— Мне казалось, что ты сможешь повлиять на него. Но складывается ощущение, что Ар делает тебе назло. Не стоило давить на него, Ран, Ири ужасно упрямый.
— Эргет, я не нуждаюсь в советах. И тему своих отношений с Аром не намерен обсуждать с кем бы то ни было, особенно с тем, кого считаю друзьями, по той причине, что слишком дорожу нашей дружбой. Как и вы, надеюсь. Прошу извинить.
В отличие от Ири, Грандин умел ставить доброжелателей на место одной фразой так, что они не обижались, несмотря на то, что само замечание прозвучало достаточно резко.
— Бука! — буркнул Эргет и был утянут в сторону мудрым Александром, сообразившим, во что это может вылиться.
Во всём, что касалось Ара, Мистраль превращался в пороховую бочку, и это следовало учитывать.
Что же, если гора не идёт...
Не обращая внимания на собравшихся, Грандин решительно направился к Ири.
Если мальчишка рассчитывает, что сможет безнаказанно проделывать подобные номера, Грандин убедительно докажет несостоятельность подобных заблуждений.
— Десять секунд! — заявил Мистраль, подходя к Ару и разрезая толпу, как нож масло. Собственно и разрезать не понадобилось. При его появлении студиозы шарахнулись по сторонам стаей испуганных воробьёв, застигнутых ястребом. — Десять секунд, — повторил он, слегка повышая голос, — и вокруг нас должно образоваться пустое пространство. Время пошло.
Он жёстко перехватил Ири за запястье, не давая возможности ускользнуть, и посмотрел на часы.
Когда он опустил руку, Ири стоял перед ним, гневно сверкая глазами. Увы, в гордом одиночестве. Тон, которым Мистраль произнёс приказание, не оставлял сомнений, что любое противодействие окажется смертельно опасным.
— У тебя очень сообразительные друзья, — мягко заметил Грандин, но прохладца голоса и прищур глаз, полыхающих мрачными огоньками, не сулили ничего хорошего. — Итак, в чём наши трудности, душа моя? — Мистраль поинтересовался спокойно, почти буднично, вот только стальные ноты делали это спокойствие пугающим. — Объяснишь или сразу перейдём к варианту "ненавижу тебя, чёрствая скотина"?
Последняя фраза прозвучала откровенной издёвкой.
На щеках Ири проступили красные пятна. Он безуспешно рванулся прочь, попытавшись выдёрнуть руку, но добился лишь того, что ладонь Мистраля сжалась сильнее, оставляя на запястье синяки, а самого Ара качнуло маятником туда-обратно.
— Отпусти немедленно! — процедил Ири сквозь зубы, стервенея от собственной беспомощности и вытекающего из неё унижения. — Отпусти или я....
— Или ты ЧТО?! — угрожающе осведомился Мистраль, делая шаг и нависая над ним зловещей чёрной тучей камзола, расшитого серебром.
Униформа в Академии считалась обязательной, но высшие ученики имели право на вольность, бравируя элегантными нарядами, и Грандин не стал исключением. Точнее, исключение появилось благодаря Мистралю.
Ири сник в бессильной злости, понимая, что...
Ничего. Абсолютно ничего.
Несколько дней назад в подобной ситуации он, не раздумывая, ударил бы Мистраля по физиономии или вызвал на дуэль. Но произошедшее между ними полностью уничтожило и разрушило малейшую возможность подобной самозащиты, потому что...
Потому что у Ири Ара, в самом прямом смысле, не поднималась рука.
Он не мог даже допустить мысли сознательно причинить Грандину боль.
В животе моментально скручивался тугой чёрный узел, ноющий спазм под ложечкой.
Даже злясь на Мистраля и задыхаясь от негодования, Ири... ЛЮБИЛ.
И это понимание оказалось мучительным в свете чужой безответности.
Пока между ними существует малейшая связь, пусть даже они ссорятся и выясняют отношения, Ири оказался не в состоянии больше драться. Не мог, добровольно расписавшись в собственном бессилии.
