие деревянные ворота с двумя перекладинами наверху. Когда-то они были окрашены ярко-красной краской, но время и дожди стерли с них ее следы. Где-то здесь, захваченный в плен разъяренной растительностью, притаился японский храм, вход в который был отмечен древней торией. Сейчас же только каменная крошка разбитой дорожки напоминала о нем.

— Я не помню этого, — Сората с сомнением покачал головой и тут же, отцепившись от Макалистера, замахал руками, отгоняя вконец обнаглевших комаров. — Фу, мерзость!

Звонко жужжащие насекомые нападали на Кимуру, путаясь в челке и выпавших из косы прядях. Макалистер рассеянно отмахнулся от метнувшейся к нему кровососущей тучи:

— Ну это же не пауки, чего тебе бояться. Меня больше волнует, куда нам идти дальше? Я вижу это место впервые в жизни.

Оба мужчины одновременно прислушались в надежде уловить эхо жизни в звенящей тишине леса. Разумеется, им не удалось.

— Туда? — Кимура неуверенно ткнул пальцем наугад. В душе нарастало волнение, пока еще не страх, но уже его предвестник. Генри было отлично знакомо это ощущение — холодок в желудке, волна мурашек, прокатившаяся по телу от макушки до пяток. Такое бывает, когда чувствуешь за спиной чье-то присутствие, которое совершенно точно не назовешь живой душой...

— Я бы сейчас не отказался, чтобы легенды про Акихико оказались правдой, — смущенно поделился Сората, снова цепляясь за локоть британца. — Студенты шутят, что он всегда в курсе всего, что происходит в Академии. Тогда он бы смог нас найти.

Тема таинственного замдиректора показалась Генри интересной, тем более им ничего не оставалось, кроме как неторопливо брести и разговаривать, полагаясь на случай.

— Академию основали десять лет назад? Двенадцать? Когда Акихико стал тут всем заправлять?

Сората пожал плечами:

— С самого основания, насколько я знаю. Пошел тринадцатый год. Забавно, да? Тринадцать лет Академии с названием 'Тринадцать'.

— Да, — протянул Генри задумчиво и увернулся от метящей в глаза ветки. Фонарь давно перестал приносить ощутимую пользу. — Сколько же Акихико лет? Он выглядит максимум на двадцать пять, если не меньше. У вас, японцев, это в порядке вещей, выглядеть моложе, чем вы есть на самом деле?

— Припомни еще, пожалуйста, шутку про узкоглазых, — огрызнулся Сората и споткнулся, громко ойкнув. — Я думаю, ему уже за тридцать, может, больше.

Генри не к месту развеселился, поддерживая ругающегося сквозь зубы товарища:

— Может, он вампир, а? Ночами пьет кровь девственниц и устраивает дьявольские оргии?

Сората резко выпрямился и с удивлением воскликнул:

— Генри! Ты веришь в вампиров? Ушам своим не верю. К тому же я не сплю ночами, я бы слышал крики.

— Значит, и ты вампир, — сделал Генри 'логичный' вывод. Не то чтобы предмет обсуждения подходил для прогулок по ночному лесу, но от угнездившейся где-то в желудке тревоги стыли кончики пальцев, и хотелось слышать хоть чей-нибудь голос, пусть даже и свой. — Вернемся в 'Дзюсан', немедленно проверю свою шею.

Сората издал нервный смешок. Идти он стал медленнее и ощутимо тяжелей, подволакивая ногу. Свой фонарик он давно потушил, обеими руками держась за британца. Местность не менялась, напротив, бесконечная череда мрачных деревьев перед глазами будто превратилась в черно-белую пленку, где каждый новый кадр был копией предыдущего.

— Думал, сразу вобьешь мне осиновый кол в сердце. Так, кажется, делают с европейскими вампирами?

— Нужны доказательства — шутливо парировал Генри. — Осторожно, тут яма. Свидетельства очевидцев, тела жертв, в конце концов. Куда вы с Дайске их прячете?

Кимура аккуратно обогнул препятствие, и Генри услышал, как хрипло и часто тот дышит. Устал.

— В подвалах, полагаю. Под Академией наверняка есть подвалы, — он с благодарностью кивнул в ответ на заботливо подсвеченную корягу под ногами. — Но если ты боишься, могу сделать тебе бусы из чеснока или класть побольше соли в твой ужин.

Макалистер что-то ответил, но даже не запомнил, что именно, потому что луч фонаря внезапно выхватил из темноты знакомые облупившиеся подгнивающие опоры. Причудливая кривая вновь вывела их к недавно оставленной за спиной тории.

— Что за чертовщина? — британец прикоснулся к шершавому влажному дереву. — Мы сделали круг? Но как? Почему я не заметил?

Кимура тяжело вздохнул, отходя в сторону. Какое-то время они по отдельности обошли прилегающую местность и одновременно вернулись к тории, словно она тянула их магнитом.

— Тория обозначает вход в храм, если объяснять совсем просто, — задумчиво проговорил Сората. — Видишь? Кажется, тут когда-то была дорожка. Если пойдем по ней, скорее всего, поднимемся на что-то вроде холма, а с возвышенности проще будет найти дорогу в Академию.

Он еще не перестал рассуждать здраво, в то время как мысли Генри пребывали в полном беспорядке. К тому же заметно похолодало, и руки покрылись гусиной кожей, а лоб, напротив, взмок от напряжения, и к нему противно липли короткие волоски.

— Да, ты прав, — он сделал первый шаг по осколкам камня. — Давай проверим.

Кимура действительно оказался прав, и дикая тропа привела их, петляя и выворачиваясь, на ровную площадку, будто специально когда-то расчищенную от леса. Сейчас, разумеется, все поросло низким кустарников и сорной травой, но зато основной массив деревьев остался чуть ниже, и мужчины могли обозревать пространство вокруг почти совершенно свободно. Если не считать того факта, что пространство это терялось во мраке, превращая верхушки деревьев в слабо колышущийся черный океан.

Сората нашел поваленный ствол и сел на него, с облегчением вытянув ногу. Помассировал колено, поморщился. Вокруг него сразу собралось облако жужжащих кровопийц, точно чувствующих любителя поесть сладкого — подробность, которую Генри выдала Руми, впрочем, он и сам неоднократно замечал друга в компании очередного десерта. Макалистер прошелся, вглядываясь в темноту. Где-то на границе рельеф менялся, лес становился реже, пока не превратился в полоску зеркально спокойного моря. Чуть дальше вода золотилась под мощным лучом маяка — там была пристань.

— Эй, Сора, — Генри повеселел. — Будем идти на свет. Запомни направление.

Кимура рассеянно кивнул и потянулся.

— Идем?

— Да... — Макалистер замер. По темной морской глади медленно плыл огонек, старательно избегающий встречи с лучом прожектора. Огонек огибал остров и направлялся в сторону, противоположную пристани. — Гляди, это не корабль?

Кимура встал рядом и спустя минуту выдал:

— Невозможно, судоходные пути проходят чуть южнее. Может, баржа, которая доставляет на Синтар продукты?

Баржа, если это была она, погасила огни и растворилась во мраке.

Генри охватило возбуждение, предчувствие тайны, которую необходимо срочно разгадать. Баржи, скрывающие свое передвижение, не плавают безлунными ночами просто так, без цели. И где-то же она должна была пришвартоваться.

— Давай проследим за ней? — он указал рукой туда, где погас огонек. — Это может оказаться простой контрабандой или браконьерством, а может, это как-то связано с пропажами людей на острове. Или, если хочешь, возвращайся в 'Дзюсан', а я пойду один.

Сората поначалу не ответил, продолжая вглядываться в пустоту. А потом вдруг схватил Генри за локоть:

— Плохая идея. Не могу объяснить, но такое чувство... Так было на маяке, мне казалось, что Дайске знает о нас, наблюдает прямо сейчас. Давай вернемся в Академию вместе, Генри? Пожалуйста, поверь мне. Нам лучше вернуться.

— При чем здесь Дайске? — Макалистер не мог понять сбивчивой речи Сораты. — Ты снова чувствуешь его присутствие?

— Да! — горячо выдохнул японец. — Надо срочно возвращаться. Будет плохо, если он нас раскроет.

В слова Кимуры верилось с трудом, но в то утро на маяке он действительно что-то почувствовал, и Генри тоже. Дайске то был или нет, ощущения не назовешь приятными.

Британец бросил последний взгляд на кромку моря и недовольно поджал губы:

— Ладно, пошли назад.

Обратно возвращались в молчании, устраивавшем обоих, по крайней мере, со своей стороны Генри видел в этом передышку, возможность обдумать ситуацию. Сората был так напорист, что это казалось пугающим, совершенно на него не похожим. Генри подчинился, но в душе зародилось сомнение — правильно ли он поступил? В какой-то момент личность Сораты настолько затмила ему глаза, что за ней уже почти не угадывались реальные факты. А факты же были таковы, что под подозрением должны быть все, абсолютно все. Даже если они — это колкий японец со смеющимся, чуть смущенным взглядом.

Ночь успела укрыть окружающий здание парк темным бархатом с редкой россыпью жемчужно-ярких звезд. В траве звонко стрекотали кузнечики, мягко и убаюкивающе шелестела листва под слабым напором прохладного вечернего ветра. Природа готовилась ко сну, и тем нелепей и страшнее прозвучал истеричный вопль, такой громкий, что непонятно даже, кто кричал — мужчина или женщина.

— Где она?! Где она?! Куда вы ее дели?! Пустите, сволочи!

Макалистер обогнал Кимуру и первым вышел из тени деревьев на освещенную прожекторами площадку перед парадным входом.

— Где она?! — продолжал надрываться лохматый неотесанный тип, с трудом опознанный британцем как чудаковатый садовник Йохансон. Сейчас он вовсе не казался безобидным дурачком 'не от мира сего', и двум взрослым мужчинам, среди которых оказался и учитель химии, с трудом удавалось сдерживать его.

— Где моя фея, я вас спрашиваю?! — орал садовник, разбрызгивая слюну и дергая несуразно длинными конечностями. Выглядел он страшно, как и все сумасшедшие. Хенрик сильнее заломил ему руку, но тот словно и не почувствовал боли, продолжая кричать и срываться на жалобный вой.

Генри попятился, однако треск переломившейся под его ботинками веточки прозвучал громко, как выстрел.

— Где?.. — Йохансон вдруг замер, подобравшись, будто дикий зверь, заводил нечесаной головой, и его безумно вращающиеся глаза остановились на британце. — Мразь! Шотландский выродок! Что ты с ним сделал?

Он рванулся к Генри так резко, что державшие его мужчины опешили от такой прыти и ослабили хватку. Макалистер не успел опомниться, как кулак садовника с мерзким звуком впечатался ему в нос. Что-то хрустнуло, взорвалось адской болью. По губам и подбородку побежали горячие влажные дорожки крови.

Генри попытался отодрать мужчину от себя. Кисло пахло потом, гарью и еще чем-то неуловимым, но совершенно точно лишним.

— Генри! — сзади, наконец, подбежал Сората, оттаскивая британца за плечи, в то время как Хенрик навалился на разъяренного садовника. Тот дернулся, силясь освободиться, а потом поднял глаза и внезапно затих, только грудь тяжело вздымалась в такт неровному шумному дыханию и раздувались ноздри.

— Отпустите, — тихо попросил он, обмякая в руках Хенрика. — Я больше ну буду, честное слово.

— Это ты потом Акихико рассказывать будешь, — мстительно процедил датчанин и позвал своего товарища, вместе они повели Йохансона прочь, но по дороге тот постоянно оглядывался, грозя вот-вот свернуть себе шею, и улыбался полубезумной, счастливой улыбкой.

Макалистер прижал рукав к лицу, и тут же ему в руки сунули белоснежный платок, который мгновенно пропитался кровью, стоило только поднести его к носу.

— Спасибо, — поблагодарил он Кимуру. — Едва ли я теперь смогу его вернуть.

— От тебя другого и не ждешь, — японец глубоко вздохнул и выдавил жалкую тень улыбки. — Крепко он тебя, да? Странно, прежде Йохансон вел себя более прилично. Может, что-то произошло?

— Ага, ты у него произошел, — мрачно пошутил Генри, с досадой запрокидывая лицо и пытаясь остановить кровотечение. — Что вас связывает, интересно знать? Откуда такая одержимость?

— Не понимаю, к чему ты, — мигом ощетинился Сората, отступая на шаг. — Когда я прибыл на остров, Нильс уже работал здесь не первый год. Что за фантазии, Генри? Идем в медпункт, тебе нужно остановить кровь.

— Ну уж нет. Избавь меня от этого. Лучше дай льда из холодильника, дальше я сам справлюсь.

На входе им встретилась Кику, которая при виде Сораты расцвела ослепительной улыбкой:

— Сора, наконец, я тебя нашла, — она повисла у него на шее, игнорируя раненого британца, что, по его мнению, не слишком хорошо характеризовало ее как врача. — Не знаю, что за дело там у тебя было, но уже ночь на дворе, а ты в одной майке. Сора, — женщина ласково погладила его по щеке, — ты можешь снова простудиться, я же говорила тебе о возможности осложнения.

Она говорила что-то еще, но Генри видел только ярко-красные губы, под цвет его крови, пропитавшей платок. Как у вампира. Его окружают вампиры, только пьют они вовсе не кровь, а души.

Душа Сораты на очереди.

Было уже совсем поздно, начался новый день. Генри вернулся из душа и заварил себе черного чая, по комнате поплыл густой приятный аромат чайных листьев и чабреца. Кровь больше не текла, и на самом деле ничего не было сломано, хотя под глазами все равно набухли лиловые тени. Пар от кружки оседал на коже, мужчина блаженно зажмурился, вдыхая его, и сделал долгий глоток.

Тут. Тук-тук.

Так стучалась Асикага Руми, и Генри нехотя отставил бокал.

Девушка ввалилась в комнату, по своему обыкновению, ничего не объяснив и даже не поздоровавшись. Оглядев окружающий бардак, она покачала головой и внезапно выдала на одном дыхании:

— А если мне ее напоить?

— Господи, кого?! — Макалистер поморщился от недавно возникшей головной боли. — Кого вы собрались поить?

Руми прошла к столу и поставила на него то, что принесла с собой завернутым в банное полотенце. Звук получился однозначный, не предполагающий иных вариантов.

— Вино? — Генри показалось, он что-то не так понял. — Но... откуда? В правилах же указано...

— Правила для слабаков. Слышал такое? — девушка обмахнулась полотенцем. — Фух, знаешь, это ведь было непросто. Сората только утром хватится, что пары бутылок не достает.

— Пары бутылок?

— Ну не рисковать же ради одной? — она широко улыбнулась. — Это тестовая.

Разом навалилась вся накопленная за минувшие месяцы усталость, разболелась голова, разбитый нос, даже мозоль, натертая сегодня такими любимыми старыми ботинками.

— Что вы собрались тестировать?

Асикага повела плечиком, игриво торчащим из-под мешковатой короткой сорочки с зайчиками.

— А вот сейчас и узнаем.

Чай отправился за окно, орошать кусты магнолий крепкой заваркой, а бокал быстро наполнился красной жидкостью. Снова кровь.

Генри не хотел пить, но Руми принялась рассказывать, какие планы у нее на слежку за Кику, плавно перетекая на сплетни о жителях Академии, а после — на свою нелегкую женскую долю.

— Мне уже двадцать пять, Генри-кун, — она налегла грудью на столешницу, сорочка натянулась, еще больше оголяя стройные бедра. — Отец в это время уже возглавлял клан, и к нему выстроилась очередь из невест. А что я? Так, неудачница.

— Не говорите так, Руми, — алкоголь на голодный желудок сделал язык Генри более разговорчивым. — Вы еще совсем молоды и... и красивы.

Девушка задорно рассмеялась, запрокинула голову и едва не упала со стула. Кажется, ей на сегодня уже было достаточно:

— Если ты так говоришь, — она погладила его по руке и улыбнулась. — Ты ведь не будешь лгать даме, да?

Макалистер с готовностью закивал. Третий бокал звоном отдавался в висках. И когда он только успел? Руми поднялась на ноги, пошатнулась, хватаясь за край стола:

— Прости, мне надо, — она откинула со лба густые короткие волосы, — надо уходить.

Генри едва успел подхватить ее, когда ноги снова подкосились:

— Куда? Вы едва стоите, — он обнял ее за талию, только сейчас обратив внимание, какая она тоненькая и гибкая. И какие ниже крепкие покатые бедра он заметил, только когда они прижались к нему.

— Генри-кун... вы же не разочаруете пьяную даму, да?

И она обвила его за шею руками и поцеловала.

Грудь, не стесненная бельем, льнула к его груди и была такой восхитительно мягкой, что желание прикоснуться к ней, смять ладонями, стало вдруг нестерпимым. Руми лишь резко выдохнула, выгнулась, позволяя ласкать себя, и крепче впилась ногтями в его шею.

От девушки пахло терпко, дурманяще, смесью сигаретного дыма и пряностей. Генри подхватил ее на руки, и Руми, точно этого и ждала, обвила его ногами за пояс. Жар обнаженного тела вконец лишил Генри разума. Он не мог разочаровать даму, которая так его хотела...

А наутро Генри было жутко стыдно, так стыдно, что казалось, приложи к щекам ладони — и получишь ожог. Он проснулся в своей постели, один, но присутствие постороннего все еще ощущалось в мелочах вроде сбитой второй подушки или раскиданных в разные стороны тапочках, которые Генри всегда ставил возле кровати. На столе все так же стояла бутылка, уже пустая, и два бокала. А еще запах сигаретного дыма... Странно, обычно он вызывал у британца досадные спазмы в горле, а вчера вроде бы ничего.

Мужчина выбрался из-под одеяла, быстро оделся, в спешке едва не запутавшись в пуговицах рубашки. 'Ничего ужасного не произошло, — мысленно повторял он себе. — Совершенно ничего, что было бы непоправимо'. Наконец, одержав победу над рубашкой, он замер и, чертыхнувшись, принялся снова раздеваться.

Отчего-то очень сильно захотелось под душ.

Спустя час Макалистер смог с чистой совестью приступить к выполнению своих обязанностей, впрочем, чистой совестью в этот день он едва ли мог похвастаться. Она ни в какую не желала соглашаться с доводами разума, и Генри так глубоко погрузился в себя, что чуть не врезался в спешащего куда-то Кимуру.

Японец резво взбежал по лестнице наверх, и голос Макалистера заставил его замереть, так и не донеся ногу до следующей ступеньки.

— Сората! Доброе утро, — Генри махнул рукой, приближаясь. — Хотел с тобой поговорить...

Хмурый взгляд Сораты обдал холодом, как лондонский дождь в ноябре.

— Сората? — Генри остановился, не дойдя до парня пару шагов, и так вышло, что теперь Кимура возвышался над ним почти на целую голову. — Что случилось?