Грандин же, наслаждающийся чужой беспомощностью, ни малейшего представления не имел, отчего так происходило, и каких усилий Ару стоило сопротивляться ему.
Не дать осознать собственную хрупкость, уязвимость, когда чужое поведение напрашивается на отпор, и легче повернуться и уйти, чем объяснять то, что вряд ли когда-нибудь будет понято.
Объяснить нежность, живущую в груди, бережность, заботу... Нет, Мистраль никогда не поймёт подобных вещей, ведь для него это только слабость, а если не слабость, то всего лишь игра, развлечение, попытка уйти от собственной скуки. Зачем всё усложнять, малыш? Нам же хорошо вместе — вот и ответ.
И, в свете отсутствия понимания, для Ири это тоже слабость. Собственная очевидная слабость перед ним. Слабость, о которой не хочется рассказывать и делиться ей тоже совершенно не хочется, только найти в себе силы, протест, гнев и дать сдачи, по мере возможностей не признавшись... Как же это больно, чертовски больно на самом деле причинить страдание ради собственной самозащиты, потому что иначе нельзя. Иначе у них просто не получается.
Сказать: "Я люблю тебя", — и оказаться одним из многих, пополнить собой коллекцию выброшенных кукол Мистраля, приевшихся, надоевших отношений, утративших всяческий смысл, потому что добыча взята, цель достигнута, а дальше — Грандину скучно, пресно и неинтересно? Невозможно вечно фонтанировать словами, идеями, иногда просто хочется БЫТЬ. Нормально, спокойно, по-человечески, без ссор, конфликтов и противостояния, когда то, что является обычным ходом вещей, не раздражает и не надоедает. Когда возможно просто признать собственное желание любить и ПРАВО быть любимым в ответ. Право на свободу личности, самовыражения.
Но о каком праве может идти речь в этом случае? Любой отказ Мистраль воспринимает как личное оскорбление, любая попытка поговорить приводит к тому, что Ири затыкают рот, обижаются или выставляют идиотом, который не понимает очевидных вещей. И всё, что остаётся, — это наступить себе на горло и согласиться. Или же устроить демарш, ведущий к новой ссоре.
Больно. В груди не солнце — болезненная обугленная дыра, спрятанная за легкомыслием сверкающей поверхности. Неужели Мистраль всерьёз рассчитывает, что Ири когда-нибудь откроет и покажет ему свою собственную слабость, разрешит увидеть и осознать что-то очень важное. Нет, так не будет! Найти в себе силы, сжать кулак и со всего размаха залепить в самодовольное, полное превосходства лицо, мечтая отгрызть собственную руку за то, что посмела подняться на него. Не уступить. Не позволить сломать себя. Даже если не в состоянии причинить вред, всё равно не уступить. У Ири Ара тоже есть гордость, есть собственное самолюбие и чувства, о которых Мистраль, очевидно, попросту не догадывается.
Для тебя это всё игра, Мистраль. Желание любить — всего лишь игра.
Но люди не игрушки. Не бесчувственные механизмы, предназначенные исключительно для твоего личного развлечения.
Захотел — взял, надоело — швырнул на полку до востребования. Однажды ты придёшь, а полка окажется пустой, потому что нельзя ждать вечно, в надежде, что когда-нибудь родится понимание, умение БЫТЬ, отдавать и ничего не требовать взамен, умение любить, нести ответственность за собственные поступки. Понимание, что там, на противоположной стороне отношений — другой, такой же живой человек, и ему может быть больно, очень больно понять, что его любовь ничего не значит для тебя.
Да, Ири готов принять игры на поверхности мыльного пузыря и согласиться на то, что у них есть, как есть, в том виде, в котором оно есть — без названия, без имени. Но это не может продолжаться вечно. Форма исчезнет, но останется принцип? Страшно, Мистраль. Проиграть, не пожелав открыть карты, не зная карт соперника, пойти ва-банк, для того, чтобы услышать в ответ безразличное и раздражённое: "Зачем всё усложнять?"