В груди неприятно шевельнулось дурное предчувствие. Никто не спешил британцу на помощь, коридор был пуст, да и вообще, этой лестницей пользовались не часто, предпочитая ей центральную, что в холле. Здесь же было всегда немного сумрачно, темные викторианские обои не добавляли уюта, а рожки бра по стенам горели ровно, но давали мало света. Генри стало казаться, что в Академии они с Соратой вдруг остались совершенно одни.

— Кику мне все рассказала.

Ответ Кимуры был краток и сух. И малоинформативен.

— Что рассказала? — не понял Генри и, подняв голову, заглянул другу в глаза, сейчас темные и матово блестящие, как агаты. Конечно, он и сам почти догадался, но хотел услышать, что ошибся.

— Про вашу с Руми глупую и нечестную затею, — процедил японец и, взявшись за перила, расслабил больную ногу. — Со слежкой. Руми ходила за Кику весь вчерашний вечер. Это ведь была твоя идея?

Генри хотел покачать головой, но вовремя спохватился:

— Даже если и моя? — с вызовом бросил он, готовясь защищаться. Недоумение сменилось глухим раздражением, как всегда бывало, стоило затронуть тему доктора Сакураи. — Ты ведь знаешь, что я думаю о... об этой женщине. Она водит тебя за нос.

Кимура нервно дернул бровью, сильнее вцепляясь пальцами в деревянный поручень:

— Думаешь, я ничего не понимаю?? Она моя женщина, Генри, и я буду ее защищать. Даже от тебя.

Генри было больно. Он пока не мог сказать себе, почему. Какая-то необъяснимая, почти детская обида заставляла его продолжать спорить.

— Она не нуждается в защите. И с каких вообще пор она стала твоей?

Произнеся это, Макалистер был готов к удару, подсознательно ему будто бы даже хотелось, чтобы Сората сделал ему больно. Так было бы проще потом, когда все закончится.

— Я прожил здесь два года в добровольной изоляции, — тщательно подбирая слова, начал Кимура. — Мне было одиноко, ты ведь можешь представить, да? И я, в конце концов, мужчина и мне нужна женщина рядом. Такая, как Кику.

Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза, а потом, поняв, что тот собирается уходить, Генри зло бросил:

— И ты, конечно, готов закрыть глаза на то, что она тебя использует.

— И что из этого?

— А ты, значит, используешь ее? Так получается?

Он не хотел этого говорить, пожалуй, Сората его вынудил, хотя, признаться, оправдание так себе.

— Генри...— Кимура убрал руку с перил и, качнувшись, наклонился так близко к лицу Генри, что едва не коснулся его губами. Протянул руку, беря за воротник, ненароком цепляя пальцами кожу. — Генри, скажи, ты готов заменить мне Кику во всем? Если да, я больше не заговорю с ней.

Макалистер замер от ужаса. Горячее дыхание Сораты неприятно щекотало, темные глаза так пристально вглядывались в его, голубые, что хотелось зажмуриться. От волнения ощутимо замутило, но пошевелиться мужчина не мог, слишком боялся спровоцировать японца на необдуманный поступок.

Сората отпустил рубашку и положил руки ему на плечи, наклоняясь ниже, губы чуть мазнули по щеке, и Генри услышал тихий голос над ухом:

— Ты можешь заменить мне всех, Генри? Ты готов к этому? Нет?

Дышать стало легче — Сората отстранился и грустно хмыкнул:

— Нет. Я так и знал.

Уже наверху Кимура обернулся и добавил:

— Ты слишком мало знаешь о живых, Генри. Живым нужно очень много тепла, гораздо больше, чем ты можешь дать.

История двенадцатая,

в которой Генри приходится смириться с жестокой правдой

Там, куда улетает

(Мацуо Басё)

'Видеть суть вещей и событий, заглядывать в человеческие души,

смотреть вглубь себя — вот истинная мудрость'

(Акихико Дайске, мемуары)

Чем дольше Руми наблюдала за Сакураи Кику, тем больше убеждалась в своей правоте. Эта женщина была порочной, мерзкой и невыносимой, наверняка, она издевалась над своими прежними пациентами и мучила котят в детстве. Впрочем, доказательств, необходимых Генри, пока добыть не удавалось. Под разными предлогами Асикага сталкивалась с медсестрой в самых неожиданных местах, но та неизменно ускользала от нее. Ядовитая змея, не иначе.

Но Руми была не из тех людей, которые так легко сдаются.

— Вам нужна помощь?

Асикага дернулась и больно ударилась головой о столешницу. Когда в буфет решила заглянуть Сакураи, девушка не нашла ничего лучше, как нырнуть под столик, но тот оказался маловат для нее, и самая аппетитная часть, облаченная в слишком короткую юбку, нагло торчала наружу. Сквозняк лизнул нежную кожу, едва прикрытую кружевом белья.

— Надеюсь, вы не застряли, — добавила Кику иронично. — Иначе мне придется вызывать помощь.

— Не стоит, — Руми выбралась и с достоинством одернула юбку. — Все отлично.

Женщины переглянулись, и Кику первой отвела взгляд. Отвернувшись к холодильнику, она как бы невзначай проронила:

— Вы ничего не найдете. Так ему и передайте.

Руми проводила медсестру взглядом и тихо выругалась. Вот же ведьма! Будто у нее глаза на затылке есть. Таких, как она, папа без лишних вопросов под пирс пускал, жаль они обе сейчас не в Токио.

После этого случая Руми стала более осторожной. Кику весь день бегала на кухню к Сорате, точнее, на саму кухню ее не пускали, но Кимура с удовольствием покидал рабочее место ради нее. Смотреть на чужие нежности было противно, и Асикага с мрачной радостью воображала, как разочаруется Сората, узнав о Кику правду. Какой бы та ни была, хотя в том, что правда эта окажется нелицеприятной, Руми как раз не сомневалась. Нужно просто найти хоть что-то. Хоть один факт, хотя бы туманный намек. И дело сделано.

Незаметно подступил вечер, и, возвращаясь в свою комнату на первом этаже женского общежития, Руми столкнулась со спешащим куда-то Соратой. Он был непривычно серьезен. Большинство обитателей Академии ничего особенного бы в его лице не заметили, но Асикага сразу поняла — он что-то задумал. И это 'что-то' противоречило его привычкам. Пропустив Кимуру мимо, девушка резко поменяла планы. Ужин уже закончился, рабочий день так же подошел к концу, причем не только у преподавателей, но и у прочих работников. К примеру, у одной конкретной медсестры.

Заходить в медпункт в отсутствие врача было Асикаге не впервой, но сегодня все по-особенному. В крови бурлил азарт, сердце билось о ребра, как заведенное, уровень адреналина зашкаливал, но все это безумно нравилось Руми, которая искренне считала, что ради таких моментов и стоит жить. Прикрыв за собой дверь, она быстро прошлась по кабинету, пошарила по столу, заглянула в ящички, выглянула в окно. Солнце почти село, и в сгущающихся сумерках у фонтана разговаривали два человека, в одном из которых легко угадывалась Сакураи. А вот вторым был высокий нервно дергающийся мужчина. Руми почти прижалась к стеклу, рискуя выдать себя, и вовремя отскочила, когда собеседник Кику повернул голову.

— Чертов садовник, — прошипела Руми, привалившись к стене. — Напугал до...

Договорить ей не удалось.

Дверь тихо скрипнула, и вошедший Дайске внимательным взглядом окинул пустой медпункт. Наблюдая за ним из надежного укрытия, Руми мысленно себе аплодировала. Видеть великого и ужасного Акихико тогда, когда он этого не знает, достойная награда за предыдущие неудачи. Руми так разнервничалась, что чуть не вывалилась из-за ширмы именно в тот момент, когда зам подошел к столу. Асикага подавила в себе дурацкое желание выскочить и схватить мужчину за плечо, чтобы напугать.

— Вот и конец близок, — проронил Дайске негромко и, круто развернувшись на каблуках, покинул кабинет.

Руми торопливо вышла из укрытия и огляделась. На первый взгляд ничего не изменилось, но один из ящичков был чуть выдвинут, всего на пару миллиметров, но девушка помнила, что тщательно задвигала все после своего осмотра.

— Вот жук, — восхищенно протянула Руми. — Тихий, как привидение.

Она заглянула внутрь и достала тонкую пачку медицинских карт.

Кавасаки Рэн, Джим Бартон, Макота Юмико. Этих людей Руми не знала, а вот Накамуры Хироши был ей хорошо знаком. Генри обрадуется такой находке. Асикага быстро пролистала оставшиеся карточки, а последняя, тринадцатая, заставила ее удивиться. Спешно свернув находку и засунув за пазуху, она стремглав бросилась к себе.

Генри сидел на песке, обхватив руками колени, и глядел на море. Начинался прилив, вода пришла в движение, набегая на полоску земли и вновь отползая назад, точно играясь. Надрывно и печально кричали чайки, пикируя с высоты в поисках пропитания. Далеко на горизонте опускался в синие воды багровый шар солнца.

Кусты на склоне зашевелились, зашуршали, и из тени леса вышел Кимура. Окинул пустынный пляж взглядом и нашел Генри, которому стоило большого труда не выдать радости. Предложение Сораты вместе осмотреть место со старых фотографий уже начало казаться тому шуткой, еще одной злой насмешкой, как недавно, на лестнице. Генри возомнил, будто его одного достаточно, чтобы сделать кого-то счастливым, но на самом деле его никогда не было достаточно.

— Не сиди на земле, — с ходу велел японец, спустившись с насыпи, — она только кажется теплой.

— Боишься, что я заболею?

— Боюсь, что ты заразишь меня. Тогда Кику убьет нас обоих, — Сората подошел ближе. — Давно ждешь?

Генри проигнорировал последний вопрос, потому что действительно ждал некоторое время, но лишь потому, что специально дал себе время на раздумья.

— Сора... та, — Генри смущенно кашлянул. — Сората, я хочу извиниться, — он замолк, ожидая какой-нибудь колкой шуточки, вроде 'кто бы мог подумать', но Кимура молчал. — Хотел извиниться за доктора Сакураи. Я обязательно поговорю с Руми, и ни она, ни я больше не станем беспокоить твою женщину.

Под конец голос Макалистера окреп, и закончил он вполне уверенно.

— Извинения принимаются, — Сората прошел мимо мужчины к кромке воды, где на песок была затащена деревянная лодка с парой весел. — Я тоже погорячился. Ты же не обижаешься на меня, Генри?

Британец смотрел на идеально прямую строгую спину и не знал, как стоит ответить на такое. Правду? Но он обиделся. Нет, не так. Оскорбился? Расстроился?

Отчаялся.

— Ерунда. Давай просто забудем об этом.

Генри подошел, встал рядом. Ветер приятно обдувал лицо, в небе медленно гасли закатные лучи, и их пурпурно-фиолетовые щупальца стекали по небосклону вниз, как капли краски по холсту.

— Красиво, — выдохнул Сората и повернул голову к Генри. — Ты так не думаешь?

Стоило сказать, что они пришли не красотами любоваться, но вместо этого вырвалось согласное:

— Да. Очень красиво.

Плечи Сораты дрогнули, и Генри понял, что тот смеется.

— Что?

— Мы ведь не красотами любоваться пришли, а я так легко отвлекся. Давай посмотрим, в какой стороне должен находиться островок.

Они достали фотоснимки и разложили на носу лодки. Пейзаж определенно сходился — об этом свидетельствовали проржавевшие металлические столбики, когда-то державшие деревянную мостушку, да и в остальном пляж мало поменялся более чем за век, только подступающий лес стал гуще и ближе. Генри достал бинокль и осмотрел горизонт.

— Ничего, — разочарованно вздохнул он. — Пусто.

— Дай мне, — Кимура выхватил бинокль и приложил к глазам. Становилось темнее, солнце почти полностью скрылось, оставив на виду только горячий рыжий бок. Вода окрасилась кровью.

Сората не отчаивался и был вознагражден:

— Да! — воскликнул он и протянул бинокль Генри. — Смотри скорее. Видишь, вон там? Это же остров, да?

Генри до рези в глазах уставился в линзы бинокля и действительно увидел!

Остров выделялся темной точкой и, настроив резкость, британец разглядел скалистые уступы и полоску побережья. Кое-где голые камни были чуть прикрыты зеленой шапкой редкого леса.

Мужчины обменялись азартными взглядами. Сора шутливо толкнул Генри кулаком в плечо:

— Он существует, а ты сомневался.

— Остров, который виден только на рассвете и на закате? — хмыкнул Макалистер. — Да уж, и как я мог сомневаться в его существовании?

— Не остри, — нетерпеливо перебил его японец. Обиды были забыты перед лицом нового открытия. — Что будем делать? Каков ваш план, капитан Макалистер?

Закат золотил темные волосы Кимуры, придавая им красивый медный оттенок, и Генри догадывался, что его собственная голова сейчас будто объята живым пламенем.

— На абордаж?

Сората засмеялся:

— Такой план мне по душе, — он подхватил с земли рюкзаки, которые собирались припрятать до утра в зарослях, и бросил на дно лодки. — Но я забыл свою абордажную саблю.

Генри дождался, пока друг залезет в лодку, и уперся ладонями в нос:

— Не беда, у меня есть с собой абордажный нож. А акулы здесь, кажется, не водятся.

Отплыть от берега во время прибоя оказалось нелегко, но Генри изо всех сил налегал на весла, и земля осталась позади. Когда последние лучи погасли, остров стал виден невооруженным взглядом. Сората был назначен штурманом и впередсмотрящим одновременно. Устроившись на носу, он скептически оглядывался на напряженно работающего веслами Генри и, наконец, не выдержал:

— Может, уступишь мне? Я повыносливее буду.

Если это была шутка, но не самая удачная. Макалистер в свою очередь недобрым взглядом покосился на него и недоверчиво пробормотал:

— А пополам не переломишься?

Небо темнело на глазах, смешиваясь с насыщенной синевой моря, и горизонт потерялся в сгущающихся сумерках. Лодка легко покачивалась на колышущейся водной глади, и британец дал рукам отдохнуть.

— Я в одиночку разгружаю машину с продуктами, — оскорбился Сората. — Ты опять судишь по каким-то своим извращенным стандартам. Мы же вроде выяснили, что я нисколько не слабее тебя.

Кимура выпрямился на носу во весь рост, гордо скрестил руки на груди, и соленый ветер, становившийся тем сильнее, чем больше отдалялся берег, тут же принялся трепать его волосы, выдирая из косы прядку за прядкой. Генри совершенно не хотелось спорить, и он прикрыл глаза. Мерный шелест волн убаюкивал. Лавка под ним шевелилась как живая, пальцы сжимали чуть сопротивляющиеся весла. Мужчина отпустил одно, чтобы утереть брызги с лица, лодку ощутимо качнуло, Генри инстинктивно пригнулся, хватаясь за борта, и в этот момент позади Кимуры вздыбилась огромная волна. Она рухнула на лодку, сметая все на своем пути и переворачивая с ног на голову.

Генри бешено заработал веслами, но удержать лодчонку на плаву было слишком сложно, ее бросало из стороны в сторону, захлестывало волнами, подбрасывало вверх и вновь погружало, казалось, до самого дна. Соленые брызги жгли глаза, и Макалистер перестал видеть хоть что-нибудь в мешанине из ветра и воды. В ушах свистело, и, когда лодка перевернулась, он успел лишь схватиться за свой рюкзак прежде, чем волны сомкнулись над головой...

Холод пробирал до костей, но Генри был ему благодарен. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит наполовину в воде, наполовину — на острых камнях. Попытался подняться, но ладони скользили по разбросанным вокруг обрывкам водорослей, разбитые колени отдавались саднящей болью. Мужчина сел, огляделся, дожидаясь пока голова перестанет кружиться и гудеть, как противоугонная сирена. С моря наползал промозглый молочно-белый туман, густой, как взбитые сливки, и за ним мир терялся, будто его и не было. Генри поднялся на ноги и вытер кровоточащие ладони о штаны, ссадины сразу защипало. Пляж, усыпанный галькой и осколками скальной породы, должен был быть довольно узким и переходить в поросший низким леском склон, но туман добрался и туда, затрудняя осмотр.

— Сората! — громко позвал Макалистер, но чертова дымка пожирала звуки. Она уже обступила мужчину со всех сторон, оседая на одежде и коже новым слоем влаги, холодной и неприятной. Ветра не было, но согреться все равно не получалось. — Сората!

Кимура не отзывался, и сердце зашлось в тревоге. Генри сделал шаг, и под подошвами ботинок зашуршала галька, грозя предательски выскользнуть и повалить его на землю.

— Сората! — еще раз крикнул он и пошел вдоль берега, то и дело оступаясь и останавливаясь, чтобы вглядеться в мутный пейзаж. Птицы не кричали, и вообще иных звуков, кроме издаваемых им самим, Макалистер не слышал. Это пугало. — Где ты, Сора? Сора!

Туман искажал голос, делая его не просто чужим, а пугающим и каким-то неестественным. Но вот в просвете между валунов, чуть поодаль от воды, что-то показалось. Генри поспешил туда, едва удерживая равновесие, и увидел Сорату, лежащего лицом вниз, волосы мокрыми черными лентами полоскались в подкрашенной красным лужице.

И он не шевелился.

— Черт! Черт!.. — Генри рухнул на колени и перевернул тело. Необычно белое лицо ярким пятном выделялось на фоне прилипших к нему прядей и кровавой раны на виске, ресницы не дрожали. Зато руки Генри мелко затряслись, когда он оттащил Кимуру подальше от воды, уложил и припал ухом к груди. К счастью, сердце медленно, но билось. Макалистер с облегчением выдохнул. — Мелкий засранец. Надеюсь, этого никто не узнает.

Он наклонился к его лицу и зажал нос пальцами. Все по инструкции, а ее он помнил прекрасно. И это только ради Сораты.

— Ааа... Ге... Генри? — глаза Кимуры открылись, и Генри отпрянул. Почти сразу Сората закашлялся, избавляясь от попавшей в легкие воды. Когда с оказанием первой помощи было покончено, назрел самый важный вопрос.

— Лодка, кажется, разбилась, правда, щепок я не видел, — признался Генри, помогая другу продираться сквозь хаотичные насыпи камней. — Не знаю, как мы будем возвращаться на Синтар.

Сората не спешил отвечать, и Генри подумалось, будто он на него злится. Но все же лучше выслушивать ядовитые колкости, чем это напряженно молчание, однако британец и сам не решался его нарушить.

Рельеф под ногами слегка сменился, стал чуть ровнее, словно кто-то расчистил дорогу. Крупные валуны остались позади. Мужчины остановились, и Сората запрокинул голову, едва удерживаясь на ногах.

— Тебе не показалось странным, что шторм начался так внезапно? — туман, заволакивающий все вокруг, казался таким плотным, что Кимуре приходилось практически кричать. Моря видно не было, и Генри задумчиво всмотрелся в серую неизвестность. Пока он искал Сорату, совсем не заметил, как успело окончательно стемнеть, и иллюзию жизни создавали лишь яркие звезды на неожиданно безоблачном небе и мигнувший на периферии голубой огонек.