Нет, пока Мистраль не уступит первым, не откроет эту дверь — вход в настоящего себя, лишённого приевшейся фальши благоразумия, позволяющего миру сходить с ума ради его собственного удовольствия, — Ири ни за что не признается ему. Но это не значит, что Ири точно такой же безумец, что он не видит и не замечает или не понимает ситуации.
Он понимает, всё прекрасно понимает, но иногда так сложно найти слова, чтобы объяснить самое очевидное.
Сказать другому человеку: "Я люблю тебя, верь мне!
Не заставляй меня сражаться с тобой, ведь, видит бог, я этого совершенно не желаю, не хочу, но...
Не могу принять отношения, в которых и ты, и я заранее придумали и прописали правила поведения для другого, всерьёз рассчитывая, что они будут приняты."
Нет, Мистраль! Так не будет. Ты не желаешь уважать меня, а значит, не жди уважения в ответ.
Не жди, что я стану честен с тобой. До тех пор, пока для тебя всё это игра, Мистраль, ты получишь в ответ только игры.
Игры в меня, в тебя, в нас. Ребячливость, шутки, смех, серьёзность и несерьёзность — всё, что составляет суть человеческих отношений, но в этих отношениях никогда не будет меня, потому что тебя в них тоже нет.
Мы разменяли любовь на сделку, заключили компромисс с собственным разумом и удобством существования, а теперь — это смешно видеть и понимать — пытаемся выстроить домики, в которых ни один из нас не станет жить.
Разожми руку, Мистраль. Разожми, эту чёртову руку! Ты не имеешь права удерживать меня. До тех пор, пока не ответишь на вопрос: "КТО Я ДЛЯ ТЕБЯ?" — ты не имеешь на меня никакого права.
Кто я для тебя, Мистраль? Скажи мне, кто я для тебя?
* * *
*
Если бы взглядом можно было прожигать дыры, Мистраль представлял бы собой обугленное решето.
Но кроме взглядов и шипения, противопоставить оказалось нечего.
Что бы Ири ни думал по этому поводу, как бы Мистраль не вынуждал его отреагировать, Ар не настолько лишился рассудка, чтобы пойти на публичный скандал.
— Ири, нам следует поговорить, — оценив его состояние, мягко подытожил Мист, — я надеюсь, что, поразмыслив, ты согласишься составить мне компанию и покинуть место, где мы привлекаем внимание.
Сможет ли Ран измениться?
— Потому что если ты откажешься, я применю силу, и мне абсолютно безразлично, как это скажется на моей репутации. У тебя есть десять секунд на обдумывание. Время пошло!
Смешно. Он никогда не изменится, а значит ...
Просящему — подают, Грандин Мистраль.
— Угрозы и шантаж? Дипломатия твой конёк, Мистраль? — Ири презрительно дёрнул плечом и предпринял очередную отчаянную попытку незаметно освободиться, не превращая борьбу в спектакль и бесплатное развлечение для любопытных глаз.
К его досаде, коридор оказался полон народа. И хотя студиозы старались не обращать на них излишнего внимания, было ясно, что за их разговором наблюдают с жадным интересом, и постыдная сцена имеет десятки свидетелей.
Но, похоже, в последнее время Грандину сделалось абсолютно безразлично и это, и множество других вещей, важных и значимых до встречи с Аром — честь, достоинство, репутация... Сколь глубока бездна человеческой души, пропасть, заглянув в которую человек внезапно понимает, что он себя абсолютно не знал? А теперь, узнав и поняв, что предела не существует, что вот он, лицом к лицу перед самим собой, совершающий поступки, которые ранее осуждал и считал неприемлемыми. Но вот оказалось, что невозможного нет, и ты ничем не лучше других. Превозносящийся над миром бог, стремительно рухнувший со своих высот, сделавшийся простым человеком, потому что сердце — не гранит.