— Действительно странно, — Генри согласно кивнул, поддерживая качнувшегося японца. От худого, дрожащего тела почти не исходило тепла. Ему многое здесь казалось странным и откровенно пугающим, однако это не то, чем следовало делиться. Не те обстоятельства. — Надо было проглядеть метеопрогноз.

Впрочем, едва ли аномальные бури посреди спокойного моря входили в официальные прогнозы.

— Холодно. Генри, давай отойдем от берега, — Сората потянул его вглубь острова, но что-то никак не давало Макалистеру покоя, и он не сразу заметил, как в густой вате тумана скопились мерцающие голубые огоньки, похожие на светлячков. Они беспокойно мигали, потихоньку расползаясь в стороны и подбираясь к берегу. И Макалистер был уверен — ничего хорошего это не сулит.

— Идем, — Генри уверенно подтолкнул Сорату в спину, но тот неожиданно будто врос в землю. — Сора, что с...

Холодный, пронизывающий ветерок пробежался по сырым ногам и забрался под спортивную куртку. А ведь британец был уверен, что минуту назад его не было.

— Мика... — Кимура побледнел еще сильнее, и Генри, проследив за его взглядом, вздрогнул. Едва касаясь земли, перед ними слабо колыхался призрак уже давно знакомой девочки, ставший почти родным, но оттого не менее пугающим. Он слабо светился, словно все это время впитывал лунный свет и теперь готовился поделиться им. Сейчас, несмотря на зловещую полупрозрачность, девочка казалась немного живее, даже синюшные тени поблекли и будто бы потеплели. Сората, словно завороженный, протянул к ней дрожащую ладонь и шагнул навстречу, но Генри вовремя перехватил его запястье, разворачивая друга к себе.

— Что ты делаешь? — он тряхнул Сорату за плечи, но тот лишь мотнул головой и скинул его руки. — Ты что, видишь ее?

Кимура продолжал смотреть перед собой остекленевшим взглядом, и Макалистер потеряно оглянулся на Мику, но дух не спешила ему помочь.

— Это она, Генри. Девочка с фотографии. Она правда... реальна, — Сората прижал ко рту ладонь совершенно детским, непосредственным жестом. — Быть этого не может.

Он снова попытался к ней прикоснуться, но Генри чувствовал, что не должен позволить этому случиться.

— Почему ты здесь? — Макалистер излишне грубо отпихнул Сорату, и взгляд его снова метнулся к девочке. Мика медленно опустила веки, подняла, и совершенно черные глаза равнодушно скользнули по британцу.

— Она... она настоящая? Генри, она... Но я же... — Кимура снова замолчал, и уже совсем другим голосом обратился к призраку. — Ты хочешь что-то нам сказать?

Реакция Сораты пугала Макалистера еще больше, чем неожиданно появившаяся способность видеть призраков. Откуда это ледяное спокойствие и где та боязнь привидений, которую Кимура никогда не мог скрыть? И почему его так тянет к этой девочке?

Мика шевельнула губами.

'Уходи, — шелестящий голос вибрацией прошелся по телу и словно впитался в кожу. — Нельзя. Оставаться. Здесь'.

Удивляться уже не было сил. Безмолвный призрак говорил, мертвенный голос проникал сразу в голову, минуя органы чувств.

— Почему? — вырвалось помимо воли, и Генри поймал на себе удивленный взгляд Кимуры.

'Нельзя, — повторила Мика, не отрывая взгляда от японца. — Беги. В нем. Его. Кровь. Он придет. За ним. Скоро'.

Генри замотал головой, будто это могло хоть что-то прояснить.

— Она что-то говорит? — холодные пальцы Сораты впились британцу в плечо. Он мог видеть, но не слышал ни слова.

— Кто? Кто придет? — Генри готов был сам вцепиться в призрак, если бы это помогло ее понять. — Те, кто похитил Филлис?

Мика коротко кивнула.

'Спаси его, только ты можешь сделать это', — неожиданно связно произнесла девочка, и растворилась в серой дымке тумана, оставив после себя лишь мурашки на коже.

— Генри, она что-то сказала тебе? Не молчи.

Макалистер не стал отвечать. Вместо этого загородил Сорату спиной и достал нож из чехла, припрятанного во внутреннем кармане куртки.

— Генри! Генри, что она сказала? — Кимура попытался развернуть британца к себе, но тот только раздраженно дернул плечом. Сората еще не видел, но голубые огоньки роились вокруг, выныривая из тумана и вновь исчезая в нем. Кольцо сжималось.

— Генри...

Макалистер взмахнул ножом, и остро заточенное лезвие вспороло воздух тяжело, будто проходило сквозь толщу воды. Сората за спиной коротко вскрикнул — почувствовал ледяное дыхание призрака — и вцепился в куртку Генри.

— Не высовывайся, — велел он, напряженно оглядываясь. Белесые щупальца тумана, как руки мертвецов, тянулись к ним, норовя схватить за ноги и утащить с собой. Где-то там, в его беззвучной глубине, притаилось нечто, что желало им зла. И единственная защита — обычный кухонный нож. Генри не был охотником на привидений или мировым борцом со злом. Не был и не планировал становиться. — Ме-е-едленно отходи назад... Сора? Сора?!

Никто больше не держался за его куртку. Японец брел в сторону берега, едва волоча ноги. Казалось, он не понимал, что делает, а туман уже распахнул перед ним свои губительные объятия.

Генри успел как раз вовремя. Воздух вокруг Кимуры сгустился и расслоился на множество бесформенных сгустков с искаженным подобием лиц. Неслышимый ухом вой накрыл британца, взрывая мозг. Волосы Кимуры зашевелились, приподнимаемые призрачными пальцами, Макалистер рванул вперед, навалился и вместе с ним рухнул на песок, смешанный с галькой.

Глаза Сораты испуганно расширились, сонная муть ушла из них. Он открыл рот, чтобы заговорить, но Генри уже вскочил на ноги и выставил перед собой нож. Неизвестно, почему, но сталь отгоняла мертвые души, однако сонм, собравшийся вокруг, одним ножом не одолеть. Призраки бросились в атаку.

Мелькали рты, раскрытые в немом крике, вспыхивали в безумном ритме голубые огоньки глаз, ледяные прикосновения оставляли на коже болезненные ожоги. Духи выныривали из тумана, жалили, хватали за руки, пытались утянуть, повалить на землю. Генри не мог уследить за их хаотичным скольжением, просто бил наугад, иногда ощущая легкое сопротивление, когда удар настигал цель, и с истошным воплем призрак испарялся, оседая на волосах и одежде слоем промозглой мороси.

Они все хотели Сорату, они тянулись к нему, а он тянулся к ним, и это мешало Генри сосредоточиться. В очередной раз отвлекшись на беспокойного японца, едва не попал в плен разъяренных духов.

— Бежим! — крикнул он и отчаянно взмахнул ножом, очерчивая широкий круг. От давления на виски кружилась голова. Сората послушался. Ноги его скользили по влажным камням, пару раз он едва не упал, но коварный туман больше не мог до него достать, а значит, и обитавшие в нем призраки.

— Пошли к черту! — Макалистер оступился, и нож выпал из пальцев. Развернувшись, британец побежал прочь. Пляж закончился внезапно, перейдя в неровный подъем среди поросших колючим кустарником скал. Темнота ослепляла, сердце колотилось где-то в районе горла. Генри остановился на полпути наверх и увидел на фоне осветившегося лунным сиянием неба фигуру Сораты. Он чуть покачивался, пытаясь отдышаться, и вдруг резко прогнулся в спине, будто его толкнули.

Сората неловко взмахнул руками — Генри видел это точно в замедленной съемке — выгнулся дугой, пытаясь сохранить равновесие, и сорвался вниз. Тихо, без единого вскрика, и сырой промозглый воздух поглотил шорох катящихся по склону мелких камешков.

Макалистер почувствовал, как ноги примерзают к земле. Окружающая тишина вдруг стала абсолютной и такой тяжелой, что под ее напором опускались плечи. Но прошла секунда, и британец отмер, бросился вверх по тропе и едва успел затормозить перед крутым обрывом. Каменная крошка впилась в колени, когда он, опустившись, глянул вниз.

— Сора? — голос разбился на осколки, отражаясь от стенок узкого колодца. — Сора, ты в порядке?

И до боли прикусил губу в ожидании ответа.

— Да, — он последовал почти сразу, но мужчина все равно за эти несколько секунд едва не поседел. — Спускайся, кажется, здесь есть что-то. Ты должен увидеть.

Макалистер едва не расхохотался. Глаза уже привыкли к темноте, и он различил серый силуэт на дне ущелья. И в такой ситуации Кимура еще умудряется подмечать детали!

— Лежи и не двигайся, — велел Макалистер и полез в рюкзак. Отец любил по выходным, случавшимся крайне редко, водить его в горы, и Генри всегда на автомате бросал в сумку необходимые в походе вещи. Веревка в их число тоже входила. — Сейчас спущусь к тебе. Только не шевелись.

Сората не ответил, видимо, приняв приказ не шевелиться слишком буквально. Или, что больше похоже на правду, напрочь проигнорировал. Британец заглянул в рюкзак и с ужасом обнаружил, что вещи в нем — не его. Он спас с тонущей лодки рюкзак Сораты. Педантичный японец тщательно упаковал все в отдельные герметичные пакетики, только под веревку не нашел, и она лежала в боковой кармане, скрученная в кольцо. Генри попробовал ее на прочность, досадливо поморщился, но альтернативы все равно не было. Он закрепил веревку вокруг подходящего валуна, сбросил свободный конец вниз и, держась за нее, начал потихоньку спускаться. Склон был не идеально ровным, ребристые подошвы ботинок упирались в породу, облегчая спуск. Ноги скоро коснулись земли, и Генри сразу позвал Кимуру по имени.

— Я здесь, — Сората сидел на камнях, подтянув к груди правую ногу, и зажимал рукой колено. — Осторожно, не упади на меня. Этого мне уже не вынести.

Шутка вышла натянутой, а сам Сората еще не отошел от шока и выглядел ужасно. Хотя способность шутить ему не отказала, осталось проверить, в порядке ли все остальное. Макалистер опустился рядом на одно колено и протянул руку:

— Ты ранен? Дай мне взглянуть.

— Лучше дай мне рюкзак и молись, чтобы он оказался моим, — Сората сгреб сумку и завозился. — Уверен, свой фонарь ты не догадался защитить от влаги.

— В мои планы не входило кораблекрушение, — Генри начал злиться. Таким образом, сознание реагировало на стресс, и одна из его причин сейчас вела себя так, будто не убегала только что от толпы разгневанных привидений.

— Плохой же из тебя пират, Генри, — усмехнулся Сората и, щелкнув переключателем, направил луч прямо ему в лицо. Макалистер несильно шлепнул Сору по руке:

— Не дури! Я... — он замолк на полуслове и буркнул сердито. — Посвети на ногу, я должен посмотреть рану.

Кимура послушно опустил фонарь, и стало видно, что ткань брюк порвалась и набухла от крови, вытекающей из длинной глубокой царапины чуть ниже колена. При попытке Сораты пошевелить ногой, края расходились, выталкивая новую порцию крови. Генри замутило, хотя на самом деле рана выглядела гораздо хуже, чем была в действительности. Похоже, японца угораздило зацепиться о выступающие острые камни. Но больше Генри беспокоило его эмоциональное состояние.

— Это нужно срочно промыть и перевязать, — Макалистер убрал руку, но пальцы уже окрасились красным и маслянисто блестели в свете фонаря. — Ты же не хочешь подхватить какую-нибудь заразу, иначе твоя Кику снимет с меня скальп. Ты вообще как? Говори со мной, ладно? Только не молчи.

Генри говорил и двигался как-то суетливо и понимал это. Желание вытереть руки сделалось невыносимо сильным, будто он сам толкнул Сорату в ущелье.

— Где у тебя аптечка? Ты же брал аптечку? Я сейчас все сделаю.

— Да стой же ты! — Сората схватил Генри за руку и силком заставил сесть рядом. — Я не умираю и не планирую умирать в ближайшее время, успокойся, пожалуйста.

Генри резко выдохнул, но звук вышел слишком жалобным, больше похожим на всхлип. Это место угнетало, выпивало все соки, иссушало, как ветер годами высушивал гладкие голые скалы.

— Я не должен был... не должен был настаивать, — Генри опустил голову, пряча лицо в ладонях. — Ты вечно страдаешь из-за меня, — он закрыл глаза, пытаясь собраться, но его буквально прорвало. — Когда меня выбросило на берег одного, я так испугался. Звал тебя, а ты не отвечал. А потом я нашел тебя лицом в луже, ты не двигался, там была... была кровь, и я подумал, что ты... Если бы с тобой что-то случилось, все было бы напрасно. Что, если я правда совсем не подхожу этому миру? Что, если я утяну тебя за собой? Или... или это сделают те, другие...

Удар по затылку прервал его бессвязные излияния. Боль разлилась по телу, в голове загудело и прояснилось.

— Сората?

— Ты болван, Генри. Если ты раскиснешь, я буду кормить тебя из этой тарелки. Представляешь, как мало еды в нее поместится?

Кимура сунул в ему руки погнутую алюминиевую миску, которой только что воспользовался, как оружием. Генри растерянно изучил трофей, поскреб ногтем:

— Откуда здесь посуда?

— Вот это уже другое дело, — Сората поднялся, но устоять смог только оперевшись на торопливо подскочившего Генри. — Вот это мой Генри.

— Не твой, — огрызнулся Макалистер и невольно улыбнулся. Методы приведения в чувство у японца были весьма специфическими, но определенно действенными. Больше желания нести сентиментальную чушь не возникало.

Скрупулезность японца на сей раз сыграла им на руку, и луч спасенного фонарика весело запрыгал по нависшим над людьми скалам, пока не потонул в непроглядной темноте пещеры. Из мрачного зева тянуло влагой и холодом, низкий свод нависал над головой, как раскрытая пасть, и Генри прошиб пот от мысли, что придется под ним пройти. Страх щекотал затылок липкими пальцами, шевеля короткие жесткие волосы. С первой секунды на этом безжизненном клочке суши он преследовал мужчину, и его источник невозможно отыскать, ибо щемящим чувством тревоги и накатывающего ужаса был пропитан сам воздух, каждый камешек, каждый квадратный сантиметр проклятого тумана, клочки которого то тут, то там поднимались от стылой земли, подчиняясь законам местной извращенной природы. Казалось, жаркий июль остался далеко в прошлом, там, куда нет возврата.

Усилием воли Генри заставил себя вдохнуть, протолкнуть отравленный страхом воздух в легкие.

— Мы можем подняться наверх по веревке, точнее, я поднимусь, а после помогу тебе, — он отвел взгляд от дыры, но ощущение, что она продолжает на него смотреть, никуда не делось.

— А можем...

Кимура читал его мысли и смело озвучивал те из них, которые сам Генри ни за что бы не смог произнести вслух, но сейчас хватило одного намека.

— Можем пойти туда, — Генри вновь посветил фонарем в черноту и поежился. Чувствует ли Сората то же, что и он? Посмотрел на него, но увидел лишь тень. — Возможно, там будет безопаснее переждать ночь.

Сората рядом напрягся, присвистнул сквозь стиснутые зубы. Пожалуй, не стоило напомнить ему про призраков, но все же они здесь, затаились где-то на острове и ждут удобного момента... Чтобы что? Генри задал себе этот вопрос, но ответа на него не нашел. Доселе ему не приходилось сталкиваться с такой реальной угрозой со стороны потустороннего мира, души, им встреченные, были полны печали, вины, жажды жизни, в них была и ненависть тоже, но ненависть обреченная. Просто чувство.

— Просто чувство, — повторил Генри вслух одними губами. — Просто то, что осталось после человека, и ничего более.

— Что?

Сората коснулся его локтя, снова ненавязчиво приводя в себя, и британец с досадой представил, какой размазней выглядит в его глазах:

— Ничего. Давай уже посмотрим, кто разбрасывался тут посудой, — наигранно пошутил он и первым шагнул вперед. Низкий свод царапнул макушку, будто напоминая, что шутки в данной ситуации неуместны. А может, Генри просто себя накручивал.

Так же, как и с лесом вокруг Академии, он чувствовал вокруг притаившуюся злобу, какую-то неправильность, болезнь. Его нес не только туман, что угодно могло таить в себе опасность.

До зияющего провала осталось полшага, Генри ощутил себя пойманным в ловушку.

— И мы сможем там заночевать, если найдем подходящее место? Безопасное место? — сначала голос Сораты звучал утвердительно, но под конец фразы приобрел вопросительные интонации. Макалистер разделял его сомнения, но внешне постарался никак этого не показать:

— Не вижу иного выхода, — он чуть дернул плечами, нервно, и заметил это. Контролировать сразу и разум и тело получалось плохо. — Если честно, возвращаться на пляж опасно. К тому же слишком темно, а местность неровная. А здесь мы могли бы попробовать отыскать укрытие. Ведь жил же здесь кто-то, судя по всему.

Речь походила на уговаривание самого себя, что было вовсе недалеко от истины.

— Немного странное место для жилища, не находишь? — с нарастающим сомнением протянул Сората, неловко переступая с больной ноги на здоровую. — Словно тут кто-то не просто жил, а... прятался. Или чего-то ждал.

Над головой, там, где расходились стенки ущелья, тревожно завыл ветер, сбрасывая вниз мелкие камешки и сухие веточки.

— Нам подходит первый вариант, — Генри протянул Кимуре руку. — Идем? Или все же ты хочешь, чтобы мы вернулись к воде?

Из-за облаков выглянул желтый бок луны, и все приобрело зловещее сияние, в том числе и огромные от волнения и боли глаза Сораты. Длинная влажная челка липла ко лбу, японец мелко трясся от холода, но умудрялся не терять присутствия духа:

— Ну уж нет. Прятаться — не самое подходящее занятие для потомка самураев, так что давай прятаться будешь ты, а я выжидать, когда все стихнет?

Он с тихим смешком ухватился за протянутую руку, ледяные пальцы сомкнулись на ладони Генри, и этот холод будто перешел к нему.

— Обещаю, как только найдем подходящее место, сразу займемся твоей ногой.

Кимура коротко кивнул, и мужчины одновременно сделали шаг в темноту.

Подсвечивая себе путь фонарем, они продвинулись вглубь пещеры метров на десять, но серое пятно позади уже почти растворилось, будто кто-то невидимый завалил ход сразу за ними. Пальцы Сораты едва не выскользнули из взмокшей ладони Генри, и тот сильнее стиснул их. Здесь, в темноте, они были не взрослыми мужчинами — успешным бизнесменом и шеф-поваром и не бывшим полицейским, расследующим таинственные исчезновения детей из 'Дзюсан'. Они сами были как два потерявшихся ребенка и, сами того не сознавая, тянулись друг к другу в поисках защиты. Позже им непременно станет стыдно за свое поведение, но гораздо, гораздо позже.