И все эти слова — честь, гордость, достоинство — эфемерные, ничего не значащие пустышки, иллюзии, по сравнению с тем НАСТОЯЩИМ, ради которого можно сделать шаг, поступиться собой...
И сломаться как личность. Перестать уважать самого себя, за то, что уступил, изменился, пошёл на поводу.
Вырвать собственные глаза, чтобы не видеть позора, уши, чтобы не слышать слов осуждения, сердце, чтобы не болело от понимания, что всё бессмысленно, что вот он угол, в который почти упёрся лбом и бьёшься головой раз за разом понимая, что саморазрушение — это не то, к чему ты стремился, но не можешь не заниматься им, потому что чужая суть уже влилась в тебя, оплела корнями и не желает отпускать. Ни отпускать, ни подчиниться, ни понимать тебя. И всё что остаётся — убить, сломать, разрушить, но не позволить разрушать себя.
Благо Артемии превыше всего.
Не лезть в потёмки чужой души, чтобы разобраться, но встряхнуть и ударить об стену со всего размаха. Заставить быть не тем, что хочет Ири, но тем, что хочет Мистраль, потому что по-другому он не может. Ири должен это понять, должен подчиниться, должен признать его волю, согласиться и закрыть глаза, любовно ткнувшись носом в душащие его за горло руки... И в эту секунду Мистраль разожмёт пальцы. Перецелует любовно каждую прядь, добровольно распахнёт перед ним все двери, отдаст ему абсолютно всё, весь мир сложит к его ногам.
Только признай меня. Признай меня, дьявол тебя побери! Мою волю, моё право, мой авторитет. Признай, сдайся мне, не борись со мной, согласись, что тебе не нужна свобода, и она будет у тебя в ту же самую секунду, когда я сумею понять, что ты никуда от меня не улетишь. Добровольно, Ири. Абсолютно добровольно. Сам, пришедший ко мне, согласившийся на мои правила. Неужели это так сложно? Неужели это так невыполнимо — дать мне то, что я хочу и прошу от тебя? Твою любовь, которую не я возьму и не выбью из тебя сам, но ты уступишь и подаришь её мне и примешь ответный дар. И нам уже не придётся сражаться... Уступи мне, Ар. Уступи! Не заставляй озвучивать и признавать собственную слабость, потому что я возненавижу тебя за это и никогда не смогу простить.
— Пять секунд.
— Ублюдок!
— Три.
Невозможно.
Невозможно.
"ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ЖЕЛАЕШЬ ПОНЯТЬ МЕНЯ?
— Две.
Внезапно Ири чётко осознал, что если он планирует послать Рана ко всем чертям, то это лучше сделать в ином месте. Желательно в уединённом, потому что доведённый до белого каления Мистраль действительно применит силу. Никаких сомнений в этом более не оставалось.
— Я иду с тобой! — быстро проговорил Ири, увидев опускающуюся руку. — Ты прав, нам следует объясниться.
В глазах Грандина промелькнуло мрачное удовлетворение.
— Умный мальчик, — проговорил он с привычной жёсткой усмешкой, которую Ар так часто слышал во время их ссор.
И внезапно её смыла ласковая, полная раскаяния нежность. Секунду назад перед ним стоял один человек — и вот уже совершенно другой.
— Ири, прости. Веду себя, как ублюдок. Я не хотел причинить тебе боль. Надеюсь, это больше не повторится, — с этими словами Мистраль отпустил его запястье и, поцеловав следы собственной неосторожности, бережно провёл рукой по смуглой щеке. — Идём?
Ар, подготовивший для него целую гневную отповедь, состоящую из множества обидных убийственных фраз и эпитетов, только прерывисто вздохнул и кивнул, ощущая в горле непривычный спазм.
Грандин не переставал удивлять его, и хуже всего, что Ири каждый раз терялся, как последний идиот.
С трудом заставив себя выйти из оцепенения и стараясь не обращать внимания на бросаемые на них украдкой взгляды, Ар покорно последовал за Мистралем, пытаясь разозлиться, но понимая, что проиграл, так и не начав схватки.