Молчание давило на виски, хотя прошли считанные секунды. Генри старался дышать глубоко, губы сохли и их приходилось постоянно облизывать, поэтому, когда Сората вдруг заговорил, он не смог сразу выдавить из себя ответа.

— Генри, — начал Кимура, — ты ведь знаешь, что это там... такое было?

Голос его едва ощутимо дрогнул. Вот он и рискнул заговорить о главном.

— Не знаю, — британец солгал лишь отчасти. Дрожь Сораты от него не укрылась, и он предпочел пока не говорить того, что почувствовал на побережье — страх Сораты заставлял его быть храбрее, а явная слабость — сильнее. Защищать дорогое — больше инстинкт, чем осознанное стремление, но в темноте, вдали от цивилизации, именно инстинкты вели Генри вперед. — Все будет хорошо.

И это точно было ложью от начала до конца.

— Мне важно знать, — сказал Сората, Генри его понимал. Просто не мог ответить.

— Само собой. Я поделюсь всем, что станет мне известно. Даю слово.

Наконец, узкие стены разошлись в стороны, и перед ними открылся просторный зал, естественная пещера, почти пригодная для жизни. Однако время позволило природе отвоевать позиции, и уходящие ввысь гладкие стены покрылись влагой, на полу кое-где она собралась в небольшие матово блестящие лужицы, с потолка капало. В центре все еще оставался нетронутым большой очаг, рядом с ним — несколько плоских валунов, а чуть поодаль валялись кучи тряпья, среди которых угадывались потрепанные продавленные матрасы и дырявые покрывала. Все сырое и воняющее плесенью. Над очагом виднелась дыра, используемая под дымоход.

— Нам нужен свет и тепло, — Генри сбросил рюкзак на землю. — Разведем костер.

— Все отсырело, — покачал головой Сората. — И я не взял с собой спички. Генри, — он зябко обхватил себя за плечи, — мне холодно.

Генри замер. Кимура дрожал и выглядел таким несчастным, что британца самого начинало трясти — от бессилия.

— Ерунда. Ты не мог забыть спички. Вот увидишь, они где-то тут завалялись.

Он перетряс весь рюкзак и нашел заветный коробок, упакованный, как и все остальное, в герметичный пакет. Дрова, сваленные в кучу, изрядно отсырели, и пришлось постараться, чтобы их поджечь, но усилия себя оправдали. Дым серым веретеном потянулся вверх, в дыру, а пещера наполнилась уютным потрескиванием и шорохом. Первые, пока еще робкие, язычки огня заплясали на поленьях, отбрасывая длинные тени и размытые отблески на влажные камни.

— Вот видишь, — Макалистер провел ладонью над костром, — получилось. Скоро согреемся, сядь поближе.

Сората опустился на валун и вытянул раненую ногу. За последние четверть часа кровь пропитала штанину полностью, а на коже успела запечься тонкой корочкой. Чувствуя приступ дежа-вю, Генри опустился рядом на колени и надрезал ткань, открывая царапину полностью, а потом аккуратно промыл водой из бутылки. Кимура сжал зубы, но не издал ни звука.

— Больно?

— Догадайся с одного раза, — съязвил он, помогая Генри наклеить пластырь и наложить сверху бинт. Тепло огня приятно припекало спину, от мокрой одежды исходил пар — жизнь налаживалась. Оставив колкость Сораты без ответа, что уже почти вошло в привычку, Макалистер отправился бродить по пещере.

Стоило бы остаться у костра, чтобы не подхватить воспаление легких, но те же инстинкты толкали Генри в самые темные и дальние уголки. Гуляя по пещере, он периодически оглядывался на очаг. Сората сидел у огня, устало опустив голову. Он больше не язвил, не пытался казаться бодрее, чем он есть. Ужас пережитого навалился на него всей своей тяжестью.

Генри вернулся к осмотру. Скоро он обнаружил несколько деревянных, грубо сколоченных ящиков, и один из них был заполнен чем-то. 'Вот оно', — сразу подумалось Макалистеру, еще даже не понимающему, что это за таинственное 'оно', но чувствующему важность своего открытия. Под сыроватой грязной и плесневелой тканью угадывались угловатые очертания, Генри с волнением сдернул покрывало и достал из ящика верхнюю тетрадь.

— Сората! — сразу же позвал он и, повернувшись, потряс находкой в воздухе. — Я кое-что нашел!

Японец не пошевелился, продолжая глядеть на огонь. Генри достал из ящика остальные тетради и перенес их к очагу.

— Это, кажется, какие-то дневники, — мужчина сел рядом и зашуршал страницами. Какое-то время лишь этот шорох и треск поленьев нарушали тишину. Генри пытался вчитаться в буквы чужого языка, возбужденно приговаривая. — Чудесно! Замечательно! Если я их переведу, то все может измениться. Все сдвинется с мертвой точки, и я...

— Генри, очнись!

Макалистер дернулся, выпуская из рук тетрадку, и она едва не угодила в огонь. Сората выпрямился, напряженно сведя лопатки. Казалось, он весь — натянутая струна.

— Дневники? — его голос источал яд. — Очередная стопка чужих воспоминаний. Пойми ты уже, они не способны ничего изменить. Ты гоняешься за тенью.

Он повернул голову, и Генри поспешил отвести взгляд:

— Откуда такое настроение? — энергия еще бурлила в британце, он жаждал действия и был уверен, что важная информация здесь, только протяни руку. — Не зря же Мика хотела, чтобы я попал сюда.

Рискнув поднять глаза, Генри увидел, что Сората как-то сгорбился, осунулся. Помолчав немного, японец вынужденно проговорил:

— Если ты в этом уверен, давай посмотрим.

Они поделили дневники, но те были написаны на японском, и все, что с ходу мог понять Генри — цифры. Скорее всего, даты. Увы, это было слишком давно.

— Слишком давно, — озвучил он свою мысль вслух. — Едва ли я найду в них что-то про Филлис, хотя... Нужно перечитать внимательнее.

И он улыбнулся Сорате, хотя улыбаться вовсе не хотелось.

Кимура снова выпрямился, уголки губ дернулись, но вместо ответной улыбки, хотя бы намека на нее, на его лице промелькнуло раздражение:

— Дай сюда! — Кимура выхватил из рук Генри тетрадь и, пробежав глазами по ровным столбикам иероглифов, швырнул ее в огонь. — Филлис никогда не было на этом острове, в 1991 году она даже еще не родилась. Если Мика и хотела что-то тебе сказать, приведя на этот остров, так это то, что твоя сестра пропала навсегда. Ты ее не найдешь, Генри. Не обманывай себя, ты делаешь только хуже!

Листы подкоптились, но Генри успел спасти их из огня прежде, чем бумага загорелась.

— Почему? Почему ты говоришь это? Сората...

— Потому что это правда. Та правда, которая не изменится, сколько бы дневников ты не прочел.

— Перестань! — к горлу подкатил ком. Сората был слишком жесток, слишком... справедлив. Но в такую правду не хотелось верить. — Я должен ее найти, я обещал! Обещал, понимаешь?

Сората коснулся его плеча, сжимая пальцы, и это робкое прикосновение причиняло Генри душевную боль.

— Очнись. Если Филлис и была когда-то здесь или в Академии, она давно... мертва. Прости, Генри.

— Это невозможно, — спокойно возразил Макалистер. Руки и ноги сделались ватными, в голове звенело. Глядя прямо перед собой, он упрямо повторил. — Это невозможно. Я не мог опоздать.

— Но ты опоздал! — Сората повысил голос и попытался за плечи развернуть Генри к себе лицом. — Пойми ты это уже, наконец, и не издевайся над собой! Ты сделал все, что мог, ты бросил дела и отправился на край света, позволил запереть себя в Академии. Даже если ты разнесешь тут все, Филлис это не вернет.

Генри вцепился в его руки, отчаянно, словно боялся остаться один в темноте, и простонал глухо:

— Выходит, все было зря? Напрасно с самого начала?

Он понял, что плачет, когда щекам стало горячо, а кожу защипало от соли. Конечно, Генри сам понимал, что время было упущено, и он бежал по остывающим следам, оставленным девочкой, которую ему не суждено было вновь встретить. Непутевый старший брат, слишком долго боялся, слишком часто потакал своим страхам.

С удивлением смахнув слезы, он уставился на свои дрожащие пальцы и уже не смог сдержаться от рыданий. Они душили его, вырывались из груди сдавленным хрипом. Генри хотелось выть от тоски, упасть на холодную землю и лежать, пока не станет ее частью. Но ладони Сораты по прежнему лежали на его плечах, и Генри выдохнул между судорожными всхлипами:

— Я не знаю, кого она любила, кого ненавидела. Может, она проклинала меня или звала ночами, когда ей снились дурные сны. Все потому, что я не хотел возвращаться к прежней жизни, я... я был обижен на всех, кто тыкал в меня пальцем и обзывал психом. Я надежно спрятался, так мне казалось. И я не могу не думать о том, как виноват. Перед мамой, перед Лилли. Я даже не знаю, как она умерла.

Пальцы разжались, и Генри безжизненно упал вперед, упираясь макушкой в грудь Кимуры. Тот решился положить руку ему на спину, и британец закрыл глаза.

Лилли больше нет, ее не было, когда он сошел на берег Синтар, не было, когда подписывал этот чертов контракт. Граница между жизнью и смертью всегда казалась ему размытой, неясной, почти прозрачной. И вот она предстала перед ним во всей своей необратимой строгости. Сделаешь шаг — и возврата не будет. Смерть — конец всему, что бы ни говорили философы.

— Ты останешься со мной? — Генри отстранился и утер глаза кулаком.

— У меня есть выбор? — хмыкнул Сората и с деланным равнодушием пригладил встрепанные волосы. — Пока мы оба живы, есть шанс что-то изменить. Возьми себя в руки и накажи виновных. Так ведь велит тебе закон? А я просто буду рядом.

Больше остров не мог дать им ничего полезного. Сорату бил озноб, хоть он из гордости этого и не показывал, а у Генри гудело в голове. Чувствуя себя униженным в чужих глазах самим же собой, британец вызвался на всякий случай исследовать еще пару тоннелей, и в первом же наткнулся на неожиданную и неприятную находку.

В тупике лежало тело, точнее, то, что когда-то давно им было.

Скорчившийся у стены скелет в лохмотьях то ли одежды, то ли высохшей плоти — Генри не желал рассматривать — словно пытался спрятаться, сжаться в комок. Кости желтели в свете фонарика, и Макалистер все же увидел череп с трагично откинутой челюстью. Кто бы он ни был, смерть заставила его помучиться прежде, чем подарить покой.

— Ге... Генри?

Макалистер вздрогнул, едва не выронив фонарь. Кимура подошел сзади совершенно неслышно и теперь испуганными глазами взирал на мертвеца.

— Черт, Сората! — британец развернулся к нему лицом и загородил спиной скелет. — Почему ты меня не дождался?

— Я... Я хотел... — взгляд Кимуры упрямо искал останки. — Что это, Генри?

Он сделал шаг, будто не мог удержаться от соблазна, и Макалистер вял его за плечи:

— Не знаю, но попробую узнать, если ты обещаешь слушаться меня, — дождавшись кивка, он велел. — Стой на месте.

Возле скелета нашлась еще одна тетрадь. Кисть рассыпалась по косточкам, и Генри с отвращением поднял находку. Всего одна страница исписана, но так неаккуратно, что британец не сумел бы перевести запись даже со словарем.

— Посмотришь?

Сората откинул обложку и, вглядевшись в подсвеченные фонарем кривые столбики, прочитал:

— 'Доктор Ди действительно добился своей цели, результаты его работы ошеломительны — так передал нам наш последний агент. Доктор мог бы помочь нам всем, это было бы наградой за все испытания, что выпали на нашу долю. С его помощью мы могли научиться управлять своим проклятием и стать нормальным людьми. Однако семя вражды продолжало давать свои всходы, разведя бывших товарищей по разные стороны баррикад. Многие отправились на остров. А те немногие, кто остался, попытался сохранить братство... но не смогли'.

Сората откашлялся и бросил на Генри короткий взгляд из-под ресниц.

— Продолжать?

— Да, конечно, — Генри кивнул рассеянно. Он уже догадывался, кто нашел свое последнее пристанище в холодной темноте подземелья. — Читай.

— '...Я надеюсь, что мои братья не стали частью страшного эксперимента и что уважаемого доктора Дикрайна вели лишь самые чистые помыслы. Я храню веру своим друзьям и ни в чем их не виню. Я — последний из братства, и все, что знаю, унесу с собой в могилу'...

Ночь Макалистер провел без сна, вороша огонь в очаге и поглядывая на дремлющего Сорату. Японец закутался в единственный тонкий плед, который предусмотрительно упаковал с собой, но не рискнул ложиться на землю и привалился к плечу Генри. Британцу было все равно. Утомленный переживаниями, он до рассвета сидел в одном положении, едва заметив, как под утро голова Сораты коснулась его колен. Кимура что-то пробормотал во сне, высунул руку из-под пледа и уцепился закоченевшими пальцами за штанину друга.

Первые солнечные лучи мужчины встретили на пляже. Горизонт едва успел окраситься нежно-розовым, море было спокойно, и лишь безмятежный ветерок рябью портил его идеальную гладкость.

Лодка обнаружилась неподалеку, целая и невредимая, только более потрепанная, чем была. Будто тот жуткий шторм приснился, а не произошел в действительности.

— Успеть бы к завтраку, — обеспокоенно пробормотал Сората, и Генри с тяжелым сердцем взялся за весла.

Сората терпеть не мог это беспомощное чувство вины, которое накрывало его каждый раз, стоило переступить границу лично установленных порядков. Неприятный холодок в желудке и раскаленная головешка стыда в груди, не говоря уже о зудящем предчувствии неприятностей, были тому подтверждением.

Известие о внезапном отъезде Дайске застало его в дверях комнаты, когда он возвращался из душа после их с Генри ночных приключений. Датчанин Хенрик, чья дверь находилась напротив, был оставлен замдиректора за главного на несколько дней своего вынужденного отсутствия на острове. Разумеется, и на Кимуру свалилось тяжелое бремя ответственности, о чем не в меру общительный учитель химии и поспешил сообщить Сорате на пороге его личных апартаментов.

Кимура не успел еще отойти от шока, впереди был длинный рабочий день, но в голове уже зрела идея, ввергающая японца в священный ужас: как от собственной смелости, так и от абсурдности затеи. Однако все равно поспешил поделиться мыслью с другом при первой же возможности, и, кто бы мог подумать, британец, собирался сделать то же самое.

Визит в кабинет заместителя директора было решено не откладывать в долгий ящик и произвести сразу после отбоя. Комендантский час вовсе не гарантировал полное отсутствие свидетелей, поэтому они разделились.

— Если что-то пойдет не так, постучи в дверь. Вот так, — и Генри показательно ударил костяшками пальцев по стене. Один уверенный, два коротких, суетливых.

Кимура хмыкнул.

— Сдаешь позывные Асикаги? Ай-ай-ай, Генри, — Сората укоризненно покачал головой, замечая, как мучительно краснеет Макалистер. Выстрел попал в десяточку. — Неужели?..

Договорить он не успел — из коридора общежития послышались неровные шаркающие шаги. Генри за плечо толкнул Сорату за угол и впечатал в стену напротив кабинета Новака. Жестом приказал молчать, на что японец закатил глаза, мол, не дурак, сам понимаю, и аккуратно выглянул из-за другого угла. С минуту Сората буравил взглядом то дверь кабинета Новака, то затылок коменданта, пока последний, наконец, не чертыхнулся и не ударил кулаком по стене.

— Ну?

— Чандлер, — пояснил Генри, — наверное, пошел навестить Минако. Эх, если бы не дело, я бы поймал его с поличным!

Сората мысленно усмехнулся.

— Так что там с Асикагой? — ему нравилось наблюдать за смущением друга, за его суетливыми нервными движениями. Макалистер почти не умел врать и, наверняка, чувствовал себя так же беспомощно, как и сам Кимура в таких ситуациях. — Не пытайся водить меня за нос, ты же в курсе, я не сплю по ночам. И очень часто вижу, кто и к кому ходит в гости.

— Да? — Генри прошипел, явно сдерживая раздражение. — Где была твоя наблюдательность, когда это было необходимо?

— Я не выдаю чужие тайны, — японец пожал плечами. Шаги давно стихли, а они все еще стояли напротив кабинета психолога.

— Твои шуточки.... Идем, нельзя терять времени, — и мужчины осторожно вернулись к кабинету замдиректора.

Генри, почти бесшумно открыл раздобытым ключом дверь, а Сората, подпирая спиной вход в кладовку, сделал вид, что остановился отдохнуть, не дойдя до комнаты каких-то десять метров. Так себе алиби, но все давно привыкли к ночным бдениям Кимуры и вряд ли бы заподозрили неладное.

Спустя несколько минут Кимура заскучал. Обстановку коридоров он знал уже почти наизусть, к тому же в их крыле царила непривычная тишина. И, кажется, он даже успел задремать, когда услышал чьи-то быстрые шаги.

— Мистер Кимура! — Сэм Чандлер, похоже, хотел бы закричать, но не мог себе позволит такой роскоши в одиннадцатом часу ночи, поэтому шипел и плевался, будто информация буквально не желала в нем держаться. И это было не единственным, что заставило Сорату задуматься — австралиец никогда не называл его 'мистер' и вообще был излишне фамильярен. Японец догадывался, что делал он это не из-за своего невежества, а из-за желания казаться развязнее и взрослей, поэтому легко прощал такую наглость.

— Сэм, вы почему не спите? — Сората с готовностью поддержал парнишку, едва ли не на голову выше его самого, за руку и подождал, пока тот отдышится. Сэм глубоко вздохнул и выпалил возбужденно:

— Мне нужно вам кое-что сказать! В саду...

— Чандлер! — Сората вздрогнул от этого звонкого голоса. К ним спешила Кику, полы ее белого халата развевались от быстрой ходьбы, обнажая стройные ноги. — Куда же вы, я даже не успела вас осмотреть!

Сэм отпрянул, и Сакураи увидела растерянного Кимуру. Женщина поджала губки, что-то быстро обдумывая, и устремилась к Сорате.

— Сора, но почему же ты опять не спишь? На тебе лица нет, возвращайся к себе, — она коснулась губами его щеки и добавила шепотом. — А я скоро к тебе зайду. Только Сэму лекарство выпишу, а то бродит ночью по коридору, на голову жалуется.

Чандлер, пока не видела медсестра, тоже задумался и, хитро улыбнувшись, подчинился и на прощание весьма многозначительно подмигнул Кимуре.